1
Машеньке было не по себе. Нет, ей отнюдь не было дурно. Но состояние ее, состояние мятущейся души и верно отдавало дурнотой. Машенька томилась.
Машенька томилась воспоминаниями, которые жгли ее нежную девичью душу. О, Боже, как бесстыден был ее поступок, как глубоки, но как прекрасны пучины порока, в которые она низвергнула себя, поддавшись голосу страсти, голосу сердца, пронзенному стрелой безжалостного Амура.
Эта ночь… Эта странная и волшебная ночь. Этот шепот, сбивчивый шепот, повторявший контурами сбившуюся простыню ее ложа. Николя… Его руки, глаза. Его речи, речи юного мужчины, его слова, которым не сумела противопоставить она своих слов. Лишь шепот, лишь учащенное дыхание…
Машенька томилась ожиданием. Расставшись на рассвете, они еще не виделись и теперь Машенька была в растерянности. Таки не уснув, не ответив на немое изумление няньки, она рано-ранехонько была уже на ногах и всюду было видно ее. В каждой комнате огромного особняка Забежаловых. И нигде не находила она себе места.
Летний день шел уже к своей середине и скоро уж должны были подать обед и Глафирья скоро пойдет по комнатам приглашая всех к столу. И Николя спустится тоже. О, Боже… Что произойдет когда их взгляды встретятся снова?
- Мария! - Зинаида Петровна, строго глядя на дочь, спускалась по лестнице – Мария, слышала ли ты новость? Георгий Павлович, твой отец, отбывает завтра в Москву. Вместе с мальчиками. Удалось устроить протекцию.
Зинаида Петровна довольно улыбалась, не замечая вытянутого лица Машеньки и внезапно заблестевших ее глаз.
- Маша, понимаешь как хорошо складывается? Я так переживала – устроится ли судьба Николя и нашего Димочки.
- Понимаю, маман. – тихо-тих произнесла Машенька.
- Машенька, сыграй что-нибудь к обеду нам. Сейчас они спустятся с гостями, думаю, им приятно будет послушать твою игру.
Трудно описать словами что творилось на душе у Марии. Растерянность, печаль, ожидание чего-то громадного и пугающего… Как чудны переживания юных, и как тяжко грезится нам о них в старости…
«Да, - думала Машенька, - я сыграю. Сыграю тот романс, что слышали мы давеча у Разумовских. Безумно красивый романс. И Николя поймет, что я рада за него, хоть и опечалена. И что я буду ждать его и что все будет хорошо.»
Ее пальцы коснулись холодных клавиш рояля и он излил из себя ноты этого странно-печального романса:
Ну что ж, простимся, так и быть
Минута на пути
Я не хотел тебя забыть
Прости меня, прости
Прости за то что ты была
Любовницей - женой
Что ты сожгла меня дотла
Отнявши мой покой
Что от разлук до новых встреч
До самого конца
Вы высоко умели жечь
Холодные сердца
Как мне тебя благодарить
Минута на пути
Я не могу тебя забыть
Прости меня, прости
Георгий Павлович, такой странно подтянутый в офицерском мундире, застыл у подножия лестницы, завороженный игрой и голосом дочери. Кивком пропустив мальчиков в столовую, он остался стоять так и не сняв руку с перил.
Димочка и Николя, переглянувшись, прошли в столовую, о чем-то приглушенно переговариваясь.
Проходя мимо нее, Николя слегка повернул голову и взглянул на Марию. Машенька сбилась. Николя холодно взглянул на нее и прошел в столовую. Даже не кивнув. Рояль умолк.
Георгий Павлович, дослушав романс, поцеловал дочь в лоб и тоже проследовал внутрь, где уже раздавались веселые голоса и стук посуды.
Машенька осталась одна. Она сидела молча. Просто молчала и смотрела перед собой.
Машенька! Ну, где ты там? – она вздрогнула, услышав голос маман.
Еще немного посидев, она встала.
- Ну ладно, подлец, мы ещё поглядим, - тихо сказала она и с силой захлопнула крышку рояля.
Лёгкой невесомой походкой она вошла в зал и села на своё обычное место. Её глаза искрились и лучились неподдельным счастьем. Обед шёл своим чередом, менялись блюда и застольные пустые разговоры. Николя всё так же отводил глаза от Машеньки, всем своим видом выказывая надменность и холодность.
Машенька первая встала из-за стола, сказав "мерси", и направилась к себе в комнату. Проходя мимо Николя, она незаметно бросила ему на колени сложенную вчетверо записку. Юноша взял её, криво усмехаясь уголком рта и небрежно развернул. Впрочем через секунду усмешка сошла с его губ.
Красивым девичьим почерком на альбомном листке было написано:
"А тяжело тебе будет с триппером в Москве, мой Николя..."
© Ammok и Злобный.