0
©
suselСозвонимсяЯ не люблю случайные встречи со старыми знакомыми. Товарищи по детским играм, одноклассники, однокурсники, бывшие коллеги – все те, с кем волею, к примеру, судеб не виделся уже несколько лет, и не увидишься уже, скорее всего, до конца жизни. Все эти дружеские похлопывания по плечу, потрясание рук при рукопожатии, натянутые улыбки, глупые «ну как ты» и неумные «нормально». Стоишь себе у дороги, ловишь мотор, чтобы добраться наконец до мягкого дивана и холодного пива. Останавливается блестящая иномарка с блондинкой за рулем, из тех, про кого говорят «насосала на машину». Чего это она вдруг частным извозом-то подрабатывает, думаешь, открывая дверь, а она тебе: «Садись, Олег». Сидишь и мучительно пытаешься увидеть за крашеными волосами, накладными ресницами и ранними мимическими морщинами этой взрослой и усталой женщины ту девочку из-за которой последний раз в жизни плакал. «Как ты?» «Нормально. А ты?» «Тоже нормально. Останови здесь». «Созвонимся?» «Да, конечно, вот моя визитка». «На днях позвоню», - говорит она и выкидывает мою визитную карточку в окно вместе с недокуренной сигаретой, как только я отворачиваюсь.
ЖурналистикаЯ даже не помню, как ее зовут. Правда не помню, как отшибло, поэтому даже условного имени ей давать, пожалуй, не буду. Мы ходили вместе во дворец пионеров по вторникам и пятницам учиться журналистике в секции. Мне было, кажется, четырнадцать, ей на год больше. Она вульгарно красила губы и активно пользовалась жаргоном, не стесняясь преподавателей, словом, мечта, а не девочка. Я смотрел на нее распахнутыми глазами, нервно теребил рукава свитера и грезил поцелуями. Однажды после занятий она позвала меня посмотреть живой уголок и проводить ее до метро. Тогда я узнал, что она ругается матом, давно не девственница и не любит делать минет. У метро она поцеловала меня в щеку и сгинула. Через несколько лет я ехал в метро после работы уставший, злой и в кедах. Напротив ехала размалеванная косметикой как клоун, одетая в майку с надписью «Ария», черные джинсы, тяжелые ботинки и бандану на голове пьяная дева с расширенными зрачками. Дева стрельнула у меня сигарету, закурила прямо в вагоне и неожиданно оказалось той самой, с секции журналистики. Я молча вышел на следующей, хотя это была не моя остановка.
СкулыАх, златые кудри, чувственные губы, хитрые глаза и вздорные скулы. Ай-ай-ай, сколько речей перед зеркалом я произнес только для вас! Сколько признаний написал на листочке в клеточку и сжег в пепельнице! Сколько тысяч бюстгальтеров снял я с вас мысленно и сколько ваших кружевных трусиков порвал зубами в своем воображении! Робость, робость, еще раз робость и немного глупости помешали мне просто подойти к вам, признать поражение и сдаться на милость победителю. По слухам, витавшим в наших конторах, победительница действительно явила бы милость. Как же так получилось, что всего через пять лет вы стояли в вагоне метрополитена в тех же самых или точно таких же брюках и в белой блузке, под которую явно забыли надеть бюстгальтер, отчего (и от времени, наверное) ваша волнительная полная грудь опала как озимые. Почему же златые кудри превратились в дешевую крашеную платину? Почему рот скривился в гримасе отвращения к миру и от жалости к себе? Зачем скулы торчат дальше носа на похудевшем лице, а глаза так злобно смотрят в сторону моей жены? Ну да ладно, счастливо вам, нам выходить на кольце.
ДетиА иногда бывает, знаете, гуляешь летом по старому парку, который недалеко от родительского, понимаете, дома. Смотришь на всякие там ностальгические разности типа скамеек с вырезанным еще лет десять назад словом «хуй», поваленных деревьев с извечными пустыми бутылками от клюквенной настойки рядом, раскидистых кустов, под которые хочется залезть поваляться в траве, но нельзя – там насрано. И вспомнишь тоненькую загорелую девочку с темно-русыми волосами (венков в волосах не будет, за венками к Глазунову), с которой играли в салки-колдунчики на поцелуй. Только вспомнишь, а вот те и она. Да только тоненького у нее осталось разве что голос. И тот не ее, а младенца из коляски. И хочется бежать от этого наваждения, вокруг которого мечутся беззубые близнецы лет шести от роду, да поздно уже. Потушишь сигарету, чтоб на детей не дымить. Сделаешь «ути-пути» чужому ребенку. Да и пойдешь оттуда быстрым шагом, сославшись на срочные дела. И заречешься в этот парк ходить. Ну его на хер, там призраки.
РубашкаА с Оленькой мы когда-то даже числились в «мой парень-моя девушка», так как-то это тогда называлось. Но недолго. Не заладилось у нас что-то. Да и лет нам было по двенадцать. Это сейчас из памперсов сразу в презерватив прыгают, а тогда другое время было. Целомудренней. Ну и разбежались. Тем более, что в разных школах учились, да и жили не то, чтоб близко. А лет через восемь я встретил ее в троллейбусе. Выросла, похорошела. Дай, думаю, подойду. Ну подошел. Вспомнила, поболтали ни о чем. На чай позвала. Ну и пошел, а чего ломаться-то. Сели, попили чаю. Выпили еще чего-то, что у ее родителей в баре было в большой бутылке. Слово за слово, нога за ногу, другие части тела, за другие части тела, оп-па и рубашка белая на полу валяется. Я подробно не буду рассказывать, потому что не ваше дело. Я вообще не об этом. Я о том, что через час ее родители пришли. Неожиданно. Я еле рубашку успел надеть. Так вот, сели опять чай пить. И толи я повзрослел, толи они поглупели за эти восемь лет. Но такие дураки они там всей семьей были, ладно Оленька, та хоть красивая, а вот эти. Еле ноги, короче, унес. Эх, время, время…
yaplakal.com