Хотел объяснить, но ты уже успел все сделать.
С моей точки зрения, в мире происходит достаточно много ужасов. И воспринимаются они просто как свершившийся факт.
Тем более, если пострадали люди, с которыми ты себя никак не сопоставляешь. Если бы рвануло в России, к примеру, то можно легко представить себя на месте пострадавших.
Поэтому нужно было или сухо передавать факты, аппелируя к логике, приводя цифры, чтобы можно было умом понять масштабы катастрофы. Или же писать вот так:
Заключенные уже третий час разгребали завал у входа в бомбоубежище.
Ступенька за ступенькой они расчистили перекошенную лестницу. Работали
быстро. Так быстро, как только могли. Они работали так, будто спасали своих
товарищей.
Еще через час они добрались до входной двери. Крики и стоны они слышали
уже давно. Видимо, в бомбоубежище откуда-то поступал воздух. Голоса стали
еще громче, когда они проделали небольшое отверстие. Кто-то сразу с криком
просунул в него голову; две руки, появившиеся прямо под подбородком, словно
лапы огромного крота, отчаянно заскребли землю и камни, стараясь расширить
отверстие.
-- Осторожно! -- крикнул старший. -- Еще нельзя! Это опасно!
Но руки продолжали скрести землю. Наконец, голову сзади оттащили от
отверстия, и на ее месте появилась другая голова. Через несколько секунд
исчезла и она. Люди, поддавшись начавшейся панике, ожесточенно боролись за
место у крохотного окошка в свободу.
-- Толкайте их обратно! Это же опасно! Нужно сначала расширить дыру!
Толкайте их обратно!
Они заталкивали лица обратно, внутрь. Лица эти сопротивлялись и кусали
их за пальцы. Они продолжали долбить цемент кирками. Они работали так,
словно речь шла об их собственной жизни. Наконец, отверстие увеличилось
настолько, что сквозь него мог протиснуться человек.
Это был крепкий мужчина. Левинский сразу же его узнал. Это был усатый
владелец колониального магазина. Он пробился к отверстию и теперь изо всех
сил, кряхтя и отдуваясь, старался пролезть через него. Его не пускал живот.
Крики внутри становились все громче: он полностью заслонил собой свет. Сзади
его пытались оттащить за ноги.
-- Помогите! -- стонал он высоким, свистящим голосом. --
ПомогитеПомогите мне выбраться отсюда!.. Выбраться!.. Я вам за это... я вам
дам..
Его маленькие черные глазки грозили вылезти из орбит. Гитлеровские
усики дрожали от напряжения.
-- ПомогитеГоспода! Пожалуйста! Господа! -- Он был похож на говорящего
тюленя, зажатого между двумя льдинами.
Они подхватили его под мышки и вытащили наружу. Он упал, вскочил на
ноги и умчался, не сказав ни слова. Они закрыли отверстие доской и расширили
его. После этого они расступились, освобождая проход.
Из подвала один за другим полезли люди: женщины, дети, мужчины. Одни --
суетливо, с бледными лицами, обливаясь потом, еще не веря в свое
воскресение, другие -- в истерике, крича, рыдая или осыпая все подряд
проклятьями, и наконец те, кто не поддался панике, -- медленно и безмолвно.
Они шли, карабкались или неслись мимо узников.
-- "Господа", -- прошептал Гольдштейн. -- Вы слышали? "Пожалуйста,
господа"! Он же обращался к нам...