Когда оживают мечты“Огней так много золоты-ых...”
Иннокентий пошевелил бровями и перевернулся на левый бок.
“...на улицах Саратова-а-а...”
Иннокентий открыл глаза и начал возвращаться в реальность.
“...парней так много холосты-ых...”
Иннокентий окончательно проснулся и подскочил к окну, откуда доносились совершенно пьяные девичьи вопли.
“...а я люблю женатого-о-о...”
По скупо освещённой улице ковыляли два существа в коротеньких юбках. Они держались друг за друга и, шатаясь и жестикулируя, орали невпопад слова из песни. Пением это непотребство назвать уж никак было нельзя. Иннокентий поморщился и посмотрел на часы.
— Шесть утра... Ё-моё, и не сидится же кому-то в тепле.
Он пожал плечами и поскрёб своё мягкое пузо крепкими пальцами столяра. Потом зевнул и обернулся: супруга тихо посапывала, завернувшись в одеяло. Разглядывая в полумраке её очертания, острые, как горные пики Кордильер, Иннокентий задумался. А что, если жировые клетки супруги втихаря мигрируют по ночам и находят прибежище на его гостеприимных боках? Воображение так живо нарисовало их организованные толпы под одеялом, спасающиеся от Любы с её зверскими методиками похудения, что Иннокентий едва успел подавить смех. И тут же стало грустно.
Он понял, что уже почти ненавидит её фигуру а-ля палочник, большие, серые с чуть опухшими веками глаза, тонкие губы, чуть что угрожающе сжимающиеся в нитку, копну умерщвлённых пергидролем волос, которая утром будет выглядеть как растормошенное воронье гнездо. Он ещё помнил её другой. Совсем другой.
В коридоре у двери уже нетерпеливо вертелась болонка Лялька, поскуливая и осуждающе поглядывая на хозяина сквозь длинные белоснежные лохмы, почти полностью закрывавшие морду с крупными бусинами коричневых глаз. Жалко было животину, но выходить в холодрыгу очень не хотелось.
Иннокентий задумчиво тянул время, медленно зашнуровывая ботинки, по два раза поправляя узлы и “бантики”, когда мерзко задребезжал старый телефон.
— Слушаю вас, — он неуверенно пролепетал в трубку. — Да. Да, сию минуту.
И уже громче крикнул в направлении спальни:
— Люба! Любочка! Тебя спрашивают.
Заспанная жена долго ползла, шаркая тапками, к телефону. Разговор мгновенно рассеял сон и прощалась она с собеседницей, уже радостно визжа и прыгая:
— Спасибо, Розочка, конечно поеду, вот прямо сейчас выхожу! Боже, счастье-то какое. Нет, не забуду, два возьму! Да, поняла, через полчаса у подъезда! Пока, милая, до скорой.
Иннокентий давно не видел её такой счастливой.
— Я еду на конференцию по ЗОЖ! В Москву, на два дня! Лидка заболела, меня позвали вместо неё. Там будем... — тут посыпались подробности, которые ошарашенный муж разумно пропустил мимо ушей. Запомнились лишь указания: — Пойдёшь в гараж, бери с собой Ляльку! Только на руки, а то испачкается и лапки отморозит. И лежанку её прихвати, а то знаю я, что в берлоге твоей творится.
Ну, на руки, так на руки. Иннокентий не спеша застегнул пальто и, заметно приободрившись, пошёл в комнату за лежанкой.
Замечательно! Он в семь утра может пойти прямо в мастерскую! И весь день заниматься любимым делом. А Лялька? Лялька не помеха. Потявкает, устанет и заснёт. А если нет — он знает пару способов...
Украдкой поглядывая через плечо в ванную, чтобы убедиться, не услышала ли жена его тайных мыслей, подхватил шавку и открыл дверь.
Гараж! Дождь остался за металлическими воротами. Бросив лежанку в угол и отпустив собаку на пол, Иннокентий превратился в простого Кешу, блаженно вздохнул и улыбнулся. Тут он был самим собой: не Любкин муж, а творец, почти что великий скульптор Микеланджело Буонарроти. Правда, с мрамором в Саратове была напряжёнка, и Кеша обходился яблоневыми и берёзовыми брёвнами, которые ему привёз сосед Константин. Для чего они, сосед не знал и был уверен, что Кеша заготовил их для шашлыков.
Кеша иногда думал, что дух Микеланджело, проделав трудный путь сквозь века, вселился в него и менять место жительства не собирался. Он так же, как и гений Средневековья, был уверен, что грех прятать прекрасное женское тело под складками одежды, и собирался перед тем, как отдать богу душу, сжечь все эскизы, чтобы никто не посмел наложить лапу на его труды.
Кеша приходил бы сюда и ночью, но Люба даже во сне часто шарила рукой по постели, проверяя наличие мужа. Супруга в гараж не лезла, ей хватило однажды напороться мизинцем на гвоздь, любовно заколоченный предусмотрительным мужем в половую доску. Крови и мата было много, но зато теперь кроме соседа Кости в Кешино царство мало кто заглядывал.
Скульптуры прятались в глубине гаража, скрытые от посторонних глаз тяжёлой бархатной портьерой, изъеденной временем и залатанной пылью. Там же стояла большая колода, на которой Кеша вытачивал очередное произведение искусства. Возле стены вперемешку с брёвнами теснились деревянные бабы. Высокие и низкорослые, круглобокие и худые, на любой вкус и настроение. Невероятно реалистичные, в состоянии возбудить любого, даже мужлана, напрочь лишённого фантазии. Собственно, чем и притягивали самого скульптора. Когда было грустно и холодно на душе, когда отсутствовало настроение стругать полки и кухонные шкафчики заказчикам, Кеша закрывал дверь на ключ, гасил свет и погружался в мечты с одним из своих созданий. Тёплое дерево под страждущими ладонями дарило радость и утешение.
Мастер набирался опыта и деревянные девицы становились всё совершеннее и пышнее. У последней на крутых бедрах можно было хранить банки с краской, а сиськи использовать как полочки для инструмента.
Сегодня Кешина душа пела: Люба отчалила, выходной обещал быть прекрасным и он, позабыв обо всём на свете, трепетно натирал торчащие соски скульптуры тонким слоем льняного масла. Это была его семнадцатая, самая удачная работа. Над ней он трудился около года. Предыдущие не вызывали такой истомы в пальцах, и не заставляли так страстно работать теслом и стамесками.
Лялька тоже не одобрила самых первых, ещё грубовато сработанных деревянных тёток, украдкой напустив под них лужу.
«Красавица какая!» — думал Кеша, нежно полируя наждачкой сочные пухлые губы. Красавица молчала и равнодушно смотрела поверх его лысеющей головы мёртвыми деревянными глазами.
— Есть кто? — железная дверь рявкнула голосом Костяна и загромыхала от ударов.
— Есть! — засуетился Кеша, спешно опустил красную портьеру и протиснулся к выходу.
— И повод есть! Наш день сегодня. Мужской! По телевизору сказали, Посидим? — Костя деловито похлопал по оттопыренному карману.
— Посидим, — согласился Кеша, зная, что если у соседа душа развернулась, то отказываться бесполезно.
На верстак хозяин выставил банки с тушёнкой, маринованными огурцами и грибочками. В шкафчике среди ветоши и ошмётков наждачки нашёлся кусок хлеба, завёрнутый в газету.
Почуявшая тушёнку Лялька вылезла из кучи опилок и рванула к верстаку, опрокинув на себя морилку. Белоснежная шерсть покрылась темно-коричневой жижей.
— Ах, ты, зараза! Любка же мне голову открутит! — Кеша, кинулся оттирать пятна, но стало только хуже.
Тем временем сосед уже вовсю разглагольствовал:
— Я тебе так скажу: с бабами надо построже, а то они берега путают. Вот взять мою Светку. Какая была, помнишь? Стройняшка с нулевым, покладистая. А стала? Армата, танк с десятым. Как вдарит ночью залпом, меня с кровати скидывает. Я рабочий человек, мне после смены ласка нужна, а не массаж бегемотом!
Прикуривая сигарету, Костян старался не завалиться на бок.
— А грибы у тебя горчат. Тёща закручивала, что ли?
Кеша, пригорюнившись, опрокинул стопку, согласился, что без ласки рабочему человеку хоть в петлю и потянулся к банке. Но грибы в большие рабочие руки легко не давались. Склизкие, мягкие кусочки, изворачиваясь и ускользая сквозь пальцы, что-то смутно напоминали. Что-то из юности, из давно прошедших лет. Кеша замер и напряг разбавленную самогоном память. “Она самая! О, да... Господи, столько времени прошло, а руки помнят!” - подумал он, краснея. И, погрузившись в воспоминания, сам не заметил, как начал нежно теребить пальцами лохмотки подосиновиков.
— Ты чего? — Костя уже с минуту наблюдал за Кешей.
— Ничего. Так, задумался, — спохватился тот и поспешно выдернул руку из банки. — Ты Кустодиева знаешь?
— Дворника нашего, что ли?
— Да нет, художника.
Кеша потянулся к шкафчику и открыл его. Внутри, на обшарпанной дверце, мяла сиську бумажная репродукция “Красавицы”.
— О! Видишь, красота-то какая? Bот и Любка такой была. За бока как возьмёшься, бывало… Ух! Потом ляжку как обнимешь, башкой на живот плюх - и спи-и-ишь. А теперь? Мозг проела диетами своими. Глаза костями уже выколоть может. Эх, разбаловал я её, в рукавицы ежовые не взял вовремя.
Мужчины помолчали с минуту.
— Не даёт? — понимающе спросил Костя, дожёвывая гриб.
— Не даёт, — хмуро признался Кеша. Ему стало очень жалко себя.
— Та же фигня, — сосед подпёр кулаком подбородок и задумался.
— Все беды от баб! — безапелляционно заявил он. — Твари они бессердечные. Нет такой, чтоб прям идеальная, без сучка и задоринки.
— И не говори. Хотя, подожди… Есть! Есть же! — икнул раздухарившийся Кеша. — Пойдём, покажу.
Пол под ногами приятно дрожал. Стены раздвинулись и задышали, кирпичи окрасились в нежно-золотистый цвет, в воздухе спиралями закручивались разноцветные узоры, окутывая теплом и лаской. Гараж стал светлее и просторнее, а в головах тихо-тихо заиграла райская флейта.
— Красиво! — изумился Костян и вспорхнул в воздух. Он кувыркался как ребёнок, смеялся и ловил длинным голубоватым пальцем светящиеся завитушки.
— Абракадабра! — Кеша, подплыв к портьере, откинул её жестом профессионального фокусника. — Тада-ам! Ну? Как тебе?
— О-бал-деть! — сосед выпучил глаза и опустился с протянутой рукой к ближайшей нимфе. — Откуда такая красота?
— Сам сделал! — гордость распирала “Микеланджело” и он подмигнул своему лучшему творению.
Творение подмигнуло ему в ответ. И началось…
Щёки деревянных дам покрылись румянцем, глаза заблестели. Ожившие девушки кивали мужикам, нежно улыбались и тянули к ним тонкие изящные руки.
— Здрасти! — Кеша поклонился своей любимице и, присмотревшись, удивлённо вскрикнул. - Люба? Ну ты даёшь! А Лялька в морилку влезла…
— Так ей и надо, — новая Люба с крутыми бедрами и пышной грудью махнула рукой и впилась в Кешин рот мягкими пухлыми губами.
Время стало тягучим, музыка зазвучала громче. Кеша обнял страстную и горячую жену и принялся танцевать, все теснее прижимая её к себе.
Рядом радостный Костян кружил худенькую девушку. Девушка громко смеялась, запрокинув голову. Вокруг изящно скользили пятнадцать обнажённых красавиц, осыпая колоду светящимися опилками. На колоде грациозно переступала пуантами Лялька в пятнах морилки в паре с великим скульптором Микеланджело Буонарроти. Скульптор одобрительно подмигивал Кеше и учил Ляльку выполнять батман тандю.
***
Рано утром дворник Кустодиев, тот самый, который не художник, выйдя с метлой во двор, обнаружил там двух счастливых человек и одну уставшую собачку.
Один упоённо кружился в вальсе, обняв пышную деревянную женщину.
Другой, припав на колено, с чувством читал стихи небольшой статуэтке, любовно уложенной на облупившуюся скамейку.
А чумазая, косматая, непонятного окраса собачонка сладко спала в куче мокрых листьев.
yaplakal.com