5
Мой перевод. Автор: Tobias Wade. Вычитка: Thediennoer (Sanyendis).
Оригинал можно прочитать здесь.
Что чувствует человек, лишившись души? Неосторожное детское желание спрятаться от проблем обернулось для героини трагедией. Немного наивный, но тронувший меня рассказ.
---
Знаете ли вы, каково это – жить без души? Я знаю.
Это как смотреть романтический фильм, который снят настолько идеально, что ты успеваешь влюбиться в главного героя. А потом в зале загорается свет, и ты вдруг вспоминаешь, что этого человека не существует. И даже если бы он существовал, ты был бы ему безразличен.
Всё равно, что бежать марафон не в ту сторону. Какая разница, добежишь ты или нет, если все остальные уже пересекли финишную черту и разошлись по домам? А ты пробежал больше всех, у тебя болят ноги, в лёгких горит огонь, но ты всё равно продолжаешь движение, потому что боишься тишины, которая наступит, если наконец остановиться.
Жить без души – это как стоять в центре урагана. Вокруг тебя кипит жизнь. Иногда, если она подходит ближе, начинает казаться, что ты стал её частью, но на самом деле никто и ничто не может сдвинуть тебя с места. И пусть повсюду бьётся в диком великолепии стихия, пусть ветер норовит выбить почву из-под ног, ты никогда не узнаешь, каково это – присоединиться к его танцу. И это нормально. Ты говоришь себе, что, по крайней мере, тебе нельзя причинить боль, как всем остальным, хрупким, обременённым душой людям, но в глубине души ты хочешь почувствовать эту боль. Хотя бы на мгновение. Раз в жизни узнать, что есть что-то настолько важное, что из-за этого можно страдать.
Я потеряла душу, когда мне исполнилось шесть. Мой отец не хотел меня. Мать так мне и сказала. Она говорила, что это из-за меня он ушёл, и я ей верила. Я тогда училась в первом классе, и мы делали в школе бумажные фонарики. Горячий воздух от свечи должен был поднимать их в небо, но я плохо закрыла крышечку, и мой фонарик не мог оторваться от земли. Я очень расстроилась, а после четвёртой или пятой попытки так разозлилась, что разорвала его в клочья.
Мой учитель, мистер Хэнсбери, пухлый мужчина с усами, словно щётка, присел рядом на корточки и протянул мне свой фонарик. Я хотела было порвать и его, но он остановил меня и сказал:
‑ Знаешь, что мне больше всего нравится в этих фонариках? Они кажутся хрупкими, но они могут унести с собой всё, что тебе больше не нужно, когда улетят. Ты можешь вложить в него всю свою злость, и когда зажжёшь свечу, он улетит и заберёт её с собой.
Тогда мне это показалось удивительным. Я сидела рядом и наблюдала, как он приклеивает свечу, всем своим маленьким сердцем желая наполнить фонарь теми плохими чувствами, что меня тяготили. Сначала я хотела вложить в него только злость на недавнюю неудачу, но одна обида тянула за собой другую, и к тому времени, как мистер Хэнсбери закончил, я выплеснула всё, что во мне было. Фонарики моих одноклассников висели в паре метров от земли, а мой поднимался всё выше, выше, выше – до самого неба. Другие ребята смеялись и радовались, глядя на него, а учитель положил мне руку на плечо и выглядел таким гордым, но я ничего не чувствовала, ведь моя душа в это время медленно исчезала из виду.
Помнится, я спросила мистера Хэнсбери, может ли он жить с нами вместе, но он ответил, что моей маме это не понравится. Я возразила, что она, наоборот, очень обрадуется, но он всё равно отказался. Хотя, наверное, это уже не имело значения, потому что изменить что-то было невозможно.
Есть ещё кое-что, кроме оцепенения, когда душа уходит. В первую ночь я их не видела, но услышала их дыхание, когда ложилась спать. Мягкое, как ветер, но равномерное и спокойное, как у спящего животного. Я долго сидела в темноте, накрывшись с головой одеялом, и слушала; дыхание казалось таким близким, что я чувствовала его тепло, разливавшееся под простынями. Я плакала, наверное, несколько часов, но мама не приходила, а я боялась встать с кровати. По-моему, я заснула только с рассветом.
Утром мама сердилась на меня и говорила, что я всю ночь не давала ей спать. Она слышала мой плач, но надеялась, что рано или поздно мне надоест реветь. В тот день я не стала завтракать и больше не вспоминала о дыхании. Но это было только начало.
Я думаю, душа не только помогает ценить то, что тебя окружает. Она защищает нас, не позволяя видеть то, что не предназначено для человеческого глаза. А теперь, когда она исчезла, они были повсюду. Глазки-бусинки, выглядывающие из-под дивана. Тёмные вспышки в уголках глаз. Шуршание в ящиках стола. Ночные стуки в окна и двери. Мне никогда не удавалось толком их разглядеть, а вот они не сводили с меня глаз. Я просыпалась посреди ночи, чувствуя, как тяжесть их тел прижимает меня к кровати. Грубая, шершавая кожа, грязные пальцы на моём лице, во рту, даже в носу… Но что хуже всего, их прикосновения проникали в мой разум, принося настолько мерзкие мысли, что я понимала, что они не могли зародиться в моей голове сами по себе, хотя чем дальше, тем сложнее мне было себя в этом убедить.
Сама ли я хотела воткнуть иглу себе в глаз, чтобы узнать, как далеко она может войти? Наверное, нет. Тогда почему я не могла перестать об этом думать?
Они ли заставляли меня представлять, как я избиваю одноклассников до крови? Как поджигаю дома соседей, чтобы посмотреть, как они будут рыдать, сидя на тротуаре перед пожарищем? Или это всё я сама?
Первые несколько ночей я лежала без сна и тихо плакала, но вскоре научилась бояться маму сильнее, чем этих существ. Как бы я ни ненавидела их, они, в конце концов, меня хотя бы не трогали. Это сложно назвать жизнью, но я существовала так несколько лет. Днём я оставалась одна: измученная, оцепеневшая. Все цвета казались тусклыми, ярко блестели только глаза, следившие за мной изо всех щелей; все звуки, кроме их дыхания и скрежета когтей, звучали приглушённо. Чувства возвращались, только когда я лежала без сна в темноте, но именно в эти моменты я хотела бы чувствовать меньше. Ни крики, ни молчание не приносили избавления от назойливых прикосновений, а в голове возникали вереницы образов, наполненные отчаянием, насилием и саморазрушением.
Со временем я придумала, как пережить эти бесконечные ночи. Я убедила себя, что тело мне не принадлежит, и то, что оно чувствует, не может причинить мне вреда, ведь настоящая я лечу высоко в небе, в безопасности, внутри бумажного фонарика. И что бы ни происходило с моей плотью, что бы ни делало моё тело с кем-то ещё – всё это не имеет ко мне настоящей никакого отношения.
До четырнадцати лет я, как могла, скрывала происходящее со мной. К тому времени я окончательно перестала различать, откуда приходят появляющиеся в моей голове мысли. Я знала лишь, что хочу причинить кому-то боль – почти так же сильно, как ощутить боль самой. Я устраивала драки в школе. Толкала одноклассников, и они стали держаться от меня подальше. Однажды, когда один мальчик отвернулся, я вогнала карандаш в его ладонь и покачала его в ране взад-вперёд, чтобы грифель обломился в ране. Я слышала, как тени презрительно хихикают вокруг.
Когда после этого меня вызвали в кабинет директора, я с удивлением увидела там мистера Хэнсбери. Директор был в ярости, он читал нотации и бросался обвинениями, словно испанский инквизитор. Мистер Хэнсбери же просто молчал, он выглядел уставшим и грустным. Он не проронил ни слова, пока директор не вынес приговор, отстранив меня от занятий. Тогда он положил руку мне на плечо и, наклонившись почти к самому уху, спросил:
‑ Ты искала его?
Я не имела ни малейшего представления о том, что он имеет в виду. Я окинула его взглядом, по сравнению с которым мраморная статуя могла показаться образцом дружелюбия.
‑ Твой фонарик. Ты когда-нибудь пыталась его вернуть?
Я сказала, что он может пойти к чёрту.
‑ Прости, мне не следовало советовать тебе запустить его, ‑ добавил он, схватив меня за плечо. – Я думал, что это будет легче, чем справиться с проблемами, но я ошибался. Нельзя спрятаться от себя самого.
С карандашом получилось неплохо, но этого было мало. Сардонический смех в голове звучал в унисон с моими собственными мыслями. Жалкая попытка. Когда ночью по мне ползали тени, их желания смешивались с моими собственными. В следующий раз я решила взять с собой нож. Я подумала о пистолете, но решила, что это лишнее. Лучше посмотреть в глаза одному человеку, когда в его тело вонзится лезвие, чем расстрелять издалека несколько разбегающихся фигур. А что будет со мной потом? Это не так и важно, потому что настоящую меня несли ветры за тысячу миль отсюда.
В тот день я решила прогулять школу. Я не хотела торопиться, не хотела, чтобы мне помешали. Я вышла на улицу в полночь, во рту ещё сохранялся вкус их гнилых пальцев. Всё равно, кто станет моей жертвой, лишь бы она почувствовала, что я с ней сделаю. Ночью в нашем районе почти не было прохожих, и я решила зайти на круглосуточную заправку на углу.
Пальцы, сжимающие кухонный нож, холодный воздух, наполняющий лёгкие, смех и аплодисменты существ, снующих вокруг в темноте – на секунду я почти почувствовала себя живой. Как с карандашом, только сильнее. Сжимая нож, я чувствовала себя девственницей на выпускном вечере, на брюках которой возлюбленный медленно расстёгивает молнию. Ураган больше не кружился где-то вокруг – я сама была бурей, и сегодняшняя ночь станет именно такой.
Я увидела бумажный фонарик, паривший в метре от земли. Он был настолько грязным, что я едва могла различить внутри слабый огонёк. Невозможно! Как эта хрупкая вещица могла сохраниться спустя столько лет, почему свеча продолжала гореть? Но я безошибочно почувствовала, что это мой свет. Существа в тенях страстно ненавидели фонарик и разорвали бы его в клочья, если бы я не успела первой. Я выхватила его из воздуха и плавно опустила на землю, тени с визгом кружились вокруг, словно дикие звери, испуганные светом костра.
Поднеся фонарик к глазам, я увидела привязанную к нему записку.
«Я нашёл это в лесу. На поиски ушло несколько дней. Мистер Х».
Я рухнула на тротуар, заново переживая страх за всё то время, что провела вдали от себя, и рыдала, как ненормальная, пока капли слёз не погасили свечу. Вопли тварей вокруг поднялись до невообразимого визга, а затем наступила тишина, и только последние струйки дыма поднимались в небо. Мне стало так больно, как не было уже много лет, но это была очищающая боль. Я не пряталась от неё, не гнала её прочь. Я не пыталась бороться с ней, не пыталась отвлечься. Я не стану утверждать, будто боль – это хорошо, но она, несомненно, существует, и я лучше буду страдать, чем пытаться прогонять её и жить потом с пустотой, которую она оставит после себя.
---
© BabudaiAga
yaplakal.com