130
Рассказ не мой, из сборника Мансурова "Запрещенная фантастика"Просто выложил, вспомнился он мне на фоне последних новостей об ублюдках, сталкивающих женщин под поезд, бьющих учителей, снимающих на видео издевательство над сверстниками и т.д.
Если честно-то каким бы ни был он фантастическим-уже иной раз хочется чтобы именно эта фантастика хоть немного реализовалась.
Букофф много, но кому интересно-дочитайте до конца, я первый раз читал-не ожидал такого финала.
МачехаРассказ.
Все имена и события вымышлены. Любые совпадения являются случайными.
«… и я считаю недопустимым такое положение вещей, когда звери в облике людей, ублюдки и садисты, (Да простит мне Бог, что я так называю этих детей… Вернее – эту нелюдь!) продолжают, как ни в чем не бывало, ходить по земле, рядом с нами! Разве можем мы быть спокойны за своих детей, за их Будущее, если знаем, что рядом – эти мерзавцы, эта мразь, распоясавшаяся и почувствовавшая свою фактическую БЕЗНАКАЗАННОСТЬ?! Кто может гарантировать, что они не захотят найти себе новую жертву? И кто может гарантировать, что это будет не ВАШ ребенок?!
Поэтому я требую немедленного пересмотра этих статей: Уголовная ответственность за такое преступление должна наступать не с четырнадцати, а с десяти лет! А если и это не поможет – то хоть с семи!..»
(Из выступления на 45-й Сессии внеочередного пленума Законодательной Палаты России, депутата от Уральского избирательного Округа, С. М. Матвиенко.)
Вездеход остановился.
Митяй был рад этому – от жёсткой тряски и пронзительного гудения моторов болел зад и глохли уши. Так что передышку он воспринял скорее с облегчением, чем с любопытством.
Однако не прошло и двух минут, как моторы снова взревели, и машина двинулась вперёд, немилосердно подскакивая и переваливаясь, словно неуклюжая утка, по отвратной дороге.
Через пять минут она, вроде, сделала разворот, и остановилась. Похоже, надолго.
Митяй услышал, как открылась дверца со стороны Контролёра, и обрывок разговора: тот, кажется, рассказывал анекдот водителю, и сейчас закончил его. Донеслось ржание – если так можно назвать смех из прокуренных глоток.
Раздался хлопок – почти как от пробки шампанского, и что-то зашипело, удаляясь…
Затем кто-то спрыгнул на землю – она сочно чавкнула – и обошёл машину сзади. Послышалось лязганье замков и скрежет плохо смазанных петель. Дверь распахнулась, и мрак в пространстве клетушки три на три, где Митяй провёл последние шесть часов, сменился полумраком, с непривычки всё разно заставившем прищуриться.
– Вылезай. Приехали. – в голосе Контролёра не было ничего, кроме усталости и равнодушия. Митяй, отвалив тощую спину от стенки, поднялся на затёкшие от тряски ноги, и сделал пару неуверенных шагов вперёд, к двери, моргая на свет. Контролёр отошёл от проёма и буркнул:
– Спускайся. И – без глупостей.
Митяй и не думал ни о чём таком – боль от электрокнута ещё отдавалась в полупарализованной руке острой занозой. А в затылке боль сидела уже тупой занозой: все от тех же вездесущих паров солярки… Так что он, чуть не поскользнувшись, спустился на землю по двум стальным перекладинам, заменявшим лестницу, и привычно развернулся лицом к проёму выхода.
– Ноги – на ширину плеч. – равнодушный голос взрослого не сулил ничего хорошего. Контролёр после выполнения команды снова загремел связкой ключей. Митяй почувствовал, что наручники с его кистей сняли, и с облегчением уставился на них – нет, руки на месте, и даже не протёрты до крови, как он опасался в кузове.
Пока он рассматривал и растирал вмятины на запястьях, Контролёр закрыл и запер дверь.
– Всё. Иди. – кивком он указал Митяю направление.
Косясь на торчащие из кобуры кнут и пистолет, Митяй медленно, а потом быстрее, двинулся куда указали. Оглянувшись шагов через пятьдесят, он увидел, что Контролёр спокойно смотрит на него, прислонившись к борту гусеничной машины, и сунув большие пальцы за ремень.
Отойдя ещё шагов на сто Митяй услышал звук взревевших двигателей, и оглянувшись, убедился, что машина очень быстро удаляется.
Странно. Он-то считал, что его довезут прямо до места, и он хотя бы поймёт, с кем и как ему предстоит провести «новую» жизнь. Ну и ладно. Значит, придётся топать до места самому.
Старательно обходя огромные лужи в прорытой гусеницами неширокой колее, он двинулся дальше.
Теперь, когда бензиновые пары немного выветрились из глотки и головы, он обнаружил, что сосны и ели, оказывается, ещё и пахнут по-особому. Хвоей, смолой. А земля – чем-то прелым и… грибным. Кусты и папоротник достигали в высоту метра, кое-где краснели и ягоды.
Через пять минут тайга как бы расступилась, дорога сделала поворот, и он увидел Лагерь.
Серые, почти чёрные одноэтажные бараки. Огромное здание бывшей перерабатывающей фабрики в центре. Бетонные панели, из которых оно было набрано, словно конструктор Лего, от времени и непогоды сильно выкрошились, как бы покосились, и кое-где зияли сквозные дыры.
Внутри было черно – не светился ни один проём. Впрочем, ничего не светилось вообще нигде – даром что стояли сумерки.
Туда ли его привезли? Есть ли тут вообще кто живой?..
Как ни вглядывался Митяй, ни колючей проволоки, ни вышек охраны, ни высоких стен, как в пересылочном Лагере, нигде не заметил. Вздохнув, и зачем-то ещё раз оглянувшись, он двинулся вперёд: если он хочет дойти до строений до темноты, нужно поторопиться – впереди ещё добрый километр.
На то, чтобы дойти до ворот, ушёл почти час – он неверно оценил расстояние. Наверное, из-за того, что здания оказались куда выше и больше, чем с первого взгляда.
Над воротами, распахнутыми настежь (причём одна из створок держалась на единственной петле), какой-то шутник намалевал надпись по железной перемычке: «Оставь надежду всяк, сюда входящий»*. Митяй не знал, почему здесь эта надпись, но нутром чуял недоброе.
Пройдя дальше по дороге, он обнаружил, что внутри Лагеря она ещё сохранилась: асфальт покрылся трещинами и зарос травой, но хотя бы не чавкал и не пылил под ногами.
Пока Митяй шёл к ближайшему строению, дверь в его торце внезапно распахнулась, и он увидел хоть кого-то живого в этом странном, столь непривычно тихом и зловещем до сих пор, месте. Так, что всё напоминало скорее кладбище, чем место проживания трёхсот с чем-то заключённых, как ему «в порядке информационной справки» сообщили перед перевозкой.
Из открытой двери вышел подросток. Он был, похоже, ещё моложе Митяя, и выглядел… Плохо. Рваная одежда, стоптанная обувь. Нечесаные и давно не стриженные волосы. Вместо приветствия он просто махнул рукой, приглашая внутрь. Полный нехороших предчувствий, прибывший замедлил шаг, за что был награждён сердитым окликом: «Быстрее!»
Первое, что сказал подросток, когда Митяй оказался внутри, и дверь захлопнулась:
– Снимай одежду и обувь!
На это наглое требование Митяй не нашёл достойного ответа, что сразу поставил бы наглеца на место. Зато соорудил большой кукиш, поднеся его к самому носу идиота.
Обжигающая боль в печени сказала ему, что приёмами карате здесь владеет не он один…
Когда Митяй смог, наконец, вдохнуть, оказалось, что его раздолбанные ботинки уже расшнурованы и сняты, и гад встречающий, ухватив за штанины, вовсю вытряхивает его из собственных штанов.
Попытка подсечки кончилась разбитыми губами, и добрым пинком в… то место, что лучше вслух не называть при девчонках. Так что отлежавшись, перестав выть, и смахивая невольно выступившие слёзы, Митяй куртку и рубаху снял сам.
После чего одел на себя тряпки, «любезно» оставленные ему ветераном. Однако на этом церемония встречи не закончилась. Подвернув чуть длинноватые рукава, подросток буркнул:
– Иди вперёд. Руки – за голову. Резкое движение, шаг в сторону – бью по почкам. Пошёл!
Митяй, шмыгая носом, и поминутно оглядываясь, двинулся вперёд по длинному тёмному проходу – туда, где неверным маячком мигал слабый огонёк.
Огонёк происходил из печки-буржуйки, одиноко стоящей у стены, труба её сквозь жестяной щит в окне выходила на улицу. Освещали сполохи колоритную группу подростков пятнадцати-шестнадцати лет, сидящих прямо на полу, на матрацах и одеялах. В центре явно был главный. Пахан.
«Пахан» встретил Митяя равнодушным взглядом. Вернее, даже не встретил, а просто скользнул, вновь уставившись в засаленные рваные карты в руке.
Митяй, повинуясь команде конвоира, молча стоял, ожидая, когда подойдёт его очередь.
Наконец кон закончился, и Пахан сказал, подняв хитро сощуренные глазки:
– Имя? – Митяй замешкался, и тут же получил то, что обещал конвоир. Скривившись от боли, выдавил:
– М-м-м… Дмитрий.
– Ах, М-м-дмитрий… – Пахан криво ухмыльнулся, затем помолчал. – А как тебя звали дома?
– Митяй! – сразу выпалил Митяй. Пахан поднял глаза к потолку, но, очевидно, ничего путного и вдохновляющего там не найдя, снова вперился в новоприбывшего.
– Ладно, … с ним, будешь Митяй. Идёшь к Пильщикам. – сказано было сквозь полусжатые губы, и последовал кивок одному из партнёров, – Жбан! Раз сегодня фарт не твой, покажи мальцу его место, и скажи дежурному, чтоб разместили.
Жбан, здоровенная туша килограмм под восемьдесят, явно нехотя встал, с трудом разведя ноги, сложенные так, как это делают азиаты. По виду он был лет пятнадцати – то есть, года на три старше Митяя.
Пройдя к двери, он молча кивнул, приглашая за собой. Митяй было повернулся, но вдруг снова получил по почкам. «Попрощаться». – прокомментировал новый хозяин его шмоток.
– До… свидания. – сквозь боль еле выдавил Митяй, судорожно пытаясь вдохнуть, и устоять на ногах. Однако, не желая новых неприятностей, от Жбана в очередном тёмном коридоре старался не отставать. Хотя инстинктивно держался, как научили в пересылке – в двух метрах позади.
Жбан вышел из двери в противоположном конце барака, и они двинулись по заросшей бурьяном территории. Через сотню шагов Митяй решился спросить:
– Жбан! А почему… – Жбан остановился и отвесил Митяю солидную затрещину. После чего прокомментировал свои действия:
– Во-первых, малец, не «Жбан», а – Мистер Жбан! А во-вторых, никогда не обращайся к ребятам из Свиты, и вообще, Старшим, первым. Хочешь чего спросить – подними руку, но – молчи. Ясно?
– Да… мистер Жбан.
– И не – «Да», а – «Так точно!» Ясно?..
– Так точно, Мистер Жбан!
– Ну… – смилостивился провожатый наконец, и сменил официальный тон на более ворчливый, – Чего там у тебя?
– Мистер Жбан… Я… не ел с утра. У вас бывает ужин?
Жбан покудахтал. Очевидно, это должно было обозначать смех.
– Нет, ужина у нас не бывает. И остальные дурацкие вопросы задашь своим новым «коллегам» – уже там, внутри. А сейчас пошли-ка, некогда мне тут с тобой валандаться!
Уже почти в полной темноте он довёл Митяя до самого дальнего барака. Постучал в дверь.
– Кто там? – вопрос изнутри последовал только после второй серии могучих ударов.
– Это Жбан! Открывай быстро! – внутри лязгнул засов, и дверь распахнулась.
– К вам новенький. Кличка – Митяй. Определите ему место, где спать. Остальное – завтра.
– Так точно, Мистер Жбан!
Войдя в абсолютную темноту, Митяй споткнулся обо что-то, но не упал, уперевшись руками в стену. Дверь захлопнулась, лишив его даже слабого света звёзд. В ноздри резко ударил специфический запах этого места! Пахло потом, аммиаком, плесенью…
Митяй невольно вздрогнул.
Тонкий детский голос сказал равнодушно:
– Вытяни руку! – Митяй так и сделал. Однако его просто взяли за кисть тоненькой ладошкой, и куда-то почти нежно потащили. Медленно ступая, и поднимая ноги повыше, Митяй прошёл куда-то по коридору, затем его ввели в гулкое большое пространство. Наверное, комната.
Они пересекли её почти всю. Митяй почувствовал, а затем и снова уткнулся в стену. Запах мочи стал почти нестерпим. Они остановились, и голос сказал:
– Ложись и спи прямо здесь. И не вздумай ссать под себя! Протяни руку. Это – параша!
Митяй брезгливо отдёрнул испачканную ладонь, затем, подумав, решил воспользоваться.
Теперь он понял, где он, и – кто он.
Он – в самой низшей касте. Его место – у параши.
И завтра выяснится, какие ещё унижения он должен испытать за свою злобную дурь…
Утро пришло к нему в виде здоровенного сапога, пнувшего прямо в ребро. Огромный (как показалось на первый взгляд) парень повторил приветствие, хмуро буркнув:
– Ну-ка, быстро – встал и вынес! Яма – слева!
Митяй, наученный горьким опытом пересылочной тюрьмы, вытащил, стараясь не пролить – а то сам же будет убирать! – омерзительно вонявшее ободранное ведро из-под стульчака, и медленно пронёс по коридору. Засов пришлось отодвигать самому. Яму он нашёл быстро, и убедился, что до дна её не так уж много – с полметра. Значит, автоматически отметил мозг, скоро надо будет копать новую…
Вернувшись в комнату, он наконец разглядел её как следует.
Сквозь узкие щели давно немытых стёкол просачивался клубящийся туманом полумрак. Да, на улице был туман, и в комнате – тоже. Печка стояла и здесь, но ни золы, ни дров в ней не наблюдалось. Ощупывание железного бока принесло ощущение ржавой сырости – не топят…
Трёхъярусные нары высились только вдоль одной из стен, оставляя сбоку двухметровый проход. У стены, напротив нар, и стояла печка. А всего в длину барак протянулся метров на двадцать.
Впрочем, многие койки пустовали. Митяй насчитал всего около пятидесяти занятых.
Вот, значит, на ближайшее время, его «коллеги»… Ну и что здесь положено делать с утра?
Как бы отвечая на его вопрос, с койки у самого входа поднялся тощий малыш лет десяти, и Митяй сразу узнал голос:
– Ты, новенький. Сейчас быстро умойся, да не забудь про зубы – дантистов здесь нет! Так что если что заболит – пеняй на себя. Как закончишь, тряпку в зубы – и вперёд! Закончить уборку должен до того, как встанут Старшие.
В душевой Митяй обнаружил только алюминиевые рукомойники, (под каждым – таз и ведро!) с конструкцией которых был знаком только благодаря тому, что у бабки в деревне пользовался таким же. Вечная конструкция – испортить можно только динамитом.
Здесь же, у стены, стояло два ящика: в одном грудой лежали зубные щётки всех видов и мастей, в другом – зубные пасты. Выбор поразил Митяя, но он поспешал – быстро почистил зубы Голгейтом, так как те после вчерашнего «переодевания» всё ещё побаливали.
Полы удалось домыть за час. Он справился бы и быстрее, если бы не необходимость передвигать аккуратно всю обувь и почти стоящие носки, набросанные под нарами.
Затем вошедший Старшой (тот, что разбудил его) велел залить воды во все рукомойники. Затем Митяю пришлось вновь вынести наполненные вёдра. Долить воды в рукомойники. Вытереть лужи. Затем… Он молчал и работал – уже понял, что по части битья даже давешний десятилетний пацан даст ему сто очков форы. А если не даст – так его соседи по бараку помогут осадить на место слишком борзого новичка.
Снаружи раздался странный звук – не то горн, не то рожок.
Все ломанулись на выход. Замешкавшемуся Митяю кто-то крикнул на бегу:
– Чего стоишь, как … ? Бегом – а то получишь …лей!
Митяй и припустил со всех ног, стараясь только не наступать на пятки впереди бегущих.
Минуты через две они добежали до сравнительно ровной и не так сильно заросшей квадратной площадки посередине Лагеря – плаца.
Вдоль трёх его сторон уже стояли в одну шеренгу обитатели остальных бараков. В центре стоял Пахан, и рядом с ним – паренёк с рожком-горном. Пахан смотрел на наручные часы.
Чуя недоброе, Митяй поспешил занять место в самом конце шеренги своего барака.
Едва он успел замереть, как Пахан кивнул горнисту, и тот продудел ещё один гнусный сигнал. Пахан оглядел ровные ряды своего воинства, и издал нечто вроде «Хм!»
Затем вынул из кармана какую-то бумажку, развернул. Зычным голосом зачитал:
– Пильщики! Вчерашний участок дорабатывать ещё на двадцать метров в глубину! Волочильщики – ваша задача ясна. Дровосеки – я не доволен вчерашней выработкой. Если сегодня не подгоните – уменьшу пайку!.. Повара! Вчерашняя каша подгорела. – Пахан выждал, но тишину никто не нарушил. Видать, повара сталкивались с последствиями попыток оправдаться, – Сегодня варить пшено. В шестнадцать ноль-ноль суд над новеньким. Кличка – Митяй. Всё. По местам. – Пахан снова кивнул, и горн прогнусил ещё раз.
Странно. Митяй мог бы поспорить, что народу вокруг было куда меньше обещанных ему трёхсот человек… Однако осмотреться и высказаться не пришлось – все ломанулись назад.
Добежав до барака, Митяй нашёл старшого Пильщиков, и встал перед ним, просительно подняв руку. Старшой приподнял бровь, затем одобрительно кивнул:
– Сообразительный. Похоже, выживешь. Ладно, спрашивай.
– Мистер… Старшой – я насчёт суда! Это… меня будут судить?
– А то – кого же?.. Называй меня Бык.
– Простите… Мистер Бык. А… Ведь меня уже судили?..
– Так то ж там – на воле… А теперь мы хотим здесь разобраться. Можно ли тебе позволить жить с нами. Или тебя нужно сразу – в Котёл. – равнодушный тон не позволял усомниться в серьёзности угрозы. Митяй о таком пока только слышал… Холодным потом покрылась вся спина, и голос почему-то застрял в глотке.
Поскольку Митяй замер, так и не решившись спросить о страшной догадке, Бык сам добавил:
– Ну, иди! Сегодня будешь напарником Мамсика. Норма – три дерева.
Поразевав ещё рот, но вовремя спохватившись, Митяй выпалил:
– Так точно, Мистер Бык! До свиданья!
– Сообразительный. – кивнул ещё раз Бык, – Только имей в виду: не «до свиданья», а «Желаю здравствовать!»
– Так точно, Мистер Бык! Желаю здравствовать!
Мамсика Митяй нашёл быстро – поскольку на построении уже возле их барака тот единственный стоял особняком. Остальные были или по двое, или группками.
Пар оказалось двадцать две, и два отряда – в три и четыре человека.
Бык объяснил задачу на сегодня. Никто ни слова не произнёс за всё время развода. Митяй молчал, пытаясь приноровиться и понять, наконец, что ему предстоит.
По команде все двинулись за Быком. Шли не в ногу, но между собой никто не переговаривался. Митяй тоже помалкивал. Впрочем, огромную двуручную пилу Мамсик «смело» взвалил на его плечи. За пять километров пешкодрала она натёрла Митяю обе ключицы. Слева колыхалось безбрежное и тёмное море – северная тайга. Правда, Митяю было не до неё.
Шли по разбитой грунтовой дороге, в воздухе позади оставалось висеть облако пыли.
С группой из троих старших Бык рулеткой отмерил, и протянутой верёвкой обозначил участок работ на сегодня. По фронту расставил пары. Затем обе группы с тремя и четырьмя старшими отошли в сторону, и присели под деревья, неспешно переговариваясь.
Пары занялись деревьями.
Мамсик жестом указал Митяю сесть, и сам тоже уселся прямо на опавшую и пожухшую хвою под полуметровым стволом. Они упёрлись ступнями в землю и ствол, после чего Мамсик установил лезвие на высоте полуметра от земли, и кивнул.
Первые же десять минут заставили Митяя пропотеть насквозь, и обзавестись волдырями на ладонях.
Затем он как бы вошёл в ритм, настороженно поглядывая то на напарника, то вокруг.
Наконец решился шепотом спросить:
– Ты давно здесь?
Мамсик, предварительно внимательно оглядел тылы, и сквозь зубы выдавил ответ:
– Полтора года. – Ого! Митяй поразился. По виду Мамсик был моложе его самого! Что же…
– Сколько ж тебе лет?!
– Тринадцать с половиной.
– И за что тебя?..
– За изнасилование. – Мамсик кивком показал Митяю, чтобы тот не халтурил, и тянул свою сторону как следует. Митяй не посмел ослушаться.
– И… тебя тоже… судили? Уже здесь? – приходилось делать паузы, чтобы вдохнуть.
– Атас. Работай. – Митяй заткнулся, и продолжил пилить, почувствовав, как на плечи легла чужая тень. Это один из Старших подошёл взглянуть, как движется работа у новенького.
Митяй не умничал, и добросовестно пилил, несмотря на боль в потных растёртых ладонях.
Ф-фу… Старшой отошёл, ничего не сказав. Но и ничего ему не сделав.
Минут через десять Мамсик соизволил прояснить ситуацию:
– Если засекут, что болтаем, или сачкуем – выпорют. А если повторится – лишат пайки на сегодня. Жрать хочешь? Тогда – работай. А потрепаться можно и после обеда.
Завалить даже первое дерево оказалось вовсе не так просто, как себе представлял Митяй. Уже ближе к концу работы пилу часто зажимало, спина надсадно ломила… Мамсик наконец свистнул – сразу подошла группа из четырёх весьма здоровых бугаёв лет по пятнадцать.
Толстенным пятиметровым дрыном они упёрлись в дерево метрах в трёх над головами пильщиков, и стали изо всех сил давить на него. Мамсик кивнул Митяю, и они удвоили усилия.
На дороге нарисовался ещё отряд – очевидно, волочильщики. Митяю некогда было рассматривать их – он пилил. Через пару минут интенсивной работы дерево со страшным скрипом и треском грохнулось на здоровенную прогалину, оставшуюся от предыдущих выпилов, – Мамсик только успел выдернуть пилу – и учётчик достал блокнот, и буркнув: «Мамсик-раз», что-то в нём чирканул. После чего ткнул пальцем в следующее дерево.
Это оказалось потолще, и напарникам было не до болтовни в любом случае.
Но часа за полтора завалили и его. Последовало «Мамсик-два».
Бригада волочильщиков, как ни странно, весело переругивающихся, цепляла канатами комли спиленных деревьев, и волокла в сторону – где, перехватившись поудобней, дерево тащили по подобию дороги, приведшей отряды к вырубке. Волочить, похоже, предстояло далеко. Стука топоров слышно не было.
Со всех сторон теперь слышались свистки, или выкрики. Бригадам толкальщиков скучать и трепаться уже не приходилось. Учётчик знай себе записывал. Волочильщики… запаздывали.
Третье дерево зажало пилу напрочь. Мамсик вскочил и уже жестами и свистом позвал обе бригады с дрынами. Ствол повело, и пришлось толкать поочерёдно с двух сторон, пока отрегулировали нажим, и смогли закончить и его. Буркнув «Мамсик-три», учётчик повёл свою бригаду к соседям – свист с их стороны слышался уже минуты две.
– Порядок. – отдуваясь, Мамсик, не вставая, распрямил явно затёкшую спину, и стал растирать её пальцами, положив пилу рядом с собой, – Норма есть, теперь дождёмся остальных – и в барак.
– А сами мы туда уйти не можем? – Митяй, следуя примеру напарника, недоумевал, почему нельзя уже уйти. Едкий пот жутко щипал глаза, и руки буквально отваливались. Спина с непривычки жутко болела.
– Не положено. Сиди и жди команды Старшого. Здесь вообще всё надо делать по команде. «Инициатива наказуема». – это явно было местной присказкой, – Если хочешь пожить подольше.
– А что мне… будет после суда? – решился всё же спросить Митяй.
Недобрая усмешка пересекла потное чумазое лицо Мамсика. Митяй только теперь удосужился разглядеть его получше. Глубокие морщины избороздили щёки и лоб подростка. Зато мышцы рук и поясницы, проглядывавшие в прорехи одежды, явно отличались силой и выносливостью, и выглядели, словно стальные пружины. Понятно, почему здесь все такие крепкие, и так бьют…
Когда Мамсик глянул ему прямо в глаза, Митяй был неприятно поражён тяжёлым, совсем недетским взглядом, и циничным и злобным тоном:
– А уж это, «брат», зависит только от тебя. Чего натворил – соответственно и получишь…
Странный звук нарушил затянувшуюся паузу. Словно что-то быстро вращалось и гудело.
И точно – из-за сосен выплыл силуэт вертолёта с длинным тросом, на конце которого раскачивались какие-то мешки, уложенные в подобие сети. Маленькая машина быстро проплыла к Лагерю, и зависла где-то над центром здания фабрики.
– Что это? – Митяй не мог понять смысла посещения.
– Продукты. – лаконично отрезал Мамсик.
– На неделю?
– На день.
– Мы так много едим?
– Много ест Свита. А мы – только пайку. Да и то – если заслужили.
Митяй увидел, как трос от опущенных на крышу мешков отцепили. После чего вертолёт улетел в обратном направлении. Крошечные фигурки, подошедшие к мешкам, было еле видно сквозь пыль и дымку вырубки. Митяй долго пялился туда, пока не спросил:
– А если… не заслужим – то что? Снимут с работы?
– Вот уж не-е-ет. Норма останется прежней. А не сделаешь – ещё день без жрачки. И так далее… Так погибло только при мне не то десять, не то двенадцать придурков.
Митяй только открыл рот, как раздался знакомый гнусный звук, и Бык громко объявил:
– Пильщики – в барак!
Двигаясь в строю обратно, по разбитой, и в бороздках, протёртыми ветвями волочимых деревьев, пыльной дороге, Митяй не без злорадства заметил, что у волочильщиков работы ещё валом…
Но в бараке лично ему особо скучать на пришлось: снова надо было наполнять умывальники, выносить вёдра, подтирать лужи за моющимися «коллегами». И только когда все вышли из душевой, он смог кое-как подмыться и сам. Морщась от холодной воды, смыл пот, пыль и хвою.
В бараке все уже валялись по нарам.
Найдя Мамсика, Митяй потихоньку спросил:
– А где… мне можно устроиться?
– Да на любой койке там, у двери! Потом, когда появится новичок, будешь передвигаться ближе к печке… Пока не придёт твой срок. Или не отобьёшь местечко получше… Или пока не перейдёшь в другое Подразделение.
– А что, можно и перейти?
– Самому – нельзя. Нужно сказать Старшому, что готов, мол, пройти Испытание, и т.д…
Э-э, чего я тебе зря буду всё рассказывать – подождём до суда. Тогда и выяснится – надо ли… Пока же крепко запомни: как бы не сложилось – в бараке Свиты – не блюй! Заставят убрать самого. А то и ещё чего придумать могут…
Митяй, сердце которого и без того сидело в кишках, почувствовал как дурнота подступает к горлу…
Но сдержался. Не осмелившись больше ничего спросить, прошёл к двери, и прилёг, сняв обувь, на ближайшую к той пустую койку.
Примерно через два часа вновь прозвучал сигнал – все построились, и промаршировали теперь уже в столовую.
Четыре длиннющих стола окружали простые скамейки. На них и расселись. Причём Митяй – последним в своём ряду. Напротив него оказался пацан-сосед по месту спанья. Он нехорошо ухмылялся, кидая на Митяя взгляды исподлобья.
Вдоль стола со Свитой раздатчики продвигали тележку с котлами. Им, насколько мог видеть и обонять Митяй, накладывали уж точно не пшёнку…
До пильщиков тележка дошла, естественно, в последнюю очередь. Начали, само-собой, со Старших. Дойдя до Митяя раздатчик-вертухай зыркнув злобно, спросил:
– Новенький?
– Так точно, Мистер Раздатчик, новенький! – поторопился вскочить Митяй. За что был вознаграждён полной миской неаппетитно выглядевшей и пахнувшей, обжигающе-горячей серой бурды.
Странно, но жадно поглощать хавчик Митяю, похоже, никто мешать не собирался – а то он такого наслушался в пересылке… Но отставать от других было опасно: Митяй поспешал.
После каши раздали всем и по крохотному кусочку хлеба – похоже, хлеб-то и занимал столько места в грузе вертолёта. Вместо чая – настой чего-то вроде листьев малины. Митяй как ни принюхивался, не понял, что за траву им заварили. Но выпил всё до дна, только затем отставив почерневший стакан.
Рожок прозвучал, конечно, и здесь. Поднявшись, все двинулись в бараки.
Прилечь Митяю удалось только после очередного вливания-выливания-выноса.
Но через час всё равно пришлось строиться и идти на плац – подошло Время.
Ноги у Митяя почему-то так и подгибались.
Пахан снова кивнул, и горнист продудел.
– Внимание, Лагерь! Слушается дело новоприбывшего по кличке Митяй. Осуждённый Митяй! Выйти из строя! Ко мне – шагом марш!
Митяй постарался всё сделать получше, чётко печатая шаг по выщербленному асфальту, и, встав напротив Пахана, доложился:
– Осужденный Митяй. Прибыл по вашему распоряжению, Мистер Пахан!
Пахан ухмыльнулся, не то довольный быстрой выучкой новичка, не то – предстоящей комедией. Однако тон его был нарочито нейтральным:
– Доложи, за что осуждён, статью УК и прочее – по Протоколам. Затем своими словами опиши преступление, за которое попал к нам: кого, как и почему… Понял?
– Так точно, Мистер Пахан! Осуждён Решением …-ского Областного Суда от 15 августа 204… года, по …-й статье, за убийство с отягчающими обстоятельствами. – пока заученные частыми повторениями слова сами собой срывались с губ Митяя… Но вот он дошёл до того момента, когда надо было описать всё… Своими словами.
– Ну, я… На весенние каникулы к нам в деревню привезли мальчика… пяти лет. Имя – Николай. Мы с ребятами хотели… э-э… поприкалываться над ним – показать, как у нас встречают новичков… – Митяй покрылся потом, сообразив, что именно это сейчас, похоже, и собираются проделать с ним самим. Поэтому дальше рассказ звучал уже не так бодро…
Но после поправки Пахана – громко.
– … и затащили его в сарай к тёте Клаве. Её в тот день не было дома. Ну, мы… То есть, я… Перекинули верёвку через балку, связали ему руки, воткнули кляп, чтобы не орал… Потом стали тянуть – он, вроде, подёргался, и вдруг – обмяк. Мы сняли его, но оказалось – уже поздно! – Митяй замолк было, но оглянувшись на Пахана продолжил:
– Моим… помощникам было девять и десять лет – они ещё не подлежат… судимости. А мне уже есть двенадцать, поэтому… Я был судим и приговорён… Сюда. У меня – всё. После гнетущей паузы, длившейся, казалось, вечность, Пахан изрёк:
– Митяй почти не соврал. Так всё и описано в Протоколе, который прибыл с посылкой. Только он забыл добавить, что вначале они выламывали Николаю руки на дыбе… Избили так, что на месте лица был настоящий фарш… А потом прижигали тело сигаретами.
А так – всё верно… Видать, чтобы лишнего не болтал – и повесили. И если бы не слабое звено – один из приятелей рассказал всё своей «подруге» – дело так и не раскрыли бы.
Итак, ситуация, вроде, вполне ясная. Перед нами – доморощенный садист-любитель, считающий чужую человеческую Жизнь никчёмной игрушкой. Правда, без… хм… Сексуальных осложнений. Присяжные, обдумайте ваше решение.
Присяжные – троица, составлявшая вчера Пахану компанию в карты – совещалась недолго. Вперёд вышел всё тот же Жбан. Он поднял руку.
– Говори. – милостиво разрешил Пахан.
– Мистер Пахан… Дело довольно простое. Мы посовещались. Всё же он не насиловал мальчика, как Бес, и не ел его мясо, как, скажем, Акула… Поэтому мы считаем – сто плетей, и Малый Круг.
– Внимание, Лагерь! Я утверждаю это решение! Приступить! – Пахан отошёл назад.
Несколько здоровенных бугаёв – Палачи Свиты, как потом узнал Митяй – приподняли его, и разложили на выкаченном сбоку бревне. Руки и ноги привязали, штаны-лохмотья сдёрнули.
Следующий час позволил Митяю понять, что удары кнутом, вымоченном в уксусе – крайне болезненная штука. А когда он потерял сознание, где-то на семьдесят шестом ударе, отсчитываемом хором, ему под нос сунули тряпку, провонявшую аммиаком… Сознание предательски вернулось.
Вот, правда, сил кричать уже не было.
Дополучив остальное, он с содроганием ждал, что же означает – «Малый Круг»?
А именно то и означало, чего он больше всего боялся: его уволокли в барак Свиты, и привязали к каким-то козлам. После чего вся Свита отымела его… А особо ретивые – и по два раза. Заодно выяснилось, что дармоедов-опричников у Пахана не менее двадцати. И все – под два метра, и здоровенные, как качки…
Митяй не стонал уже только потому, что горло и язык его не слушались. В конце этого омерзительного унижения он снова потерял сознание.
Но на этот раз его вернули к жизни с помощью ведра холодной воды.
Жбан, отвязав его, буркнул:
– Убирайся к себе! Уборку барака можешь сегодня не делать – передай Быку, что Пахан разрешил. Всё – вали, пока ребята ещё чего не придумали…
Ноги плохо слушались Митяя. Пока добрёл, буквально на четвереньках, до своего барака, почти стемнело. Однако выполнить приказ Жбана, и сообщить Быку Приказ, он не забыл.
Для себя же старался! Может, удастся отлежаться…
Жить… очень хотелось.
Мыча, он вытянулся на животе. «Коллеги» по бараку смотрели на него на удивление равнодушно. А большинство даже и не смотрели.
Пресытились, видать.
Малец-сосед буркнул, убедившись, что никто не слышит, ему на ухо:
– Не вздумай завтра опоздать на Развод! Накажут!
Митяй только и мог, что благодарно кивнуть.
Но отключиться на всю ночь не удалось – спал урывками, вскидываясь, и подвывая – от боли и унижения… Но – не громко. Знал, что будить Старших нельзя.
Утром бег до плаца отнял последние силы. Место соединения ног невыносимо горело. Стоял навытяжку, из всех сил сдерживая слёзы и стоны – за ночь, казалось всё тело стало болеть ещё сильней.
Однако, выдержал. Пахан, задержавший взгляд на нём, даже приподнял бровь.
До места очередной вырубки добрался на автопилоте. Но когда начали пилить, почувствовал вроде даже облегчение – тело постепенно расходилось. Хотя на три дерева ушло куда больше времени, и закончили они с Мамсиком позже всех: Бык даже подошёл посмотреть на их усердие. Ещё спасибо Мамсику – он сегодня тягал пилу не за двоих, но хотя бы за полторых…
Возвращение в барак Митяй помнил плохо – вроде, его уже поддерживали под руки Мамсик и малец-сосед.
Малец всё время шептал:
– Держись! Иначе – сгинешь! Ты ещё получил по-божески!.. Могло быть и куда хуже.
– А куда – хуже-то?.. – промямлил Митяй, еле ворочая языком.
– Он ещё спрашивает! – полушёпотом возмутился тот. – Большой Круг! И – двести плетей!..
Митяй заткнулся, поняв, что и правда – дёшево отделался…
Видать, на койке всё же потерял сознание – его еле успели растолкать на обед.
Сегодня на обед был разваренный рис – Митяй мужественно сожрал, сколько влезло: знал, что организму нужно питание, чтобы залечить… Чай оказался с голубикой. Митяй узнал запах – такой же заваривала и бабка.
После обеда убирать-заливать-подтирать всё равно пришлось. Зато ночью выспался хорошо. Только вот утром снова проснулся от привычного уже пинка. И понеслась…
Только на третий день Митяй стал осознавать себя, и удивился – он выжил! И даже пилил. Хотя спина совершенно отказывалась служить. Но жить хотелось еще сильней!..
Поэтому – пилил.
На четвёртый день он даже проследил взглядом за вертолётом – на этот раз тот сгрузил какие-то тюки. Мамсик просветил:
– А-а… Опять газеты и туалетная бумага. Ну, бумагу-то – Свите, а нам…
На пятый день утром Пахан, дав указания, сообщил:
– Сегодня подошёл срок нашего друга, Жирдяя.
Вперёд выдвинулся из шеренги Свиты действительно очень толстый мужичок. Странно. Лицо его покрывали морщины, а выражение – словно у затравленного пса. Митяй смотрел, не догоняя.
– Прощание как обычно, в пять минут пятого. Жирдяй – говори.
Прошло не меньше минуты, прежде чем тот совладал с голосом и мимикой, и выдавил:
– Прощайте, братцы… Простите, если кого отметелил не… по делу. Я… Прощайте!
Убедившись, что больше из Жирдяя не выжать, Пахан скомандовал:
– Развод закончен! По местам.
На вопрос Митяя Мамсик, как всегда опасливо озираясь, сказал только, что «лучше тебе, малой, всё увидеть самому!» Митяй, всё ещё страдавший от боли, заткнулся, и продолжил пилить.
Радовало только то, что старые мозоли полопались, а новые уже загрубели. Не больно.
Церемония отличалась от Митяйской только тем, что теперь в центре плаца стоял Жирдяй.
Он явно сдерживался из последних сил, но отблески слёз, текущих по щекам в свете косо стоявшего солнца, выдавали его состояние. Все молча ждали.
Примерно через пять минут Жирдяя словно ударили под коленки – он грузно шлёпнулся прямо на плац бесформенной кучей, задрав лицо к пасмурно-серому небу. Пахан сделал шаг вперёд:
– Мы прощаемся с тобой, Жирдяй. Кто-нибудь хочет сказать?.. – таковых не нашлось.
– Я уверен, что наш Закон ты приемлешь с пониманием и радостью… – это слишком напоминало заклинание.
А то, что последовало дальше, напоминало уже Жертвоприношение!..
Пахан подошёл к распростёртому на спине Жирдяю, и не поколебавшись ни секунды, вонзил тому в сердце здоровенную заточку. Раздался всеобщий выдох.
Выпрямившись, Пахан громко сказал, пройдя глазами по всему строю:
– Я уверен: когда придёт и мой час, Старшой, которого изберёте, сделает то же и для меня!
Уже в темноте Митяй, до которого всё ещё не дошёл смысл произошедшего, подобрался к Мамсику. Шёпотом позвав: «Мамсик!», он убедился, что тот тоже не спит – голова повернулась.
– Мамсик! Пожалуйста! Объясни, что произошло? Почему Жирдяй упал?! Зачем Пахан его…
Когда Мамсик ответил, Митяй с огромным удивлением понял, что тот тоже плачет. Но вскоре Мамсик взял себя в руки, и отвечал коротко и ясно:
– Это всё новые Законы. Дополнения к УК. Для тех, кто «При особо отягчающих…»
И вот эта штука. – он притронулся к голове Митяя. – Ну, тебе же тоже вшили… Всем вшивают. Без этого сюда не попадают. Та дрянь, что у тебя под черепушкой!..
Видя, что уточняющих вопросов не последует, Мамсик сам пояснил:
– Смертная казнь запрещена. А Лагерь – для малолеток: пока тебе не исполнилось шестнадцать. И поэтому эти гады, там, наверху, просто отключают двигательный аппарат. Ну, весь позвоночник. Человек остаётся жив… То есть, формально… Но парализован. Короче, если найдётся желающий кормить его с ложечки, поить, убирать его дерьмо – он сможет жить. Но…
Согласился бы ты так жить?! И кто захочет ухаживать за тобой, «пупом земли»?! Вот именно.
Поэтому мы все здесь приняли Закон: после «отключения» нас сразу приканчивают – чтоб не мучиться и не сходить с ума…
Кстати – та хрень, что в твоей голове, не даёт и сбежать отсюда. Помнишь, когда тебя везли сюда, останавливались? Так вот – это давали ракетницей сигнал, что едет новенький, и вылезали, чтобы отключить дистанционно ближайшие два тампера. А потом, когда тебя ввезли, уезжая, их снова включили. Мы не можем пройти за излучатели – боль такая, что можно и умереть…
Митяй, собственно, и подозревал что-то такое. Просто так их здесь без всякой охраны не оставили бы…
Но неужели… Он поторопился спросить.
– Да нет, конечно! Ни подойти к нему, ни отключить отсюда тампер невозможно. А их натыкано через каждые двести метров вокруг всей территории. Кстати, та хрень, в голове, ещё и позволяет отслеживать любого из нас прямо со спутника. Не скроешься…
– А вынимать… Неужели не пробовали?!
– Пробовали, ясен пень!.. Взломали черепушки нескольких повесившихся, парочке убитых в Схватках, одного «Добровольца»… Эта дрянь сама – как капсула. Но – с плёнкой. Плёнка стелется по коре мозга, и питает всю эту… электронику биотоками. А когда хочешь её вынуть, разрушает сам мозг! Ребята бились пять лет, но в чём секрет, так и не догнали… Нельзя вынуть её, не убив!
– Ну а если кому-то всё же когда-нибудь… повезёт?
– Ну и что?! Вокруг – на двести километров тайга! И ни одного человека! Да и отслеживают они всё время со спутников, что тут да как. Не раскрою секрет, если скажу что это – и как жучок действует. То есть, они видят всё твоими глазами, и слышат твоими ушами!.. Неужели думаешь, что не заметят операции по удалению?!
Митяй надолго застыл. Потом, пробормотав «Спасибо. Я – спать!», убрался к себе на койку.
Теперь ему было над чем поразмыслить.
Он понимал, конечно, что идиотским поведением сам напросился на Ответ со стороны Общества, глупым вызовом плюнув в лицо Устоям… Но ведь он мог бы потом… когда-нибудь… Исправиться? Стать примерным семьянином. Законопослушным налогоплательщиком. Отцом.
Чёрт. А если бы он стал Отцом, хорошо ли ему было, если б какой-нибудь отвязный безбашенный подросток пытал, и убил его сына?!..
Именно это ему и кричала на суде мать убитого, еле удерживаемая родственниками…
И почему до него всё это, и многое другое, дошло так поздно?!
Дошло, что всё это не игра, а изуверство, и может аукнуться ему в тысячекратном размере?!
Сжимая в темноте кулаки, и не утирая жгучих слёз, он долго не мог заснуть.
Утро, уборку, развод и пиление он прошёл на автомате.
Мамсик, глядя на его лицо, воздержался от разговоров и комментариев.
А на обед была каша с мясным фаршем. Он понял, чьим. Митяя подташнивало, но он съел.
После обеда, закончив дела по бараку, Митяй двинулся по дороге к тому месту, где его высадили. Первые пять километров всё было в порядке.
Потом появилось…
Чуть подальше просеки, где вездеход развернулся, начала болеть голова. Он продолжал идти.
Головная боль стала нестерпимой. Его вырвало под какой-то сосной.
И стало ещё хуже. Все нервные узлы словно поливали кипятком. Голова буквально разламывалась! Словно с каждым крохотным шажком боль возрастала в два раза!.. Нет, он должен… Должен…
Рыча, и из последних сил стараясь не потерять сознания, он заметил на земле, впереди, словно черту… Но не дойдя до неё пары шагов, упал. Теперь он видел только хвою у лица, и сил встать, или отползти, не было… Голова…
Теперь он понимал, что такое настоящая боль.
Как в тумане он заметил странную палку со стальным крюком на конце.
Зацепив его за воротник, она потянула назад – туда, где, как сразу понял Митяй, боль становилась меньше… Слабее… И вот уже почти хорошо – только лёгкая тошнота и головокружение.
Не пролежал он и минуты, блаженно приходя в себя, как получил солидный пинок в живот:
– Хорош дурака валять! Вставай и топай!
Только сейчас Митяй поднял взгляд на спасителя. Это оказался, как ни странно, обладатель его ботинок и одежды – юный прихвостень Пахана, по кличке, как теперь знал Митяй, Крыс.
Не без труда Митяй встал на четвереньки, а затем и на ноги.
Крыс, что было уж вовсе удивительно, поддержал его, и помог идти. Митяй выдавил запоздалую благодарность:
– С-спасибо. Но… Почему ты спас меня?
– Почему-почему… Потому. А ты, кстати, молодец. Почти перекрыл рекорд – видел, там, на дороге, черту? Это – Святого. Его так звать было… Там он и упал. И умер сразу – уже не откачали.
Ну а вытащил тебя… Во-первых, приказ Пахана. Многие новички балуются этим. Идиоты – сдуваются на первых же шагах! А ты… – в тоне слышалось подлинное уважение.
– Так далеко забираются только сильные. Нет, пойми правильно – реально сильные. Воины. Я вообще-то поклонник индусов. У них – чёткое деление на касты: этот – бухгалтер там, этот – воин… Этот – монах. Мы с тобой могли бы стать идеальными Солдатами. Страшным и Умным Оружием… Если бы те, дебилы-чиновники, не решили по-другому… Не решили за нас. Что «Общество» должно быть «ограждено…»
Ну а вообще-то, я, или ещё кто из назначенных самых молодых, помогаем таким придуркам-самоубийцам, как ты – у нас порог чувствительности ниже. И мы можем подбираться к тамперам ближе.
Ну, первый-то раз многие дурят, но – вовремя возвращаются. Сами. А ты – молодец, я уж сказал… Но имей в виду: тех, кто надумал во второй раз – мы не спасаем. Принципиально.
Понял?
Митяй кивнул.
В этот же день, к вечеру, над Лагерем расцвела красная звезда ракетницы.
Новенького распределили к волочильщикам – их бригада с трудом выдавала Норму.
На разводе Митяй уже почти равнодушно, хором с остальными отсчитал двести ударов очередному малолетнему насильнику-убийце девочки семи лет, и отметил, что сам совсем не рвётся присоединиться к Большому Кругу, хотя козлы и вынесли прямо на плац…
Тринадцатилетний новенький оказался глуп и с гонором, поэтому последующих репрессий не пережил. Так что через три дня в каше из гречихи снова было мясо – Митяю попался палец.
Подумав, он съел его – когда до смерти четыре года, надо использовать любое питание себе на пользу. Пилить он научился, экономя силы. Так что теперь мог ходить и в спортзал: качаться.
Про спортзал он узнал от Крыса. Тот объяснил, что Свита качается вся – с утра и до обеда. Им надо быть в форме, если кто из салаг решится бросить Вызов. Не ответить на вызов было нельзя – позор и деклассация… А ответить – бой до смерти. А охочих на тёплое место прихвостня-дармоеда в год набиралось десять-пятнадцать. Естественный, так сказать, отбор.
Обнаружил Митяй и огромную бытовку с обувью и высящимися по грудь грудами одежды – разумеется, использованной. Оставшейся от бывших хозяев…
Здесь он сменил полуразвалившиеся ботинки Крыса на чуть более целые и большего размера. И нашёл даже робу Жирдяя – она висела отдельно и сохла: безобразное тёмное пятно на груди ещё отблёскивало глянцем… Митяй выбрал себе и одежду в размер.
Того, что в его сознании произошёл некий мировоззренческий перелом, он вначале даже и не понял. Только обратил внимание, что и все вокруг ведут себя куда как сдержанно. Больше молчат. В свободное время или спят, или читают прошлогодние газеты. Или качаются и учатся драться…
Заодно Митяй узнал, для чего они всё лето и часть осени до снега, будут пилить.
Чтобы семь месяцев зимы отапливаться, и готовить пищу!
Газовая труба к Лагерю подходила, и летом действовала. Но зимой напрочь замерзала. И вот тогда запасённые дрова уходили почти все… А когда все – пилить начинали ещё по снегу. Однако Пахановской обязанностью было не допускать таких ситуаций. И вообще – присматривать за контингентом: чтобы не было уж слишком жёстким завинчивание гаек. Частых самоубийств в Лагере старались не допускать – иначе там, наверху, урезали объём доставляемых вертолётом продуктов…
Так что чёрной дедовщины, как в пересылке, в Лагере не было.
Узнал Митяй и то, что каждую весну вертолёт подвозит огромную партию саженцев, и уже весь Лагерь копает, сажает и поливает на вырубках новый лес – взамен использованного. А он-то удивлялся: откуда эти молодые, ещё тонкие и свежезеленые, словно высаженные по линейке, сосны и ели!.. Вот тебе – и как по линейке. Не «как», а именно что – по…
Из своего барака он теперь знал почти всех: как по кличкам, так и – за что их…
Очкарика – за то, что треснул по голове битой, а потом добил сорока ударами ножа учителя, отца троих девочек, выведшему ему «неуд». Сороку – за то, что придушил маленькую девочку-соседку, которая вечно кричала за стеной – мешала спать!.. Рогатку – за то, что застрелил из самопала родного деда – тот не давал денег на пиво…
Митяй поражался, за какую дурь попали сюда многие… Но большинство, всё же, как он – за дело.
А ещё Митяй понял, что здесь нет любителей «пустого» трёпа. Все как-то больше молчат. И думают, думают… И глаза почти у всех – пустые и… печальные. А кое у кого – просто злые.
Ближе к осени, когда открыли склады с телогрейками и валенками, Митяй уже неплохо освоился с порядками, регулярно качался, и постигал под руководством Мистера Айронмэна (тощего жилистого корейца, кстати, буддиста!) в зале с татами искусство рукопашного боя… Заодно и восьмиугольный Ринг, обнесённый мощной сеткой, где проходили все бои, внимательно изучил.
Синяки, ссадины и мозоли его уже почти не волновали. Что-то в его мировоззрении окончательно сдвинулось, и теперь он смотрел на всё с позиций рационалиста – последователя Дарвина.
Выживает везде сильнейший. И хитрейший. Пусть он не пробьётся в Свиту – ребята там уж больно наглые и здоровые – но в своём-то бараке он место возле тёплой печки займёт.
А вообще-то ему предстоит тут, похоже, ещё много чего постичь и понять…
Жаль только, что главное он понял поздновато. Когда пути назад уже отрезаны.
Для таких как он, Родина – вовсе не всепрощающая и терпеливая заботливая Мать.
А жестокая Мачеха.
Но виноват в этом только он сам.
yaplakal.com