Игорь Дмитриев: "Олег Ефремов довел потомственного мхатовца Толю Вербицкого до самоубийства"

29 мая 2023 года народному артисту России Игорю Дмитриеву исполнилось бы 96 лет

Перед встречей с Игорем Дмитриевым случился казус. Готовясь к интервью в одной питерской библиотеке, я попросил сотрудницу найти последние публикации о нем и подробную биографию Игоря Борисовича.

- А вы знаете, что Игорь Дмитриев – самый известный гей Санкт-Петербурга? – огорошила меня пожилая библиотекарша. И ядовито добавила: - У нас в городе это не секрет!

В общем, шел я к нему домой в район Черной речки, терзаясь смутными сомнениями. Если она права, то, что это меняет? Ну, во-первых, значит, не стоит задавать собеседнику глупые вопросы (например, о женах и «красивых романах с партнершами по съемкам»). А главное – неосторожным любопытством можно сломать весь разговор, чего хотелось меньше всего.

Забегая вперед, скажу, что мы проговорили с Дмитриевым более пяти часов. Причем, уже минут через пять я мысленно послал библиотекаршу к чертовой матери. Клянусь, такого откровенного, искреннего и отменного рассказчика еще поискать. А к тому же еще и Артист великий!

Предлагаю интервью Игоря Дмитриева 2006 года (в 2008-ом его не стало). Многие его фрагменты публикуются впервые.

14 постов!
©Прикосновения

ПЕРВЫЙ ТЕАТРАЛЬНЫЙ ПОДВИГ

– Игорь Борисович, что означает ваша фраза из книги: «Театр я полюбил с детства»? С детства мечтали об актерской карьере?

– Не могу сказать, что со школьных лет я мечтал сыграть, например, капитана Немо или д’Артаньяна, но потребность лицедействовать, изображать, смешить и танцевать у меня была всегда. Не из тех я мальчиков, которые играют в хоккей и в казаки-разбойники по подвалам и чердакам…

Когда мама уходила на репетиции – она была балериной, в тридцатые годы работала в Ленинградском мюзик-холле под руководством великого балетмейстера Касьяна Голейзовского, – мне нравилось брать ее грим, рисовать себе усы, бакенбарды, надевать театральные костюмы. И импровизировать… Это были именно импровизации на какие-то героические, романтические сюжеты, но без всякой литературной основы, без текстов и монологов.

Помню, из «ценного» реквизита у меня была шпага – настоящая, французская. В 1941 году моя бабушка вместе с мамой, перепуганные войной и запретом на хранение дома любого вида оружия, разломали ее и закопали где-то во дворе.

– Как мама относилась к вашим увлечениям?

– Она не подталкивала, но и не запрещала. А вот бабушка… Бывало, когда я учился во вторую смену, скручивала полотенце и с криком: «Одевайся – в школу пора» бегала за мной по длинному коридору нашей коммунальной квартиры. В детстве я устраивал «кукольные» спектакли: ставил стулья с высокими спинками, накрывал их скатертью, будильником давал звонки к началу представления, созывая всех соседей по квартире… Потом была школьная самодеятельность, хореографическая студия ДК имени Капранова, Ленинградский дворец пионеров, где в ансамбле Исаака Дунаевского я танцевал знаменитую «Тачанку» в постановке Аркадия Обранта. Играли пьесу «Принц и нищий». Я – лорда Гердфорда, а ныне покойный Игорь Горбачев – принца…

Во время войны хореографическое училище эвакуировали в Молотов (ныне снова Пермь), мы оказались в эвакуации вместе с Мариинским театром и училищем Вагановой… В свободное время я выступал в госпиталях, читая Константина Симонова: "Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины..." А потом… После восьмого класса я бросил школу и поступил в театральную студию при молотовском драмтеатре. Если назвать состав педагогов, которые преподавали нам теоретические предметы, вы удивитесь. Это, можно смело сказать, были «сливки» театрального дела России. Там преподавали Стефан Стефанович Мокульский, Сергей Сергеевич Данилов, Алексей Карпович Дживелегов … Это были столпы! Я там занимался полтора года, а уж затем поехал в Москву - поступать в артисты.

- Поступали вы «по-хитрому» - подали заявление сразу в четыре театральных вуза…

- И в два из них прошел по конкурсу. Причем, чтобы быть зачисленным в Школу-студию при МХАТе, на которой я в итоге остановил свой выбор, мне пришлось совершить свой первый театральный подвиг. Проблема заключалась в том, что у меня не было школьного аттестата зрелости! И, узнав, что в Московском авиационном институте был пожар, мне удалось убедить целую приемную комиссию МАИ в том, что они мой «серебряный» аттестат потеряли. Мне выдали справку об утере, хотя никакого документа и в природе не было – среднюю школу-то я не закончил… Когда эту историю узнали во МХАТе, сказали, что я выдержал второй экзамен по актерскому мастерству.

ЕФРЕМОВ-НОВАТОР И ЕФРЕМОВ-УБИЙЦА

– Вы как-то обмолвились, что среди ваших сокурсников немногие стали известными актерами…

– На курсе нас училось всего девять. Заводилой была Марина Ковалева. Очень рано умер талантливый Саша Михайлов, который снялся в «Двух капитанах», был хорошим артистом Алеша Покровский, но почему-то он расстался с МХАТом и перешел на песни под гитару. Может, это нескромно, но состоялись только Миша Пуговкин и я. Хотя ни он, ни я не получали повышенных стипендий... Но по окончании студии во МХАТ меня не позвали.

– Почему?

– Потому что посчитали, что я не мхатовский артист. И были правы. А те, кто считался мхатовскими, увы, вы не знаете их. И никто не знает - они растворились в «театральном молохе».

– Как проводили свободное время студенты вашего поколения?

– Учились. И каждый вечер смотрели великих стариков. В школе Художественного театра была негласная рекомендация «поменьше посещать спектакли других театров», а я как раз шлялся без конца по другим театрам. Да, я смотрел мой любимый мхатовский спектакль «Три сестры» 17 раз, но я пересмотрел и весь репертуар обожаемого мною Камерного театра – мне очень нравилась его театральность, зрелищность, экспрессия, пластика, речь и, конечно, божественная Алиса Коонен. Я ходил в еврейский театр, потому что там бушевали бешеные страсти короля Лира. Любил Вахтанговский.

– Говорят, вы косвенно причастны к тому, что Олег Ефремов поступил в школу-студию МХАТа?

– Он пришел на первый тур, читал «Желание славы» Пушкина, читал замечательно, яростно и всем так понравился, что мы, тогда уже студенты школы-студии, с нетерпением ждали его на второй тур. Но он не пришел. Мы с Толей Вербицким с трудом разыскали его адрес, и пришли к нему домой. А он, оказывается, идти в артисты передумал, решил поступать в какой-то технический вуз. Долго его переубеждали и переубедили…

А потом все отучились. Я уехал в Ленинград, Олега пригласили в Центральный детский театр – как мы между собой шутили, «иванушек-дурачков играть», Толя был принят во МХАТ. Когда через несколько лет, создав прекрасный театр «Современник», Ефремов перешел в Художественный театр, он начал игнорировать и избегать всех своих бывших однокашников по школе-студии и тех, кто работал в театре до него.

В итоге судьба многих из них сложилась печально, а у Толи Вербицкого – просто трагически. Настоящий, потомственный мхатовец, красавец, он проработал там несколько лет, блистательно сыграл в кино Печорина, а в театре не получал ролей. Не выдержал унижений. Однажды закрылся на кухне, открыл газ и засунул голову в духовку…

- Из-за трений с Ефремовым?

- Да. Он травил его просто – не давал ролей. И не только ему… А Толя Вербицкий был незауряднейший актер. Его супруга, актриса Луиза Коршукова, такую фразу сказала, я запомнил: «Мы как-то прогуливались около МХАТа и тут подъехал Ефремов, направился к служебному входу. И Толя сказал вдруг: «Приехал мой убийца!»

СЧАСТЬЕ ПО ТРАМВАЙНОМУ БИЛЕТИКУ…

– Итак, во МХАТ вас не взяли…

– Пригласили в Центральный детский театр, но в Ленинграде пропадала наша жилплощадь, пустовавшая всю войну... Сунулся было в Пушкинский театр, мне устроили пробы, я увлеченно репетировал, но это не имело успеха – меня не утвердили. Потом пригласили в театр Комиссаржевской…

– То есть тогда вас не разрывали на части худруки и режиссеры?

– Да, я чувствовал, что ставку на меня никто не делает. Но внутреннее чутье мне подсказывало, что, хотя я и не попадаю в колхозно-совхозные пьесы, и не буду плавить металл в костюме сталевара, но мое время придет… Интуиция подсказывала, что во мне есть индивидуальность, не похожая на поток. Артистов хороших и профессиональных много, а зритель, прежде всего, ценит непохожесть. Только роль Листницкого в «Тихом Доне» сделала мне всесоюзное имя и определила мою киносудьбу.

– Как вы попали к Сергею Герасимову?

– На съемках фильма Григория Козинцева «Белинский», где я играл в массовке, я подружился с двумя его учениками, молодыми режиссерами Стасиком Ростоцким и Вениамином Дорманом. Я в это время уже работал в театре Комиссаржевской, но дружба с ними, личностями очень яркими, интересными, образованными, чудесно знающими поэзию, многое давала мне. В компании с ними весело гуляли – то на яхтах по Финскому заливу, то на охоту ездили, на медведя. И однажды я позвонил – просто чтобы отметиться, мол, я в Москве, а Дорман, которого, как оказалось, Герасимов взял к себе вторым режиссером, вдруг спросил меня: «Ты читал «Тихий Дон»? А знаешь, что там есть роль – Евгений Листницкий? Посмотри-ка и приезжай!» Я бегом в библиотеку…

И вот еще до знакомства с Герасимовым я надеваю френч, высокие офицерские сапоги, мне клеят легкие усики и – ведут в кабинет шефа. Там сидели Тамара Макарова, оператор Раппопорт, администратор Кушлянский. Вхожу – подтянутый, в золотых погонах, сапоги блестят. Здороваюсь. Целую руку Тамаре Федоровне, скрывая волнение, и неожиданно для себя с ходу спрашиваю Герасимова: «Сергей Апполинарьевич, у Шолохова описано пенсне Листницкого. Хочу с вами посоветоваться, какое будет лучше, прямоугольное или овальное?» И примеряю оба. Потом Кушлянский рассказывал: «Ты так спросил про пенсне, как будто все остальное уже решено и то, что сниматься будешь ты, – сомнений нет». Все! Вот эти два нюанса – вопрос на уровне профессии и… поцелуй руки Тамары Макаровой (которая, кстати, когда-то танцевала вместе с моей мамой) – разом перевернули всю мою жизнь. Кто-то мне тогда сказал: «Игорь, ты выиграл 200 тысяч по трамвайному билету». Получить роль у Герасимова в шолоховской картине, не будучи его учеником, действительно было равносильно безумному выигрышу…

– Говорят, отрабатывая офицерскую выправку, вы носили стаканы с водой на плечах и побили кучу посуды. И что лихо научились скакать верхом под началом своего деда, служившего в царской кавалерии.

– Кстати, совсем немного перебил – вовремя перешел на пластмассовые стаканчики. И насчет «лихо скакать» тоже не совсем так. Мне было лет пять, когда дед привел меня на угол Инженерной и Садовой, где квартировала его кавалерийская часть. Вывели лошадей, он посадил меня на одну, и по внутреннему дворику я сделал первые шаги в седле под присмотром деда… А перед «Тихим Доном» была уже настоящая школа верховой езды – мы почти два месяца не вылезали из седла.

ЗАНЯЛ НИШУ БЕЛОГВАРДЕЙЦЕВ И НЕГОДЯЕВ

– После роли Листницкого посыпались предложения?

– Следующая роль в «Поднятой целине» – тоже поручик, Лятьевский, одноглазый. И последующие фильмы («Пароль не нужен», «Даурия» и т.д.) - там я тоже играл офицеров, всяких подлецов, карателей… Но роли все были разные, даже внешне – то с глазом, то без… (Смеется.)

– Вы понимали, что за эти роли, как ни сыграй, вам не светят ни Ленинские премии, ни звания?

– В то время, даже если в каком-нибудь провинциальном театрике шел спектакль, и там была роль Ленина, актер, ее игравший, был обречен на получение звания заслуженного артиста, ордера на квартиру и добавки к жалованью в сто рублей. Он был о-бре-чен! И, конечно, актеры, играющие отрицательные роли, тоже по-своему были обречены. Но для меня в тот момент важнее было само участие, общение с таким режиссером, как Герасимов. А что из этих съемок получится, будет ли картина выдвинута на Сталинскую или Ленинскую премию или нет, включат ли мою фамилию в список, - меня абсолютно не волновало. Сам творческий процесс, жизнь на Дону, которая превращалась режиссером в разбор сцен, в педагогические размышления и о ролях и о каждом актере и о его будущем – вот что было гораздо ценнее. Приглашение даже на роль второго-третьего плана меня только радовала. Остальное было в моих руках.

– А вас не приглашали на роль Ленина?

– Зачем? Из 120 картин, в которых я снялся, партийных ролей у меня было всего две – Бонч-Бруевич в картине «Доверие» (там Ленина сыграл Кирилл Лавров) и секретарь парткома Артюшкин в «Обратной связи». Причем последний был задуман, разумеется, как герой положительный. Но режиссер Трегубович, который не очень любил Советскую власть за раскулаченных и расстрелянных в Сибири родных, специально пригласил на эту роль меня. Он понимал, что в силу индивидуальности я обязательно использую весь свой арсенал юмора и скрытой иронии, то, что называется «умный не скажет, дурак не поймет». И оказался прав! На премьере в Доме кино – я сейчас не помню, на какое мое слово или фразу или на какой-то жест, – были смех и аплодисменты. Зал буквально взорвался!

– Как удавалось, играя «классовых врагов», не повторяться?

- Надо было лишь помнить завет Станиславского, который говорил: "Играя доброго, ищи, где он может быть злым и, играя злого, найди, где он добр". Даже в "Даурии", играя жестокого карателя есаула Соломонова, я думал о том, что у него есть своя житейская правда, своя любовь, свои дети, мать, человеческие чувства. Я никогда не играл схему. Даже если у моего героя не было положительных фраз, сцен или эмоций, я пытался найти какую-то очеловечивающую деталь. Условно говоря, отдавая приказ о расстреле, можно понюхать красивые цветы или порадоваться закату.

- Вы так относитесь к каждой роли?

- Каждая моя роль исписана на обратной стороне сценария вариантами – как эту сцену играть, что в руках, где колокольчик, а где должен находиться оставленный женский веер… С обыкновенной чайной ложкой можно сыграть миллион вариантов одной мизансцены! И через вещи можно сыграть, а можно не сыграть ничего!

Вспомнил замечательную историю. В одной сцене, где мой герой Елисатов («Любовь Яровая»»), разговаривает с Дунькой, которую играла Инна Макарова, режиссер мне говорит: «Когда она повернется, чтобы уходить, а ты возьми и с оттяжечкой ее по жопе – хрясь!» «Хорошо». Репетируем, я делаю, как сказал режиссер. И вдруг Макарова «на дыбы»: «Что это вы себе позволяете?!» Объясняю, что это режиссерская задумка. «Как? И мы будем это снимать?» «Ну да. А что такое?» «Значит, в ЦК будут смотреть картину и увидят, что артистку Макарову хлопают по заднице?» Она же партийная! И я, и режиссер Фетин аж застыли от изумления: о чем думает актриса, играя такую-растакую бандершу?! Оказывается, о том, что о ее попе скажут в ЦК!

ДВОРЯНИН «ИЗ КРЕПОСТНЫХ»

– У вас были трения с режимом из-за дворянского происхождения?

– Из-за происхождения не было, потому что раньше я писал в анкетах, что я «из крепостных». Теперь пишу «из дворян». И то, и другое – чистейшая правда, ведь мои предки – плод любви крепостной Авдотьи Емельяновны Демиденко и сына дворянки, Анны Павловны Шерер, Адама Христиановича.

- ?!

- Да-да, та самая хозяйка салона из «Войны и мира» Льва Толстого приходится мне прапрабабушкой… В тридцатые-сороковые годы гордиться дворянским происхождением не рекомендовалось, и мое поколение в этом смысле было не особо болтливо, если вспомнить 1937-й год. Второй муж моей мамы погиб в лагерях, ее саму арестовали... Мне этого никогда не припоминали. Но страх оставался на десятилетия.

Помню, в 1968 году в составе делегации Комитета защиты мира я оказался в Китае в разгар культурной революции. Ничего не было понятно, что это такое. Я видел казни, идущих по улицам пожилых арестованных интеллигентного вида с большими камнями на шее, видел, как бьют женщин за то, что у них длинные волосы… Целыми днями шли демонстрации с тысячами портретов Мао… На площади в Пекине, как черные змеи, лежали сотни отрезанных девичьих кос. На каждом этаже в шанхайской гостинице стояли стенды, на них цитатники Мао, брошюры о культурной революции.

На русском этаже – на русском языке, на других – на английском и так далее. Но наши сопровождающие брать ничего не разрешали. Мне хотелось узнать, что же в Китае происходит, и я взял несколько брошюрок с цитатами Мао. Когда поезд с делегацией подходил к китайско-советской границе, по радио сообщили: все, что было запрещено, пожалуйста, сдайте…

От осознания того, что это будет моя последняя поездка за рубеж, меня охватил ужас. Я решил избавиться от этих брошюрок. Но как? Выбросить в окно? Нельзя, потому что вот уже граница и, увидев летящие бумаги, наверняка вычислят, из какого окна их выбросили.

Я иду в туалет (эти помещения в вагоне очень большие), рву на мелкие кусочки цитатники, бросаю их в унитаз, нажимаю на педаль, и… все эти бумажки фонтаном вздымаются от ветра и разлетаются по всему туалету, забиваются в щели, прячутся за трубы… Вот уже граница, а я в ужасе ползаю по полу, собираю, а они опять взлетают… Что вы – трагедия! Слава Богу, обошлось…

"Даль вдруг спросил: "Игорь Борисович, а вы придете на мои похороны?"

БЫЛ В БАНЕ И СМЫЛИЛСЯ

– Игорь Борисович, Михаил Пуговкин рассказывал, что свой знаменитый танец «втустепь» для «Свадьбы в Малиновке» он репетировал два с половиной месяца. Вы тоже во многих фильмах танцуете и даже поете…

– Я не обладаю особенными вокальными данными, но танцую с детства. В картине «Зеленая карета» я придумал такой трюк: в одной из сцен мой герой, актер Николай Дюр, в ответ на какую-то реплику тростью сбивает с головы свой цилиндр, ловит его на ногу и потом ногой же возвращает его на голову. Вот это – два месяца пота! Каждый день!

Но ужас был в том, что дома это уже получалось всегда, а на съемке шесть дублей – цилиндр на полу. Мой большой друг режиссер Ян Борисович Фрид сердился: «Игорь, мы больше не можем тратить пленку». Мне было так обидно, что я взмолился: «Еще один дубль!» Получилось! Было снято и вошло в картину…

– Вы капризный актер в плане выбора ролей и режиссеров?

– У меня было только три «громких» случая отказа от роли. Один – у режиссера Надежды Кошеверовой, у которой я уже снимался в трех картинах. Она предложила мне роль, но в первый съемочный день мне вдруг показалось, что все это настолько вторично, я уже такое играл…

Я написал письмо замечательной Надежде Николаевне с глубочайшими извинениями. Несколько раз отказывался сразу, потому что мне не нравились сценарии. А еще был случай, когда мне очень понравился сценарий…

Это было в Киеве, на студии Довженко, роль очень хорошая, но кто-то из наших актеров сказал мне: «Игорь, да ты что, с ума сошел – сниматься у этого режиссера. Он же жлоб и бандит!» Через несколько дней звонок из Киева, я сообщаю свои свободные дни. Договорились. И вдруг получаю хамскую телеграмму от этого режиссера с требованием отменить спектакль в театре и немедленно прилететь на съемки. Я понял, что с ним лучше не начинать.

Был еще случай. Я начал работу в одной картине. Первая сцена в бане – мы все парились, выбегали на мороз, прыгали в снег. Все это снимали в Москве, на территории какой-то воинской части. После съемок, чтобы не простудиться, я выпил стакан водки и захмелел. А режиссер, оказывается, договорился, что после съемки мы выступим в клубе этой воинской части с концертом, в благодарность за баню.

Я отказался, и мы с Калягиным уехали по домам. Несмотря на то, что режиссер фильма Виктор Трегубович был мой близкий друг, он дал на «Ленфильм» телеграмму: «В связи с непрофессиональным отношением…» Короче, отстранил меня. И в картине вышло так: я моюсь в бане, а потом мой персонаж куда-то растворился - смылился…

ГДЕ ТЕПЕРЬ ТАКИЕ АКТЕРЫ?

- А за что в те времена можно было вылететь из театра, с роли? За опоздание, прогул или пришел подшофе?

- Ну конечно, если человек, который случайно опаздывает и приходит почти седым, от того, что он опоздал, - это несчастье! А если человек все время пьет. Падает на сцене!

- И такие случаи были?

- Случаи были «замечательные». Белла Виноградова, царствие ей небесное! Красивее женщины актрисы в Ленинграде не было. У нее, может, были чуть коротковаты и не так стройны ноги, но лицо было божественное! Неслучайно она в картине «Глинка» сыграла итальянскую красавицу-певицу, неслучайно по ней сходил с ума режиссер Юрий Озеров, который поставил знаменитую киноэпопею «Освобождение».

Но она пила очень сильно… Юра – дворянская семья, отец – ведущий певец Большого театра… Обед, светское общество, а Белла напивается, залезает на стол, задирая юбку, танцует… И падает! Как-то захожу к ней в гримерную, она торопится: какая-то пьянка очередная. Обычно актеры грим ваткой аккуратно снимают, а у Беллы ватки не оказалось, так она газетой смывала грим. Газетой – лицо актрисы-богини!

Все моей в жизни было. Был и скандальный уход со сцены на долгие 17 лет (тогда я снимался только в кино!) и триумфальное возвращение… Конечно, были и загулы, но я не могу сказать, что я был загульный человек, хотя со мной тоже были некоторые приключения на этой почве. Но все-таки в целом атмосфера духовности была выше.

А о том, какая царила творческая обстановка в театральном мире, приведу один пример. Когда после окончания Школы я приехал в Ленинград, меня приютила семья народного артиста СССР Владимира Ивановича Честнокова и его жены Евгении Владимировны Аскинази, тогда актеров Театра драмы имени Комиссаржевской.

В театральных кругах в Ленинграде это был самый известный дом. Здесь бывали и москвичи Юрий Завадский, Вера Марецкая, Ростислав Плятт, автор оперы «Тихий Дон» композитор Иван Дзержинский с очаровательной женой Женей Каретниковой, художники Александр Тышлер и Натан Альтман с Ириной Щеголевой, светской львицей и необыкновенной красавицей, молодой драматург Саша Володин, режиссеры Кожич, Суслович.

Когда они собирались, я сидел в углу на диванчике из красного дерева и впитывал в себя все, что видел и слышал. Там не было разговоров о том, кто купил дачу, какая у кого марка машины. Таких разговоров в домах, в которых, по сути, я вырос и воспитывался, просто быть не могло. Обычно скромное застолье, где на кузнецовской посуде подавались простой винегрет и пироги с капустой и рисом.

Помню, Честноков доставал томик «Горя от ума», и они с Виталием Полицеймако читали по ролям: он за Чацкого, Полицеймако – за Фамусова. А вино… Если кто принесет, могли выпить, а нет – было «плодовое» с их дачи. Это было не главное! Где теперь такие люди, где теперь такие актеры? В какой дом может войти молодой актер, чтобы ощутить вкус культуры, искусства, таланта? Может быть, молодые знают, где найти такой дом, – я не знаю…

С ДАЛЕМ НУЖНО БЫЛО УХО ДЕРЖАТЬ ВОСТРО

– Вопрос самый банальный – ваша любимая кинороль.

– Роли – как влюбленности. Ты увлечен и ты счастлив, если это взаимно, и жизнь кажется прекрасной. Проходит время, - ты встречаешь другую роль, другую любовь и вновь теряешь голову… Хотя, конечно, есть «этапы большого пути». Есть фильмы, как «Тихий Дон», которые определили мою актерскую судьбу. Не будь их, ничего бы не было. Такими в моей карьере я могу назвать «Поднятую целину» режиссера Иванова и «Гамлета» Козинцева. Другой пласт ролей – «Зеленая карета», «Летучая мышь», «Собака на сене» – иной жанр, музыкальный, эксцентрика, юмор, ирония. Потом идут «Приключения принца Флоризеля». Каждая из картин имеет свою биографию, и я не могу выделить ни одну. А «Гамлет» со Смоктуновским и четыре картины с Олегом Далем – просто подарок судьбы.

Но со Смоктуновским и Далем надо было ухо держать востро.

– В каком смысле?

– Оба очень любили импровизировать. Я это тоже люблю, но у них все-таки первая скрипка. И Даль совершенно «увядал», когда его импровизацию партнеры не подхватывали. Ему было скучно играть «по нотам». А Смоктуновский вообще каждый раз играл по-разному. Козинцев потом мучился – не мог выбрать дубль, все были интересны по-своему.

– Это правда, что у Даля был тяжелый характер?

– Да, у него был нелегкий характер. Он был человек закрытый, малообщительный. В первых трех картинах мы снимались, практически не общаясь и только на «вы». А на съемках «Флоризеля» что-то «щелкнуло» – у нас были совместные ужины в гостиничных номерах, исповедальные беседы, разговоры о смерти. Едем в автобусе по Каунасу, навстречу возница с фонарями, черные попоны – похоронная процессия. «Смотрите, Игорь Борисович, как здесь красиво хоронят… А меня повезут по Москве в автобусе, в закрытом гробу. Как неинтересно…» И вдруг: «А вы придете на мои похороны?» Я не был на его похоронах, но совесть моя чиста, потому что я организовал два вечера его памяти – в Москве и Ленинграде.

– Давно замечено, чем талантливее человек, тем трагичнее судьба. Трудно найти Мастера благополучного от начала и до конца… Кто-то спивается, кто-то «сгорает». Почему, как вы думаете?

– Я играл с Марией Ивановной Бабановой. Актриса великая, а судьба трагическая. Настя Георгиевская, замечательная народная актриса МХАТа, в финале – одинокая старуха, съеденная собственной любимой собакой. Эммочка Попова из БДТ, с которой в молодости играл из пьесы в пьесу… Ленечка Быков, у которого я снимался, Олег Даль, Луспекаев – все великие, а финалы печальные. Тот же Кеша Смоктуновский, у которого сын наркоман…

- У Смоктуновского?

- Да! Это ужасно… Помню, мы снимались в Крыму. Он играл римского императора. И взял с собой сына, потому что не мог оставить его одного в Москве – боялся. Я видел, как он играет, а сам оглядывается по сторонам – глазами ищет, где в это время Филипп. В кадре! Кончается съемка, мы – все ведущие артисты - садимся в автобус. Нет Филиппа. Кеша молча сидит рядом, и я вижу, понимаю, что с ним происходит. Все это тоже понимают и тоже молчат. Автобус стоит. Парня вводят в состоянии такого наркотического безумия, что он падает между сидений ничком. Автобус трогается. Всю дорогу - тишина…

Я знаю о трагических финалах жизни великих актеров и многих людей, связанных с искусством. Вы спросили: почему? Думаю, что на этот вопрос никто не даст точного ответа.

ПОСТАВИЛ НА КОН СВОЮ ХОЛОСТЯЦКУЮ ЖИЗНЬ

– У вас часом не случались бурные романы на съемочной площадке? Например, с вашей партнершей по «Тихому Дону» Элиной Быстрицкой?

– А зачем мне надо было портить отношения с Герасимовым? (Загадочно улыбается.) Нет, там я был влюблен в Наташу Архангельскую. Еще мне очень нравилась красавица Зинаида Кириенко – мы с ней до сих пор в добрых, дружеских отношениях, встречаемся на разных фестивалях. Зина очень достойная женщина и глубокая актриса.

– Почему актеры чаще других становятся героями невероятных «басен», сплетен? Стоит какой-нибудь паре сыграть любовь, их тут же и «поженили».

– Во-первых, зрителю интересно, что происходит за кулисами. Во-вторых, если роман в сюжете и возникает, то может перейти в жизнь. Но до свадьбы это редко доходит.

– Тогда расскажите, как у вас все-таки до свадьбы дошло.

– Это был 1958 год… Мы с Ларисой были знакомы со школы – до войны даже вместе играли сцену из «Бориса Годунова», я был Димитрием, а она Мариной Мнишек. Война разметала нас по разным городам. Встретились в Москве. Лариса училась в Полиграфическом институте, а я - в школе-студии МХАТа. У каждого была своя личная жизнь. Мы дружили. Даже попадали в одни компании – она со своим возлюбленным профессором, а я со своей подругой.

А потом… Были вместе в Дагомысе. Как-то проходили мимо тира, и я предложил Ларисе пострелять. Она спросила: «А что мне будет, если выбью 10 очков из 10?» Я, зная, что она держит винтовку первый раз в жизни, говорю: «Тогда я женюсь на тебе!» И она ни разу не промазала. Я, как честный человек, женился.

– А если бы она не выиграла пари?

– Наверное, все равно бы женился. Мы прожили более тридцати лет, теперь ее нет на этом свете. Наш сын давным-давно живет в Америке со своей семьей, воспитывает двух дочерей-блезняшек, моих внучек.

«ХВОСТ ПО-ПРЕЖНЕМУ ТОРЧКОМ»

– В театральной среде вы известны как мастер розыгрышей. Какой считаете самым удачным?

– Розыгрыши в пору театральной молодости – с очками Алисы Фрейндлих и с волосами на груди в спектакле «Битва за жизнь» – описаны уже и не раз. А вот однажды моей очередной «жертвой» стала Нина Ургант. Мы выступали в сборном концерте, она пела свою песню из фильма «Белорусский вокзал». И вдруг на сцену поднялась простая и, судя по всему, не очень адекватная женщина и что-то положила на стоящий в глубине сцены столик. Нина ее не видит – поет. Зал наблюдает. Оказалось, женщина оставила там 50 рублей. Нина была смущена и даже возмущена. Не найдя «дарительницу», кому-то отдала деньги.

Через два дня я ей звоню: «Нина Николаевна? Добрый вечер! С вами говорят из 25-го отделения милиции. К нам поступила информация о том, что вы берете взятки от зрителей прямо во время концерта. Потерпевшая утверждает, что вы занимались вымогательством на глазах у переполненного зала. И вторую песню согласились спеть только при условии, что вам за нее выложат 50 рублей. Подобное имело место?» Перепуганная Нина начала что-то лепетать и извиняться: якобы зрительницу не видела, деньги не требовала. «Деньги брали?» – спрашиваю строго, как можно натуральнее. «Нет… то есть я их нашла, но отдала кому-то из рабочих сцены". – «Ах, все-таки брали! Нам придется провести очную ставку». И тут я хмыкнул – она меня узнала! Хорошо, что у Нины потрясающее чувство юмора, мы с ней потом смеялись до упаду…

– Ваши партнеры и друзья, зная эту вашу «слабость», опасались вас?

– У меня есть закон: розыгрыш никогда не должен быть обидным, оскорбительным и не должен наносить моральный и тем более материальный урон. Оскорбить человека – это не розыгрыш, это хулиганство! Другое мое правило: от розыгрыша обязательно должны получать удовольствие обе стороны, не знаю, кто больше. Я, например, предчувствуя развязку, просто от нетерпения балдею.

Старые мхатовские актеры очень любили это занятие. Качалов и Москвин на пари входили, к примеру, в парадное, раздевались догола, поднимались на лифте на пятый этаж, прятали свои вещи и, прикрывая причинные места, звонили в первую попавшуюся дверь: «Простите, мы подкидыши!» Остальное было не важно, узнавали их или нет. Иногда давали одежду, иногда захлопывали перед их носами дверь… Проигравшие пари – Леонидов или кто-то еще – оплачивали гульбу в самом шикарном ресторане.

Меня тоже несколько раз разыграл мой друг, замечательный режиссер Владимир Воробьев. Однажды его театр гастролировал в Одессе. А я там снимался. Воробьев уговорил меня на бессловесный проход в спектакле из одной кулисы в другую, в шортиках и обязательно с сачком для ловли бабочек. Я согласился. Полдня потратил на поиски необходимого костюма – шортиков, сачка и прочих смешных атрибутов. Вечером явился к спектаклю. Воробьев был изумлен и ошарашен, долго извинялся. Не мог поверить, что я так доверчив и наивен. Но я не обиделся.

– А что вы думаете по поводу знаменитой эпиграммы Валентина Гафта, посвященной вам: «Всегда в лосинах, эполетах, Он скромненько стоит бочком. Изящен, молод не по летам, И…»

– «х… вост по-прежнему торчком!» (Улыбается.) Это мне делает честь. При своем остром и подчас язвительном уме Валя очень избирателен в «жертвах» для своих эпиграмм. И я у него в прекрасной компании. Спасибо!

«ТЫ СВИСТНИ, ТЕБЯ НЕ ЗАСТАВЛЮ Я ЖДАТЬ»

– Игорь Борисович, вы обмолвились, что со скандалом покидали сцену на 17 лет. Причина?

– У меня не было другого выхода из того унизительного положения, в которое тогда меня поставило новое руководство театра Комиссаржевской. Я покинул театр и много снимался в кино. Но привычка выходить на сцену была так велика, что я заболел. Страдал, даже обращался к психиатру. Мне казалось, что если меня коснуться, то я рассыплюсь. Я уехал к морю. В санатории, по счастью, оказался мой коллега Евгений Матвеев. Мы сидели на пустынном берегу и вроде бы отдыхали. Но в шесть часов вечера, когда все актеры мира идут гримироваться, я сходил с ума.

Потом кино закружило, я немного смирился. Снимался в четырех-пяти картинах в год. Играл и с Авой Гарднер, с Элизабет Тейлор в «Синей птице», с венгерским актером Имре Шимковичем в картине «Ференц Лист», у немцев в «Гойе», у американцев в «Истории Аляски», в Алжире, в Марокко в фильме «Война трех королей»… А в 1984 году режиссер Юрий Аксенов пригласил меня в Театр комедии. Соскучившись по сцене, я принял предложение, не задумываясь. «Вам понравилась пьеса?» – спросил меня режиссер. «Когда первая репетиция?!» – тут же воскликнул я.

– И как себя ощущали в роли возвращенца?

– Волновался. Роль бенефисная. Коллеги внимательно разглядывали. Пришел на репетицию подготовленным. Наверное, после 17-летнего сценического воздержания азарт во мне горел, он и сработал… К слову сказать, рецензент, который оценивал спектакль «Все могут короли», назвал уникальным случай, когда актер оставляет сцену на такой срок, а потом возвращается, и небезуспешно. Сыграли мы спектакль около трехсот раз.

– Вы веселый человек, контактный?

– Контактный – да! Но веселый – нет, скорее, с годами становлюсь печальнее. «Я теперь скромнее стал в желаньях… Жизнь моя, иль ты приснилась мне?»

- Это написал "всего лишь" 26-летний Есенин.

– Видно, ко мне с запозданием пришли эти мысли. Причина? Я понимаю, что не вписываюсь в сегодняшний экономический мир. Не очень дружу с «сильными мира сего». А если чувствую, что меня зовут для престижности того или иного мероприятия – лицо показать, стараюсь вежливо избегать подобных тусовок.

– И последний вопрос: можно сказать, что народный артист России Игорь Дмитриев в полном порядке, и мы его еще увидим и на сцене, и в кино?

– Актер никогда не бывает «в порядке», а тем более, с возрастом, - «в полном». Когда перед 85-летним юбилеем к великому актеру МХАТа Прудкину пришел журналист с вопросом о планах, Марк Исаакович ответил: «Все бы вроде хорошо, но нет творческой перспективы». А я отвечу вам так. У английского поэта Роберта Бернса есть такие строчки: «Ты свистни, тебя не заставлю я ждать».

ВСЁ!

Фига портянка… так гей или нет, в этом смысл поста, судя по предисловию?

Размещено через приложение ЯПлакалъ

так он пидар или не пидар?

Доморощенные пидороведы активизировались.

Талантливый актер и человек - неплохой

Спасибо. Один из любимейших артистов старой школы.

Приятный актёр. Мне он кажется очень интеллигентным человеком, скорее всего так и есть. Такое впечатление осталось после его роли генерала в принце Флоризеле.

Размещено через приложение ЯПлакалъ

ТС скорее всего пидор. Обвинил голословно человека, Да и заголовок пидорский придумал.

Мне ,честно, без разницы. Великий артист.

отличный актёр и человек видимо не плохой

Наверное, в хорошем смысле этого слова.

старая тп

Это сообщение отредактировал mnr1 - 31.05.2023 - 19:18