Пехотинец попал в плен, 1941 год.

около 15 фото...

Зайцев Павел Иванович

Я родился 16 октября 1921 года в селе Красная Поляна Развильненского района Ростовской области. В крестьянской семье. В 1924 году моим родителям были наделены земельные участки далеко от села. Ну, тогда НЭП был, «новая экономическая политика». Они стали строить квартиры, и не только моим родителям, а многим. Построили хутор – уже Жуковского сельсовета (потому, что он ближе к Жуковке) [Жуковское].

Окончил 7 классов Жуковской неполной средней школы. После – работал в колхозе на разных работах. В 1939-1940 был даже трактористом на колёсном СТЗ-30.

В 1941 году в начале марта-месяца я был призван в ряды Советской армии. Попал на Украину, в Каменец-Подольскую область. В место Ярмолинцы, это теперь Хмельницкая. Служил в 90-м танковом полку, 45-й танковой дивизии, 24-м мехкорпусе. Это было, по-моему, в 12-й армии Юго-западного фронта.

Служба мне очень нравилась. В конце апреля-месяца мы приняли воинскую присягу. У нас убегали многие. Без всяких – сажали их в КПЗ. Но уже, когда присяга – тогда трошки строже брали, как говорят, за мягкое место.

Помню, как сейчас, 21 июня 1941. Нас предупредили, что завтра будем делать кросс. Никто не думал, что война или что-то, мы такими данными не располагали. Были в летних лагерях, рядом – лес, там же стояли и наши машины. Я тогда был зачислен фактически башенным стрелком-радистом на БТ-7. Маленький, быстроходный… Ещё – Т-28, КВ и одна только 34-ка была у нас.

В 4 утра 22 июня нас подняли – а рассветало только днём. Разделись – и бегали на 100 метров, на 200 метров. Никто о том не думал, что война началась, мы даже не предполагали об этом. Слышали в ночное время – где-то гул самолётов пролетал, но – мало ли что...

Мы бегаем, а перед шестью часами утра наш самолёт-«кукурузник» У-2 пролетел над зимними казармами – и что-то сбросил на парашюте. Тут вскорости – тревога. Заговорило в 6 часов радио – и мы узнали о том, что коварный враг напал на нашу границу. Сразу нам дали приказ убрать танки с площади. Убрали в лес. Стали заправлять горючее. Стали брать боеприпасы. А начальство наше находилось в Хмельницке (тогда был – Проскуров).

Вскорости, когда мы заправились, прибыла пехота. Мы должны были двигаться на старую границу в Волочиск, это Хмельницкой области, я так запомнил. А Подволочиск – это Тернопольская. Они разделяются между собою, по-моему, речкой Збруч.

Мы участия никакого фактически ни с кем не принимали, но при нашем движении появилась стая немецких самолётов, они начали бомбить наши колонны. И снаряды сыпались на нас. А мы не знали ничего, в общем. И с первых часов уже имели жертвы.

У границы пришлось встретиться с десантом. Нам легко было его ликвидировать.

Мы тогда уже имели и горечь войны – когда теряли своих друзей, и радость – когда достигали хоть небольшой победы.

Нас, танковую часть, направили дальше. Мы двигались к Тернополю, а пехоту оставили тут, в Подволочиске. Да, перешли границу через реку: там небольшой мостик был деревянный. Через тот мост не прошёл танк КВ. Это очень тяжёлая машина, такая может обрушить этот мост.

Первое время войны немец больше занимался бомбёжкой. Чем наносил на нас и панику, и большие жертвы нашей армии.

Факт тот, что 24 июня мы уже вступили в настоящий бой.

Да, я не сказал о том, что хоть я был зачислен башенным стрелком, но меня заменили – и я стал просто танкистом, а башенным стрелком-радистом поставили боевого товарища, который уже прослужил год.

- Кем-кем Вас сделали? Должность – какая?

- Я стал танкист. В танке. Командир танка, танкист и башенный стрелок-радист. А башенный стрелок-радист – и сам заряжающий, и у него наушники.

- То есть Вы – механик-водитель?

- Да, я водил танк, как тракторист бывший. Там разница только в переключениях.

У нас были Т-28, но они себя не оправдали. А знаете, почему? Сцепление у них выходило из строя. А так – они хорошие, всё...

Зато на основании танка БТ-7 и построен Т-34. Только – более укомплектованно. В нашем танке – 45-ка, а там – совсем другая, 76 мм. Большая разница… и скорость – совершенно другая.

Мы почти дошли с танками до Тернополя. По пути – теряли свои машины. Потому пришлось вместо того, чтобы вперёд идти, отходить назад. Был приказ: «Отступать!» И вот с горечью мы стали оставлять Подволочиск, Волочиск, Проскуров 9 июля, Летичев… потом пошли на Хмельник. Хотели идти в сторону Житомира, но – приказ: «Вернуться!» И проходил я этой же дорогой Литин 13-14 июля, а в Винницу мы прибыли 16-го. И вот её обороняли по 22 июля.

с 21 на 22 мы оставляли Винницу и уходили. Отступали на Дашев. В Дашеве пришлось воевать дважды. То наши забирали, то немцы. Но факт тот, что в армии мне потом пришлось быть не долго… После Дашева мы двигались на оборону Киева.

И вот 3 августа 1941 года. Мы прибыли в расположение Кировоградской области. Недалеко – река Синюха. Синь. А 4 августа утром приказ был «Наступать!» Мы уже фактически были почти в кольце, утром пошли в наступление – и наш танк был подбит.

Самое большее досталось – это Саше. Командиру танка. Фамилию я не запомнил. Он получил смертельное ранение. Я – контузию и ранение. Башенного стрелка – не зацепило. Благодаря ему, меня вытянули из танка, Сашу – тоже, и он при нас умер. И я попадаю в госпиталь: Кировоградская область, Новоархангельский район, село Подвысокое. На базе школы: лежали там прямо на полах, не то что в обыкновенном госпитале. Настелено – солома или сено. Врачи сразу обследовали, ну и встал я на лечение. Это было тоже 4 августа 1941 года.

- Куда Вас ранило?

- Ранило меня в одну руку. А здесь – так, и – осколок. [Показывает.] До настоящего времени.

Но недолго мне в госпитале пришлось... 9 августа 1941 года немцы занимают село Подвысокое. И мы уже являемся людьми военнопленными. У нас врач был – он всё время говорил, что, согласно конвенции, нас никто не тронет. И мы надеялись, молодые, на него. Всё выполняли, что предписывают врачи. Выполняли все пункты. Но получилось не так, как врач рассказывал, а получилось иначе. Как только они заняли всё, сразу пришли в госпиталь, сразу – и по-своему распорядились. Всех подняли, кто может ходить, а кто не может – то мы только слышали звуки выстрелов.

Я – мог ходить. Нас выстроили в строй – и погнали за село Подвысокое. За ним, как говорят сейчас, Зелёная брама. Обыкновенный лес. Не хочу я рассказывать… ну, ничего... успокоюсь…

…когда нас пригнали за Зелёную браму, раненых – сразу там же была колонна товарищей военнопленных. Встретились мы с ними. И немцы сразу показали себя, свою жестокость. Скажу – не только немцы. Там, оказывается, были мадьяры с Западной Украины, полицейские. Что интересно – что только выстроили нас (там было много военнопленных, более тысячи), один немец, помню его, как сейчас (такой здоровый) – закричал. Раньше по-нашему – политруки, а по ихнему – комиссарин – чтобы вышли на пять шагов вперёд с этого строя. А у политруков были совсем другие петлицы на рукавах, такие… нашивки. Вышли несколько человек.

Потом – нашлись даже среди наших военнопленных, скажу прямо, предатели. Хотел товарищ скрыться… ну не хочет человек умирать, надо правду сказать… нет, всё равно его вывели, и этих людей в присутствии нас всех расстреляли. А нас погнали дальше. Мы не знали, куда нас гонят.

На ночь остановились недалеко от какого-то села, на второй день – опять погнали. Как обычно… Вы, по-моему, знаете, как.

Немцы – в ботинках были. И у них были краги. Что такое краги. Брезентовые такие распашные голенища с кожаными ремешками надевались на ноги, закрывая верх ботинок. А у нашего одного лейтенанта молоденького (он так – рослый: помню, как сейчас) были красивые хромовые сапоги. И вот немцу захотелось эти сапоги, и он по-немецки крикнул, чтоб тот их снял. Но этот лейтенант, недолго думая:

- Вы мне их не давали – и вы их не получите!

И что ж Вы думаете?! Гаркнул этот немец:

- Швайне!

Подбежал мадьяр – и один с Западной Украины. Схватили этого лейтенанта. А он в кителе был. Сняли с него китель, и – руки ему назад. Потом – телеграфный столб. Они там привязали руки-ноги, при всех задёрли вот так вот ту рубашку, и – штыком пропороли живот. Лейтенант не закричал, а просто отвернулся. Облитый кровью. Видим мы всё, но никто на это не мог поднять руки. После того облили чем-то – и сразу запалили этого человека живьём… После этого случая нас погнали дальше.

И вот уже мы в Черкасской области. На третий день попали в город Умань. И загоняют нас в Уманьскую яму. Хочу сказать, что представляет собой Уманьская яма. Сейчас её нет. Она уже заровняна…

…есть мой товарищ в Виннице – Павлов Иван Григорьевич. С первых дней войны мы служили в одной части. Только он – в пехоте, а я – на танке. Мы с ним потом были уже три раза в Умани…

…так вот, уже этой ямы нет. А она образовалась за несколько лет из-за Уманьской железной дороги. Там вырабатывали кирпич. И вот эта яма стала для нас и смертью, и жизнью.

Во-первых, там она собою круг занимает. Она круглая. Если так взять – то 500 метров. Глубина её – до 10 метров. Вокруг этой ямы стояли подбитые танки, бронетранспортёры. И, хоть он подбитый, а фактически пулемёт-то – работает. Да и так просто – там укрывается охрана.

И вот нас загнали в Уманьскую яму. А это ж август-месяц, жара. Вы можете представить – хоть человек и голодный, а от жары всё-таки жажда воды у человека больше. И ещё сколько шли по жаре перед этим! Вот первые и кинулись: там в углу была вода… ну как «вода»… в ней головастики плавали. Боже мой! И люди – пилотками… но в этот момент – открыли пулемётную стрельбу. Прямо по этим товарищам…

Я – в задней колонне был. И видел там много убитых, раненых.

Потом стали кричать:

- Увага! Увага! За всякую мелочь, за нарушение лагерной дисциплины – будете расстреляны!

Я так и не подсчитал, сколько было тех лагерных дисциплин и сколько раз человек может быть расстрелян.

Вот началась наша «жизнь». Кормить нас – не кормили. Вскорости началась голодная смерть. Люди умирали – и некоторых прикапывали прямо в углу, где и находились. А до завода, который выпекал кирпич – нас и близко не подпускали.

Прошло дней девять. Жара – невыносимая. Потом – пошли дожди. Грязь, глина. И люди начали в этих стенах рыть норы. Чтоб сховаться хоть от этого дождя. И вот, когда люди нарыли, то уходили туда в нору по 2, по 3, по 4 человека. А там они сделали между собою такие ходы, чтоб соединять эти пещеры. И чтоб воздух проходил, потому что дышать там нет чем. И вот они насоединяли проходы.

Мало того, что один ряд был – более ста дыр, так они ещё выше начали рыть такие же. И в одно «прекрасное» время получился обвал стены: она осунулась. И те люди, какие там были – их так и живьём захоронило.

Я с товарищами (один – Ставропольского края, один – Сталинградской области) называли друг друга «земляки». Не помню число, когда нас выгнали наверх.

- Вы втроём были. Чем укрывались?

- Укрывались каждый своею шинелью. И – там вши, каких было – если полезешь, то можешь жменю набрать. Мало того, что голод. Так ещё вши не давали покоя.

Как я сказал, никакой кормёжки за весь период не было. А! Вот один раз – кормили. Скажу, как.

Где-то сдохла коняка, мадьяры подтянули коняку до края – и свалили в эту яму. Она свалилась. И – что Вы думаете? Наши голодные люди накинулись, как волки. И – кто что мог. Да, тогда рвали ту коняку...

А мадьяры сверху ещё дрова бросают на эту толпу – и ржут, как сумасшедшие: радуются тому, что они бросили – и люди падают.

И ещё один раз было, скажу. Наверху у ямы стояла машина – и на ней буханочки маленькие хлеба. Передали по динамику:

- Увага! Увага! Вас будут кормить.

Построили в колонну по три человека. И вот мы стали проходить мимо неё – и моя очередь дошла, что мне досталась буханочка хлеба. Не мне, а на троих. И что Вы думаете?! Мы разломили на три куска – а там нема что, кроме вот этой цвилости [Плесени]. Даже на что голодные – и то не могли мы её употребить! Вот такое было наше «питание».

Я не сказал, что когда получился обвал – нас выгнали наверх: там территория уже была обнесена колючей проволокой. В ночное время – была охрана. Но, очевидно, кто-то утекал: дуже частая стрельба была.

Наутро нас погнали на этап. Мы не знали, куда. Гнали нас до 30 километров в сутки. Сопровождали ещё простые немцы. Ещё люди, какие из сёл, выходили наперёд – и могли передать и картошку, и яблоко, или даже хлеба кусочек. Но когда в конвой добавили эсэсовцев, то…

Не знаю, откуда на второй день у нас появились хлопцы из морфлота. Свежие: очевидно, они ещё в бою не были, из какой-то флотилии – я так и не знаю. Мы подходили к одному селу… если из Винницы, например, ехать, то – так: начинается – дворы, дворы, с этой стороны был подсолнечник, уже он цвёл, некоторые шляпки были…

Да, я не сказал: впереди был конвой СС, за ним шли эти моряки. А сзади, где я был, в задних рядах – был пожилой немец, и он немного разговаривал и по-русски. И, главное, что меня удивило – он оглядывался кругом, а потом прямо нам сказал, что Дойчланд будет капут. Все так внимательно слушали!

- Я-я, руссиш Иван. Сейчас – так. А потом – вот так! И будет Дойчланд капут.

Это – 1941 год! Мы удивлялись этому. И – факт тот, что он очень боялся эсэсовцев. Наши – отставали. А они верталися на велосипедах, и в голову – бух! – выстрелят. И кричат: «Вайна! Вайна!» Подгоняют. Чтоб от колонны не отставали.

Это сообщение отредактировал BigCap - 20.06.2018 - 06:41

И вот из одной квартиры выбегла женщина. И вынесла, как сказать... наволочку, выскочила – и поперед немца на дороге высыпала. Там всё было: и картошка, и яблоки – всё, что можно. В первую очередь шли моряки. Они накинулись на эту добычу. Немцы начали стрелять по этой женщине. А она начала убегать. А её квартира… дорога идёт – так… [Показывает.] То я запомнил, как сейчас. И – веранда. Немец всё стрелял, стрелял, но женщина всё время убегала. И вот она добежала только до веранды – и там упала.

И – что Вы думаете?! Те моряки – набросились на охрану! Кричат: «Полундра!» Восемь человек они уничтожили! Забрали автоматы. А фактически что им помогло, тем немцам – ехали на машинах ещё немцы. Или на фронт, или куда. Получилось, что быстро опять восстановили колонну. А многих, какие убегали в подсолнух – там находили и расстреливали. Наших хлопцев насчитал более ста человек, что были расстреляны. И конвой стал пополнен другими: теми, что ехали на машинах. И вот нас прогнали через это село в одно из сёл недалеко. Там были сахарные бураки. И этот конвой разрешил нам, чтоб мы бураков нарвали. Спасибо, добились моряки…

После, на второй день – нас загнали в конюшни, короварни. На ночь. И вот мы там пробыли – утром рано подняли нас опять. Раньше мы по 9 человек в строю были. А это объявляют, чтоб по 8. Не знаю, почему.

- Вас будут кормить!

Мы уже этой «кормёжке» и не верили. Но – подгоняют нас, недалеко село. А – точно так развилка, как у нас: вот так – Селище, на старый мост, и – на новый мост. И вот нас – на старую развилку. Значит, там так. Стоит четыре бочки. [Показывает.] Одна. Вторая. Третья – и четвёртая. И вот я, например, с этой стороны. Я снял пилотку, мне туда – борща. Во втором ряду – каша: тоже в пилотку. Но я – ещё как-то… так как был сзади. А у меня же был рюкзак – так женщины его забрали, а назад напихали туда хлеба. И я за свой период первый раз покушал. Факт тот, что нас пока догнали в Винницкий лагерь, мы немного очухались…

- Это в каком месяце было?

- Последний день августа, 1941 года.

И вот пригнали нас в Винницу: ворота – широко раскрыты. Ничего меня так не удивило, как удивило одно: как говорит пословица «Гора с горой не сходится, а человек с человеком завсегда». Только я зашёл в лагерь, а передо мною – мой двоюродный брат! Я сам себе не верил. Андрей Александрович Витьков 1922 года рождения. Моя мать и его мать – родные сёстры. И радость, и слёзы.

Я узнал, как он и где попал. Он рассказал, что его с Родины моей забрали сразу, как началась война. И он успел только в Проскуров приехать. Там дали обмундирование и палки. Они гнали скот на Восток. И вот тут, уже под Киевом, их и бомбили, и там он попал в плен. Я его покормил хлебом. Всё. Стали мы вместе, конечно, больше с ним. После этого жизнь стала, как говорится, уже на замке. Прошло время, кончились продукты. А в Виннице немного кормили. Достали мы пустых консервных банок – и утром из проса что-то варили. Какую-то баланду. Факт тот, что кипятили воду.

Как бы там ни было, жизнь – трудная. Поэтому многие ходили на работу. Приносили оттуда и яблоки, и люди подкармливали. Андрей тоже ходил на работу. Но жизнь становилась всё хуже. Я решил с товарищами, и попросил и Андрея тоже – убежать из лагеря. А он был обнесён проволокой в три ряда. [Показывает.] Первый ряд, второй ряд был реже и там была подведена электросеть, а третий был, как первый.

В лагере – всякие специалисты. В углу железа было много, и хлопцы сделали ножницы, что режут проволоку. И вот мы в одно прекрасное время…

…да, я не сказал: тут, где проволока, нас охраняли четыре вышки в четырёх углах. Подходишь к проволоке – там стояли канавы такие, положены две досточки – и ходили вроде как в туалет. Какой там туалет! И вот мы воспользовались, пошли в сентябре…

- А что с Вашими ранами было? Зажили уже?

- Да, зажили, но – осколки… Вы знаете, что я Вам скажу… завелись черви, когда они гноились. Я не хотел говорить об этом. Рука моя – была вот так опухшая! Даже была синяя. Наши врачи 7 числа предлагали мне её ампутировать, но, когда я попал в лагерь, из-за небольшого нагноения через всю марлю просачивался гной. И мухи… – знаете, как они? – Быстро налаживают свои функции. Черви начали бушевать там. Я не стал им мешать – и стало вроде как легче. Я это чувствовал. Вроде как – удовольствие. И я их не трогал.

Факт тот, что когда я,.. не хочу даже и рассказывать…

- Как убежали? Вы так остановились…

- …Остановился я на том, как мы стали готовиться к побегу из лагеря. Предложил Андрею, брату своему. Он категорически отказался. А почему – потому что всё время объявляли по радио:

- Увага, вас скоро на работу заберут.

И т.д. Я говорю:

- Я умирать не хочу тут. Если тебе удастся до дому – то родным сообщишь, что ты со мной встретился.

И вот подготовили мы в ночное время. Обрезали. Как раз использовали моросящий дождик, а немцы не дуже любят такое, и...

А, я не сказал. Нам иначе никуда не бежать. Надо выйти из лагеря, попасть между теми постами, а потом пробежать аэродром. Где он раньше наш был, советский, а теперь немецкий находится. У нас – получилось, и – очень удачно.

Мы скоро прорезали, расставили проволоку. И – аккуратно пошли. Вышло нас несколько человек в сторону винницких хуторов. Но не только из наших – тех, кто договаривался убежать – а ещё много появилось таких желающих уйти из этого проклятого лагеря.

Но – как получилось… уже потом мы узнали: получилось замыкание. С проволокой, с электрикой – и получился крик. Началась стрелянина. Начали кидать ракеты…

Факт тот, что я попал один в первые хаты. Постучал – и без всякого мне открыли. Угостили, всё, как надо быть. Приглашали меня, чтоб я остался. Я сказал им «Спасибо за всё, что Вы меня так угостили, я буду идти». Мне на дорогу дали сумочку картошки, хлеба, я вышел.

Но – голодный же был человек! Всегда, как что-то такое – у меня желудок… ну настолько разболелся, что я готов землю грызть был! Но вот прошёл немного… может, квартиры три. Зашёл ещё в одну: такая небольшая хата длинная, сарайчик… а – месяц был. При нём немножко светлее. Увидел в этом сарайчике – плуг, сани, воз… постучал в домовое окошко. Вышел пожилой мужчина. Я кажу:

- Дедушка, миленький, сделайте мне, чтоб я где-то спрятался!

Я по-украински тогда не мог. И сейчас у меня не русский не украинский: не пойму, кто я есть. А он:

- З откеля?

Я – признаюсь, кажу: «Убежал я из лагеря». Он меня определил. Взял за руку, во двор зашёл, подвёл, открыл дверки…

- Лезь!

Я нащупал там, по лестнице опустился. Лёг на картошке – и так промучился! Чуть не до утра. Но – потом заснул.

Не хочу рассказывать, но всё же скажу, что мне приснился такой сон интересный. Будто я у своей речке Егорлык топлюся. Не могу никак вылезти из этой воды. Но – я на другой стороне. А повернуться – свою хату вижу. И я – цепляюсь, но – тону. Зацепился – у нас называют «будяк». Он растёт с такими шипиками, и если так вот [Показывает.], то там – сладенькое. Называют ещё – «татарник». Я уцепился за этот татарник. Кажу: «Ох». И стал вылазить. После того вскорости мене кто-то вроде окрикнул. Я – не до того. Потом получился выстрел. И выше меня над головою посыпалась земля. Я глянул, что – видно: ход открыт, и что ктось кричат: «Вылезай, сволочь!»

Ну, что ж. Хочешь, не хочешь… Я вылезаю. Только я стал вылазить, як меня полицай ударил – сюда. [Показывает.] Дыхание – всё. Малы, худы, но – мне связали руки. А уже была подвода. На подводе было около шести человек. И меня бросили на неё, и привезли в лагерь. А, как Вы знаете, в лагере «хорошо» встречают. Рассказать, как – расскажу.

Такие чурбаны, вот такой ширины. [Показывает.] Поставлены на землю, а потом доски такой ширины. Толстые. [Показывает.] Прибиты или просто положены. Ложат нас несколько человек. А привезли всего около 50. Я хорошо запомнил. Видел и своего брата со стороны…

Ну, что ж, положили и меня. Не знаю, сколько мне досталось – факт тот, что я очнулся. В каптёрке. Это раньше были каптёрки в войсковых частях. А было темно. Не знаю, сколько времени. Один говорит: «Я капитан», а второй: «Я старший лейтенант»… Вот так. Надо было всем вылезти, просунуться через окно. А у каптёрки они небольшие. И вот меня выпихнули – и я попал обратно в общий лагерь, а там остались все остальные битые. Не знаю, почему они не стали спасаться. Может, засекли их уже, не дали вылезти.

Я в общем бараке залез на второй этаж, там окно было соломой закрыто. И думаю – ладно. Утром, когда на завтрак – уже не вылазил оттуда. А их всех из той каптёрки без меня расстреляли за побег. То есть меня спасли люди, спасли эти товарищи.

Ну, прошло время – и Андрея не стало. И у меня жизнь тяжёлая пошла.

- Андрей умер?

- Он был на работе. Там где-то достал гарбуза. Не кавуна – есть гарбузы, то обыкновенный гарбуз. [Тыква] Люди давали. И он наелся этого гарбуза – и у него получилось, что он скоро скончался. Я остался один.

Прошло немного времени. Попадаю я на работу. Что ж делать было… а какая с меня «работа» – с меня б хоть что-нибудь... главное было – выйти на неё. Кто кинет хоть яблоко...


Павел Иванович всё-таки ушёл к партизанам и воевал там до 17 марта 1944 после чего был направлен в органы МВД на работу по борьбе с бандитизмом.

всё...

https://iremember.ru/memoirs/partizani/zayt...avel-ivanovich/

Это сообщение отредактировал BigCap - 20.06.2018 - 07:06

Охренеть..
Самое мерзкое в этой истории - полицаи. Это как надо опуститься, какой надо быть скотиной вообще, что бы быть такими как эти? Прислуживать оккупантам, откровенно, издеваться над людьми, с которыми жил в одной стране..

Тяжело читать такие строки. Спасибо Вам, Павел Иванович, за то , что дали нам возможность жить.

и они и их прихвостни сейчас очень уважаемые люди там, на западе. уроды.

Настоящий человек.

Танк Т-28

Главное, что бы молодое поколение помнило такие подвиги обычного русского человека. Героя с большой буквы. А не велась на подмену понятий, которые пытаются сейчас навязать.

без пафоса и приукрашивания, война как она есть...
И чувствуется что человеку очень тяжело это опять воспроизводить в памяти...

фотографии, сделанные фотографом 637-го немецкого отряда пропаганды 6-й Армии Иоганном Хале 1 октября 1941 года.

Все снимки были сделаны на 36 мм пленку AGFA Color.

Киев. Октябрь 1941 года. Умершие или убитые советские военнопленные на улицах Киева

Дедушке этому земля стекловатой....