Мы не европейцы, мы русские, мы не должны злорадствовать по поводу чужого горя.
— Фрау… — но через секунду, сделав поправку на возраст, исправился, — фройляйн, у вас эти люди что-то отобрали?
Ограбленная робко подняла светло-серые, какие-то блеклые глаза и кивнула.
— Что именно отобрали?
— Два кольца, серьги и браслет…
— Золотые?
— Да…
— Коровин. — Подозвав сержанта, я продолжил: — Дай пару колец, какие-нибудь сережки и браслет.
— Какие?
— Да по фигу какие! Мы что, сейчас опознание вещдоков делать будем? Что под руку попадется, то и давай. — Потом, окинув взглядом худую, как вешалка, фигуру, добавил: — Покрупнее там выбери…
Отделенный, покопавшись в выуженных из кармана мешочках, протянул требуемое, а я в свою очередь, взяв руку немки, вложил ей в ладонь безделушки, из-за которых девка чуть не лишилась жизни. Та вытаращилась на золото и хотела что-то сказать, но я опередил:
— Теперь ЭТО — ваше. И в дальнейшем старайтесь не отходить от основной массы людей. А еще лучше прибейтесь на время пути к какой-нибудь семье или группе, идущей туда же, куда и вы. Наши беженцы в свое время старались поступать именно так…
Услышав про русских беженцев, немка опять опустила голову, явив моему взору верхнюю часть замызганной женской шляпки, а потом что-то пробормотала. Не расслышав, я переспросил:
— Что вы сказали?
— Простите нас… Простите за все…
М-да… эк ее торкнуло… Нюхнув лиха, сразу прониклась, каково пришлось восточным «недочеловекам» три года назад, когда любимый фюрер при полной поддержке всего населения рейха на Союз попер. Зато теперь это население через одного прощения просит. Через одного, потому что вторая половина в диком страхе вообще предпочитает не показываться на глаза победителям, отлично зная, как порезвились их братья, мужья и сыновья на нашей территории.
В. Конюшевский. Попытка возврата