Мистические, странные факты Великой Отечественной, войны

а ты знаешь - все енти скептики дальше компа носа не сували, и о лесистой местности только в телевизоре слышали )))) и википедии обчитались о ходе войны ))) а сами как костер развести не знают )))

задроты минусят ? )))

Это сообщение отредактировал MAY3EP - 31.12.2013 - 16:00

скажем так
ездить никто не ездил и не подсчитывал
но ..

отец, родом с Украины (север)
что он что его мать (мой бабка) это подтверждала

дед
сам родом с Полтавской области, призывался с Магнитогорска(куда ушел добровольцем после финской)
и в Полтаве и в Челябинской обл все в то время жужжали про это
(непропорционально рождение детей)

бабка
родом с Курской области
в ее классе (как я уже писал закончила школу в 41-ом) было пацанов больше чем девок раза в два


ПС.
блин, что вы мне пытаетесь доказать ?
поспрашивайте ветеранов или "детей войны" и сами всё услышите
к чему эти "уличения во лжи"

не поверите! практически каждую неделю езжу и хоть бы что!

Это ты людишко..., а там были люди.

Вы можете поспрашивать хоть Папу Римского, мне, как выпускнику ИстФака, это глубоко пох. Кстати, то, о чем Вы говорите, называется домыслами. Для всего остального есть служба ЗАГСа. Вот она и может ответить на вопрос, кого и в какие годы рождалось больше.

Это сообщение отредактировал 123eee123 - 31.12.2013 - 16:19

123eee123
Я кстати тоже слыхал что перед ВОВ много мальчиков рождалось в начале 20-х годов. Незнаю, смотрели статистику или нет. Но примета такая есть.

Иди, пирожок получи.

Добавлено в 16:34

А до ЗАГСа были церковные книги. Смотри себе на здоровье и разрушай легенды.

Человеческое сознание, мысли, воспоминания, желания, действия - таже информация и программы ее обработки.
Информационное поле планеты хранит много событий произошедших, и вероятно препрограммированных на будующее, "сильные" события сохраняют устойчивые следы на местности, особенно если концентрация "обрыва мыслящего сознания" (смерти) на площади большая. Вспомните, это необычное ощущение на таких "местах силы", типа полей сражений, удержанных "высот", у кого в городе какие памятники существуют - оно есть.

Повторю ещё раз, на территории концлагеря Бухенвальд, ничего такого замечено не было.

А вот я чувствовал. Незнаю как это описать, но когда был в местах, где шли бои - какая то жуть накатывала. Не панический страх, нет. Просто ощущения были, причастности что ли. Немогу описать.

Чушь собачья, просто выдумки, некоторые даже с историческими фактами не совпадают!

История про красноармейца который предсказывал смерть и про тот как его убили в спину, очень напоминает историю описанную в книге Бушкова - "НКВД, война с неведомым", а может она и есть.

Не только... Просто "Есть многое на свете,друг Горацио"......

Потому что знал, что тут что-то было. Не знал бы - не заметил.

Соглашусь... Вроде, лес как лес.. А бежать от туда хочется... И МДТ пищит везде...

будет много текста


Капитанская дочка

Немецкий городок - крохотный, старинный, напоминавший то ли театральную декорацию к "золушке", то ли иллюстрацию из учебника по истории средних веков - достался советским войскам без боя.
Немцы даже и не попытались организовать там оборону, откатились на юго-запад так быстро, что их и не увидели, не говоря уж о том, чтобы вступить в соприкосновение с арьергардом противника. Танковая лавина, броневая река прогрохотала вслед отступавшим севернее городишки, вообще к нему не сворачивая. А в городок с ходу влетели бронемашины и несколько "студеров" с пехотой - и, не встретив ни малейшего сопротивления, узрев десятки свисавших из окон белых тряпок (в роли флагов выступало все подходящее, начиная от простыней и кончая полотенцами), отмякли. Как полагается, командир занявшего населенный пункт батальона автоматически стал комендантом города и в качестве такового приказал расквартировываться, по возможности воздерживаясь при этом от перегибов по отношению к местному населению.
Особенных перегибов и не было. Из-за обстоятельств занятия городка. Не прозвучало ни единого выстрела, ни одного фрица в форме так и не удалось увидеть, даже ни один пресловутый вервольф не объявился - а такие обстоятельства настраивают войска на мирный лад. Городок был очень уж аккуратненьким, старинным, красивым, чтобы с ходу устраивать в нем перегибы...
Почти сразу, вслед за первой тройкой броневичков, в городок довольно браво влетел запыленный "виллис" с четырьмя освободителями. Водитель по фамилии Павлюк был уже в годах - старый вояка, старшина из довоенных сверхсрочников войск НКВД. Трое офицеров - гораздо моложе. Старшему было двадцать пять, а двум другим даже поменьше. Но воевали все, несмотря на молодость, с сорок первого. Как обещано в нашей книге, любые фамилии, в ней прозвучавшие, будут вымышленными, а потому, чтобы не изощрять напрасно ум, гораздо проще будет назвать их попросту - Капитан, Одессит и Студент (два последних по званию были старшими лейтенантами).
Все четверо были из СМЕРШа армии и нагрянули сюда не просто так, а выполняя особое задание непосредственного начальства. Об этом мало кто знал, но в городишке планировалось на какое-то время дислоцировать штаб армии. Нашим героям как раз и предстояло подыскать с полдюжины зданий. А заодно присмотреть подходящий домик, в котором должен был разместиться командарм.
Критерии, в общем, известны, дело было не впервые: домик должен быть достаточно комфортным, стоящим в некотором отдалении от прочих, не особенно большой, но и не маленький, в плепорцию, в общем, как говаривали в старину.
Подобные поручения троица выполняла не впервые и хорошо себе представляла, что следует искать. Как только обстановка в городке прояснилась, "виллис" принялся петлять по улицам. Товарищи офицеры быстренько отметили меловыми надписями на дверях ровно шесть подходящих домов, а потом, когда подошел "додж-три-четверти" с приданным взводом, быстренько расставили часовых у облюбованных строений и отправились подыскивать главную резиденцию. Все, что было отобрано ранее, явно относилось к каким-то немецким учреждениям - но теперь, судя по предыдущему опыту, следовало найти жилой домик, чтобы командующий ощутил нечто похожее на домашний уют...
Очень скоро они обнаружили искомое: двухэтажный невеликий особнячок старинной постройки. Он стоял в некотором отдалении от соседних домов, размещался в небольшом садике, в окружении дюжины вековых лип. Вполне подходил по всем критериям. Лучшего и искать не стоило - только бензин зря жечь...
Дом, понятное дело, кому-то принадлежал, но это были сущие мелочи, которые освободителей не волновали нисколечко. Опыт опять-таки имелся. Жильцов следовало вежливенько выселить, где-нибудь да приютится немчура, в конце концов, на улице не сибирские морозы, а теплый германский апрель...
И они всей троицей браво вторглись в особнячок, обнаружив в прихожей перепуганного насмерть старого пенька, которого с ходу допросили качественно и умело - все трое прилично владели немецким, мальчики были недеревенские, все городские, как на подбор, закончившие хорошие школы (Студент вдобавок - два курса ИФЛИ), а впоследствии углубившие познания в "дойче шпрехен" на спецкурсах. Одним словом, и тарахтели бойко, и понимали слету.
Старый пенек оказался не домовладельцем, а слугой, в единственном лице надзиравшим за домом (был еще второй, помоложе, но его недавно подмела тотальная мобилизация) Старикан, жмурясь и потея от ужаса, сообщил, что хозяин, герр гауптман, где-то на войне, хозяйка умерла три года тому, а фройляйн изволят сидеть в своей комнате и трястись от страха...
Заслышав про фройляйн, наши герои оживились и потребовали оную немедленно предъявить - из чистого любопытства, понятно. Кое в каких перегибах им, признаться по совести, приходилось активно участвовать, но там были совсем другие обстоятельства. Как-никак стоял белый день, они выполняли особое задание командования, трезвехонькие, как на подбор, и были все же недеревенскими валенками, способными без особых церемоний завалить немочку прямо в холле. Галантность требует соблюсти церемонии, хотя бы минимум...
Но старикан, похоже, ожидал гораздо более худшего. Протестовать, правда, не осмелился, повел троицу на второй этаж, заранее обмирая и уверившись, что станет свидетелем каких-нибудь каннибальско-садистских мероприятий. Разубеждать его не пытались - не стоило тратить время, чтобы понравиться старому пердуну и выглядеть перед ним джентльменами...
Старинушка не соврал. В аккуратненькой комнатке на втором этаже и в самом деле обнаружили капитанскую дочку - сероглазое и темноволосое создание двадцати лет, по имени Ютта, очаровательную, как чертенок, перепуганную насмерть.
Приятная была лапочка - спасу нет...
Товарищи офицеры поневоле приосанились и распустили павлиньи хвосты, стараясь выглядеть добрейшими и галантнейшими офицерами на свете, благо лялька того стоила. Поначалу она всерьез ждала, что ее толи разложат незамедлительно прямо на ковре, то ли сначала зарежут кривой казацкой саблей. Однако с течением времени несколько успокоилась - ребятки как-никак были трезвыми, представительными, упирали на свои офицерские звания да и выглядели соответственно - не в парадном, но и не оборванцами из окопов...
Одним словом, девица немного успокоилась, и завязался почти непринужденный разговор Личность папеньки была моментально выяснена с демонстрацией семейных фотографий. Судя по ним, а также выяснив папенькину дату рождения - тысяча восемьсот девяностый - субъект был не из бедняков, коли владел таким домиком, но вот в смысле карьеры у него обстояло безнадежно плохо. Сапер, в Первую мировую дослужился до обер-лейтенанта, а за последующую четверть века едва-едва доскрипел до гауптмана... Ну что тут скажешь? Двадцатипятилетний Капитан с приятным сознанием собственного превосходства сообщил друзьям, что такими темпами, по его,.
Капитана, разумению, лялькин папа годам к девяноста и до майора дослужится, ежели, конечно, подфартит... Друзья жизнерадостно ржали, полностью согласные с его прогнозом.
Смех смехом, а служба службой. Ютту вежливенько заставили в темпе принести все имеющиеся в доме документы и фотографии - благодаря чему быстро установили, что капитанская дочка нисколечко не врет. Ее фатер и в самом деле не имел отношения к преступным организациям вроде НСДАП и СС - классический армейский неудачник. Это уже было скучно и абсолютно неинтересно. Поэтому изучение документов быстренько свернули. Вежливо растолковали юной хозяйке, что, согласно превратностям войны, в ее доме вскоре разместится некий высокопоставленный офицер, кто именно, ей знать не полагается. На улицу ее, конечно, никто пока что не выставляет, а потом для нее обязательно попытаются что-нибудь придумать - и, увы, ей придется смириться с неожиданными квартирантами, числом четверо...
Капитанская дочка вынуждена была смириться - а что ей еще оставалось? Троица стала размещаться - уже уверенно и обстоятельно, потому что, пока сюда не передислоцируется штаб армии, где же им и обитать несколько дней, как не здесь? Приказ именно такой вариант и предусматривал, поскольку дело деликатное, и печальные прецеденты известны - не успеешь оглянуться, как какой-нибудь лихой комроты разместит здесь парочку своих взводов, и выгоняй потом...
Выгнать, конечно, выгонишь, но будущая резиденция командарма уже не будет иметь того респектабельного вида...
"Виллис" загнали во двор. Павлюка пристроили на первом этаже, а сами, не колеблясь, заняли по комнате на втором. Каждому хотелось хоть несколько деньков да пороскошествовать в отдельной комнате - вполне понятное желание для людей, почти четыре года живших в основном гамузом, с соседями, от которых никуда не денешься.
Одесситу достались самые, на его взгляд, комфортные покои - супружеская спальня с солидной двуспальной кроватью, сработанной еще кайзеровскими мастерами на века. Студент согласно склонности к изящной словесности разместился в библиотеке. Книг там было не так уж и много, пара полок, но все равно интересно было в них покопаться. Кровати там, правда, не имелось, откуда она в библиотеке аккуратного немецкого особнячка, зато стоял обширный кожаный диван.
Почти такой же точно обнаружился в хозяйском кабинете, где твердо решил обосноваться Капитан, проигнорировав робко предложенную Юттой комнату для гостей. Ему страшно понравился кабинет - там стояло медвежье чучело, на стенах развешано немало старинных сабель и пистолетов, а также с полдюжины старинных портретов и масса занятных безделушек. А комната для гостей была обычной, скучной...
В общем, заселились. По рации штаба батальона связались со своими, доложили о выполнении задания, получили приказ ждать. Вернулись в дом, собрали стол, выставили бутылочку, пригласили Ютту. Неплохо посидели. Капитанская дочка начала понемногу оттаивать, хотя все еще боялась.
Так они прожили в особнячке три дня - в блаженном безделье с дозволения начальства, а на войне такой Эдем нечасто случается.
Все было бы прекрасно, если бы не красоточка Ютта...
Они все были живые люди, молодые ребята, отнюдь не железные, со всеми свойственными возрасту желаниями и стремлениями. А в данной Конкретной ситуации, когда по дому порхала этакая лялечка, стремление было только одно. Выражаясь пошло, нестерпимо хотелось завалить Ютту в постельку и подольше оттуда не выпускать. Не нужно даже было созывать по этому поводу консилиум - каждый прекрасно понимал: двум другим хочется того же самого, что и ему..
Вот только провернуть это дело было трудновато. Имелись нешуточные препятствия.
Каждый прекрасно понимал: если он начнет вдруг осаждать милую Ютту по-хорошему, двое других вполне резонно обидятся - а чем они-то хуже? И возникнет совершенно ненужная напряженность в отношениях внутри опергруппы.
Можно было, конечно, и... Ну, не будем называть это очень уж цинично - "силком". На войне это именуется несколько иначе: "методом вдумчивого убеждения". В конце концов, можно и убедить, сделать предложение, от которого оккупированная немочка ни за что не откажется...
Похожие ситуации у них в логове недобитого врага уже случались. Но в том-то и оно, что - похожие. Для того, чтобы применить известные методы активного убеждения, нужна и очень важна соответствующая атмосфера.
Вся загвоздка была в этом чертовом городишке - абсолютно мирном на вид, нисколечко не разрушенном. Здесь на улицах не прозвучало ни одного выстрела, здесь они не видели ни одной вражины в форме, здесь неоткуда было взяться соответствующему настрою, должной злости. Вот именно, хоть ты тресни! Атмосфера здесь, мать ее за ногу, была невероятно покойной. И оттого некие внутренние препоны не позволяли поступить с военной добычей незатейливо...
Но и упускать ее не хотелось. А время шло, вот-вот могло нагрянуть начальство - коему, чего уж там, симпатичная хозяюшка могла и самому приглянуться. В любом случае им с появлением начальства предстояло отсюда выметаться.
Как водится, помог счастливый случай.
Капитан - как-никак хваткий особист - обратил внимание, что Ютта, частенько заходя к нему в библиотеку вроде бы легонько пококетничать, почесать язычок, что-то очень уж упорно трется возле папенькиного письменного стола и порой, когда думает, что незваный гость в ее сторону не смотрит, бросает на означенный стол очень уж заинтересованные взгляды...
Капитан насторожился. Потом всерьез задумался. И, не теряя времени даром, взялся однажды за этот самый стол вплотную. Вынул все ящики, аккуратно сложил на полу, просмотрел содержимое и, не обнаружив ничего интересного, не вставляя их на место, принялся изучать сам стол гораздо скрупулезнее, как учили.
В конце концов он определил, где находится тайник - и, поленившись искать какой-нибудь потайной шпенечек, попросту выворотил планку трофейным эсэсовским кинжалом.
Тайничок оказался полнехонек...
Кайзеровские золотые монеты (их там нашлось с полсотни) и всякие дамские драгоценные побрякушки, с каменьями и без, его нисколечко не заинтересовали - мы, товарищи, не барахольщики и не мародеры... Точно так же он без особого интереса поворошил коробочки с папашиными наградами, сразу отодвинул всевозможный бумажный хлам вроде документов на дом и банковских книжек.
Гораздо интереснее был большой пухлый конверт, где лежало не менее чем дюжины две Юттиных фотографий - большого формата, на прекрасной немецкой бумаге, глянцевой, с затейливым обрезом.
На одной Ютта снялась в том почти виде, в каком и в Советском Союзе щелкались офицерские невесты - китель накинут на плечи, фуражка залихватски нахлобучена совершенно не по уставу. Вот только из одежды на ней имелись только этот китель и эта фуражка. Крайне пикантный был снимочек.
А остальные и того почище - красотка Ютта вообще в чем мама родила, в интересных позах.
Этакие вот любовные сувенирчики, выполненные в духе буржуазного упадочного разврата. Как и следовало ожидать, обнаружился и снимочек бравого душки-офицерика в том самом кителе и той самой фуражке - майор люфтваффе, гнида такая.
На обороте четким, разборчивым почерком была выполнена пространная лирическая надпись - этот самый Хельмут благодарил милую Ютту за незабвенные часы и выражал твердую уверенность, что они, часы эти незабвенные, когда-нибудь непременно повторятся.
"Ага, держи карман шире, - хмуро подумал Капитан, складывая снимки аккуратной стопочкой. - Хрен тебе в зубы, если еще жив, а если сковырнулся, то и подавно пошел к чертовой матери..."
Военный совет был созван незамедлительно.
Снимки вдумчиво рассматривали под бутылочку, прений не было, обсуждение получилось кратким.
Единогласно принятая резолюция была короткой и эмоциональной: "Если можно этому фрицу, чем мы хужее?"
В общем, не целка, в конце концов...
Те самые внутренние препоны куда-то вмиг подевались. Операция планировалась недолго, прорабатывалась четко и была претворена в жизнь практически немедленно, благо наступал вечер.
Прекрасную Ютту пригласили в папенькин кабинет, продемонстрировали пикантные снимочки и, не теряя времени, стали ломать - а это они умели, приходилось работать и с диверсантами, и полицаями, и мало ли с кем еще...
Один злой следователь и целых два добреньких.
Это была старая, наработанная схема - но перепуганная Ютта понятия об этих схемах не имела и на приманку повелась быстро...
Ребята работали виртуозно. Одессит был злой - он соответственно хмурился, грозно таращился на девушку и многозначительными недомолвками стращал ее некими засекреченными приказами советского командования, согласно коим всех любовниц немецких офицеров полагалось незамедлительно и без всякой пощады грузить в эшелоны, грохочущие прямиком в Сибирь. Где, как известно, медведи бродят по улицам, что твои пудели, и всех чужаков, которых они не доели, непременно дожует местное население, пребывающее в каменном веке. А вдобавок к тому - рудники, сырые шахты, каторжники в цепях...
Студент, как ему и полагалось по роли, пытался смягчить ситуацию. Интеллигентно поправляя свои "минус два" в трофейной никелированной оправе, мямлил: дескать, нельзя же стричь под одну гребенку прожженных шлюх и неосторожно оступившихся девочек из приличных семей, нужно быть добрее... Одессит безжалостно на него рявкал, попрекая совершенно неуместным гуманизмом.
Капитан не то чтобы был тоже добрым - он попросту откровенно колебался меж двумя противоположностями, в то время как каждый пытался его перетащить на свою сторону. Что до Ютты, она, как легко догадаться, сидела ни жива, ни мертва, живо представляя себе сибирские ужасы...
Когда стало ясно, что девочка дошла до кондиции, ей сделали неприкрытый намек на возможный путь решения столь непростых жизненных проблем - сначала деликатно, потом гораздо откровеннее...
Она ломалась недолго - в конце концов, имела уже некоторый опыт, и ничего особенно жуткого ей не предлагали. Пунцовея и хлопая ресницами, просила только об одном: чтобы все протекало как можно культурнее, и в ее спаленке в данный конкретный отрезок времени пребывал один только герр офицер, а не все сразу.
Ну, в этом ей охотно пошли навстречу - как-никак не чубаровцы <Участники нашумевшего в свое время в Ленинграде в конце 20-х годов группового изнасилования в Чубаровском.> какие-нибудь, приличные мальчики...
Первым девичью спаленку посетил Капитан, за ним - Одессит, а далее, как легко догадаться, Студент. Все прошло в лучшем виде, почти что лирично: девчонка примирилась с неизбежным, а они, в общем были ребята незлые и обходились с ней нисколечко не грубо - из-за той самой атмосферы.
На вторую ночь все прошло еще проще и непринужденнее, на третью - вовсе уж привычно.
Штаб армии по каким-то своим высшим соображениям не спешил сюда перебираться - и идиллия продолжалась целых шесть дней. Трое ее персонажей мужского пола были чрезвычайно довольны жизнью, а четвертая участница... Ну, в общем, притерпелась. Должна была соображать, что могло обернуться и гораздо хуже. Учитывая все, что немцы натворили в Советском Союзе, капитанская дочка, по мнению ее новых друзей, должна быть по гроб жизни благодарна, что так дешево отделалась...
Вот старикан-лакей - тот сразу просек все и к происходящему относился предельно философски.
А на седьмой день идиллия неожиданно кончилась - но отнюдь не по причине появления штабистов.
Капитан как раз торчал во дворе, лениво дыша воздухом и прикидывая, не устроить ли от скуки в городке какое-нибудь спецмероприятие вроде выявления затаившихся членов нацистской партии.
Этим, правда, давно и вдумчиво занимались батальонные особисты, но к ним можно было и присоседиться по-доброму..
Перед воротами остановился "виллис" со знакомым водителем - проныра-башкир из штаба дивизии, уже обосновавшегося в городке, - и, к некоторому удивлению Капитана, с машины слезла самая натуральная гражданская старуха, определенно немка. Ну, положим, не такая уж старуха, однако все равно пожилая, с чрезвычайно неприятной, сварливой рожей. Подхватила объемистый чемодан и, как ни в чем не бывало, преспокойно направилась мимо Капитана в особнячок, словно так и следовало. А башкир уехал себе преспокойно, словно и не заметив офицера.
Капитан так и стоял соляным столбом, пока непонятная визитерша не скрылась в доме. Потом он опомнился, пошел следом, наткнулся на лакея и с ходу поинтересовался: что, мол, за хреновина? Что за старая выдра разгуливает тут как у себя дома?! И даже шапки не ломает, что характерно, перед советским офицером, освободившим ее, заразу, от гитлеровской тирании...
Старый хрен, отчего-то выглядевший гораздо более против обычного удрученным и даже встревоженным, сообщил, что эта выдра - сестра герра гауптмана, обитавшая в соседнем городе, а теперь вот объявившаяся ни с того, ни с сего.
Имечко ей - фройляйн Лизелотта. Именно так.
Не фрау Поскольку, надобно знать господину капитану, данная особа из тех, кого принято именовать старыми девами.
При этом старикан держался, с точки зрения уже немного привыкшего к нему Капитана, предельно странно - понижал голос, то и дело оглядывался, при первой возможности юркнул в свою комнатушку так, словно ожидал немедленной кары за излишнюю словоохотливость. Что-то за всем этим безусловно крылось, но к чему выяснять?
А там и Ютта появилась, тоже словно бы встревоженная, с озабоченным, поскучневшим личиком. Пряча глаза, объяснила, что неожиданно приехала ее тетушка, чей домик попал под бомбежку, и почтенная дама осталась без крова.
После чего вспомнила о родственниках. Не будет ли герр гауптман настолько великодушен...
"Хрен с ней", - подумал Капитан и великодушно махнул рукой. В конце концов, на первом этаже имелась еще парочка свободных комнатушек. Он лишь предупредил суровым тоном, чтобы новоприбывшая жиличка без нужды не шлялась по второму этажу, где расквартированы офицеры, ибо там лежат и секретные военные бумаги, так что мало ли что может произойти...
Ютта охотно пообещала, что тетушка будет тише воды, ниже травы, она, мол, сама все понимает, ей бы где-нито в уголке притулиться, сухой корочкой пропитаться...
На этом дело и кончилось. Пока...
Когда особнячок погрузился в темноту - электричества, понятное дело, ввиду военных лишений не имелось - Капитан самым привычным образом прокрался к Ютте в спаленку, зажег раздобытую в батальоне стеариновую свечку и попытался девочку приласкать, как уже незаметно приловчился чуть ли не по-семейному.
Впервые на его памяти Ютта принялась отнекиваться, более того - барахтаться и выдираться, крайне испуганным тоном бормоча что-то про суровую тетю, которая никак не одобрит... Как ни пытался ей Капитан логично и убедительно втолковать, что старая ведьма сюда ни за что не сунется, клятая девчонка ни за что не хотела быть паинькой, казалось, она испугана так же, как тот старый хрен из лакейской...
А потом тихонько скрипнула дверь, и появилась означенная тетушка собственной персоной.
Представшая ее взору картина была самой что ни на есть недвусмысленной. Справедливо полагая, что лучший вид защиты - это нападение, Капитан, хотя и встал с постели, хотя и застегнулся, но все же довольно независимым тоном сообщил, что бабуле лучше бы отправиться к себе в комнатушку и торчать там тише воды, ниже травы, как и было оговорено при ее неожиданном появлении. Коли уж приютили по доброте душевной - сиди и не шурши, мышь старая...
В ответ выдра закатила целую речь. Она изъяснялась с изрядной примесью какого-то диалекта, кажется, мекленбургского, и Капитан далеко не все понимал, но суть, безусловно, ухватывал.
Очень похоже, дело тут было не в его личности и советском происхождении - старуха закатила целую проповедь касаемо предосудительного разврата, безусловно неугодного господу Богу на небесах, каковой категорически требовала прекратить, иначе все участники столь богомерзких развлечений понесут должное наказание в виде кар небесных. За то, "что, не будучи связаны узами законного брака, пребывают на одной постели в столь непотребном виде.
"Эге, - вскоре определил Капитан. - А бабуля-то, похоже, из сектантов... С душой старается..."
И что прикажете делать?
Мужику - будь тот не особенно преклонных годков - он от души впечатал бы в торец так, чтобы звон пошел на всю прилегающую Германию. А преклонного годами без особых церемоний сгреб бы за шиворот и выставил. Однако на старуху у него рука не поднималась, К тому же она определенно была свихнувшаяся, а к психованным он, как многие, испытывал некий инстинктивный, брезгливый страх...
В коридоре, он прекрасно видел через распахнутую настежь дверь, тем временем появились его друзья. А за их спинами в завершение переполоха и безобразия замаячил Павлюк с автоматом наизготовку, героически примчавшийся спасать отцов-командиров. Одним словом, скандал получился по высшей категории и втянул в свои пределы всех обитателей дома, за исключением схоронившегося где-то старого лакея...
Насколько Капитану удалось разобраться, старуха, откричав что-то определенно библейское, переключилась на его друзей, с нешуточным пафосом объявив, что офицеры, сколько их ни есть и какому бы государству они ни служили, есть отбросы человечества, нарушители заповедей божьих, выродки, изверги и кто-то там еще. Попутно она выдавала фамильные тайны, громогласно заявляя, что всегда неодобрительно относилась к своему ступившему на греховную военную стезю братцу, и бог ее услышал, потому что братец так и остался в ничтожных чинах, а если бы выбрал солидную и респектабельную карьеру финансового служащего, как она в свое время настойчиво советовала, жизнь его непременно бы удалась...
А в общем, вас офицеры, сколько их ни есть на белом свете...
Как ни удивительно, пресек это безобразие не нагловатый Одессит, а тихий Студент. Интеллигентно поправив очки на переносице безымянным пальцем, он шагнул вперед и решительно сказал:
- Мейне либер фройляйн, позвольте вам выйти вон...
После чего сгреб старуху за шиворот и силком препроводил к лестнице, ведущей на первый этаж, толкнул на верхнюю ступеньку и грозно пообещал:
- Еще раз вздумаешь концерты устраивать, ведьма старая, я тебе ноги переломаю...
Разозленный интеллигентный юноша порой способен на отчаянные поступки, в особенности если он воюет четыре года. Старуха это, должно быть, просекла. Она, не делая попыток вернуться назад, стала спускаться с гордо поднятой головой.
А оказавшись на первом этаже, подняла к ним свою пренеприятнейшую рожу и на прощанье выдала еще тираду. Капитану даже стало немного скучно, потому что по содержанию это уже напоминало излияния подвыпившей бабы у пивного ларька - мол, все вы меня попомните, всем я еще покажу, всем кузькину мать продемонстрирую...
И исчезла в своей комнатке.
Приятный вечер был испорчен напрочь. Они попытались было успокоить Ютту, но она самозабвенно рыдала, уткнувшись в подушку, и в конце концов они на цыпочках удалились, осторожно прикрыв дверь, вслух высказывая свое мнение о старухе - единодушно совпадавшее, как легко догадаться. Чтобы хоть на ком-то сорвать злость, Капитан рявкнул на Павлюка, недоумевая, отчего тот путается под ногами, когда его помощь вообще не требуется. Павлюк покладисто испарился с глаз долой, а они разошлись по своим комнатам.
Вытянувшись на диване, Капитан прихлебывал винцо из запасов герра гауптмана - к небольшому винному погребку они давно уже относились как к своей законной собственности - помаленьку успокаивался и думал о жизни. С Павлюком, пожалуй что, следовало завтра помириться, подарить какую-нибудь безделку Дело в том, что Капитан прекрасно знал повадки родного ведомства и ту систему, которую можно было учено назвать "многослойным взаимопроникновением". Глупо думать, что над армейским СМЕРШем нет никого, кроме Верховного Главнокомандующего и господа бога. Вполне могло оказаться, что тихоня Павлюк давно и скрупулезно освещает своих командиров - порядка ради. А ведь давно известно, что главное - даже не сообщить сухие факты, а осветить их так или этак. Начальство на многие мелочи смотрит сквозь пальцы, но нельзя гарантировать, что однажды не случится...
Его унылые размышления прервали странные звуки из угла обширного кабинета - словно что-то с треском выдирали, что-то твердое из чего-то твердого, будто гвоздодером работали...
Потом он увидел в том углу движение. Ни свечи, ни "летучей мыши" он не зажигал, но ночь выдалась лунная, и света хватало...
Капитан взглянул туда. И... Ни до этого, ни потом он больше не переживал такого ощущения - оказалось, волосы на голове и в самом деле способны шевелиться от леденящего ужаса...
Громадный медведь, то самое чучело, бог знает сколько лет стоявший на четырках, приколоченный к деревянному постаменту солидными гвоздями, пришел в движение. Он высвобождал одну лапу за другой, резко вздергивая их так, что гвозди оставались в лакированных досках. Он ступил на ковер. Он двинулся мимо стола прямо к оцепеневшему на постели Капитану.
Это было невозможно и невероятно, но все это происходило не во сне и не в бреду, а на самом деле. Ожившее чучело, неуклюже переваливаясь, неприятно шурша лапами по ковру, брело в лунном свете прямехонько к постели, оставляя за собой какую-то труху из продырявленных подошв или как там у него называются эти части лап...
Капитан не мог ни шевельнуться, ни заорать.
У него хватило сил только на то, чтобы поставить стакан на столик, как будто именно это сейчас было самым важным. Он промахнулся, стакан из буржуйского тончайшего хрусталя полетел на пол, разбился на ковре, и мерзкий стеклянный дребезг лишний раз доказывал, что все это твориться не во сне...
Зверь навис над постелью - и обрушился на Капитана, грабастая его за глотку огромными лапами. Прямо над лицом оказалась морда, со стеклянными глазами, языком из какого-то искусственного материала. Это была морда чучела, жизни в нем было не больше, чем в пустой бутылке, от медведя воняло пылью и какой-то слежавшейся прелью, он не издал ни звука - но лапы давили всерьез, тяжело, ощутимо, когти стискивали глотку так, что дыхание перехватывало и в глазах темнело...
Сначала Капитан отпихивал зверя ладонями" упершись обеими в грудь. Под ладонями чувствовалось нечто податливо-пустое - шкура и набивка внутри - медведь казался легким, но хватка на горле образовалась железная, и оттолкнуть эту жуть не было никакой возможности...
Его спасла армейская привычка класть оружие рядом. Портупея с кобурой висела на спинке стула - но Капитан схватился не за нее, каким-то островком трезвого сознания понимая, что зверь-то мертвый. Он нашарил удобную рукоятку того самого трофейного эсэсовского кинжала, легко вырвал его из ножен и нанес удар, потом еще и еще. С удесятерившимися от дикого ужаса силами полосовал чучело вдоль и поперек, везде, куда мог дотянуться, кинжал был острейший и пластал отлично, из длинных разрезов на Капитана лете-" ла старая пыльная вата и еще какая-то мелкая дрянь вроде высохших опилок, глаза залепило, он ничего уже не видел, махая кинжалом вслепую, почувствовал, что хватка на горле ослабла, нашел в себе силы вскочить и полосовал дальше нечто бесформенное, все еще пытавшееся свалить его с ног, придушить...
Когда он опомнился, протер глаза и отплевался, все было кончено. Чучела как такового больше не было. Оно валялось на спине, с отсеченными почти напрочь головой и передними лапами, уже не шевелясь, в груде трухи-набивки - мелкие ее клочки кружили в воздухе, словно вьюга, медленно опускаясь на ковер...
Шея болела так, как в кошмаре ни за что не бывает. Осторожно ее потрогав кончиками пальцев, Капитан нащупал вздувшиеся рубцы. Крови, кажется, не было, но болело адски. Душили его по-настоящему и всерьез.
Он нашел спички, трясущимися пальцами запалил свечу. Все так и осталось - растерзанное чучело, груда трухи, рубцы на шее... В голове не было ни мыслей, ни эмоций - все происшедшее казалось настолько диким и не правдоподобным, что не умещалось в трезвом материалистическом сознании советского человека, комсомольца и члена партии...
Совсем рядом, на втором этаже, оглушительно прогрохотала недлинная автоматная очередь.
"Библиотека, - с удивившим его ледяным спокойствием констатировал Капитан. - Это в библиотеке..."
И кинулся туда с пистолетом наготове.
В библиотеке остро и кисло воняло пороховой гарью. Пошарив по столу, Капитан нашел электрический фонарик, включил. Студент поднимался с пола, морщась, зажимая ладонью левое предплечье.
- Что случилось? - рявкнул Капитан. Пошарив лучом вправо-влево, увидел на полу автомат Судаева, лежавший дулом к Студенту.
- Все равно не поверишь, - сказал Студент каким-то беспомощным, мертвым голосом. - Не поверишь...
Пальцы у него были чуть припачканы кровью, но рана, похоже, легкая, так, царапина. Сообразив это, Капитан уже не миндальничал, ухватил друга за здоровую руку, за рукав гимнастерки, проволок в свою комнату и осветил останки чучела. Сказал:
- Ты, конечно, тоже не поверишь... Только оно и в самом деле ожило и пыталось меня придушить... Ну, мать твою?
- Он сам стрелял, - сказал Студент. - Понимаешь? Сам...
Только теперь появился Одессит - тоже с пистолетом, в галифе и нательной рубахе, красный, вспотевший, всклокоченный, словно часа два без передыху грузил кирпичи.
Снизу послышался осторожный голос Павлюка:
- Все в порядке, товарищ капитан?
- В порядке, в порядке, дрыхни дальше, - громко откликнулся Капитан. - Автомат упал нечаянно...
- Он сам стрелял... - тянул Студент, как в бреду. - Сам...
Капитан, не теряя времени, залепил ему легонькую оплеуху, приведя тем самым в здравый рассудок. Глотнул прямо из горлышка гауптмановского винца, пустил бутылку по кругу и спросил Одессита:
- А у тебя что стряслось?
- У меня? - весьма ненатурально изобразил тот неведение и спокойствие. - Да ничего такого...
- Не звезди, - сказал Капитан решительно. - У меня чучело ожило и пыталось задавить, у Вадьки автомат сам стрелял, а у тебя, значит, ничего такого? Что ж рожа-то красная?
Одессит перестал отнекиваться очень быстро - как только осознал, что посетившая его чертовщина не была чем-то уникальным, а накрыла всех...
Его душил балдахин фамильной постели, огромный пыльный полог из какой-то тяжелой и дорогой ткани. Свалился сверху и принялся давить, оборачиваясь вокруг, как кокон, укутывал с головой, смыкаясь, перехватывая дыхание. Одессит и сам не понимал, каким чудом и какими усилиями ему удалось материю порвать голыми руками, посередине, сделать дырку, расширить, да в нее и выломиться...
- Это тебе жить хотелось, голубь, - хмуро сказал Капитан. - Вот и постарался... А ты что стоишь? Снимай гимнастерку, посмотрим рану..
Это оказалась и в самом деле царапина - слегка вспороло мышцу Принесли медпакет, перебинтовали руку Студент, хватив стаканчик, принялся возбужденно рассказывать, уже оклемавшись чуточку.
Он, как обычно, стоял у полок и перебирал книги. На столе рядом горела "летучая мышь".
Увидев справа, за плечом, какое-то движение, он машинально туда повернулся...
Увидел, как автомат, лежавший на диване, самостоятельно поворачивается в его сторону..
И, не раздумывая ни над какими странностями, инстинктивно рванулся в сторону, ушел, упал на пол... Левое предплечье обожгло, но автомат очень быстро замолчал... А там и Капитан ворвался.
Капитан пошел за автоматом. Приближался к нему осторожненько, на всякий случай ожидая поганых сюрпризов - но чертовщина на сегодня, похоже, кончилась. Автомат был, как автомат, обычный ППС, совершенно неодушевленный.
Очень быстро, после беглого осмотра, выяснилось совершенно точно, что Студента спасло его собственное разгильдяйство. Разленившись посреди здешней идиллии, он давненько личное оружие не чистил, и произошел один из тех случаев, от которых предостерегает "Наставление по стрелковому делу": в грязном и несмазанном патроннике перекосило стреляную гильзу заклинило, очередной патрон из магазина уткнулся в нее, затвор остался в переднем положении, и автомат захлебнулся. Будь он вычищенным и смазанным, как надлежит, очень возможно, Студента и на свете не было бы - хлестани длинная очередь на весь магазин...
Они стояли над растерзанным медвежьим чучелом, и им было жутко. В жизнь непрошено вломилось нечто новое, нечто такое, чему вовсе не полагалось быть...
- Это старуха, - сказал вдруг Студент. - Ведьма чертова...
- А еще интеллигент, - сказал Капитан, ощущая неприятный холодок во всем теле и неприятную слабость в коленках. - В университетах обучался... Ведьм не бывает.
- А это вот все - бывает? - спросил Одессит, пошевеливая носком сапога медвежью башку. - У тебя другие версии есть?
Капитан молчал. Своих версий у него не было, но и версию Студента никак нельзя было принять как абсолютно неприемлемую для советского человека, воспитанного в материализме и атеизме...
- Ютта, мать твою! - спохватился он.
Они вломились в спальню все втроем - но, к счастью, обнаружили их общую подругу в полном здравии, хотя изрядно перепуганную пальбой.
Странное дело, но только после их появления живыми и невредимыми с ней началась классическая истерика - с рыданиями, причитаниями и потоком слез. Из ее бормотания удалось разобрать, что милая тетушка Лизелотта - чуть ли не Сатана в юбке, что Юттин отец ее ненавидел и боялся всю сознательную жизнь, что всех мистических пакостей, которые она натворила тем, кого невзлюбила, сосчитать невозможно, что им, всем четверым, пришел конец, и живыми они из этого дома уже не выйдут... И тому подобная чушь... или - не чушь?
Капитан на нее наорал, отвесил парочку смачных оплеух - с той самой медицинской целью прерывания истерик - а потом, не мудрствуя, принес бутылку папашиного коньяку и влил в глотку добрый стакан, отчего девчонка в конце концов уснула (стакан был солидный, кайзеровских времен, вмещал грамм четыреста).
- Посидишь с ней до утра, - мрачно распорядился он, взяв за локоть Одессита. - А мы с тобой, интеллигент, сегодня спим в одной комнате. На всякий случай. И посматривайте все...
Ночью ему снилась всякая ерунда, но этим дело и ограничилось. Утром все оказались живехоньки (чертова тетушка, правда, так из своей комнатенки и не появилась, но весьма сомнительно, чтобы она за ночь крякнула от переживаний, крепкая была стерва, из тех, что кого хочешь переживут).
Утром словно бы полегчало. Все происшедшее ночью прекрасно отложилось в памяти, но сейчас, при дневном свете, когда по улице уверенно ездили "студебеккеры" и перекликались братья-славяне, когда тяжело шагали по брусчатке патрули и весело светило солнышко, казалось, что все это нестрашные пустяки... Что все как-нибудь обойдется само собой.
И все же, когда Капитан направлялся в центр города, к штабу дивизии, на душе у него было неспокойно. Главное было - чтобы Студент никому не показывал перевязанную руку, а Павлюк никому не стукнул. Такое вот ранение, хоть и легкое, способно было принести Студенту массу нешуточных хлопот, если это дело выплывет на свет божий. Если происшедшее какая-нибудь сволочь подведет под классический "самострел" - пиши пропало. А теоретическая вероятность этого существовала... Как и те, кто подходил под определение "сволочь"...
В штабе Капитан первым делом отыскал шофера-башкира и попытался дружески расспросить, где именно он подсадил эту старую стерву, как вообще с ней общался, не зная по-немецки ни словечка, как дотумкался, куда именно ее везти.
Однако не получилось ничего путного. Башкир, честно глядя в глаза, нагло врал, что товарищ капитан возводит на него форменную напраслину: никакой такой немецкой старухи он в жизни не подвозил, в глаза не видел.
- И возле нашего особнячка не тормозил? - саркастически ухмылялся Капитан.
Башкир уверял, что не тормозил, вообще в тот день не проезжал мимо.
- И меня во дворе не видел?
Естественно, пожимал плечами башкир. Мол, как я мог вас во дворе видеть, товарищ капитан, если вообще там не был?
Капитан помаленьку закипал, налегал и настаивал, уже открытым текстом напоминая, сколько серьезных неприятностей может при желании причинить сотрудник армейского СМЕРШа такому вот прохвосту, водиле в сержантском звании. Башкир пучил глаза, откровенно потел от страха, но упорно стоял на своем - не знает, не видел, не подвозил...
И помаленьку напор Капитана стал слабеть. Он в жизни прокрутил немало допросов, умел, смел думать, отличать правду от лжи. И чем дальше, тем больше у него складывалось абсурдное впечатление, что водитель говорит правду. Что он и в самом деле искренне верит, будто никакой такой немецкой грымзы в жизни не подвозил...
Представления не имеет, будто останавливался тогда у особнячка...
Могло оказаться, что именно так все и обстоит. В конце-то концов, кто бы из них раньше поверил, сам того не испытав, что автомат Судаева способен сам собой стрелять по хозяину, старое чучело может косолапить по комнате и душить, а неодушевленный балдахин - пытаться прикончить лежащего на постели?
Кое-как скомкав беседу и грозно посоветовав "помалкивать", Капитан направился домой. Он совершенно не представлял, что же теперь делать.
Нужно было что-то делать, это факт. Вот только что? Отволочь старую ведьму к дивизионным особистам.., и далее? Рассказать, что она оживила чучело с балдахином и заставила автомат палить сам по себе?
И думать нечего. Не поверит ни одна живая душа, как он сам ни за что не поверил бы на их месте. Можно было, конечно, сотворить то, до чего он в жизни не опускался - сшить дело. Заявиться в особый отдел и с честными глазами доложить, что невесть откуда нагрянувшая немецкая грымза день напролет вела среди советских офицеров откровенную нацистскую пропаганду.
Маршировала по дому, вопя "Хайль Гитлер!", кричала, будто всю сознательную жизнь состояла в нацистской партии, а последние двадцать лет только тем и занималась, что выдавала гестапо коммунистов, евреев и подпольщиков, а в заключение выражала твердую уверенность, что фюрер непременно разобьет Советы, и тогда ее непрошеных квартирантов повесят на первом суку..
Вот в этом случае, ни малейших сомнений, перезрелую старую деву подмели бы с три минуты. И выпустили бы очень не скоро - если вообще выпустили бы. Фильтрация работала вовсю, и нашлись бы в дивизии люди, крайне обрадовавшиеся столь удобному случаю поправить отчетность...
Увы, от этой идеи он по размышлении отказался. И отнюдь не потому, что ему претили такая нечистоплотность. Дело было совершенно в другом. Ему вдруг пришло в голову: а что, если ведьма и там вывернется точно так же, как это было с башкиром? Если она и там пустит в ход нечто, и ее отпустят с извинениями, забудут напрочь, а потом будут совершенно искренне уверять, что никакой такой Лизелотты у них в работе и не было вовсе?
Он совершенно не представлял, что же теперь делать. Не бежать же из дома ,на какую-нибудь квартиру поспокойнее? Это было унизительно, в конце концов. Они не первый год ходили под смертью, черте что испытали, видели, перенесли, и вот теперь... Фигу!
Так ничего и не решив, сердитый и хмурый, он пнул жалобно заскрипевшую металлическую ажурную калитку и вошел в дом чернее тучи...
Из кухни доносились возбужденные голоса, там суетились и топотали, что-то упало, что-то загрохотало...
Только оказавшись в кухне одним прыжком, Капитан сообразил, что успел в секунду выхватить пистолет. И убирать его в кобуру пока что не стал.
Потому что в кухне происходило нечто не только непонятное, но и недоброе.
Все вокруг было густо забрызгано кровью - и подсохшей уже, свернувшейся, и совершенно свежей. Ютта сидела посреди кухни на аккуратной немецкой табуреточке, скорчившись, прижимая к груди руку, обмотанную какой-то тряпкой. Чем была эта тряпка совсем недавно, определить не представлялось возможным - она была насквозь пропитана кровью. Студент и Одессит суетились как-то особенно бестолково, бесцельно, в уголке примостился лакей, белый, как мел, бормотал что-то про себя, заведя глаза под лоб, то ли молился, то ли еще что, а Павлюк торчал в углу с лицом, чужим и безнадежным.
- Что у вас тут, мать вашу? - рявкнул Капитан с порога.
- У нее кровь не останавливается, - сказал Студент, улыбаясь криво, жалко, растерянно. - Пошла завтрак готовить, чиркнула ножом по пальцу.. Кровь, понимаешь, никак не останавливается. Что ты ни делай.
Капитан видел, сколько было крови повсюду Он ужаснулся - потому что так опять-таки не бывает, не может вытечь столько крови из порезанного пальца... Наклонился, не обращая внимания на то, что пачкал китель, размотал тряпку, силком разведя Юттины руки.
Достал носовой платок, потер ее палец. Платок вмиг пропитался кровью, но Капитан все же успел рассмотреть источник столь обильного кровотечения - это была и в самом деле сущая царапина, порез на среднем пальце длиной едва в сантиметр...
Лакей пробормотал у него за спиной, что раньше с фройляйн такого никогда не было. Капитан и сам прекрасно помнил, что на его глазах четыре дня назад Ютта точно так же порезала палец, открывая консервную банку из их пайка - и ранка очень быстро перестала кровоточить, как оно с мелкими порезами обычно и бывает...
Ютта бледнела на глазах, стала заваливаться набок. Подхватив ее, Капитан рявкнул:
- Вы что стоите, в бога душу? Павлюк, машину!
Старшина, словно опомнившись только теперь, выбежал, отчаянно бухая сапогами, а Капитан подумал с отрешенным страхом: ну, если и машина не заведется...
"Виллис" завелся, впрочем, как и полагалось ухоженной машине, опекаемой не самым лучшим на свете, но и не скверным водителем. Ютта уже не могла держаться на ногах, Капитан поднял ее на руки и бегом вынес из дома.
Павлюк летел, не соблюдая никаких правил, сигналя на каждом шагу. Они просто чудом никого не сшибли.
Капитан расхаживал у одной из палаток полевого госпиталя где-то с полчаса, смоля папиросу за папиросой, и в голове, такое впечатление, вообще не было ни единой мысли - только острое осознание того, что это не правильно. Все происходящее было не правильно, не полагалось ему быть вовсе, а оно было наяву, мерзость такая...
Потом вышел военврач, то ли Борис Маркович, то ли Марк Борисович, специалист, по отзывам, от бога, стянул перчатки, постоял рядом, повздыхал. Все было ясно по его душевному семитскому лицу, но Капитан тем не менее не верил. Потому что и это было насквозь не правильно. Люди так не умирают.
- Ну что, голубчик, - сказал врач, задушевно кивая. - Такой вот случай... Летальный. Называется это - гемофилия. Если подробно...
- Я знаю, - сказал Капитан, комкая окурок.
Он и в самом деле прекрасно знал из книг, что такое гемофилия. Неудержимое, патологическое кровотечение из любой, самой пустячной царапины, то есть - верная смерть. Но в том-то и дело, что не было у Ютты никакой гемофилии и быть не могло. Будь у нее гемофилия, она бы истекла кровью в тот, прошлый раз...
- Вы.., уверены? - только и сумел он спросить.
- Молодой человек, - сказал то ли Марк Борисович, то ли Борис Маркович с явственной обидой, прорывавшейся через профессиональную участливость. - Что вы скажете про человека,. который закладывает взрывчатку под рельсы?
- Что он диверсант, - вяло ответил, как на экзамене, Капитан.
- Это непреложно, правда? Человек, который так поступает, зовется не иначе как диверсантом.
Вот... Так и я. Когда я вижу классическую гемофилию, то именно ее и вижу. Такие дела... Вы, быть может, хотите.., посмотреть?
Капитан мотнул головой. Не хотел он ни смотреть на мертвую, ни прощаться мысленно.
Все было не правильно, абсолютно все... И это тоже.
Он вернулся к "виллису", и Павлюк без приказа завел мотор, тронул с места. Не глядя на начальство, осторожно спросил:
- Умерла?
Капитан ничего не ответил. Прошло довольно много времени, прежде чем Павлюк осторожненько спросил:
- А вот как насчет, товарищ капитан... С вами, значит, тоже было?
Капитан опять промолчал.
- Молодые вы еще, - сказал Павлюк. - Не сталкивались. А это бывает. Оно бывает. Понятно...
Он молчал до самого дома. Когда загнал "виллис" во двор и выключил мотор, Капитан так и остался сидеть в машине, весь перемазанный кровью. Ему никуда не хотелось идти и ничего не хотелось делать, ему было все равно.
Павлюк ушел в дом. И там почти сразу же раздались выстрелы - раз, два, три! Громкие хлопки пистолета "ТТ", особенно оглушительные в тесном помещении.
Капитан пошел в дом - вяло, без особого интереса, смутные догадки все же вертелись у него в голове...
Лакея он нигде не увидел. Одессит и Студент, явно только что бегом спустившиеся со второго этаже, стояли с непонятным выражением на лицах, а посреди холла лежала чертова фройляйн Лизелотта, мертвее мертвого, и над ней стоял Павлюк с пистолетом в недрогнувшей руке. Завидев Капитана, он переложил пистолет в левую руку, зачем-то отдал честь и старательно отрапортовал, кривя рот в подобии напряженной улыбки:
- Разрешите доложить, товарищ капитан...
Данная немецкая гражданка, во всеуслышание вопя "Хайль Гитлер!" средь бела дня пыталась в меня выпалить из данного пистолетика. Верфольф сплошной, я так прикидываю. Скрытая нацистка или, полагаю, пособница. Пришлось принять неотложные меры...
И он пошевелил носком сапога валявшийся тут же никелированный дамский пистолетик калибра примерно шесть тридцать пять. Этими трофеями у любого были полны карманы, что Капитан прекрасно знал. Но ничего не сказал, только покивал, плохо представляя, что он этим жестом хочет выразить. Убрав "ТТ" в кобуру, Павлюк добавил уж не столь уставным тоном:
- Проще надо жить, товарищ капитан... С этими надо проще. Без никаких.
- Напишешь рапорт, - сказал Капитан. - По всей форме.
- А как же, - сказал Павлюк без выражения. - Службу понимаем...
Уже назавтра все пришло в движение. Штаб армии, как оказалось, собрался дислоцироваться в другом месте, километрах в двадцати западнее, поближе к отступавшему противнику Наверняка так было решено еще несколько дней назад, но кто бы о таких вещах тут же ставил в известность капитана и двух старлеев?
Им просто послали шифровку через рацию штаба дивизии - что ситуация, как на войне случается сплошь и рядом, изменилась кардинальнейшим образом, их задание потеряло смысл, и им надлежит немедленно вернуться к месту службы...
Да, между прочим, едва Павлюк с той самой напряженной гримасой доложил о злодейском на него нападении недобитой нацистки, лакей, старый хрен, вылез-таки из своего убежища...
И это было зрелище! Старикашка с удесятерившимися силами пытался угодить по покойнице палкой, которой поправлял шторы, три раза промахивался, на четвертый все же попадал, бился, орал, изо рта у него шла натуральная пена, старый хрен словно с цепи сорвался...
Насколько они поняли из его истерических воплей, эта... (далее следовал длиннющий ряд ругательств, иных молодые офицеры просто не понимали, видимо, оттого, что к сорок пятому году они уже вышли из употребления по причине старомодности) испортила жизнь всей фамилии, и не только ей. Из-за нее некий неведомый "герр Герберт" так и не женился на своей нареченной, а бедный лейтенант Шрекке-как-его-бишь проиграл казенные деньги не по беспутности, а как раз из-за старухиных козней: из-за нее, никаких сомнений, случились несчастья с бедным господином Как-то-там, и еще с.., и с.., а вот теперь она, сломав жизнь герру гауптману и сведя в могилу его жену, добралась и до молодой хозяйки... Брызгая слезами и соплями, старикан орал Павлюку, что это надо было сделать гораздо раньше, сразу, как только старая ведьма приперлась на порог...
Павлюк, ни словечка не понимая, решил, видимо, что старик его осуждает, и нацелился было сгрести его за шиворот, но Одессит хмуро сказал:
- Не тронь человека. Видишь, у него накипело. Раньше... Что ж ты раньше-то молчал, мухомор долбанный?
И они, все четверо, ушли из холла - а старикашка, судя по звукам и стукам, долго еще отводил душу..
Вот... А потом, как уже говорилось, поступили шифровки, и все пришло в движение, в городишке оставался только тот самый батальон, что ворвался в него первым, а все остальные лихорадочно грузились и уносились на полной скорости: штаб дивизии, и связисты, и броневики, и авторемонтные летучки...
И, разумеется, "виллис" с нашей четверкой.
Они никогда больше не вернулись в тот городок - с какой стати?

Одессит погиб в Праге в первой половине мая сорок пятого - какая-то операция, о сути которой Капитан ни словечком не упомянул даже через сорок лет. Студент, к удивлению многих, кто его знал, в том числе и Капитана, в армии остался насовсем, когда Капитан с ним случайно пересекся осенью пятьдесят девятого, все еще служил в той самой системе, будучи полковником.
Сам Капитан, так уж получилось, в системе не остался. После войны, демобилизовавшись в ноябре сорок шестого, закончил сугубо технический институт (правда, строил объекты чересчур специфические, о которых мы здесь особо распространяться не будем).
Я о нем ничего не слышал лет пятнадцать, представления не имею, жив он или нет. Мужик вообще-то был крепкий. В свое время он мне подарил одну из фотографий Ютты - из прихваченного на память при отъезде семейного альбома.
Ей тогда было лет четырнадцать. Симпатичная лялечка в форменной майке "Гитлерюгенд". Вообще-то это не доказательство. Нет никаких доказательств, что именно эту девочку звали Ютта, что именно с ней все это произошло, что все это произошло на самом деле.
Вот только я прекрасно помню, какое у него было лицо, когда он смотрел в прошлое, сквозь меня, сквозь все окружающее. Черт его знает, конечно, но с такими лицами не травят байки.
Был у Гамлета друг Горацио, и однажды сказал ему Гамлет...

Это сообщение отредактировал beast666 - 31.12.2013 - 17:20

Лишь земля и небо...

Я, знаете, много размышлял над сутью Необыкновенного, достаточно было времени, особенно на пенсии. И вот что я сформулировал, ни для какой науки, разумеется, исключительно для себя... Необыкновенное - это обязательно необъяснимое.
Постараюсь пояснить. Мне кажется, в категорию "необыкновенного" чохом запихивают все, что попало. То, что, строго говоря, необыкновенным вовсе не является. Вот возьмите рассказы про нечистую силу...
Нет, я не говорю, что верю в нечистую силу.
И не говорю, что не верю. Кто ее знает... Я сам не сталкивался. И не было надежных источников, чьим сообщениям я мог бы безоговорочно доверять....
Тут дело в другом. Нечистую силу можно объяснить. Если она существует, заранее известно, кто она такая - "нечистая сила".
Черти там, лешие, русалки, колдуны... Существует она на самом деле или нет, или она - сказочный персонаж, в любом случае про нее заранее известно: что она либо реальная нечисть, либо сказочный персонаж.
И с лохнесским чудовищем все обстоит точно так же. Если оно есть, оно - какой-нибудь динозавр. Если его нет, оно - вранье. И динозавр, и вранье, можно сказать, четко определимые категории. Четко объяснимые. И так далее, что ни возьми...
Разве это необыкновенное? Про нечистую силу рассказывают сотни лет, про "летающие тарелки" - поменьше, но тоже есть сотни свидетелей. Сотни.
А настоящее Необычайное, по моему глубокому убеждению, - это нечто, объяснения не имеющее вообще... Ни тени объяснения. Я вам расскажу один случай, и вы, может, согласитесь...
Это было в сорок первом, поздней осенью, то ли в сентябре, то ли начинался уже октябрь. Наш батальон вывели в лагерь.., как бы выразиться обтекаемее? В нескольких десятках километров, а то и побольше, примерно на северо-восток от Москвы. В малонаселенные места. Если прикинуть, ближе скорее к Ленинграду, чем к Москве...
Это были войска НКВД, конечно. Батальон войск НКВД. Я тогда командовал ротой. Люди были молодец к молодцу - спецподбор, подготовочка, особые нормы снабжения и вооружения.
Нет, ничего общего с конвойными войсками. Конвой есть конвой, а мы были - именно что войска.
Знаете, сколько наших сражалось под Москвой?
Многие полки и дивизии. Это лысый кукурузник потом повелел считать, будто столицу отстояли исключительно армейцы, а на самом-то деле...
Ладно, не будем уклоняться от темы. Я тогда командовал ротой. Однако задачу до нас, командиров рот, так и не довели. Более того, у меня тогда - и не только у меня - создалось впечатление, что задачу не довели и до командира батальона. Очень может быть - в свете последующего.
Одним словом, нам приказали встать лагерем.
Ничего не скажешь, организовано все было отлично, как у нас умели: палатки, полевые кухни, все службы обеспечения развернуты, вплоть до парикмахерской...
Места, повторяю, вокруг раскинулись малообитаемые. Леса да болота. И жили мы в этом лагере то ли шестнадцать, то ли восемнадцать дней.
Точно не помню. Помню, что гораздо больше двух недель, но меньше трех. Не суть важно.
Слухи, как водится, ползали самые дурацкие и разнообразные - что нас собираются забросить в финский тыл, или переучить на воздушных десантников, или что сюда якобы должен прилететь на дальнем бомбардировщике какой-то фельдмаршал из Англии, чтобы встретиться с Молотовым, а мы, соответственно, будем охранять... Обычное дело. Когда военные люди так долго сидят без дела, и вдобавок задача не доведена, начинают кружить самые бредовые выдумки... Начальство к такому относится спокойно: лишь бы не наблюдалось идейно невыдержанных высказываний, а что до остального - чем бы дитя ни тешилось...
Однако меры принимали, конечно. Устраивали и строевые занятия, и сборку-разборку оружия на время, а через день роты отправляли на детальное прочесывание окружающей местности. Не потому, что всерьез кого-то искали - есть детали, по которым опытный человек сразу определит, что это не более чем лекарство от безделья... Кончилось все тем, что мы окрестности изучили настолько хорошо, что могли, пожалуй, и с завязанными глазами ориентироваться...
А потом, во второй половине дня, это беззаботное житье кончилось - резко...
Приехал.., ну, скажем так, вышестоящий начальник. Очень вышестоящий, со звездами в петлицах. Кто конкретно, не так уж и важно - у меня порой возникает такое подозрение, что и до него самого довели только часть задачи...
С ним приехали еще несколько. Он собрал нас, командиров, и провел инструктаж. К каждому, начиная от комбата и кончая даже командирами взводов, приставлялся один из этих новоприбывших. Он всякому из нас, когда настанет условленный момент, должен был поставить задачу.
Вот это нам всем решительно не понравилось.
Вслух, понятно, никто не жаловался, но ясно было, что у каждого глубоко запрятана обида. Мы как-никак были не красноармейцы-первогодки, а кадровые и сто раз проверенные командиры войск НКВД. Нам можно бы было оказать и побольше доверия...
Но ничего не поделаешь, приказ есть приказ.
Как они выглядели? Приставленные? Да обыкновенно. Ни у одного мы так и не увидели знаков различия - они все были в форменных кожаных плащах, застегнутых наглухо. Такой плащ наглухо застегивался под горлом на крючок и петлю, так что петлиц совершенно не видно. Но это были офицеры, точно. Командиры, как тогда говорилось - офицеры появились позже, после известных приказов Верховного... Командиры, несомненно. Бриджи были не красноармейские, а командирские, с кантом, плюс - материал, покрой... Командиры. Они и держались, как командиры - такие вещи чувствуешь, если достаточно долго прослужил. Фуражки у них были наши - краповый околыш, синий верх, малиновый кант...
Ближе к вечеру появилась пехота на грузовиках. Обычная армейская пехота. Много пехоты.
Их выстраивали в оцепление примерно в километре вокруг нашего расположения, и это оцепление должно было охватить значительное пространство. Мы с ними никоим образом не контактировали - они, не приближаясь, сразу начали устанавливать оцепление.
Потом в оцепление велели встать и нашим - кроме моей роты. Получилось двойное кольцо - вокруг пустого пространства диаметров примерно километр. Ничего там не было - лесочек да прогалина, мы же эти места излазили вдоль и поперек, прочесывали столько раз...
А моя рота располагалась внутри. Вместе с приставленными - так их будет правильнее всего называть, поскольку в уставах не прописаны те функции, что они исполняли...
Потом приехал грузовик. И шофер, и двое в кузове были точно такие же - в кожаных плащах, застегнутых так, что петлиц не видно, в наших фуражках, в командирских бриджах и командирских хромовых сапогах. Что интересно, у одного из тех, в кузове, были шпоры. Значит, ему по штату полагалась верховая лошадь.
Оказалось, все до одной винтовки следовало составить в пирамиду на значительном отдалении, и там же нам, командирам, сложить кобуры с пистолетами. А взамен всем выдали шашки - самые обыкновенные. Не знаю, как было у остальных, а моя была двадцать девятого года выпуска, я видел дату на клинке. Шашки были без ножен, они в кузове так и лежали аккуратными связками. Новехонькие, начищенные, заточенные - сразу видно, за холодным оружием ухаживали.
Приставленные проинструктировали. По команде, поданной в надлежащий момент, шашки следовало всем до одного взять определенным образом... Знаете позицию "шашки подвысь"?
Клинок располагается в согнутой в локте правой руке так, что лезвие расположено плашмя по от-, ношению к лицу. Только эта позиция несколько отличалась. Шашка располагалась плашмя, но рука должна быть прижата к правой стороне груди, и клинок, соответственно, чуть отклонен вперед от воображаемой линии, проходящей через макушку к пяткам.
Мы потренировались. Дело было нехитрое.
Потом нас проинструктировали, что рота должна разместиться идеальным квадратом. Мы и разместились. И комбат, и приставленные - все встали в шеренги.
Около получаса мы так и оставались в строю при команде "Вольно". Когда почти уже стемнело, оцепление в одном месте разомкнулось, и внутрь прошли машины. Две "эмки" - но не обычных, а повышенной проходимости. Кузов у них был более поднят над осями по сравнению с обычными. Черные "эмки". Кто сидел внутри, мы не видели, становилось все темнее.
За "эмками" прошли бронеавтомобили - БАдесятые, пять штук. Это серьезная машина, чтоб вы знали. Пушка-сорокапятка и два пулемета.
Артиллерия с ними, конечно, справлялась легко, но вот если они действовали против врага, вооруженного лишь легким стрелковым - получалась мясорубка...
Пропустив машины, оцепление вновь сомкнулось. Кортеж прошел примерно в самый центр круга, погасил фары. Правда, видно было, что они там курят. Огонек папиросы в темноте видно далеко.
Вскоре поступила та команда, о которой предупреждали. Совершенно не уставная: "Шашки в позицию!" Мы встали, как инструктировали. Рота располагалась лицом к центру, понятно.
Какое-то время ничего не происходило. Потом...
Над прогалиной, довольно высоко, стали вспыхивать огни - крупные, зеленые, сочно-зеленые, если можно так выразиться. Более десятка, на разной высоте. Они, медленно опускались к земле и гасли вмиг, словно выключатель поворачивали, еще довольно высоко над землей. Что интересно - они были очень яркие, но совершенно не освещали землю, машины, людей. Ничего не было видно, как стояла темень, так и стояла. На осветительные ракеты эти огни не походили совершенно. Абсолютно ничего общего.
Было несколько.., серий, так, пожалуй, можно выразиться. Пять или шесть. Всегда одно и то же: на разной высоте зажигаются более десяти огней, медленно опускаются - такое впечатление, одни быстрее других, и каждый раз разные - и гаснут примерно на определенной высоте.
Потом они погасли. Раздалось пять или шесть хлопков - вроде бы над прогалиной, в воздухе. Это нисколько не походило ни на выстрелы, ни на разрывы, ни на выхлопы автомобильных двигателей. Резкие, звонкие хлопки.
Больше всего походило на то, как если бы лопался огромный воздушный шарик. Хлоп! Хлоп!
Хлоп! Словно огромной иголкой протыкали воздушный шарик.
Через какое-то время в воздухе появились полосы. Такие яркие, словно бы огненные, но не ослепляющие, бледно-золотистые. Знаете, как бывает, когда в полной темноте крутишь зажженной папиросой? Получается круг. Вот и здесь было почти то же самое - нерегулярные восьмерки, зигзаги, устойчивые дуги. Если папироса будет диаметром с железнодорожную цистерну, примерно такой след и получится...
Потом пропали и они. И прямо с земли стала подниматься вертикальная ниточка света. Не луч прожектора, никоим образом - вот именно что ниточка - тонюхонькая, пронзительно-синяя.
Вытягивалась все выше, выше, выше... На высоте нескольких десятков метров вдруг ее кончик разбух, расплылся тем же пронзительно-синим шаром, шар разбухал, разбухал... Нет, не с чем было сравнивать по масштабу.
И вдруг - дзззыыынннь... Словно оборвали огромную гитарную струну. Ниточка погасла, и очень интересно погасла - снизу вверх, словно втягивалась в шар, а там и шар исчез. Р-раз - и его уже нету...
Через несколько минут там, в середине, взлетела самая обыкновенная сигнальная ракета, зеленая, и приставленный дал команду опустить шашки, стоять вольно. Оцепление опять разомкнулось, и машины проехали мимо нас в обратную сторону. Сколько приехало, столько и уехало - две "эмки" и пять бронеавтомобилей.
Ну а потом... Потом как-то так стало ясно, что все напрочь окончилось. Шашки велели сдать, их теперь швыряли в кузов просто так, навалом. Грузовик уехал, за приставленными пришли две машины. А ближе к полуночи приехали грузовики и за нами.
И - все. Вся история. Через неделю нас форменным образом разбросали - по разным частям.
Полное впечатление, что весь батальон по человечку распределили по самым разным частям. Я больше года не видел никого из сослуживцев, ни командиров, ни рядовых - только начиная с зимы сорок второго начал иногда пересекаться то с одним, то с другим, бывают такие встречи на войне...
Вот и вся история, понимаете? Прошло сорок лет, а я обо всем этом знаю только то, что тогда видел сам... Вот вам натуральнейшее Необычайное... А вы говорите - инопланетяне, черти...
Знали б вы, какое бешенство иногда подступает - хоть на стену лезь. Из-за этой самой полной и законченной непонятности. Я все от начала и до конца видел своими глазами - но как тогда ни черта не понимал, так и теперь не понимаю ни хрена, что же мы тогда видели, несколько сотен человек.
Я вас умоляю, не надо скороспелых версий!
Извините, но что, вам может вот так, смаху прийти в голову такого, чего бы мне не пришло за сорок лет? Молчите, а? То-то...
Испытания нового оружия? Ну да. Первое, что приходит в голову. А где, простите, установка, агрегат, стрелялка или что оно там? Ну, вы понимаете мою мысль... Где устройстве?. Прежде, до появления машин, там ничего такого не имелось, ни на прогалине, ни в окрестностях - мы ж их облазили на сто кругов, ручаться можно, не было там никаких подземных казематов, ничего подобного. С собой привезли? В машине, в портфельчике, на коленях? Ох, не знаю... Совершенно не могу поверить, чтобы в сорок первом имелся, пусть и засекреченный, подобный компактный прибор, способный выделывать подобные сетевые эффекты. Не тот уровень техники.
Ну да, ну конечно! Марсиане, ага! Инопланетяне. Засекреченный отдел наркомата установил связь с инопланетянами, и прилетала та самая пресловутая Стрелка...
Вот это уже больше похоже на версию. Только - похоже. Как человек военный, не могу согласиться. Предположим, я встречаю эту самую летающую тарелку, жду подвоха, а потому заранее подтягиваю к месту встречи военную технику...
Так вот, ничего похожего! Даже Лейтенант, если он достаточно опытный, поступит иначе: не потащит на ту прогалину пяток броневиков, где они в самой точке приземления будут как на ладони, открытые любому инопланетному обстрелу... Нет уж! Поставит в отдалении артиллерийские батареи, бронетехнику если и пригонит, то опять-таки расположит на достаточном отдалении, чтобы при нужде могла действовать не только огнем, но и маневром. Все это - задачка на уровне командира взвода, если он кадровый, опытный. А эту операцию, надо полагать, планировали ба-альшие генералы... Нет, и это не версия.
Зачем у нас отобрали огнестрельное оружие и выдали шашки? С марсианами воевать? Не смешите! И зачем с шашками нужно было стоять именно в такой позиции? И что это были за огни? И почему синяя ниточка тянулась с земли, а огни, наоборот, спускались с неба?
Я и голову ломать больше не хочу Я ее столько лет ломал, надоело... Объяснений нет ни малейших.
А ведь они должны быть, мать их так! Должны! Кто-то знает все до мельчайших подробностей, вот только кто? Каждая подробность, каждая деталь, каждая сцена имеет свой глубокий смысл, тут и сомневаться нечего. Вот только - какой?
Что это вообще было такое? Ни малейшего объяснения...
Понимаете теперь, что такое настоящее Необыкновенное? Вот именно так оно и выглядит.
И самое поганое, что все это - было. Именно так, как я вам рассказал... В точности.
Вот что это было? И знает же кто-то...

Хотите, доктор, подвезу?

Случилось это в октябре сорок первого - мы тогда все еще отступали.
Я тогда была в звании военврача третьего ранга. Это означало одну шпалу на петлицах и соответствовало званию армейского Капитана. Система такая продержалась до сорок третьего, когда ввели погоны, и мы стали именоваться иначе:
Капитан медицинской службы, майор. - ., и так далее. Только погоны у медиков были поуже, чем у остальных. Но это, наверное, неинтересно?
Порядок тогда был такой, что командиры должны были дежурить на КП дивизии. Уже не помню, что было написано насчет этого в уставах, но это наверняка тоже неинтересно. Я просто хочу пояснить, почему оказалась в тот день на КП дивизии - дежурила в свой черед.
Отдежурив, возвращалась в медсанбат примерно в час дня. От КП до медсанбата, до окраины деревни, было километров пять с небольшим, дорога одна, не петляла, так что при всем желании заблудиться невозможно. Справа тянулось редколесье, слева - болото. Стоял октябрь, я уже говорила, но погода выдалась теплая, ясная. Я специально подчеркиваю: все произошло в час дня, при ясном небе. Это мне до сих пор.., ну, не то чтобы не дает покоя, но кажется каким-то не правильным. Мне всегда казалось: уж если такое бывает на самом деле, то они.., ну, эти... Словом, им как бы полагается появляться после полуночи, в сумерках, об этом столько написано... Так вроде бы полагается?
От КП я отошла примерно на километр, когда услышала сзади машину, а вскоре она меня и догнала: обычный "козлик", то есть легковой "газик" повышенной проходимости. "Виллисов" мы тогда еще и в глаза не видели, их стали привозить позже.
Я сошла с колеи на обочину - колея была узкая. Машина остановилась. В ней был только водитель - прекрасно помню, с треугольничками в петлицах и пехотными эмблемами. Вот сколько точно было треугольничков, как-то не вглядывалась.
Лицо... Обыкновенное, знаете. Типичная, как принято говорить, простецкая физиономия, славянская. Такой, как бы поточнее.., из весельчаков и балагуров. "Подывыся, дивчина, який я моторный". Отнюдь не первый парень на деревне - просто веселый и незатейливый. Вот, кстати, что любопытно, хотя и не имеет отношения к той истории: именно из ребят с такими лицами с равным успехом получались и настоящие герои, и последние шкуры. Но это не имеет отношения к той истории... В общем, лицо у него было простое, типичное, располагающее. Улыбка хорошая, белозубая, и все зубы - здоровые, белые, отличные, хоть колючую проволоку перекусывай, как кто-то любил выражаться. Наверное, я тогда чисто профессионально обратила внимание на зубы - у нас на факультете была и стоматология, основы...
Вот... Он улыбнулся этак открыто, беззаботно и спросил совершенно непринужденно:
- В расположение, доктор?
Я его не помнила, но подумала, что он мог меня где-то видеть прежде. Или попросту проявил солдатскую смекалку: знал, что в деревне, на окраине, стоит медсанбат, и куда же еще шагать врачу, как не туда? Петлицы у меня были, естественно, медицинские. Одна шпала - это уже не военфельдшер, это уже доктор, то есть военврач...
Я в ответ.., не то чтобы кивнула - так неопределенно пожала плечами. Все же какая-никакая, а военная тайна - расположение отдельно взятого воинского подразделения, то есть медсанбата. Тогда с секретностью было строго, все уши прожужжали, да и основания были, нельзя все списывать на время и шпиономанию. Да что там далеко ходить, моим девчонкам пришлось однажды перевязывать самого настоящего диверсанта, немца, не русского предателя. Руку ему прострелили особисты, когда брали...
Шофер покивал, с понимающим видом, потом сказал:
- Садитесь, доктор, довезем в лучшем виде.
Или как-то иначе он выразился? В общем, сказал какую-то банальность - но не пошлость, нет, какую-то банальную прибаутку: мол, доставим в лучшем виде, домчим с ветерком и колокольцами...
Я собиралась к нему сесть, не особенно и раздумывая. Не хотелось тащиться пешком в такую даль. И подозрений на его счет у меня, в общем, не имелось. Завезти меня куда-нибудь не в ту сторону он не мог - дорога, повторяю, была одна-единственная, тянулась вдоль болота. Развед группы немцев, что приходили с той стороны за "языком", вели себя иначе - никто из них не стал бы в одиночку раскатывать на машине средь бела дня. Служила я почти год, была обстрелянной в самом прямом смысле. В кобуре у меня был ТТ. Словом, никакой опасности.
И ведь так бы я к нему и села! Знаете, что помешало? Шлевка. Шлевки - это две кожаных пегли, на которых кобура подвешивается к ремню. На одной у меня распоролся шов, я давно заметила, но все не собралась починить - и как раз когда я шагнула к машине, шов разошелся окончательно, кобура вдруг провисла на одной петле, в первую секунду показалось, что кобура вообще оторвалась и падает...
Я, чисто машинально, схватилась за нее, посмотрела на ремень. И, так уж получилось, видела теперь водителя как бы искоса, краем глаза, боковым зрением.
Это был уже совсем другой человек. Пожалуй, и не человек вовсе.
Зрачки у него стали вертикальные, как у кошки. У людей таких не бывает. И зубы теперь были какие-то другие. Не клыки, нет, но... Не могу вам вразумительно объяснить, в чем была странность, но в тот миг мне стало совершенно ясно, что зубы у него не те, не человеческие. И с лицом что-то не в порядке: все на месте, но пропорции изменились как-то вовсе уж не правильно. Лицевой угол, челюсти, нос - все стало не правильное. Был румяный, щекастый, а стал похож на череп. Будто череп, обтянутый чем-то вроде кожи - желтоватой, сухой, не скучной человеческой кожей, а именно подобием кожи.
Это была тварь, вот что я вмиг поняла, и лучше объяснить не умею даже сегодня, через столько лет. Не человек вовсе. Чужая, непонятная тварь.
Я шарахнулась, моментально, подальше. Сработал какой-то инстинкт. Схватилась за кобуру, не мешкая, опять-таки инстинктивно, стала дергать клапан, и ремешок, как назло, заело...
А он... Я его теперь видела словно бы прежним - но не совсем. Вроде бы прежний незатейливый парнишка, но сквозь старое лицо что-то как бы проглядывало. То самое, что я видела краем глаза.
Он, видимо, сориентировался - почти моментально. Понял, что я его раскусила. Лицо у него исказилось совсем не по-человечески, прошипел что-то вроде:
- Ишшшь-ты...
Я его интонацию в жизни не смогу повторить.
Это уже был не человеческий голос - но и не звериный звук. Просто... Что-то настолько другое, не знаю, как и описать... Тварь прошипела - разочарованно, зло, с нешуточной досадой, что у нее сорвалось'.
- Ишшшь-ты...
Я все еще дергала кобуру, отбежала еще дальше, а он вдруг рванул машину с места. Даже не пытался на меня наброситься. Рванул с места, моментально исчез из виду - дорога была не прямая, выгибалась то так, то этак, машина в несколько секунд исчезла за поворотом...
Пистолет я наконец выдернула, загнала патрон в ствол, только никого уже не было. Так и стояла с ТТ в руке. Тишина, солнышко, безлюдье полное, и меня колотит крупной дрожью...
Ну, понемножку успокоилась, стала рассуждать уже совершенно спокойно.
И что теперь прикажете делать? Возвращаться на КП и там все рассказать, попросить, чтобы меня свезли в медсанбат? Рассказать, что вместо шофера за рулем "козлика" сидела какая-то тварь?
Вы бы на их месте отнеслись серьезно к подобному рассказу? То-то. Подумали бы, что у докторши, вульгарно выражаясь, у самой шарики заехали за ролики (бытовало тогда такое выражение).
На войне с людьми это случается...
Словом, я постояла-постояла, собралась с духом - и пошла дальше, прямехонько в медсанбат.
Пистолет, правда, так и не спрятала, держала в руке со снятым предохранителем. Только ни этого, ни машины так больше и не увидела, добралась до окраины деревни без малейших приключений. Спросила у часового, не проезжал ли "козлик" с белобрысым таким пареньком за рулем.
Оказалось, проезжал. Часовой его, понятное дело, останавливать не стал - он же не в расположение медсанбата ехал, а мимо...
Вот такая история. Я была девушка городская, с высшим образованием, из интеллигентной семьи. Дома у нас никто и никогда не интересовался таким - чертовщиной, мистикой, фольклором. Никаких верующих бабушек, никаких вечерних рассказов в духе "Вечеров на хуторе близ Диканьки". "Вечера" - это было совсем другое, классика, литературный вымысел. А сама я была, естественно, комсомолкой, твердокаменной материалисткой. Как писал кто-то - воспитана временем и страной...
Но это со мной приключилось на самом деле, честное слово! Это была тварь в человеческом облике. Оборотень. Знаете, я и тогда была твердо уверена, и теперь стою на том же: если бы я все же села в машину, к этому - там бы мне и конец. Потому что оно охотилось. Не могу объяснить, почему, но я это знаю совершенно точно.
Оно охотилось на людей, на одинокого прохожего. Там бы мне и конец. Не знаю, почему оно не выскочило из машины, не бросилось на меня. Не берусь гадать. Да, я где-то читала впоследствии, гораздо позже - именно так, боковым зрением, глядя не прямо, и можно увидеть истинный облик какой-нибудь нечисти. Так в народе считают.
И ведь оказалось, все правильно!
Исчезали ли люди из расположения дивизии?
В тех местах? Ну разумеется, случалось. На войне это бывает не так уж редко и официально именуется "пропал без вести", о чем родным отсылается соответствующее извещение. Мало ли что... Одного уволокла неприятельская разведка, другой попросту дезертировал, третий наступил на мину, и его разнесло в мелкие клочки. Всегда находились разумные, привычные объяснения. Чтобы предполагать нечто подобное моему случаю, нужно испытать это самому, а такое, к частью, случается довольно редко. Я в жизни не слышала от людей ничего подобного, никаких историй о встречах с чем-то подобным.., а впрочем, я и сама до-олго никому не рассказывала. Такие вещи человек обычно держит в себе, нет ведь ни доказательств, ни улик.
Но это было со мной, чем хотите клянусь...

Настырный мадьяр

Сержант застрелил венгра. Всадил в него длинную очередь из ППШ шагов с десяти.
Событие было не бог весть какое, не вызвавшее, если честно, ровным счетом никаких эмоций. Сержант воевал давненько, с сорок второго, то есть два с лишним года, и на счету у него было немало вражья - немцы, румыны, уже здесь - парочка венгров, еще до этого, нынешнего.
Не безоружного шлепнул, в конце-то концов, и уж безусловно не мирного жителя - венгр был военный, в полной форме, в каске, с автоматом, не цветочки робирать вышел, не прохлаждаться...
Наши брали небольшой городок на самой границе с Австрией. Немцы отступали, Венгрию они уже потеряли, и ловить им тут было нечего. Венгры тоже уже выдохлись - но вот местные партийцы еще кое-где пытались сопротивляться.
Выскочивший на сержанта мадьяр был как раз партийным, судя по повязке со скрещенными стрелами на рукаве - салашисты долбанные, ничего удивительного, уже законы, бивали... Упрямый, как все фашисты. Вылетел из-за угла, вскинул автомат здешнего производства, судя по перекосившемуся лицу, собирался рубануть по сержанту очередь решительно и всерьез.
Ну, а сержант опередил. Для него это был далеко не первый уличный бой. Мадьяр завалился на кучу кирпича возле угла полуразрушенного дома, чуть-чуть подергался и кончился. Убедившись в этом быстрым опытным взглядом, сержант махнул своим, и они бросились дальше, к окраине.
Но этот "стрелочник" оказался последним.
Больше сопротивления они нигде не встретили, городок был взят окончательно, и войска принялись в нем осваиваться.
А с темнотой - началось...
На ночлег взвод расположился в каком-то складе, капитальном строении с крохотными окнами в решетках. Венгерского никто не знал, но, судя по большим аляповатым вывескам и тому, что склад примыкал к домику, который определенно был магазином, принадлежала эта хоромина какому-то торговцу не из мелких. Грустно только, что и в магазине, и на складе было хоть шаром покати - не нашлось ничего, подходившего бы под категорию полезных в хозяйстве военных трофеев. И бесполезных тоже не было - лабаз, такое впечатление, вымели под метелку. Быть может, отступавшие немцы постарались, движимые тем же хозяйственным рефлексом. На складе все еще стоял слабый, но стойкий запах колбасы, копченостей и еще чего-то съестного - а мимо таких вещей ни один расторопный солдат любой армии ни за что не пройдет...
Ночью сержант проснулся оттого, что в ноздри настойчиво лез другой запах, гораздо более неприятный, насквозь знакомый - душный, сладковатый запашок разложения.
Он открыл глаза. Непонятно было, как это получается, что он видит окружающее, что твоя кошка - внутри огромной коробки с парой крохотных окошечек под самым потолком должно быть темно, как в погребе. И все же он отчетливо видел, что рядом вместо Васьки Кондакова лежит давешний мадьяр, и не просто лежит, а поглядывает. Лицо у него было определенно неживое - этакой восковой белизны, стянутое гримасой, рот приоткрыт, да так и застыл - но глаза смотрели, как живые. Воняя знакомым запашком начинавшегося разложения, венгр явственно издал звук, что-то вроде: "Хыр-хыр-хыр".
Это был никакой не кошмар. Слишком реально бил в нос запах, и покрытый шинелью дощатый пол был жестким, пыльным, и все прочее, абсолютно все, свидетельствовало, что это не сон...
Сержант заорал - чисто машинально. Поднялись две-три головы и тут же упали, никто не проснулся, привыкли, каждую ночь кто-нибудь вот так да орал во сне...
Однако сам сержант не просыпался - а значит, и не спал вовсе, и покойничек в том самом мундире, с фашистскими стрелами на рукаве, со знакомой рожей, ухоженными усиками лежал рядом, все так же издавая свое "хыр-хыр-хыр"...
Здесь был даже не страх, а что-то другое - быть может, ощущение острой не правильности момента. Сержант в жизни с таким не сталкивался, не верил ни в какую загробную жизнь и бродящих ночами мертвецов. Однако дохлый мадьяр был здесь, совсем рядом, лежал, таращился и хыркал...
Сержант осторожненько приподнялся, переступая меж лежащими, отступил бочком-бочком, отошел в угол. Старательно пытался себе внушить, что все это ему только мерещится, бывает такое из-за расстроенных нервов. Закрыл глаза, прилег на свободное местечко, прижался к стене и попытался задремать.
Очень быстро ноздри вновь ощутили противный запашок, и рядом послышалось: "Хыр-хыр-хыр"... Покойный опять был тут. Лежал, таращился в лицо и издавал прежние звуки, то ли хрюкал, то ли фыркал. Сержант крепко зажмурился, надеясь, что как-нибудь само собой обойдется. Время шло. Мертвец так его и не коснулся, и на том спасибо - но его присутствие чувствовалось совсем рядом: окоченевшее, распространявшее холодок тело - или только казалось, что веет этот холодок? - запах, хорканье...
Сержант вскочил и решительно вышел во двор, под звезды. Видно было неподалеку бдительно прохаживавшегося часового. Достав кисет, сержант проворно, на ощупь свернул себе цигарку.
Высек огонь, припалил, затянулся.
Рядом послышалось хорканье, потянуло тлением. Чертов мадьяр торчал рядом, у самого плеча, фыркая и таращась. Часовой смотрел прямо на них, но никак не реагировал - и сержант понял, что тот не видит странного гостя...
Так и прошло несколько часов до рассвета - когда сержант уходил внутрь, ложился и пытался задремать, мадьяр возникал рядом, укладывался - непонятно, как он оказывался меж сержантом и его соседом - и снова начиналось фырканье.
Когда сержант выходил на свежий воздух, покойник очень быстро появлялся рядом...
К утру он как-то незаметно улетучился. Выспаться сержант, как легко догадаться, не смог совершенно. День прошел кое-как, в обычных заботах командира отделения в только что взятом неприятельском городе.
Ночью сержант добровольно напросился в караул, сославшись на бессонницу и на то, что выспался днем.
С темнотой мадьяр опять возник неведомо откуда. Повернувшись, сержант обнаружил его прямо перед собой. На бледной роже появились темные пятна, как и следовало ожидать, кожу еще больше свело, так что рот кривился в застывшем оскале - одним словом, мертвец прошел следующую стадию разложения.
И, пока сержант прохаживался вправо-влево - шагов двадцать в одну сторону, шагов двадцать в другую - венгр таскался за ним, как приклеенный. Все так же тянул свое дурацкое "Хыр-хыр-хыр", придвигаясь почти вплотную, но не касаясь.
Он вовсе не был полупрозрачным видением, он выглядел вполне реальным, разлагающимся помаленьку мертвецом - только этот мертвец вместо того, чтобы лежать смирнехонько, вторую ночь таскался за тем, кто его застрелил, чуть ли не наступал на пятки...
Сержант уже не боялся. Он попросту был злой, как черт. Раздражало его как раз то, что покойник ничего не предпринимал - не пытался сгрести за горло окостеневшей рукой, не проявлял никакой агрессии, вообще не прикасался. Торчал рядом, таращился неотрывно и тянул свое "хыр-хыр-хыр".
Под утро он опять как-то незаметно пропал.
На третью ночь снова заявился, пристроился к лежащему, еще более обезображенный, еще сильнее воняющий... В эту ночь смертельно уставший сержант смог все же уснуть. Спал урывками, видел короткие, какие-то дерганые сны. Просыпался то и дело, вдыхал трупную вонь, слышал хорканье... Проснулся с рассветом совершенно разбитый.
Поделиться своим несчастьем он ни с кем не решался. Кто бы ему поверил? Никто ведь, кроме него самого, ночного гостя не видел. Деваться было некуда - они так и обитали в том складе.
Краем уха сержант слышал, конечно, что подобных гостей испокон веков отгоняли молитвой либо наговорами - но, человек сугубо атеистический, он не знал молитв. И уж тем более наговоров.
Вырос он в небольшом уральском городке, в рабочей семье, не имевшей никаких родственников в деревне, а ведь давно известно, что в городах знатоки заговоров, наговоров и прочей чернокнижной премудрости попадаются крайне редко, если они и есть, шифруются надежно. В деревне таких, ходили слухи, вроде бы побольше, даже несмотря на двадцать с лишним лет Советской власти - но не поедешь же в деревню их искать, даже если возникла такая житейская необходимость...
Одним словом, сержант превосходно понимал, что совета, помощи и поддержки ему отыскать негде. Не к политруку же идти, не жаловаться, что убитый им фашистюга вопреки твердым установкам марксистско-ленинского мировоззрения три ночи подряд не дает покоя некрещеному советскому воину, кандидату в члены ВКП/б/... Вряд ли политрук мог бы чем-то помочь.
Хорошо еще, на четвертый день их подняли по тревоге и передислоцировали в другой городок, километрах в десяти западнее. Вот там чертов мадьяр уже не появлялся. Никогда.
Сержант клялся и божился, что все с ним произошло на самом деле. Больше всего, даже спустя многие годы, его бесило то, что он не мог понять: почему вдруг? Ему и до того венгра приходилось убивать врагов, да и после на его счету появилось еще с десяток - но ни один из них, ни до, ни после, не тревожил по ночам.
А вот этот усатый фашистюга, чтоб ему ни дна, ни покрышки, отчего-то повадился беспокоить по ночам, и объяснения этому решительно не имелось. Ни материалистического, ни какого-либо иного. Случилось так однажды, вот и все...

Охотничий трофей

Весной сорок пятого наш артиллерийский полк действовал в Восточной Пруссии.
Однажды мы разместили пушки в саду какого-то поместья. Все обитатели дома давно сбежали, там не было ни души. И мы, несколько офицеров, пользуясь свободной минуткой, пошли посмотреть дворец. Не из одного только любопытства - неизвестно еще было точно, пойдем мы дальше или остановился там на какое-то время. Следовательно, нужно было посмотреть, как и где разместить личный состав в случае второго варианта.
Дворец был трехэтажный... Впрочем, следует оговориться: это тогда нам, молодым - кто из деревни, кто из коммуналки - дом казался самым настоящим дворцом. Впоследствии я просматривал книги, смотрел фильмы... Теперь-то можно с уверенностью сказать, что никакой это был не дворец, просто-напросто средней руки особняк.
Возможно, хозяин был даже не титулованным, не генералом. Помещик, и не самый зажиточный.
Но тогда мы впервые оказались за границей, ничего толком не видели, и дом нам казался дворцом. Кто-то припомнил слова Остапа Бендера: предводитель команчей жил в пошлой роскоши...
Быть может, и не было там особенной роскоши, но, в любом случае, трехэтажный домина был обставлен с размахом и на совесть: старинная мебель, картины, всякие безделушки... Комнаты мы осматривали бегло, а вот в зале на втором этаже надолго задержались.
Нашлось на что посмотреть. Сразу становилось ясно при всей нашей тогдашней неотесанности, что это был зал охотничьих трофеев, причем накопленных еще хозяйскими предками. Стояли там и чучела, на стенах висели головы - олени, серны, еще какая-то животина - было много охотничьего оружия, в том числе и очень старого.
Вплоть до кремневых ружей и пик.
А вдоль двух стен тянулись аккуратные, красивые стеклянные витрины в железной отделке. Там уже лежали не чучела и головы, а черепа: как всевозможных оленей и быков, судя по рогам, так и хищников - уж их-то по клыкам с травоядными не перепутаешь...
Кому-то пришло в голову, что объяснение тут простое. Чучела со временем портятся, мех с шерстью рано или поздно придут в негодность, вот хозяин в своем домашнем музее и оставил от трофеев его дедов-прадедов одни черепа. Уж черепа-то - надолго.
Так и оказалось. Над каждым экспонатом была приспособлена аккуратная бронзовая табличка, фасонная, затейливая, и на ней было что-то подробно изложено по-немецки, причем, естественно, готикой. Прочитать мы ничего не смогли. Немецкий все знали с грехом пополам на разговорном уровне - сотня самых необходимых слов, а то и поменьше. Профессионального знатока, переводчика среди нас не оказалось. А готический шрифт - штука весьма заковыристая. Если тебя не учили его понимать, ни за что не догадаешься, какая это обозначена буква. Иногда дело было в самых мелких отличиях.
Но даты там были обозначены нормальными, арабскими цифрами. На каждой табличке. Тут уж никаких загадок. Число, месяц и год. Иногда, впрочем - только месяц и год, а иногда - только год. Видимо, деды-прадеды не всегда вели подробные записи, ограничивались годом.
Так вот, там попадались даты из девятнадцатого века и даже из восемнадцатого. Мы догадались правильно. За двести лет любое чучело придет в неприглядный вид, гораздо рациональнее вот так вот положить в витрину череп...
Очень старые черепа, пожелтевшие, посеревшие... Практически все они были довольно искусно покрыты каким-то лаком. Очень тщательно обработаны. Один из наших на гражданке работал реставратором в музее, он в этом понимал толк.
Сказал, очень аккуратная и качественная работа, старался специалист. Ну, это и понятно - такой помещик не стал бы нанимать кого попало...
На иных черепах были дыры от пуль, а на других - нет. Должно быть, стреляли или рогатиной тыкали в туловище...
Мы уже собирались уходить, когда наткнулись на это...
В одной витрине, в отдельной лежал самый натуральный человеческий череп. Старый, пожелтевший. Мы так и оторопели. Первое, что пришло в голову - какие-то нацистские зверства. Мы уже К тому времени знали достаточно, это в сорок первом, поначалу, далеко не всему верили, что рассказывалось о немецких зверствах, втихомолку пропагандой считали...
И тут же кто-то пошутил: дескать, это когда-то в старые времена хозяин застукал хозяйку с любовником. И черепушка эта - то ли ее самой, то ли любовника. Дворянский позор, стало быть, смывал кровью этот старорежимный фон-барон...
А другой из нас вдруг обратил внимание на зубы... Мы, честно сказать, оторопели...
Понимаете, сам череп был определенно человеческий, все соответствовало: и размеры, и пропорции. Повидали, разбирались...
Но зубы у него были уж точно не человеческие. Большей своей частью. Скорее уж звериные.
На верхней челюсти красовалось четыре натуральнейших звериных клыка - два впереди, два на месте коренных. И на нижней - четыре таких же.
Из остальных зубов примерно половина, передние главным образом, более-менее походила на человеческие. А вот остальные были хоть и не клыки, но от человеческих опять-таки отличались резко - острые такие...
Как мы ни присматривались, но осталось впечатление, что это не какая-то искусственная подделка. Что зубы на этом месте были еще в те времена, когда хозяин черепа был живой...
Вот с повреждениями черепа загадок не было никаких. Это мы сразу определили, как люди обстрелянные, с немалым опытом. Когда-то ему влепили пулю в левую височную область, причем пуля была приличного калибра - левого виска практически не было, дыра приличных размеров, с той же тщательностью обработанная лаком. И прошла пуля почти навылет: правая сторона черепа была очень характерно надтреснута.
Да, и дата, конечно. Не помню, было там число, или нет, но остальное в память впечаталось крепко: октябрь одна тысяча семьсот шестьдесят восьмого. 10.1768. Никаких сомнений. Таблички были ухоженные, видно было, что их частенько начищали. Все цифры читались очень четко. Октябрь семьсот шестьдесят восьмого. Чем угодно могу поручиться, что это именно год. Там не было каких-нибудь непонятных чисел. Только даты. Восемнадцатый век, девятнадцатый...
Долго мы смотрели на эту диковинку. Остальное, неосмотренное, уже как-то не интересовало...
Ну, а потом ушли. Мы все были кто командирами батарей, кто штабными офицерами, обстановка сложная, где противник, неизвестно. Не стоило надолго уходить от подчиненных и вверенной боевой техники.
Нас, конечно, этот странный череп весьма даже заинтересовал. Если бы мы простояли там подольше, дней несколько, обязательно бы привели туда переводчика, чтобы перетолмачил готику Или попросту оторвали бы табличку и отнесли в штаб, где знатоки готики имелись по определению.
Вот только уже часа через три пришла команда трогаться. Тут уж было не до охотничьих загадок. Прицепили орудия к "студерам" - и вперед, в совершеннейшую неизвестность...
Больше меня в те края не заносило. Представления не имею, что дальше было с домом и где сейчас может быть этот череп. Я впоследствии воевал в Маньчжурии, демобилизовался в сорок восьмом, женился, устроился работать в Новосибирске. Не ехать же специально в Восточную Пруссию? Точнее, Калининградскую область. Хватало более насущных забот. Я ведь и не помню толком, где примерно было расположено это поместье. Свои продвижения мы сплошь и рядом с картами не сверяли, ехали, куда приказывали.
Километров сто вглубь этой самой Восточной Пруссии, то ли на запад, то ли на северо-восток...
Поблизости был лес. Какая-то речушка. Вот и все ориентиры. Где-то в военных архивах наверняка есть карты, на которых наш путь отмечен точно, но кто в старые времена меня бы к ним допустил?
А теперь... На старости лет прикажете срываться, искать то, не знаю что? А может, того особняка и нет уже...
Но череп этот загадочный я иногда вспоминал, так и стоит перед глазами со всеми своими клычищами. Кто бы оно ни было, на него однажды охотились и ухлопали из ружья. Вот это - единственное, что можно сказать с уверенностью. Значит, существо это - насквозь реальное.
Собственных версий у меня нет. Без самого черепа все они будут бездоказательными умствованиями. Знаете что? Давайте думать, что владелец поместья был этаким Мюнхгаузеном, склонным к изощренным розыгрышам. Предположим, он однажды решил устроить хорошую шутку - и старательно сфабриковал эту диковину из человеческого черепа и звериных клыков...
Так оно спокойнее. Потому что лично мне, признаться, не особенно и хочется гадать, что же это за существо было такое, если оно - не подделка, а существовало когда-то на самом деле.
Могу заранее предположить, что в общении с окружающим миром оно было довольно неприятное и наверняка ничего хорошего от него ждать не приходилось, кроме плохого.
Очень уж у него многозначительно клыки торчали. Для мясца приспособленные, не для травушки-муравушки..
И очень мне хочется верить, что такие жили давным-давно, а теперь их не водится...

Нагадала цыганка...

Летчики - народ суеверный, надо вам признаться. Всевозможные амулетики, талисманчики, свои личные приметы. Знавал я одного майора.
Никогда, в какой бы спешке ни приходилось выруливать на взлет, он в самолет не садился, не обойдя его справа и не пнув трижды правое колесо... И это не единственный пример. Можно бы написать целую книгу, и не тоненькую. Между прочим, у нас было поскромнее - а вот немцы, штукари, что только ни вешали в кабине... Собак брали на истребители, бывало. Сбили мы одного в сорок четвертом, он выбросился над нашими позициями - так вот, когда к нему подбежала пехота, этот Нибелунг сидел на травке и ревел.
У него, понимаете ли, была морская свинка, которая с ним летала полтора года - и, приземляясь, он плюхнулся на бок, на тот карман, где сидела свинка, и задавил ее, понятно. Ну, пехота - народ приземленный, она ржала, а вот мы, честно скажу, ржать бы не стали: у каждого - свои игрушки... Враг, конечно, но побуждения его насквозь понятны, мы и сами не без греха...
Собак и морских свинок у нас не припомню, но вот черепашку один ухарь с собой возил... Сбили его, правда, в сорок третьем вместе с черепашкой, выпрыгнуть, было точно известно, не успел.
Ладно, что-то я ушел в сторону... Я вам собирался рассказать о цыганском предсказании.
Был у нас в эскадрилье старший Лейтенант.
Виктор. Хороший летчик, начинал еще в финскую. Его по нормам сбитых самолетов уже собирались представлять к Герою.
Так вот, был у него один-единственный пунктик - лошади. Ему, изволите ли видеть, еще в раннем детстве цыганка нагадала, что убьется он однажды на коне. И осложнялось дело тем, что цыганка была не какая-то там приблудная шарлатанка, из тех, что мелькнула один раз и пропала напрочь, а вместе с ней, как потом оказалось - и все, что плохо лежало. Цыганка эта, Витька подробно рассказывал, жила оседло у них в городке, один их цыганский Аллах ведает, почему. Долго жила, он ее помнил с тех самых пор, как помнил себя. И, что характерно, уточнял он - все, что она людям предсказывала, рано или поздно сбывалось.
Так что родители его к такому предсказанию отнеслись очень даже серьезно. И наставляли его держаться от лошадей как можно дальше. Он и сам понемногу втянулся в эти неписаные регламенты. Настолько, что десятой дорогой обходил нашу клячу из БАО <Батальон аэродромного обслуживания.> - на ней возили бочку с водой. Кляча была старая, плелась едва-едва, и, если кого-то куснула или лягнула, то задолго до исторического материализма. Но Витька ее все равно обходил. Мало того, он даже однажды не стал спать в комнате, в немецком доме, потому что там на стене висела огромная картина со скаковым жеребцом.
Это у него был не заскок - скорее уж жизненная последовательность. Сам для себя установил жизненные правила. Мы ему говорили по поводу той картины: нельзя же доводить все до абсурда. Мол, если боишься, что картина тебе ночью свалится на голову и пришибет к чертовой матери, исполнив таким обходным путем цыганкино пророчество, то ложись ты попросту у другой стены...
Он нам на это ответил, в общем, резонно. Он был парень начитанный, пересказал кое-что...
Истории из старых времен.
Понимаете, такие пророчества, предсказания черные иногда сбываются не буквально. А с хитрыми оговорками, именно тем самым обходным путем. Витька сам где-то читал про одного парнишку, юного королевского пажа, которому в старые времена предсказали, что умрет он, окруженный королевской роскошью. Ну, его родители сразу успокоились: по всему выходило, что проживет он жизнь долгую, состояние себе сколотит, карьеру сделает - иначе почему помирать ему посреди королевской роскоши? А вышло совершенно по-другому: буквально через пару недель после предсказания поехал куда-то король торжественным шествием, и с ним, естественно, паж - по долгу службы. Лошадь его сбросила и ненароком заехала копытом в висок. Так он и умер в одночасье - в юном возрасте, на земле, в пыли, под копытами. Но, все правильно, окруженный королевской роскошью, посреди блестящего кортежа...
Улавливаете? Вот эту тонкость Витька знал и прекрасно учитывал во всех жизненных обстоятельствах.
А вот ведь не уйдешь от судьбы!
Получили мы однажды небольшую партию истребителей - американских, но поставленных из союзной Англии. Они там у себя перевооружались, и, как говорится - на тебе, боже, что самому негоже... Нет, машины были, в принципе, очень даже неплохие. Только вооружение подкачало - всего-навсего три пулемета. Калибр, правда, не винтовочный - двенадцать и семь.
Но против "мессера" это не пляшет - учитывая, что у "мессера" две двадцатимиллиметровые пушки.
Ну, облетали. Отправились на выполнение боевого задания.
Витька был ведущим в своей паре. "Мессера" на нас вывалились из облаков, четыре пары. Ну, нас было хотя и поменьше, всего шесть, но народ летел опытный, умевший крутить финты...
До сих пор это перед глазами... Витька лопухнулся так, как способен исключительно зеленый новичок. Для летчика-истребителя с его стажем и опытом все это было предельно странно. Сделал самое худшее, то, чего делать категорически не следовало...
Ему нужно было уйти в сторону с потерей высоты, крутануть пилотаж - а он, как сопляк, начал круто набирать высоту, подставил немцу брюхо... Как сопляк, понимаете! Словно умом тронулся на миг. Ну, "мессер", не будь дурак, ему в брюхо и врезал из всего бортового... Витькин истребитель даже не рассыпался - разбрызгался в воздухе. Тут уже не выпрыгнешь, потому что прыгать некому...
Каждый может думать, что ему хочется, но мы потом, на земле, когда подвели кое-какие итоги, были уверены, что - сбылось. Цыганки - они, знаете ли...
В чем тут штука? Истребитель этот, на каких мы тогда летели, сначала назывался в Соединенных Штатах "Норт америкэн" Пэ-пятьдесят один. Но англичане, коим его поставляли в массовом порядке, назвали самолет "Мустангом".
Именно эту модель. Название попало во все официальные бумаги. Вам объяснять, кто такой мустанг? Не нужно? Вот то-то. Такие дела...
Ведь, если подходить строго формально - на коне Витька убился. На мустанге... А что на железном, а не на живом - так насчет того, что конь должен быть непременно живым, цыганка ведь не уточняла...
Одним словом, лучше уж жить без всяких гаданий и предсказаний. Так оно спокойнее...

Как меня водили

Не зря говорят, что Западная Украина - поганый край. И дело тут отнюдь не в бандеровцах.
У меня было случай почище. Куда там бандерам...
Я тогда был механиком-водителем на самоходке. Стояли мы в одном глухом уголке, местность вокруг была исключительно красивая - возвышенности живописные, леса, зеленеет все...
Тогда была передышка. Стояли мы там уже пару дней, не наблюдая поблизости ни немцев, ни бандер, маленько расслабились. А впрочем, история такая, что и бдительность не помогла бы...
Сижу я в траве и перебираю инструмент - предстояла кое-какая мелкая профилактика. Остальные подремывают по ту сторону самоходки, у ближайших машин тоже никакого шевеления, солнышко светит, теплынь, такие, в общем, тишина и благолепие...
И тут подходит не кто-нибудь, не с ветки незнакомец спрыгнувши - Ванька Масягин собственной персоной, заряжающий из нашего же взвода, можно сказать, приятель и корешок. Доподлинный, по всем приметам, Ванька - лицо его, комбинезон его, даже трофейный фрицевский кинжал с черной ручкой на поясе висит, как всегда, и кобура на немецкий манер, слева и впереди прицеплена.
И говорит мне:
- Вставай, Сережа, пошли!
Я встаю - и чапаю за ним, как дурак, отчего-то не задавши ни единого вопроса. Иду себе и иду, знай ноги переставляю. Идем мы куда-то, идем, идем...
Не знаю, что на меня нашло, только я вдруг себя почувствовал чуточку посвободнее. Словно бы освободился от этой дурацкой нерассуждающей покорности, мне, в общем-то, не свойственной.
Приостановился и спрашиваю:
- Вань, а Вань! А куда мы идем?
И тут, не поверите... Только я это спросил - Ваньки не стало. Пропал куда-то, в воздухе растаял. Вот только что был тут, шагал передо мной, как заведенный - и растаял...
Жутковато мне стало. Точно знаю, что не сон.
Что Ванька только что шагал передо мной, вел куда-то. И не мог он никуда спрятаться, никуда убежать. Пропал с глаз мигом, как будто повернули выключатель, и никакого Ваньки не стало...
Стою, коленки чуть дрожат, оглядываюсь. Батюшки мои... Вон они, самоходочки, виднеются далеко внизу - и до них от того места, где я стою, километра четыре. А стою я высоко на горе, над долиной. Один-одинешенек. Ни одной живой души вокруг.
Меня холодным потом прошибло. И в этот момент испугался я не столько этой странности, внезапного Ванькиного исчезновения, сколько того, что мое отсутствие будет замечено. На языке уставов - а язычок этот строгий! - такие вещи именуются "самовольное оставление расположения части" и караются по всей строгости законов военного времени. Возьмут в оборот - и доказывай потом, что не было у тебя злостных намерений...
Как я вжарил со всех ног в расположение! Пятки сверкали! Не знаю, какие тогда были рекорды по бегу, но уверен, что я побил их все, сколько ни есть...
Прибегаю к самоходкам - а там все осталось, как и было. Никакой суеты, никто моего отсутствия не заметил. А у соседней самоходки сидит его степенство, Ванька Масягин, ломтище хлеба наворачивает со сбереженным пайковым сахарком - любил он пожрать от пуза...
Я ему, конечно, ничего не сказал - он-то при чем? Ясно же, что увел меня от самоходок, затащил на гору, на вершину вовсе не Ванька, а кто-то вроде Ваньки. Кто-то, кто прикинулся Ванькой Масягиным. Что же мне, его по зубам бить за то, что какая-то погань именно им оборачивалась?
Слышал я о таких вещах у нас в Сибири, от стариков. На моей памяти в натуре подобного ни с кем не случалось. Я и думать не мог, что такое меня достанет, причем не дома, не в Сибири, а на этой поганой Западной Украине...
Старики говорили, что в таких случаях надо креститься. Но, если вот так вот, совершенно невзначай, без задней мысли спросить: "Куда идем?", оно тоже вмиг пропадает. Правильно говорили.
Больше со мной ничего такого в жизни не случалось. Но долго еще вздрагивал, когда меня звали куда-то идти, приглядывался к человеку и окружающей обстановке. Иногда из-за этого случались сущие конфузы, но это уже неинтересно...
Куда ж он меня завести хотел, сука такая? Кто ж знает...

наша беларуская байка


БЕСПОКОЙНЫЙ ПОКОЙНИК

Получается нечто вроде каламбура, а? Беспокойный покойник... Но что поделать, если все тогда так и обстояло?
Я при немцах служил в полиции. Был грех.
Давайте избегать крайностей и штампов, ладно?
Я вам не буду свистеть про безвинную жертву сталинских репрессий, как это нынче модно среди определенного народа. Не был я ни безвинной жертвой, ни идейным борцом против коммунизма. Мне в свое время просто хотелось жить по возможности уютнее и безопаснее, вот и все. За немцами была сила, казалось, что они - насовсем.
И потом, никакой я не каратель. Хотите верьте, хотите нет. Я, между прочим, был следователем крипо. Криминальная полиция. По-советски - попросту уголовный розыск. Карателям потом давали срока невероятно увесистые, да вдобавок многим - стенку. А я словил червонец, отсидел девять, в пятьдесят четвертом годик срезали и выпустили. Карателям червонец обычно не давали...
В общем, я служил в крипо. Оккупация - вещь сложная, вы только поймите меня правильно. Вот вы как думаете: наши завзятые советские уркаганы с приходом немцев что, поголовно подались в подпольщики и партизаны? Держите карман шире. "Совейцкая малина врагу сказала нет"? Это только они в своих песенках так лепили. На самом деле любая смена власти, оккупация, все эти резкие переломы - та самая мутная водичка, в которой хищные рыбки ловят своего червячка... Кто гопстопничал при Советах, так и продолжал при немцах. А если такие и подавались в партизанские отряды, то эти отряды были исключительно бандами под партизанской маской. Настоящие партизаны их давили почем зря.
Даже смешно порой было думать: с одной стороны - мы, с другой - партизаны... "А ты не воруй" - как Папанов говорил...
И потом, у немцев были свои уголовнички.
Обыкновенные уголовные элементы. И они тоже сплошь и рядом перебирались на оккупированные территории, считая, что там им будет рай земной.
А хрен в губки! Конечно, на оккупированных теренах <Терен - район (польск.)> и в самом деле не было такого порядка, как в рейхе, но и никакой анархии не было. Все механизмы работали четко, насколько это было возможно.
Но мы не о том... Короче, я занимался чистой уголовщиной, на политике у нас сидели другие.
И однажды послало меня начальство в командировку в один небольшой городок, какой именно, никому не интересно. Какая разница?
Там стукнули полицейского. Бабахнули в башку из-за угла и положили на месте. Внешне это вроде бы походило на обычные штучки подпольщиков, но дело было темное. Имелись о том агентурные сообщения. Партизанскую версию, понятно, тоже отрабатывали со всем усердием, со мной не зря поехал Антон из гестапо, но, повторяю, была информация, что это никакие не партизаны, а попросту не поделили что-то меж собой сами местные полицейские. То ли один у другого отбил коханку, то ли тот, кто убил, хотел сесть на место того, кого убили. Вот нам и предстояло провести следствие согласно заведенному немецкому порядку.
Забегая вперед, я вам сразу скажу: как Антон ни дергался, стараясь выслужиться по своей линии, но очень быстро выяснилось, что там и в самом деле чистейший криминалъ. Не только баба всему причиной, но и золото. Взяли приличную кучку рыжъя вдвоем, один соображал побыстрее и решил не делиться... Я заранее про это рассказываю, потому что в самом расследовании нет ничего интересного, никакой чертовщины. Чертовщина там была в другом совершенно...
Ну, мы приехали, пошли домой к покойному, когда уже стемнело. Шли без опаски - немцы в том районе хорошо почистили округу, и потом, через городок как раз перебрасывали на восток войска, там солдат было столько, что ни один толковый партизан и близко б не полез... Время что-то около полуночи.
Ввалились мы туда в самый интересный момент, когда в доме определенно что-то происходило: я, Антон и двое хлопцев из патрульной полиции, которых мы на всякий пожарный прихватили с собой, только переодели в цивильное.
Мало ли зачем понадобятся. Если заранее есть сведения, что дело склизкое, лишняя осторожность не помешает. В то время иногда крутили самые поганые комбинации. Тот, кто его порешил, мог где-нибудь за городом и нашу машину подстеречь, а потом свалить на партизан...
Зашли мы, а там - настоящий бардак. Родные орут, цепляются за попа, а поп выдирается, норовит выскочить из дома и орет:
- Не буду я по вашему покойнику читать, не буду!
Ну, мы этот бардак пресекаем моментально - рявкнули пару раз, все и притихло. Антон - мужичок был прыткий и жадный до карьеры - с ходу хватает этого попа за глотку без всякого почтения к сану и ласково, тихонечко, по своему обыкновению, у него интересуется:
- А объясните, кали ласка <Будьте любезны.>, человек добрый, отчего это вы не хотите читать по убиенному служителю закона и порядка? Може, тут политика?
Може, вы исключительно по красным читаете?
Тогда так и скажите, мы ж не звери, неволить вас не будем, негоже заставлять человека поступать против убеждений...
И, по роже видно, уже защелкала у него в голове машинка, стал прикидывать, как из этого попа сделать партизанского связного. Или по крайней мере сочувствующего лесным бандитам.
Ну, гестапо, ясное дело, у них свой порядок и отчетность...
Только смотрю я на этого попика, и начинаю думать, что на идейного он не похож ничуточки.
Обыкновенный сельский попишка, зашмурканный, всякого куста боится. У меня такой, прости господи, состоял в осведомителях, и рабочий псевдоним я ему дал - Архангел. Молодой был, любил пошутить...
Попишка обмер окончательно - и давай блеять, что он ничего такого не имел в виду, и никаких убеждений у него нет. А читать он не хочет оттого, что страшно ему. Покойник, мол, так и норовит из гроба вывалиться...
А я смотрю по сторонам искоса, украдкой, как меня учили на курсах. И вижу на рожах скорбящей родни примечательное такое выражение - словно и не удивлены они, а пристыжены, что ли.
Полное впечатление, что они прекрасно знают, о чем попик болтает...
И дальше я работаю на чистых, учено говоря, инстинктах. Вежливо отодвигаю моего пана Антона, чтобы не спешил клеить свою политику куда только возможно - у меня ж свой порядок и своя отчетность - столь же вежливо загоняю попа в угол и начинаю его разрабатывать.
Он от страха едва ли не писается, но упрямо твердит, что говорит чистейшую правду: мол, покойник, хвала господу и на том, в его присутствии не ходил и вообще не шевелился. Но вот, стоит только выйти ненадолго, как находишь его, покойного, то есть, в совершенно другом положении...
И вот тут пошли лоб в лоб моя выучка - я к тому времени имел кое-какой опыт - с моими же жизненным установками. С одной стороны, не верю я ни в какую чертовщину. Еще и оттого, что тот, кто видел в работе нашего полицай-обермайстера, никаких чертей уже не будет бояться и верить в них не станет...
А с другой - смотрю я на попа, смотрю я на присмиревших родственничков и все сильнее убеждаюсь: стоит за этим что-то, ох, стоит, не все так просто...
Сдаю я попа под присмотр одному из наших и берусь за вдову. Вдова, путаясь в слезах и соплях, мне очень быстро выкладывает, что и в самом деле тут имеет место быть некоторая несуразица: покойник и в самом деле в гробу.., того.., маленечко ворочается. А поп, вместо того, чтобы отмолить его у нечистой силы, как правильному служителю божьему и положено, сбежать норовит, убоявшись трудностей...
Честно скажу, я разозлился. Не на шутку. Старшим в нашей группе назначили меня, и, понятно, следовало показать себя перед начальством в лучшем свете. А если при этом удастся утереть нос гестапо в лице Антона, то получится совсем хорошо. Самое время начинать работать, качественно и вдумчиво. А мне тут голову дурят ворочающимися покойниками...
Вдова обмерла, как давеча поп, и твердит прежнее - мол, ближе к ночи покойник, того...
Ворохается.
Ладно. Я решаю взять себя в руки, не дергаться попусту и вести расследование спокойно. Приказываю, чтобы мне показали этого покойника, из-за которого столько шума. Тем более что мне, как следователю, все равно полагается осмотреть труп помимо тех, кто его уже осматривал...
Входим в соседнюю комнату. Полумрак, только в углу каганец горит - какое в то время электричество в обывательском доме? - посреди комнаты стоит основательная такая лавка, а на ней - трумна <Гроб (польск.)>. Пустая. А покойник лежит на полу вниз лицом, так что превосходно видно входное отверстие в затылке...
Тут вдова рушится в обморок, а кто-то из родственников мужского пола берет меня за локоток и боязливо этак поясняет: когда все сюда заходили в последний раз, покойник лежал в гробу по всем правилам, как им и полагается...
Ну, не бардак? Спокойно, говорю я себе, не заводись. Работай спокойно, как учили. У тебя ж будет время потом с ними со всеми по душам поговорить, если выяснится, что это они шутки шутят над панами следователями из самого Минска...
Начинаю отдавать распоряжения спокойным голосом, с ледяной вежливостью. Мол, не будет ли панство так любезно положить родного усопшего обратно в трумну, где ему самое место? Асам тем временем произвожу визуальный осмотр комнаты.
Там и смотреть нечего, практически пустая. Зеркало занавешенное да лавка с гробом, а более никакой мебели. Окно тоже занавешено.
Поднимают они покойника. Зрелище еще то - потому что у него имеется еще и выходное отверстие, отчего вместо нормальной физиономии получилось черт-те что. Выходное отверстие всегда побольше входного, если не знаете...
Ладненько. Убедившись, что покойника уложили нормально, ухожу сам, увожу с собой всю ораву и начинаю работать, не отвлекаясь на всякую чертовщину: опрашиваю родных касательно вещей сугубо земных, материальных - насильственной смерти. Как положено, интересуюсь, кто где был, кто кого подозревает, не замечали ли перед убийством чего-то подозрительного...
Протоколирую. И слышу, что в соседней комнате что-то легонько этак шумнуло. Не особенно и громкий звук, вовсе не похоже, будто упало что-то тяжелое. Просто легонький шум, и все тут...
Вхожу. А покойник опять на полу валяется.
Вниз лицом, руки, как и полагается, на груди скрещены, вытянулся весь, закостенел уже..
Думаю: вашу мать! Кто же со мной шутки-то шутит?
Закипаю, но держусь. Снова зову родственничков, велю умостить покойного в гробу. Еще раз осматриваю комнату - никому постороннему тут спрятаться решительно негде. Окошко изнутри заложено на шпингалеты, и держат они, я проверил, крепко. Ну, мать твою...
Решаю провести следственный эксперимент.
Ставлю снаружи, под окошком, обоих своих хлопцев с ясным и недвусмысленным приказом: если кто-то попытается лезть внутрь с улицы, брать живьем, но при необходимости применять оружие. Возвращаюсь к родственничкам и продолжаю протокол с того места, где остановился.
И, честно скажу, прислушиваюсь... Даже напутал в тексте...
Потом снова за стеной - шурх! Я - туда.
А он, холера ясна, опять на полу. Распахиваю окошко, высовываюсь - стоят мои орлы на боевом посту и клянутся, что ни единой живой души и близко не было.
Университетов я не кончал, но знаю, что такое летаргический сон. Начинаю покойничка ощупывать и шевелить - служа в полиции, от шляхетной брезгливости отвыкаешь (быстро, приходилось ворошить и не таких чистеньких - уже активно зачервивевших)...
И очень быстро убеждаюсь, что никаким летаргическим сном тут и не пахнет. Самый настоящий покойник, мертвее мертвого. Окоченел, еще не пахнет, но пятна пошли. Застылый. С такой дырой в башке летаргического сна не бывает, а случается только вечный. Но вот поди ж ты, не лежится ему...
Опять командую, чтобы положили на месте.
Выгоняю всех, остаюсь с ним в комнатке сам на сам.
Посижу, похожу, опять сяду. Подумал и закурил - авось не обидится, свой брат, полицейский...
Никаких сверхестественных чудес не происходит. Лежит себе, как лежал. Только чем дальше, тем мне становится не по себе. Каганец коптит, пламешко неяркое, тени начинают по стенам ползать такие ., корявые. То ли от моих шагов ветерок, то ли пес его маму ведает. И начинает казаться от этих теней и тусклого огонька, что мертвец пошевеливается, ухмыльнуться пробует, губами дергает, положение ручонок меняет...
Ничего не могу с собой поделать. Мурашки по спине, и все тут. Ночь, мрак за окном, коптилка едва горит, и - этот...
Внушаю себе, что бояться нечего. Все страхи - глупые и беспочвенные. Мертвые наяву не ходят.
В кармане у меня пистолет с двумя запасными обоймами и вдобавок граната. В соседней комнате - мой колежанек <Коллега (исковерканный польск.)> пан Антон, хотя и сволочь, но мужик отчаянный и вооруженный до зубов.
А за окошком, близехонько - еще двое збройных <Вооруженных (польск.)>, видавших виды. Нечего бояться. И все равно, заползает в меня какой-то липконький страх, не могу там больше оставаться, и все тут...
Не вытерпел, ушел. И что вы думаете? Пяти минут не прошло, как в комнате снова зашуршало, и мертвец оказался на полу...
Ни нормальной обстановки для следствия, ни порядка. Родня воем воет, вдова опять без чувств, а попишка рвется наружу, христом-богом молит отпустить его из уважения к сану, твердит, что покойник из-за грехов его по-христиански ни за что упокоиться не может, так и будет кувыркаться до первых петухов...
Не знаю, что и делать. Тупик. Меня все это не так пугает, как злит. Даже Антона проняло, хотя он до того не боялся ни бога, ни черта. Шепчет мне на ухо:
- А знаете что, пан Евген? Давайте-ка всю эту компанию загоним в подвал при местном гестапо и там потолкуем с ними уже не торопясь. А домик сожжем к чертовой матери вместе с этим непоседой. Потом придумаем, как это отразить на бумаге. У меня тут есть камерад в зондеркоманде, возьмем огнемет на полчасика... Покойник все равно уже врачами обследован и для следствия не "очень-то и необходим. Не лежится ему, курве...
Я ему покувыркаюсь...
А с другой стороны, скулит попишка, опять за свое: мол, грешен был покойник, грешен, гроб его не принимает...
Ладно, я старший. Принимаю решение в духе ясновельможного круля Соломона. Всю родню отсюда и в самом деле убрать, но не тащить их в гестапо - что мы там-то скажем? - а переместить их всех в местную криминаль - полицию. никаких огнеметов, разумеется, привлекать не будем - как потом отпишемся? Немецкий порядок не предусматривает никаких ссылок на мистические обстоятельства и прочую чертовщину...
Так и сделали. Постановили считать, что ничего мы не видели и покойник при нас из трумны на пол не путешествовал. С какими глазами я бы потом начальству излагал всю эту мистику? Начали нормальное следствие. И к следующему вечеру, как я уже говорил, размотали клубочек, выяснили и насчет той бабы, и насчет золота, которое не поделили. Взяли стрелка, и сознался он у нас быстренько, еще до применения активного следствия...
И уехали. С разоблаченным виновником и грамотно составленным отчетом. Между прочим, начальство мне вынесло благодарность за грамотное и в сжатые сроки проведенное следствие. Я человек великодушный, отметил участие Антона - с гестапо ссориться не следовало, хорошие с ними отношения всегда пригодятся.
Вот... А что там было дальше, как хоронили покойничка и не случалось ли с ним потом чего примечательного... Понятия не имею, не интересовался. Зачем оно мне? И без того хлопот полон рот.
Да, а попик был прав, кончено - грехов на нем было, как блох на барбоске... Но это уж не моя забота, мне ему цветов на могилку не носить...

ЛУННОЙ НОЧЬЮ, ПОСЛЕ БОЯ

Я был совсем молод. Служил рядовым в пехоте. Меня призвали в сороковом...
(Из рассказа исключены довольно пространные, типичные для многих пожилых немцев рассуждения: мол, никто из них не был нацистом, они попросту верили фюреру, молодые были, глупые, и на Востоке, боже упаси, не зверствовали, честно воевали... И так далее. К теме нашей книги вся эта лирика отношения не имеет).
Все это произошло летом сорок первого. С одной стороны, это бы самый настоящий бой, с другой же - форменная катавасия, не прописанная никакими воинскими уставами. У ситуации попросту не было точного военного названия.
Какая-то русская часть прорывалась из окружения к своим - несколько легких танков, несколько грузовых машин с солдатами. Они неожиданно объявились в расположении дивизии, наткнулись на нашу роту, ударили с тыла...
Потом я узнал, что часть из них все же прорвалась - но это было потом...
Мне очень повезло: пуля зацепила по касательной как выяснилось впоследствии, скользнула по голове, содрала изрядный кусок кожи, оглушила и не более того. А еще мне повезло в том, что я был на опушке леса - и, когда упал без сознания, русские легкие танки промчались в стороне, не раздавили.
Санитары подобрали меня не сразу - я объяснял, царила некоторая неразбериха, о местонахождении нашей роты узнали не сразу, командир был убит в числе первых, он успел только разместить нас на отдых на той прогалине, а сообщить вышестоящему начальству о нашей дислокации не успел... Товарищи унесли раненых, а меня оставили среди мертвых, решили, надо полагать, что я тоже мертв. У меня вся голова была в засохшей крови, всякий мог ошибиться...
Я очнулся глубокой ночью. Пошевелился, потрогал голову. Она болела адски, но ясно было, что кровь больше не течет, что, не считая головы, ранений больше нет. Однако крови вытекло много, я пошевелиться не мог от слабости, бил озноб...
Я хотел покричать, позвать кого-нибудь. Наши наверняка были не особенно далеко, мы знали, что дивизия получила приказ оставаться пока что в том районе...
И тут все звуки застряли у меня в горле.
Понимаете ли, ночь была ясная, безоблачная, стояла полная Луна, огромная, желтоватая. Чуть приподнявшись, я видел прогалину. Метрах в ста от меня стоял русский грузовик, как-то нелепо накренившись - судя по всему, ему расстреляли кабину из пулемета, убили водителя, и машина врезалась в дерево, а потом ее чуть отбросило ударом. Повсюду лежали мертвые, наши и русские, никто не шевелился, не стонал, не звал.
А по мертвым прыгали, резвились эти.
Я не знаю, кто они такие. Ничего от классического облика черта с хвостом и копытами. Но и на известных науке зверей эти создания ничуть не походили.
Они были не такие уж большие, примерно с кошку, очень поджарые, тонкие, удивительно проворные и верткие. Знаете, что самое странное? Луна светила ярко, но я не мог разглядеть их во всех подробностях, они казались как бы силуэтами. Такие гибкие, верткие, проворные силуэты. Их было много, очень много. Я не разглядел ни хвостов, ни рогов. Тонкие, длинные, удивительно проворные создания...
Они резвились - это будет, пожалуй, самое точное слово. Играли, как дети. Прыгали с трупа на труп, гонялись друг за другом - вся суть, сразу видно, была в том, чтобы перепрыгивать с одного мертвого тела на другое, не касаясь земли. Как-то визжали при этом, похрюкивали. И это все было до предела омерзительно - они сами, их писки и хрюканье, их беззаботные игры, сам их вид. Не могу объяснить толком, но от них исходило омерзение, как от бродяги исходит дурной запах. Большая прогалина, заваленная трупами, ярко светила Луна - и эти их игры отвратительные, для них покойники были забавой, понимаете? Им это все нравилось - что лежат покойники, что их много, покойников, что тут повсюду смерть. Я не знал, что вижу, я и теперь представления не имею, кого видел, но в одном убежден совершенно точно: кто бы эти твари ни были, они глубоко враждебны человеческому роду и всем нашим моральным принципам. Того, чем живем мы, для них просто не существовало. Могу поклясться чем угодно, что я это видел не во сне и не в бреду - они были на самом деле. И они были глубоко скверные.
Был ли я верующим? Тогда - нет? Я был молод, и нас воспитывали без особого упора на церковные ценности...
Я лежал и смотрел. На эти их игры, прыжки с трупа на труп, на суетню... Черные, поджарые, тонкие силуэты. Они скакали, некоторые словно бы плясали, и это были очень странные пляски, опять-таки не имевшие ничего общего с человеческими танцами. Пищали, хрюкали, повизгивали. Ни одного членораздельного слова - но тем не менее у меня откуда-то было стойкое убеждение, что эти создания обладают своеобразной разумностью.
И потом только - не знаю, сколько времени прошло - мне стало страшно. Просто невероятно страшно. Я представил, что они сейчас заметят, что я жив... Не знаю, что бы тогда случилось, но тогда при одной мысли, что они меня сейчас увидят, волосы на голове шевелились.
Я пошарил рядом, наткнулся на автомат. Почувствовал себя чуточку увереннее - это было оружие. Оружие всегда дает человеку уверенность, даже в такой вот ситуации...
Осторожненько подтянул автомат к себе, за ремень. Магазин должен был быть полон - я так и не успел выстрелить, когда появились русские.
- Голова кружилась, все тело было как ватное, но я все же чуть приподнял автомат, упер его магазином в землю, нажал на спуск и пустил длинную очередь в их сторону Прицелиться я бы не смог, стрелял наугад, над самой землей. Автомат подпрыгивал, едва не выпал из рук, я его еле удержал...
И все пропало. Все они вмиг исчезли. Вот только что их было несколько десятков - ив следующий миг не стало ни одного. Только Луна, прогалина и трупы. Никакого шевеления.
Очень быстро появились наши. Всего в полукилометре за лесочком устроили передвижной лазарет. Они там услышали выстрелы, и кто-то из офицеров послал солдат обследовать местность.
Ко мне подходили осторожно, но я покричал, и они меня очень быстро подняли, унесли в лазарет. Я никому не рассказывал подробностей" вряд ли бы мне поверили. Но сам я совершенно точно знаю, что эти создания мне не привиделись. Они на самом деле водили там эти свои омерзительные пляски. Забавлялись трупами.
Кто бы они ни были, это была нечисть. Если бы вы были на моем месте, вы пришли бы точно к тем же выводам.
Нет, больше ничего подобного со мной не случалось. Только один раз, этот...

ВСАДНИКИ НОЧНОЙ ПОРОЙ

Году в сорок четвертом я разрабатывал немца.
Был такой майор. Могу вам сказать только, что служил он в Абвере, а вот насчет остального, конкретного, уж простите, помолчу. Иные операции и подписки срока давности не имеют, они насовсем. Не выдавая никаких тайн, можно сказать лишь, что был он не простым военнопленным, мы его собирались использовать кое в каких операциях, к которым он до плена имел прямое отношение. Ну, словом, классика жанра, напрягите воображение и вспомните иные романы еще советского времени...
Майор к тому времени уже немного поплыл, то есть прямого согласия на дальнейшее плодотворное сотрудничество еще на дал, но было ясно, что при неспешной и вдумчивой обработке из него еще выйдет толк в плане полной перевербовки...
Не стоит при слове "обработка" этак многозначительно морщиться. Вы меня не правильно поняли. Его никто и пальцем не трогал. Так подобные дела не делаются. Мы все были профессионалами, и мы, и майор, а профессионала надо обхаживать, как глупую красивую лялечку на пляже в Ялте...
Есть ситуации, когда мордобои и угрозы категорически непригодны, более того, вредны...
Как и в том случае. Я с ним работал задушевно, ясно вам? В мою задачу вовсе не входило сделать его коммунистом или хотя бы сочувствующим - нахрен оно нам надо, откровенно говоря? - Я просто-напросто должен был вползти к нему в душу. Расположить его к себе, мягко и ненавязчиво убедить в конце концов, что ничего страшного вроде измены присяге с ним не произойдет - всего-то и делов, что один профессионал, всесторонне оценив непростую жизненную ситуацию, принял решение согласиться с аргументами других профессионалов... Примерно так.
Понимаете? Работа была ювелирная. Я, пожалуй, неудачно привел пример с бабой на пляже.
Грамотно раскрутить неуступчивую бабу на койку - задача, конечно, порой нелегкая, но та, что стояла передо мной, была в десять раз труднее.
К тому же проиграть я не имел права. Это несговорчивую бабу можно в конце концов послать к черту, плюнуть и переключиться на другой объект, более доступный, а вот в моем случае такое категорически исключалось условиями игры. Если начальство велит в лепешку разбиться, но выполнить поставленную задачу, никакие объяснения в случае неудачи не принимаются.
И, знаете, у меня понемногу стало получаться.
На объекте я даже жил с ним в одной комнате, гулял в лесочке. Беседовал главным образом на отвлеченные темы - за жизнь, как говорится.
Издаля заходил, понемножку сужал круги... Мы это умели. Нас грамотно учили хорошие учителя...
Так вот, когда мы с ним уже стали беседовать доверительно, он мне однажды рассказал такую историю...
Дело это с ним произошло летом сорок первого, когда они катили вперед в полной уверенности, что этакими вот темпами и на Красную площадь въедут еще до листопада.
Его водитель тогда сбился с дороги, заплутал где-то в лесу. Он ехал на вездеходике с одним только водителем. Особо они тогда не встревожились - ну, победители, мать их, прут почти триумфально - и, когда стало темно, продолжали петлять по лесным дорогам в надежде, что где-нибудь на своих да наткнутся.
Временами останавливались, глушили мотор, прислушивались к ночной тишине - не слышно ли своих? Ночью, в тишине, работающий мотор машины далеко слышно, а уж танк...
Вот во время одной из таких "рекогносцировок" с ними это и произошло.
Он рассказывал подробно. Ночь, говорил, была светлая, со множеством звезд. Луна пошла на ущерб, но от нее еще оставалось не менее чем три четверти. Тишина, говорит, уютная, как будто и нет войны. Ночь, дорога неизвестно куда ведет, двойная колея, и он стоит на дороге, а водитель - чуть поодаль, в машине.
Тут из-за деревьев, из-за поворота показались всадники. Наш майор - он тогда, впрочем, был еще Капитаном - сначала нисколечко не встревожился, очень уж спокойно, открыто они ехали, и он поначалу решил, что это немецкая же кавалерия, обрадовался.
И, пока смотрел на них, стал понемногу соображать, что чего-то в открывшемся ему зрелище не хватает. Чего именно, он так и не успел сообразить - разглядел, что кавалеристы-то все, как один, в буденовках...
Самое смешное, что поначалу он даже не испугался, хотя должен был в первую очередь как-то отреагировать на внезапное появление противника. Он просто подумал чисто автоматически, как-то машинально, что зрелище это не правильное.
Разведчик он был опытный, хваткий, знающий, моментально увидел у них у всех на груди "разговоры". Знаете, эти разноцветные полосы, нашитые на гимнастерках, на груди, поперек? Вот это в просторечии и есть "разговоры". Немец прекрасно помнил, что буденовки в Красной Армии еще носят, а вот "разговоры" отменены давненько... Так что форма не правильная, такой давно уже нет...
И тут, говорил он, понял, чего не хватает картине...
Звуков!
Едущий рысью всадник производит довольно много шума - а здесь лошади копытами не стучали, уздечки не звякали, не доносилось вообще ни единого звука. Ни единого...
Что на него нашло, он объяснить затруднялся - это с его-то привычкой умело и быстро анализировать происходящее вокруг... Что-то определенно нашло, словно столбняк напал. Он стоял, как истукан, а всадники в старой красноармейской форме, давным-давно отмененной, ехали мимо него в безукоризненном строю, эскадрон за эскадроном, не обращая ни на немцев, ни на машину, ни малейшего внимания, совершенно бесшумно ехали, и сквозь них легонечко просвечивали деревья, все окружающее... Ага, вот именно.
Сквозь них немец видел деревья. Не люди это были вовсе, а натуральнейшие призраки. Привидения былой красной кавалерии, про которую былинники речистые ведут рассказ...
Сколько он так стоял, не помнит. Просто вдруг как-то так оказалось, что всадники все проехали, и никого больше нет на дороге, кроме него и водителя. Водитель, тут же выяснилось, тоже наблюдал эту призрачную кавалерию. Точно так же обмерши до полной оцепенелости.
Как, говорил, они оттуда вжарили! Наудачу, куда глаза глядят, не разбирая дороги. Ничего удивительного. Вполне возможно, я бы на их месте точно так же...
Своих они нашли под утро, но это уже неинтересно, это бытовуха. Нашли и нашли.
Вот такая история. Верю ли я ему? Вопрос деликатный... Сам я в жизни не сталкивался ни с какой чертовщиной - ни в форме призраков, ни в какой иной форме. Поэтому экспертом и свидетелем быть не могу.
А что до степени достоверности показаний... Знаете, почесавши в затылке согласно старому проверенному обычаю, можно со всей откровенностью сказать: дело ясное, что дело темное... Чтобы оставить себе на всякий случай свободу для возможного маневра, скажу обтекаемо: хрен его ведает... Вообще-то эта история с призраками - единственная, выламывающаяся своим содержанием и мистической подоплекой из содержания наших с ним долгих и обстоятельных бесед. Если ее исключить, можно с уверенностью говорить, что более он ни разу не пытался подпустить какой-то мистики. И, по моему глубокому убеждению, был не из тех, кто любит сочинять завлекательные байки, пускать пыль в глаза. Не тот человеческий типаж. Этакий приземленный пруссак. В те времена еще не было компьютеров, но теперь я бы сказал, что в нем было больше от компьютера, чем от человека, типичнейший пруссак, материалист, рационалист, и все такое прочее. Атеист, между прочим. С таким контингентом работать гораздо легче. Понимаете, верующий еще строит какие-то расчеты на загробную жизнь, свято считает, что в случае героической смерти от рук супостатов на облачко воссядет с арфой. А материалист - дело качественно иное. Он-то уверен, что потом не будет ничего. Совсем. И его гораздо легче поломать. Я ведь майора доломал в конце-то концов, работал он на нас безукоризненно. Орденок я получил потом, по результатам.
А те призраки... Конечно, если поддаться полету фантазии... Я как-то специально перепроверил. Уточнил, вернее. Именно по тем местам наша конница в двадцатом году шла на Польшу.
Может, это ездят те, которые не вернулись.
А что, версия как версия... Не к ночи будь помянута.