43
Воспоминания о Рахманинове.
М. А. Чехов Летом тридцать первого года Сергей Васильевич жил в Клерфонтене во Франции. Прекрасная вилла, большая, белая, в два этажа. Там он отдыхал, гулял и работал. Иногда его посещали друзья. Приехал Шаляпин. Сергей Васильевич сиял — Фёдора Ивановича он любил горячо.
Гуляли по саду, оба высокие, грациозные (каждый по-своему), и говорили: Фёдор Иванович — погромче, Сергей Васильевич — потише. Фёдор Иванович смешил. Хитро поднимая правую бровь, Сергей Васильевич косился на друга и смеялся с охотой. Задаст вопрос, подзадорит рассказчика, тот ответит остротой, и Сергей Васильевич снова тихонько смеётся, дымя папироской. Посидели у пруда. Вернулись в большой кабинет.
— Федя, пожалуйста... — начал было Сергей Васильевич, слегка растягивая слова. Но Фёдор Иванович уже догадался и наотрез отказался: и не может, и голос сегодня не... очень, да и вообще... нет, не буду, и вдруг согласился.
Сергей Васильевич сел за рояль, взял два-три аккорда и пока «Федя» пел, Сергей Васильевич, сияющий, радостный, такой молодой и задорный, взглядывал быстро то на того, то на другого из нас, как будто фокус показывал. Кончили. Сергей Васильевич похлопывал «Федю» по мощному плечику, а в глазах я заметил слезинки.
* *
Всё снова и снова мог слышать Сергей Васильевич рассказы о Станиславском, о курьёзах, случавшихся с ним, о его странностях, забывчивости, о его оговорках на сцене и в жизни, и сколько бы раз А. Тамиров или я ни повторяли ему всё те же истории, он смеялся и, отирая слёзы, просил:
— Ну ещё что-нибудь! А вот это как было? А помните, вы говорили, как он...
И смеялся заранее. Насмеявшись, вздыхал и, с печалью глядя в пространство, говорил с расстановкой:
— Какой это был человек!
И в эти минуты глаза его становились похожими на глаза Станиславского — так ясно он видел его и так сильно любил.
* * *
Сергей Васильевич любил А. П. Чехова и раз или два просил меня читать вслух его рассказы.
* * *
Сергей Васильевич собирался проехаться за город. День был ясный и тёплый. Помогая ему одеваться, прислуга сказала:
— Наталья Александровна велели галоши надеть.
(Натальи Александровны не было дома.)
— Галоши? Гм... ну, давайте галоши. Да где же они?
Прислуга достала галоши и неосторожно обмолвилась:
— Наталья Александровна сказали: «может, наденут».
— Ах, «может»! Ну так не надо!
И уехал в тёплом пальто без галош.
* * *
По утрам Сергей Васильевич подолгу работал у себя в кабинете. Слышались гаммы, сначала попроще, потом всё сложней и сложней. После работы Сергей Васильевич выходил на балкон. Лицо его было серьёзно и строго (как на концертах).
Если в саду за деревьями он видел играющих в теннис — шёл к площадке, садился уютно у средней черты и, закурив папироску, с лёгкой улыбкой ждал... когда я «промажу». Я смущался и «мазал». Он тихонько кивал головой и тоном, в котором звучало «я так и знал», говорил:
— Д-да, не важно...
Мне посчастливилось — сделав хороший удар, я обернулся к нему и сказал:
— Нормально!
Сергей Васильевич это словцо подхватил и громко кричал мне «нормально!»... всякий раз, когда я «промазывал».
* * *
Наблюдая Сергея Васильевича в обыденной жизни (трудно отказаться от радости наблюдать большого человека), я понял, что такое истинная простота и неподдельная скромность. В каждый момент, в мелочах, в еле заметных оттенках речи, мимолётных поступках сквозили в нём эти качества с врождённой правдивостью.
Вот он в обществе (как бы мало или велико оно ни было). Вы никогда не увидите его сидящим на центральном месте. Но вы не увидите его и в «уголке», где скромность, пожалуй, чуть-чуть подозрительна. Он — как все: все толпятся — толпится и он; все разбросались по комнате, и он среди всех; надо стоять — он стоит, сесть — сидит. Конечно, он в центре всегда, но «центр» этот в душах людей, его окружающих, а не в пространстве вовне.
Беседуя с кем-нибудь, он слушает всё, что ему говорят, со вниманием и не перебьёт собеседника, если слушать приходится даже абсурдное мнение. Иногда на неумное слово, когда все другие смущаются, даёт серьёзный ответ, и неумное слово тотчас забывается.
В обхождении не делает разницы между большими и малыми. С каждым одинаково скромен, прост и внимателен.
Неловкостей, нередко случавшихся в его окружении, умел не замечать незаметно.
И всё же в присутствии Сергея Васильевича я немножко смущался. Не мог себя победить. Часто острил неудачно, чтобы спрятать стеснение. Однажды от слишком большого смущенья, войдя в его кабинет, я встал на колени и «по-русски» поклонился ему до земли. И когда со стыдом поднял голову, то увидел: Сергей Васильевич сам стоял на коленях и кланялся мне до земли.
Помню, как-то раз автомобиль мой, запылённый и скромный, встал рядом с его прекрасным «Паккаром», блестевшим на солнце. Мне стало немножко неловко. Он, должно быть, заметил, подошёл, долго рассматривал моего «простака» («Паккара» как будто не видит) и потом сказал с убеждением:
— Хорошая машина у вас.
И так сказал, что я в самом деле поверил, что машина не так уж плоха.
yaplakal.com