бля простите, если можно
неудержалсо , абажаю Булгакова!
ниже из "Собачьего сердца"
чем можно лучше всего помянуть писателя?
Конечно ,только перечитав хотя бы коротенький кусочек его произведения.
НАШЕЙ СТРАНЕ ПОСВЯЩАЕТСЯ!
" Разруха, Филипп Филиппович.
- Нет, - совершенно уверенно возразил Филипп Филиппович, - нет. Вы
первый, дорогой Иван Арнольдович, воздержитесь от употребления самого
этого слова. Это - мираж, дым, фикция, - Филипп Филиппович широко
растопырил короткие пальцы, отчего две тени, похожие на черепах, заерзали
по скатерти. - Что такое эта ваша разруха? Старуха с клюкой? Ведьма,
которая выбила все стекла, потушила все лампы? Да ее вовсе и не
существует. Что вы подразумеваете под этим словом? - яростно спросил
Филипп Филиппович у несчастной картонной утки, висящей кверху ногами рядом
с буфетом, и сам же ответил за нее. - Это вот что: если я, вместо того,
чтобы оперировать каждый вечер, начну у себя в квартире петь хором, у меня
настанет разруха. Если я, входя в уборную, начну, извините за выражение,
мочиться мимо унитаза и то же самое будут делать Зина и Дарья Петровна, в
уборной начнется разруха. Следовательно, разруха не в клозетах, а в
головах. Значит, когда эти баритоны кричат "бей разруху!" - я смеюсь.
(Лицо Филиппа Филипповича перекосило так, что тяпнутый открыл рот).
Клянусь вам, мне смешно! Это означает, что каждый из них должен лупить
себя по затылку! И вот, когда он вылупит из себя всякие галлюцинации и
займется чисткой сараев - прямым своим делом, - разруха исчезнет сама
собой. Двум богам служить нельзя! Невозможно в одно и то же время
подметать трамвайные пути и устраивать судьбы каких-то испанских
оборванцев! Это никому не удается, доктор, и тем более - людям, которые,
вообще отстав в развитии от европейцев лет на 200, до сих пор еще не
совсем уверенно застегивают свои собственные штаны!
Филипп Филиппович вошел в азарт. Ястребиные ноздри его раздувались.
Набравшись сил после сытного обеда, гремел он подобно древнему пророку и
голова его сверкала серебром.
Его слова на сонного пса падали точно глухой подземный гул. То сова с
глупыми желтыми глазами выскакивала в сонном видении, то гнусная рожа
повара в белом грязном колпаке, то лихой ус Филиппа Филипповича,
освещенный резким электричеством от абажура, то сонные сани скрипели и
пропадали, а в собачьем желудке варился, плавая в соку, истерзанный кусок
ростбифа.
"Он бы прямо на митингах мог деньги зарабатывать", - мутно мечтал
пес, - "первоклассный деляга. Впрочем, у него и так, по-видимому, денег
куры не клюют.
- Городовой! - кричал Филипп Филиппович. - Городовой! - "Угу-гу-гу!"
Какие-то пузыри лопались в мозгу пса... - Городовой! Это и только это. И
совершенно неважно - будет ли он с бляхой или же в красном кепи. Поставить
городового рядом с каждым человеком и заставить этого городового умерить
вокальные порывы наших граждан. Вы говорите - разруха. Я вам скажу,
доктор, что ничто не изменится к лучшему в нашем доме, да и во всяком
другом доме, до тех пор, пока не усмирят этих певцов! Лишь только они
прекратят свои концерты, положение само собой изменится к лучшему."