И джентльмен и человек.

Прочитал совершенно удивительную статью Ирины Кравченко на одном из ресурсов Рунета и собственно захотелось сделать пост об этом любимом всеми комедийном актере - о Савелии Крамарове.

Этому актеру не довелось играть главные роли в кино. Скорее, его можно было назвать мастером эпизода и ролей второго плана, но уже сама фамилия "Крамаров" на афише гарантировала аншлаг. Роли ему доставались, чаще всего, комедийные, а вот жизнь оказалась больше похожа на трагедию.

13 фото И 1 видео.

Савелий Крамаров родился в Москве 13 октября 1934 года.

Его отец, Виктор Савельевич Крамаров, закончил в свое время юридический факультет Киевского университета, затем переехал в столицу, где стал достаточно известным адвокатом. Савелию было лишь три года, когда отец попал под жернова репрессий и получил 8 лет лагерей. Больше мальчик его не видел, после освобождения Крамаров-старший был отправлен на поселение в Барнаул, затем в Бийск, Туруханск. В Туруханске он и скончался в 1951 году. По одной из версий - покончил с собой, сломавшись от тягот лагерей и ссылок.

А когда Савелию Крамарову было 16 лет, умерла его мать Бенедикта Соломоновна. Воспитанием подростка начал заниматься ее брат Леопольд Соломонович Волчек. Уже в юности у Савелия была мечта - стать актером. Но,попытка поступить в театральный институт закончилась провалом. Особых способностей комиссия не обнаружила, не спасла даже колоритная внешность. Стать студентом юридического факультета тоже не получилось, сказалось клеймо сына "врага народа". Тогда Крамаров поступил на факультет озеленения Лесотехнического института.

Но, с мыслью о кино не расстался. С детства "величайшее из искусств" помогало ему, хоть на время, забыть о всех невзгодах. Тем более, что знакомая соседка-билетерша пропускала его в зал бесплатно. После первого курса он начал посещать театральную студию "Первый шаг". Она, действительно, оказалась для него первым шагом в кинематограф.

У Бориса Пастернака в «Охранной грамоте» есть мысль по поводу того, что древние греки думали о детстве: «Какая-то доля риска и трагизма… должна быть собрана достаточно рано в наглядную, мгновенно обозримую горсть». Зачем всё-таки? Чтобы укрепить человека, или заложить зерно будущей взрослости, или дать некую точку отсчёта для измерения того, что плохо, а что хорошо?

Но если «риска и трагизма», пережитых в детстве, окажется не «горсть», а больше? Как это случилось с совсем юным Крамаровым. Родные говорили ему, что его отец на фронте, и сразу после войны мальчик по утрам ездил на вокзал встречать поезда с возвращавшимися солдатами. Пока кто-то не сжалился над ним и не сказал, что отец арестован.

Поступление в ГИТИС. (из книги Варлена Строгина о Савелии Крамарове)

...Учеба в лесотехническом институте стала тяготить его. Скучные предметы. Не менее однообразные преподаватели. Нудные лекции. Он считал, что, видимо, другими они быть не могут, но все это не то, чего он хотел, здесь, в лесотехническом институте, он не может выразить себя, как требовала душа. Другое дело-быть артистом.

...Поэтому он написал заявление ректору лесного института о том, что уходит "по собственному желанию в связи с поступлением в театральный институт".
...- Вы понимаете, Крамаров, что очень рискуете? - искренне пожалел его ректор. -...Вы можете не поступить и загреметь в армию.

...Савелий побледнел, задержал дыхание, поскольку ректор был абсолютно прав, но желание стать артистом перекрывало всякий риск и сделало его одержимым.

..Получив на руки аттестат, он отправился в театральный институт. Секретарь странно посмотрел на него:
-Вы что, молодой человек, не знаете, что прием начнется только через месяц? -Знаю, но я думал, что чем раньше подам заявление, тем лучше, - улыбнулся

Савелий и заставил рассмеяться секретаря приемной комиссии.
-Пожалуй, у вас есть шанс на поступление, хотя мы не готовим комиков, - сказал секретарь.
-А кто их готовит? - поинтересовался Савелий.
-Кто? - замялся секретарь. - Наверное, цирковое училище?
-Нет, я хочу получить театральное образование! - гордо заявил Савелий. - Я уже снялся в одном фильме, пусть в эпизоде, но успешно. Я вас не обманываю!
-От меня ничего не зависит, приходите через месяц, - нервно заметил секретарь, не зная, как отделаться от надоедливого и упрямого абитуриента.

... - Крамаров! - позвал его секретарь, и Савелий предстал перед приемной комиссией в своей парадной форме - в брюках, подпоясанных истертым ремнем, и рубашке с подвернутыми рукавами. К вступительному экзамену он починил туфли и поначалу чувствовал себя спокойно, но, увидев, в каких нарядах пришли другие абитуриенты, занервничал, стыдясь своего одеяния, но удивился, что не боится экзаменаторов.
- Здравствуйте! - начал он. - Крылов! Басня "Ворона и лисица"!
- А как звали Крылова? спросил один из членов комиссии.
- Разве вы не знаете? Иван Андреевич! - удивленно вымолвил Савелий, изучивший биографию баснописца, догадываясь, что от приемной комиссии можно ожидать каверзных вопросов.
- Читайте басню, - предложил ему, почему-то улыбнувшись, с виду очень строгий председатель комиссии. -"Вороне где-то Бог послал кусочек сыра..."

Тут Савелий вздыбил прическу и нахохлился и замахал руками, как крыльями, показывая ворону, которой подфартило с едой. При этом он сузил губы, изображая клюв.
...-Хватит, молодой человек, вы свободны, - сказал ему председатель комиссии.

Савелий вышел в коридор хмурый, с низко опущенной головой. ...Сердце сжалось от боли, когда он подумал, что разбил уверенность мамы в его успехе на актерском поприще. "Извини, мама,-обратился он к ней, как к живой, в трудные моменты жизни он уже не раз мысленно разговаривал с нею, - я очень старался, мама, много репетировал, даже изобразил ворону, но, видимо, неудачно... Ты верила в меня, мама, и я постараюсь не огорчать тебя. Пока я буду учиться у других актеров, вникать в то, что и как они исполняют. Я не подведу тебя, мама, сделаю все, чтобы не подвести".

Савелий боялся позвонить дяде Лео, рано утром ушел из дому, зная, что он позвонит ему сам. Во второй половине дня зашел в институт, чтобы узнать, кого приняли... и вдруг в середине списка натолкнулся на фамилию С. Крамаров.

..От счастья он был готов обнять, расцеловать всех прохожих, даже старую угреватую мороженщицу.
- Дайте порцию эскимо! - сказал он ей, думая, что мороженое успокоит его... На оставшиеся деньги он из телефонов-автоматов позвонил всем родственникам...

"Приеду! Обязательно приеду!" - обещал им Савелий, а сам поспешил на кладбище, склонился над плитой, под которой похоронена мама, и, чтобы не нарушить покой ее и соседних могил, тихо, но восторженно произнес: - Я стану артистом, мама!

Когда впоследствии Крамаров, комик по амплуа, заставлял только что смеявшегося над его героем зрителя моментально стать серьёзным и растрогаться, то почти всегда – в те моменты, когда играл обиду.

Например, в «Джентльменах удачи»: крамаровский Косой встречает друга по детскому дому, ставшего инженером, а Доцент раскрывает тому тайну его бывшего приятеля – дескать, вор он. Помните последовавшую затем сцену в электричке и слова Косого? «Зачем ты при Мишке? Он видал какой? Не то что мы…» И – слёзы на щеке. Как только человек, роль которого исполнял Крамаров, оказывался униженным и оскорблённым, в игре актёра возникала глубина не меньше чаплиновской. Потому что битый жизнью человек особенно чувствителен к возможности быть опять побитым.

Но с ним, рано узнавшим, что такое беда, и всё-таки не опрокинутым ею, происходит, по слову того же Пастернака, «как крылья отрастали беды и отделяли от земли». На юношеских фотографиях у Савелия ясный, умный и немного дерзкий взгляд.

Позднее, в картине Георгия Данелии «Мимино», персонажу Крамарова скажут: «У тебя хорошие глаза», и это будет шуткой на грани фола. Но у шестнадцати-семнадцатилетнего Савелия глаза были именно хорошими. Глаза мечтателя, знающего, что его мечты имеют полное право сбыться, потому что ничего другого у него нет.

Осуществлённая мечта – это и те самые крылья, и одновременно защита. Стать актёром известным (а кто хочет быть актёром, никому не ведомым?) – это и по сию пору лотерейный билет с самым крупным выигрышем, это «карт- бланш» и всяческая броня, а пятьдесят лет назад да в Советском Союзе с его иерархиями – особенно. К тому же талант у Савы был, и задвигать его парень не собирался.

Физический недостаток, как оказалось, ни минуты ему не мешал, наоборот – помог. Косой глаз Крамарова – важная деталь, его визитная карточка, как нос Тото, зубы Фернанделя или крутые бёдра Софи Лорен.

Александр Левенбук, актёр, режиссёр:
«Жена Лившица (эстрадного актёра, коллеги Левенбука по «Радионяне». – Ред.) была офтальмологом, она открыла в Америке свой кабинет. Савелий пришёл к ней на приём, и она предложила ему подрезать глазную мышцу, чтобы исправить косоглазие. Но Сава вскричал: «Ты что! Это мой хлеб!» Впрочем, потом всё-таки сделал операцию».

Но ведь долго жил и играл так, будучи, кстати сказать, весьма обаятельным. Умный актёр не только привлекательную часть своей внешности, но и неудачную её деталь обыграет. К тому же сложная задача – косой глаз – давала преимущества. Как должен ощущать себя человек с таким дефектом перед объективом кинокамеры?

Он вынужден продумывать каждый взгляд, каждый поворот головы, просчитывать мимику, жест, то есть всякое движение. Постоянная дисциплина, не отпускающая ни на минуту, не дающая расслабиться, будет лежать в основе его игры. Игра – и математический расчёт, стихия и точность. Полёт стрелы, вроде бы вольной, но всегда попадающей в цель.

А кто из актёров наиболее несвободен от ежесекундного самоконтроля? Кто постоянно должен помнить о цели, то есть о зрителе, о его реакции? Кто больше всего на свете боится, что глухое молчание будет ему ответом от публики? Да, это клоун. Крамаров был прирождённым комиком, и природа расщедрилась неслыханно: на тебе, Сава, такой «недостаток», чтобы ты на сцене или перед камерой постоянно думал о нём и о том, что и как ты делаешь. Чтобы помнил о зрителе. А лиричностью, задумчивостью, трогательностью ты и так роль наполнишь, ты же клоун, а чувствительнее, нежнее клоуна актёра не бывает.

Виктория Токарева, писатель, сценарист:
«Джентльмены» стали первым фильмом, где Савелию поручили одну из центральных ролей. Косого мы с Данелией писали для него, хотя потом возник и другой вариант: пригласить Мишу Кононова. Но на пробах к картине тот был таким достоверным, как будто вчера вышел из тюрьмы, а мы сочинили историю, похожую на сказку, историю дурацкую, не глупую – дурацкую. Это немножко клоунада, поэтому туда годился только клоун, каким и был Крамаров по внутреннему посылу. Когда он пробовался в фильм, очень нервничал, что его не возьмут. Но к концу нашей работы повёл себя некрасиво. Мы должны были снимать последнюю сцену – ту, где встречаются настоящий доцент и мнимый, а потом вся компания, которую играли Крамаров, Вицин и Муратов, убегала вдаль. Предстояло ехать за город. Машина, в которой уже было несколько человек из киногруппы, заехала за Крамаровым. Он вышел из подъезда, с термосом подмышкой, и вдруг сказал нам: «Завезите меня в больницу, мне надо прогреть ухо». Я удивилась: «Савелий, какое ухо? Твоя больница – на другом конце Москвы. Ты хочешь, чтобы мы потеряли три часа?» Он заупрямился: «А я могу вообще на работу не выходить − у меня бюллетень. У меня ухо болит». Мы повезли его в больницу и ждали, пока он прогреет ухо, а на натуре томилась съёмочная группа вместе с режиссёром. Крамаров вернулся и сел в машину, я с ним не разговаривала. Он заволновался, робко спросил: «Вам не дует? Может, закрыть окно?» Я его послала куда подальше. Несколько минут ехали молча. Потом я повернулась к нему: «Савелий, помнишь, как ты хотел получить эту роль? А сейчас, когда съёмки заканчиваются, диктуешь свои правила». Он расстроился, сник. Крамаров ведь мечтал о продолжении картины, звонил мне: «Напишите вторую серию, я вам любое лекарство достану». Я отвечала: «Мне двадцать восемь лет, и я не болею». Но вообще в нём не было подлости, наглости. Как в его персонаже, Косом. Косой – он очаровательный, он ребёнок».

Савелий Крамаров, Евгений Леонов, Георгий Вицин и режиссер Александр Серый на съемках ДЖЕНТЕЛЬМЕНОВ УДАЧИ

Наверно, Крамарову, когда-то косенькому мальчику, бедному сироте, затёртому и забитому жизнью по макушку, теперь так хотелось почувствовать себя центром внимания! Чтобы с ним носились и нянчились. Чтобы заботились о его здоровье. (Это ужасно обидно: всегда только самому о себе думать.) Чтобы явившийся и на его улицу праздник развернулся вовсю. Ведь сиротство Савелия никуда с приходом ролей и узнаваемости не делось, сиротство по сути, когда за человеком – никого. Ветер и темнота. (Может, потому Крамаров так стремился жить вперёд, не останавливаясь, не тормозя? Остановиться – значит оглянуться…)

Нет, надменности, ощущения собственной значимости в Савелии не было. Тем более что в то же время, о котором речь, дома у его коллеги, Георгия Вицина, происходили порой удивительные вещи.

Наталья Вицина, художник:
«Крамаров приходил к нам в гости и всегда приносил с собой тетрадочку, в которую записывал… папины уроки. Да, будучи его партнёром по фильму и не первый год снимаясь в кино, он хотел учиться у папы. Спрашивал, как преподавали в Школе-студии МХАТ, как играли те великие театральные актёры, с которыми отец выходил на сцену. Дома Савелий готовился к занятиям, потом показывал папе этюды. Мама предлагала ему выпить чаю, он шёл на кухню, после чего возвращался на «урок». Просил давать ему задания. «Может, мне басню выучить?» Папа смеялся, он не мог серьёзно это воспринимать, но его «ученик» не сдавался. У Крамарова вообще была особенность по-детски, подробно расспрашивать о чём-либо, и казалось – разыгрывает. А когда я понимала, что он по-настоящему заинтересован, то возникало такое расположение к нему!.. Савелий всё время старался узнать какие-то секреты, которые помогли бы ему жить. И этим отличался от моего папы: если тот принимал жизнь как она есть и был неприхотлив, то Крамаров производил впечатление человека, который хочет, чтобы всё было устроено как можно более рационально. Отсюда его повышенное внимание к здоровью. Например, угостить его было трудно: обязательно спрашивал, откуда продукты. «А молоко вы на рынке покупаете? Я пью только с рынка». Знаю, что он просил привозить ему на съёмки питьевую воду».


Георгий Данелия, режиссёр:
«В работе Крамаров был дисциплинированным, никогда на съёмки не опаздывал, приходил подготовленным – у него всё было отрепетировано. Поэтому, если требовалась импровизация, приходилось с ним бороться. Он и в жизни был прагматичным, не актёром-гулякой. Не пил, не курил. Если мы долго снимали в помещении, в какой-то момент просил проветрить».[i]

Телесное благополучие было для Крамарова категорией сакральной, как для многих, кто рано потерял родителей, кто сам перенёс тяжёлую болезнь (у юного Савы был туберкулёз). Тот, кто с нежного возраста знает, как уязвим и смертен человек, либо начинает воспринимать своё существование с непоколебимым спокойствием, либо – с трепетом. Повредить телу, как и духу, для них катастрофа.

А если ещё небеса наделили талантом, то никак нельзя собой пренебрегать. Поэтому всё, что позволяет держать форму и сохранять «лёгкое дыхание», для таких людей хорошо. Так и Крамаров получал удовольствие от того, что в интеллигентных кругах хотя бы вслух считалось моветоном: от следования афоризму «в здоровом теле здоровый дух», вероятно, даже не слышав его продолжения, или материального достатка (не избытка!).

Георгий Данелия:
«Савелий был человеком с налаженной жизнью. Умел и деньги заработать, и машину купить, и квартиру».

Его искреннее желание быть благополучным сочетало в себе удивительную наивность и умение ставить паруса по ветру. Недаром персонажи Крамарова чаще всего пройдохи и простаки в одном флаконе. Они видят свою удачу, но так смешно бегают за ней, так молотят воздух руками и ловят ветер ртом, что удача, казалось бы, не может не ускользнуть от них, но, будучи дамой милосердной, всё-таки даётся им в объятия.

Вот и Савелий, настояв, чтобы его на казённой машине отвезли в больницу на прогревание (как будто роли Косого, подарка для комика, было мало), тем самым едва не подпортил себе репутацию. Но в итоге ничего страшного не произошло, Данелия задействовал Крамарова и в других своих картинах.

То, что идёт от нежного сердца, – в минус не засчитывается. Особенно если это – театр в жизни, гротеск в повседневности. Иные крамаровские попытки жить хорошо тянут на сценку в комедии. Вот по огромному блату Савелий достал себе в почти безлошадной стране аж «Фольксваген» и, как рассказывают, любил подъезжать на нём к магазину «Лейпциг», куда наведывалась имеющая какой-никакой вкус к хорошей жизни публика.

С непринуждённым видом Крамаров стоял возле своего четырёхколёсного сокровища и крутил на пальце ключи от него. Направлявшиеся в большой советско-немецкий «бутик» модные девицы «лорнировали» прохлаждавшегося возле сказочной иномарки актёра, уже известного, но ещё не достигшего той популярности, которая потом могла бы запросто смести крамаровскую машину вместе с ним самим.

Александр Левенбук:
«Он же был весёлый, с юмором, обаятельный, одевался со вкусом, да ещё всенародный любимец, а слава – это такая вещь, которая притягивает. Моя первая жена, манекенщица из самых известных в ту пору, свидетельствовала, что Савелий многим нравился. И женщины его любили, и он их».

Виктория Токарева:
«В первый раз я встретила Крамарова на Рижском взморье, на пляже. Я была никакая не Виктория Токарева, а просто молодая и привлекательная девушка. И, бросив на меня взгляд, он сказал мне:
«Мы пойдём с тобой в «Лидо», только после, а не до» («Лидо» − в то время знаменитый ресторан в Юрмале. – Ред.). Я не собиралась идти с ним в ресторан, и вообще я была замужем.

Собравшись искупаться, Савелий объявил мне: «Перспективка на дакрон».
То есть я, незнакомая ему молодая женщина, должна была присматривать за его брюками из дакрона, модного тогда материала. Я хохотала, и он хохотал. Крамаров хотел, чтобы вокруг него было шумно, весело, – исподволь был занят своей комедийной маской.

Успехом у женщин он пользовался. На банкете по поводу выхода на экраны «Афони», где снимался Савелий, он сидел с девчонкой лет двадцати четырёх, хорошенькой, вертлявенькой и, видимо, мечтавшей выйти за него замуж, настолько она была вся… как таблетка – бери и глотай. Он нравился женщинам, потому что был известен, а женщин это очень притягивает. В то же время Крамаров казался им лёгкой добычей, потому что был некрасивый. Но дамы ошибались: Савелий не испытывал никаких комплексов по поводу своей внешности. И был он не таким уж некрасивым, а даже с шармом».

Георгий Данелия:
«Картину «Афоня» мы снимали в Ярославле. В главной роли был Леонид Куравлёв, довольно популярный уже. Люди сбегались посмотреть на него и мешали нам работать. Потом приехал Евгений Леонов, которого я считал самым известным актёром в то время, и количество любопытных увеличилось в разы. А потом появился Крамаров – и мы вообще не смогли работать: он как магнит притягивал публику. Да, его не приглашали на драматические роли. Потому что драматических актёров было триста сорок, а комедийных, на мой взгляд, всего четверо: Крамаров, Мкртчян, Леонов и Никулин».

Александр Левенбук:
«Иногда говорят, что Савелий, мол, хотел играть высокую драматургию, а ему давали роли разных придурков. Когда слышу подобные высказывания, мне в голову приходят нецензурные выражения. Чушь это полная! Чтобы популярнейший комик расстался со славой, которая для артиста – наркотик?! На что Крамаров мог рассчитывать в плане «серьёзных ролей»?

Если бы он только захотел попробовать себя в ином амплуа, думаю, театры бы ему не отказали. Но Савелий прекрасно знал свои возможности, знал, что у него есть своя ниша, достаточно узкая, но яркая, в которой он – хозяин. Комик ведь редчайшее амплуа. Крамаров панически боялся оказаться на экране несмешным, а всё остальное, полагаю, его в профессии интересовало меньше. Так что его актёрская судьба складывалась замечательно.

Но у Савелия образовались здесь сложности, о которых мало кто знал. Он, будучи шутником и весельчаком, оставался человеком закрытым, поэтому я даже не знал, например, что он еврей, пока Крамаров не собрался уезжать из страны.

А решился он на это по религиозным соображениям: стал ходить в синагогу, соблюдать кошер и Шаббат. Купить кошерную пищу тогда можно было в одном-единственном месте – в московской синагоге, поэтому в поездках по стране Крамарову приходилось с питанием трудно. К тому же в пятницу вечером и в субботу он не мог ни сниматься в кино, ни выходить на концертную площадку.

Однажды я позвонил Саве и предложил дать три концерта на стадионе, сказал, что заплатят ему в общей сложности девятьсот рублей – неслыханную по тем временам сумму: у меня была ставка тридцать один рубль за выступление. Крамаров спросил только: «Когда?» И, услышав, что в пятницу вечером, ответил: «Не могу, извини».

Савелий Крамаров в пробах на роль капитана Ромадина в фильме «Женя, Женечка и «катюша». К сожалению, так и не довалось нам полюбоваться на любимого актера, а роль сыграл Георгий Штиль.

Говорят, что ещё одной причиной крамаровского отъезда из страны был тот факт, что человеку просто надоело унижаться, о чём он сам говорил. Когда известный актёр вынужден, чтобы купить какой-нибудь рыбы, идти к директору магазина и хлопотать лицом, рассказывать байки и всячески развлекать, чем Крамаров, как и другие его коллеги, время от времени занимался, – это не совсем приятно. Кто-то махнёт рукой и забудет, а кому-то, в конце концов, надоест.

Он тонко чувствовал те невидимые границы человеческого «я», которые переходить не стоит. Пошутить, конечно, умел, любил разыгрывать целые сценки, вроде той, о которой рассказал его американский друг: будучи в гостях, брал из коробки конфету, надкусывал её, выражал лицом неудовольствие и клал конфету обратно. Брал вторую и проделывал то же самое. И так, пока коробка не оказывалась полна надкусанных конфет. Безобидная клоунада. Но друг, подсмеивавшийся над тем, что Савелий приходил к нему в гости со своей бутылкой воды, а когда его звали к столу, просил вскипятить эту воду и заварить ему в ней чай или кофе, однажды получил от Крамарова урок. Он мягко, но серьёзно сказал: «Знаешь, какие шутки больше всего ценятся? В которых человек высмеивает сам себя».


Савелий Крамаров с Джоан Борстен и Олегом Видовым. Лос-Анджелес. 1987 г.

Но, думается, была у него и ещё одна причина отъезда, не лежавшая на поверхности.

Наверно, все помнят фразу из «Джентльменов», которую мечтательно произносит Косой в предвкушении богатства: «Пошью костюм с отливом – и в Ялту». Это «костюм с отливом – и в Ялту» – своеобразное представление о блаженстве, о земном рае. Костюм с отливом – это метафора, не в кургузом ведь пиджачке являться в рай.

И вообще, всякое представление о рае включает в себя то, чего недостаёт нам в нашем существовании. Встроенный и вписанный в общую массу, советский человек мечтал об избранничестве, о том, что в один прекрасный день он, вчера ещё затёртый, законопаченный в серость дней, зажмурится от блеска то ли солнца, то ли моря, то ли своего костюма с отливом, а то ли софитов – и возликует его душа. Вчера был не пришей кобыле хвост, а сегодня… Вчера – сирота, сын «врага народа» (пусть и не слишком осознававший своего положения, но оно-то человека не оставляло), и что стоило Савелию затеряться, провалиться, как копейка сквозь дыру кармана?

А сегодня – кумир миллионов, все узнают, слова ролей цитируют наизусть. В свою «Ялту» Крамаров уже приехал и «гулял» под шум «прибоя», то есть аплодисментов и восторгов.

А там, вдали, ослепительно сиял другой берег. О том рае советские люди почти ничего не знали, он мнился несбыточным, не как место, куда нельзя было уехать – уезжали ведь, – а где можно было бы почувствовать себя своим. Для советского актёра Голливуд – это было сновидение. И только тот, для кого здешняя райская «Ялта» стала привычным местом обитания, мог по-настоящему задуматься – а не махнуть ли дальше, туда, о чём раньше не помышлял всерьёз?

Мечта о земном рае, Эдеме – всегда очень трогательная, очень детская. Она с головой выдаёт человека, который непременно хочет быть счастливым.

Виктория Токарева:
«Приехала я на съёмки «Афони»: привезла мандарины, которые нужны были для одной из сцен. В перерыве мы с Крамаровым пошли в деревенскую столовую. Войдя, он громко сказал: «Всем сидеть!» – и люди, бывшие в столовке, сначала застыли, а потом заржали. Савелий знал, что его любит публика. Когда мы подошли к раздаче, он положил себе в тарелку только рис и гречку: котлеты не взял. И мне тихо сказал: «Вы котлеты не берите, вы же не знаете, что там. Возьмите гарнир, хотя бы не будете рисковать своим здоровьем». Он был прав, и я его послушала. За столом Крамаров спросил меня: «Как вы живёте?» «У меня выходит повесть в журнале, − ответила я. – Книга выходит…» «Вы мне рассказываете, как вы работаете, а я вас спрашиваю, как вы живёте». Потом я подумала: действительно, как я живу? Для меня, получается, жизнь и работа – одно».


Кадр из "Джентльменов Удачи" в котором мелькнула сценаристка фильма Виктория Токарева

А для Крамарова была сама по себе невероятно заманчива жизнь дней. С ощущением лёгкости и силы в теле, с привлекательными женщинами, дорогими машинами, книжками, природой. Он умел жить со вкусом, с наслаждением и, владея секретами dolce vita, по-свойски вышучивал их, доводя до простейших и даже абсурдных правил.

Михаил Кокшенов вспоминал, как Савелий учил его покупать дефицитные продукты: надо идти прямо к началу очереди. «Почему?» − опешил от такой «святой простоты» Кокшенов. «Там ближе!» Как в анекдоте: «Почему у всех семечки по десять копеек стакан, а у вас двадцать?» − «Потому что двадцать больше десяти».

Серьёзно: двадцать больше десяти, актёрская слава лучше безвестности, любовь красивой женщины слаще одиночества, свобода ценнее чужого пригляда. Простейшая философия. Философия душевного здоровья, человеческого счастья. Даже так: «щастья», как писали в XVIII веке. Если умершему желают Царствия Небесного, почему живому не пожелать царствия земного?

Как у Булата Окуджавы: «Господи, дай же ты каждому, чего у него нет». У Крамарова здесь было всё, значит, эта страница жизни оказалась полностью написана и перевёрнута. Рассказывают, что уезжал он с небольшим багажом, но взял с собой урну с прахом матери.

Отправиться в то время за океан на постоянное жительство было – для тех, кто не знает, – всё равно что улететь в далёкую галактику. Уезжали, думалось, навсегда. Само по себе это было нелёгким действием. Но одному из самых любимых на родине актёров оставить свою «землю Антея» – поступок серьёзный. И, учитывая тогдашние реалии, требовавший мужества.

Александр Левенбук:
«Когда Савелий подал заявление на выезд, его вообще перестали снимать. Он придумал себе такой способ заработка: давал концерты в подмосковных санаториях, там же мог отдохнуть денёк. В то время часто приходил ко мне, к Хайту, к Михаилу Жванецкому – готовил репертуар для Америки. Мы ему говорили: «Тебе одному надо выступать двадцать минут, не больше». Публика пошла бы на его имя, но Сава не мог импровизировать, поэтому ему требовалось сопровождение других артистов. Впрочем, он потом успешно работал с таким импресарио, как Виктор Шульман, который организовывал заграничные гастроли многих наших актёров, например Владимира Высоцкого. На проводах было и радостно, и грустно. Но Савелий надеялся, что в Америке его заметят и позовут в кино».

Виктория Токарева: «Он говорил: Я – второй Луи де Фюнес. Я сделаю там карьеру».