Городок наш Арзамас был тихий, весь в садах, огороженных ветхими
заборами. В тех садах росло великое множество "родительской вишни",
яблок-скороспелок, терновника и красных пионов. Сады, примыкая один к
другому, образовывали оплошные зеленые массивы, неугомонно звеневшие
пересвистами синиц, щеглов, снегирей и малиновок.
Через город, мимо садов, тянулись тихие зацветшие пруды, в которых вся
порядочная рыба давным-давно передохла и водились только скользкие огольцы
да поганая лягва. Под горою текла речонка Теша.
Город был похож на монастырь: стояло в нем около тридцати церквей да
четыре монашеских обители. Много у нас в городе было чудотворных святых
икон. Пожалуй, даже чудотворных больше, чем простых. Но чудес в самом
Арзамасе происходило почему-то мало. Вероятно, потому, что в шестидесяти
километрах находилась знаменитая Саровская пустынь с преподобными
угодниками, и эти угодники переманивали все чудеса к своему месту.
Только и было слышно: то в Сарове слепой прозрел, то хромой заходил, то
горбатый выпрямился, а возле наших икон - ничего похожего.
Пронесся однажды слух, будто бы Митьке-цыгану, бродяге и известному
пьянице, ежегодно купавшемуся за бутылку водки в крещенской проруби, было
видение, и бросил Митька пить, раскаялся и постригается в Спасскую обитель
монахом.
Народ валом повалил к монастырю. И точно - Митька возле клироса усердно
отбивал поклоны, всенародно каялся в грехах и даже сознался, что в прошлом
году спер и пропил козу у купца Бебешина. Купец Бебешин умилился и дал
Митьке целковый, чтобы тот поставил свечку за спасение своей души. Многие
тогда прослезились, увидав, как порочный человек возвращается с гибельного
пути в лоно праведной жизни.
Так продолжалась целую неделю, но уже перед самым пострижением то ли
Митьке было какое другое видение, в обратном смысле, то ли еще какая
причина, а только в церковь он не явился. И среди прихожан пошел слух, что
Митька валяется в овраге по Новоплотинной улице, а рядом с ним лежит
опорожненная бутылка из-под водки.