Дополню воспоминаниями Бориса Геннадьевича о войне:
"Со школьной скамьи Борис Балашов в 1943 году шагнул прямо на фронт. «Мне повезло, — рассказывает он. — Я еще не закончил десять классов, в феврале меня призывали. Повезло, в каком плане.
Дело в том, что нарком просвещения Владимир Потёмкин издал приказ, чтобы ребятам, которые будут призываться, не окончив десяти классов, выдавали аттестаты за две четверти и выставили оценки. Мы умели стрелять, оказывать первую медицинскую помощь, сдавали на «значок ГТО», и нас готовили к войне как защитников Родины.
А за месяц, как меня призвали, домой пришла похоронка. На Ленинградском фронте погиб мой старший брат Арсентий. Брат пошел по стопам отца и поступил в ветеринарный институт, в 1938-м его призвали в РККА. Ему оставалось дослужить буквально чуть-чуть — осенью 1941-го должен был демобилизоваться. Служил он в Туркмении на границе с Ираном, был танкистом.
Началась война, и их перебросили в Ленинград. Арсентий был в блокаже, но иногда письма от него все же приходили. Он писал, что они окружены и что с продовольствием проблемы, но «мы будем держаться, и город Ленина не сдадим».
В 1943 году пришла похоронка, при прорыве из окружения он погиб. А мне пришла повестка. Отец тогда сказал (ему уже был сорок один год и его не призвали, он был председателем приемной комиссии конского состава — отбирал лошадей в армию): «Ты мужчина, должен защищать Родину и отомстить за брата».
Как раз в это время Рязанское артиллерийское училище эвакуировали под Алма-Ату, и я поступил туда. Через три месяца меня оставили учиться на разведчика, может, потому что имел среднее образование. И я еще прослужил около года в АИР (артиллерийская инструментальная разведка). А ребята, которые учились вместе со мной на командира огневого взвода, практически все погибли на Курской дуге. А я продолжал учиться до 1944-го.
— Я расскажу, как боевое крещение получил. Пришел на наблюдательный пункт к командиру бригады. Тут налетели немцы и стали бомбить. А НП занимал кирпичное строение, и я встал у кирпичной стены, а вокруг меня пыль красная. Потом я уже сообразил, это осколки били по кирпичам.
Хорошо, что один будущий мой разведчик схватил меня за шинель и в щель затащил, поэтому не получил ни ранения, ни чего другого, — боевое крещение! Я уже офицером был с одной звездочкой. А потом уже освоился, насколько это возможно на войне, — вспоминает Борис Геннадиевич.
Конечно, война — противоестественная для жизни ситуация, к которой сложно привыкнуть. Смерть всегда где-то рядом. Однако есть и такое мнение: война — это тоже жизнь, но только в ускоренном режиме.
— Когда вошли в Пруссию (там я пороха понюхал!), буквально все дома были как крепости, недаром Гитлер говорил, что там русские «обломают себе зубы». Немецкое правительство выдавало ссуды на строительство домов по государственному проекту. По нему нижняя, подвальная часть, в случае необходимости, представляла собой дот. Окошечки для воздуха как амбразуры! А сам подвал бетонировался. Так что взять его было совсем непросто, — продолжает рассказ Борис Геннадиевич.
Произошел с ним такой «горький» случай в Кенигсберге:
— Как-то я споткнулся, упал, а со мной иконка была, бабушка ее зашила в кожанку. Несмотря на то, что родители неверующие были, бабушка окрестила меня. На войну проводила со словами: «Когда твой отец был на фронте, я ему эту иконку тоже давала».
Серебряная иконка, с одной стороны написано «Спаси и сохрани», а с другой — ангел изображен. И вот у меня в кожанке зашиты эти вещи были вместе с пистончиком, где у меня все данные были указаны. И я это потерял, и даже не знал об этом. А когда уже Кенигсберг взяли, прошло время и нашли мой пистончик с координатами, то написали родителям, что я — без вести пропавший…
А у меня был друг и земляк Глеб из соседней бригады, она недалеко от нас на реке Прегель стояла. Узнал, что он там, пошел, встретились, обнялись. Он об этой встрече своим родителям написал, а они уже моим отцу и маме, с которыми дружили, сообщили. Конечно, они обрадовались, сын живой-здоровый… Надежда появилась, что вернусь домой.
В мае 1945-го бригаду Балашова перебросили на уничтожение немецкой 100-тысячной группировки под латвийский Тукумс.
— Восьмого числа вдруг слышим — стрельба. Ну, думали, немцы прорываются, выскочили — что-то не похоже. А Клава-радистка, у нас на батарее такая была, кричит во все горло: «Война закончилась!»
Скоро погрузили нас в эшелон и через всю страну — снова на войну, с Японией, через Алма-Ату, где мой дом. Я попросил своего комбрига, мол, Семён Иванович, разрешите мне на скором поезде опередить этот эшелон, к родителям забежать. А в те времена скорый поезд ходил «минута в минуту», и тут мне повезло, подходит этот скорый. Комбриг говорит: «Давай, только не опаздывай. Потому что потом тебе будет трудно нас найти».
Вот я приехал в Алма-Ату, стучу в дверь. Отец спрашивает: «Кто?» — «Борис». — «Какой Борис?» — «Ты чего, отец? Сына не узнаешь, что ли?» Ну, тогда до него дошло, открывает и кричит: «Нина! Бориска приехал!» Мама встала, она и не поняла, что к чему, смотрела только и даже не разговаривала. Она словно оцепенела, такие чувства сильные были.
Побыл я с родителями где-то час, а потом мы с отцом бегом на станцию, и вскоре мой эшелон пришел. Уехал я вместе с эшелоном в Чойболсан, в Монголию.
ВСТРЕЧА С БАГРАМЯНОМ
На войне случаются знаковые встречи.
— В районе Тукумса и Либавы еще оставались немецкие силы, — рассказывает Борис Геннадиевич. — Ехал я как-то на Катерпиллере (тракторе) с двумя прицепами. Дороги в Пруссии были хорошие, но обсажены высокими деревьями, поэтому большая техника не могла проехать. Из-за этого наша артиллерия пошла кружным путем, а я напрямую: нужно было связаться с командиром 45-й дивизии, которую мы должны были поддерживать.
Ехал я на тракторе и слышу грохот: позади нас идет танк и не может нас обогнать — мы загородили ему дорогу. Я сделал крен, а командир в танке, капитан, неудачно сманеврировал и задел наш трактор, и мы раз — и в грязь!
А тут мимо следует кавалькада «Виллисов». Увидев, что произошло, они остановились. Смотрю, меня зовут. Подбежал, а в одном из «Виллисов» сам Иван Баграмян, на тот момент генерал армии: «Что произошло?» Я рассказал ему, что танкист меня задел. Баграмян ответил, что капитан должен извиниться передо мной, младшим лейтенантом, потому что все могло закончиться трагически.
Много лет спустя… Мне дали задание встретиться и представить бронежилет перед генералитетом, а его возглавлял уже маршал Баграмян. После доклада подхожу к Баграмяну и говорю:
— Товарищ маршал, а мы с вами на фронте встречались, вы тогда заставили капитана передо мной извиниться
— За что?
— Он тогда танком мой трактор перевернул.
— А-а, я помню.
И мы пожали друг другу руки.
yaplakal.com