193
Музыкант Вячеслав Бутусов, отмечающий 15 октября 60-летие, в интервью АиФ.ru рассказал о коматозном состоянии после перелетов, песнях «Наутилуса», не теряющих своей актуальности, и новом проекте «Орден Славы», который прославляет Бога.
Владимир Полупанов: 5 лет назад вслед за группой «Наутилус Помпилиус» ты «потопил» и «Ю-Питер» (ныне группа Бутусова называется «Орден Славы»). Почему группа не могла существовать дальше под этим названием? В нее же можно было приглашать любых музыкантов, как это делает Борис Гребенщиков в рамках «Аквариума».
Вячеслав Бутусов: Можно было и с «Наутилусом» так поступить. Но, на мой взгляд, это уже другая история. Идея создания «Ю-Питера» состояла именно в том, что это был союз прежде всего двух музыкантов (меня и Георгия Каспаряна), которые объединились почти 20 лет назад. Мы долгое время сидели в студии, выпустили несколько альбомов. И Георгий в какой-то момент мне сказал: «Давай уже группу создавать». И мы сделали «Ю-Питер». Но со временем у Каспаряна появились свои крупные проекты — «Симфоническое Кино», затем он вернулся в группу «Кино», которую они заново подняли. Ты, наверно, в курсе?
— Безусловно. Не попал на живое выступление в Москве. Но посмотрел запись «Концерта в „Севкабеле“». Отличная работа! Цой жив! В прошлом году у твоей группы с нескромным названием «Орден Славы» вышел дебютный альбом «Аллилуйя»…— Название — это игра слов. А вообще, проект нужно воспринимать как сообщество людей, которые своим творчеством прославляют Господа Бога.
— Правильно ли я понимаю, что теперь твое творчество будет так или иначе в русле православия, с христианской тематикой?- Я очень осторожно использую религиозную тематику, даже в меньшей степени, чем это было в «Ю-Питере», когда я часто цитировал в текстах Евангелие. Все, что мы делаем, делаем осмысленно, во славу Божию. Это может быть на подсознательном уровне, просто общее отношение.
В силу карантинных обстоятельств я много времени провожу дома, почти не выбираюсь из своей деревни в Пушкине. Живу затворником. И около двух лет пишу симфоническую музыку, на ней сейчас я больше всего сконцентрирован.
— Это заказ для кино? Или чтобы пополнить репертуар симфонических оркестров?— Иногда её берут в кино или театр, как в случае с Александринкой. Валерий Владимирович Фокин предложил написать музыку для спектакля «Два царя» по пьесе Бориса Акунина, который приурочен к круглой дате Александринского театра (265 лет. — прим. Ред.). Для этой постановки я написал 11 симфонических тем. А вообще, пишу развернутый симфонический цикл — ораторию, балет, оперу, симфонию, какие-то отдельные небольшие опусы. Меня это очень увлекло.
— Интересно, как ты пишешь симфонии? У тебя архитектурное образование, музыкального нет. На гитаре наигрываешь мелодии?— В основном, конечно, использую гитару. Но потом перекладываю партии на различные инструменты. Я самоучка. Сам освоил необходимый набор знаний. В карантинном режиме это идеальное занятие для композитора.
— Что тебя привлекает в симфонической музыке?— Во-первых, у оркестра огромные возможности! Во-вторых, рождаются интересные темы, которые требуют больших усилий. Мне это очень нравится. Могу сидеть с утра до позднего вечера, сочиняя музыку. За несколько лет накопил массу материала.
— Но вернемся к альбому «Аллилуйя» и конкретно песне «Идиот», на которую снят прекрасный мультипликационный клип…— Сбылась мечта идиота (смеется). Я очень давно хотел снять мультипликационный клип и очень доволен результатом.
— Песня родилась после очередного прочтения Достоевского?— Во-первых, да, мы с детьми периодически возвращаемся к классическим произведениям. Каждый раз воспринимаешь всё по-новому. Во-вторых, эти темы возникают потому, что мы в Питере живем, в этой атмосфере, в которой жили Достоевский, Гоголь, Пушкин.
— Борис Гребенщиков в интервью высказывал мысль, что большая часть русских классических писателей, и Федор Михайлович в их числе, — люди «с очень специальной, если не больной психикой». Ты с ним не согласен?— Восприятие зависит от субъективных факторов. Кто-то видит в этом больную психику, а я нахожу у Достоевского много здравых и полезных мыслей.
— Например?— То, как он рассуждает о жизни человека, о его предназначении. О том, какое место в жизни русского человека занимает Вера, Господь Бог. У него очень много рассуждений на эти темы.
— Герой «Преступления и наказания» Родион Раскольников перед убийством старушки-процентщицы рассуждает: «Тварь ли я дрожащая или право имею?» Разве люди, бессмысленно убивающие невинных людей, не такими мыслями руководствуются?— Мы опять с тобой возвращаемся к субъективности восприятия. Можно прочесть букварь для первого класса и взять топор в руки. Больное воображение всегда находит оправдание поступкам. Человек с расстройством психики делает совершенно другие выводы из всего. Неадекватно воспринимает даже то, чему радуются обычные люди — солнышку, осенним листьям.
— Есть в песне «Идиот» фраза: «Чем больше город, тем меньше люди». Это о том, что в мегаполисе человек чувствует себя песчинкой? А в единении с природой…— Человеком. Так и есть. Я как градостроитель свои наблюдения выплеснул в этой песне. Еще в 85-м году, когда мы защищали в архитектурном дипломы, я по своей теме наткнулся на доклад японских архитекторов, которые в те времена были самыми передовыми. В этой работе они обсуждали вопрос, насколько большим может быть город, и до какой степени он может развиваться. Уже тогда было научно доказано, что конгломерация сильно влияет на все процессы — политические, экономические, социальные. И город больше миллиона жителей — это уж очень много. У людей, живущих в мегаполисах, происходят изменения психики. Это доказанный научный факт.
Достаточно пожить несколько лет в деревне, а потом оказаться в крупном городе, таком, например, как Шанхай с 23 млн жителей или Мехико (70 млн жителей. — прим. Ред.), и можно понять, насколько отличается поведение жителей мегаполиса. Изменяется сама природа человека, который живет в таком мегаполисе. Чем больше город, тем больше «турбулентность». Есть люди сильные, которые с легкостью выживают в центрифуге этих событий. Без повышенного коэффициента наэлектризованности они просто жить не смогут. У нас наступает коматоз.
— Фразу «Патриот без Отечества, сирота без Родины. Идиот, идиот…» я считал как «человек без отечества — идиот». Верно ли?— Все правильно. Это попытка сформулировать, как ощущает себя человек без Отечества. Мы же ассоциируем Отечество с Отцом, а Родину с Матерью. Идиот у Достоевского это не дурак или глупец, идиот — это человек, который живет без политической привязанности. Он не участвует в политических активностях.
— В таком случае и нас с тобой можно назвать идиотами.— Конечно. Значение этого слова сильно изменилось, как и у многих других слов.
— В 80-е и в начале 90-х у многих советских граждан возникло ощущение, что «за океаном» жизнь слаще. У вас ведь тоже были попытки пожить на Западе. Заграничный мир тебя чем-то не устроил?— У меня действительно были попытки уехать и пожить там. В результате я всё равно возвращался сюда с облегчением. По молодости нам было интересно получить новый опыт. К тому же в те времена это было редким явлением — иметь возможность пожить за границей. Сейчас в этом нет ничего необычного. Когда флёр экзотичности исчезает, ты по-другому осознаешь свою жизнь и в России, и за границей. С возрастом у меня сформировалось почти сакральное отношение к таким понятиям, как Родина, к тем местам, где родился, живу.
Сейчас меня палкой не загонишь за границу. С ужасом жду, когда мы полетим на гастроли в Америку в феврале следующего года. Каждый раз, когда возвращаюсь оттуда, говорю: «Всё! Больше туда не поеду».
— Почему?— По разным причинам. Не потому, что там плохо. Во-первых, я очень тяжело переношу все путешествия против времени, в сторону на восток. Мой организм моментально реагирует на «потерю» нескольких часов жизни. И когда возвращаюсь из Америки, я физически мертвый две недели. Недавно летали на гастроли на Дальний Восток. И там я жил как под наркозом. А во-вторых, сильно видоизменилось восприятие всех этих западных ценностей, которые мы рисовали себе декоративным образом. Для нас они уже не экзотика. Мы уже видим все своими глазами, в том числе грязь и мусор на улицах западных городов. И неизбежно сравниваем с тем, как это у нас происходит. Я довольно часто говорю про свою деревню, где сейчас живу. Потому что нашёл идеальное место для жизни в единении с природой.
— Западные ценности девальвировались со временем? Или вы их себе просто надумали?— Западная цивилизация — это все-таки другой мир, другое устройство, другое восприятие окружающей действительности. Хотя иногда это вызывает ощущение какой-то новизны. Это тоже полезно, конечно. Но зачем мне далеко летать за этой новизной? Я лучше прогуляюсь недалеко от дома.
— От поездки в Америку можно же было отказаться, раз тяжело переносишь перелеты.— Сейчас такие тяжелые времена, что мы почти ни от каких предложений не отказываемся. Надо как-то выживать.
— Есть у «Ордена Славы» песня «Город», посвященная Санкт-Петербургу. Почему такого посвящения не заслужил Екатеринбург, где ты родился? Или он окончательно остался в прошлой жизни?— Песня «Город» выпущена отдельным синглом и правда посвящена Санкт-Петербургу. У меня так или иначе есть много посвящений Питеру, Пушкину, Царскому Селу. Но я их завуалировал. А в случае с «Городом» сделал официальное посвящение.
В тот период, когда я жил в Екатеринбурге, у меня таких мыслей не возникало. Потому что голова была забита другими вещами. К своему стыду могу сказать, что в те времена я был человеком, далеким от чувства благодарности к месту, которое меня приютило, где я родился, где меня вскормили, обучили. Это у меня уже в более зрелом возрасте начали развиваться эти чувства. А тогда я был туповат, в смысле бесчувственен. Тупость это не глупость, а бесчувственность.
— В сентябре этого года я вдруг обнаружил тебя среди спикеров Восточного экономического форума во Владивостоке. В Твиттере о твоем выступлении было сказано: «Бутусов сослался на труды святых отцов, расшифровал термин „экология души“, а также рассказал о совести и потерянном рае». Так о чём всё-таки было твое выступление?— Как ты, наверно, догадываешься, нас пригласили туда изначально в качестве музыкантов с концертом. Ну и в нагрузку как публичную фигуру попросили сделать доклад на тему экологии. Я подумал, что надо сказать что-то более-менее содержательное, поэтому готовился. Покопался в разных источниках и набрел на такой термин как «экология души». И просто напомнил об этом предпринимателям и политикам. С этого понятия все начинается. Суть его очень проста. Как говорят святые отцы, если у тебя на душе спокойно и совесть чиста, то вокруг тебя все преображается соответствующим образом. И наоборот, когда у человека на душе грех или депрессия, все вокруг воспринимается в мрачных тонах.
— В октябре ты анонсировал выпуск авторизованной коллекции «Наутилуса Помпилиуса». В аннотации к ней сказано, что впервые «альбомы изданы полностью, в надлежащем качестве, в оригинальном оформлении, в них вернутся изъятые по каким-то причинам треки». По каким причинам песни не попадали в альбом? Они не проходили внутриколлективую цензуру или соответствующие советские органы запрещали их выпускать?— Это была цензура исключительно внутреннего порядка, конечно. На ранних этапах существования группы, когда СССР «завершал строительство социализма», мы столкнулись с редактированием и «литованием» текстов, анализом смысла — в общем, с цензурой во всех ее проявлениях. Но в конце 80-х уже, напротив, никакой цензуры не было. Содержание каждого альбома мы рассматривали в зависимости от какой-то концепции. Илья Кормильцев просил не включать песню в альбом, если она не соответствовала тому или иному звучанию, которое он себе представлял. Во время записи всегда пишется, как правило, больше материала, чем нужно, с запасом. Раньше к тому же существовали ограничения по хронометражу. Вся пластинка должна была звучать не больше 45 минут. Поэтому что-то приходилось откладывать в ящик. Все это накапливалось.
Этим проектом занимаются художник Александр Коротич, известный коллекционер Евгений Гапеев и издатель Олег Коврига. Это они предложили облагородить архив, довести до ума и издать. Очень щепетильно ко всему подошли, собрали вообще всё, что было. О некоторых песнях уже даже я забыл. Мы эту коллекцию издаем в основном для людей пытливых и увлеченных.
— У тебя были разные этапы отношения к наследию «Наутилуса Помпилиуса» после того, как группа распалась. Ты признавался мне в какой-то период, что тебя воротило от этих песен. Но спустя время ты стал возвращаться к этому багажу и даже сделал отдельную программу из песен «Нау». Как сегодня ты воспринимаешь эти песни?— Я немного «переболел» всем этим и сейчас воспринимаю их как нечто естественное, неотъемлемую часть своей природы. Я с этими песнями живу. Концертная программа с репертуаром «Наутилуса» для меня как литургия в церкви. Мы эту службу несем, исполняя периодически эти песни. К 30-летию рождения группы они были переосмыслены и сильно видоизменились.
— Гражданская лирика, например «Шар цвета хаки» или «Скованные одной цепью», по-прежнему актуальны?— Тогда мы были молодыми и рефлексировали, более рефлекторно реагировали на всё. У нас тогда было своего рода обострённое восприятие действительности. В нас были сильны пацифистские взгляды, хотя мы плохо представляли себе, что это такое. Когда были студентами, нам казалось, что если нас заберут в армию, запретят играть рок-музыку, на этом жизнь закончится. И мы умрём.
Но в целом, все эти мысли вполне созвучны современному дню, они попадают в повестку сегодняшнего дня. Я не вижу особых изменений в этой тематике. В тексте «Скованные одной цепью» Илья Кормильцев обобщил и подвел черту в рассуждениях о том, что такое государство. В одном стихотворении описал всю государственную систему, неважно с каким устройством.
— Тогда же вы были ярыми борцами с системой, так, во всяком случае, казалось. Сегодня ты в оппозиции к государству?— Конечно, нет. Я могу сокрушаться, соболезновать, сочувствовать, сострадать всему тому, что происходит. Я болею за то, что происходит в обществе, переживаю за то, что в головах у людей. Но я вообще не понимаю, как можно быть в оппозиции по отношению к собственному государству, в котором живешь?
— Комментируя песню «Гудбай, Америка» ты сказал, что «кисляк и плаксивость» тогда были в моде.— Это был период псевдодекаданса.
— Мне, наоборот, казалось, что конец 80-х — это период какого-то безудержного веселья. Потому что стали открываться границы, появилось некое ощущение свободы. Разве нет?— Наверно, так и есть. Но у нас на Урале элементы декаданса культивировались как будто насильственным образом. В песнях должно было присутствовать состояние тоски и безнадеги.
— На сцене преобладали черные цвета в одежде…— Да, все должно быть угрюмым.
— А ты свою угрюмость на сцене усугублял?— Наоборот. То свойство природы, которое во мне присутствует, эта угрюмость, я стараюсь задвинуть куда-нибудь подальше, «за кулисы». Если в природе человека есть скептицизм или просто отрицательный заряд, его лучше убирать на задний план, чтобы не травмировать зрителей.
— Когда мне попался ваш совместный с Юрием Каспаряном альбом «Незаконнорожденный АльХимик Доктор Фауст Пернатый Змей», выпущенный в конце 90-х, я написал разгромную рецензию, мне показалось, что вы с Георгием сошли с ума.— Приблизительно так и было.
— Что вы употребляли тогда?- Это была интоксикация мозга. Неважно, что человек употребляет. Важно, что с ним в результате происходит. Суть в тебе самом. Весь яд, наркотик и алкоголь вырабатывает человеческая «фабрика». Когда тебе хочется усилить воздействие, ты прибегаешь к использованию «детонаторов», чтобы ускорить взрыв. То, что наркотики рождают в человеке какую-то новую вселенную, новую философию, это всё сказки.
— Ну, признайся, что-то же употребляли?— Все, как обычно: пили, курили и «детерменировали камни». На тот момент больше ничего и не было.
— Ты был в глубокой депрессии?— Это даже депрессией нельзя назвать. Я был в тяжелом коматозном состоянии, как будто находился на дне болотного водоема.
— Несколько лет назад ты воцерковился. Был ли у тебя поворотный момент, как у Константина Кинчева, когда он осознал, что умирает от героиновой зависимости? Или ты к Вере пришёл постепенно, без «детерменирования»? И потом, меня всегда мучил вопрос: для того, чтобы стать праведником, обязательно перед этим, фигурально выражаясь, вываляться в грязи?— Нет, конечно. Я это вижу по своим детям, которых у меня четверо, и внучка уже в школу пошла. Вижу, как они воспринимают жизнь. Сын Даниил с 5 лет ходит с нами на молитвы. И я вижу результат. Не было у него никаких страшных испытаний, какие человек проходит в подростковом возрасте. Они, конечно, есть. Но я вижу, как сыну удается противостоять этому. И это для меня удивительно. Так что у всех свой путь к Богу. В моем случае сказочного волшебства не произошло. Мне пришлось постепенно в это проникать и делать все, чтобы это в меня проникало. Момент очистки был каким-то техническим процессом.
— В каком-то интервью ты сказал, что все мы на этой грешной земле мучаемся и только после смерти обретем жизнь вечную и мучиться, соответственно, перестанем. Не хочу вступать с тобой в теологический спор, но ты правда считаешь, что мы здесь мучаемся?— Кто-то мучается, а кто-то радуется. Смысл жизни как раз в том и состоит, чтобы радоваться сегодня и сейчас. Если человек не мучается — это великое счастье. Но есть и мученики. Видимо, им для чего-то эти испытания даются. Что будет после смерти, никому неведомо. Мне кажется, что человек обнадеживает себя верой в загробную жизнь для того, чтобы противостоять унынию. Мне Вера придает силы и возможность противостоять тому гнету, который я иногда ощущаю. Есть счастливые люди, которые этого не ощущают. И слава Богу!
— Коронавирус — это Божья кара?— Да, я считаю, что это испытания для человечества. И воспринимаю их как проверку на крепость духа. Таких испытаний было много в истории. Были вещи и пострашнее. Главное не усугублять это войнами и социальными потрясениями. Мне кажется, нам просто показано: вот этого вполне достаточно. За несколько дней перевернулась вся картина мира.
— Тебе исполняется 60 лет. В контексте нашего с тобой разговора хочу спросить, ты все-таки сегодня чаще радуешься или мучаешься?— Скажу тебе честно, я счастлив, что дожил до этих времен, до этого возраста. Сравниваю себя с 30-летним и понимаю, что сегодня чувствую себя намного лучше, и физически, и по общему настроению. То есть более полноценным человеком, чем 30 лет тому назад. Счастлив, что дотянул до этого состояния.
yaplakal.com