Рэй Бредбери про это ещё в 1979 году написал, как послесловие к своему роману "451 по Фаренгейту".
Около двух лет назад я получил письмо от серьёзной молодой воспитанницы колледжа Вассара (один из семи старейших и наиболее престижных женских колледжей на восточном побережье США): она писала, как ей понравились «Марсианские хроники», мой эксперимент в космической мифологии.
«Но, — добавляла она, — почему бы не переписать книгу, добавив больше женских характерных персонажей для соответствия веяниям времени?»
Несколькими годами ранее мне присылали множество писем с жалобами на те же «Марсианские хроники»: чернокожие в книге такие же пассивные, как дядя Том (главный персонаж романа Гарриет Бичер-Стоу "Хижина дяди Тома", направленный против рабовладения в Америке), почему бы мне не переделать их?
Примерно тогда же пришло письмо от белого южанина, считавшего, что я неравнодушен к чернокожим и поэтому книгу нужно выбросить.
Недели две назад гора писем породила крохотную мышь: письмо от широко известного издательства, желающего переиздать для школьников мой рассказ «Ревун».
В рассказе я описал маяк как источник «Божественного огня» в ночи. И что с точки зрения любого морского существа он ощущается как Присутствие.
Редакторы удалили «Божественный огонь» и «Присутствие».
Около пяти лет назад составители ещё одной антологии для школьников собрали в одну книгу четыреста (примерно) рассказов. Спрашивается, как удалось втиснуть четыреста рассказов Твена, Ирвинга, По, Мопассана и Бирса в одну книгу?
Легко и просто. Сдерите с тела рассказа кожу, удалите кости, мозг, разрушьте, расплавьте, уничтожьте и выбросьте. Каждое количественное прилагательное, каждый глагол действия, каждую метафору тяжелее комара — вон! Каждое сравнение, которое даже идиота заставит улыбнуться — прочь! Любые авторские отступления, раскрывающие простоту мировоззрения первоклассного автора — долой!
Каждый рассказ, сокращённый, высушенный, отцензурированный, высосанный и обескровленный стал похожим на все прочие. Твен читался как По, который читался как Шекспир, который читался как Достоевский, который читался как Эдгар Гест. Каждое слово длиннее трех слогов было безжалостно вымарано. Каждый образ, требующий более чем мгновение для понимания — пристрелен и выброшен.
Начинаете осознавать эту проклятую чудовищную картину?
Как я отреагировал на всё это?
Послал их всех куда подальше.
Разослал им отказы — всем и каждому.
Выписал всей этой куче идиотов билеты в один конец в адское пекло.
Суть очевидна. Сжигать книги можно разными способами. И мир полон суетливых людей с зажжёнными спичками. Представители любого меньшинства, будь то баптисты/унитарии, ирландцы/итальянцы/траченные молью гуманитарии, дзен-буддисты/сионисты/адвентисты/феминисты, республиканцы, члены общества Маттачине (одно из первых открытых гей-движений в Америке), пятидесятники и т.д., и т.п., считают, что у них есть право, обязанность, воля, чтобы облить керосином и поднести спичку. Каждый болван редактор, считающий себя источником этой всей занудной, безвкусной, похожей на манную кашу литературы, сладострастно вылизывает лезвие гильотины, примериваясь к шее автора, который осмеливается говорить в полный голос или использовать сложные рифмы.
В романе «451 по Фаренгейту» брандмейстер Битти рассказывал, как были уничтожены книги: то или иное оскорблённое меньшинство выдирало неугодные им страницы, пока книги не стали пустыми, умы — чистыми от мыслей и библиотеки закрылись навсегда.
«Закроешь дверь — они в окно пролезут, закроешь окно — они пролезут в дверь», как поётся в одной старой песне. Эти слова описывают мои постоянные злоключения с цензорами-палачами текстов, число которых ежемесячно растёт. Только полгода назад я узнал, что на протяжении многих лет редакторы издательства Ballantine Books вносили цензурные изменения в семидесяти пяти местах моего романа (451 по Фаренгейту), удаляя ругательства, дабы уберечь молодёжь в нравственной чистоте. Об этой изысканной иронии — подвергать цензуре книгу, посвященную цензуре и сжиганию книг в будущем, мне сообщили читатели. Джуди-Линн дель Рей, одна из новых редакторов издательства, получила текст книги без изменений и этим летом роман будет переиздан со всеми проклятиями и чертыханиями на своих местах.
Вишенкой на торте: месяц назад я послал студенческому театру свою пьесу «Левиафан 99». Она посвящена Мелвиллу и строится на мифологии «Моби Дика»: команда космического корабля, возглавляемая слепым капитаном, преследует и пытается уничтожить Разрушителя — большую белую комету. Премьера моей драмы должна быть в Парижской опере этой осенью. Но сейчас университет написал мне, что вряд ли возьмутся за постановку, потому что в пьесе нет женских ролей! И сторонницы равноправия полов обрушатся на драмкружок с бейсбольными битами на первой же репетиции.
Скрежеща зубами, я представил себе как впредь не будет более постановок, где только мужчины или только женщины; или смешанных постановок, где всё хорошее получают одни мужчины (как в большинстве пьес Шекспира).
Я ответил им, что возможно они смогут сыграть мою пьесу, чередуя недели игры мужским и женским составами. Они, вероятно, подумали, что я пошутил, и я сам не уверен, что говорил всерьёз.
Ибо этот мир безумен, и он станет еще безумнее, если мы позволим меньшинствам, будь то гномы или великаны, орангутаны или дельфины, сторонники гонки вооружений или экологи, компьютерщики или неолуддиты (хипстеры или дауншифтеры), простаки или мудрецы вмешиваться в эстетику. Реальный мир — общая игровая площадка для всех и для каждого, для любых групп, чтобы они устанавливали свои правила. Но под обложкой моей книги (прозы или стихов) их законы заканчиваются и начинается моя территория с моими правилами. Если мормонам не нравится моя пьеса, пусть напишут свою. Если ирландцев бесят мои «Дублинские рассказы» (Ирландский цикл) — пишущие машинки к их услугам. Если школьные учителя или редакторы считают, что мои труднопроизносимые предложения не для их зефировых зубов, пусть сосут окаменелые печеньки, размоченные в жиденьком чайке собственного производства. Если интеллектуалы из чикано (латиноамериканское население Юго-Запада США) захотят перекроить мой «Чудесный костюм цвета сливочного мороженого» в костюм стиля «Зут» (стиль одежды гангстеров мексиканского происхождения), пусть у них ремень лопнет и штаны спадут.
Ибо, скажем прямо, отклонение от темы — душа остроумия. Уберите философские отступления у Данте, Мильтона или призрака отца Гамлета и от них останутся иссушенные кости. Лоренс Стерн сказал: «отклонения от темы, бесспорно, это солнце, жизнь, душа чтения! Выбросьте их прочь и на страницах воцарится одна лишь вечная зимняя стужа. Но отдайте их писателю и он выступая как Творец, воспоёт им славу, внесет разнообразие и не даст аппетиту пропасть».
В общем, не оскорбляйте меня планами своих измывательств (отрубанием голов, отрезанием пальцев и разрывом легких) над моими работами. Мне нужна моя голова на плечах, чтобы ею трясти в отрицании или кивать в согласии, руки — чтобы размахивать ими или сжимать в кулаки, легкие — чтобы шептать или кричать. Я не встану тихо на полку, выпотрошенный, чтобы стать не-книгой.
Эй вы, контролёры, марш на зрительские трибуны. Арбитры, ваша игра окончена. Это моя игра. Я — бросаю бейсбольный мяч, я — отбиваю, я — ловлю. Я — бегу по базам. Я — выиграю или проиграю на закате. Я — на рассвете вновь выйду на поле, и буду стараться изо всех сил.
yaplakal.com