96
Еще один рассказ А.А. Ломачикского.
Фрагмент рассказа. Но для обсуждения более, чем достаточно.
На сегодня последний пост от Ломачинского.
Предидущие
тут и
тут.
Но одна вещь мне врезалась в память намертво. Далеко за полночь генерал Дерябин подустал, и я понял, что пора идти пать. Я поблагодарил генерала и встал из-за стола.
Генерал тоже встал, и задумчиво посмотрел на настенный календарь: - Подожди минуту. Слушай, ты можешь мне сделать маленькое дело?
- Ну, постараюсь. Только мне в город выход не скоро - я "залётчик", нарядов полно ещё, - отвечаю извиняющимся тоном.
- Да не надо никуда выходить. Дел то, через Боткинскую перейти! Я бы не просил, да завтра учёный совет аж на пять вечера назначили - скорее всего опять допоздна затянут. Своих же просить не охота - опять судачить начнут... И ведь ничёго по сути не надо! Надо проторчать с шести до девяти перед кафедрой и дождаться прихода странного человека с ведром цветов. Быть снаружи, в здание не заходить. Ну а вечером ко мне сюда прийти и описать, что видел. Да не бойся ты, не шпионаж это. Если он завтра придёт - ты не ошибёшься, сразу его узнаешь! Так, задание понятно? Тогда после девяти жду с докладом, а в награду я тебе расскажу одну интересную историю. Ну всё. Спокойной ночи!
Я вышел из генеральской комнатушки. Заглянул в "банку" к Рексу - тот шумно храпел, развалившись на кушетке. Конечно же будить я его не стал и быстро прошмыгнул к себе - похоже моё наказание на сегодня закончилось.
На следующий день к назначенному времени я был перед клиникой Военно-Полевой Хирургии. Жду. Вот уже наш старшина Абаж-Апулаз погнал курс на вечерний выпас - на ужин, где рыба плюс картошка-пюре, день в день третий год без перемен. А "скотопрогонная тропа" - это прямо-мимо-возле меня, тысячу раз хоженый маршрут. Чтоб меня не заметили, я спрятался за Боткиным, перемещаясь вокруг памятника по мере прохождения курса. Вскоре я понял, что мёрз не зря.
Прямо к крыльцу подкатила чёрная "Волга" с госномером. Быстро вылез шофёр в сером пиджаке и при галстуке - крепкий стриженный дядька кагэбэшного вида. Он как-то колко, наверное профессионально, осмотрел пятачок перед зданием, затем открыл пассажирскую переднюю дверку и вытащил громадный букет цветов. Да каких! Там были каллы, белые лили, красные короны - ну те, что цветками вниз, и ещё какое-то чудо, похожее на наперстянку. Меня, привыкшего к зимнему репертуару "тюльпан-гвоздика" с лотков кавказцев перед метро, букет потряс.
Наконец водила открыл заднюю дверь "персоналки" и помог вылезти пассажиру. Сразу стало ясно - какой-то туз. А вот сам туз выглядел странно. Нет, одет он был что надо - дорогущий плащ-пальто из натуральной чёрной кожи с меховой подбивкой, пожалуй тоже натуральной. На голове норковая шапка-"пирожок", как у тогдашних совсем больших людей, всяких там членов ЦК или Политбюро.
Но первое, что бросилось в глаза - человек явно страдал тяжёлыми неврологическими расстройствами. Его движения были плохо координированными и перемежались инволюнтарными дёрганиями всего тела, руки била крупная, почти паркинсоническая дрожь. Он опёрся на трость и сильно выбрасывая одну ногу в сторону заковылял к двери. Его шофёр не на шутку встревожился, что человек пошёл один, побежал и первый открыл дверь - даже не столько, чтобы помочь, как скорее убедиться, что "в тамбуре чисто". Я вдруг понял, что первый раз в жизни вижу проводку охраняемой персоны, ведь у наших гнерал-полковников, начальников ВМА и ЦВМУ (Военно-Медицинская Академия и Центральное Военно-Медицинское Управление - высшая инстанция военной медицины в СССР), водилами были простые солдаты, а не профессиональные телохранители.
Второе, что совершенно сбило меня с толку - это страшное уродство. Голова "туза" была несимметричной из-за чудовищных деформаций черепа, один глаз выше другого, очки с сильными линзами с оправой явно под спецзаказ, лицо всё в грубых старых шрамах, но в общем выглядит слишком молодо для старпёра такого ранга.
Я хотел было пройти за человеком, да вспомнил, что генерал просил (или приказывал, если угодно) в здание не ходить. Простоял на морозе ещё с полчаса, пока парочка не вышла. Я был далековато, но мне показалось, что у туза-урода под очками блестели слёзы. Разглядеть толком я не сумел - его кагэбэшный шоферюга моментально вперил в меня тяжёлый взгляд, он явно запомнил, что я тут был по их приезду. К тому же уже слышался стадный топот идущих со столовки курсов, а попадаться "вне строя" на глаза в мои планы не входило. Оставалось только повернуться и бежать на Факультет.
В коморку к Дерябину я попал лишь после вечерней проверки. Дед опять спать явно не торопился. Я подробно, как мог, рассказал (доложил, если угодно) ему, что видел. У самого любопытство свербит как шило в большой ягодичной мышце. Дед молчит. Я не выдерживаю и спрашиваю, мол кто это, если не секрет?
- Секрет! Потом Дерябин видит крайнее разочарование на моей физиономии и добавляет: - Да, правда секрет, не мой секрет - казённый. Но раз обещял, то намёком скажу - это учёный-оборонщик.
- Это он вам цветы приносил?
- Мне!? Да он со мной не разговаривает, как и с любым врачом в форме!
- А что так?
- Что, что - а то, что я его должен был убить!
- Как убить? - спрашиваю я ошалело.
- Да так и убить - очень просто, холодным оружием, скальпель же холодное оружие.
- А-аа, ну там, врачебная ошибка! - догадался я.
Генерал грозно сверкнул своими глазами: - Запомните, коллега, врачебные ошибки, а тем паче ошибки военного хирурга убийством не являются, как бы прокуроры не внушали нам обратное. А будешь считать иначе - не сможешь работать. Стал бы я тебе из-за этого огород городить! Я должен был преднамеренно убить этого человека, но не просто, а крайне изысканно - в лучших традициях центрально-американских индейцев, всяких там майя или ацтеков. Я должен был у него вырезать бьющееся сердце!
Я думаю - дед гонит, хотя вида не подаю. Генерал с сомнением посмотрел на мою деланно-невинную физиономию, поставил чайник и неспешно стал рассказывать:
- Цветы эти для его второй мамки в честь его второго Дня Рождения. О чём речь сейчас поймешь: Было это по моим понятиям - недавно, по твоим - давно. И был шанс у Академии стать вторым местом в мире (а может и первым!), где была бы осуществлена трансплантация сердца. Это сейчас все привыкли смотреть на западные достижения, как на икону. Тогда же мы им дышали в затылок, и уж что-что, а Южная Африка для нас авторитетом не являлась. Главную роль играл не я, а академик Колесников с Госпитальной Хирургии. Они там к тому времени уже тонну свиных сердец пошинковали, да и на собаках кое-что отработанно было. Что думаешь, экстракорпоралка у нас слабая была? Что без забугорных оксигенаторов не прошло бы? Да мы тогда уже над пузырьковой оксигенацией смеялись, вместе с "Медполимером" разработали хорошие насосы и мембраны - гемолиз, то есть разрушение кровяных телец во внешних контурах был весьма приемлимым. Да, была наша оксигенация в основном малопоточной - ну а делов то двадцать литров дополнительной крови в машину залить! Всё равно больше выбрасываем. А какие наработки по гистосовместимости! Да нам неофициально вся Ржевка помогала - я имею в виду Институт Экспериментальной Военной Медицины, они же там со своими "химерами", ну облучённые с чужим костным мозгом, нам все реакции отторжения смоделировали! А про оперативную технику я вообще молчу.
Короче всё готово. Но... Но очень большое "но" остаётся. Через Минздрав такое провести было невозможно, даже через их 4-е Главное Управление. И досада, кроме политической, вторая главная препона - юридическая. Ну вопрос, когда человека мёртвым считать. Сердце бьётся - значит жив, а когда сердце мертво - так на что нам такое сердце! Подбил меня Колесников с ним на денёк в Москву съездить, на приватный разговор к начмеду в Министерство Обороны. А тут пальма первенства уже утеряна - как раз в те дни "супостаты мотор пересадили". Речь идёт по сути о повторении достигнутого. А ведь в СССР как, раз не первый - значит и не надо. Что с луной, что с сердцем. В Управлении же и резко рубить не охота, и напрасно рисковать не желают. Ситуация - ни да, ни нет. Хлопцы, разок попробуйте, но из тени не выходите, мы тут наверху за вас не отвечаем. Получится - к орденам и звёздам, нет - к неприятностям.
Тогда придумали мы бюрократическую процедуру, которая помогала эти ловушки обойти. Несколько потенциальных реципиентов подобрала Госпиталка, всех протестировали. Дело ВПХ за малым - добыть донора. Мы даже придумали как нам через Боткинскую с ним "прыгать", тогда ни технологии, ни контейнеров для спецтранспортировки органов и в мыслях ещё не существовало. Кому донорское сердце больше подойдёт - тому и пересадят. Так вот, был у нас документ с печатью ЦВМУ за подписями Начмеда и Главного Хирурга. Было в том документе упомянуто 11 фамилий на 12 пунктов под подпись. Десять военных, ну кто к "донорству" будет приговаривать, одна - пустой бланк (это на согласие от ближайшего родственника "покойника"), и последняя, самая малозначительная подпись вообще считай лаборанта - подтвердить оптимальную совместимость донор-реципиент при "переводе на казнь" в Госпиталку! Ну не совсем, конечно, лаборанта - я специально пробил должность в лаборатории клиники. Ну там иммунология-биохмия всякая, и мгновенно взял туда молоденькую девочку сразу после университета. Нет хоть одной подписи - и "донор" автоматически остаётся в нашей реанимации до самого "перевода" в Патанатомию.
По понятным причинам намерение держим в тайне и ждём "донора". Через пару недель происходит "подходящий" несчастный случай. Считай рядом с Академией, сразу за Финбаном, пацан 17 лет на мотоцикле влетает головой в трамвай - прямо в ту гулю, что для вагонной сцепки. Скорая под боком - пострадавший наш, профильный, доставлен в момент. Прав нет, но редкость - в кармане паспорт. Посмотрел я этого травмированного - категория уже даже не агонирующих, а отагонировавшихся. Травма несовместимая с жизнью. Но на ЭКГ все ещё работающее сердце! Голову кое-как сложили, с кровотечением
справились и быстро на энцефалограмму. Там прямые линии - красота мёртвого мозга. Говорю сотрудникам - боремся с возможной инфекцией, в башке то точно некрозы пойдут! Ну нельзя же сделать хирургическую обработку травмы мозга в виде ампутации полушарий под ствол, а там всё побито! И конечно реанимационное сопровождение и интенсивная терапия по максимуму - тело сохранять живым любой ценой, пока мы наш "адский документ" не подпишем.
Первым делом согласие родственников, без него всё дальнейшее бессмысленно. Одеваюсь в форму, беру для контраста с собой молодого офицера и пожилую женщину, чтобы легче было уболтать любого, кто окажется этим ближним родственником. Мчимся по адресу в паспорте куда-то на Лиговку. Заходим.
Комната в коммуналке, на полу грязь страшная, на стенах засохшая рвота, вонь вызывает головокружение, из мебели практически ничего, похоже живут там на ящиках. Оказывается, что существует только один ближайший, он же единственный родственник - его мать. Человеком её уже было назвать сложно - полностью спившееся, морально деградировавшее существо. Такого я ещё не видел - её главный вопрос был, а можно ли НЕ забирать тело, чтоб не возиться с похоронами. К сыну похоже она вообще не испытывала никаких положительных эмоций, а истерика и вопли моментально сменились откровенными намёками, что по этому поводу надо срочно выпить. Я послал офицера купить ей три бутылки водки. Документ она подписала сразу, как услышала слово водка! Получив подпись мы с брезгливым осадком пулей вылетели из той клоаки.
Но ещё более интересную новость я узнал чуть позже, когда в клинику прибыл тот офицер, что был послан за спиртным для "ближайшего родственника". Он столкнулся с другими обитателями той коммуналки и узнал некоторые подробности о самом "доноре" - крайне асоциальный тип, хулиган, исключался за неуспеваемость из школы и ПТУ, хоть и молод - сильно пьет, страшно избивает свою мать! Короче, яблоко от яблони... А ещё через десять минут, как по звонку свыше, в клинику пришёл следователь и принёс ещё более увлекательную информацию - мотоцикл "донора" краденный, точнее отобранный в результате хулиганского нападения, а сам "донор" и без этого уже под следствием не то за хулиганство, толи за ограбление. Похоже, что за всю жизнь единственное хорошее дело "донору" ещё только предстоит - и это отдать своё сердце другому.
Быстро все обзваниваются - собираем заключительный консилиум бумаги под "приговор" подписывать. Все ставят подписи - сомнений ни у кого нет. Только одну подпись не можем пока поставить - анализы не готовы, времени не достаточно их завершить. В Госпитальной Хирургии идёт подготовка операционной, а у нас ответственой за лабораторию велено сидеть на работе, пока результатов не будет. Ну вот наконец и это готово - иди, ставь свою последнюю подпись! Тут эта девчушка и говорит, мол по документу на момент подписания я обязана совершить осмотр! Тю, ты ж дура, думаю. А десяток академиков-профессоров, совершивших осмотр и разбор полдня назад, тебе не авторитет!? Ну вслух ничего такого не говорю, пожалуйста, идите. Смотрите себе тело под аппаратом, только не долго.
Она и вправду недолго. Пошла, взяла ЭЭГ, а мы ему энцефалограммы чуть ли не непрерывно гнали - как не было, так и нет там ничего. Мозг - аут! Стетоскоп достала - вот умора, да её в клинике со стетоскопом ни разу не видели. На что он ей вообще? И что она там выслушивать будет - "утопил" ли дежурный реаниматолог его или пока нет? Да мне уже всё равно - счёт, пожалуй, на часы идёт. Что-то она там потрогала, что-то послушала, толком ничего не исследовала - курсант после санитарной практики лучше справится. А потом поворачивается ко мне и так это тихо-тихо, но абсолютно уверенно говорит:
- Он живой. Не подпишу я...
Девочка, ты деточка! Да ты хоть представляешь какие силы уже задействованы?! Отдаёшь ли ты себе отчёт, что ты тут человек случайный - почти посторонний? А понимаешь ли ты, что городишь ты нам полную чушь - кровь в пластиковом контейнере тоже живая, а вот человек - мёртвый. Тело есть, а человека в нём нету! Короче ругали мы её, просили, убеждали, угрожали увольнением. Нет, и всё. И ведь сама по себе не упрямая, а тут ни за что не соглашается. Мол если я ноль - то и делайте без моей подписи. Сделали бы, да не можем мы без твоей подписи.
На утро собрались все главные действующие лица. "Донор" терпит? Да пока терпит - ни отёка легких, ни инфекции, кое-какая моча выделяется. Стараемся, ведём этот "спинно-мозговой препарат" как можем. А может потерпеть, если Колесников в Москву слетает и переутвердит новый документ? Не знаю, надежды мало. Короче день мы решали лететь или не лететь. Потом полетели. Что-то сразу не заладилось. А там выходные. Восемь дней волокита заняла. А "донор" терпит! Горжусь - во мужики у меня в клинике, мертвеца столько ведут.
Наконец назначен новый консилиум с "вердиктом". Только не состоялся он - ночью на энцефалограмме кое-какие признаки глубокого ритма появились. Всё - дальше по любому не мертвец, а человек. Зовём спецов с Нейрохирургии - пусть погадают. Много они не нагадали - ведите как сможете, прогноз неблагоприятный. О том, что это был кандидат в доноры сердца - табу даже думать. Обеспечиваем секретность, как можем.
Долго он был в нашей реанимации. Сознания нет (а я тогда был уверен, что и не будет), но мозг ритмы восстанавливает. Попробовали отключить искусственную вентилляцию лёгких. Без ИВЛ дышать пытается! Дальше - больше. Перевели в Нейрохирургию. Там ему много чего сделали, но ничего радикального - всё как у нас, что природа даст, то и прогресс. В контакт вступает, что-то старается глазами показать, мычит - говорить пыжится, шевелится.
Уже порядком восстановившись из Нейрохирургии он попал в Психиатрию. Наверное для учебного процесса психо-органический синдром (Тяжёлые нарушения психики в результате травмы мозга) демонстрировать. А там вроде вот что было - перечитал все книжки, и всем надоел. Ну кто-то и подшутил - сунул ему вузовский учебник по высшей математике. А ещё через полгода комиссия и первая (!) группа инвалидности. А ещё через полгода ещё комиссия - пацана в ВУЗ не берут! Молит-просит - дайте вторую. Что он закончил, я не точно не знаю, по слухам Московский Физтех. Пять лет за два года. Если это не легенда - то на экзамены ходил так - один экзамен в день. Сегодня сдаю ну там математику за первый семестр, завтра сопромат за пятый, послезавтра ещё что-то за девятый. Заходил на любой экзамен вне зависимости от курса. А к концу второго года что-то такое придумал - короче моментально целевое распределение в какой-то сверхсекретный "почтовый ящик". Ну а финал ты сам сегодня видел.
Колесников год ходил грознее тучи - полностью подробностей не знаю, но похоже кое-что просочилось на самый верх в ЦВМУ и выше в МО. Вроде сам маршал Гречко об этом узнал - может как байку в бане кто ему рассказал, а может в сводке прошло, типа вон в ВМА пытались сердце пересадить, да ничего не вышло. Видимо посчитали там наш подход к решению проблемы авантюрным, направление быстренько прикрыли. Особисты и люди из Главпура нас самого начала предупреждали - какая-либо информация только в случае полного успеха. Боялись видно, что вражьи голоса злорадно запоют - в Советском Союзе провалилась попытка пересадки сердца, а вот у нас в Мире Капитала с пересадками всё ОКэй, как зуб вырвать. Нам последствий никаких - пострадавших то в этой истории нет, да и вообще полная картина известна единицам, и с каждым годом этих "единиц" меньше и меньше становится... Люди, подписавшие этот конфузный документ молчат, а сам документ мы уничтожили - всё равно он силы без той подписи не имел, чего макулатурой архивы забивать? Всё вроде тихо-спокойно... Забывается потихоньку. Но одна тайна всё же мне покоя не даёт. Невозможно это, ну абсолютно исключено и совершенно не научно. Но факт...
Знаешь, никто ему не мог сказать, что он "донором" был. Мы с Колесниковым все варианты перебрали. Некому было рассказать. А он знает! Притом знает всё с самого начала. Даже как под ИВЛ трупом лежал.
- Ну вы же сами говорили, учёный не простой, ну там КГБ вокруг всякое. Они же ему и сказали! - предположил я.
- Глупости! Не получается так.
- Ну а тётка эта?
- Нет, нет и нет! Парадокс, что он вообще её знает. А ещё больший парадокс, что всю дальнейшую историю эта иммунологша знает только со слов самого "донора"! Я ведь от неё избавился сразу после отказа подписаться. Два года спустя разыскал её - меня сильно совесть мучила. Предложил вернуться в клинику, посоветовал хорошую тему для диссертации. Она никогда не интересовалась судьбой "донора" - история в её изложении была очень простой: "донор" умер, тему закрыли, генералов надо слушаться. Так она и считала, пока "донор" уже в теперешнем виде не явился к ней ровно в тот же день, как она сказала, что он живой. А сам "донор" знает только то, о чём говорилось в его палате. И значить это может только одно: когда у него на энцефалограмме прямые линии ползли, ОН ВСЁ СЛЫШАЛ!!! Слышал и помнил...
Это сообщение отредактировал Raam - 15.05.2024 - 14:08