Окопная правда от Виктора Астафьева

Тема создана для всех любителей «и снова повторим!», а также для любителей других громких лозунгов, которые рождаются на теплом диване в атмосфере полной сытости и безопасности. Чтобы помнили… И в знак глубочайшего уважения к пережившим ту войну и погибшим в ней…

Немного о самом писателе-фронтовике Викторе Астафьеве. Это был настоящий сибиряк, всю войну прошедший связистом, имевшим ранения и контузии. Самое страшное, что он пережил, это форсирование Днепра и выживание под непрекращающимся огнем немцев на одном из отвлекающих силы вермахта плацдармов. Он был и остается выдающийся советский и российский писатель. Герой Социалистического Труда (1989). Лауреат двух Государственных премий СССР (1978, 1991) и трёх Государственных премий России (1975, 1995, 2003).

Другими словами, очень уважаемый человек - это написано для той части населения, которая никому не верит, кроме красивых пропагандистских лозунгов и верит глянцевым постановочным картинкам с войны.

По своим воспоминания, он затем написал роман в двух частях, одном из самых страшных, лютых и правдивых романов о той войне – «Прокляты и убиты». Всем любителям поорать громкие лозунги чтение этого романа заменяет работу очень качественного психиатра и остужает лже-патриотический пыл. После освоения, далеко не простого и очень трудного освоения и усвоения романа «Прокляты и убиты» единственно, чего хочет настоящий патриот для своей страны, это отсутствие всякой войны и страданий для своего народа.

Что по поводу участия Виктора Астафьева в войне, то тут есть несколько весьма ярких фактов. В 1942 году он ушёл добровольцем на фронт, несмотря на то, что как железнодорожник, имел бронь.

Много ли готово пойти добровольцем на фронт, из теплого и сытного тыла?

Военную подготовку получил в учебном автомобильном подразделении в Новосибирске. Весной 1943 года был направлен в действующую армию. Был шофёром, связистом в гаубичной артиллерии, после тяжёлого ранения в конце войны служил во внутренних войсках на Западной Украине. Был контужен.

Был награждён орденом Красной звезды, медалями «За отвагу», «За освобождение Варшавы» и «За победу над Германией».

Наградной лист. В бою 20.10.1943 г. красноармеец Астафьев В. П. четыре раза исправлял телефонную связь с передовым НП. При выполнении задачи, от близкого разрыва бомбы, был засыпан землёй. Астафьев продолжал выполнять задачу и под артиллерийско-миномётным огнём, собрал обрывки кабеля и вновь восстановил телефонную связь, обеспечив бесперебойную связь с пехотой и её поддержку артиллерийским огнём.
— Из наградного листа на медаль «За отвагу».

Демобилизовался в звании «рядовой» в 1945 году. Затем жил в городе Чусовой, работал слесарем, подсобным рабочим, учителем, дежурным по вокзалу, кладовщиком, тогда же и начал писать свои книги, рассказы, воспоминания…

А теперь просто несколько отрывков из романа «Прокляты и убиты». Что бы помнили, какой ценой далась нам та победа, сколько крови было пролито, в том числе и по безалаберности командования, дурости комиссаров и политруков.

Как говаривают ветераны, чем отличается воевавший от просто служившего. Воевавший знает, что помимо врага на той стороне окопов, не меньший враг может быть и в штабах, по дурости и глупости посылающий тебя и твоих товарищей на смерть, сидя при этом в теплом и сытом месте. И воевавший не боится об этом говорить – дальше фронта не пошлют.

Как работали похоронные команды.

«…На правом берегу реки похоронные команды и в помощь выделенные бойцы саперных и стрелковых частей вели скорбную страду. Конскими и ручными граблями, вилами, крючьями, лопатами, на волокушах, на носилках, впрягшись в тягу, свозили, стаскивали под яр, сплошь избитый, осыпанный, останки солдат, кости, тряпки, осклизлые части тела, нательные кресты, раскисшие в карманах письма, фотокарточки, кисеты, скрученные ремешки, сморщенные подсумки, баночки из-под табака, кресала, ломаные расчески, оржавелые бритовки — все-все добро, все пожитки вместе с хозяевами валили в большие неглубокие ямы, отекающие по краям, спешащие поскорее укрыть прах и срам человеческий.

Затерянных, разбросанных по оврагам, по закуткам, по речке Черевинке и по щелям мертвецов находили по запаху, по скопищу ворон и крыс. Около иных трупов крысы уже успели окотиться и спрятать под тлеющим солдатским тряпьем голых крысят. Потревоженные, они яростно защищали свои оголенные гнездовья, с визгом бросались на людей. Их били лопатами, каменьями, затаптывали обувью…»

Чем занимались политработнички. Часть выживших эвакуированных раненных солдат с плацдарма попала под внимание одного из комиссаров.

«…— Понимаю, понимаю, — приветствовал и ободрял нагих, отощавших людей Мусенок. — Непременно, как только народ приберется, проведем летучки, партийные собрания, беседы, на которых пройдут громкие читки газет с приветствиями товарища Сталина, разрешено будет присутствовать на массовых мероприятиях и беспартийным воинам.
Кто-то робко сказал, что на Великокриницком плацдарме, за рекой, много раненых, бедуют оставшиеся там роты — им бы помощь-то оказать надо, к ним бы поспешить с едой и лекарствами.
— Уже, уже, товарищи, все брошено через переправу: и медикаменты, и продукты, прямо на правом берегу, на новом плацдарме разворачивается медсанбат. Мои агитаторы, помощники, газетчики и предводители комсомола устремились ободрить и помочь героям. Это, понимаете, благородно, это по-советски, товарищи, по-нашему, понимаете, — прежде о товарищах заботиться... Хвалю!..»

По мнению самих ветеранов, политработники в большинстве своем были абсолютно бесполезным грузом, людьми не приносящими никакой пользы, сидящих в теплом месте в тылу и занимающихся одной только пропагандой.


«…— В каком вы виде, капитан? До чего вы распустились... — отчитывал Одинца комиссар Мусенок. Но это был единственный начальник в дивизии, которого Одинец не боялся, подозревалось даже, что он его презирал. Взяв разгон, деловитый Одинец заполошно крикнул:
— Занимайтесь своим пропагандом у другом месте, а мне вас некогда выслушивать! — и умчался помогать народу баниться, истреблять паразитов самыми простыми и доступными средствами. Средство это, до которого так и не дойдет умом высокограмотный, мозговитый, технически подкованный немец, да и вся Европа вместе с ним, доживет до конца войны.
— Я еще с тобой встречусь! — грозился Мусенок. — Я еще поговорю с тобой! — и подался на окраину хутора, где без дверей и без окон стояла коробка обгорелой хаты…»

Выжившим и эвакуированным солдатам, наголодавшимся за много дней на плацдарме старшина выдал продукты, не проследив за тем, что им сразу так много нельзя есть и пить.

«…Носилась по берегу, вырывая котелки из рук бойцов, бутылки с водкой, орала, ругалась медфельшер Нелька:
— Сдохнете! Окочуритесь! — и старшине Бикбулатову: — Если кто умрет, я тебя, заразу, рядом закопаю.
Этакая роскошь! Этакая редкость! Водку выдавали не разливуху, а в бутылках, под сургучом! Все по правилам!.. Фершалица-дура бутылки вырывает, бьет вдребезги, самих бойцов клянет и умоляет:
— Миленькие солдатики-страдальцы... нельзя, нельзя вам...
Прижимая руки к груди, Фая вторила ей:
— Вам же сказано — нельзя. Вам что, умереть охота? Умереть?
Уже корчились, барнаулили на берегу те, на кого ни уговоры, ни крики, ни ругань, ни мольбы не действовали, пили, жрали от пуза, и свежие холмики добавлялись к тем, что уже густо испятнали и левый берег. Из медсанбата по распоряжению главного врача мчали изготовленные для промывки клистиры с водой, клизмы с мылом, разворачивали койки. Старшина Бикбулатов куда-то убежал, скрылся…»

Описание атаки на плацдарме, после многодневной осады немцами, последняя атака ради воссоединения с бойцами другого плацдарма. Просто молча прочитайте и задумайтесь…

«За рекой плеснули огнем "катюши", озарив другой берег до самого неба, ударила артиллерия. Собрав последние силы, поднявшись во весь рост, вслед за огненным валом пошли в атаку бескапустинцы, саперы, десантники. Боровиков с пестрой ротой снялся с речки Черевинки, Понайотов со своими управленцами, артиллеристами — все-все, кто мог двигаться, пошли в бой. Связь с правым берегом ослабела настолько, что работать по ней было уже невозможно. Гаубицы стреляли без корректировки, по заранее намеченным целям.


И так шли и шли бойцы, командиры Великокриницкого плацдарма, навечно уже отпечатанного в их памяти. Очень медленно шли, и те, кто падал, больше уже не поднимались. Впереди своего полковника, как бы заслоняя его собою, загнанно хрипя от пыли и простуды, словно в старые, довоенные времена, словно в ранешном довоенном кино, с обнаженным пистолетом шел командир батальона Щусь. Но не было никаких киношных, патриотических криков, никакого "ура", только хрип, только кашель, только вскрики тех, кого находила пуля или осколок, да и местность эта, пересеченноовражистая, не давала возможности атаковать дружным, киношным строем. С кручи на кручу, с отвеса на отвес, из ямы в яму, из оврага в овраг, вдоль берега еле двигались недобитые, недоуморенные, вшами не доеденные бойцы, все еще пытающиеся исполнить свой неоплатный долг…»

Страшное в своей правде описание форсирования Днепра выше по течению. Простое в своей реалистичности, сторонним наблюдателем, который и не видит самого форсирования, но видит, что оттуда приносит рекой…

«…По реке все плыли ящики от снарядов, солома, обрезь, тряпки, протащило пробитый, перевернутый паром, брякающий о донные камни цепями. Вот и люди появились, бултыхающиеся, схватившиеся кто за бревно, кто за корягу, кто и просто так плюхается, бьется в воде, взывая о помощи. Две храпящие лошади, припряженные к дышлу, погибая, рубились копытами в воде. Не будь в упряжке, они поодиночке добрались бы до суши. Но за гривы лошадей цапались, лезли на спины им тонущие люди. Хватая воздух гулко охающими ртами и ноздрями, отфыркивая воду, лошади крушили все, что попадало под копыта, ниже и ниже оседая вглубь. Вот голова одной лошади, вознесясь ноздрястой мордой над водой, начала огрузать, утягивая за собой пару свою, и загасли в воде безумно горящие глаза животных, следом осадило, утянуло крутые их гривы, крупы, хвосты. Сгинули, пропали совсем ни в чем не повинные создания природы, безотказные помощники человека на земле...»

Молитва ветерана, пережившего этот ад.

«…Боже Милостивый! Зачем Ты дал неразумному существу в руки такую страшную силу? Зачем Ты прежде, чем созреет и окрепнет его разум, сунул ему в руки огонь? Зачем Ты наделил его такой волей, что превыше его смирения? Зачем Ты научил его убивать, но не дал возможности воскресать, чтоб он мог дивиться плодам безумия своего? Сюда его, стервеца, в одном лице сюда и царя, и холопа — пусть послушает музыку, достойную его гения. Гони в этот ад впереди тех, кто, злоупотребляя данным ему разумом, придумал все это, изобрел, сотворил. Нет, не в одном лице, а стадом, стадом: и царей, и королей, и вождей — на десять дней, из дворцов, храмов, вилл, подземелий, партийных кабинетов — на Великокриницкий плацдарм!

Чтоб ни соли, ни хлеба, чтоб крысы отъедали им носы и уши, чтоб приняли они на свою шкуру то, чему название — война. Чтоб и они, выскочив на край обрывистого берега, на слуду эту безжизненную, словно вознесясь над землей, рвали на себе серую от грязи и вшей рубаху и орали бы, как серый солдат, только что выбежавший из укрытия и воззвавший: "Да убивайте же скорее!.."

Правдивое описание работы связистов, среди которых всегда было очень много потерь.

«…Лешки все не было. Сложив руки у рта рупором, негромко — немцы могли стрельнуть на выкрик — Шорохов позвал связиста, поискал его за ближним поворотом — нету. Растревоженный Шорохов рванул по линии, пропуская через горсть вязаную-перевязаную, едва ерошенную узлами, ладонь рвущую нитку провода. С речки Черевинки пришлось уйти — линия укоротилась, протянута она теперь поверху.

На стыке двух оврагов и проползти-то пустяк, метры какие-то, но сколько тружеников-связистов, изъеденных червями, безобразно вздувшихся, валялось здесь. Шорохов из-под пулеметной очереди рухнул с обрыва. За ним, обгоняя друг друга, сыпались, щелкали об сапоги комья сухой глины, припоздало прыснули автоматные очереди. Меж щелястых, перегорело лопнувших комков тоже комочком, но сереньким, лежал, скорее сидел, лицом уткнувшись в колени, человек, зажав телефонную трубку в одной руке, другой затиснув оборвыш провода.

— Лешка! Шестаков!
Связист не откликался. "Пропал харч, с таким риском добытый", — мимоходом мелькнуло в голове Шорохова. Выдернув из пальцев Лешки провод, он поискал глазами второй конец, с усилием стянул и соединил линию. Посидел, пощупал напарника и приподнял его лицо. Даже он, лагерный волк, навидавшийся страстей-ужастей, отшатнулся, увидев, как изуродовано лицо человека. Правый глаз вытек, из беловатой скользкой обертки его выплыла и засохла на липкой от крови щеке куриный помет напоминающая жижица. Рука Шестакова, из которой Шорохов выдрал провод, праздно покоилась ладонью кверху на глине и начала уже чернеть в сгибах пальцев, а ногти белели, оттеняя траурную полоску грязи. По непобедимой привычке стервятника Шорохов обшарил карманы связиста, услышал тепло его живого тела, слабый, как бы уже сонный стон издал напарник, пытаясь кого-то дозваться, что ли…»

Раненый связист лежит и смотрит на птиц, этого связиста Виктор Астафьев писал с себя, у него тоже были тяжелые ранения и контузии, повлиявшие на зрение, одним глазом он не видел.

«…"Счастливый все же народ — птицы! И эта вот пташка, выклевывавшая белых червей, и вороны, что жрут мертвечину, — все-все они счастливые, обилию корма радые. Приплод весной у здешних птиц будет великий. Ну и пусть. И Бог с ними — должна же земля-то жизнью быть наполнена... Мне бы вот в Черевинку перелететь, однако по школьной еще хрестоматии известно: "...рожденный ползать...", погрузить бы лицо в холодную воду..." — Лешка попытался перевернуться на живот, чтобы ползти к речке, и дело кончилось тем, что он снова потерял сознание…»

Весь роман - страшная правда. От начала и до конца. Но мало кто смог его осилить и прочитать полностью одним разом. Такие книги читаешь долго, часто останавливаясь на каждой странице, когда волосы от описанной картины шевелятся и думаешь, неужто это так и было на самом деле?!!

Никакой красоты и романтики, тяжелейший черный труд, вот и вся война. В холоде, голоде… Шапки долой, любители лозунгов, и молча….

При форсировании Днепра - безвозвратные 417 323 человек, санитарные 1 269 841 человек…С обеих сторон в битве приняло участие до 4 млн человек, а её фронт растянулся на 750 километров. В результате четырёхмесячной операции Левобережная Украина была почти полностью освобождена Красной Армией от нацистских захватчиков. В ходе операции значительные силы Красной Армии форсировали реку, создали несколько стратегических плацдармов на правом берегу реки, а также освободили город Киев. Битва за Днепр стала одним из крупнейших сражений в мировой истории.

Сам роман можно прочитать на сайте милитера:
http://militera.lib.ru/prose/russian/astafyev3/index.html

Несколько интервью с Виктором Астафьевым, он умер в 2001 году от инсульта.

И еще несколько фото, чтобы помнили...

Виктор Астафьев

Обложка фильма по его рассказу, на фото он сам

Это сообщение отредактировал maharudra - 15.02.2018 - 18:47

Война, это тяжкий труд...

Разбитые деревни

Злобный враг, которого надо уничтожать, иначе он уничтожит тебя

Форсирование Днепра

Форсирование Днепра

Наши

Враги