Наше вам...с кисточкой

Эпиграф: "Самое страшное на флоте это матрос с кисточкой..." (флотская мудрость)

Думаю, вряд ли ошибусь, если скажу, что большинство, если не каждый, из родов человеческой деятельности накладывает на человека свой неповторимый след, называемый мудро «профессиональными деформациями». Одним из таких сдвигов являются фобии. И в обществе, когда растроганный алкоголем и вниманием профессионал, начинает рассказывать о своих, то все ему дружно сочувствуют. Заведёт альпинист про лавины и все ахают да охают, охотник начнёт про медведей, которые сзади подкрадываются, и дамы ну в обморок падать, а заведёт флотский про матроса с кисточкой, и все шепчутся, что давайте ему больше не будем наливать. Ну, что может быть опасного в таком невинном сочетании? Казалось бы…

Вот многим же из вас, прочитавшим эпиграф, может статься непонятным, что страшного в матросе с кисточкой, мол, ну что такого можно натворить простым малярным инструментом. Однако жизнь военно-морская строго регламентирована, в том числе и колеры, доступные морским художникам, как и места их применения, расписаны донельзя строго. Наверное, если порыться в документах, можно найти даже точный цвет тоски, которая навевается от такой зажатости.

Но матросу, ежели он предоставлен сам себе, глубоко плевать на Уставы, ГОСТы, ОСТы и прочую муть неинтересную. Кроме того, чувство прекрасного в каждом отдельно взятом матросе развито настолько неприлично, что весь коллектив Русского музея воем воет от зависти. И вот однажды сочетание двух половинок ядерного заряда в виде свободного матроса и той самой кисточки рвануло и накрыло наш крейсер так, что от взрывной волны даже кенгуры в Австралии попадали. А дело было так.

Году в 96-ом стояли мы в парадной линии во Владивостоке, должны были собой олицетворять всю силу и мощь Военно-Морского Флота, почему-то так и не сдохшего, несмотря на все усилия, прилагаемые руководством свежеобразованной Российской Федерации. Ну, раз парадная линия, то надо срочно краситься: чем же ещё можно мощь олицетворить? Человек, далёкий от тогдашнего ВМФ, возможно, удивится, почему краситься надо именно под праздник, да ещё и в парадной линии, на потеху всего Владивостока. На что я отвечу: "Ха! Кто ж нам краски в другое время дасть?" В сезон, от праздника далёкий, флот кормить нечем было, куда уж о краске мечтать. А тут дают, да много. Не особо важно, что это за краска и какого качества, но не до перебирания харчами было. Дали - значит красим! И завертелось!

Чистили, драили, шкурили, обезжиривали и красили, красили, красили. Материли друг друга нещадно, если кто влез на покрашенное и тем опошлил свежесть. Докладывали, проверяли, устраняли и снова докладывали. И так несколько дней подряд. И вот, когда этот малярный секс уже подходил к экстатическому финалу, вдруг вспомнили, что у нас не покрашена башня главного калибра.

Не то, чтобы она была маленькая и незаметная, очень даже сильно наоборот. Но, как единицу откровенно самостоятельную и выделяющуюся, её всё оставляли на потом. А тут уже день до парада, а пушка угнетает своей унылостью. Естественно, командир крейсера забил чоп командиру БЧ-2, тот командиру дивизиона, комдив командиру батареи, комбат старшине... Короче, взаимно удовлетворены были все, кроме последних матросов, которые уже никому ничего вставить не могли, и поэтому поскакали снимать своё напряжение с кисточками в руках.

Но в силу того, что красили и мало спали уже несколько дней подряд, да ещё и настроение у всех было сильно предпраздничное (не в последнюю очередь от бодрящего запаха свежей краски), на художников в тельняшках просто забили, предоставив их самим себе. И доморощенные мастера изобразительного искусства решили переплюнуть одним махом и Айвазовского, и Малевича. Высунув языки они изливали на ни в чём не повинную башню все свои потаённые фантазии. Они макали, раскатывали, подтирали и трафаретили. Дети, первый раз в жизни получившие в руки фломастер, не бывают так счастливы. Выплеснувшись и отагонизировав, бойцы развалились в неприличных позах, созерцая сотворённое. Наверное, так Да Винчи смотрел на Джоконду. Парни чувствовали, что вступили в вечность.

Когда они налюбовались, послали самого молодого бойца доложить о совершённом подвиге. Боец метнулся кабанчиком, невнятно пискнул старшине, что, мол, тащ, готово, и растворился в бесконечных коридорах стального убийцы авианосцев. А старшина то ли утомившись от всего происходящего был, то ли просто старый наивный дурень, теперь уж и не упомнишь, принимать работу не пошёл, а сразу доложил комбату о готовности объекта к предъявлению. А комбат что, поверил старшине – на том уж и опята расти отказывались от старости его.

И понеслась обратно по возрастающей: комбат комдиву, комдив бычку, бычок командиру… И никто, НИКТО не удосужился проверить! А командир как раз собрал на доклад командиров боевых частей и начальников служб. Выслушав доклад командира БЧ-2, командир выкарабкался из кресла, умело изобразив величавость, и повел своих придворных осматривать свежевыкрашенный плавучий дворец. Начали с юта, хорошее настроение командира, вызванное окончанием покраски, позволило задницам моей и румына остаться невыдранными. Плавно и вальяжно промоционировали по шкафуту. Лето, июль, солнце, чайки. Девственно чистый крейсер. Благодать. И радостно поддакивающая на мелкие замечания свита уже предвкушала почти законное расслабление… Как вдруг традиционно неожиданно показал свою гнусную морду известный северный зверёк. Уже совсем потерявшая форму и бдительность группа товарищей вывалилась из ракетного коридора на бак и увидела её, башню.

«Ну-с-с» - шипел командир, волшебным образом превращаясь в перегретый котёл: «Ну-с-с-с-с…»

А потом рвануло. Нет, РВАНУЛО! Кэп орал так, что во Владивостоке из пушки в полдень хотели было больше не стрелять, ибо какой смысл пугать воробьёв вялым пуком, если в природе существуют звуковые волны куда более интересных амплитуд.

Пушка, конечно, была покрашена шаровой краской. Однако, в надписи «При вращении не ходить!» слово «При» было белым, «вращении» синим, а «не ходить!» красным. Но наибольший восторг у командира вызвали заклёпочки, гаечки и болтики. Каждый из них был любовно выкрашен в ярко-красный цвет! Башня главного калибра откровенно напоминала собой издевательскую пародию на мухомор с триколором, намекающим на место производства.

Пока командир изливал плоско, хотя и громко свой праведный гнев, я всё гадал – то ли это пары краски навеяли юным молодцам грибную тему, то ли они настолько соскучились по грибочкам и прочей природе. Откровенно радовало то, что они хотя бы стволы под березку не разукрасили.

Вы спросите, что стало с командиром БЧ-2. А ничего. Что с ним будет? Крейсерская закалка!

Полуденный выстрел во Владивостоке прекращать не стали. Традиция всё-таки. Да и, в конце концов, не настолько часто «Варяг» на рейде красится.

А вы говорите, медведь…


© Константин Авлахов

Здорово написано!

Это сообщение отредактировал sensum - 12.04.2017 - 20:35

"А потом рвануло. Нет, РВАНУЛО! Кэп орал так, что во Владивостоке из пушки в полдень хотели было больше не стрелять, ибо какой смысл пугать воробьёв вялым пуком, если в природе существуют звуковые волны куда более интересных амплитуд."

С этого абзаца в голос

Это сообщение отредактировал всемогу - 12.04.2017 - 20:45

какое долгое предисловие и нихрена непонятная концовка.
суть в чём? что-то не уставу окрашено было или командованию не понравилось? для сухопутных штатских пояснения в студию. или фотоотчет.

У меня на бывшей работе, покрасили 2 стены цеха и трубу ду600 с одной стороны, т.к. выпуск десятитысячного агрегата приехало снимать ТВ.

Году так в 85 или 86 в Чёрном море странами Варшавского договора проводились военно-морские учения. Нашему тральцу помимо камасутры со всякими тралами досталось ещё пальнуть из носовой пукалки (АК-230). Естественно, после стрельб она обгорела, да и боцман решил прогнуться... Короче, встали к стенке, рядом то ли болгарин, то ли румын, вот наш "активный" и решил сделать бартер с "братом по оружию". Надо сказать, что все военные корабли выглядят серыми, но когда они стоят рядом сразу видны отличия: один с синим оттенком, другой с зеленоватым, третий ещё с хрен знает каким. Всю ночь боцмана с комендорами что-то там колдовали на баке, и к рассвету обессиленные расползлись по кубрикам. Рано утром командир поднимается на ГКП, и видит перед собой зелёную! башню. Сука! Как он орал, про танки на баке, что он заставит всю эту пиздобратию копать окопы на баке и т. д. Я думал, что проснётся вся Болгария вместе с Румынией. Правда, Штаб, который к несчастью был у нас на борту, так и не очнулся апосля вчерашнего. Шило и всё такое - хорошее снотворное. В общем, до подъёма Флага, АК-ашка в авральном порядке была перекрашена в наш родной шаровый. А "заморскую" краску потом пустили на шлюпку. Как выяснилось, в темноте кто-то что-то перепутал, и краску налили в кандейку из под другой краски.
PS Ещё один самый страшный человек на флоте - молодой литёха с отвёрткой. :)

Это сообщение отредактировал hockob - 12.04.2017 - 21:03

Автор (Константин Авлахов) сказал, что его Эд.Овечкин (via. legal-alien.) покусал.. и он тоже решился))
на фото не та башня!. вот та
http://www.yapfiles.ru/files/1670587/17902...826483663_o.png

Это сообщение отредактировал Euge - 12.04.2017 - 21:56

бывало краску перепутают и радиопрозрачные колпаки антенн в порыве рвения обыкновенной шаровкой закатают.
после всего такого - в цирке не смешно ни разу

Это сообщение отредактировал Саныч505 - 12.04.2017 - 21:21

Ну а че нам матросне, сказали красить, значить красить! Два слоя грунтовки и еще финишной, а то что мы резьбы наглухо закрасили вспоминали потом мотористы и донкерман! Было дело! Потом уже научились смазывать перед покраской болты.

Не покидает мою голову ребус: как? нет, КАК?! они красили стволы орудий главного калибра?!

Так то укороченная версия "Легенда о морском параде" Веллера.

Это сообщение отредактировал Leveller - 12.04.2017 - 21:30

Скажи, ТС, почему ты иллюстрируешь рассказ о российском судне «Варяг» картинкой американского линкора «Миссури»?

Как то раз на одной подлодке закрасили колпачки системы пожаротушения. И когда загорелось, пожаротушение того... не отработало. Лодка называлась "Комсомолец".

шикарно
и слог хорош!

Я, прочитав эпиграф, понял что речь идёт о юнге каком-нить без опыта, про кисти и валики я даже не подумал.
Не, нуачо, есть же бескозырки с лентами, я слышал, или береты там с помпоном... А этот вот с кисточкой, потому что им, салагам, так положено.

Del

Это сообщение отредактировал vinnivinni - 12.04.2017 - 22:08

Мы в учебке на Русском на камбузе рисовали крейсер Киев. Хорошо нарисовали, ога)
Но т.к. красок художественных не было - писали картину гуашью, почти её не разводили водой для густоты.
Мне потом рассказывали что эту картину несколько раз закрасить пытались. А она через некоторое время всё равно проступала через очередной слой краски)

остров Русский, Школа связи, 1986, весна.

Это сообщение отредактировал CustomWing - 12.04.2017 - 22:11

на фотке линкор айова

Из личных наблюдений (гражданский флот):
1. Матрос с кисточкой.
- закрашены (считай ослеплены) антенны РЛС;
- покрашен радиопрозрачный колпак антенны INMARSAT-B ( посреди океана посудина на 90% без нормальной связи) (конец 90-х, "маркони" уже сокращены).
- матрос был пойман за покраской антенны GPS ( тогда единственной на посудине , а GPS в мобильниках появится только через 10 лет).
- Боцман получив люлей от мастера и чифа, всю палубную команду вооружил ветошью и растворителем. Был израсходован годовой запас растворителя (по словам дракона).
2. Матрос с брандспойтом:
Середина "нулевых". Рифер 20 000 тонн. Скорость 22 узла.
В 500 милях от берегов Африки поймали пылевую бурю.
Посудина стала рыже-коричневого оттенка.
Матросов вооружили пожарными рукавами - смывать сиё безобразие.
Напоминаю: 20 тыс тонн, 22 узла.
Тут из трубы вместо жиденького горячего дымка начинает идти пар, при этом судно уже перестаёт лихо бежать 22 узла, а даже, напротив - начинает останавливаться.
На мостик поднимается разъярённый дед, в руках пожарный топор...
Короче, какой-то матрос направил струю из пожарника в воздухозаборник главного ( нет- Главного) двигателя.
В общем, с точки происшествия до Аргентины топали 10-12 узлов по причине паралича турбины и с дымом ( нет - с Дымищем) из трубы.

Это сообщение отредактировал VonDorn - 12.04.2017 - 22:20

Я где-то слышал Первое Правило для молодых матросов.
Если мимо тебя движется какой-то объект - отдай ему честь.
Если ты движешься мимо неподвижного объекта - покрась его.

это не объяснишь)

Не знаю что со мной сделают за эту простыню, но лучший рассказ про покраску корабля я читал у Веллера. Рискну выложить.

Михаил Веллер. Легенда о морском параде






И была же, была Великая Империя, алели стяги в громе оркестров,
чеканили шаг парадные коробки по брусчатым площадям, и гордость державной
мощью вздымалась в гражданах! И под эти торжественные даты Первого Мая и
Седьмого Ноября входил в Неву на военно-морской парад праздничный ордер
Балтфлота. Боевые корабли, выдраенные до грозного сияния, вставали меж
набережных на бочки, расцвечивались гирляндами флагов, и нарядные
ленинградцы ходили любоваться этим зрелищем.
Возглавлял морской парад, по традиции, крейсер "Киров". Как любимец
города и флагман флота. Флагманом он стал после того, как немцы утопили
линкор "Марат", бывший "Двенадцать апостолов". Он вставал на почетном
месте, перед Дворцовым мостом, у Адмиралтейства, и всем его было хорошо
видно.
Так вот, как-то вскоре после войны, в сорок седьмом году, собираясь
уже на парад, крейсер "Киров" напоролся в Финском заливе на невытраленную
мину. Мин этих мы там в войну напихали, как клецок, и плавали они еще
долго; так что ничего удивительного. Получил он здоровенную дыру в скуле,
и его кое-как отволокли в Кронштадт, в док. Сигнальщиков, начальство и всю
вахту жестоко вздрючили, а особисты забегали и стали шить дело: чья это
диверсия - оставить Ленинград на революционный праздник без любимца флота?
Флотское командование уже ощупывало, на месте ли погоны и головы.
Сталин недоверчиво относился к случайностям и недолюбливал их. Пахло
крупными оргвыводами.
И последовало естественное решение. У "Кирова" на Балтике был
систер-шип, однотипный крейсер "Свердлов". Так пусть "Свердлов" и
участвует в параде. Для разнообразия. Политически тоже выдержано - имена
равного калибра. Какая, собственно, разница. Как будто так и было
задумано.
А "Свердлов" в это время спокойно стоял под Кенигсбергом, уже
переименованном в Калининграде, в ремонте. Машины разобраны, хозяйство
раскурочено, ободрано, половина морячков в береговых мастерских,
ковыряются себе потихоньку. По субботам в увольнение на танцы ходят. И не
ждут от жизни ничего худого.
И тут командир получает шифровку: срочно сниматься и полным ходом
идти в Ленинград, с тем чтобы в ночь накануне праздника войти в Неву и
занять место во главе парадного ордера. Исполнять.
Командир в панике радирует в Кронштадт: что, как, почему, а где же
"Киров"? Вы там партийных деятелей не перепутали? Ответ: не твое дело.
Приказ понятен?
Так я же в ремонте!! - Ремонт прервать. После парада вернешься и
доремонтируешься. - Да крейсер же к черту разобран на части!! - Сколько
надо времени, чтоб быстро собраться и выйти? - Минимум две недели. - В
общем, так. Невыполнение приказа? Погоны жмут, жизнь наскучила? А... Ждем
тебя, голубчик.
И начинается дикий хапарай в темпе чечетки. Срочно заводят на место
механизмы главных машин. Приклепывают снятые листы обшивки. Командир
принимает решение: начинать движение самым малым на одной вспомогательной,
ее сейчас кончат приводить в порядок, а уже на ходу, двадцать четыре часа
в сутки, силами команды, спешно доделывать все остальное. Всем БЧ через
полчаса представить графики завершения работ.
БЧ воют в семьсот глоток, и вой этот вызывает в гавани дрожь и мысль
о матросском бунте, именно том самом, бессмысленном и беспощадном: успеть
никак невозможно! Командир уведомляет командиров БЧ об ответственности за
бунт на борту, и через час получает графики. Согласно тем графикам лап у
матроса шесть, и растут они вместо брюха, потому что жрать до Ленинграда
будет некогда и нечего, коки и вся камбузная команда тоже будут круглые
сутки завершать последствия ремонта. - Отлично; не жрешь - быстрей
крутиться будешь.
И тут вспоминают: а красить-то, красить когда?! Ведь ободрано все до
металла!!! Командир - старпому: сука!!! Помполит - боцману: вредим
понемногу?.. Боцман: в господа бога морскую мать. - Через час отходим!!! -
Боцман: есть.
За пять минут до отхода, командир голос сорвал, вопя по телефонам,
является старпом - доклад: задача выполнена. Командир: гигант! как?
Помполит: ну то-то же. Старпом: так и так, сводная бригада маляров
береговой базы на стенке построена. Пока мы на ходу все доделаем, они все
и покрасят, в лучшем виде. Приказ - принимать на борт?
Командир хлопает старпома по плечу, жмет руку помполиту, утирает лоб
рукавом, смотрит на часы и закуривает:
- Машине - готовность к оборотам. Приготовиться к отдаче швартовых.
Рабочих - на борт.
Старпом говорит:
- Может быть, взглянете?
- Чего глядеть-то.
А снаружи раздается какой-то странный шум.
Командир смотрит в лицо старпому и выходит на крыло мостика.
Вся команда, побросав, дела, сбилась вдоль борта. Свистит, прыгает и
машет руками.
А на стенке колеблется строй малярш. И делает матросикам глазки.
Папироса из командирского рта падает на палубу, плавно кувыркаясь и
рассыпая искры, а сам он покачивается и хватается за поручни:
- Эт-то что...
Старпом каменеет лицом и гаркает боцману:
- Это что?!
Боцман рыкает строю:
- Смир-рна! - и, бросив руку к виску, рапортует: - Сводная бригада
маляров в составе двухсот человек к ремонту-походу готова!
Малярши смыкают бедра, выпячивают груди, округляют глазки и
подтверждают русалочьим хором:
- Ой готова!..
Матросики по борту мечут пену в экстазе и жестами всячески дают
понять, что они приветствуют малярную готовность и, со своей стороны,
также безмерно готовы.
Командир говорит:
- Ну!.. - и закуривает папиросу не тем концом. - Ну!.. - говорит. - -
Да!..
Помполит говорит:
- Морально-политическое состояние экипажа! - А у самого зрачки по
блюдцу, и плещется в тех блюдцах то, о чем вслух не говорят.
А старпом почему-то изгибается буквой зю, и распрямляться не хочет. И
краснеет.
А рация в рубке верещит: "Доложить готовность к отходу!"
- Готовность что надо, - мрачно говорит командир, сжевывая папиросный
табак.
А боцман снизу - старорежимным оборотом:
- Прикажете грузить?
Командир машет рукой, как Пугачев виселице, и - обреченно:
- Принять на борт. Построить на полубаке к инструктажу.
И малярши радостной толпой валят по трапу, а морячки беснуются и в
воздух чепчики бросают, и загнать их по местам нет никакой возможности.
- Команде по местам стоять!!! - вопит командир. - Отдать носовой!!!
Потому что никакого времени что бы то ни было изменить уже не
остается. В качестве альтернативы - исключительно трибунал; а перед такой
альтернативой человеку свойственно нервничать.
И раздолбанный крейсер тихо-тихо отваливает от стенки, а малярши
выстраиваются на полубаке в четыре шеренги, теснясь выпуклостями, и со
смешочками "По порядку номеров - рас-считайсь!" рассчитываются, причем
счет никак не сходится, и с четвертого раза их оказывается сто семьдесят
две, хотя в первый раз получилось сто девяносто три.
Боцман таращится преданно и предъявляет в доказательство список
личного состава на двести персон. Персоны резвятся, и становится их на
глазах все меньше, и это удивительное явление не поддается никакому
научному истолкованию.
Болельщики счастливо - боцману:
- Да кто ж по головам-то! Весом нетто надо было принимать - без
упаковки!
Командир вышагивает - инструктирует кратко:
- Крейсер первого ранга! Дисциплина! Правительственный приказ! -
Замедляет шаг: - Как звать? Не ты, вот ты! Назначаешься старшей! Вестовой
- препроводить в салон. Боцман! - разбить по командам, назначить
ответственных, раздать краску и инструмент, поставить задачи! Через
полчаса доложить исполнение - проверю лич-но! Приступать.
И поднимается на мостик.
И под приветственный свист со всех кораблей они медленно ползут к
выходу из гавани.
Командир переминается, смотрит на створы, на карту, на часы, и
старпому говорит:
- Ну что же, - говорит, - Петр Николаевич. Вы капитан второго ранга,
опыт большой, пора уже и самостоятельно на корабль аттестовываться. Так
что давайте, командуйте выход в море. На румбе там восемьдесят шесть, да
вы и сами все знаете, ходили. А я пока спущусь вниз: посмотрю лично, что
там у нас делается. А то, сами понимаете...
И, манкируя таким образом святой и неотъемлемой обязанностью
командиру на входе и выхода из порта присутствовать на мостике лично, он
спускается в низы. И больше командира никто нигде не видит.
А старпом смотрит мечтательно в морское пространство, принимает опять
позу буквой зю, шепчет что-то беззвучно и звонит второму штурману:
- Поднимитесь-ка, - говорит, - на мостик.
- Ну что, - говорит он ему, - товарищ капитан третьего ранга. Я ухожу
скоро на командование, корабль получаю, вот после перехода сразу
аттестуюсь. А вам расти тоже пора, засиделись во вторых, а ведь вы как
штурман не слабее меня, и командирский навык есть, не отнекивайтесь;
грамотный судоводитель, перспективный офицер. Дел у нас сейчас, как вы
знаете, невпроворот, и все у старпома на горбу висит, так что примите мое
доверие, давайте: из гавани мы уже почти вышли, курс проложен -
покомандуйте пару часиков, пока я по хозяйству побегаю, разгону всем дам и
хвоста накручу. Тем более, - напоминает со значением, - ситуация на борту,
можно сказать, нештатная, тут глаз да глаз нужен.
И с видом сверх меры озабоченного работяги-страдальца старпом
покидает мостик; и больше его тоже никто нигде никогда не видит.
...И вот на третьи сутки командир звонит из своей каюты на мостик:
как там дела? где местонахождение, что на траверзе, скоро ли подходим? И с
мостика ему никто не отвечает. Он немного удивляется, дует в телефон и
звонит в штурманскую рубку. И там ему тоже никто не отвечает. Звонит
старпому - молчание. Он в машину звонит! корабль-то на ходу, в иллюминатор
видно! А вот вам - из машины тоже никаких признаков жизни.
Командир синеет, звереет и звонит вестового. И - нет же ему
вестового!
А из алькова командирского, из койки, с сонной нежностью спрашивают:
- Что ты переживаешь, котик? Что-нибудь случилось?..
Котик издает свирепое рычание, с треском влезает в китель.
- Ко-отик! куда ты? а штаны?..
Командир смотрит в зеркало на помятейшую рожу с черными тенями вокруг
глаз и хватается за бритву.
- Да и что ж это ты так переживаешь? - ласково утешает его из
простынь наикрасивейшая малярша, и назначенная за свои выдающиеся
достоинства старшей и приглашенная, так сказать, по чину. - У вас ведь еще
такая уйма народу на корабле, если что вдруг и случилось бы - так найдется
кому присмотреть.
Командир в гневе сулит наикрасивейшей малярше то, что она уже и так
получила в избытке, и, распространяя свежевыбритое сияние, панику и жажду
расправы вплоть до повешения на реях, бежит на мостик.
При виде его полупрозрачная фигура на штурвале издает тихий стон и
начинает оседать, цепляясь за рукоятки.
- Вахтенный помощник!!! - гремит командир.
А вот ни фига-то никакого вахтенного помощника. Равно как и прочих.
Командир перехватывает штурвал, удерживая крейсер на курсе, а
матрос-рулевой, хилый первогодок, норовит провалиться в обморок.
- Доложить!! где!! штурман!! старший!!
А рулевой вытирает слезы и слабо лепечет:
- Товарищ капитан... первого ранга... третьи сутки без смены... не
ел... пить... гальюн ведь... заснуть боялся... - и тут же на палубе
вырубается: засыпает.
Командир ему твердою рукой - в ухо:
- Стоять! Держать курс! Трибунал! Расстрел! Еще пятнадцать минут!
Отпуск! В отпуск поедешь! - И прыгает к телефону.
При слове "отпуск" матрос оживает и встает к штурвалу.
Командир беседует с телефоном. Телефон разговаривать с ним не хочет.
Молчит телефон.
Он несется к старпому и дубасит в дверь. Ничего ему дверь на это не
отвечает: не открывается. Несется в машину! Задраена машина на все
задрайки, и не подает никаких признаков жизни.
Кубрики задраены, башни и снарядные погреба, задраена кают-компания,
и даже радиорубка тоже задраена. И задраена дверь этой сволочи помполита.
И малым ходом движется по тихой штилевой Балтике эдакий Летучий Голландец
"Свердлов", без единого человека где бы то ни было.
И только с мостика душераздирающе стонет рулевой, подвешенный на
волоске меж отпуском и трибуналом, истощив все силы за двое суток
исполнения долга, в то время как прочие истощили их за тот же период,
исполняя удовольствие... Да мечется в лабиринтах броневого корпуса чисто
выбритый, осунувшийся и осатаневший командир, матерясь во всех святых и
грохоча каблуками и рукоятью пистолета во все люки и переборки. Но никто
не откликается на тот стук, словно вымерли потерпевшие бедствие моряки,
опоздало спасение, и напрасно старушка ждет сына домой.
В кошмаре и раже командир стал делить количество патронов в обойме на
численность экипажа, и получил бесконечно малую дробь, не соответствующую
решениям задачи.
Он прет в боевую рубку, и врубает ревун боевой тревоги, и объявляет
по громкой трансляции всем стоять по боевому расписанию, настал их
последний час. И таким левитановским голосом он это объявляет, что
матросик на руле окончательно падает в обморок. Крейсер тихо скатывается в
циркуляцию. Команда, очевидно, в свой последний час спешит пожить - не
показывается. И только вдруг оживает связь: машина докладывает.
Слабым таким загробным голосом докладывает:
- Товарищ командир... Третьи сутки на вахте... один... Сил нет...
прошу помощи...
- Кто в машине?! Где стармех?! Где вахтенный механик?!
- Матрос-моторист Иванов. Все кто где... мне приказали... обещали
сменить, значит... если я, то и мне... Что случилось у нас?
- Пожар во втором снарядном погребе!!! - орет командир по трансляции
и врубает пожарную тревогу. - Давай, орлы, сейчас на воздух взлетим!!!
Пробоина в котельном отделении!!! Водяная тревога!!! Тонем же на хрен!!! -
взывает неуставным образом.
И тогда повсюду начинают лязгать задрайки и хлопать люки и двери и
раздается истошный женский визг. И на палубу прут изо всех щелей и дыр
полуодетые, четвертьодетые и вовсе неодетые малярши и начинают бегать и
визжать, а через них валят напролом, застегиваясь на ходу, бодрые матросы
- расхватывают багры и огнетушители, раскатывают шланги и брезенты.
- Старпома на мостик!!! - орет командир. - Командиров БЧ на мостик!
И когда они, застегнутые не на те пуговицы и с развязанными шнурками,
вскарабкиваются пред его очи, дрожа и потея как от сознания преступной
своей греховности, так и от оной греховности последствий...
- Пловучий бордель, - зловеще цедит командир... - А-а-а... из
крейсера первого ранга - бардак?.. Что... товарищи офицеры!!! моральный
облик!!! несовместимый! из кадров! к трепаной матери! без пенсии! под
трибунал! за яйца! - Волчьим оскалом - щелк:
- Штурман!
- Так точно! - хором рубят штурмана.
- Местонахождение! Кто на румбе?!
И дает отбой тревогам:
- Баб - всех - в носовой кубрик! на задрайку! часового! найду где -
своей рукой! за борт! расстреляю!
Выясняется, что тем временем на траверзе рядом - Рига. Командир
приказывает менять курс на нее и шлепать в Ригу. И через пару часов
страшный, как после атомной войны, "Свердлов" своим малым инвалидским
ходом вваливается в порт и просит приготовиться к приему двухсот ремонтных
рабочих. Командир связывается с военным комендантом - убеждает обеспечить
уж их доставку домой, в Кенигсберг. Да нет, дисциплинированные; выполняли
срочное задание...
Выполнивших срочное задание малярш снова выстраивают на полубаке, но
уже под бдительной охраной, и командир принимается лично пересчитывать их
по взлохмаченным головам. Может, если б он их по другим местам считал, то
и результат получился бы другой, а так у него получилось девяносто семь.
- Или через пять минут я сосчитаю до двухсот, - говорит обозленный
своими арифметическими успехами командир старпому, - или через пять минут
на крейсере открывается вакансия старшего помощника. Тебя в школе устному
счету не учили? так получишь прокурора в репетиторы.
И бедных малярш, размягченных и осоловевших от военно-морского
гостеприимства, извлекают из таких мест корабля, по сравнению с которыми
шляпа фокусника - удобное и просторное жилище: из шкапчиков, закутков,
рундуков, шлюпочных тентов, вентиляционных шахт, топливных цистерн и
водяных емкостей. И через полчаса их сто пятьдесят шесть.
Старпом плачет и клянется верностью присяге.
- Боцман, - осведомляется командир, - ты на Колыме баржой не
заведовал? Аттестую!!
И боцман, скрежеща зубами, буквально шкрябкой продирает все закоулки
корабля, и малярш набирается сто девяносто три.
- Ладно, хрен с ним, - примирительно останавливает командир, тем
более что из недостающих семи одна, самая качественная, спит у него в
каюте. - Время не позволяет дольше. Сгружай на фиг, ... ... ...!
"Свердлов" швартуется к стенке, спускает трап, и опечаленные малярши
ссыпаются на берег, рассылая воздушные поцелуи и выкрикивая имена и
адреса. Вслед за чем крейсер незамедлительно отваливает - продолжать свой
многотрудный поход.
Объем незавершенных работ и оставшееся время друг другу
соответствует, как комбайн - полевой незабудке. Командир принимает решение
сосредоточить все усилия на категорически необходимом. Первое: кончить
сборку главной машины, в Неву-то с ее фарватером и течением на вспомогаче
не очень зайдешь. И второе: полностью произвести наружную окраску, без
чего ужасный внешний вид любимца флота может быть не одобрен
командованием.
И вот шлепает крейсер самым малым, а на мачтах, трубах, за бортом
болтаются в люльках матросики и спешно шаровой краской накатывают красоту
на родной корабль. Весело работают! перемигиваются и кисти роняют.
И кое-как, командир на грани инфаркта, они действительно под обрез
успевают, и на исходе предпраздничной ночи проходят Кронштадт, входят на
рассвете в Неву, и обнаруживается, что буксиров для их встречи и проводки,
конечно, нет. Как обычно на флоте, одной службе не полагается знать планы
другой, и коли доподлинно известно, что "Киров" подорвался и в параде не
участвует, то с чего бы портовой службе слать ему буксиры. А о геройском
подвиге "Свердлова" ее не информировали. И "Свердлов" самостоятельно
вползает в Неву, проходит мост лейтенанта Шмидта... а это совсем не так
просто - тяжелому крейсеру в реке своим ходом протискиваться к стоянке и
вставать на бочки. Течение сильное, фарватер узкий, места мало, осадка
приличная - того и гляди сядешь на мель, подразвернет тебя поперек
течения, и - сушите весла и сухари, товарищ командир.
И командир, в мокром насквозь кителе, отравленный бессонницей и
никотином бесчисленных папирос, заводит-таки крейсер на место! А сверху
сигнальщик торжественно поет, что у ступеней Адмиралтейства стоит, судя по
вымпелу, катер командующего флотом, и сам командующий, горя наградами и
галунами парадной адмиральской формы, наблюдает эволюции своего
дубль-флагмана.
"Свердлов" замирает точно в предназначенной ему позиции, напротив
Адмиралтейства, и начинает постановку на бочки. И тут до всех доходит, что
бочек никаких нет. По той же причине - раз нет "Кирова", значит, не нужны
ему здесь и бочки, а насчет приказа "Свердлову" на срочный переход - не
портовой службы это собачье дело, им об этом знать раньше времени, вроде,
и по штату не полагается. Короче - не к чему швартоваться.
Командир поминает, что покойница-мама еще в детстве не велела ему
приближаться к воде. И, естественно, приказывает отдавать носовые якоря. А
это маневр не простой: надо зайти выше по течению, до самого Дворцового
моста, ставить якоря и тихо сползать вниз по течению, пока якоря возьмутся
за грунт, и чтоб точно угадать место, где они уже будут держать. И из-под
командирской фуражки валит пар.
А адмиральский катер тем временем, не дожидаясь окончания всех этих
пертурбаций, срывается пулей с места, красивой пенной дугой подлетает и
притирается к борту, ухарь-баковый придерживает багром, вахтенный
горланит:
- Адмиральский трап подать! - и адмиральский трап с четкостью
опускается до палубы катера. И адмирал со свитой восходит на крейсер, под
полагающиеся ему по должности пять свитков и чеканный рапорт дежурного
офицера.
Адмирал следует на мостик, который командир до окончания постановки
на якоря покидать не должен, с удовольствием наблюдает за последними
распоряжениями, оценивает распаренный вид командира, благосклонно
принимает рапорт и жмет руку:
- Молодец! Службу знаешь! Ну что - успел? то-то. Благодарю!
Командир тянется и цветет, и открывает рот, чтоб лихо отрубить:
"Служу Советскому Союзу!" Но вместо этих молодецких слов вдруг раздается
взрыв отчаянного мата.
Адмирал поднимает брови. Командир глюкает кадыком. Свита изображает
скульптурную группу "Адмирал Ушаков приказывает казнить турецкого пашу".
- Кх-м, - говорит адмирал, заминая неловкость; что ж, соленое слово у
лихих моряков, да по запарке - ничего... бывает.
- Служу Советскому Союзу, - сообщает, наконец, командир.
- Пришлось попотеть? - поощрительно улыбается адмирал.
И в ответ опять - залп убийственной брани.
Адмирал злобно смотрит на командира. Командир четвертует взглядом
старпома. Старпом издает змеиный шип на помполита. У помполита выражение
как у палача, да угодившего вдруг на собственную казнь.
Матюги сотрясают воздух вновь, но уже тише. А над рассветной Невой,
над водной гладью, меж гранитных набережных и стен пустого города,
разносится непотребный звук с замечательной отчетливостью. И эхо
поигрывает, как на вокзале.
Адмирал вертит головой, и все вертят, не понимая и желая выяснить,
откуда же исходит это кощунственное безобразие.
И обращают внимание, что вниз по течению медленно сплывает какое-то
большое белое пятно. А в середине этого пятна иногда появляется маленькая
черная точка. И устанавливают такую закономерность, что именно тогда,
когда эта точка появляется, возникает очередной букет дикого мата.
- Сигнальщик! - срывается с последней гайки в истерику командир. - -
Вахтенный!!! Шлюпку! Катер! Определить! Утопить!!!
Шлепают катер, в него прыгает команда, мчатся туда, а с мостика
разглядывают в бинокли и обмениваются замечаниями, пари держат.
Катер влетает в это пятно, оказывающееся белой масляной краской. Из
краски выныривает голова, разевает пасть и бешено матерится. Булькает, и
скрывается обратно.
При следующем появлении голову хватают и тянут. И определяют, что
голова принадлежит матросу с крейсера. Причем вытягивается из воды матрос
с большим трудом, потому что к ноге у него намертво привязано ведро. Вот
это ведро, естественно, тащило его течением на дно. А когда ему удавалось
на две секунды вынырнуть, он и вопил, требуя спасения в самых кратких
энергических выражениях.
Оказалось, что матрос сидел за бортом верхом на лапе якоря и срочно
докрашивал ее острие в белый цвет. И когда якорь отдали, пошел и он.
Забыли матроса предупредить, не до того! красить-то его послал один
начальник, а командовал отдачей якоря совсем другой. Ведро же ему надежным
узлом привязал за ногу боцман, чтоб, сволочь, не утопил казенное имущество
ни при каких обстоятельствах.
Командир, пред адмиральским ледяным презрением, из-за такой ерунды
обгадилась самая концовка блестящая такой многотрудной операции - хрипом и
рыком вздергивает на мостик боцмана:
- А тебе, - отмеряет, - твой матрос?! - десять суток гауптвахты!!
Несчастный боцман тянется по стойке смирно и не может удержаться от
непроизвольного, этого извечного вопля:
- За что!.. товарищ командир!
На что следует ядовитый ответ:
- А за несоблюдение техники безопасности. Потому что, согласно
правилам техники безопасности, при работе за бортом матрос должен был быть
к лапе якоря принайтовлен... надежно... шкер-ти-ком!

Там не "Миссури", а "Айова" в Лос-Анжелесе....

Колпачки бывают вагинальные, а на системе ЛОХ (лодочная объемная химическая) стоят распылители центробежные (РЦ) с различными диаметрами отверстий, в зависимости от объема отсека. Распылители изготавливаются из бронзы, не красятся, а только чистятся.
Почему система ЛОХ на К-278 (Комсомолец) оказалась неэффективна очень подробно рассказано в книге товарища Романова "Трагедия подводной лодки Комсомолец. Записки конструктора". Относительно недавно она была переиздана с дополнениями.
Остальное -вымысел диванных икспердов.