135
Солнце грело уже совершенно по-весеннему, рассыпая отраженные в лужах и оконных стеклах брызги света по стылым улицам города, готового отряхнуться от зимней спячки. За тройным стеклопакетом, на южной стороне дома казалось даже, что весна полностью вступила в свои права. И только притаившиеся в сквере и за углом гаражей сугробы убедительно напоминали, что апрель только начался, до настоящего тепла многие дни и недели; а значит, свежего воздуха и прочих летних приятностей мне пока не видать.
Что ж, всему свой черёд. Торопиться некуда: мы, кактусы, живём долго, и месяц-полтора ровным счётом ничего не меняют. К лету я выпущу несколько цветков, которые так радуют мою хозяйку. Она вынесет меня на балкон, чисто вымоет и откроет створку остекления – я люблю тёплый летний ветерок, и она как будто знает это. Привлеченные цветами в гости ко мне будут наведываться светляки; а возможно, под декоративной панелью умудрился пережить очередную зиму старик Николай – паук, с которым было очень интересно болтать прошлым летом. Хозяйке на глаза он предпочитает не показываться, и вообще не очень любит людей; но со мной пообщаться вовсе не против.
Хозяйка моя – прелесть. И не только по кактусовым понятиям. Её зовут Катя, ей 22 года; и, если я правильно разбираюсь в человеческом устройстве – это молодость, пора свежести, красоты, время первых цветов, а после - и первых деток.
Катя – добрая и заботливая, только вот поливать вовремя иногда забывает… ну да это ничего, я не в обиде. Во-первых, она всегда вспоминает через два-три дня, и так уморительно смущается, как будто обидела ребёнка. А кто из нас ребёнок – ещё нужно посмотреть. Кате подарила меня её тётка, и было тогда мне 7 лет, а Кате, наверное, 4… Ну и во-вторых, иногда к ней приходят подруги, а иногда приезжает Он – тот, в котором Катя души не чает. На кухне гремят посудой и приборами, серебристым ручейком льётся смех Кати, а Его хрипловатый, спокойный голос завораживает даже мою соседку по подоконнику, сварливую бегонию. Он бывает редко, приносит трупы роз и тюльпанов и остаётся на ночь, иногда на две. Тогда я деликатно отворачиваюсь к окну – насколько могу, конечно – и стараюсь не слушать жаркий, сбивчивый шёпот и приглушённые стоны, доносящиеся с дивана. Как раз в эти дни Катя может и забыть обо мне – и кто посмеет упрекнуть её в этом? Уж точно не я!
Звонит Катин мобильный. Это Он, я знаю его мелодию. А Катя – в душе.
Он перезвонит. Он хороший человек – я это вижу, знаю! Сложный, нервный, но хороший. Иначе Катя бы с ним не водилась, да и мы, цветы, очень хорошо умеем различать хороших и плохих людей.
Ну хорошо, не цветок я. Кактус. Это не мешает разбираться в людях.
***
Лето пришло как-то вдруг, когда его уже почти и не ждали. Весь май лило как из ведра, мокрые дети опасливо катались по мокрому асфальту на мокрых велосипедах, через покрытый лужами двор до аптеки и обратно проносило ветром старушек. Катя ворчала: «когда уже закончится это безобразие! Хочу новые босоножки и на пляж – а надеваю дождевик и на балкон…». Мне и этого не доставалось; почему-то хозяйка считала, что я могу замёрзнуть и не расцвету. Разубедить её у меня не получалось.
И вот непроницаемые, как лицо таможенника, тучи унесло наконец-таки за горизонт. Установилась жара и на клумбе внизу, у подъезда, торопливо построился взвод одуванчиков, закивал жёлтыми мордочками.
Это был третий балкон, где мне приходилось проводить кусочек жизни. Первые два не запомнились ничем – обычные балкончики обычных малогабаритных «однушек». Квартирки были съёмными, в окна дуло, по плинтусам строем ходили тараканы. Понятное дело, надолго мы там не задерживались. А вот это, нынешнее жильё – совсем другое дело!
Хорошая, солнечная квартира, с мебелью и застеклённым балконом. Третий этаж, дом не новый – но тёплый, рядом с метро. Кате было здесь удобно, и вдобавок хозяин квартиры просил очень скромных денег и не докучал визитами – за четыре года мне довелось услышать его лишь дважды, и ни разу не пришлось увидеть. Дальше прихожей и кухни он не заходил.
На балконе было весело: виден почти весь двор и можно перекинуться парой слов с болтушками-акациями, заглядывавшими в окна. Мухи и осы приносили новости из соседних дворов – своего рода беспроводной интернет.
Хозяйка часто ругает свою версию интернета за неважную скорость. Не знаю, как там у неё, но мой «интернет» очень шустрый…
***
К середине лета в доме вдруг появилось множество чемоданов. Через окно мне была видна в углу комнаты их аккуратная стопка; в один из выходных Катя принялась укладывать в них одежду и разные мелкие вещи. Видимо, намечался очередной переезд. Будет немного жаль расставаться с этой привычной и уютной обстановкой, но не бросать же хозяйку!
Он пришёл вечером, когда сборы были почти закончены. Помог упаковать библиотеку и швейную машинку, а потом они вместе с хозяйкой спустились во двор и сели на лавочку на углу дома, как будто чего-то или кого-то дожидались. Он курил, а она гладила его по волосам и говорила о чём-то, но мне было не слышно, о чём – и, как назло, рядом не было ни одной мухи или жука, которых можно было бы попросить слетать «на разведку».
Через некоторое время, за которое Он успел выкурить три сигареты, во двор въехал небольшой грузовичок. Катя жестами показала водителю, куда подъехать и как встать, а Он вошёл в подъезд и принялся носить вниз чемоданы и узлы. Немного погодя на балкон с лейкой вышла Катя. Она полила землю в моём горшке, смахнула с шипов приставшее пёрышко и с грустью сказала:
- Прости, но забрать тебя отсюда я сейчас не могу. Наверное, мы приедем за тобой позже, а пока поживёшь здесь. Сергей Иванович за тобой присмотрит. Попрошу его, чтобы хоть поливал иногда… Пока!
Он выглянул на балкон:
- Кать, поедем? Время идёт, уже почти темно – а Лешке ещё возвращаться…
- Дай хоть попрощаюсь. Я этот кактус с детства помню! – Катин голос дрогнул… хотя, может, мне и послышалось.
Он внимательно посмотрел на Катю, на меня, снова на неё:
- Ну взять с собой ты же его не можешь?
- Пока не могу. Надо устроиться, как-то привести всё в божеский вид – а уж потом… Мешать будет, сломаем ещё.
- Ну вот, чего тогда расстраиваться? Идём…
И они ушли. Непонятно было, что происходит и увижу ли я их ещё когда-нибудь.
***
Сергей Иванович, о котором говорила Катя, оказался хозяином квартиры – коренастый мужчина с густой серебристой гривой и строгой осанкой, он напоминал офицера в отставке или, университетского профессора.
Целую неделю после Катиного отъезда балконная створка была закрыта, и меня мучили жара и жажда. А в следующий выходной, под вечер, появился хозяин. Он прошёл по всем комнатам, одобрительно бормоча: «Вот молодцы, даже прибрались за собой… и отключили всё… хорошие ребятки!»; а затем выглянул на балкон.
-Так, где тут у нас оставленный драгоценный Патриарх?
Увидев меня, присвистнул: - Ого, огромный какой! И цветёт, надо же!
Сергей Иванович открыл раму, и с улицы повеяло прохладой. Любопытная муха тут же влетела внутрь и, усевшись на край горшка, застрекотала последние новости – но мне было пока не до неё.
Перед уходом Сергей Иванович обильно полил землю в горшке, подпёр спинкой стула раму – чтоб не трепало ветром, шутливо сказал в мою сторону
– «Ну, не скучай. До встречи!» и вышел. Хлопнула дверь подъезда, во дворе послышались твёрдые, уверенные шаги. А мне не давали покоя несколько обстоятельств.
Он казался мне странно и давно знакомым, хотя этого никак не могло быть. Голос, походка, жесты – всё вызывало чувство то ли ностальгии, то ли дежавю; но понять, где и когда мы могли пересечься, было невозможно. В конце концов у меня даже разболелось что-то внутри от перенапряжения.
***
Сергей Иванович аккуратно приходил по воскресеньям, во второй половине дня. Он вынес на балкон старое кресло строгого стиля, повесил полку для книг, и читал до темноты, иногда делая на полях пометки и повторно прочитывая вполголоса особенно примечательные на его взгляд места.
Иногда он говорил со мной, или читал вслух. Так мне удалось узнать, что ему уже за шестьдесят, что детей у него нет, что десять лет назад он развёлся с женой и все эти годы жил на даче. Теперь дачу решено продать: силы не те, и больное сердце уже не позволяет жить вдали от людей.
Он часто в шутку называет меня Патриархом – уж не знаю, чем ему так понравилось это имя. Он одинок, и не хочет заводить собаку – боится, что она останется одна.
А меня всё ещё мучает это странное, невесть откуда взявшееся дежавю. Но ничего связанного с хозяином за весь август вспомнить так и не удалось.
Дважды звонила Катя. Насколько мне стало понятно из услышанного разговора, она беспокоилась обо мне и просила позаботиться ещё некоторое время.
***
Наконец пришла осень, и Сергей Иванович перебрался в город. Дача была продана, а меня с балкона переселили на специально приобретённый столик у окна. И, надо сказать, вовремя: в последнюю неделю уже почти не было ни мух, ни ос, клёны и тополя медленно теряли листья, а в стеклянно-прозрачном воздухе то и дело проносились паучки верхом на своих паутинках. Один из них, занесённый ветром в открытое окно, зацепился за колючку – и поднял такую панику, что еле удалось его успокоить. В конце концов он недоверчиво убежал под кресло и весь вечер сверкал оттуда восемью бусинками глаз, а мне подумалось, что старика Николая не видно уже целый месяц – и, видимо, больше я его не увижу никогда.
***
Промозглым октябрьским днём Сергей Иванович вернулся с вечерней прогулки, налил чаю, включил старый торшер под зелёным абажуром и вынул из антресолей два старых, потёртых альбома. Раньше мне их видеть не приходилось, да это и неудивительно – Катя, как порядочная девушка, не копалась в хозяйских вещах.
Он раскрыл первый альбом и стал рассматривать старые, чёрно-белые фотографии. Вот он – молодой, улыбчивый, сидит с гитарой на берегу горного озера. Вот большая компания сплавляется на катамаране по бурной, порожистой реке. Вот снова он – в форме, с погонами лейтенанта, серьёзный и сосредоточенный.
Перевёрнут ещё один лист. С фотографии с оборванным уголком на меня смотрю я… Чёрные волосы, тонкая талия, пронзительный взгляд. Рядом со мной – Сергей Иванович, тогда ещё просто Серёжа. Мы стоим на краю утёса, с рюкзаками и альпенштоками. Выше нас – склоны, покрытые вечными снегами, вокруг – небо и облака.
Я вспомнила. Наконец-то мне удалось вспомнить.
***
Сергей Иванович прихлёбывает чай. Тихо переворачивает страницу. Снова мы – усталые и счастливые, спускаемся с Белухи. Самое трудное позади, мы уже в поясе альпийского луга. Серёжа обнимает меня за плечи, он надёжен, как эти древние горы и так же спокоен.
- А ведь тогда я видел её в последний раз… - тихо говорит он. - Где она теперь, что с ней? Как поживает?..
Но ведь ты уехал, Серёжа. Уехал в большой и шумный город, и писал сначала каждую неделю, а потом всё реже, а потом и вовсе забыл обо мне…
- Я любил её. Только теперь понимаю, как сильно я её любил. Будь у меня второй шанс, я отказался бы от этой командировки, от этого Египта… Но второго шанса, увы, судьба не даёт никому.
Он вздыхает, грустно улыбается мне.
- Как не вовремя мы иногда понимаем, какие шаги в жизни совершать не стоило!
Да, Серёжа. Не вовремя.
Когда ты перестал писать, я устроилась проводником, водила альпинистов на Алатау, на Саяны, на Алтай. Однажды мне не повезло, наш отряд попал под лавину. Вернулись все, кроме меня… Так бывает. Меня даже не нашли.
Он протянул ко мне руку – как будто что-то почувствовал. Дотронулся до колючек, легко вскрикнул – на пальце выступила алая капелька.
- Да ты колкий, Патриарх! Кстати, надо бы тебя полить.
Он поднялся с кресла и пошёл на кухню, чтобы набрать воды. А я пробовала его кровь на вкус, с каждой секундой понимая: он до сих пор меня любит. И никого, никогда больше так не любил.
Я пыталась искать тебя Серёжа. Писала, делала запросы, получала ответы. И вот - нашла.
Но что нам теперь с того.
Одно я знаю точно – к Кате я уже не вернусь. Она хорошая девочка. Зачем ей старый кактус?
© Ship76
Музыка такая:
Расстели мне поле / Чиж&Co
Кактус такой:
Это сообщение отредактировал Ship76 - 30.04.2013 - 14:27