Бродяги хроноленда, начало романа.

Ну что, продолжим?)))


Лита огляделась и увидела возле окна колоритную компанию – двое ребят в ярких рубахах, с нелепыми шевелюрами и большими, скрученными из газеты сигаретами, третий – помятый, но симпатичный, с вечной тоской по свободе и мужчина в кожаном шлеме на голове.
- Нам туда, - девушка взяла Рииль за рукав и потащила к столику.
- Мальчики, у вас не занято?
Парень с жуткими косичками и в вязанном берете, больше похожим на половичок, сделал затяжку, повернул голову на голос и отшатнулся в ужасе.
- Кто здесь? – спросил он дрожащим голосом.
- Тёлки, - ответил ему другой, с копной на голове.
- Правда? – не поверил первый. – Не менты?
- Девочки, присаживайтесь, - неуклюже махнул рукой на единственный стул Хэндрикс. – Этот парень сейчас застрелит шерифа и вернётся.
Антуан галантно отобрал стул у сидящего за соседним столиком отца семейства и подал Рииль. Девушки присели. Рииль еле сдерживала себя, чтобы не вскочить и не навалять всем четверым. Лита же, наоборот, расслабилась и вела себя вполне адаптировано к условиям мужского ада.
- За дам! – поднял стакан помятый, выпил залпом. Занюхал рукавом. – Тёлки – моя слабость. Портвейн будете?
- Майк. Какой портвейн?
- Ах, да. Это я ностальгирую. Знаете, девочки, помню, пошли мы в ночной за порвишком. Нет, вру, тогда ночных магазинов не было. Точно, днём это было. Поздно только днём. Темно уже было. Купили два пузыря. Три семёрки. Или не три… Нет, три пузыря. Две семёрки. Кажется. Давайте я вам лучше спою.
- Не надо, - твёрдо сказал Хэндрикс.
- Что за гёрлы? – на секунду пришёл в себя Боб, но сделав очередную затяжку, улетел.
Антуан в это время принёс дамам по бокалу коктейля.
- Девушки, не обращайте на них внимания. Хамы и дегенераты. Звёзды все такие. Я вижу, вы не просто так к нам подсели. Есть предложение? Не думаю, что этих отморозков сейчас интересуют сексуальные услуги.
Рииль налилась яростью, но Лита пнула её по лодыжке.
- Нет, мы совсем не такие. Меня зовут Лита, а мою подругу Рииль. Мы впервые в городе, немного растерялись и ещё… нам очень хотелось бы попасть на концерт. Очень. Но…
- Но? – Антуан полез в карман, - Никаких «но». Такие очаровательные гости города просто обязаны приобщиться к извращённой стороне культуры. Да где же они есть? Ага, нашёл!
Он достал из кармана пачку флаеров, отобрал два, протянул Лите.
- Вот, держите. Места не виповские, но вполне достойные. Надеюсь, мы сможем после концерта встретиться в более спокойной обстановке? И в более романтичной. Я буду ждать вас здесь, а потом решим. Согласны? А что вы делаете здесь? Если ищете работу – могу посодействовать. Если приключения – то тут я тоже в теме.
- Нет, мы ищем людей. Не спрашивайте, каких и зачем. Мы сами не знаем. Спасибо за всё.
- Пацаны, а откуда тёлки? – удивился Боб.
- А я песню сочинил. Ну, где моя гитара? Я придумал песню про Нью-Сити. Ужасный город, странный такой. Где наше Рязанское раздолье? Где радушные жители и уютные улочки со скамеечками? Джимми, дай гитару. Портвейн остался ещё? Короче, акапелла
Антуан протянул ему стакан. Майк выпил, собрался с духом и забормотал, пытаясь выдержать ритм и попадать хотя бы через раз в ноты.
- Этот город странен, этот город непрост.
Жизнь бьет здесь ключом.
Здесь все непривычно, здесь все вверх ногами,
Этот город - сумасшедший дом.
Все лица знакомы, но каждый
Играет чужую роль
Для того, чтоб хоть что-то в этом понять,
Нужно знать тайный пароль.

Я приглашаю вас побродить вечерок
Средь площадей, домов и стен.
Лучше раз увидеть, чем сто раз услышать.
Вот он - уездный город N.

Он что-то ещё пытался петь, но голова уже кружилась, язык заплетался и Майк положил уставшую голову на стол, всё ещё продолжая бормотать.
- Мы пойдём, ладно? После концерта здесь. Спасибо за всё.
Девушки встали и направились к выходу.
- О! Какие бабсы! – крикнул вслед Боб, - девочки, идите к нам!
Краем уха Лита услышала знакомый голос. Настолько знакомый, что остановилась. Завертела головой, рассматривая посетителей бара. И тут взгляд её упал на компанию, сидящую в плохо освещённом углу. Знакомым оказался не только голос, но и фигура, а когда человек повернулся, то и лицо. Максим! Он сидел, внимательного слушая какого-то типа в кожаной куртке с кобурой на поясе.
Лита, ни минуты не колеблясь, бросилась к нему. Целый букет чувств расцвёл в её душе. Она злилась из-за его бегства и радовалась, что он здесь, цел и невредим. Нежность воспоминаний смешалась с горечью предательства.
Лита подбежала, оттолкнув мужчину с куртке, и влепила Максиму звонкую пощёчину. И тут же поцеловала взасос, не обращая внимания на окружающих.
Павел опешил от такой наглости и схватил Литу за плечо, чтобы оттянуть от Максима, но тут же получил удар по икрам. Ноги подкосились и он упал на колени. Сразу же к его горлу приставился нож.
-Сидеть, - рявкнул сзади женский голос.
- Отпусти, дура, я хранитель.
- Да хоть предохранитель! Не смей трогать мою подругу. Ах ты… - хватка моментально ослабла, нож исчез, и Павел вздохнул свободно.
- Ах, ты сволочь! – продолжала Рииль.- Вот я тебя и нашла!
Она кинулась к перепуганному Фрицу и двинула в челюсть. Он попятился назад, споткнулся и рухнул на спину.
Павел с выпученными от удивления глазами смотрел на этот беспредел, затем вытащил из кобуры ствол и пальнул в потолок.
Все в баре вздрогнули, но, увидев, что им ничего не угрожает, продолжили есть и разговаривать, делая вид, что ничего не произошло.
- Что за дела? – крикнул Павел. – Вы кто такие?
Белк запрыгнул на шею ничего не понимающего Бориса и перепугано выглядывала из- за его головы.
- Мы из Амазии. Это наши пленники.
И тут у Павла зазвонил телефон.
- Алло! Паша, это Дилинджер. Мой компьютер всё просчитал. Если не остановить процесс, наш мир погибнет в 2012 году.
- Какой процесс?
- Всё из-за этих бродяг. Я не знаю, откуда они взялись, но они нарушили равновесие. Их не должно здесь быть. Каждый их вдох и выдох вносит новые коррективы, всё более усугубляя ситуацию. Ищи их срочно. Ещё тебе нужны две какие-то амазонки, клоун – убийца и белка. Всё дело в них. Паша, если ты их убьёшь, ты ничего уже не изменишь! Ты должен их вернуть.
- Куда вернуть?
- Я не знаю. Ты смотрел сегодня на небо? Я видел там треугольные облака. Тебе это ни о чём не говорит? Паша, я не хочу умирать.
Павел спрятал телефон, оглядел всю компанию, ткнул пальцем в Бориса:
- Ты клоун?
- Почему клоун? Я слесарь.
- Ты клоун? – палец уткнулся во Фрица.
- Нет, я фашист. Солдаты в цирке не смеются.
- Тогда этот? – он посмотрел на мирно сопящего Петра с разливающейся по всей щеке гематомой.
- Вряд ли, - сказал Боря.
- Да, не похож.
Павел замолчал в раздумьях и все замерли немой сценой в ожидании развязки.
- Так, - Павел опять достал удостоверение, - я хранитель. Вы знаете, что это такое. Вы – части головоломки, которую мне нужно разгадать. Если кто-нибудь из вас исчезнет из моего поля зрения, лучше даже не думать о том, что я с ним сделаю. Не вздумайте сбежать или умереть.
- А концерт? – спросил подошедший на шум Антуан.
- Концерту быть. Куда они от меня денутся? После концерта собираемся здесь. Всем ясно? Вольно. Разошлись.
- Там тебя ищут, - сказал Антуан.
- Кто?
- Сюрприз.



Это сообщение отредактировал goos666 - 18.01.2011 - 18:39

Мэнсон сидел на скамейке в парке и ел пиццу. К парику он привык, а вот поролоновый нос пришлось сдвинуть на лоб, чтобы не пачкался соусом. Чарли устал. Чарли отдыхал. Его сознание погрузилось в ветчину, плавленый сыр, кетчуп и майонез. Он тщательно и долго жевал каждый кусочек, наслаждаясь покоем и кусочками шампиньонов. Иногда взгляд падал на проходящие мимо лодыжки, где-то в тёмных закоулках души чёртики рвались прикончить владелицу изящной ножки на высоком каблуке, но тут же их усмиряли очередной порцией пиццы и глотком колы. Было так хорошо, что убивать никого не хотелось. Тем более, нужно собраться с силами перед решающей резнёй.

- Лита! – шептал ей на ухо Максим.
- Максим! – стонала она, крепко обнимая его. – Я тебя искала.
- Зачем?
- Чтобы убить.
- Ты что, дура?
- Наверное. Но я никогда-никогда не смогу тебя убить. И никому не позволю. Почему ты сбежал?
- Побегать захотелось. Но я вспоминал о тебе. Постоянно.
- Поцелуй меня.
Чмок-чмок.
- Не так. По-настоящему.
- Ты мне в дочки годишься.
- Странный ты. Тогда я тебя поцелую.

Рииль сразу нашла комнату на час. Наверное, в её взгляде было такое, чему невозможно отказать. Правда, владелец комнаты – лысый дядька в майке и трусах - лежал без сознания со связанными руками и ногами на кухне. Не было времени на уговоры и объяснения.
- Сволочь! – Рииль ударила Фрица по щеке. – От меня не сбежишь.
- Да, моя госпожа, накажи меня. – Фриц с довольной улыбкой лежал на широкой кровати с шёлковыми простынями, придавленный к ложу сидящей на нём девушкой.
- Наказать? Я тебя уже три раза наказала. Ты что, сможешь четвёртый?
- Смогу, во мне столько накопилось! Знаешь, у меня всегда было плохо с фантазией и с физиономией. Девушки меня не замечали. Потому что я рыжий.
- Рыжий? Ну и что? А при чём тут фантазия?
- У меня не получалось это…ну как бы сказать. Рукоблудствовать. Никак не мог себе представить голую женщину.
- Бедняжечка.

- Все девчонки по парам, - промычал Борис, когда Максим и Фриц, прихватив девушек, ушли из бара.
- Даже не думай, – сказал белк. – Сразу три статьи. Зоофилия, гомосексуализм и педофилия.
- Размечтался, - Борис посмотрел на ставшее в защитную стойку животное и выпил рюмку. - Я таких крыс, как ты, даже не ем. И на шапку ты не годишься – плешь на плеши.
- Это я линяю! Ишь, на шапку не гожусь! Язык, как помело. Ну, что ты за существо – что ни слово, то обидное. Если у тебя ко мне претензии, так и скажи, давай выйдем, по-мужски поговорим.
- Иди, поговори. Я тут посижу. Мне подумать надо.
- Трус! Я так и знал! Только оскорблять умеешь, а отвечать за слова слабо!
- На, выпей, - Борис плеснул в блюдце, - лучше расскажи мне, что это за хмырь был? Сторож, или как его…
- Хранитель? – белк развалился на столе, закинув лапы за голову. – Это бздец. Полный. С ними лучше вообще не встречаться. Отморозки редкие. Могут завалить ни за что, и им ничего за это не будет.
- А что они хранят?
- А хрен его знает. Говорят – каждый своё. Вот Пушкин - хранитель ямба и хорея.
Менделеев – хранитель сорока градусов. Пржевальский – хранитель лошади.
- Бред какой-то. А этот – хранитель чего?
- Я откуда знаю? Он, возможно, сам не знает.
- Это как?
- Кверху каком. Он сам должен понять, чего он хранит.
- И что нам с ним делать?
- То, что он скажет. Они ребята серьёзные, даже думать не смей поперёк. Идиоты, конечно, редкостные, но справедливые.

Гитлер рвал и метал.
- Найти и обезвредить! Стереть сучку в порошок! Измена! Предательство!
- Дорогой, не нужно так кричать. Всё равно, кроме меня никто не слышит.
- Как она могла?
- А я тебе говорила – не путайся с этими шлюшками из варьете. Нашёл на кого ставить судьбу Рейха. Вот и довели тебя до цугундера. Как тебе такой цвет помады?
- Ева, я тебе этой помадой… Ты далеко собралась? О тебе уже такие слухи ходят!
- Неужели ты веришь этим злым языкам? Как сам шляешься по притонам, так тебе можно, а как истосковавшейся по обществу девушке выйти с подругой кофе попить – так нельзя?
- Евочка, у тебя от роду подруг не было, а тем, кто был, ты или лица расцарапала или кудри повырывала. И вообще, позвоню-ка я Мэнсону. Может, дозвонюсь.
Гитлер заходил по комнате взад-вперёд, прижимаю к уху трубку.
- Алло, Чарли! Дружище! Ты куда пропал? Тут город без тебя расплодился. Скоро перенаселение будет. Пора пропалывать. Шучу я. Ты где? В Нью-Сити? Как тебя туда занесло? Да? Неужели? Ну, расскажешь потом. Слушай, могарычовое дело. Найди там Мату Хари. Да, ту самую. Помню, помню. Точно, это она. Так вот, найди её, и скажи, чтобы сделала то, что обещала. А если не сделает – убей её. Мучительно. Да не за что. Развлекайся. Жду, Чарлик.
Гитлер плюхнулся в кресло, довольно потирая руки.
- Всё, Евочка, у нас длинные руки. Будут знать, как родине изменять!

- Какие люди! – закричал Павел, спрятав пистолет и расставив руки для объятий.
- Пашка! – навстречу ему шёл мужчина в высокой каракулевой папахе, косоворотке, галифе и высоких яловых сапогах. На портупее висели шашка и деревянная кобура.
- Нестор Иванович! Какими судьбами? – они обнялись, разлобызались в щёки.
- Пойдём к нам за столик, - пригласил Павел.
- Нет, брат, не люблю я этих хиппарей. Боюсь - переберу, да начну шашкой махать. Гляди, кто там сидит! Эй, Чапай! Узнаёшь?
- Васька! – обрадовался Павел и направился к столику, за которым сидел усатый военный со стаканом в руке.
- Привет, Павлуша, давно не виделись. Садись. Эй, гарсон, сюда! Паша, что тебе заказать? Антуан? Садитесь.
- Ну, рассказывайте, - сказал Павел после первой, которая «за встречу», - как там Гуляй-поле? Всё не соберусь к вам.
- Всё отлично у нас, - Махно достал из нагрудного кармана трубку, стал набивать табаком, - как я и говорил: анархия – мать порядка. Пришлось, конечно, принять репрессивные меры против классовых врагов. Постреляли бомжей и бродячих собак, девок гулящих продали в рабство викингам, всяких госслужащих – налоговиков, эпидемстанцию, милицию отпустили на вольные хлеба, под амнистию. Органа власти у нас нет. Мы с Чапаем и Блюхером скорее, как символы – гимн, герб и флаг. Народ нас выбрал и не трогает. Ну, с Василием Иванычем понятно, а Блюхера мы из-за фамилии взяли. Ржачная. Приезжают послы, а мы им Блюхера. Посмеялись, обстановку разрядили, и пошли бумаги подписывать. А как ты?
- Да вот, приходится мир спасать.
Официант принёс заказ – огромный промёрзший штоф водки, запечённого молочного поросёнка и картошку в мундире, которую сразу сгрёб Чапаев и стал раскладывать на столе непонятно что - карту сражения или картофельный пасьянс.
- Ну, давайте за дружбу! – поднял стакан Махно.
Выпили, Павел поднял руку, чтобы подозвать официанта.
- Минералочки закажу.


После этих слов с Чапаевым случилось что-то ужасное: он застонал – жалобно и тихо, весь сжался в комок, испуганные глаза забегали по сторонам, картошка посыпалась на пол от неловкого движения рукой.
- Вась, успокойся, - бросился к нему Нестор, обнял за плечи и зашептал что-то на ухо. Затем влил в него стакан водки, погладил по голове, и убедившись, что Чапай с норме, сел на своё место и укоризненно посмотрел на Павла.
- Что это с ним?
- Где ты взялся со своей минерал…- он оглянулся на Чапаева, - со своим заказом. Понимаешь, мы сюда приехали Васю лечить. Вот, только от профессора Фрейда. Есть тут такой умник. Вась, расскажи, что там было?
- Да что там рассказывать? Страшный человек этот доктор. Кокаин нюхает и всё выведывает – не подсматривал ли я в душ, когда мама купалась? Рассматривал ли я свои какашки? А чужие? Снятся ли мне голые женщины? А мужчины? А лошади? А одетые лошади? На что похож огурец? А персик? Хотел я ему лицо начистить, но пожалел. Какой-то он весь в пенсне и несчастный. Обещал вылечить.
- Вася был человек, как человек, - перехватил инициативу Махно, - герой, легенда, атаман! И тут – раз, раскорячило его. На воду смотреть не может. Чуть где вода, его припадок бьёт. Пить не может, в баню ходить не может. Как дождь – такое с ним творится, что втроём угомонить не можем. Кроме водки ничего пить не может, спиртом обтирается. Так он меня вообще, без алкоголя оставит, а себя без печени. Вот мы и приехали к доктору. Вась, что он сказал, как недуг называется?
- Водобоязнь.
- Точно! Как собака бешенная, те тоже воды боятся. От одного упоминания о воде его кондрашка разбивает. Ну, ничего, подлечим его, как не подлечить?
Павел сочувственно налил водки. Действительно, Чапаев изменился. Печально-затравленный взгляд, дрожащие руки, усы висят, как две сопли. И куда делся тот балагур, рубаха-парень, заводила и любимец дам. Брутальность сменилась покорностью и обречённостью.
- За скорое выздоровление! – поднял стакан Павел. – И что рекомендует медицина?
Чапаев снова стал нервничать, полез прятаться под стол. Махно посмотрел на него из-под нахмуренных бровей, укоризненно помахал пальцем.
- Он ему прописал переплыть реку Урал десять раз туда-сюда. Под пулемётным огнём. Стрелять, конечно, холостыми, но плыть предстоит по-настоящему. Говорит – клин клином вышибают. Вась, ты это… не нервничай, я с тобой рядом поплыву. Паша, а что это за хмыри с Антуаном сидят? – Махно кивнул в сторону музыкантов, - подраться хочется, а не с кем.
- Не трогай их, Нестор, это звёзды. На концерт приехали. Да и что с ними драться? Они уже готовенькие.
- А что за концерт? Вась, пойдём, песни послушаем, а то этот «Броненосец Потёмкин» и танцы под гармошку приморили. Посмотрим, чем живут городские.
Чапаев равнодушно пожал плечами.
- А где концерт будет? – спросил Нестор.
- В аквапарке. Шучу, шучу!
- Идиот ты, Павел, - рявкнул Махно и кинулся вытаскивать из-под стола бьющегося в истерике Чапаева.

Динамики взорвали воздух над стадионом. Толпа взвыла, засвистела, всколыхнулась единым порывом когда на сцене появился Мэрлин Мэнсон. Долговязая дылда в коже и латексе, в эсэсовской фуражке, с гримом, делающим его похожим на труп, пролежавший неделю в городской канализации.
- Eat Me, Drink Me
Eat Me, Drink Me
This is only a game,
Тhis is only a game.
Как близки были эти слова для Чарли. И не только для него. Как минимум двадцать человек на стадионе согласились бы взять такой припев эпиграфом своей жизни. Чарли видел их всех. Они светились, как факелы, даже приходилось прищуриваться, чтобы не ослепнуть от сияния. Чарли уже не слышал рёва динамики, не видел ликующих фанатов. Он держал под прицелом эти огни, которые по праву принадлежали ему, и освободить их из чужих тел – вот, что волновало сейчас его.
Один был совсем рядом. Ниже всего на три ряда. Лысый старичок в мятом фланелевом костюме. Цель номер один.
- Простите. Пардон. Извините. – бормотал он людям, пробираясь в проходу. Его никто не слышал, только недовольно провожали взглядом, и тут же забывали.
- Разрешите. Позвольте. Можно пройти? - говорил он, направляюсь к месту, где сидел старик, по пути меняя крюк на протезе на нож.
Не переставая извиняться, Чарли поравнялся с жертвой, не останавливаясь и даже почти не глядя, воткнул нож в горло, выдернул лезвие и наклонил голову жертвы так, чтобы кровь не брызгала во все стороны, а лилась на пол. Никто ничего не видел. Все всматривались в то, что происходит на сцене. Шум заглушил хрипы умирающего маньяка. Из его темечка появилась прозрачная спираль, похожая на облачко и ввертелось в макушку Чарли. За мгновенье Мэнсон пережил всё, чем занимался прежний владелец. Он убил сто двенадцать человек, душил, резал и забивал битой. Насиловал и расчленял. Сухенький симпатичный лысый старичок. Покойся с миром, хрыч.

Дальше. Ближе всех парень в ковбойской рубахе. Кричит и подпевает вместе с толпой. Никто, кроме Чарли, не видит излучаемого света. Этого пришлось заколоть сзади в сердце. С хирургической точностью нож проскользнул между рёбрами и остановил пламенный мотор любителя школьниц. Рой мух вырвался из раны и ворвался в сердце Мэнсона. Семнадцать жертв. Девочки от восьми до двенадцати лет. Тех, кто старше, он уже боялся. Тело упало на передние ряды. Его подхватили, уложили на сиденье. Кто-то звал полицейского, размахивая руками.
Чарли не ждал, что будет дальше. Для него дальше был мужчина в костюме и галстуке – типичный коммивояжер, с прилизанными волосами и следами оспы на лице.
Ослепительная вспышка. Секундная слепота. Этот любил мальчиков. Приглашал их поиграть на компьютере. Самое интересное, что компьютера у него не было никогда.
Чарли удивился, увидев, что один из мишеней – женщина. Неряшливая толстуха с неровно накрашенными губами. Она улыбалась, шевелила губами, повторяя слова песни, и раскачивалась в такт. Из неё брызнуло розовое желе прямо в лицо Мэнсону. Но когда он провёл рукой, чтобы стереть его, лицо уже было сухим и чистым. Девушки. Двадцать шесть. Модели. Элитные проститутки. Красивые и не стесняющиеся своих форм. Она уродовала им лица, отрезала груди, вырывала ногти с дорогим маникюром.

А вот с этим будут проблемы. Вип сектор. Охрана. Не добраться. Боров с тройным подбородком. Дорогой костюм. Перстень с бриллиантом. Золотые часы. Сигара.
Чарли снял нож и насадил пистолет. Плевать. Если его попытаются схватить – будет резать всех в винегрет. Он прицелился и выстрелил. Пуля попала прямо между глаз. Боров рухнул на спину. Изо рта вылетела летучая мышь и в глубоком пике впрезалась в Чарли. Бродяги. Бомжи. Под мостами и на свалках. Сорок шесть трупов. Санитар города. Он ночью ездил по помойкам и убивал бродяжек. Как собак. Изуродованные трупы сваливал в сточные ямы или в реку.
Никто не схватил его. Парень рядом поднял большой палец, мол, классная петарда! Охрана всматривалась в людское море, прижимая к уху гарнитуру.
Чарли почувствовал, что ему нужна передышка. Полученная энергия от жертв переполняла его, кружилась голова, подкатывала тошнота. И в то же время хотелось ещё.
И только он захотел присесть на ступеньку в проходе, как получил сильнейший удар по почкам. Боль вонзилась в него ржавым штыком. Следующий удар пришёлся в затылок и Чарли потерял сознание.

еще, еще, еще

ФОРМАЛИН

— Ну-ка сделай тёте ручкой!  Подозрение на: флуд  Статья #2 дезинформационного кодекса  Выполненное действие: пользователь предупрежден  Погрешность принятого решения: 8%

Это сообщение отредактировал system - 20.01.2011 - 10:35

ВИП-сектор представлял собой площадку нависшую над трибунами, оборудованную мониторами и дополнительной акустикой для более комфортного просмотра выступления. Девушки в белоснежных фартучках разносят напитки и мороженое. Удобные кресла, бесплатные сигары, искусственный климат.
Антуан с Павлом заказали себе обед. Чапаев тоскливо цедил через соломинку водку. Махно пялился на монитор, пытаясь понять, что происходит на сцене.
- И это называется музыкой? – Махно сдвинул на макушку папаху. – Вот к нам приезжали кубанские казаки, вот где отжигали! Вот где музыка!
- Ага, а ещё варьете. – поддержал его Чапаев. – Варьете даже лучше.
- А ещё конкурс балалаечников – частушечников проводили. Эх, какие талантищи выступали.
- Всё равно варьете больше понравилось. Там даже пару номеров топ-лесс были. Куда там балалаечникам!
Махно укоризненно посмотрел на Василия Ивановича.
- Да я что? Я просто. И сказать уже ничего нельзя. - Чапаев обиженно вернулся в соломинке.
- Вот, озабоченный. – проворчал Махно и снова стал пялиться вниз на сцену.
- Слышь, Нестор, а если ему денег дать, он мне про чёрного ворона споёт? – Чапаев заёрзал в кресле.
- Ну ты даёшь, у тебя что столько денег есть?
- Нет, это я чисто гипотетически. Варьете же спело. Да куда он денется? Вот я сейчас позвоню куда надо… - Чапаев достал мобильник и принялся набирать номер.
- Отвали. Что-то там происходит. – Махно снял с пояса бинокль и приложил к глазам. Долго шастал взглядом по трибунам, несколько раз задерживался, всматриваясь в толпу. Затем снова скользил по рядам. - О! Убили кого-то!
Павел отложил куриную ножку и протянул руку за биноклем.
- Вон там, смотри, скорая грузит на носилки. – Махно передал ему оптику.
Вдруг что-то произошло на задних рядах. Что-то упало, раздался долгий и громкий мат. Раздался звук бьющейся посуды. И тут же Павел увидел клоуна. Рыжего, с красным поролоновым носом, в балахоне с яркими помпонами на месте пуговиц. Он целился прямо в Павла. Но не выстрелил, убрал руку, равнодушно отвернулся и стал пробираться к проходу. И тут Павла осенило – клоун! Еже одна часть головоломки. Сзади всё ругались. Павел оглянулся и увидел, как качки охранники возятся с кем-то, лежащим на полу. Времени рассматривать не было.
- Нестор! – крикнул Павел, вскакивая с кресла. – Давай со мной!
Нестору Ивановичу повторять не нужно. Разборки он чуял, как кот сметану. Махно побежал вслед за Павлом. Они спустились вниз, на трибуны. Клоуна Павел не потерял из виду. Тот никуда и не торопился. Его яркий наряд выгодно выделялся среди черноты рокерских футболок и бандан с нарисованными черепами.
Клоун стоял в проходе, слегка покачиваясь и только он собрался присесть на ступеньки, как Павел оказался рядом и что было мочи врезал ему сапогом по почкам. Клоун выгнулся, схватившись за поясницу, и тут же получил удар рукоятью «маузера» по затылку.
Нестор и Павел подхватили тело, не дав ему упасть и поволокли к выходу. К ним кинулся было полицейский, но почему-то решил не вмешиваться и покорно опустил взгляд.
Клоуна затащили в туалет, ткнули лицом в унитаз и спустили воду. Он закашлялся, пошевелился в попытке встать, но его снова запихали в толчок и снова нажали на спуск. Затем приподняли и швырнули на кафельный пол.
- Паша, а кто это? – спросил Нестор. – За что мы его?
- Не знаю ещё. Сейчас выясним. Эй, ты, Олег Попов, ты кто такой? – обратился Павел к открывшему глаза Чарли.
- Я Мэнсон, - прохрипел Чарли, пытаясь встать.
- Вот, сука, издевается. – Махно двинул клоуна сапогом по рёбрам. – А на сцене кто?
- Не бейте, я сейчас. – Чарли стал рыться в карманах, наконец, нашёл удостоверение, выданное в полицейском участке, протянул Павлу.
- Да он ещё и мусор! – Махно снова ударил. Чарли охнул и сплюнул на пол сгусток крови.
- Погоди, погоди. – схватил Павел Нестора за рукав. – Пусть расскажет. Ты в кого стрелял?
- Я маньяков истребляю. Маньяков. Истребляю. Тех, которые девочек маленьких, которые семьи вырезали… Я инвалид, у меня руки нет, - он выставил вперёд культю, - я на задании. Мисс Марпл…
- Всё, мне надоел это бред. Дай я его шашкой, и пойдём, а то концерт пропустим.
- Иди, Нестор, спасибо, что помог. Я тут с ним сам разберусь. – Павел присел на корточки перед Чарли. – Поговорим?
Мэнсон согласно кивнул.
- Ну, я пошёл тогда. Смотри, осторожно с ним. Не нравится мне этот шут гороховый. Махно выскользнул из туалета, оставляя парочку для разговора тет-а-тет.
- Чёрный ворон, что ты вьёшься над моею головой… - пел Мэрлин Мэнсон перекрикивая ухающие басы.

Боб Марли ткнул в стол окурок косяка и огляделся. Слева за столиком сидел Джимми Хэндрикс, восторженно смотрящий широко открытыми глазами в потолок. Боб последовал за его взглядом и уткнулся в скучный вентилятор, лениво передвигающий лопастями. Что видел Джим, не знал даже он сам, так как его глазами смотрел Великий Ганджубас, понимающий глубинную суть вещей и событий. Справа мирно спал, положив голову в салат оливье, Майк. Насколько Боб знал, в меню не было оливье. Но для дорогого гостя сделали исключение, проявив понимание к национальным рязанским традициям.
Ещё в баре был бармен, сонно курящий за стойкой и официант, протирающий пустые столики. Публики не было. Ни одного человека.
- Эй, парень, - окликнул Боб официанта, - а где все?
Официант оглянулся через плечо, не отрываясь от полирования столика.
- Дома все. Шли бы и вы. Четыре часа утра.
- А концерт уже начался? – вспомнил Боб.
- Ага, уже два дня, как кончился.
Боб нахмурил брови. Эта информация не хотела анализироваться. Он понимал, что что-то пошло не так, а вот что – никак не понималось. Наверное, официант так шутит.
Конечно, это розыгрыш, скрытая камера. Сейчас бармен, широко улыбаясь, покажет пальцем на большую картонную коробку с вырезанной дыркой, а официант будет ржать и хлопать дружески по плечу. Но ничего не происходило, бар словно застыл в нерешительности. Боб достал из кармана мобильник, посмотрел дату и присвистнул.
- Джимми, слышь, мы концерт прокурили. И билеты на обратную дорогу. Поезд ушёл.
Джим послал воздушный поцелуй вентилятору и снова погрузился в восторг созерцания.
- Растаман его мать, - выругался Марли.

Павел смотрел на перекошенное от боли и злобы лицо лежащего перед ним клоуна. Парик намок и на лбу испачкался в фекалии. Нос из поролона налился водой и сполз на губы, став похожим на садо-мазо кляп для рта. Клоун кашлял, сплёвывая кровь.
- Это – чтоб у тебя не возникло необдуманных желаний. - Павел сунул под нос своё удостоверение с пылающими буквами.
- Фамилия, имя, место прописки.
- Мэнсон Чарльз. Дойчланд. – Мэнсон вытер рукой кровь с губ, посмотрел на испачканный рукав. – Чёрт. За что вы меня? Что вам нужно?
Чарли знал народную примету – увидеть хранителя – к неприятностям, поговорить с хранителем – к проблемам, увидеть удостоверение – к непредсказуемым последствиям.
Павел набрал номер на мобильнике.
- Мне нужны данные на Чарльза Мэнсона. Да. Понял. В каком году? Хорошо. Сколько? Сколько-сколько? Ни чего себе! – Павел удивлённо посмотрел на Чарли. – Кто бы мог подумать! Любопытненько, ага. Спасибо. Понял. До свиданья.
Чарли нащупал в кармане лезвие ножа. Плевать, что это хранитель. Врут всё, конечно, что убить их нельзя, а тех, кто это попытаются сделать, забирают Комиссары. А это худе ада, пыток инквизиции и мук совести. Не важно, плевать, главное, побороть боль и вложить все силы в удар. Вспороть горло этому самоуверенному хранителю. Пусть знают, что даже на них найдётся управа. А там посмотрим на этих Комиссаров, может, они тоже смертные.
Чарли попытался встать, но голова кружилась и боль разрывала поясницу. Единственное, что он смог, сесть, прислонившись к стене. Рука всё ещё чувствовала в кармане лезвие ножа.
- Где потерял руку? – спросил Павел.
- В боях под Кюрасао.
Павел ударил клоуна ногой в грудь. Тот захрипел и завалился на бок.
- Я с тобой играть не буду. У меня нет времени. Или я выжму из тебя всё, что мне нужно, или отправлю в твоей мамаше, на тот свет. Она тебя там ждёт – не дождётся.
- Руку мне отпилил один маньяк.
- Коллега?
- Почему коллега? Я полицейский. Я же вам показал…
Павел снова ударил, теперь по коленной чашечке. Чарли чуть не потерял сознание от боли, но мысль о том, что в чувство его будут приводить в засранном толчке, не дала отключиться.
Павел достал сигарету, подкурил, выпустил кольцо дыма, повисшее над его головой, словно нимб. Что делать с этим клоуном? Что делать с бродягами и амазонками? При чём здесь белка? Как они связаны? Ситуация напоминала головоломку, в которой из круга, квадрата и пятиконечной звезды нужно сложить треугольник. Задача должна иметь простое и нестандартное решение. Что-то было с клоуном не так. Павел чуял в нём силу, зарождающуюся, страшную, чёрную. Она уже проглядывала во взгляде, в мимике лица, в вымученной окровавленной ухмылке. Внезапно лицо клоуна обострилось. Зрачки сузились до чёрных точек посреди белков гнойного цвета, нос провалился, оставив два провала ноздрей, рот неестественно широко раскрылся, обнажив кривые, острые клыки. Вывалился коричнево-зелёный раздвоенный язык, покрытый бородавками. Руки стали похожи на лапы рептилии. В нос ударил запах разложения и аммиака. Чудовище засипело и поползло к Павлу.
Павел схватился за пистолет, судорожно пытаясь вытащить его из кобуры.
- Нет, не стреляйте! Пожалуйста!
Никакого монстра не было. На полу лежал, харкаясь кровью, клоун в сползшем набок парике и умолял о пощаде.
Ничего себе, подумал Павел, вот это померещилось. Чуть в штаны не наложил. Наверное, догоняет косяк, который он курил в баре. Он спрятал обратно оружие.
- A я тебя знаю, - сказал Чарли. – Знаю, кто ты.
- Да, ну и что? Меня все знают.
- Рассказать анекдот? Приходит Павлик Морозов в налоговую. А ему говорят…
Договорить он не успел, так как получил очередной удар в живот.

Борис и белк так и не дождались Максима и Фрица. Пить надоело, халявных орешков больше не давали.
- Какие предложения будут? – спросил изрядно посоловевший белк. – Может подраться? Вот мне не нравится вон та компания.
Он показал пальцем на компанию пятерых мужчин в шляпах и костюмах в тонкую полосочку. Один из них – громила со шрамом через всё лицо говорил сальности официантке, придерживая её за край фартушка. Остальные, вальяжно раскинувшись на стульях, курили сигары и хихикали над шутками товарища. Драться с такими было всё равно, что разбить своё лицо об стену, потом заехать в багажнике на кукурузное поле и закопать себя заживо.
- Эй, чувак! – крикнул белк, но Боря схватил его одной рукой за хвост, а второй зажал в кулак голову. Благо, белка услышал только официант и моментально принёс счёт.
- Слушай, ты, крыса, если хоть пикнешь, я тебя разорву пополам. Понял?
Белк жалобно запищал и замахал лапками.
Борис отпустил его.
- Все вы такие, - возмутился белк, - как животных свежевать, так вы смелые, а как девушку защитить, так очко играет? Я бы один их сейчас всех уложил. Трус! Жалкий человечишко! Вот он весь ваш разум. Заяц, и то смелее тебя! Не умеете вы отдыхать. Давай тогда тёлок снимем. Мадмуазель! – крикнул он сидящей за соседним столиком даме лет пятидесяти, мирно разговаривающей с мужем. – Вы сегодня заняты? Не желаете отдохнуть в апартаментах? Шампанское, орешки, эротический канал по кабельному?
Боря поймал взгляд супруга дамы, беспомощно развёл руками, мол, я не при чём, что взять с пьяного белка. Белк встал на задние лапы и похабно задвигал тазом.
- К’мон, к’мон, бэйби, ай нид ю тунайт – запел он, но возмущённый муж запустил в него ложкой, попал прямо в лоб и обезумевшее от пьяного угара животное, рухнув на стол, уснуло, подёргивая задней лапкой.
Борис жестами извинился, сгрёб в охапку белка и вышел из бара. Пройдя квартал, он вспомнил, что не рассчитался. Возвращаться было как-то неудобно, он обернулся, нет ли погони и ускорил шаг.

Мимо шла молодёжь и не очень, в чёрных поношенных футболках, со странными причёсками. Все пили пиво, курили и мусорили прямо под ноги, игнорируя урны. Громкий мат и идиотское ржание доносились со всех сторон.
«Что это за демонстрация?» - подумал он, и тут его осенило, зачем он здесь, в этом городе, и что в кармане билеты на концерт. Вернее, на стадион, где проходила выставка, на которой выставлялась машина времени. И нужно найти её, чтобы вернуться домой. Хмель сразу прошёл. Где стадион, было понятно, и он влился в толпу рокеров, следуя по заданному ими вектору.
Пройдя турникеты, Борис направился не на трибуны, а завернул в обход стадиона, прошёл под опорными колоннами, вышел на пустующие корты и баскетбольную площадку, миновал какие-то пристройки.
- Эй, ты чего тут шляешься, - окликнули его.
Борис оглянулся и увидел сторожа в ушанке, телогрейке и валенках. В руках он держал берданку с погнутым стволом.
- Батя, а я к вам, - соврал Боря. – Я тут ищу одну вещицу, сказали, вы можете помочь. Готов даже спонсировать приобретение бутылки хорошего приморского портвейна.
Сторож опустил ружьё, заинтересовавшись условием подобной благотворительной акции.
- И что мы ищем? - строгость в голосе уже была не очень строгой.
Борис расспросил о недавней выставке и об экспонатах, и об участниках, и, наконец, подобрался к самому главному.
- А говорят, машина времени была тут. Брешут, конечно…
- Отчего брешут? Была такая машина. Только не завелась. Чего только с ней не делали, и капотом хлопали и по колесу стучали ногой, и керосин заливали и варенье. Ничего не вышло. Её так и не забрали, оставили на память. Пойдем, покажу.
Сторож повёл куда-то через живую изгородь, мимо бассейна, прошли гаражи и хоздвор и вышли на небольшой пустырь с кучей мусора под забором.

И тут Боря увидел её. Чёрно-жёлтую свою «копейку», вернее, то, что от неё осталось. Колёса сняли, ветровое стекло украшено паутиной трещин. Сиденья тоже отсутствовали. Борис бросился к машине, поднял искорёженный капот и замер в немом отчаянии над зияющей пустотой. Там, где находилась тонкая, изящная конструкция из сотен часов, лежала грязная тряпка и мышиный трупик.
- Да, часы растаскали, - пробормотал за спиной сторож. – Я себе тоже прихватил. Вот, - закатал он рукав, - «Командирские».
- … - выругался Борис, слёзы накатили на глаза. Жалко было «копеечку», жалко было часы, жалко было ту жизнь, к которой теперь все подходы перекрыты, все мосты сожжены и окна заложены кирпичом. Теперь никогда не вернуться домой. Он вспомнил жену Марину, сварливую, поправившуюся совсем не в тех местах, в которых хотелось бы, готовившую несъедобный борщ, вечно подгоревшие котлеты и полусырую картошку. И понял, как её не хватает. Сколько раз он мечтал о том, как хорошо быть холостым, но собрать чемоданы так и не отважился. И, казалось, вот он шанс и возможность жить на полную катушку, но сердце сжалось в тоске. Вот так же за Сталиным плакали, мелькнуло у него в голове. Ждали-ждали, когда он уже откинется, а потом рыдали всей страной. Боязнь перемен, вот как это называется. Когда есть возможность отказаться от перемен и вернуть всё назад, не так страшно и больно, а когда вариантов нет и обратного пути нет, тогда горько и рыдаешь о своём дерьмовом прошлом, как о лучших годах жизни.
Борис сунул сторожу купюру и побрёл к выходу.
- Продай суслика, - крикнул вслед сторож, - жена уже который год воротник просит.
- Он блохастый и молью битый, - ответил Борис, - и, вообще, друзей не продаю. А если и продаю, так у тебя денег не хватит.

А вот Максим сейчас был совсем иного мнения. Он готов был остаться здесь навсегда, навеки вечные, только бы не расставаться с любимой. Разница в возрасте стёрлась после первого поцелуя и поговорка о том, что кто-то так ровесника не ищет, полностью оправдалась. Они сняли номер в отеле. На два часа. Лита рассказала то, что знала о хранителях, и не явиться на назначенную встречу означало подписать себе смертный приговор. Но два часа у них были.
Максим словно вернулся в прыщавую юность, когда девушки казались неприступными и желанными до зуда в паху, когда мечтал о прикосновении, даже не надеясь на большее. Когда робко, якобы невзначай, прислонялся к пышному бюсту в трамвае. На секунду, не больше, но этой секунды хватало на целый день фантазий и целую ночь поллюций. Когда секс казался великим чудом, доступным только избранным, и короткие юбки проходящих мимо девчонок сводили с ума.
Вот и сейчас, он так же дрожал всем телом, раздевая девушку, так же кружилась голова от восторга, и дыхание сбивалось, и сердце стучало неровно и шумно. Ощущения от прикосновения к бархату кожи и влаги поцелуев разливались по всему телу.
Это был не просто секс, это была любовь, родившаяся после стольких лет затяжной беременности, стыдливо скрываемой от всех, даже от себя самого. Ему уже казалось, что он никогда не сможет полюбить, и что любовь постельная не может ничем удивить. В его-то годы и с его-то опытом, это было просто нереально. Но, как оказалось, всё возможно.
Максим теперь ни за что не вернулся бы к прежней жизни, разъедающей его натуру скукой, однообразностью и равнодушием.
Лита лежала, положив Максу голову на плечо и жадно рассматривала профиль.
- Зачем? – спросила она.
- Что зачем?
- Зачем нам всё это время врали? Нас учили, что мужчины – грязные животные, годные только для работы и размножения. И мы верили, и сейчас тысячи амазонок верят в это. И как много они теряют в своей жизни. Я никогда не была так счастлива.
- Так бывает всегда. Нам врут, мы верим, с пеной у рта защищаем эту ложь, а потом понимаешм, что нас обманывали, но уже поздно, мы слишком испачканы во всём этом дерьме, чтобы признать свою неправоту.
- Ничего не поняла, но почувствовала, что ты сказал что-то умное. Ты так красиво говоришь. Могу слушать тебя вечно.
- Ага, это уже было. Мне говорили это не раз. И всегда врали.
Возможно, эта прекрасная девушка превратится в жирную стерву с бородавкой на носу. Всё возможно. Он женился не на своей нынешней жене, нет. Он женился на хрупкой, весёлой, бойкой девчонке. И тоже казалось, что любовь никогда не пройдёт. Иллюзии. Самые приятные минуты жизни – это минуты иллюзий.
Он приложит все усилия, чтобы эта иллюзия никогда не кончалась.

А продолжение?..Я между прочим,внимательно читаю уже неделю.

Грмнпу открыл новую бочку дронтровки, зачерпнул полведра, передал академику Бпклмну, вторые полведра – магистру Крспнцу и третьи оставил себе.
- По половинке, - предложил он.
- Да, по чуть-чуть, - поддержали коллеги.
- Давайте выпьем за нас, мужчин - первооткрывателей, добытчиков, воинов, виртуозов струн женской души, новаторов, смелых экспериментаторов и уверенных строителей светлого будущего! – Грмнпу поднял посуду.
Товарищи выпили, закусили прундрапнотами, упорно вытающимися выползти из огромного таза.
- Ну, рассказывай, - академик сел поудобнее, - что дальше было?
- На чём я там…? Ага, и тогда я хватаю эту машинку и скачу в лес. Не от страха, хотя тоже досталось. Вот смотрите, вот здесь стрела вонзилась, а вот тут – копьё. Не боьно, но неприятно. Но я не поэтому побежал. Просто захотелось ноги размять. Бегу, значит, земля подо мной горит. А эти людишки не отстают…
- Во, заливает, - хихикнул магистр, - скажи, зачем ты вообще связался с этими коротышками? Лучше бы на чемпионат поехал с нами?
- На какой чемпионат? По «какашечкам»? – Грмнпу стукнул себя по лбу. – Как я мог забыть? Я же целый месяц готовился, шарф купил и дудку. А вы были?
- Конечно! Наши второе место заняли.
- А первое?
- Велоцерапторы. У них тренер сильный. Но наши тоже дали жару.
- Эх, жалко. Но всё равно я не жалею, что познакомился с этими людьми.
- Скажи, друг Грмнпу. - Академик поправил очки на носу. – Ты действительно считаешь, что люди разумны?
- Ни минуты не сомневаюсь.
- Я понимаю, что твоя специальность – антропология. Есть такой синдром – когда плотно сталкиваешься с каким-либо предметом, начинаешь искать в нём не присущие ему качества, пытаешься этот предмет наделить не свойственными ему свойствами. Тема настолько захватывает твой разум, что ты пытаешься оправдать возвысить, мистифицировать, подтянуть до своей планки, а иногда даже выше себя. Так адвокат проникается личностью мерзкого преступника, учёные доказывают, что планета – живое существо, что люди наделены разумом. Ты же взрослый динозавр. Профессор. Понятно, что работа нервная, но опускаться до ереси…
- Ну, хорошо, - Грмнпу налил ещё по полведра. Подхватил когтем прундрапнота, мокнул его в соус. – Давайте тогда определимся, что такое разум.
- Давайте не будем определяться. До нас уже определились. Разум возможен при наличии всех пяти качеств – большой мозг, умение свистеть на ультразвуковой частоте, наличие восьми органов чувств, чтение мыслей на расстоянии и, заметь, главное качество – умение играть в «какашечки». Будем спорить?
- Нет, конечно, - кивнул профессор, - но свистеть могут и…
- Не передёргивай, я сказал – всех пяти качеств, а не по отдельности. Да, некоторые виды могут кое-что из перечисленного, но в «какашечки» играют только динозавры. Только!!! Ни одно другое существо во всей вселенной не умеет играть в эту игру. Что и требовалось доказать. За разум!
Грмнпу выпил, почесал затылок.
- Странно, - сказал он, - а люди определяют разум совсем другими понятиями.
- Всё просто, просто они подогнали свойственные им качества под это понятие. Но это же не честно. Так любой светлячок может назвать признаком разума лампочку в жопе и возвыситься над всей остальной флорой и фауной.
Магистр икнул, выставил указательный палец и важно сказал:
- Я когда часто интересуюсь дронтровкой, то она мне тоже кажется разумной, даже слишком разумной, способной изменить моё мышление и мировоззрение. Вот!
- Но, у них есть искусство, наука, спорт, религия – сразу слишком много отличий.
- Исскуство – шмиркунство. Это всё от избытка свободного времени. Нужно его чем-то занять, вот и искусство. Так можно назвать разумом лизание яиц у собак, когда им делать нечего. Так вот, вся эта поэзия и живопись всего лишь лизание яиц. О религии я вообще молчу. Разум и религия вообще противоположные понятия. Взаимоисключающие. Коллега, это всё ересь, фальсификация и опиум для народа. Давайте по порядку – мозг у них большой? Нет. Ультразвук им недоступен. Органы чувств – пять. Они даже с шестым не могут определиться – чувство это у них или что. Читать мысли они не могут. Об игре я вообще не упоминаю. Вот.
- А ещё, - вставил слово магистр, - они утверждают, что мы все вымерли.
Все дружно засмеялись, налили ещё, звонко стукнулись вёдрами.
- За царство нам небесное! Ишь, вымерли мы. Смех, да и только.
Выпить не успели, как затрещали ветки, земля затряслась и из чащи вылезла морда динозаврихи. Довольно симпатичная такая морда.
- Ах ты скотина безрогая! – сказала морда, обращаясь к Грмнпу, - всё жрёшь, когда ты уже нажрёшься? Опять со своими алкашами шляешься. А ну, пошёл домой, я тебе сейчас устрою.
Все молча смотрели на морду. Грмнпу, наконец, пришёл в себя. Он сжал лапы в кулаки, собрался весь и широко раскрыв пасть, заревел. Так громко, что с деревьев попадали оглушённые птицы.
Он затопал ногами, ударил хвостом, перевернув бочки с дронтровкой. Выглядел он устрашающе, но морда только ухмыльнулась.
- А перегарищем-то прёт, ужас. Ладно, алкаш, я с тобой дома поговорю.
Ветки сдвинулись и послышались удаляющиеся шаги.
- Простите, друзья. Вот вам и ответ на все вопросы. Разумный ли я, если живу с такой супругой?
- Да, ладно, ты не переживай так.
- Нельзя так перед пацанами позорить. Да и что я ей скажу? Не бить же её? А перекричать она кого хочешь может. Я тут не конкурент. Пойду я домой. Всё равно, настроение испортили.
- Ну, до встречи, - сказал академик и обратился к магистру. – Давай наверное, и мы заканчивать, а то эта дурра сейчас нашим жёнам сдаст. Моя мне вообще хвост обещала отгрызть.
Динозавры пожали друг другу лапы и разошлись в разные стороны.

Павел смотрел, как корчился от боли окровавленный клоун, и думал, как несправедлива судьба. Этот урод, убивший тьму народа, залечит раны, вставит выбитый зуб, наденет новый костюм и будет дальше резать девушек, как колбасу на бутерброды. И стечёт всё это с него, как с гуся вода. Единственное, что грозит ему – быстрая и лёгкая смерть. И не нужно ему ничего хранить, не нужно думать о бродягах, о надвигающемся апокалипсисе, треугольных облаках, о судьбе человечества. Бестолкового, бесполезного, не имеющего и не знающего смысла своего существования человечества.

Если человечество в один прекрасный день исчезнет, космос даже не будет знать об этом событии. А планета вздохнёт свободно и будет стоять на парах, наливаться соком, обрастать лесами, дышать чистым воздухом, пока какие-нибудь черепахи или тушканчики не решат, что они цари природы и не начнут срать везде, плодиться и срать, пока не засрут всё по уши. И тогда Земля в очередной раз потравит дустом, землетрясениями, засухами, наводнениями, озоновыми дырами, треугольными облаками то, что почему-то кто-то назвал разумом.

Но он, Павел, потому и хранитель, что должен рвать жилы, чтобы оттянуть этот момент до самой последней секунды. Не допустить уничтожения человечества. Ведь не всё ещё загажено. Песни не допеты - остались ещё чистые озёра, не все зверушки занесены в Красную книгу, где-то ещё висит над лесом глоток чистого воздуха. Не порядок.
А этому уроду в испачканном дерьмом парике, всё равно. Он не думает не то, что о планете, ему наплевать даже на свою жизнь. Павел даже не заметил, как снова достал пистолет и направил на Мэнсона.
Но помешал убийству телефонный звонок. Звонил Деллинджер.
- Паша, привет! Ну, как продвигается наше дело? Ты это, не затягивай. Тут интернет переполнен сообщениями. Вот послушай. Родился ребёнок с колёсами вместо ног и мотоциклетным рулём на голове. Мать кормит его грудным бензином. В Тихуане выпал дождь из охотничьих колбасок. В Рязани перестали брать взятки и снизили налоги.

«Шинник» выиграл у «Реала» со счётом тридцать семь – ноль. Паша, конец света! Мир усиленно мутирует. Согласно инструкции номер двести семьдесят девять бис «Действия в случае неопределённых сомнений по поводу судьбы клоуна»… - голос изменился. Это был уже не Делленджер. Хорошо поставленный дикторский голос без всяких интонаций начитывал порядок действий в случае обнаружения в сортире клоуна-инвалида. - …ни в коем случае не пытайтесь умертвить объект. Это может спровоцировать непредсказуемый поворот событий, грозящий необратимостью процесса. Вы должны оставаться нейтральны и беспристрастны. Вести наблюдение за объектом. В случае необходимой самообороны разрешается наносить объекту лёгкие телесные повреждения не несущие угрозы жизни. Объект должен довести до логического завершения все свои начинания. Запрещаются чинить препятствия для этого. Нарушение данной инструкции карается лишением премии за три месяца, переносом отпуска на зимнее время, бичеванием и казнью через четвертование. Конец связи.…исть, говорю я ему, а он меня не слушает. Пришлось ему дать по сопатке, чтоб не умничал. – это уже был Джо. – Паша, так что ты давай, спасай нас, Бэтман ты наш. Если что – я на связи. Пока.
Павел спрятал телефон и пистолет, всё ещё в прострации от инструктажа, стал зачем-то заправлять рубашку в брюки. Делал это он усердно, расправляя складочки, внимательно рассматривая пуговицы и пряжку пояса, боясь поднять голову и посмотреть в глаза тому, кто стоял перед ним. Павел был полностью беззащитен и безоружен. С ним можно было сделать что угодно, но страх был сильнее осознания своей уязвимости. Взгляд жёг макушку. Наконец, пришлось поднять голову. Поднять глаза.
Мэнсон стоял, сунув руки в карманы лоскутных ярких клоунских штанов. Он совсем не был похож на то мясо, лежавшее несколько минут назад на холодном мокром кафеле. Парик и нос он снял, на лице ни капли крови и ни следа побоев. Наглый уверенный взгляд. Так смотрят боссы и безбашенные отморозки. Лёгкая улыбка искривила губы. Даже щетина на лице смотрелась по журнальному гламурно.
- Дай закурить, - твёрдым голосом сказал он Павлу и протянул руку. Павел достал сигарету, пытаясь сдержать дрожь. Дал прикурить.
Мэнсон жадно затянулся и выпустил дым в лицо Павлу.
- Что ты за дрянь куришь? Ты же хранитель, а куришь всякое дерьмо. Павлик Морозов, говоришь.
В другой ситуации Павел убил бы сразу, не глядя на чины и звания. Он и за меньшее делал из человека свеженький труп. Но сейчас его словно парализовало. Казалось, перед ним стоит сам Князь Тьмы. Иногда неясные тени пробегали по стенам, неуловимо похожие на что-то ужасное, вынутое из забытых могилок подсознания. Древние страхи, дикие предрассудки, детские буки, монстры из ночных слёз. Всё это витало вокруг, дышало могильным запахом в лицо.
- Павлик, ты хранитель чего? Предательства? – он смотрел с издёвкой.
- Я…я не знаю. Я просто хранитель. Я ещё не…
- Не определился? Может, тебя по ошибке назначили? Ты же хуже суки лагерной. Отца сдать, брата. Ты же падаль подлая.
- Нет… - вяло возразил Павел. – Всё не так…
- Всё так. Именно так, как оно есть. Без всяких там интерпретаций, подтекстов и скрытых смыслов. Ты предатель. Хуже Иуды. Что мне с тобой делать? – из кармана показалась культя с ножом-насадкой. Лезвие остановилось возле лица, коснулось кончика носа, скользнуло по щеке. Так, слегка, не нанося даже царапинки.
Павел почувствовал, что не может даже пошевелиться. Да кто это такой, что даже хранитель не имеет над ним власти? Он закрыл глаза, прощаясь с жизнью. Хотя, убить хранителя решился бы только полный идиот. Ведь потом появляются Комиссары, которые…об этом даже думать страшно. Павел стоял с закрытыми глазами и ждал.
- Ох ты… - длинным отборным матом эхо отлетело от стен сортира. – Это что тут происходит?
Глухой звук удара, что-то упало на пол.
Я? Это я упал? Он меня убил! – мелькнуло в голове Павла. - Вот и всё. Успею ли я увидеть Комиссаров, прежде, чем уйду на тот свет?
Но что-то не умиралось. Павел открыл глаза. Он всё ещё стоял.
На полу лежал жалкий клоун, схватившись за поясницу, выгибаясь назад, как неумелый гимнаст, пытающийся сделать мостик. Над ним стоял Махно, удивлённо глядя на Павла.
- Это что здесь за танго было? Паша, что случилось?
- Я не знаю. Я ничего не понимаю.
Махно размашисто вынул шашку из ножен.
- Сейчас мы во всём разберёмся.
- Нет! – крикнул Павел. – Нельзя! Я не могу объяснить. Инструкция номер бис. Его нельзя убивать. Он нужен. Оставь.
- Паша, ты определился, чего ты хранитель? Ты уже знаешь?
- Нестор, не трави душу.
- Знаешь, почему это произошло? Потому, что в тебе нет ещё полной силы. Определись. Найди в себе то, самое главное. И тогда тебя танк не переедет. Понял? Давай я ему вторую руку оттяпаю, чтоб не размахивал тут отростками.
- Нет, нельзя.
- Бить-то можно?
- Только самооборона.
- Понял. – Нестор подошёл к Мэнсону, посмотрел на его перекошенное от боли лицо. – А что это ты на меня так смотришь? А? Ты мне что, угрожаешь? Угрожаешь?
Тяжёлый яловый сапог врезался прямо в рот клоуна. Павел услышал, как ломаются зубы.
- Всё, он больше не угрожает. – Нестор обнял Павла за плечо, - Пойдём, друг, там Чапаев весь концерт перепортил. Сплошные казацкие хиты.
- Подожди. – Павел вернулся к Мэнсону. Оцепенение совсем отпустило, он снова чувствовал себя Хранителем. Сильным, страшным и властным. – После концерта в Готэм-баре. Понял? Форма одежды парадная. Попробуй только не явиться.

«Владимирский централ, ветер северный, этапом из Твери…» - раздавалось из динамиков, висящих на стенах Готэм – бара.
Людей было мало, большинство после концерта пошли крушить витрины, сжигать автомобили и бить тех, кто не любит рок-музыку.

Павел приказал официантам принести стол из кабинета директора, который установили на сцене, скинув диджейскую аппаратуру. Стол накрыли скатертью с бахромой, на стену повесили наспех сделанный плакат – на полосе кумача криво было написано – «Вся власть советам». Дабы не травмировать психику Чапаева, в графин вместо воды решили налить водку. Напротив стола на стульях сидели, как в актовом зале, Борис, Максим, Фриц с белком на плече и амазонки.
- Прошу внимания! – Павел постучал карандашом по графину. – Так, все в сборе? Давайте начинать. Так, тишина в зале.
«Владимирский централ, зла немерянно…» - Павел достал из кобуры пистолет и выстрелил в музыкальный центр.
- Итак, начинаем заседание, в президиуме у нас – Батько Махно, герр Чапаев, я, Павлик Морозов и независимый эксперт, автор повестки дня, товарищ Герцен, - Павел кивнул в сторону человека, который мирно спал, положив голову на стол. Повестка дня сегодня – кто виноват и что делать? По-моему кого-то не хватает. Так, амазонки есть? Два человека.
Девушки подняли руки.
- Бродяги. Два человека.
- Здесь, - хором выкрикнули Борис и Максим.
- Фашист. Один человек.
- Я.
- Белка. Одна штука.
- Нет, нормально! – возмутился белк. – Всех в человеках меряют, а меня в штуках!
- Белка есть? – повторил Павел.
- А то, блин, не видно. Можно подумать, я на бегемота похож. Есть, есть.
- Однорукий клоун-убийца. Где клоун?
Все стали озираться в поисках клоуна.
- Я не понял! – Павел стукнул кулаком по столу. – Почему неявка? Я же говорил, чтобы все были!
- Говорил я тебе, надо было его ещё в параше завалить, - сказал Махно. Теперь кворума не будет.

И тут в бар вошёл по-щёгольски одетый мужчина в полосатом костюме, лакированных штиблетах, и с кожаным кейсом в руках. Гладко выбритый, с набриолиненной причёской и пахнущий на весь бар дорогим одеколоном. Вместо кисти левой руки у него был крюк.
- Простите за опоздание, - он присел на стул, рядом с Рииль.
- Вы кто? – спросил Павел.
- Я Мэнсон.
- Вас приглашали?
- Конечно, вы лично приглашали.
- Вас нет в списке, - Павел пролистал бумаги. – Не хватает одного человека – клоуна-убийцы.
- Это я.
- Да? Что-то вы не похожи на клоуна. Освободите помещение.
- А так? – Чарли вытащил из нагрудного кармана пиджака огромный букет роз, из внутреннего кармана – кролика, а из уха – монетку.
- Вы фокусник?
- Да, мы с клоуном в одном цирке работаем, он попросил его заменить, у него расстройство желудка. – Чарли улыбнулся, обнажив острые пеньки выбитых зубов. – Это я, чтоб не объяснять долго, - шепнул он Рииль.
- Хороший костюмчик, - сказала она.
- Да, пришлось убить продавщицу. Денег-то у меня не было.
- Так, тишина в зале. Хорошо, начитаем. Первый вопрос – кто виноват. С докладом выступает бродяга Борис. Прошу.

Борис подошёл к столу, стал лицом к залу.
- Мы не виноваты. Вернее, может, и виноваты, но мы не хотели. Это был неудачный научный эксперимент. Открытие века! Машина времени. Учёные всего мира бились не одно десятилетие над созданием машины времени. И удалось это только мне. Доказательством этого служит тот факт, что я сейчас выступаю с этой трибуны.
- Короче. – перебил его Павел. – Давайте по теме.
- Я всё.
- Хорошо, садитесь. Максим, у вас есть, что добавить?
- Да, - встал Максим, - можно я с места? Товарищи, честное слово, я не виноват, это он меня в машину затащил. Кто же думал, что она работает. А я, честное слово, не хотел. Да если бы я знал, разве я позволил бы.
- Хватит, садитесь. Всё ясно. Теперь, второй вопрос – что делать?
- Предлагаю всех порубить шашкой, и дело с концом, - предложил Махно. – Василий Иванович, вы как?
- Я за. Голосуем? А то мне уже надоело тут сидеть. Кто за то…
- Товарищи! Прекратите, - Павел строго посмотрел на Махно с Чапаевым, - дело серьёзное. Нам необходимо отправить бродяг обратно, иначе наш мир рухнет. Как именно, никто не знает, но процесс уже запущен. Да разбудите вы уже Герцена!

Чапаев ткнул спящего локтем в бок. Герцен поднял голову, близоруко осмотрелся, вынул из кармана пенсне и напялил на нос.
- Товарищ Герцен. Вопрос на засыпку – как отправить товарищей бродяг обратно?
- Обратно? Да легко. Нужна машина времени.
- Понятно, и где нам её взять?
- Где-где, сделать. Вот товарищ пусть и сделает ещё одну. Какие проблемы? Есть ещё варианты – если он её изобрёл год назад, то должна она быть где-то сейчас. Подозреваю, даже где. Есть у меня один знакомый коллекционер. Он ни одну машину мимо не пропустит.
- Машину разобрали на запчасти. – сказал Борис.
- Не факт, что она была одна. За год можно было наладить серийное производство. Так что, думаю, где-то есть ещё образцы. Вот вам телефончик, - Герцен написал в блокноте номер, вырвал листок и протянул Павлу.
- «Центр христианских технологий» - прочитал Павел, - Иисус? Да, тот на машинах помешан. Это же здесь, в городе?
- В городе, - кивнул Герцен, - вот адресочек, - он вырвал из болкнота ещё один листок. Я могу идти? Спасть хочется.
- Да, идите, спасибо за помощь.
Герцен встал, откланялся и под жиденькие аплодисменты вышел из бара.
- Так, - Павел налил себе из графина, выпил, занюхал рукавом, - с бродягами всё ясно. Теперь нужно выяснить, что делать с остальными.
- Давай девок в бордель продадим, - предложил Махно. – белку на воротник, а остальных порубим в капусту. Чапай, ты как, согласен?
- Вполне. Не люблю я эти собрания. Долго ещё?
- Нестор, опять ты за своё. Дело важное. Товарищи, - обратился он к залу, - мы вас отпускаем. Занимайтесь своими делами, согласно инструкции бис. Раз в неделю – отчитываемся, чтобы я в курсе был. Животное, - посмотрел он на белка, - скажи мне, ты тут при чём?
- Я? А что я? Я совсем ни при чём, сидел я здесь, в зоопарке. Вот, по местам боевой славы решил прошвырнуться. Я вообще – домашнее животное вот этого парня, Фрица.
- Справка о прививках есть? – спросил Павел.
- Есть, - соврал Фриц.
- Приступим к прениям?
- В жопу прения, - выкрикнул Чапаев. – Надоело.
- Кто за то, чтобы…- начал Павел.
- Паша, издеваешься?
- Ладно, ладно, все свободны. Бродяги, останьтесь. Теперь от меня ни на шаг.
- Скажи что-нибудь, скажи хоть что-нибудь.
Можно ли тебя любить?
Можно ли тебя любить?
Не дай другим морочить себе голову … - пел Боб Марли за столиком у окна, удивлённо рассматривая стеклянными глазами погасший косяк. Рядом на расстроенной гитаре подыгрывал ему Майк, неуверенно перебирая три блатных аккорда.

Махно и Чапаев откланялись и отправились на поиски реки и пулемёта.
Павел узнавал у бармена, как добраться до Центра Христианских Технологий, Максим гладил по спине прильнувшую к нему Литу.
- Я пойду с тобой, - шептала она. – Хоть на край света. Мне больше некуда идти.
- А если впереди опасности?
- Я тебя буду защищать.
- Ну, тогда я согласен.
Однорукий фокусник пошаркал ножкой и направился к выходу, удивлённый, что его отпустили просто так.
Уже возле дверей его догнала Рииль.
- Подожди. – она схватила его за рукав. – Ты Мэнсон?
- Да вроде.
- Возьми меня с собой. – она умоляюще заглянула ему в глаза.
- Зачем ты мне? Я женщин ненавижу, презираю и убиваю. Пошла вон.
- Дело в том, - не отпускала Рииль, - что я точно так же отношусь к мужчинам. Но ты – это что-то. Я искала, чтобы отомстить за свою подругу. Но нашла совсем другое. А если ты меня не возьмешь, я тебе прямо сейчас яйца оторву. Понял, козляра?
- Это совсем другое дело. – Мэнсон улыбнулся, обнажив пеньки выбитых зубов. – Поработаем дуэтом? Как Ромео и Джульетта.
- Нет, как Тристан и Изольда.
- Как Бонни и Клайд.
- Как Барби и Кен.
- Как тупой и ещё тупее.
- Как три богатыря.
- Как Микки и Мини Маус.
- Как Моисеев и Трубач.
- Как Менделеев и Клайперон.
- Как Петров и Водкин.
- Как Лёлек и Болек.
- Как народ и партия.
- Как Али-Баба и сорок разбойников.
- Хватит. Надоело. – сказал Мэнсон.
- Как отцы и дети.
- Закрой рот!
- Как война и мир.
- Я сказал – заткнись!
- Как Чебурашка и крокодил Гена.
Мэнсон со всей силы ударил девушку в челюсть. Но она совсем даже не рухнула в нокауте, только мотнула головой и что стукнула Чарли ногой в пах. Тот согнулся пополам, хватая ртом воздух.
- Как пиво и водка. – она ударила его ногой в лицо и он упал. – Никогда не смей меня бить. Разве что, я попрошу тебя. Ясно? Пойдём милый, вставай, любовь моя. Наконец-то я нашла своё счастье. Давай, знаю, что больно, но это так заводит, правда? Ты же любишь такие игры?
Мэнсон, всё ещё скорчащийся от боли, поднялся.

И тут подошёл возмущённый Фриц.
- Ты ударил мою девушку? – он сжал кулаки, уже размахнулся для удара, но Мэнсон вдруг распрямился, махнул рукой и крюк на его культяшке вонзился прямо в горло Фрица. Чарли дернул, вырывая горло, кровь хлынула фонраном, полуоторванная голова неестественно повисла, тело ещё секунду продержалось на ногах и рухнуло на пол, заливая всё кровью.
- Это тебе вместо Нюрнберга. – сказал Мэнсон, вытирая платком брызги крови на пиджаке. – Ненавижу фашистов.
В глубине зала истерично заорал белк. Через мгновенье зверёк уже сидел на голове Мэнсона, царапая ему лицо и норовя добраться до глаз.
- Я тебя убью! Я убью тебя! – орал белк сквозь слёзы – Урод! Как ты мог, я выгрызу твой мозг!
Рииль схватила бешеного зверька и швырнула его через весь зал. Белк крепко треснулся об пол и остался лежать, не шевелясь. Борис подбежал, взял его на руки. Зверёк дрожал, приоткрыв глаза, посмотрел на Бориса, тихо сказал : «Я убью его» и потерял сознание.
- Пойдём отсюда, дорогой. – Рииль взяла Мэнсона под руку и они вышли из бара.
В зале стояла такая тишина, что было слышно, как стучит кровь в висках.

Максим подошёл к Павлу.
- Неужели вы его отпустите?
- Отпущу.
- Но он…
- Знаешь, что? – Павел зашипел Максиму в лицо, брызжа слюной, - Если бы не вы, ничего этого не было. Если бы вы не припёрлись сюда на своей чудо-тарантайке. Ничего бы не случилось. Так что, заткни варежку. Моя бы воля, я бы всю вашу компанию к стенке поставил бы, чтоб не мучились и других не мучили. Так, - Павел поднял руку, - прекратить разброд и шатания. Собрались, едем искать машину.

автор, не томи, ведь уже много написал, если не все сразу, то хотя бы по куску в день выкладывай, ведь интересно очень!

Ресторан даже с виду показался странным, больше похожим на автостанцию. Там так же были большие окна и толпа народа. Да и название пугало –«Дак Мональдс», но Павел был далеко не из пугливых и галантно открыл дверь, пропуская вперёд Мату Харри. Внутри пахло горелым солидолом. Столики почти все оказались заняты, но Павел увидел в дальнем углу старого знакомого – авиатора Антуана. Расталкивая снующих с подносами людей, парочка добрались до столика, украли два алюминиевых стула у зазевавшихся посетителей и, наконец-то, присели.
- Антуан! Какими судьбами? Не ожидал тебя здесь встретить! Мы в Париже расстались совсем недавно. Странно бывает – то не видишь человека годами, то потом каждый день встречаешь. Знакомься – шпионка и танцовщица Мата Харри.
Антуан галантно поцеловал даме ручку.
- Наслышан. Польщён. Я Антуан – пилот и бумагомаратель. Да у меня дела тут.Хочу себе лисёнка взять в зоопарке. Говорят, можно.
- Зачем тебе?
- Приручу.
- Зачем?
- Чтобы потом быть за него ответственным. А то я такой безответственный, что просто ужас.
- Ну, у каждого свои тараканы. Чем здесь кормят?
- Гамбургеры, сырбургеры, картошка жареная, кола, мороженое. Мороженое – это единственное, что здесь можно есть.
- И всё? Это же ресторан!
- Быстрого питания. Пожрал и свалил. Дай другим пожрать.
- Ну, ладно, гамбургер, так гамбургер. Дорогая, ты не против?
- Нет, конечно, я так проголодалась, что чуть не съела помаду, когда красила губы. Вы же с противным старикашкой все мои пирожки съели.
- Официант! – поднял руку Павел.
Антуан усмехнулся:
- Здесь самообслуживание. Нужно идти и покупать самому.
- Что? Может, мне ещё и посуду после себя помыть? Эй, мальчик! Иди сюда! – крикнул Павел проходящему мимо парню в клетчатой рубашке и бейсболке с нарисованным гамбургером на козырьке.
- Да, слушаю.
- Короче, мне солянку с сёмгой. Шашлык по-карски, салат с устрицами, бутылку «Столичной» в изморози. Мата, ты что будешь?
Парень открыл было рот, но слова не появлялись, они умирали от удивления ещё в горле.
- У нас такого нет. У нас…
- Ну, ладно, нести сюда свои гамбургеры. Пошутил я.
- У нас самообслуживание, - пробормотал он, но увидев взгляд Павла и купюру в его руках, дальше спорить не стал.
Заказ принесли через две минуты.
- Да, посуду мыть не придётся. Первый раз вижу ресторан, где едят с бумажек. Мрак!
Павел откусил от гамбургера и глаза его сказали больше, чем мог бы сказать рот, набитый едой. Он выплюнул откушенный кусок на пол и снова закричал:
- Эй, ты! Мальчик! Сюда, бегом! Что это за говно между булочками? Что это такое?
- Это котлетка.
Антуан устроился поудобнее, слегка отодвинувшись и с лёгкой улыбочкой облизывая мороженное с рожка.
- Котлетка?! Сука! Ты когда-нибудь котлеты видел? Тебе мама котлеты делала?
Парень кивнул.
- Вот такие котлеты она делала?! – орал Павел. Народ вжался в свои стулья и молча жевал, боясь делать лишние движения.
- Нет, не такие. Она вкусные делала.
- Так что ты мне не принёс вкусную котлету? Почему мне положили эту какашку?
- Я не знаю. Вон наш менеджер. Позвать? – парень помахал типу в строгом костюме, с лицом, похожим на вечно улыбающуюся жопу. Он с такой же несмываемой улыбкой направился к столику, где сидел Павел и компания.
- Ты, сука, менеджер? – закричал на него Павел. – Из чего сделана эта, мать её, котлетка.
- Из мяса.- Заулыбался менеджер, и даже не успел заметить, как Павел выхватил свой пистолет и всадил ему пулю в живот. Менеджер рухнул на колени, потом завалился на пол. Он стонал, но улыбка не сходила с его лица. Таким весёлым он и умер.
- Ты мой герой, - шепнула Мата Павлу.
Парень в клетчатой рубашке и бейсболке побледнел и руки у него задрожали.
- Из чего котлета?! – спросил Павел.
- Из резины.
- Ясно. Свободен. Пшол отсюда! – сказать, что парень ушёл, значит не сказать ничего. Парень просто исчез. Посетители ресторана давились резиновыми котлетами, запивая их ядовитой колой, словно ничего не произошло.
- Антуан! Объясни мне, что случилось с миром? Почему люди едят это говно?
- Паша, угомонись. Таков закон природы. Людей наплодилось столько, что земля прокормить их уже не может. Да и все хотят жить в городе, а не в глухой деревне. Хотят работать в офисах, а не в навозе. Вот на выручку пришла химия и генетика. Выбор невелик – или голодуха, бунты, трупы на улицах, мародёрство и людоедство, либо резиновые коровы, пластмассовая капуста и целлофановый хлеб. Ничего, люди едят, даже жиреют. Адаптируются, мутируют. Скоро овощи с огорода станут для человека несъедобными, зато пластмассу будут жрать аж бегом. Вот так-то. Иначе нельзя.
- Почему нельзя? А если уничтожить половину человечества?
- Бесполезно, пока ты будешь уничтожать одних, родятся другие. Говно между булочками – единственно правильное решение.
- Я не хочу есть говно! Где, блядь, стерлядь?! – Павел встал и выстрелил в потолок. - Где молочные поросята с хреном? Где куропатки и фазаны, где гурьевские блины с икрой, я спрашиваю!!! Где рябчики, где осетрина под лимонным соусом? Где пельмени, чебуреки, расстегаи? Где беляши и пончики с кремом? Где оливье и сельдь под шубой? Неужели так сложно сделать оливье? – орал он, стреляя в потолок, пока не закончились патроны. – Эй, мальчик! Сюда!
Бледный мальчик теребил фартук, в глазах читалось отчаяние и паника. Антуан ухмыляясь ел мороженое. Мата с восхищением наблюдала за скандалом.
- Так, повторяю заказ – солянка, шашлык, оливье. Даме омара, да чтоб клешни были, как твоя тупая голова. Этому мсье что-нибудь из французской кухни - филе миньон шателен, запеканку дофинуа и суп по булонски. И бутылку вина «Шато О Мажине». Антуан, ты не против?
- Абсолютно, только боюсь, что…
- А ты не бойся. Ничего невозможного не бывает. И ещё – даме шампанское, мне бутылку водки. Из холодильника. Выполняй! У тебя час времени.
Мата робко подняла руку:
- А мне ещё пирожки с горохом. Десяток.
Парень растворился. Павел сел, перезарядил обойму и выстрелил в огромный плазменный экран под потолком, на котором выли что-то унылое полуголые девицы и бормотали ниггеры в майках и якобы золотых цепях.
- Эй, - снова крикнул Павел, с надеждой, что сейчас будут ловить каждое его слово. – Цыган сюда или, лучше, лабухов, чтоб шансон умели. Владимирский централ, Мурку, - не важно.
Павел достал сигарету, смачно затянулся.
- Если мне сейчас скажут, что здесь нельзя курить, разнесу этот вертеп к чёртовой матери.
Но никто ничего не сказал.
Через несколько минут стали раздаваться робкие голоса:
- Эй, мальчик, и мне шашлык, и борща. А мне водки! Что это такое, в ресторане пить нельзя! Два пива!
Народ закурил, расслабился, музыканты появились моментально и стали подключать аппаратуру. Запах солидола сменился ароматом специй, маринада и кофе.
- Совсем другое дело. – Резюмировал Павел. – А ты говоришь – голодуха, людоедство.

Ржавый, грязный грузовик с одноруким клоуном за рулём ворвался в город, не сбавляя скорости. Промчался по окраине, игнорируя светофоры и сигналы недовольных водителей, и остановился возле небольшого облезлого кафе с перекошенной вывеской.
Клоун выбрался из машины, перешёл улицу под удивлёнными взглядами прохожих и ногой распахнул дверь в заведение. В зале сидело несколько не совсем трезвых мужчин, сосредоточенно попивавших пиво. Увидев клоуна, они оживились. Кто-то кинул в Мэнсона скомканную салфетку. Остальные засмеялись.
- Эй, чувак, ты ничего не перепутал? «Дак Мональдс» через пару кварталов. А цирк вообще в другом конце города.
Мэнсон бросил равнодушный взгляд на весельчака и подошёл к стойке.
- Привет, мне пиво и пачку анчоусов.
Бармен наполнил бокал светлой жидкостью с хилой пеной и кинул пачку вяленой рыбки.
- Три тугрика.
- Можно в долг? – Мэнсон отхлебнул пиво и начал распечатывать анчоусы. Одной рукой это делать было не очень удобно, и поэтому он вцепился зубами в пакетик.
- Нет, давай плати. – Бармен навис над Чарли прямо из-за стойки.
- У меня нет денег. – Невозмутимо ответил Чарли.
- Ах, ты, ублюдок! – Лицо бармена побагровело. Он уже предвкушал вынос тела из кафе. Навалять обнаглевшему посетителю стоило бокала разбавленного пива. Но случилось совсем наоборот. Чарли, не выпуская из зубов упаковку анчоусов, схватил бармена за волосы и, резко дернув, впечатал его лицо в столешницу. Бармен с разбитым носом и потухшим взглядом сполз на пол, свалив на пол бутылку и несколько стаканов.
Компания как-то дружно охнула и притихла.
Мэнсон подошёл к ним и протянул пачку рыбы весельчаку.
- Открой, а то не удобно. Помоги инвалиду.
Весельчак взялся распечатывать упаковку, поглядывая на странного клоуна. Наконец, это у него получилось.
- Спасибо, друзья. Не подскажете, где здесь у вас протезный завод?
- Я знаю! – сказал один. – Проедешь три квартала, свернёшь налево и до конца. Прямо в проходную упрёшься. Я там хотел кошке протез хвоста сделать. Собака откусила.
- Ну, и что, сделал? – спросил Чарли.
- Да, только когда кошка махала этим протезом, в квартире всё летело кубарем. Хвост сделали чугунный – ножки у дивана отбил сразу, мне ногу поломало. Короче, кошку пришлось пристрелить.
- Это правильно. Ненавижу животных. От них вонь, шерсть и блохи. Будь моя воля, я бы из животных оставил свиней, коров и домашнюю птицу. Остальных бы потравил дустом. От них только говно под тающим снегом. А ты, удод, - внезапно переключился Чарли и ткнул пальцем на весельчака, - пореже раскрывай свой поганый рот. Ясно?
Компания возмутилась такой наглости, но виду не подала. Никому почему-то не хотелось связываться с этим нелепым клоуном.
Чарли вышел из кафе, и тут к нему подбежал негритёнок, и протянул пакетик с белым порошком.
- Это что?
- Берите, мистер. Недорого.
Мэнсон выхватил пакетик, разорвал его, мокнул туда палец, понюхал и втёр в десну.
Выражение лица сменилось сразу и у пацана и у маньяка.
- Что это? – сплёвывая пену, прохрипел Чарли.
- Порошок.
- Вижу, что не жидкость. Какой это порошок?
- Стиральный. «Дайт». С энзимами. Стирает белее белого.
- Мальчик, ты больной? Жаль, что я детей не убиваю. Зачем мне «Дайт»? Я что, похож на прачку?
- Так ведь перебои в городе, дефицит. А это контрабандный, качество не то, что у магазинного. А цена подскочила, так что целую пачку может купить только миллионер. Вот мы и фасуем.
- Пыпыц, - хмыкнул Чарли. – Мальчик, ещё раз тебя увижу – скормлю весь порошок мира.
Пацан перебежал на другую сторону улицы, показал «fuck» и скрылся в подворотне. Мэнсон же отправился на поиски протеза.
Проехав, как посоветовали ему в кафе, он упёрся в ворота, над которыми было написано – Ньюситевский протезно-ортопедический завод. Рядом с проходной располагался магазин готовой продукции.
- Заходите, заходите, - поприветствовал Мэнсона дядечка в очках велосипедах и с острой бородкой. – Вижу, вижу, что за проблема. Хотите работу? Платят нормально и делать почти ничего не надо.
- Что за работа? – на всякий случай поинтересовался Мэнсон.
- В казино одноруким бандитом! – ответил старик и залился смехом, больше похожим на икоту. – Простите, простите, знаю, что не красиво, но не могу сдержаться. Очень уж удачная шутка. Не находите? Ха-ха-ха! Простите старого дурака. Тут среди этих обрубков свихнуться можно Юмор только и спасает. Итак, у вас левая рука, правильно? Позвольте взглянуть? Отлично! Вам просто насказано повезло.
- Повезло? – удивился Чарли.
- Конечно, ведь что такое человеческая кисть? Да, не спорю, этот механизм продуман до малейших деталей, уникален, универсален. Но! Сможете ли вы пальцем просверлить дыру в бетонной стене? А отпилить кусок рельсы ладонью? А забить гвоздь кулаком? Конечно нет. И вот переходим к главному вопросу – кем вы работаете?
Чарли заворожено рассматривал полки с пластмассовыми руками и ногами.. Это напомнило те весёлые времена, когда он купил в кредит огромный промышленны холодильник «Норд» и складывал туда отрезанные конечности своих жертв. Как давно это было, как давно.
- Я не работаю. – Ответил Мэнсон.
- Это конечно осложняет выбор, давайте смотреть. Вот каталог протезов. Смотрите, какой ассортимент насадок! Смотрите, предлагаю вам такой вариант – мы ставим вам протез со сменными насадками. А вот насадки на выбор. Смотрите, какая красота – вот насадка – молоток, вот – топор. Очень полезно, если вы столяр. Тут же – гвоздодёр, стамеска, лобзик. Вот набор сантехника – разводной ключ, вантуз, открывашка для пива. Ничего не впечатлило?
- Разве что топор.
- Уже хорошо. Едем дальше? Вот сменные насадки сервировки стола. Восемь видов ложек, включая ложки для маслин, абсента и грейпфрута. Пять видов вилок, ножи разнообразные. Щипцы для колки орехов. Щипцы для омаров. В общем, вы на любом фуршете будете себя чувствовать на высоте.
- Дальше.
- Насадка – вибратор, – заговорщицки посоветовал продавец. – Очень популярна.
- Дальше.
- Зря вы. Очень хорошие отзывы. Вот насадка-зубочистка, есть набор отвёрток, дрель, бензопила, мастерок, насадка клюшка, теннисная ракетка. Есть поварёшка, есть фломастеры, есть насадка – ручка для сковородки. Выбирайте.
- Это всё очень интересно. Но это не совсем то, что я ищу.
- Понял, пройдёмте в подсобку, я вам покажу.
В подсобке, после нажатия потайной кнопки, отодвинулась стена и за ней оказался стеллаж с оружием, на любой вкус. От холодного до самого горячего. Всё это могло присоединяться к стационарному протезу и затем уже резать, стрелять, колоть, вспарывать.
- Отлично. – Сказал Мэнсон, выбрав себе пистолет и армейский нож. Ещё ему приглянулась казацкая шашка, но для города она была великовата.
- Вы любите раритетные вещи?
- Не знаю.
- Есть крюк. Самый настоящий пиратский крюк. Очень удобный. - Ну, давай и крюк. Только загвоздка в том, что у меня нет денег, но я отплачу добром за добро. Ты сказал, что мне повезло? Поделюсь с тобой этим счастьем.
Чарли резким ударом свалил продавца с ног, наступил ему на руку и одним взмахом шашки отсёк ему кисть.
- Теперь ты тоже счастливчик. Поставь себе насадку – держатель для туалетной бумаги.
Чарли вышел на улицу, неся в пакете «покупки». Вибратор он таки прихватил. В машине примерял протез – тяжёлую деревяшку, обтянутую кожей и крепящуюся в культе ремешками. Вроде бы подошла.
Теперь нужен психиатр. Что-то случилось с Чарли. Что-то сломалось внутри, разладилось в мозгах. Он сам удивился, что не перебил ту компанию в кафе, на и в магазине пощадил продавца. Это всё связано с убийством тех придурков на болотах. Их сила, их душа вселились в Чарли. После этого не хотелось убивать людей. Вернее, ему не хотелось делать это мелко, подленько. Он хотел покончить со всеми раз и навсегда. Но для этого нужны ещё силы. Стать оплотом зла, корнями ненависти и фундаментом холодной ярости, вершить беспощадно судьбы несчастных людишек – что может быть приятнее.
Чарли знал, куда ему нужно. Он притормозил, высунул голову из окна и спросил у прохожего, как проехать в полицейский участок.

Рязань встретила Пржевальского дождём, скромными букетиками, кучкой суетливых корреспондентов и духовым оркестром, сонно выдувающим вариацию на тему песни «Голубая луна». Несколько десятков поклонников прятались под зонтами, сожалея, что втянулись в эту авантюру. Приезд академика прекрасно обошёлся бы и без них.
Приятной неожиданностью оказался хорошо поддатый гусар в полном наряде – доломане, ментике и высоком кивере с ярко-зелёным султаном. Сияющие сапоги словно игнорировали грязь под ногами, пуговицы сияли, витые шнурки, эполеты и ордена дополняли наряд. На боку висела, почти касаясь земли, сабля. Гусар склонил голову перед пржевальским, протянув ему букет фиалок.
- Поручик Ржевский, вы мой кумир, - смог всё-таки членораздельно произнести гусар. Дальше пошло хуже. – Вспртся, рвнясся, служу отешщчсвпру.
Поняв, что говорить он уже не может, гусар махнул рукой и тут же подбежал денщик с бутылкой шампанского и бокалами. Шампанское Пржевальскому пошло в масть, учитывая прокол с некупленным пивом. Гусара же совсем развезло, и он побрёл прочь, так и не узнав, что Пржевальский даже не однофамилец поручика.
Жена, Любаша, покорно ждала, пока муж уделит внимание прессе и поклонникам, затем запихала супруга в «Москвич» и повезла домой, где его ждали холодец, водка, грибочки, расстегаи и годовалый сынишка.
Академик смотрел в окно и не узнавал родного города. Всего за два года Рязань разъели запустение, нищета, грязь и плесень. Когда-то весёлые и жизнерадостные жители города стали похожи на хмурый уставший сброд. Дома исписаны граффити, стены давно не белены и не крашены, перекошенные заборы, перевёрнутые мусорные баки, в которых голодными дворняжками рылись бомжи. Любаша тоже молчала, судорожно придумывая оправдание появлению сына.
- Люба, что случилось с нашей Родиной? Или это другой город? Где дворяне, где купцы и студенты? Где дамы в креолине и шляпках? Где кавалеры с тростями и навощеными усами? Откуда весь этот народ?
- Нет, Коля, это наш город. И это всё те же дворяне и купцы. Просто сейчас у нас демократия.
- Демократия? Что это за словцо? На проституцию похоже.
- Пока ты бродил по своим пустыням, здесь свергли царя, временное правительство, фараона, императора, жрецов, коммунистов, инквизицию, националистов, президента. Власть менялась каждые два дня. И вот наступила демократия. Народовластие.
- Да что ты говоришь? Это же чудесно! Наконец, народ может устроить свою жизнь так, как ему хочется. И что, нет никаких органов власти?
- Ну как нет? Есть, конечно. И дума есть, и правительство. Но их задача только воровать. Они договорились с народом, что будут воровать, но не будут вмешиваться в дела народа. Народ сам по себе, а власти сами по себе.
- А что ж они воруют?
- Ой, не смеши. Что у нас, воровать нечего? Нефть, газ, лес, земли.
- И что народ?
- А что? Сначала веселились, радовались, кричали «Freedom, liberté, freiheit, дружба, жвачка!!!», неделю побухали, фейерверки, гей-парады, то да сё, потом деньги кончились. Попробовали править – а вот тебе хер. Никто не умеет. Попробовали воровать, а власть им – гуляйте, ребята. Это наша парафия, а вы давайте, властвуйте. А народ-то у нас какой? Ему нужно, чтоб сказали – возьми бревно, отнеси туда, помой клозет вот этой вот шваброй, свари суп по вот этому рецепту. Им нужен кто-то, кто бы решал, что, когда и как делать. И чтоб подсрачниками гнал их на работу, а они бы кряхтели, возмущались в курилках, делали вид, что борются с эксплуататорами и получали регулярно аванс-получку. Вот какую им свободу и власть надо. Короче, Коля, трындец Рязани. Если царя-батюшку не изберём, или хотя бы президента нормального, не того, что ворует, а того, кто бы подсрачники народу раздавал, чтоб работали, пропадём мы. Коля, давай уедем отсюда. Чахну я здесь.
- Хочешь в Монголию? Там срать можно прямо на тротуаре.
- Дурак ты, Коля, ты только коней своих любишь. Да и кони у тебя недоделанные какие-то. Больше на ослов похожи.
- Любаша, не переживай, я вернулся. Сейчас отобедаю и разберусь с этой демократией. Делов-то. Хранитель я или не хранитель?


Рииль забросила дробовик на заднее сидение. От греха подальше. В ужасе она смотрела на мир за окном автомобиля. Ей казалось, что всё вокруг стало с ног на голову, что рухнул фундамент и Вселенная держится на одном честном слове. Там, снаружи всё дышало агрессией, тестостероном и патриархатом. В самом худшем смысле слова. Мужчины были везде. Улыбающиеся, самоуверенные, ничего не боящиеся. Хозяева мира. Правда женщины тоже не выглядели сильно несчастными, но к таким женщинам Рииль привыкла шавками. Другими девушка их и не представляла. И вот на тебе.
Лита вела машину не быстро, всматриваясь в прохожих. Ей так хотелось увидеть Максима. Странное чувство сидело в её груди и томило, и туманило разум, и казалось, что птица бьётся в клетке, пытаясь вырваться на свободу. А ключик от клетки у Максима. И как только они встретятся, птица выпорхнет, и не будет стучать прямо в сердце. Говорят, есть такое чувство – любовь. Говорят, что оно давно исчезло, как атавизм. Пусть говорят.
Некоторые прохожие заглядывали в окна медленно едущего автомобиля. Кто-то подмаргивал симпатичным девчонкам, кто-то свистел вслед, а кто-то не обращал внимания. Мимо шли и ехали сотни мужчин, но Максима не было среди них.
Захотелось есть, но опыт показывал, что заведения общепита просто кишат маньяками-дальнобойщиками. Поэтому они купили булки с изюмом и «Тархун». Бумажник лежащего в кювете коммивояжера был набит купюрами и карточками. Так что, деньги были, что упрощало поиски.
Плана не было. Шумный, небоскрёбный, плакатно-неоновый город пугал и завораживал. Реклама со всех сторон заползала в мозг, оставляя незаживающие рубцы. Жители мегаполисов могут забыть, как звать их родителей, но никогда в жизни не забудут, что такое «Кока-кола», «Памперс», «Панасоник» и даже трудновыговариваемый «Хэд-энд-Шолдерс». Недавно вышел указ о правдивой рекламе, когда за неправдоподобную информацию о продукте компания сразу пускалась с молотка. И поэтому с билбордов кричали подобные слоганы: «Кока-кола. Скажи нет ржавчине и налёту. Разъест всё, что вам мешает жить», «BURN. Здравствуй, бодрость, прощай, печень», «Известь негашеная. Просто добавь воды». «Антициллюлитные комплексы. Обмани себя. Поверь в мечту. Вашу жопу уже ничто не спасёт»
- Тормози! – вдруг закричала Рииль.
Лита вдавила педаль тормоза до отказа. Машину развернуло, чуть не размазав о проезжающий мимо «Белаз». Сзади завизжали тормоза и раздался звук удара. Две машины, не успев отреагировать на выходку амазонок, столкнулись. Одна перевернулась на крышу и из неё неуклюже выбирался мужчина. Из другой выскочил парень с битой и побежал к машине, в которой сидели амазонки. За ним бежала девушка, что-то крича ему вслед. Это всё произошло в течении нескольких секунд, но девушки сидели, словно в кинотеатре, наблюдая за происходящим. Казалось, что плёнку прокручивают с замедлением, так вяло бежал парень, рот его открывался в немом крике. И затем щелчок, время вернулось в свою колею, и вот в окно на них смотри перекошенное в гневе лицо.
- Вылезай, сучка! – кричал парень, - Блондинка, да? Права купила или папик подарил? А ну , выползай, я тебя сейчас научу ездить. Сдашь мне сейчас экзамен по вождению.
Он несильно ударил по стеклу битой. Всё-таки разбить такую дорогую машину он не решился. Лита не на шутку испугалась. И тут из машины выбралась Рииль, обошла автомобиль и молча врезала парню в нос. Такого поворота он не ожидал, поэтому опешил, что позволило девушке нанести ему сильнейший удар в пах. Бита с глухим стуком упала на асфальт. Следом свалился её хозяин. Рииль выхватила нож, поднесла к горлу и хотела уже перерезать ему горло, как подбежала спутница парня и завизжала, увидев в руках Рииль нож.
- Нет! Не надо! – завизжала она, размахивая руками. – Не убивайте его! Пожалуйста!
- А в чём дело, сестра? Тебе что, жалко его? А если бы он сейчас вытащил нас из машины и стал бы нас бить? Ты бы тоже так визжала?
- Это мой жених. У нас через неделю свадьба.
- Что такое свадьба? – спросила Рииль.
Девушка удивлённо вскинула брови.
- Ну, это когда любят, потом женятся, потом дети… Парень скулил на земле в позе эмбриона.
- Ты любишь это ничтожество?
- Он хороший. Он меня тоже любит. Он мне кофе в постель носит, цветы дарит, подарки делает и куннилингус. Он хороший. Не убивайте его. Он меня любит. Он ради меня горы свернёт. И я ради него. Пожалуйста! Погорячился он. Испугался. За меня испугался. А так он очень добрый. Детей любит, собачек. Мухи не обидит. Я его люблю. Он для меня самое дорогое, что есть на свете.
Девушка заплакала, упала на колеи перед парнем и стала гладить его по голове.
Рииль удивлённо смотрела на парочку. В голове всё смешалось. Из всего сказанного она поняла только про куннилингус. Остальное не умещалось в голове. Как женщина может так опуститься, чтобы любить это дрожащее, плачушее у её ног существо. И нет сомнений, что в другое время он просто издевается над ней, бьёт и заставляет мыть посуду. Без вариантов. Если им дать свободу, то это уже не остановить.
Рииль слегка пнула ногой пытающегося встать парня и села в машину.
Ей было противно и обидно за эту дурёху. И жаль её, и в то же время, где-то в глубине души, Рииль завидовала ей. Ей вдруг захотелось испытать это чувство. Дикое, неправильное чувство. Хотя бы на минуту стать на место этой бестолковой дуры и понять, что такое кофе в постель и свёрнутые горы.
- Поехали, - сказала она Лите.
- А что произошло-то? Зачем мы тормозили?
- Точно! Развернись.Я там что-то увидела.
Вернувшись на триста метров назад, они увидели висящую над трассой растяжку «Сегодня на городском стадионе в рамках мирового тура в поддержку больных геморроем благотворительный концерт звезды шансона Мерлина Мэнсона. »
- И что? – спросила Лита.
- А то, что мы нашли то, что искали. Его звали Мэнсон, того, который Зору убил. Давай на стадион.

Тесла рассекал пшеничные поля своим красным кабриолетом, оставляя за собой след поднявшейся пыли. Убедившись, что гости благополучно сели в автобус, он возвращался домой. Колея грунтовой дороги держала колёса, и поэтому можно было расслабиться и держать руль скорее для того, чтобы чем-то занять руки. Спидометр шкалил, что не удивительно. Какой серб не любит быстрой езды? Настроение было великолепное, солнце словно отражалось в каждом колоске, жаворонок выводил трели, даже висящая вдалеке тарелка не раздражала. Пусть себе летают, всё равно бороться с ними бесполезно.
Внезапно краем глаза Никола уловил какое-то движение впереди. Ему показалось, что дорогу перебежала зебра. Сбросив скорость, чтобы случайно не сбить животное, Тесла увидел источник своей галлюцинации. На обочине стоял ГАИшник с полосатым жезлом.
Тесла тяжело вздохнул, нажал на тормоза, и пока машина останавливалась, успел положить в права купюру.
Полицейский подошёл и, предупреждающе выставив вперёд руки, сказал:
- Инспектор Поперечко. Не стреляйте, пожалуйста.
- Я и не собирался. У меня и оружия нет. Вам права показывать?
- Желательно.
Взяв документы, полицейский отошёл в сторонку, повернувшись к Тесле спиной. Затем вернулся и вернул права.
-Спасибо. Я вам умоляю, не ездите так быстро. Это опасно для жизни. И, не сочтите за хамство, от вас пахнет перегаром.
- Это вчерашний, - попытался оправдаться Никола.
- Это меняет дело. Жвачку хотите? – ГАИшник протянул пластинку «Ригли».
- Нет, благодарю. Я могу ехать?
- Да, конечно. Спасибо за понимание. Да, чуть не забыл.
Полицейский протянул Тесле непонятно откуда извлечённый букетик васильков.
- Счастливого пути.
- Ага, - растерянно пробормотал Никола и поехал дальше.
Не понятно, думал он, в чём подвох. Что это было? Сумасшедший? Какая-то хитрая афёра? Подстава? Открыв права, Никола кроме своей купюры обнаружил там ещё одну. Полицейский сунул ему деньги. Это уже никак не укладывалось в голове.
Чтобы отвлечься от таких тяжёлых предположений, Тесла включил радио и сразу попал на новости.
«Ответственность за убийство двоих инспекторов ГАИ взяла на себя радикальная террористическая организация «Общество по защите прав потребителей». Гибель всего двоих работников автоинспекции в корне изменила отношение полицейских к своей работе. Покончено с беспределом, взяточничеством, вымогательством на дорогах. С коррупцией на рабочих местах покончено. Никто не хочет стать очередной жертвой Правительство поддержало начинание, и акция приобрела поистине вселенский масштаб. Вчера был издан закон, по которому любой гражданин может стрелять в любого бюрократа, взяточника, самодура, крохобора. Вас обвесил продавец, вам отказал работник ЖЭКа, ваше дело слишком долго находится на рассмотрении. Вы не можете получить подпись чиновника. Вам намекают на взятку. Если у вас при себе нет оружия, вы можете потребовать его в той же организации, чьими услугами вы недовольны. Подобными методами правительство надеется покончить с нечистыми на руку работниками и искоренить коррупцию и бюрократию на корню».
- Круто, - сам себе сказал Тесла, – где-то у меня лежал револьвер. Нужно найти и пойти в Патентное ведомство.

Круг автобуса представлял собой пыльную асфальтированную площадку с несколькими недоломанными скамейками и несколькими киосками. Максим, Борис и Фриц с белком на плече выгрузились, совершенно не имея представления, что делать дальше. Фриц предложил перекусить.
- А у нас что, деньги есть? – с надеждой спросил Максим.
- Есть, - Фриц вытащил из кармана несколько купюр. – Я у Теслы в долг взял.
- Он знает об этом?
- Пока нет, приедет домой - узнает. Но я обязательно верну. Клянусь здоровьем фюрера.
- Это же подло. Он нам одежду дал, приютил, накормил, подвёз, а ты ещё т деньги украл.
- Занял! – обиделся Фриц. – Я же отдам, когда будут. Я ещё тут у него пару чертежей взял. Думал – газеты, потом смотрю – чертежи какие-то. Можно тоже продать. А что, с голода умирать, да? Кому что купить?
- Мне пива, - сказал Макс. – И чипсы.
Борис заказал кефир и булку, а белк - что угодно, только натуральное, без ГМО.
Фриц вернулся через две минуты с беляшами для всех. И с бутылкой водки.
- Ребята, я подумал, кефир мы в доме престарелых будем пить. А пока можно и более крепкие напитки попробовать. Вот, я и стаканчики купил.
- А мне что? Я котят не ем. – возмутился белк.
- Ой, чуть не забыл! Без ГМО только горчица была. Вот держи. – Фрицвыудил из кармана банку с коричневой массой.
- Сволочь ты, а я к тебе так привязался, – заворчал белк, - хотел уже стать ручным зверьком. Это же только разумные существа имеют такое извращённое чувство юмора. Вообще, чувство юмора – это атавизм. Все поистине разумные, не такие, как вы, юмора не понимают. Это потому, что природа пошутила только один раз, когда создавала людей. Всё остальное она делала вдумчиво и серьёзно. Ладно, водка без ГМО. Наливай.
Он выпили за розу ветров, за ветер приключений и за Жюля Верна.
- Так, перекусили, теперь нужно думать, что дальше делать, - сказал Боря, - надо у местных узнать, где здесь Экспо-холл.
На остановке собралось уже десятка три колхозника, очевидно уже отторговавших, и приехавших на конечную, дабы погрузиться поудобнее и домой ехать сидя.
Все галдели, матерились и пахли землёй, печкой и навозом.
Два мужичка курили самокрутки и степенно разговаривали, не спеша, тщательно выговаривая слова.
- А ты видел, какой стадион отгрохали!
- Ну, дык, к Евро-2012 готовятся.
- Оптимисты! Говорят, в двенадцатом конец света будет.
- Тю, так то ж зимой!
- А-а-а! Тогда ладно. А что, конец света точно будет?
- Ну, говорят если, значит будет.
- Жалко.
- Да.
Тут к ним подошёл третий, попросил подкурить и додержал беседу.
- Да не бойтесь вы. От конца света ещё никто не умирал. Вот у нас в Катаклизмовске по десять раз на день армагеддон. Летом – глобальное потепление, зимой – ледниковый период. Осенью – всемирный потоп. По утрам цунами, по вечерам – землетрясение. Вот так и живём. Да к тому же по двадцатым числам смена полюсов.
- Да, слыхали мы про вашу дыру. Каждый день по телеку про вас показывают. И как вы там живёте?
- Да нормально, привыкли. Люди и глисты в любой жопе жить могут. Летом загораем, зимой – лыжи, санки, осенью – серфинг и дайвинг. Нормально, короче.
- Во, народ, а у нас в Тихопёрдовке тоска смертная. Только и знай – корову подои, курей накорми, бурьян прополи, и дня нет. Некогда даже на волторне поиграть. Лежит инструмент, тараканы его совсем заиграли.
Невдалеке от этой компании ушлые работники сетевого маркетинга пытались впарить тётке Гербалайф. Дамочка с бейджиком жонглировала всякими баночками и щебетала:
- Вот, посмотрите, этот препарат чистит организм от шлаков. Принимаете в день всего по две таблетки, и через месяц почувствуете эффект.
- Да мне твой эффект, милка, не нужон. – Тётка задорно засмеялась. – Я утром банку молока вхерячу – так организм чистит, куда твоим пилюлям. Шла бы ты дальше.
- А вот, помада у нас недорогая…
- Иди, иди, пока ходишь.
Кто-то рассказывал под дружный смех, как на сельскохозяйственную выставку вырастили огурец рекордных размеров, а доярка, у которой муж недавно утонул, упёрла плод –чемпион для любовных утех.
Борис и Максим глазом не успели моргнуть, как Фриц завязал спор с мужичком в телогрейке и засаленной кепке. Фриц доказывал, что Рейх захватил весь мир и теперь на глобусе сплошная Германия. Мужичок смеялся и объяснял, что фашистов ещё под Гданьском в тридцать девятом разбили, а Гитлера сварили в кипящей смоле в назидание потомкам. Спор разгорался нешуточный, стали подтягиваться антифашистские силы в виде троих ковбоев и пьяного в дым здоровяка, который, не вникая в суть беседы, рвался надавать хоть кому-нибудь по соплям. Фрица оттянули, ковбоев успокоили, мол, товарищ историю не по тому учебнику учил. Здоровяк обиделся и уснул на скамейке.
У тех же ковбоев разведали, где тут выставки проходят. Оказалось, что на стадионе, всего в квартале отсюда.
Стадион нашли сразу, но оказалось, что сегодня там проходит концерт Мэнсона, и по этой причине попасть на территорию проблемно, только по билетам на сам концерт.
- Ну, что делать будем, ждать до завтра? – спросил Боря.
- Эх, жаль, люблю я Мэнсона, - вздохнул Максим, - душевные у него песни. Я бы и концерт посмотрел. Но билеты, наверное, по бешеным ценам.
- Эй, разумные! – пискнул с фрицева плеча белк. - Проблема? Вам что, билеты достать? Так уж и быть, сделаю одолжение.
Белк спрыгнул на землю, проскользнул между прутьями ограждения и вернулся через несколько минут с пачкой билетов в зубах.
- Ты их что, украл? – удивился Максим.
- А ты мне что, мораль хочешь прочитать? Что воровать не хорошо? Странные у вас стандарты. Леса амазонские вырубать – морально. Бомбы сбрасывать на мирные города – морально. Шапки шить из белок – морально. А взять несколько бумажек без спроса – аморально? Так я сейчас их верну.
- Не надо! – хором закричали приятели.
- То-то, будете должны.

А почему нет продолжения и повторение началось?

ждемс

Флуд-с. Пока предупреждаю. Штурм.

Это сообщение отредактировал Штурм - 8.02.2011 - 09:22

Оболденно, Читал взахлеб на работе 3 дня подряд. Только действительно, что с продолжением, и почему началось повторение?

ну, с повоторением это я , наверное, глюканул)))
если не трудно, процитируйте последнюю фразу...на чём закончилось? а то я не могу найти..

всё, я разобрался...извините за путаницу...итак, продолжение

Центр Христианских Технологий представлял собой гигантское монолитное сооружение в форме креста. Стекло, бетон и алюминий. В окнах верхних этажей отражались облака и сияли солнечные блики.
Над входом чёрным гранитом нависала надпись «Поставим на планете крест».
На самом последнем этаже по белоснежному волосатому ковру ходил, заложив руки за спину, молодой человек в дорогущем сером с отливом костюме. Длинные волнистые волосы мягко спадали на плечи, жиденькая бородка причёсана и набриолинена.
Иисус нервно расхаживал вдоль длинного стола, размером больше похожего на взлётную полосу. За столом молча шуршали бумагами люди. Христос дошёл до края и плюхнулся в чёрное кожаное кресло, закинув ноги в мягких итальянских туфлях на край стола.
- Итак, бездари! Подведём итоги вашей безответственности, лени и наплевательского отношения к нашему общему делу. Я жутко зол и не доволен. – Фома, зачитай список проведенных мероприятий за последний месяц.
Фома – лысый толстячок встал, раскрыл папку и стал читать:
- Построено четырнадцать храмов, зарекрутировано семь тысяч человек, из них пять тысяч пятьсот восемьдесят, выпущено на рынок два новых бренда – «Церковь святой домохозяйки» и « Миссия выполнима. Тридцать шестого дня от Рождества Христова.»
Свечные заводы работали исправно, маляры рисовали иконы, пекарни пекли церковный хлеб и пирожки, типографии печатали Библии и «Сторожевые башни»
- Так что, прогресс на лицо, - с надеждой улыбнулся Фома.
- И ты веришь в то, что сейчас прочитал?
- Не совсем, но…
- «Но» засунь себе куда по дальше. Если ты не веришь, то зачем ты мне это читал?
- Так вы просили…
- Это всё фальсификация, показуха и пыль в глаза. Двенадцать из четырнадцати храмов построены с целью личной наживы, Из семи тысяч зарекрутированных четыре тысячи любят пиво больше, чем меня, две тысячи – интернет, тысяча – Майкла Джексона, и все они секс предпочтут молитве. Новые бренды уже не работают. Все эти баптисты, свидетели, молоканы и прочая кустарщина выглядит дёшево и не качественно. Так что, вместо мелкого прогресса на бумаге мы видим полный спад, кризис и банкротство. Конкуренты наступают на пятки. Буддисты плодятся, как хомячки, мусульмане тверды в вере и расползаются по всему миру, разнося свою идеологию по нашим тылам. И что делаем мы? Мы сыто, близоруко радуемся нашим успехам в кавычках. Пиар «Аватара» в тысячи раз эффективнее наших потуг. Чем занимается отдел рекламы? Где бигборды? Где телевизионная и радио реклама? Где сувенирная продукция? Молодёжь совсем не охвачена. Традиции разваливаются на глазах. Да, на бумаге христиан всех конфессий и направлений достаточно много. Да, ходят в церковь, да, святят воду на крещение и куличи на Пасху, на Троицу выезжают на шашлыки, а на Рождество запекают индюшку. Но разве это вера? Они лгут вам, они лгут мне, они лгут моему отцу! Они хотят попасть в рай на халяву. Я сразу предупреждаю, этот номер не пройдёт! Так и передайте этим лицемерам, прощение и билет в рай получат только сподвижники и преданные вере. Остальные получат дулю! С маком! Мы и так пошли на непозволительные уступки: признали, что Земля круглая и крутится вокруг Солнца, мы благословили гомосексуализм и однополые браки, мы крестим, венчаем перед случкой и отпеваем собак, мы уже не боремся с ересью, мы слишком лояльны. Осталось перекрестить проституцию, наркотики и заявить, что Бога нет. И уйти на пенсию. Неужели вы хотите прозябать на островах, как наши пенсионеры – Вицлипуцли, Осирисы и Нептуны? И мой великий папаша. Не для этого мы отправили на заслуженный отдых всех этих беззубых стариков. А для того, чтобы править миром! Мне нужна монополия! Мне нужно господство! Я ради этого был распят и ради этого воскрес! Чтобы прославить имя Господа, то есть меня во веки веков!
Иисус замолчал, сурово осматривая публику. Такой разнос на планёрке происходит два раза в месяц, перед авансом и получкой. Все это знали и были готовы, никто не бледнел, не хватался за сердце, не падал в обморок и не втягивал голову в плечи.
- Итак, товарищи, соратники, коллеги! Давайте проникнемся единым корпоративным духом и дружно возьмёмся за дело. Все на баррикады, не щадя живота своего! Мы – один организм, сильный, великий и мы свернём горы. Мы поставим на планете крест. Ура!
Все присутствующие вскочили со стульев и вытянулись по стойке смирно. Секундная тишина вдруг сменилась корпоративным гимном. «Иже еси на небеси, да святится…» - хор гремел так, что дрожали окна и вибрировали стаканы на столе.
Допев, все расселись по своим местам.
- Молодцы. Давайте соберёмся. Какие будут предложения? Слово предоставляется начальнику транспортного цеха.
Смешок прошуршал по залу. Поднялся первый зам Иисуса Иуда Искариот.
- Прошу внимания. Действительно дела обстоят совсем не блестяще. На месте свергнутых религий возникают новые, намного страшнее прежних. Религии без Бога. Помните, с каким трудом мы свергли идею коммунизма. Но нельзя отворачиваться от противников. У них нужно учиться. Посмотрите, как умело они манипулировали нашими же технологиями – они переняли практически всё – у них были мученики, святые, коммуны, у них был аналог пророка и даже предтечи. Маркс и Энгельс предвестили приход Ленина. У них даже было своё крещение в виде партбилетов. Они нашими же методами боролись с ересью. Инквизиция коммунистов была серьёзнее нашей. Искоренение инакомыслия. Их сгубило то, что у них не было Бога, но мы были отброшены в некоторых регионах на восемьдесят лет назад. Сейчас снова начали появляться секты Хаббардов, Норбековых, Мунов и рериховцев, они становятся сильными финансовыми империями. Их сила в новых технологиях, каждый из адептов не расстаётся с учебником Карнеги и книгами по психологии. А что у нас? Ах, какой был рекламный трюк с распятием. Я даже пожертвовал своей честью и именем. Настолько грамотная и красивая была комбинация. Но, господа, тогда был бронзовый век. Мы и сейчас работаем теми же инструментами, что и две тысячи лет назад. Давайте, предлагайте.
Иуда бросил взгляд на Иисуса, тот одобрительно кивнул.
- Предлагаю вернуть инквизицию! – крикнул кто-то с дальнего угла стола. – Нет веры без страха.
- Какая хорошая идея, - сказал Иисус. – Автора.
Поднялся довольный румяный мужичёк в малиновом пиджаке и с гигантским золотым крестом на груди.
- Уволен. Уволен и проклят во веки веков. Аминь,. Пошёл вон! Кто ещё хочет высказаться?
Над головами робко поднялась рука.
- Говори. – разрешил Иисус.
- Я, конечно жутко извиняюсь, но у меня вопрос – зачем постоянно пропагандируется тема второго пришествия? Не пришло ли время вам выйти из тени и навести страха на зажравшихся прихожан. Думаю, узнав, что Бог явился на грешную землю, начнётся дезертирство в других верах. Спасение сегодня намного заманчивее далёкого сомнительного рая мусульман или нирваны. Да и все предпосылки существуют. Посмотрите, что творится – облака неправильной формы и прочие несуразности, слухи о конце света в двенадцатом году. Народ клюнет на любую рекламу. Укрепятся в вере, будут искать прощения грехов, обратятся лицом к нам… Где-то так.
- Отлично! – глаза Иисуса загорелись бесинками. – Немедленно разработать проект. Рекламщики, пиарщики, связь с общественностью, креативщики – забудьте о выходных. Ненормированный рабочий день Переходим в режим аврала. Думайте о дивидентах, которые мы срубим. Молодчина! Автора идеи канонизировать, беатифитикацировать, наградить путёвкой на Кавказ, премию выписать, пожизненно бесплатное молоко. Почему сидим? За работу, друзья.
Все вскочили, и расталкивая друг друга локтями побежали к выходу. Когда все исчезли, в зал заседаний зашла секретарша.
- Там к вам Павел.
- Апостол?
- Хуже.
- Пашка, что ли? – обрадовался Иисус. – Так что же ты ждёшь? Зови скорее!

Павел оставил компанию на площади у фонтана, купил каждому мороженое, а безутешному белку даже четверть коньяка, который зверёк тут же выпил и забылся в пьяном сне на руках Бориса.
- Сидеть здесь, и никуда не уходить. Если я не вернусь через неделю, можете самоликвидироваться. Туалет в холле, скажете охране, что вы со мной, он пропустит. Там же буфет. Всё, надеюсь, вопрос сейчас решится.
Он повернулся и пошёл к входу в здание. Остальные сели на длинную деревянную скамейку на литых чугунных ножках. Лита положила голову на плечо Максиму и сразу уснула. Борис гладил по спинке вздрагивающего во сне белка.
- Может, сбежим? – предложил Максим. - Не нравится мне этот Павлик.
- Нам некуда бежать, я нашёл машину. Мою Пчёлку. Это уже не машина. Груда металлолома. Восстановлению не подлежит. Часы все растащили, окна выбили.
- А если восстановить?
- Как? Я годами работал над схемой. Все записи остались там - год назад. По памяти я не восстановлю, тем более, никакой логики в схеме соединения часов не было. Получилось спонтанно. Наверное, все великие открытия так и делаются. Так что бежать некуда.
- Фрица жалко, он хоть и фашист, но парень нормальный был, спокойный и душевный, животных любил…
- Да то, что фашист, ничего не значит. Я, например, знал налогового инспектора, так тот тоже был мировой парень, взяток не брал и вникал в проблемы.
- Да ладно, свистишь.
- Ни капли, только он день поработал и его уволили за профнепригодность.
- Ну, это другое дело.
- Может, я за пивом в буфет сбегаю? А то мне от мороженого во рту не привычно.
- Сбегай, а если водка будет, бери водку.
- Без пива?
- Почему без пива?
- Держи тогда белка, осторожно, не разбуди бедолагу.

- У тебя мобильник есть? – спросил Мэнсон у Рииль, когда они дошли до парка и сели за столик в летнем кафе.
- Нет.
- Деревня. Мой залили водой. Позвонить надо срочно.
Он встал и окинув взглядом окресности, крикнул проходящему мимо парню, разговаривающему на ходу по телефону.
- Молодой человек! На минутку можно вас?
Парень остановился, удивлённо глядя на идущего к нему элегантному мужчине.
Мэнсон подошёл и, ничего не объясняя, ударил парня ногой в пах. Тот охнул и скрючился от боли. Телефон упал на асфальт.
-Спасибо, - Чарли поднял мобильник и стал набирать номер. – Алло, Мата? Это Чарли.

Мата смотрела на спящего Чаплина. Он счастливо улыбался во сне.
Вот она, любовь. Последний раз я любила очень давно, думала Мата, сидя за журнальным столиком с чашкой кофе и сигаретой. На ней был розовый в рюшах пеньюар, подаренный ей Чаплином. Последний раз я любила…кого? Парня из параллельного класса? Как его звали? Не помню. Того, командировочного? Как я сохла по нему! Целую неделю. Нет, то была не любовь, то была страсть. Турецкого султана? Было в нём что-то, но любить – увольте. Наверное, умение любить приходит внезапно, когда настаёт критическая точка накопившегося опыта, восхищений и разочарований, боли и радостей, романтичности и цинизма. Всё это варится, томится, кипит и превращается в коктейль под названием «любовь». Любовь, это когда сидишь вот так и не можешь оторвать взгляд от него, некрасиво спящего, похрапывающего и бормочущего что-то невнятное во сне. И причёска у него скомкана подушкой, и усы торчат. Но понимаешь, что ничего более родного, красивого и нежного ты не видела за всю жизнь.
Она взяла чашку, но отпить не успела – зазвонил телефон.
- Алло, Мата? Это Чарли.
- Чарли спит.
- Ты дура! Это я Чарли!
- Очень смешно. Перезвоните позже. – что-то знакомое было в голосе звонившего.
- Мата, это Чарли, Чарли Мэнсон.
От этого имени у Маты похолодело всё внутри. Она видела его всего один раз на закрытой вечеринке с фюрером. Он тогда ещё ей не понравился – от него веяло смертью и жестокостью. Он заигрывал с ней, шептал сальности и норовил ущипнуть за задницу, но как-то фальшиво. Она чувствовала, что ему нужно совсем не это. Она не интересовала его как женщина. Ей стало страшно и она быстренько подбила клинья в Гитлеру и не отходила от него ни на шаг, чтобы не попасть в руки Мэнсона. И вот он снова выплыл в его жизни. Но теперь всё! Всё кончено с прошлой жизнью. Мэнсон и Гитлер пусть исходят дерьмом в своей капустно-сосисочной Германии под звуки маршей. Им её не достать.
- Мата, - продолжал Мэнсон, - я всего в двух кварталах от тебя. Я тебя уже чую. Слушай меня внимательно – ты должна выполнить то, зачем сюда приехала. Командировочные нужно отработать. Говоришь, твой хахаль спит? Бери нож, ножницы, бритву, косу, бензопилу, газонокосилку, бери что угодно, и сделай своё дело. И потом можешь жить спокойно. Через десять минут я постучусь в дверь и ты отдашь мне усы этого шута. Если нет, я сам их отрежу, но вместе с головой, а тебя порежу на мальтийские кресты. Ясно? Выполняй.
В трубке щёлкнуло, и связь оборвалась. Мата уронила телефон на пол и застыла, уставившись в стену. Голова закружилась и она чуть не упала в обморок, но сумела удержать себя в руках. Отпила кофе, на ватных ногах добралась до прихожей, где висела на вешалке её сумочка. Долго рылась, в конце концов, высыпала всё на пол. Подняла опасную бритву, покрутила в руках.
Варианты крутились в её голове: убить себя, но это не спасёт Чарли, попытаться убить Мэнсона, но это вряд ли получится. Скорее всего, ей с ним не справиться. Вызвать полицию, но пока они приедут… Сбежать? За десять минут? Нереально. Не будет же она бежать по улице в пеньюаре, без маникюра и со сбившейся причёской. Исключено. Оставалось одно – отрезать эти чёртовы усы и отдать их Мэнсону. Отрезать аккуратно, чтобы не сильно попортить губу. Пластические хирурги всё поправят. Сейчас не то, что усы, голову могут пришить.
Она раскрыла бритву и пошла к постели, в которой так сладко спал Чаплин. Нет, а что дальше? Если я это сделаю, он меня возненавидит, он больше не захочет меня знать, он на одном гектаре со мной… танцевать не будет. Её только что зародившееся чувство будет разбито, растоптано клоунскими штиблетами, попрано и надругано. Мерзавец! Да он и не любит меня. Так, попользовался. Тут этих актрисок дешёвеньких, длинноногих, сиськастых карьеристок можно сотнями домой водить. Сволочь, животное похотливое. Ненавижу!
Мата взмахнула бритвой и провела лезвием по горлу спящего Чаплина.
Но лезвие только скользнуло по коже, словно по стальной поверхности. Чарли открыл глаза и удивлённо посмотрел на девушку. Она снова ударила бритвой по шее, но лезвие просто отскочило, даже не оставив царапины. Тогда в панике Мата попыталась отрезать усы, но окончательно проснувшийся Чарли перехватил её руку и с жалостью посмотрел ей в глаза. В его взгляде не было обиды, злобы. Только жалость. Обессиленная, она выронила оружие и села на край кровати. Чапли сел рядом, обнял её за плечи и поцеловал в щёку.
- Глупая, - сказал почти шёпотом, и она расплакалась. – Меня нельзя убить, и нельзя убивать.
- Ты…
- Да, я Хранитель.
В дверь постучали и, не дожидаясь ответа, в комнату вошёл мальчик лет семи в белой футболке с Микки Маусом, в шортиках и с красным пионерским галстуком на шее. На плече его сидела белка и грызла кусок яблока.
- Прощай, - Чаплин погладил Мату по волосам. – Я ничем не могу помочь.
Мальчик достал из кармана шорт скомканную бумажку, развернул её и неожиданным глубоким басом прочитал:
- Мата Хари, за покушение на убийство Хранителя Чарли Чаплина, вы приговариваетесь…
Мата не дослушала и потеряла сознание. Тело её сползло на пол. Белка истерично расхохоталась и швырнула в Мату огрызок.
- Пожалуйста, выйдите, - сказал мальчик Чаплину, - вам не нужно это видеть.
Чарли вышел и закрыл дверь. Мальчик вышел буквально через несколько секунд.
- Спасибо, извините за беспокойство. - пионер пожал руку Чаплину, - До свиданья.
Чарли вошёл в комнату, ожидая увидеть растерзанное тело и море крови, но ничего этого не было, как не было и Маты. И вообще каких-либо следов её присутствия.
Ни сумочки, ни бритвы, ни волос на подушке, словно её никогда и не существовало.

Мэнсон поговорил с Матой, бросил брезгливый взгляд на парня сидевшего на коленях и тихо подвывающего.
- Спасибо, - Мэнсон бросил телефон на землю и пошёл к Рииль.
- Дорогая, нужно попасть в одно место, и поедем ко мне, в Германию. У меня большие планы насчёт нашего будущего.
Он поцеловал её в засос, долго и слюняво, шлёпнул по попе и улыбнулся беззубым ртом.
- Эх, натворим мы с тобой дел. Вперёд!

Павел вошёл в холл, облицованный испанским фиолетовым мрамором, ткнул охраннику корочку, тот отдал честь и показал, как пройти к лифту.
В лифте его встретил лифтёр в костюме древнееврейского пастуха, даже с посохом. Выйдя на последнем этаже, Павел подошёл к столику, за которым полировала ногти симпатичная секретарша. Павел протянул ей уже начавший таять пломбир.
- Я к Иисусу.
- Он занят. У него планёрка. Подождите здесь на диванчике. Как вас представить?
- Павел.
- Апостол?
- Нет, хуже. Просто Павел. Он поймёт. Где тут у вас сортир?
Секретарша показала, куда идти.
- Бумагу дать? – она протянула рулон туалетной бумаги. – А то вечно тырят, так я выдаю под роспись.
- Нет, спасибо, мы бумагой непривычные, - ответил Павел.
Туалет тоже был оформлен богато и безвкусно. Везде бронзовые статуэточки ангелочков, унитазные бачки раскрашены облаками. Павел подошёл к умывальнику, плеснул в лицо водой, провёл мокрыми ладонями по волосам. Выглядел он совсем не комильфо. Переезды, излишества, мысли о судьбе человечества добавили морщинки, сединки и тени под глазами.
Дверь открылась и в туалет зашли двое, открыли окно и закурили, совсем не обращая внимания на человека возле раковины.
Запах хорошего табака перебил амбре освежителя воздуха.
- Как мне это всё надоело. – пожаловался один. – Работать совершенно невозможно. Нас тут за людей не считают.
- Да ладно, за такие деньги могут меня считать хоть табуретом. Грех жаловаться.
- Да ведь не в деньгах счастье.
- А в чём же?
- Ну, есть, наверное, какие-то другие критерии.
- Например?
- Например - уважение, гордость, честь и совесть. Ты меня понимаешь?
- Конечно, но всё это можно купить. За деньги.
- Чушь. Я вообще не пойму, за кого он нас держит. И, вообще, кто он такой? Откуда он взялся такой умный? Папочкин сынок. Он-то что такого сделал, чтобы командовать? Ясно, конечно, сын генерала будет генералом, сын актёра – актёром, а сын Бога – богом. Семейные традиции.
- Хватит ворчать.
- Я не ворчу, я возмущаюсь. Я бы тоже на кресте повисел денёк, чтобы потом стать богом. Что за подвиг? Миллионы людей гибли более мучительной смертью, в концлагерях, на войнах, в подвалах охранок. Знаешь того, из отдела сбыта? Его пытали двенадцать дней, кожу лоскутами срезали, ногти вырвали, глаз выкололи, кислотой поливали, а в конце порубили на куски. И что? Кто-то его сделал царём? Фигу. Младший менеджер. И таких миллионы. И никто их не канонизировал, и не сказал – давай, хочешь поправить миром хотя бы денёк. А тут беспроигрышная сделка – потерпел, стал царём навеки. Каждый бы потерпел. Что, не так? Агнец на заклании! Жертва! Ну и чем он пожертвовал? Что он потерял? Сколько людей жертвовали всем ради идеи, зная, что ничего уже для них не будет. Мучительная смерть и всё. И не ждали даже благодарности, не то что царства земного.
- Не знаю и знать не хочу. Покурил? Пойдём.
Они прошли к выходу, даже не взглянув на Павла.
Тот ещё раз брызнул в лицо водой, высушил руки и вернулся в приёмную.
Только он вошёл, как дверь в кабинет Иисуса открылась и из неё повалил народ.
Секретарша протиснулась против течения и скрылась в недрах кабинета.
- Заходите, - выглянула она из двери, когда все вышли.
- Пашка! – обрадовался Иисус. – Это же сколько лет мы не виделись! Садись. Маша, - обратился Иисус к секретарше. – Коньяк из моих личных запасов, и закусить сообрази. Да, ещё. Совсем забили голову. Сообщи всем этим бездельникам по селектору, что в субботу корпоративчик у нас. Всем быть в карнавальных костюмах. Явка обязательна. Ну, давай, друг рассказывай, какими судьбами?
- Да я. Собственно, по делу.
- Конечно, без дела уже никто ни к кому не ходит. Все занятые, все при деле. Ладно, давай выкладывай.
- Там, кстати, в сортире о тебе нелестно отзываются твои сотрудники.
- Это такой, лысоватый с усиками?
- Наверное, я не рассматривал, что у него под носом.
- Это Гапон. Работа у него такая.
- Понятно. Ися, я слыхал, ты тачки коллекционируешь.
- Не только тачки. Ещё календарики, вкладыши от «Лёлеков и Болеков», яйца Фаберже, этикетки от спичечных коробков… У меня разнообразные хобби. Ещё я коллекционирую народ, души, верующих, называй как хочешь. Очень азартное увлечение.
- Мне календарики не нужны. Меня интересует один автомобиль. Машина времени. – Павел с надеждой уставился на Иисуса. Даже если есть, соврёт и глазом не моргнёт. Этот такой, что своего не отдаст, а если отдаст, то потом столько взамен попросит. И всё это он увидел в глазах Иисуса – сомнения типа «а оно мне надо», но поняв, что Павел всё увидел в его взгляде, всё-таки признался.
- Да, есть. Я отдал её отцу, он на пенсии, делать нечего, так он путешествует по местам боевой славы. Сейчас узнаю. – Он достал телефон. – Папа, привет! Как здоровье? Ну и хорошо. Пап, не начинай. – Иисус закатил глаза и замолчал, слушая монолог почётного пенсионера. – Пап, ну хватит, мне уже две тысячи лет, я сам разберусь, хорошо? Я по делу звоню. Ну, ты же знаешь, как я загружен. Да, а по делу могу позвонить, да…Короче, машина времени на ходу ещё? Ну и хорошо, можешь одолжить её моему другу на пару дней? Что? Горючего нет? Ну, достанут, тоже мне проблема. Короче, сегодня они будут у тебя. Пашка Морозов, помнишь? Целую, пока. Короче, - обратился он к Павлу, закончив разговор по телефону, - вас сейчас отвезут в аэропорт, на моём самолёте вас отвезут к бате. С ним на месте детали обсудите. О, а вот и Машенька с коньячком. Дела порешали, можно и расслабиться.

Салон самолёта напоминал опочивальню шейха. Ковры, шикарные диваны, на столике – вазы с фруктами и кальян. Девушки в газовых полупрозрачных одеждах, сверкая пупками, предлагали напитки и восточные яства. В динамиках ненавязчиво звучала арабская музыка.
Обстановка располагала к разврату и гашишу. Павел развалился на софе, потягивая коктейль. Подозвав одну из стюардесс, он усадил её рядом с собой и стал шептать ей на ухо всякие сальности и гладить по бедру. Девушка сконфуженно похихикала, но твёрдо дала понять, что она здесь совсем не для ублажения похоти пассажиров. Павел извинился и попросил принести ему пару шариков опиума.
Да, давненько он не отдыхал по-барски. И женщины у него не было уже давненько. Всё не досуг. Вечно какие-то дела, спешка, головоломки, поиски, разборки и сомнительные компании. Для любви и секса в его графике места совсем не оставалось. Зато для пьянки, стрельбы и нанесения увечий он находил время и силы всегда. Нет, нужно менять образ жизни, остепениться, завести себе даму сердца; сколько можно бродить, шляться по землям в поисках приключений. Несмотря на то, что у хранителей есть обязанности, которые следует выполнять, но многие уже обзавелись гнёздышком и выезжают, когда нужно, в командировки, даже выбили себе суточные, оплату проживания и дороги. И возвращаются потом домой, где их ждёт тарелка борща, рюмка домашнего самогона и сладкие, мягкие телеса жены.
- Держите, - стюардесса протянула ему трубку, в которой лежал коричневый шарик. – Вам раскурить?
- Нет, спасибо я сам. – Павел не мог глаз оторвать от лица девушки, настолько заворожила она его своим ликом. Та смущённо потупила взгляд. – А выходи за меня замуж, а?
- А можно?
- Наверное. А почему нет?
- Я согласна. Только до свадьбы ни-ни. Береги честь смолоду.
- Ну и ладно, не хочешь – как хочешь, раз так – предложение отзывается.
- Ой, - девушка выглядела так, словно у неё из рук вырывали лотерейный билет, выигравший миллион. - Ладно, я согласна, только вы меня не обманете?
- Слово офицера. Только сначала покурю, а потом уже свататься пойдём.
Опиумный дурман унёс его далеко и надолго. Он вернулся в детство, увидел отца, толстого, лысого мужика с жиденькой бородкой, тяжело сопящего над козой Манькой, которую Павлик вырастил с самого её рождения. Кормил её почти с рук, а она отвечала преданностью и бегала за ним, словно собачонка. В селе сначала смеялись, но потом, когда Манька насмерть забодала заблудшего в их глухие края извращенца, попытавшегося затащить Павлика в кусты малины, к козе стали относиться с уважением и называть Мария Павловна. И вот, Павлик приник к щели в стене овина и смотрит, как его родной отец насилует самое дорогое для мальчика существо на свете. Сердце мальчика сжалось от боли, страха и отвращения. Решение пришло само собой. Через пять минут он уже стоял перед красным комиссаром и давал показания против отца. И где самогонный аппарат спрятан, и сколько налогов не заплатил, и под какой вишней закопан новенький пулемёт «Максим». От волнения Павлику стало плохо и он свалился в обморок. Очнулся он уже зрелым мужиком на этих странных землях, к тому же с удостоверением Хранителя в кармане. Вот с тех пор он и скитается, словно вечный жид, неприкаянный, легендарный и никому на хрен не нужный.
Забытое, загнанное в самые тёмные углы подсознания, воспоминание о детстве разбудило в нём что-то тревожащее, будоражащее, машущее перед лицом ключиком от самого важного секрета. Но это чувств было настолько эфимерно и неуловимо, что Павел просто махнул рукой, пытаясь отогнать наваждение.
Придя в себя, он смахнул со щёк слезинки, отпил из бокала уже тёплый коктейль и вдруг увидел клоуна, сидящего на диванчике напротив. Клоун улыбался беззубым ртом, по подбородку стекала струйка крови, смешанной со слюной. На одной руке был протез в виде крюка.
- Ты кто? – спросил Павел.
- Я ответ на вопрос.
- У меня нет вопросов.
- У меня есть. Вопрос первый – где твои друзья?
- Они в грузовом отсеке. – предчувствие непоправимой беды зашевелилось в душе Павла.
- Неправильный ответ.
Павел вскочил и бросился к двери, ведущей в хвост самолёта. Из салона он попал в узкий тёмный коридор, слишком длинный для самолёта. В полумраке Павел увидел два тела, лежащих на полу в лужах крови. Это были стюардессы. Мёртвые стюардессы. Павел переступил через них, и пошёл по тоннелю, постепенно переходя на бег. Следующая дверь упорно отказывалась открываться и Павел вышиб её плечом. От того, что он увидел за дверью, у него перехватило дыхание. Грузового отсека не было. Не было ничего. От самолёта осталась всего половина. Вся задняя часть отсутствовала. Завихрение ветра чуть не швырнуло Павла в зияющую дыру с рваными краями искорёженного металла. Сзади Павел услышал зловещий хохот. С трудом закрыв дверь, он бросился обратно. Трупов стюардесс уже не было, в салон через разбитый иллюминатор врывался ледяной ветер, творя хаос и разруху. Дышать было тяжело из-за разреженного воздуха, голова закружилась, и он из последних сил добрался до кабины самолёта.
Сначала Павел ничего не понял. Пилот сидел в кресле, держа в руках штурвал, но чего-то не хватало. Чего-то важного. С ужасом Павел осознал, что у пилота не было головы. Из обрубка на плечах ещё толками выливалась кровь. Во втором кресле сидел клоун и весело, даже как-то по-детски смеялся. Так смеются над удачным розыгрышем.
- Ну, как? Где твои дружки? – сквозь смех спросил клоун. – И теперь второй вопрос – чего ты Хранитель? Что ты хранишь? Что? Что? Что? Что? Что? Давайте выясним вместе? Давайте! Давайте! Давайте! Давайте! – голос его менялся, становился выше и нежнее, даже можно сказать, сексуальнее.
Внезапно кто-то схватил Павла сзади и из-за спины вторил клоуну:
- Давайте! В самом деле! Давайте! Прилетели! Вставайте, прилетели! Ну, вставайте же! Пожалуйста! – настойчиво трясли за плечо.
Павел открыл глаза и увидел лицо стюардессы.
- Слава богу, - облегчённо вздохнула она. – А то я уже испугалась. Вы как себя чувствуете?
- Нормально.
- С вас пот льётся градом.
- Жарко было. А где мои приятели? – сон ещё не совсем отпустил, осталось ещё ощущение его реальности. Не весь ужас выветрился и, казалось, что просто вырвался на секунду из лап кошмара, передохнуть, и сейчас снова придётся возвращаться.
- Они уже высадились, ждут вас в аэропорту. А вы… обещали… замуж меня взять. И всё проспали.
- Лучше бы я взял тебя, чем такое пережить. Ладно, оставь телефончик, позвоню.
- Врёте вы всё. – заранее обиженно сказала девушка, но визитку протянула.
Павел в знак того, что всё без обмана, поцеловал её взасос, и отправился к трапу.

Здание аэропорта напоминало симбиоз мечети, синагоги, пагоды и египетской пирамиды, выполненный из стекла и бетона. В зале ожидания, кроме Максима, Бориса, Литы и белка никого не было. То есть, не только отсутствовали пассажиры, но и персонал тоже. В зале не было касс, стоек с администраторами, кафе, киосков с сувенирами, пропускных пунктов и даже туалета. Только высокий витражный купол над головами, бросающий на пол и стены причудливые разноцветные узоры. Эхо от шагов звенело в воздухе так громко, что казалось, ещё немного, и оно станет осязаемым.
- Где мы? – спросил Максим, задрав голову и рассматривая рисунки на потолке. –Какое странное место.
- Мы на острове Баунти. Райское наслаждение. Слыхали?
- Не только слыхали, а даже ели. И что здесь?
- Вы всё равно не поверите.
- Я слышал, что этот остров забросали атомными бомбами.
- Какая чушь. Атомные бомбы ещё не изобрели.
- Я уже ничему не удивляюсь. Могу чертёжик набросать. – Максим постучал себя по карманам в поисках карандаша. – Есть, чем рисовать?
Павел нахмурился:
- Отставить разговорчики. Мы сюда прибыли за машиной времени, на которой вы улетите туда, откуда припёрлись. Или хоть куда-нибудь, отсюда подальше. За мной, шагом марш.
Компания вышла на улицу, ослепнув на мгновенье от яркого солнца после мягкого полумрака терминала. От здания безукоризненно ровной линией уходила вдаль трасса, с обеих сторон окаймлённая стройными рядами кокосовых пальм. Буквально спустя несколько секунд, как они вышли на улицу, к ним подъехал ярко-фиолетовый кабриолет со странным номером «ХАРОН». Водитель – сухенький старичок в гавайской рубашке и пробковом шлеме показал на сиденья, приглашая воспользоваться его услугами.
- Здесь никто, кроме меня не ездит на авто. Так что, выбор у вас небогатый. Я тут главный и единственный бомбила. Нет на меня антимонопольных антиглобалистов. Ну, чего мнётесь, садитесь. Поедем с ветерком.
Ехали действительно быстро. Стволы пальм слились в одну сплошную стену, похожую на частокол, Борис прижал к груди несчастного белка, которого чуть не сдуло. Пассажиров прижало к спинкам сидений и встречный ветер надувал им щёки, как парашютистам в свободном полёте, одежда распласталась и прилипла к животам, воротники хлестали по шее. Через несколько минут они остановились возле огромных кованых ворот, тонувших в кустах роз. Над створками огромными золотыми буквами сияла вывеска «Пансионат Божья Коровка».
- Приехали. – сказал довольный водила. – Надеюсь, вы не слишком замёрзли. Какой бог не любит быстрой езды.
- Что с нас? – Павел полез в карман за бумажником.
- Как всегда. По монетке с лица. Кошка бесплатно.
- Какая я тебе кошка? – возмутился белк.
- Так ты говорящая! Тогда и с тебя монетка.
- А я тебе говорил – иногда полезно не трындеть, - проворчал Борис.
Павел положил в руку шофёру горсть монет.
- Вы к кому? – поинтересовался водитель.
- К Яхве.
- К Яшке? Так он сейчас на процедурах. Клизма, массаж простаты, электрофорез. Ну, вы проходите, не стесняйтесь. Я его сейчас позову.
Водитель постучал в ворота висевшим на цепочке ржавым гаечным ключом. Из сторожки вышел дедок в балахоне до земли, недовольный, бородатый и нечёсаный и долго возился с засовом.
- Петя, ну давай уже просыпайся, что ты там копаешься? Как ни приеду, вечно ты спишь.
- Харончик, отвали, ты же знаешь, сколько у меня ключей на связке. Сейчас, а, вот он.
Наконец, ворота открылись. Сторож побрёл к себе досыпать. За воротами был настоящий рай.
Деревья, кусты и клумбы тонули в цветах, над которыми порхали невиданной красоты бабочки. Слева бил фонтан, в брызгах которого жила радуга. На газонах паслись лани, лоси, жирафы, кролики и прочая дичь. На мгновенье животные подняли головы, чтобы посмотреть на гостей и снова принялись щипать траву и обгрызать листья с кустарников.
- Ты видел их глаза? – прошептал Максиму Борис. – Теперь я понял, что значит «исполненный очей». Эх, сюда бы мою двустволочку.
Они шли и, разинув рты, рассматривали небольшие, но гламурненькие коттеджи, тянувшиеся вдоль аллеи. Разнообразие красок, архитектурных изысков, если не сказать извращений, радовали глаз своей неординарностью. В нишах из виноградных лоз стояли скамейки, на некоторых мирно сидели старички, кто в полосатых пижамах, ктов халатах, а кто и в странных богатых одеяниях, украшенных камнями и вышитых золотом. На гостей никто особо не обращал внимания. Издали слышался стук теннисного мячика на корте.
- Живут же пенсионеры, - возмутился белк. – Интересно, за какие это заслуги сюда поселили этих старпёров?
- Это боги, - сказал Павел.
- Ясный пень, простые смертные такого не заслуживают. Боги, ишь твою за ногу. Интересно, до кого нужно дослужиться, чтобы тебя богом называли?
- Ещё раз, для тупых животных – это боги. Настоящие. На пенсии.
- Какие боги? Ещё Маркс сказал – бога нет. У меня нет основания не доверять ему. Я потомственный атеист, ясно?
- Это твои проблемы. Ты же тварь неразумная, и души у тебя нет, поэтому тебе боги не нужны. Сожрал тебя хорёк, и всё. Чёрная дыра. А у меня есть шанс попасть в рай. Примерно вот такой, как здесь. - возразил Павел.
- Ага, рассказывай. В рай ты попадёшь. Сказка о рае и аде – это сказка. В этом вся ваша разумность в кавычках и заключается. В сказки верят, надеются на лучшую жизнь после смерти, а эту жизнь профукивают, посвятив её не самому себе, а соблюдению каких-то заповедей, молитвам, мессам, глупым надеждам на чудо, поклонению картинкам и вымышленным персонажам. Церкви они строят! Лучше бы ещё один приют для животных построили или бесплатную ветлечебницу. Что пользы от ваших церквей? Торгуют опиумом для народа! Вот у нас, у белок нет ни бога, ни церквей, и ничего, ивы здоровы, и не воюем ни с кем, и не убиваем, и не возжелаем, и не лжесвидетельствуем.
Павел уже давно не слушал, что говорит белк, отвлёкшись на лежащего на сваленном бревне златогривого льва.
- Кто это тут у нас такой атеист? – раздался низкий бас из кустов. Тут же затрещали ветки, и на дорожку выбрался почти двухметрового роста мужик с повязкой через один глаз. Одет он был в кожаном жилете, кожаных брюках. На голове – видавший виды шлем с рогами.
- Я, а что? Нельзя? – белк упёр передние лапки в бока. – Свободу совести никто не отменял.
- Мы ищем Яхве, - перебил Павел. – Не подскажете, где его найти? А на это животное не обращайте внимания, оно болеет менингитом, и у него уже половины мозга нет. Вот и мелет, что попало.
- Я Один. – сказал мужик в шлеме.
- А то я не вижу, что ты не два. – не унимался белк. – У меня всего один вопрос – что плохого в атеизме?
Павел бросил на белка недовольный взгляд.
- Утверждая, что бога нет, можно оскорбить чувства верующих.
- Вы только послушайте! Оскорбляю чувства! А верующие не оскорбляют мои чувства атеиста, утверждая, что бог есть? Давайте тогда договоримся – я не говорю, что бога нет, а они не говорят, что он есть!
Один иронично ухмылялся, слушая белка.
- Какой смешной зверёк. Может сжечь его молнией?
- Давай, сожги. Давай ещё на кулаках подерёмся. Слабого каждый может обидеть. Ну, чего ждёшь, врежь мне как следует, если мозгов не хватает ответить словами.
- Да заткнёшься ты? – Павел ещё больше нахмурился.
Белк обиженно фыркнул и замолчал, надув щёки.
- Простите его, - сказал Одину Павел, - давно бы шапку сделал, так у него плешь на плеши.
Максим с Борисом стояли, разинув рты. Перед ними был бог. Они не сомневались ни минуты в этом. Столько величия и силы было в стати, взгляд единственного глаза, казалось, пробирался прямо в душу. Лита почтительно склонила голову, даже Павел выглядел никчемным щенком, куда одевался его гонор и уверенность в себе.
- Я чую войну, - сказал Один, - вы несёте эту весть, не подозревая об этом. Давно здесь не было войн, валькирии совсем заскучали без дела. Только жаль, в этой войне они не найдут достойных воинов, чтобы забрать их в моё войско. Да и войска у меня уже нет. И не будет. На пенсию особо не разгуляешься. Но на войну посмотрю с удовольствием. Хоть какое-то развлечение. Так вам нужен Яхве? Пойдёмте, он, скорее всего, козла забивает.
- В смысле, жертву приносит? – поинтересовался, немного осмелев, Борис.
Один расхохотался, громко и раскатисто. Смеялся он долго, хлопая себя по коленям. Утирая слёзы, выступившие от смеха, махнул рукой, приглашая идти за собой.
- Ой, насмешил, молодец! Пацанам расскажу, они кишечки понадрывают. Жертву!

Они вышли на поляну, посреди которой стоял длинный стол под навесом, за которым сидели старички и звонко стучали по столу костяшками домино.
- Рыба! – сказал седой старикан в белом балахоне и так грохнул по столу рукой, что вся цепочка домино подпрыгнула в воздух и хаотично рассыпалась. – Ладно, ко мне пришли, - сказал он, встал со скамейки и направился к гостям.
Старичок был сухонький с длинной седой бородой, но взгляд сиял задором и весельем, как у юноши.
- Здравствуйте, - он пожал каждому руку, Одина хлопнул по плечу, а белка почесал за ухом. – Ися звонил, спрашивал, как долетели. Пойдёмте, прогуляемся по райским кущам. Один, заменишь меня за столом?
- Как мне не хочется отдавать вам машину, даже представить не можете. Надеюсь, ненадолго. У меня ещё куча дел в прошлом. Удивительную закономерность я заметил – если бы не эта машина, возможно, и не было бы жизни на планете. Память-то у меня старческая, решил я прогуляться по местам боевой славы, освежить воспоминания давно минувших лет. Так вот отправился я в прошлое, а там пустота – голые камни, вулканы, метеориты падают на Землю, жизни нет, атмосферы нет, радиация из космоса. Жуть и мрак. Вот я быстренько и исправил ситуацию, вернулся, из аквариума водорослей набрал, и в океан запустил. В следующий раз прибываю – а там уже всё цветёт, папоротники, мхи, сороконожки всякие, тараканы, стрекозы и амёбы. Океан кишит всякими тварями. Интересно, но как-то мелковато, скучновато. Ну, я в саду у нас ящериц наловил и туда. А они повымахивали до таких размеров, что страшно стало, мутировали, стали зубастыми, агрессивными, друг дружку жрут, а те, кто не хищный, всю флору общипали. Куда не глянь – везде кучи навалены, не пройдёшь. Я тогда к нашему завхозу, говорю, дай яду какого-нибудь от рептилий. Он лаборантам заказал, они и сварганили вирусок, который убивает всех ящеров наповал. Разбил я там колбочку на пастбище, прилетаю опять – эпидемия всех покосила. Зато развелись тушканчики, пони, ёжики всякие и крысы…
- А белки были? – поинтересовался белк.
- Наверное, я же не Брем, фауну изучать. На чём я остановился? Ага! Белки. Наверное, были. А вот людей не было. Ну, я садовника нашего и девку из прачечной пригласил покататься на машине. Завёз их туда, и бросил. Типа, плодитесь и размножайтесь, как сами хотите. И что бы вы думали. Наплодились, расползлись по земле. Охотятся, коз пасут, огонь из кремня высекают. В пещерах рисуют. Тупые все. Понятно, садовник – это тебе не профессор, хотя от профессора вряд ли бы был толк в плане расплода. Так что, выбор был сделан правильный. Я, короче, выбрал себе народец один, стал их учить, а они мне молиться начали. Это, конечно, приятно, но достали шибко. Чуть что – бегут, мол, помоги, спаси, научи, всё просят, клянчат. Надоели – мочи нет, но и интересно, в то же время. Вот я время от времени наведываюсь. Случай был – повёл их через пустыню, а тут вспомнил, что мне на капельницу надо, ну и вернулся через час, а у них сорок лет прошло. А они всё бродят там, смех и грех. Вам интересно?
Все закивали головами.
- Тогда я продолжу. Знаете, почему здесь все на одном языке говорят? И немцы и французы и китайцы.
- И белки, - встрял белк.
- Насчёт белок не знаю, это какая-то аномалия, а вот язык один у всех, потому что я никак не слетаю, башню Вавилонскую не разрушу. А то строят, технику безопасности не соблюдают, без чертежей, без сопромата. Грохнется – народу погибнет тьма. Так вот к чему я клоню, замкнутый круг получается. Если бы не изобрели эту машину, я бы не отправился в прошлое, не запустил водорослей, и ничего бы этого не было. Совсем ничего. Никаких райских кущей. И меня бы, наверное, не было. Ведь я почему бог? Потому что меня люди придумали, потомки садовника и прачки, которых я же и завёз туда на машине этой. Вот такая вот циклическая головополомка. Я уже и схемы рисовал, и формулы выводил, хотел понять, где же начало всего этого безобразия.
- Вот мастер врать, - хихикнул белк с Борисова плеча. – Какой ты бог?
Яхве вопросительно поднял брови.
- Если ты бог, а я в тебя не верю, то я бы тебя сейчас не видел, ты бы для меня не существовал. Правильно? А раз я тебя вижу и слышу, значит, это всё гнусная фальсификация. Вот, если ты бог, можешь чудо совершить? Что тебе стоит, всемогущему? Вот, можешь, туз пиковый у меня из уха вытянуть?
Бог подошёл к белку, протянул руку к его голове и выудил из уха карту. Показал всем. Пиковый туз. Слушатели ахнули от удивления.
- Вот! – ткнул Яхве под нос белку карту.
- Дешёвые трюки. Амаяк Акопян и то круче. Подумаешь, карту вытащил. Может, она у тебя в рукаве была!
- Сколько раз зарекался, - вздохнул бог, - не доказывать никому ничего. Люди должны верить, а не знать. Между знанием и верой целая пропасть. Улавливаете разницу? Вера не даёт расслабиться, постоянно нужно бороться с неверием внутри себя. Вера имеет две стороны. А знание одну. В которой нет борьбы, конфликта, внутреннего диалога. К знанию быстро привыкаешь и принимаешь, как должное. И оно уже не будоражит, не снится по ночам.
- Я вас понимаю, - сказал Борис. – Ничего, если я перебью вас? Когда я был пацаном, джинсы стоили больше, чем отец получал в месяц, а я бредил джинсами. Мысль о них не отпускала меня. Джинсы открывали для подростка совсем немыслимые горизонты – авторитет товарищей, девчонки, ну, сами понимаете. И вот, родители решились, и я неделю не спал, ждал, когда же они их купят. А когда я получил то, что хотел, погордился ровно день – рассматривал себя в витринах магазина, показывал друзьям лейбл, рассказывал, какие швы должны быть на настоящих джинсах. А на следующий день они стали для меня частью обыденности, просто штанами. Так я о чём – вера – это ожидание чего-то, а знание – обладание этим. Правильно я понял?
- Что за бред? При чём тут джинсы? – криво ухмыльнулся Яхве. – Я ему про веру, а он мне про штаны. Неужели, больше не о чем с богом поговорить, кроме своих юношеских комплексов.
Борис от стыда залился краской. Это же нужно было так оплошать.
- Да, ладно, - шепнул ему на ухо белк, - откуда ему знать, что такое настоящий «Левайс»? Он же кроме простыни своей ничего никогда не носил. Не расстраивайся.
- Вот мы и пришли, - сказал Яхве, остановившись у калитки, - вот здесь я живу, а вон ваша машина.
Прямо на газоне перед небольшим симпатичным домиком стояла полосатая «Газель», похожая на огромную пчелу. Борис, ожидавший увидеть свою «копейку», замялся в сомнениях.
- Забирайте, только горючего нет. Работает на конопляном масле, а где его теперь достанешь? Говорят, в Германии можно разжиться. Везде уничтожили это благородное растение. А какие раньше пальто шили драповые. – вздохнул Яхве. – И кепки. Я организую, её вам прямо в самолёт погрузят. Только, прошу вас, будете возвращать – горючего пару канистр оставьте.
- Обещаем, - сказал Павел.
- Яхве! Привет! Как здоровье! – все оглянулись. Возле калитки стоял крепкий, до черна загоревший, дедуган с длинной бородищей, в одних плавках, держа в руках доску для серфинга.
- Нормально, как всегда. Как водичка?
- Парное молоко. Приходи после обеда на пляж, в волейбол поиграем.
Серфингист махнул на прощанье рукой и пошёл дальше.
- Нептун. – пояснил Яхве, - весь день на пляже. Из воды не вытащишь. Ну, что, друзья, мне ещё на процедуры идти, так что распрощаюсь с вами. Всего хорошего. Езжайте в аэропорт, через пару часов привезут машину.
- А можно ещё вопрос? – спросил Борис.
- Про джинсы?
- Нет. Меня всё время мучает вопрос. Сатана тоже тут отдыхает?
Бог задумчиво погладил бороду.
- Сынок, как бы тебе объяснить? Буду честным. Вот ты смотришь выступления политиков? Как они заботятся о народе, сколько хороших дел они делают для людей, как любят свой электорат, пытаются всё делать для благополучия, благосостояния, процветания. Сколько урожая свеклы собрано, сколько детских площадок построено, домов сдано в эксплуатацию. Так вот – то, что ты видишь по телевизору – это бог. Пыль в глаза – это бог, в которого нужно верить. А на самом деле – им глубоко наплевать на всех вас, у них свои личные интересы, цели и приоритеты. Заметь, за счёт того же самого народа. Так вот, эта их сторона – сатана. Дуализм. Образ бога создан для того, чтобы скрыть истинное лицо сатаны. И наоборот, образ сатаны иногда показывают, чтобы ещё сильнее верили в бога. Методы пропаганды не менялись тысячи лет. Вот так вот. Есть тут один пациент, символ, так сказать. Двуликий Янус. Все мы здесь Янусы. Только никому не говори, ладно? Это я тебе так, по секрету. Всё, мне действительно пора.
Он повернулся и пошёл к дому. Борису показалось, что на затылке бога проступает лицо, остроносое, с сурово сдвинутыми глазами, с узкими злобными губами, но присмотревшись, он понял, что это всего лишь ветер треплет причёску.
- Анус двуликий, - фыркнул белк, - все они анусы. Это точно.

- Справочное? Мне нужен адрес Чарли Чаплина. И поскорее.
- Молодой человек, вас здороваться не учили? – раздался в трубке спокойный старушечий голос и связь оборвалась.
Мэнсон с удивлением посмотрел на мобильник, не веря своим ушам.
- Это что ещё за Мери Поппинс? – спросил он сам у себя и снова набрал номер.
- Слушай ты, дура, ты что, совсем охренела? – закричал он в трубку.
- Я вас слушаю.
- Дай мне адрес этого грёбанного Чаплина!
- Сначала поздоровайтесь, – конец связи.
- Я в шоке. – Мэнсон снова с недоверием уставился на телефон, потом на Рииль.
Та пожала плечами.
- Я найду её и порежу на мальтийские кресты. – Мэнсон снова стал нажимать на кнопки.
- Привет, - процедил он сквозь зубы.
- Добрый день. Справочная. Слушаю.
- Мне нужен адрес Чарли Чаплина.
- Это конфиденциальная информация. Мы не даём адреса.
- Как не даёте? Вы же справочная.
- Ну и что?
- Как что? А какие справки даёте?
- Любые, кроме адресов.
- Например?
- Рецепт борща можем дать, или как избавиться от клопов…
- У меня нет клопов! – закричал Мэнсон. От ярости у него вздулись веры не шее, а лицо стало пурпурного цвета.
- Поздравляю. Значит, рецепт борща? Записывайте…
- Стоп, – сказал Мэнсон, то ли себе, то ли тётке в трубке. Сделал семь глубоких вдохов, и, пытаясь говорить как можно приветливее, продолжил, - дамочка, мне нужен всего лишь адрес Чаплина, и всё.
- Вы плохо слышите? Ушные палочки вы можете купить в любой аптеке. Записывайте адрес аптеки…
- Значит, адрес аптеки вы можете дать, а адрес Чаплина – нет?
- Значит, да.
- Я его старый друг, мы не виделись двадцать лет. Я специально проехал тысячи километров, чтобы повидаться с ним, а вы мне не даёте адрес. Как мне теперь быть?
- А как же вы ехали без адреса?
- Он мне сказал, а я забыл. У меня склероз.
- Хорошо, записывайте. Сендельсон Альфред Зиновьевич, телефон двадцать три сорок восемь шестнадцать, приём по записи. Всё?
- Какой сендельсон???
- Это лучший в городе специалист по склерозу.
Мэнсон прижал трубку к груди и громко трёхэтажно выматерился.
- Что там? – спросила Рииль, но Мэнсон снова сделал дыхательную гимнастику.
- Мадам, - с трудом сдерживая себя, сказал Мэнсон справочной, - если вы не дадите мне адрес, я буду жаловаться.
- Телефон отдела жалоб – двенадцать сорок двадцать шесть.
- А!!! – заорал Мэнсон. – Ты! Старая кобыла, я сейчас узнаю твой адрес и выпотрошу тебя, как…, как…Ты, вообще, знаешь, с кем разговариваешь?
- Мне насрать. До свиданья, спасибо за звонок.
Мэнсон не зная, что делать, спрятал в карман телефон, достал пистолет и выстрелил в проезжающего мимо велосипедиста. Но промазал.
- Факфакфак!!! – крикнул Мэнсон, и обессиленный сел на бордюр, обхватив голову руками.
- Дай телефон, - протянула руку Рииль.
- Бесполезно, там сидит сумасшедшая Шапокляк.
- Дай телефон.
Он протянул ей трубку.
- Поздороваться не забудь.
- Алло, - Мэнсон только сейчас услышал, какой у девушки мягкий, бархатный голос. – Добрый день, как здоровье? Уважаемая, помогите. У меня неразрешимая проблема. Только в ваших силах мне помочь. Понимаете, я работаю…как бы это сказать…девушкой по вызову. Меня заказал сам Чаплин! Тот самый! Великий и неповторимый. Но я, совершенная кретинка, потеряла его адрес. Теперь, если я не попаду к нему, меня изобьёт мой сутенёр и заберёт всю недельную зарплату. Но, даже не это главное. Главное то, что я никогда не увижу Чаплина так близко. Вы меня понимаете? Да, это звонил мой водитель. Да, я знаю, он полное ничтожество. Необразованный, невоспитанный олух деревенский. Да. Ну, что вы хотите? Три класса образования, и те на двойки учился. Ну, что? Выручите меня? Ой, спасибочки! Говорите, я запомню. Так. Так. Век не забуду. Всего хорошего.
- Поехали, - сказала Рииль Мэнсону. – Улица Чарли Чаплина, дом один.
Они остановили такси, вытащили на тротуар сопротивляющегося водителя, сели в машину и поехали на улицу Чаплина. Благо, в бардачке нашлась карта города.
Ехать, оказалось, всего два квартала, пять минут пешком идти. Водитель, гнавшийся за машиной, догнал их уже через пару минут, но подходить близко опасался и издали ругался и грозился кулаком.
Чарли и Рииль вышли из автомобиля.
Мэнсон направился к дому, но навстречу ему вышел конопатый лопоухий пионер с белкой на плече. Мальчик остановился, совсем не по-детски посмотрев на Чарли.
- Дядя, не ходите туда – сказал он, - Там уже всё кончено.
- Пацан, а ну, отойди с дороги. – Чарли попытался отодвинуть паренька в сторону, но тот внезапно схватил Мэнсона за запястье и каким-то хитрым приёмом его на землю, сев сверху, не отпуская заломанную руку.
- Чарли, тебе сказали – не ходи туда, – пробасил пионер.
- Откуда ты меня знаешь? Кто ты такой? Отпусти руку.
Мальчик освободил Мэнсона, встал, смахнул с колен пыль.
- Чарли, ты – ходячий порок. Тебе нужно избавиться от греха, тогда ты выживешь.
Мэнсон тоже поднялся с земли, размял руку.
- Как вы меня все достали! Вам мало того, что у меня пороки, мало того, что моя совесть постоянно напоминает, что я убийца, насильник и маньяк…
- Насчёт насильника ты, конечно, загнул… - усмехнулся мальчик.
- Не важно. Вам мало, что я не сплю ночами, что мне снятся мои жертвы. Они тянут ко мне руки, у них внутренности выпадают, и кровь хлещет отовсюду. Вам этого мало? Мало того, что у меня есть пороки! Так вы ещё хотите, чтобы я от них избавился! Не слишком ли много требуете? А? Не слишком ли жестоко?
- Чарли, - мальчик, казалось, и не слушал Мэнсона, - зачем ты связался с темнотой?
- Ты о чём?
- Сам знаешь. Знаешь, почему ты мог так безнаказанно убивать людей? Потому что, ты дешёвка, вонючка. Трус и подонок. Ты – дорожная пыль, сопля на асфальте. Все, кого ты убил – такие же пешки. Вы играли на своём поле, и поэтому, нам плевать, на то, что происходит на вашей территории. Но, связавшись с темнотой, ты выходишь за рамки. Ты уже способен залезть в чужой сад и украсть немного яблок. За это убивают. Сразу и наповал. Так что, мой тебе совет – остановись или сдохни сам.
Мэнсон хотел что-то сказать, но понял, что в данной ситуации ему остаётся только слушать. Он вспомнил учителя физкультуры из школы, в которой учился. Бывший регбист с широченными плечами, с низким лбом и кулаками, похожими на наковальни, не любил тщедушного прыщавого паренька, неспособного даже подтянуться на перекладине. Он оставлял Чарли после уроков и читал ему морали о важности спорта, живописно расписывал дальнейшую судьбу мальчика, если он не возьмётся за ум, вернее, за гантели и гири. С ехидной улыбкой обзывал сморчком, хиляком и дистрофиком, давал подзатыльники и однажды даже двинул под дых, да так, что у Чарли неделю не сходил синяк на животе. Брызжа слюной красочно расписывал, сколько боли и унижений ждёт Мэнсона в жизни. И говорил: «займись спортом или сдохни сам». А Чарли стоял, опустив голову, чтобы не смотреть в глаза и молча слушал, боясь вымолвить хоть слово. Точно так же, как сейчас перед этим пацаном в красном галстуке.
Но учитель не угадал. Боль и унижения получил он сам от бывшего ученика, не любившего уроки физкультуры. Чарли неделю пытал его на заброшенной ферме. Когда учитель умер, из конечностей него осталось только ухо. Конечно, двухметровый питекантроп даже в подмётки не годился этому рассудительному пионеру. Но Мэнсон знал, что наступит час, когда он пройдётся по всем пионерам, хранителям, динозаврам, велосипедистам, справочным и прочим уродам гигантской газонокосилкой. Дай только время, и он найдёт этого пионера-героя, чтобы показать, кто на самом деле пыль и сопля.
Пионер смачно плюнул под ноги Мэнсону и, как ни в чём не бывало, пошёл прочь. Белка, сидящая у него на плече, развернулась и смотрела на Мэнсона презрительно и иронично.
«А из тебя я стельки сделаю», - подумал Мэнсон, на что белка, словно прочитав мысли, захохотала и показала ему средний палец.
Рииль наблюдала за этой абсурдной сценой, усевшись на капот машины и покуривая сигарету. Мэнсон подошёл к ней, посмотрел укоризненно.
- Ты чего не помогла мне? – процедил он сквозь зубы. – Сучка.
- Прости, но это твои друзья. Сам с ними и разбирайся. Сопля. – хихикнула девушка.
Мэнсон размахнулся единственной рукой, но Рииль ловко увернулась, и кулак врезался в лобовое стекло, украсив его паутиной трещин. Чарли взвыл от боли. Таксист, стоящий невдалеке, взвыл от возмущения. Рииль нагло улыбнулась.
- Никогда не поднимай на меня руку. Сегодня просто не твой день. Но я верю в тебя, я чую твою силу и хочу быть с тобой. Но для этого нужно, чтобы ты никогда не поднимал на меня руку. А то лишишься последней грабли. Ясно? Забыли. Куда дальше?
- В больницу. Я, кажется, палец себе выбил. А потом в Германию. Наводить порядок.

Фюрер проснулся от шума за окном. Гитлер встал, снял сеточку для волос, уже без особой надежды посмотрел в зеркало, не прорезались ли усы, и только после этого отодвинул штору и выглянул на улицу. Прямо под окнами гудела демонстрация. Шли люди с транспарантами, с воздушными шариками и флагами Третьего Рейха. Закрытые окна глушили звук, и поэтому, разобрать, что там кричат, было сложно.
Гитлер заглянул в спальню в Еве. Там было пусто. Ева опять шлялась всю ночь по притонам. Опять водила шашни с богемой и всякими жиголо.
Адольф уже смирился с тем, что он потерял жену. Он потерял всё – и жену, и усы, и где-то посеял любимую пилочку для ногтей. Теперь он терял Германию. Раньше под его окнами осмеливались устраивать подобные мероприятия только в день рождения фюрера.
Гитлер снял телефонную трубку и рявкнул, чтобы немедленно доложили о происходящем. Кто посмел, по какому поводу и кто зачинщик?
Через несколько минут в кабинет вошёл Геббельс. Щёлкнул каблуком, вытянул руку в приветствии. Всё, как положено. Но в глазах Гитлер уловил смесь иронии и сочувствия. Они жалеют меня, они смеются надо мной, они относятся ко мне, как к слабоумному, которому лучше не говорить правду.
- Геббельс! – закричал фюрер, брызжа слюной. – Я требую, настоятельно требую объяснения. Что это за балаган у меня под окнами? Почему вы так на меня смотрите? И что, вообще, творится? Геббельс, вы сейчас же мне всё расскажете, или я…или…
- Что вы? – ехидно спросил Геббельс.
- Или я сейчас расплачусь.
Гитлер уже не мог сдержать слёз, столько дней копившихся и ожидавших выхода на свет. Сдержать истерику было невозможно. Фюрер плюхнулся на диван и зарыдал, сотрясаясь всем телом, размазывая слёзы и сопли по щекам. Геббельс постоял в недоумении, затем сел рядом и стал гладить Гитлера по голове.
- Ну, Адик, прекрати. Что ты, как девчонка, нюни распустил. Ничего серьёзного. Всё под контролем. На платочек. Вот так. Да, всё, успокаивайся. Я сейчас тебе водички.
Гитлер отрицательно покачал головой, продолжая реветь.
- Не нужно водички? Водочки? Коктейльчика? Так, где у нас тут кружечки? Вот, сейчас плесну. Держи. Я и себе тоже. Давай, за великий Рейх.
Гитлер взял кружку, долго смотрел на неё, затем швырнул в стену.
- Я не хочу…не хочу…из кружки. Я хочу, как раньше, из рюмки. Из бокала. Из стакана. Только не из кружки.
- Сейчас, - подсуетился Геббельс. Нашёл, таки, запылившуюся рюмку, протёр внутри пальцем и налил коктейль.
Пока он этим занимался, Гитлер почти успокоился. Только всхлипывал и тёр глаза.
- Ну, вот, и молодец, - Геббельс дал ему рюмку, сел рядом, обнял фюрера за плечи. – Давай, вздрогнем. Помнишь, как мы Рио-де-Жанейро брали? Штурмом. За один день. Вот, были времена, эх…
- Я сейчас. – Гитлер выпил, встал с дивана, ушёл в ванную и через пять минут вышел совершенно спокойным. Только слегка покрасневшие и припухшие веки напоминали о пролившихся слезах.
- Надеюсь, это станется между нами, - сухо сказал он. – Докладывайте.
- Даже не знаю, с чего начать. В общем, люди вышли проявить своё недовольство.
- Недовольство чем? Чего они хотят? Что им нужно?
- Нужно? Да кому что. Кому новые штаны, кому стиральную машинку, кому бокал пива. Кому-то подружка не даёт. У кого-то прыщ на жопе. У кого-то жена - стерва, у кого-то зарплата маленькая. У каждого свои проблемы. Сборище неудачников. Те, кто умеет решать проблемы сам, на демонстрации не ходит даже при самом ужасном правительстве.
- А я здесь при чём? Чем я могу помочь?
- Ничем. Просто народу нужно иногда выплеснуть негатив. Они находят виноватого, козла отпущения…
- Это я козёл?
- Это образно. И выходят на демонстрации, митинги, забастовки, думая, что кто-то обращает внимание на их тщетные потуги изменить жизнь. Для них легче всего обвинить в своих бедах власть имущих. Тем более, ненавидеть коллективно намного приятнее. Не обращайте внимания, чем больше нас ненавидят сегодня, тем больше будут любить завтра.
- Они меня разбудили.
- Потерпите. Проголодаются, приспичит в туалет, устанут, спать захотят, и разойдутся. Зато у них будет ощущение собственной значимости. Стаду это необходимо. Вам жалко, что ли? Тут другая проблема. Фантомы начинают бузить.
- А им чего нужно? – удивился фюрер.
- Пока не ясно. Всё необходимое у них есть – КокаКока поставляется регулярно, Дак Мональдсы работают круглосуточно, канал МVT не выключается. Кажется, они начинают мутировать. Пошли разговоры о вреде Кока Коки, мы сделали Кока Кока Лайтс, вроде бы притихли. Потом потребовали чикнагетсы и чисбургеры. Расширили ассортимент в Дак Мональдсах. Теперь требуют ещё пару музыкальных каналов. Взамен мы решили запустить им новости Первого фашистского национального канала. Мера, конечно, радикальная, но эффективная. Зомбирует раз и навсегда. Вызывает острый приступ патриатизма. Но наши аналитики опасаются за непредсказуемые последствия.
- Геббельс, вы меня совсем запутали. Скажите конкретно, чего хотят фантомы?
- Они хотят больше свободы.
- Да куда же ещё больше?
- Представьте себе. А началось всё с поблажек. Помните, когда они потребовали книги. И мы пошли у них на поводу. Всё, конечно, получилось не так страшно, как мы думали. Книги мы им дали. Но такие, которые вроде бы и читаешь, и в тоже время назвать это чтением тяжело. Любовные романы, Маринину с Донцовой, фэнтези целыми сериями специально для них печатать стали. Литературу-жвачку, вроде бы и жуёшь, а толку никакого. Потом наладили подпольный трафик спиртного и наркотиков, вызывающих иллюзию свободы. Очень обманчивую иллюзию. Для усиления эффекта мы сами же начали делать вид, что боремся с этим. Потому что, употребляя запрещённое, чувствуешь себя ну совсем уже свободным. Дальше – больше. Разрешили им голосовать на выборах.
- На выборах? Какие такие выборы? Это что ещё за демократия? Почему я ничего не знаю?
- Адольф, не переживайте вы так. Выборы придуманы специально для фантомов. Это сплошная фикция. Каждые четыре года устраиваем шоу с предвыборной компанией. Дебаты, листовки, агитация, накалённая обстановка. Голосование. Списки, урны. Знаете, почему ящики для бюллетеней называют урнами? Потому что никто ничего не считает, сразу в макулатуру. Вот так вот. Короче, разбаловали мы фантомчиков. Такими темпами, скоро они захотят стать наравне с людьми.
- Геббельс, вы как ребёнок. Мне вас учить? Сожгите их гетто напалмом.
- Нельзя. Фантомы нам нужны, чтобы человеческое быдло, глядя на них, не осозновало, что оно быдло. Пусть тычут пальцами и насмехаются над фантомами, думая, что уж сами-то настоящие молодцы и крутые перцы, не то, что эти фантомы. Сравнение и контраст. Целая наука.
- Ясно, что ничего не ясно. Геббельс, а что там обо мне говорят?
Геббельс выдержал паузу, молча кивнул на прощанье, расшаркался и, попятившись, вышел из кабинета.

Самолёт летел над белоснежной ватой облаков. Павел после недавних глюков не отважился оставаться один в салоне и пригласил к себе бродяг. Тем более, в грузовом отсеке стояла «Газель». Но Максим и Лита отказались и устроились в машине времени на шикарных сиденьях с замшевой обивкой. Им так много нужно было сказать друг другу, тела их тоже жаждали открытий и исследований.
Борис и белк приняли приглашение Павла, и теперь попивали коньяк, развалившись на диване.
- Вот скажи мне, Боря, - спросил Павел, - какого хрена вы сюда припёрлись? Только не говори мне, что двигала вами жажда открытий.
- Нет, не жажда. Хотели газет купить.
- Газет? Зачем?
- Денег заработать хотели. На тотализаторе.
- Ну, и что, заработали?
- Откуда же мы знали, что мир так изменится за год?
- Мир не изменился. Мир постоянен, вечен и стабилен. Нам кажется, что вокруг сплошные перемены. Но это обман зрения. Меняемся мы, но мы не есть мир. Мы блохи на теле вселенной. Люди, деревья, моря, горы, планеты, звёзды – это песчинки, прилипшие к подошвам мира.
Павел отпил из стакана, помолчал многозначительно, после чего сказал:
- Это, наверное, в воздухе опийные пары ещё висят. Торкнуло что-то. Но, всё равно, красиво сказал, правда? Нужно записать, чтоб не забыть.
- Вам бы стихи писать, - поддакнул Боря.
- Не люблю стихи. Они годятся только для кисейных дам. Я люблю плакаты читать. Слава КПСС – самое гениальное произведение всех времён и народов. Нужно только проникнуться. Каждый может найти в нём своё, родное, близкое. Что ж меня не отпускает-то. Девушка, - позвал он стюардессу. – Можно помещение проветрить? Накурили тут.
- Павел, куда мы летим? – спросил Борис.
- Тебе не всё равно? – подал голос белк. – Хорошо летим. Наслаждайся моментом. Хороший коньяк, и диваны мягкие. Вот что вы, люди, научились делать – бухло и диваны.
- Вы летите домой, - ответил Павел. – Туда, откуда пришли.
- Есть план действий? Хотелось бы знать, что с нами собираются делать.
- План есть, а вот плана действий пока нет. На месте сориентируемся. Нужно вас как-нибудь вернуть, чтобы машину эту потом возвратить хозяину. А то Бог, как я понял, ещё не все места боевой славы посетил. Отправиться с вами и вернуться потом? Не лучший вариант.
- Почему? По-моему, лучше не придумаешь.
- Да? А если я вернусь не сюда.
- Это как? А куда ещё можно вернуться?
- Куда угодно. Я тут консультировался у специалистов. Помимо того, что машина перемещается во времени, она ещё и скачет по параллельным мирам. Оказывается, одновременно существует миллиарды, биллионы, триллионы миров, которые плодятся каждый час. Теория вероятности. Вот стоит у тебя выбор – пойти в кино в детьми или с товарищами пива попить. И, если эти сомнения попадают на определённое время, реальность раздваивается. В одной ты идёшь в кино, а в другой – пьёшь пиво. Была одна реальность – стало две. Дальше – берём пиво. Пьёшь ты пиво, и у тебя выбор – полирнуть водкой или идти домой. Хлоп – один упивается в сисю, а второй идёт смотреть футбол по телевизору. И так далее. Каждый час мир раздваивается. Я посчитал на арифмометре – за сутки появляется шестнадцать миллионов семьсот семьдесят семь тысяч с хвостиком параллельных миров. В целом, миры поначалу особо не отличаются, так, по мелочи. Но за год отклонения уже настолько ощутимые, что просто ужас. Мир меняется до неузнаваемости, только потому, что ты решил попить пивка. Ну, не только ты, конечно, а и миллиарды людей в тот час пытались что-то выбрать.
- Я понял! – Борис вскочил от волнения и стукнул себя кулаком по лбу. – Теперь всё ясно!
- И что ясно?
- Почему то время, в которое мы попали так отличается от того, откуда мы явились! Ведь прошёл всего год, а всё совсем не такое.
- Ничего ты не понял. Мне открыли ещё один секрет. Эта реальность называется Хронолендом. Здесь собраны самые бредовые варианты поворота истории. Это своего рода музей, зоопарк, мать его так! Кунскамера! Цирк уродцев! Шапито!
Павел выпил коньяк и замолчал, уставившись в какую-то только ему известную точку. Борис задумчиво чесал затылок. Белк, и тот оторвался от соломинки и ошарашено смотрел то на Павла, то на Бориса.
- Я не понял, - наконец пробормотал белк. – Я что, какой-то подопытный экземпляр? Инвентарный номер такой-то? Я не верю своим ушам!
- Скажи спасибо, что ты не чучело, – улыбнулся Павел, - а ведь в каком-то из миров ты и есть чучело, а в каком-то - воротник.
- А как же мы вернёмся? Мы же можем попасть куда угодно?
- Это уже не мои проблемы. Моя задача – выпихнуть вас отсюда и вернуть машину Иегове.
- А если мы вернёмся на год назад, но здесь же?
- Тогда мне придётся вас пристрелить.
- Совсем весело.
Если бы они не летели на самолёте, а например, ехали в поезде или автомобиле, Борис бы точно выпрыгнул и бежал бы, пока его не поймали или пока он не ушёл бы от погони. Прыгать с самолёта ему как-то не хотелось. Но и играть в подобные игры тоже как-то не светило. Он оценивающе посмотрел на Павла. С правой в висок, левой в кадык . И свернуть шею к чёртовой матери. Потом забрать оружие из кобуры и захватить самолёт. А там видно будет, что-нибудь придумаем. Вернёмся на год назад – если не понравится, будем путешествовать, пока не найдём подходящий мирок.
- Даже не думай, - прервал его размышления Павел. – Сядь на диван, пока я тебя не покалечил. Будем надеяться, что всё пройдёт нормально. Вернётесь вы к своим жёнушкам под бочок.
От мысли о том, чтобы вернуться к жене, Борис готов был выпрыгнуть уже из самолёта. Глотнув воздух свободы, попав в такой мир, где каждый шаг можно назвать приключением, возвращаться к ужасно приготовленному ужину, недовольному ворчанию, к упрёкам и насмешкам ему совсем не хотелось. Здесь он нашёл те ощущения, о которых так мечтал в детстве. Романтика, независимость, немного опасностей, немного авантюризма, возможно даже встреча с прекрасной принцессой, которую нужно освободить из плена злых сил. Пока он ещё гость, но, серьёзно обосновавшись здесь, он бы нашёл себе применение. Домой не хотелось. Дом казался ему таким экстримом, который вынести уже будет невозможно.
В салон зашёл пилот, осмотрел присутствующих.
- А где остальные? – спросил он.
- В машине сидят. Целуются, – ответил Павел.
- Давайте, и вы туда. Подлетаем. Через восемь минут будем над целью. Парашют уже готов. Грузитесь в машину.
- Как прыгать? – Борис подбежал к иллюминатору. Внизу зелёной кашей лежал лес. Деревья казались игрушечными. – Я не буду прыгать.
- Как прыгать? – завопил белк и нырнул под диван.
Даже Павел побледнел, но ничего не сказав, направился к двери в грузовой отсек.
- Не нервничайте, – невозмутимо сказал пилот. – Здесь негде сажать самолёт. Парашют новый, надёжный. Спускаться будете в машине, всё готово к спуску. Прошу.
- Я не смогу, - промямлил Борис, - я боюсь.
Павел посмотрел на Бориса так, что тот обречённо замолчал, вытащил за хвост белка, прижал его, дрожащего от страха, к груди, и пошёл за Павлом.
- Почему я не родился долбанным голубем? – причитал белк. – Прощайте, товарищи, считайте меня коммунистом. Напишите маме! – крикнул он пилоту.
В «Газель» забрались даже не постучавшись, благ, что Максим с Литой уже нацеловались, и теперь просто болтали о всяких пустяках. Им ничего не сказали. Павел сел за руль и вцепился в него мёртвой хваткой, будто это могло чем-то помочь.
- Держитесь покрепче, - сказал им пилот и ободряюще показал большой палец. – Всё будет в лучшем виде. Не сцыте.
Задница самолёта раскрылась, впустив внутрь свет и холодную пустоту. Машина скользнула в зияющую бездну. Секунда невесомости оторвала всех от кресел, затем над головой хлопнуло и всех швырнуло вниз, прижав к сиденьям. Все дружно заорали. Белка стошнило прям на рубашку Бориса. Но тот даже не заметил и продолжал кричать.
Но ничего не случилось. Машина парила в воздухе и лишь слегка раскачивалась, повиснув на стропах. Постепенно все замолкли и бросились смотреть в окна. Земля приближалась медленно, но уверенно. Паника прошла, осталось пережить приземление. Правда, приземляться было некуда. Внизу ни одной полянки. Кроны деревьев сомкнулись сплошным монолитом.

Пригород Берлина выглядел по-прежнему спокойно. В полях работали фантомы, на лугах паслись коровы, плантации конопли весело зеленели, бюргеры пили пиво в придорожных забегаловках. Всё было как всегда. Мэнсон снова почувствовал себя в своей стихии, даже не стал сбивать старушку, замешкавшуюся на переходе.
Рииль спала на заднем сидении, монотонно похрапывая. Они угнали новенькую «Тойоту» с дорогой акустикой. По радио альпийские пастухи булькали бодренькие йодли.
Но когда въехали в город, Мэнсон насторожился. Что-то было не так. Улицы пугали пустотой. Магазины и бары закрыты на замок. В одной лавочке было выбито окно. Проехав ещё квартал, Чарли увидел перевёрнутую на крышу машину, потом – сгоревший дом, от которого ещё курился чёрный дымок, и потянуло гарью. Затем он увидел группу подростков с битами и мотнировками, громящих магазин бытовой техники. Двое вытаскивали через выбитую витрину телевизор. Тяжёлые взгляды проводили проехавший мимо дорогой автомобиль.
Людей практически не было. Попадались небольшие группки с чемоданами, баулами и узлами, направляющиеся от центра города к окраине.
Стены домов пестрели написанными на них матюгами. Несмотря на лето, кучка людей, похожих на бомжей, грелась возле бочки, из которой вырывались огонь и ядовито чёрный дым.
Над крышами домов показался купол Рейхстага. Выскочив из-за поворота, Мэнсон чуть не врезался в толпу. Вся площадь была забита людьми. Казалось, вся Германия собралась здесь. Мэнсон ударил по тормозам, остановившись метрах в пятидесяти от людей, выключил музыку. В салон сразу ворвались звуки митинга. Крики, гул, затем стали скандировать что-то про усы.
В толпе Чарли увидел фантомов с транспарантами.
Нескольких секунд хватило Чарли, чтобы оценить ситуацию. На массовое гуляние данное мероприятие совсем не похоже. Дело пахнет переворотом. Сменой власти. Сейчас нужно быть на гребне волны. Прямо сейчас, иначе потом будет поздно. Судорожно обдумывая план действий, Мэнсон не заметил, как к машине подошли трое молодчиков с оранжевыми повязками на рукавах.
Один постучал в окно. Мэнсон вздрогнул и повернул голову, чтобы посмотреть, кто это осмелился его беспокоить. И тут же мелькнула ржавая труба, стекло вмялось внутрь, украсившись паутиной осколков. Дверь автомобиля распахнулась, и сильная волосатая рука схватила Мэнсона за воротник и рывком вытащила его наружу. Чарли упал и сразу же получил пинок сапогом в живот. Краем глаза он заметил, что с другой стороны вытаскивают ещё толком не проснувшуюся амазонку.
Рииль профессиональными хуками положила шестерых, пока её не отключили ударом биты по голове.
Пленников поволокли через расступающуюся толпу.
Мэнсон чувствовал в себе столько силы, что мог бы, наверное, вырезать половину толпы, прежде, чем его убьют. Слово «убьют» его совсем не устраивало, поэтому он подчинился и позволил так бесцеремонно с собой обращаться.
Их затащили на импровизированную трибуну, наспех сколоченную из досок и увенчанную тремя виселицами. Толпа завыла от восторга, увидев Мэнсона. Его знали, ненавидели и боялись практически все. И теперь видеть его на фоне петли – об этом можно было только мечтать. Иногда мечты сбываются. Кто-то бросил камень, но промахнулся и попал в молодчика, державшего за руки Мэнсона. Рииль так и не пришла в сознание, и её просто бросили на помост.
Откуда-то появился тип в эсэсовской форме, подошёл к микрофону и крикнул:
- Третий Рейх!
- Рейх! – дружно ответила толпа.
- Великая победа!
- Победа!
- Великая нация!
- Нация! – разнеслось над площадью.
- Соотечественники! Вот они! – оратор посмотрел на Мэнсона. – Предатели, изменники и дезертиры. В то время, когда Великая Германия снова поднимает голову и жаждет новых побед, эти трусы осмеливаются приезжать сюда на японских автомобилях. Казнить!
- Казнить! Казнить! Казнить!
Мэнсон смотрел с высоты на оголтелую ораву, колышущуюся, словно морской прибой. Он видел их не только с высоты трибуны, а, казалось, парит над площадью. Люди были мелкими, ничтожными букашками, собравшимися здесь непонятно зачем. Они просто шумели, подняв хилые ручонки. Они сами не понимали, что происходит. Им казалось, что только потому, что их много, всё в их руках и они могут вершить судьбы государства. И судьбу самого Мэнсона. Это даже развеселило Чарли, да так, что пришлось сдерживать смех. Тупое стадо. Даже миллион овец никогда не свергнет пастуха, а если даже это случится, то вся отара будет обречена. Только пастух может свергнуть пастуха. Кто-то собрал здесь этих дебилов, кто-то дал флаги, транспаранты, кормит их бесплатными пирожками и обещает светлое будущее. А они даже не подозревают, что стадо так и останется стадом, только другой чабан будет стричь с них шерсть и делать из них люля-кебаб. Кто-то другой. Зачем нам кто-то другой? Я уже здесь. Я готов стричь. Я готов водить ножом по глоткам, пока не устанет рука.
Эсэсовец что-то кричал. Толпа эхом повторяла за ним. Мэнсон не слушал, десятки убитых им маньяков просились на свободу, они тоже жаждали пройтись по морю мяса и превратить его в море крови. Державшие Мэнсона за руки, бритоголовые парни потащили его к виселице. Тяжёлая верёвка упала на плечи. Петлю затянули потуже. Рядом положили Рииль, плеснули ведро воды. Девушка открыла глаза, закашлялась, попыталась встать, но ноги не держали. Голова жутко болела. Рииль никак не могла вспомнить, где она, и что происходит. Её подняли, поставили на подкашивающиеся ноги и тоже накинули петлю. Шум на площади утих. Слышно было, как на прилегающих к площади улицах бьют витрины и где-то далеко тоскливо воет автомобильная сигнализация.
Все затаили дыхание в ожидании момента истины. Сейчас люки распахнутся и два тела забьются в агонии. И все зрители вздохнут облегчённо, что это не они, что они всего лишь зёрнышки в каше, неотличимые от остальных, что прожили день, и слава богу. Завтра тоже сольются с однородной массой. И никому в ум не придёт казнить их, таких безликих и серых. Разве что, по ошибке или случайности. И даже не подозревают, что в такие смутные времена ошибки и случайности – это и есть норма.
Палач протянул руку к рычагу.

Чёрно-жёлто-полосатый автобус с треском приземлился на крону огромного дерева. Сломав верхние ветки, провалился глубже и застрял намертво. Парашют, освободившись от груза, устало хлопнул от порыва ветра и распластался сверху, полностью накрыв машину.
В салоне пару минут было тихо. Потом раздался голос Павла:
- Блин, я руль оторвал.
- Зачем? – спросил Борис.
- Не знаю, так крепко держался, что оторвал.
- А почему так темно? – перепугано сказала Лита.
- Наверное, потому, что в аду сейчас ночь. Мы же умерли? – предположил белк.
- Я не умер, – ответил Максим. – Любимая, ты цела?
- Вроде бы, да. А ты?
- Наверное. Все в порядке?
- Я не в порядке. Я укакался. – сказал белк.
- Ну и что? Ты же без штанов.
- Я без штанов, а Боря в штанах. А я у него на руках. Боря, прости.
- Что с рулём делать? Меня Бог убьёт, - разволновался Павел.
- Не бойтесь, я починю. Для такой машины руль – чистая бутафория. Кто-то знает, где мы? – Борис подобрался в двери, раскрыл её и увидел ткань парашюта. – Всё ясно. У кого-то нож есть? Мы на дереве застряли. Внизу ветки и листья. Высоко-не высоко - не понятно. Нужно парашют разрезать.
Павел достал финку, открыл окно и, высунув руку наружу, полоснул по ткани. Затем пошёл по салону, повторяя это же в каждом окне. Через несколько минут обзор серьёзно увеличился. Свет хлынул внутрь, Павел попрыгал, и стало понятно, что машина застряла капитально.
- Белк, давай, на разведку. Это же твоя стихия – ветки, дупла.
- У меня до сих пор ручки с ножками трусятся.
- Давай, не филонь. Посмотри, какая высота, и можно ли спуститься.
Белк выскочил в окно и скрылся в листьях, сочных, ядовито-зелёных и пахнущих свежестью. Тут же в окно заглянула пёстрая птица, сделала удивлённые глаза и тоже исчезла.
- Ну, мы то слезем, - сказал Павел, - а вот как машину снять? Смотрите, ребята, отправлю вас назад на этой высоте, а уж там сами думайте, как приземляться. Не факт, что там, куда попадёте, есть это дерево. Бог меня точно укокошит. Руль оторвал, авто на баобаб забросил. Ох-ох-ох.
- Да, ладно, что-нибудь придумаем. – попытался успокоить его Борис.
- Ну, давай, думай. Только думай хорошо, правильно думай.
- Может, Тесле позвонить? Он точно придумает, – предложил Максим.
- Ага, пришлёт сюда своих инопланетян, пусть на этой машине круги нарисуют.
Белк вернулся быстро. Запрыгнул в окно, забрался на спинку сидения и гордо сказал:
- Разведку провёл. Слезть с дерева можно. Только прыгать придётся метров с пяти. Ниже веток нет.
- Чепуха, стропы привяжем и спустимся. Что там внизу?
- Сарай какой-то стоит, зарос весь бурьяном. Я заходить не стал, стрёмно. Ну, и лес без конца и края. Неужели я выжил? Выпить ни у кого нет? Стресс снять просто необходимо.
- В самолёте всё осталось. – вздохнул Борис. – Ну, что, давайте спускаться?
Слезли с дерева без особых проблем. Посмотрели вверх, машины снизу совсем не было видно.
- Никто не увидит – никто не угонит.
- Её и так никто не угонит, разве что, Карлсон какой-нибудь. – Максим обнял за плечи Литу и поцеловал в лоб. – Слава богу, что всё обошлось. Я не за себя волновался, а за тебя.
- Милый, - Лита ответила ему поцелуем.
- Хватит ворковать, голубки. Белк, где ты сарай видел?
- Да вот же.
Все повернули головы и увидели. Над зарослями кустарника и высокого бурьяна выглядывала крыша.
- Да это же мой гараж! – радостно закричал Борис.
Подобраться к воротам оказалось проблематично. Растительность стояла сплошной стеной. Пришлось резать ветки, вырывать с корнем растения с толстым, но мягким стволом, вымахавшие выше человеческого роста.
- Ничего себе заросло. Сколько нас тут не было? Недели две? – удивился Борис.
- Это же Лес, - сказал белк. – Он заполняет всё, свято место пусто не бывает – его кредо. И всё, что попадает в Лес, должно влиться в него. Любой чужак, задержавшийся здесь, становится его частью. Здесь даже нет выбора, хочешь – не хочешь. Даже не заметишь, как ты уже лесной житель.
- Точно, я помню, - подтвердил Боря, - я как только попал сюда, сразу захотел остаться навсегда. Лес меня заворожил, обоял, заманил.
- Вовремя мы отсюда свалили, - сказал Максим, а то превратился бы ты сейчас в какой-нибудь ходячий подсолнух.
- Запросто, - кивнул белк. – Бывали случаи. Один мужик заблудился в лесу. Искали его неделю. Не нашли, и бросили, подумали, что трындец товарищу. А он через месяц сам домой пришёл. Только не мужиком уже, а дикой яблонькой. От мужика остались только ноги и лицо, да и то задеревеневшее. Жена, когда увидела его, три месяца в дурдоме лежала, а потом, когда поправилась, разрешила мужику под домом жить. Удобно, он сам себя поливает, каждый год литров по пятьдесят варенья из дички. Потом жена договорилась, чтоб ему пластическую операцию сделали. Врачи думали- думали, чем помочь мужику, хотели уже из ствола Пиноккио вырезать, ничего толком не придумали, а анестезию уже сделали. А тут конец дня. Ну, они спирта приняли на грудь, и по домам пошли, а мужика это деревянного на столе оставили. А ночью сторож зашёл, смотрит, в операционной бревно лежит – не порядок. Ну, он его бензопилой на пятаки попилил, и к себе на дачу отвёз печку топить. А врачи утром пришли – никого нет, ну, и слава богу. А жена потом вышла замуж за начальника продбазы и тоже рада. А мужика – половину в печке сожгли, а из второй половины сторож три табуретки сделал. Так эти табуретки потом дверь выбили и в Лес убежали. Я сам не видел, но говорят, на путников нападают и все деньги забирают. Вот такая история с Лесом.
Когда белк умолк, все ещё какое-то время молча переваривали рассказ белка.
- Это что, правда?
- Нет, конечно, это я только что придумал. Ну, пошли в сарай.
Кое-как пробравшись сквозь чащу, вышли к открытым воротам. Снаружи гараж оказался поросшим разноцветным мхом, по стенам ползли лианы и виноградные лозы. Осторожно зашли внутрь, остановившись на пороге, и тут, раздался странный металлический звук, и в полумраке они увидели, как множество мелких зверьков разбегаются в разные стороны, забиваются в углы и щели. Что-то больно ударило Павла по ноге. Он вскрикнул и рефлекторно отдёрнул ногу, увидел что-то на полу, и резко наступил.
Под ногой забилось, затрепыхалось, жалобно запищало. Павел наклонился, схватил добычу и поднёс к глазам. То, что он увидел, настолько ошарашило его, что он даже потерял дар речи. Это оказался гаечный ключ. Обычный ключ тридцать на тридцать два, только покрытый чешуёй и с небольшими лапками. Павел с испугу швырнул тварь обратно в гараж, та вскочила на ножки и скрылась под полками.
- Что здесь происходит? – спросил он непонятно у кого.
- Я же вам только что рассказывал, - проворчал белк. – А ещё была история, как охотник попал в Лес, и у него вдруг…
- Слушай, заткнись, а? – Борис прошёл по гаражу. Полки были пустые. Ни одной гаечки, ни одной отвёртки, ни единой запчасти. Весь инструмент сбежал.

Имён у фантомов не было. Никому даже в голову не приходило давать имена этим тупым бездушным тварям, плодам извращённейших и наглых экспериментов, проводимых безумными учёными в страшных катакомбах. Фантомы просто существовали, с их присутствием смирились, потому, что та малая толика, вносимая каждым из них в экономику страны, умноженная на количество особей, давала неплохие результаты. Каждый день тысячи зомбироботов выходили на работу – мели улицы, очищали выгребные ямы, работали на полях. И всё это за бутылку «Коки Коки», гамбургер и возможность потанцевать перед огромным экраном, висящим над главной площадью резервации и целый день транслирующим музыкальный канал с самой отвратной попсой.
Но внешняя стабильность и однообразность этих недолюдей оказалась обманчивой. В недрах этой безликой массы зарождалась сила, пока казавшаяся смешной и нелепой, но довольно перспективной. Нашлись доброхоты – гуманитарии, подбросившие в лагерь несколько книг. И фантомы научились читать. Не все, конечно. Единицы, которым эти книги достались.
Книги были довольно специфические. «Лунный календарь огородника», «Готовим из того, что под рукой», «Целина», «Дистрекционные решения дифференциальных уравнений», «Неопубликованные ранее письма Осипа Мандельштама Зинаиде Кальценбоген» и ещё десяток подобных опусов, различных как по тематике, так и по практической ценности. Вполне возможно, что кто-то просто выбрасывал макулатуру, и вместо того, чтобы отнести на свалку махнул её за ограду гетто. Хотя не исключено, что этот акт мог быть запланированной и глубоко продуманной акцией. Ведь во все времена находились люди, пытающиеся спасти тех, кому это спасение сто лет не нужно. То боролись за то, чтобы индейцев, папуасов и чукчей приобщить к цивилизации, то, после того, как все эти народы спились и превратились в бомжей, стали бороться за то, чтобы выделить им земли и пусть они живут, как раньше. Вывезли всех в прерии, джунгли и тундры, но те уже не видели будущего без огненной воды и рвались на свалки мегаполисов.
Другие решили запретить аборты. Запретили - тысячи девиц умерли от всякой заразы после операций, проведённых в заплесневевших подвалах. Потом решили спасать алкоголиков, потом наркоманов, потом стали бороться за права эмигрантов, против расизма и милитаризма, против коррупции и обязательных прививок. Пытались поставить на путь истинный проституток. Миллионы дамочек остались без работы, а миллионы мужчин застрадали комплексами и маразмами, выплёскивая их на подчинённых, жён и пассажиров общественного транспорта.
И всё равно, всегда находились противники. Им уже неважно, против чего, главное - против.
И никто до сих пор не понял, что то, что жило веками, никакими запретами не запретишь. А то, что пробивает себе дорогу вперёд, никакими препонами не остановишь. Есть законы, против которых общество бессильно. Это законы пустых ниш. Пустые ниши всегда заполняются. И сколько «зелёные» не будут биться против вырубки лесов, сколько не будет шума вокруг генномодифицированного дерьма и пищевых добавок, сколько не будут предупреждать, что пестициды – яд, а религия – опиум для народа, толку всё равно не будет.
Миллионы страждущих будут молиться, ибо без таких костылей, как церковь, выжить им будет очень сложно. И все будут жрать химию, ибо, если бы не было этих всех гербицидов и помидоров-мутантов, мы бы все уже давно пухли бы от голода, а так, мы просто мутируем и будем получать всё необходимое из пластмассы, сои и туалетной бумаги. И будут ходить к шлюхам, жрать водку и ненавидеть людей с другим цветом кожи, только потому, что, если это есть, то это должно быть. И никуда от этого не денешься. Не мы устанавливаем правила игры и не нам их менять. Просто оставьте всех в покое, а они сами решат, как стать счастливыми. И нечего вносить смуту в людские, и так недалёкие головы, а тем более, тревожить этих несчастных созданий – фантомов.
Но, что сделано – то сделано. Десятка два прозревших образовали ячейку, вместо того, чтобы предаваться танцам, перечитывали книги, обсуждали, отделяли только им понятные зёрна из плевел и мечтали о светлом будущем. Называть себя они решили непонятным словом «огродники» и собирались в бараке при свете лучины. Кто-то додумался взять себе имена. Один из них притащил плеер с единственной кассетой, на которой был записан концерт «Лед Зеппелина». Эта музыка настолько отличалась от той, что звучала на площади и открывала совершенно невообразимые грани жизни, которая кипела за границей резервации. «Лестницу в небо» выучили наизусть и сделали своим гимном.
Со временем определились лидеры – наиболее способные, быстрее усваивающие информацию и способные вдолбить её остальным.
Одной из авангарда была девушка, выбравшая себе имя Мурка. Это слово приснилось ей, выплыло из закоулков сознания. Она первая поняла, что означают крючки на бумаге, первая сложила из них слово и первая же прочла книгу.

Но казнь пришлось отложить. Мэнсон крикнул:
- Я имею право на последнее слово! Никто не может лишить меня этого права.
Народ невнятно загудел.
- Пусть скажет! – раздалось из толпы.
- Имеет право! – поддержали кричащего.
Верёвку сняли и подтолкнули Чарли к микрофону. Мэнсон выдержал паузу, чтобы все утихли в ожидании. Он смотрел на холёные сытые лица и не мог понять, чего же хотят эти люди. На что делать акцент? На каких струнках сыграть?
- Давай уже, говори или иди, вешайся! – крикнул кто-то.
- Товарищи фашисты! – начал Мэнсон, - Наконец-то свершилось то, что назревало в нашем обществе многие годы. Чирей прорвал. Сколько лет мы томились в ожидании, лелеяли надежду на грядущие перемены! Сколько пива выпили в ожидании настоящего дела! Сколько штанов протёрли в креслах-качалках. Кровь загустела в венах, шеи заплыли жиром, а мышцы превратились в холодец. Указательный палец забыл холодок от курка, глаз потерял меткость. Нас поставили в стойло и кормили всяким ненужным хламом – стиральными машинками, большими телевизорами, красивой мебелью и модной одеждой. А вспомните, как мы были счастливы в грязных окопах, одетые в военную форму и со «шмайсером» за плечом. Потому, что мы видели цель. Каждый день новую цель – посёлок, высоту, мост или город. Потому, что мы знали, чего хотим! А сейчас мы не знаем, чего хотим. Вы знаете, чего хотите?
- Нет! – рявкнула толпа. Если состоялся диалог, это уже половина успеха. Мэнсон продолжил:
- Из третьего Рейха, победившего весь мир, из Великой Немецкой Империи пытаются сделать ягодный кисель. Зачем? Кому это нужно? Евреям? Пигмеям? Индусам? Белорусам? Не важно. Важно то, что желатин уже бродит по нашим жилам, и когда мы потеряем бдительность, нас порвут, растопчут, сомнут, как туалетную бумагу и спустят в унитаз. Есть среди вас ветераны?
Лес рук гордо поднялся над площадью.
- Посмотрите, сколько среди нас бравых бойцов, патриотов и отважных вояк. Эти люди смотрели смерти в лицо, сжимали горло врага в рукопашной схватке, слушали свист пуль и они выжили, потому, что они лучшие. Слава героям!
- Слава! – дружно поддержала толпа!
- И теперь их хотят превратить в заплывших жиром евнухов. Зачем? Кому это нужно.
Эсесовец, говоривший перед Мэнсоном, попытался что-то сказать, но Чарли оттолкнул его.
- Вот! Вот они, предатели и пособники. Такие, как он, мечтают о гибели Рейха! И вводят в заблуждение народ, уводят его в обманчивые сытые грёзы, чтобы потом одним махом сломать хребет.
Эсецовец от удивления поднял брови. Ему тут же закрутили руки, надавали тумаков и потащили к виселице.
Мэнсон постучал по микрофону, чтобы успокоить праведный гнев народа. Эсецовец что-то кричал, фуражка упала и сиротливо осталась лежать на помосте. Повесили его быстро и без лишних слов. Ноги ещё дрожали в агонии, а Мэнсон продолжал речь.
- Из-за таких как он и тех, кому он служит, мне пришлось скрываться. Я был в изгнании. Жил в шалаше в Шушенском. Каждый день мне приходилось ловить рыбу, охотиться на рябчиков, собирать грибы. А по вечерам пить самогон с вонючими мужиками.
Некоторые сочувственно закачали головой.
- Целых полгода я прятался от цепких лап этих подонков!
- Да тебя всего неделю не было! – выкрикнул толстый мужчина с усиками.
- Провокатор! – ткнул в его сторону Чарли.
Толстяка даже нес тали тащить к виселице – затоптали там же, где стоял.
Мэнсон почувствовал, что имеет полную власть над этими свиньями. И может делать, что угодно. И будет делать, что захочет. Свергнет фюрера и станет править миром. И будет резать этих свиней дюжину в день, и лучшие повара будут готовить деликатесы из их потрохов.
- Я ничего не буду вам обещать. Я ничего не буду вам давать. Я просто сделаю так, чтобы вы могли взять себе сами всё, чего пожелает душа. Сегодня же я объявляю войну! Священную, благородную. Вы утонете в трофеях. Да освободите же эту девушку! – крикнул он молодчикам, стоящим возле Рииль. Те сняли петлю и подвели девушку к Мэнсону.
- Вот! Посмотрите! Я знаю, где такого добра полным-полно. Я знаю, что вам нужно! Пиво и сиськи! Что вам нужно?
- Пиво и сиськи! – взвыла площадь, даже женщины, которым чужие сиськи даром не нужны.
- Не слышу!!!
- Пиво и сиськи! Пиво и сиськи!
Мэнсон поддел крюком футболку Рииль и разорвал, обнажив девушке грудь.
Толпа взорвалась воплем восторга. Рииль, ещё толком не пришедшая в себя, стояла, не понимая, что происходит.
- Это вам не ваши плоскодонские носатые фрау. Это порода! Это молодость, здоровье, красота и…
- … и сиськи! – подхватили внизу.
- А сейчас расходитесь все по домам, доставайте с чердаков оружие, сушите сухари, пришивайте погоны и петлицы. Ведь завтра в поход. Труба зовёт!
Люди на площади радостно кричали, обнимались, хлопая друг друга по плечам Кто-то заиграл на губной гармошке марш, его подхватили и песня взвилась над городом многократно отражаясь звонким эхом. Некоторые начали танцевать.
Мэнсон с тоской смотрел на этот беспредел. Дебилы. Дегенераты. Человек, захваченный толпой становится полоумным идиотом. Чарли ненавидел их. Наверное, каждый правитель ненавидит свой народ. Каждый царь, президент, хан, генеральный секретарь презирает и ненавидит своих подопечных. Насколько спокойнее и легче было бы, если бы их не было вовсе. Но тогда правитель перестаёт быть правителем. Вот такой парадокс власти.
Мэнсон занервничал, от гама разболелась голова, от мелькания лиц, плеч и рук помутилось в глазах. Он еле сдержался, чтобы не спрыгнуть вниз, и прямо сейчас начать кровавую резню. Но это было неразумно и не логично, поэтому он просто завопил в микрофон:
- Я сказал, пошли все вон!!!
Народ притих, с уважением посмотрел на нового фюрера, и через десять минут площадь полностью опустела. Остались только Мэнсон и амазонка стоять на трибуне. Теперь осталось немного – разобраться с Адольфом и его командой. И потом – абсолютная власть. Аминь.

В гараже было сыро и темно. Из-под бетонного пола настойчиво пробивалась растительность. Полки пустили корни, на потолке выросли пятнистые цветы, воняющие гнилью и болотом.
В углах шуршали перепуганные гайки.
- Я туда не пойду, – сказал Максим. – Не хватало ещё погибнуть загрызенным одичавшей канистрой или задушенным диким удлинителем. Да там и делать нечего. Вонь и сырость. Боря, выходи оттуда.
Борис вышел наружу. Действительно, сам лес казался безопаснее, чем это убежище техномутантов.
Зато Лита чувствовала себя прекрасно. Ведь она выросла в лесу. Правда, не в таком чудном. Но и сюда попадали, увлечённые погоней за дичью. В глубь пытались не заходить, но и ничего страшного ни с кем из амазонок здесь вовек не приключалось. Может, потому, что они тоже были лесными жителями.
Белк окончательно пришёл в себя, распушил хвост и уже грыз какой-то фиолетовый плод.
- Поесть бы, - вздохнул Борис. – Животное, ты что жуёшь?
- Ничего особенного, какая-то гадость. До ужаса сладкое и пахнет мухами. Но вполне съедобное. Для белок. А вот людям такое есть нельзя, может парализовать ноги. Наверное.
- Так наверное, или нельзя?
- Откуда я знаю. Я же не ботаник. Попробуй, если жить надоело.
- Нет, спасибо. Но поесть бы не помешало.
Павел достал пистолет и пошёл в гараж. Все вздрогнули от раздавшихся выстрелов, спугнувших стаю червероногих птиц.
- Застрелился, - сказал Максим.
- Ага, выпустил в себя всю обойму.
Из гаража донесся звук шагов, сопение и мат.
- Промахнулся. – резюмировал Макс.
Снова прозвучали выстрелы.
- Контрольная обойма. Надеюсь, на этот раз попал.
Снова шум возни и ругань.
- Что он там делает? – удивился Максим.
- Понятия не имею. Белк, ты уже пожрал? Пойди, посмотри, что там происходит.
Белк показал кукиш и забрался на дерево.
- Ребята, вы, наверное, не поняли – я уже дома. И нахожусь здесь по одной причине – утолить свой интерес, чем закончится ваша одиссея. Так что, не нужно мне приказывать. Тебе нужно, ты и иди.
- Нужно было тебя сторожу тому продать. На стадионе. Мы с тобой, как с другом. Водку наливали, за ушком чесали, пока ты мне на рубашку гадил. А ты вот так по-хамски.
- Ничего не так, просто я боюсь гаражей, людей с пистолетом и темноты.
И тут вышел Павел. В охапке он нёс несколько разнокалиберных зверьков. Бросив добычу на землю, сказал Лите:
- Давай, лесной житель, придумай что-нибудь на ужин. Люблю экзотическую кухню. Чего я только не пробовал – и кузнечиков, и пауков, и саламандр. Попугаев ел, суп из хвостов тушканчиков, фаршированных ёжиков, холодец из кожаных ремней. А вот отвёрток и плоскогубцев ещё не пробовал.
- Они же железные, - сказал Борис и присел на корточки, чтобы разглядеть дичь. – Так, что тут у нас? Тушка электродрели, отвёртка, кусачки, плоскогубцы. Ёлы-палы, плоскогубцы! А я их обыскался. Думал уже, что спёр кто-то. Керосиновая лампа, нож для бумаги. Гайки. Крупные какие.
Боря ткнул пальцем в окровавленную бездыханную дрель. Она была покрыта лёгким пушком и совсем не твёрдая. Металл и пластмасса превратились в плоть. Чудеса, да и только.
- Мне эту дрель тесть подарил. Она мне как родная. Я её есть не буду. Может, гайки пожую ещё, как максимум. Костёр нужно развести, что ли.
Стараясь не отходить далеко от гаража, насобирали сухих веток и разожгли огонь. Лито ловко свежевала инструмент, нарвала каких-то травок, Павел дал заветную походную порцию соли, которую он носил специально для подобных экстренных случаев.
Через час обед был готов. Порции разложили на большие листья, выросшие под стенкой гаража.
- Ну, что, приятного аппетита, - пожелал Павел, и первым попробовал кусок отвёртки. Пожевал, закатив глаза, пытаясь распробовать вкус. – Вроде съедобно, только машинным маслом немного отдаёт. А так, вполне ничего. На кролика похоже.
Съели всё за считанные минуты. Действительно, оказалось питательно и вкусно, а зелень, которой приправила Лита, перебивала привкус солидола и керосина.
- Я не могу поверить, что такое возможно. Как я наелся, - похлопал себя по животу Борис. – Теперь бы шурупов покурить и поспать часок-другой.
Павел достал из рюкзака помятый портсигар с энзэшными папиросами «Казбек», протянул каждому. Лита, хоть никогда и не пробовала курить, взяла одну и спрятала где- то в причёске. Табачный дымок завис над компанией, разогнав насекомых, висящих над головами. Комары стали чихать и ретировались, поднявшись повыше и рассевшись на ветке.
- Хорошо, - потянулся Павел, - надеюсь, не обосрёмся после этих железяк. Простите, мадам, вырвалось. – обратился он к Лите. - Мы сами деревенские, и язык у нас говорит сам, что хочет. Учили меня, учили этикету, так и не научили. Целые курсы прошёл, пять книжек прочитал с картинками. В какой руке вилку, в какой нож держать. Чем омаров есть, а чем кофе колотить. Когда даму вперёд пропускать, а когда самому первому заходить, хотя на дам всегда приятней сзади смотреть. Перспективнее как-то. Так вот, выучил всё на зубок, экзамен сдал на пять. Так нет же, всё равно казус вышел. Ни в одной книжке не написано, что за столом пердеть нельзя. Я потом специально всё проштудировал. Нет нигде. Ну, я на светском рауте у княгини, забыл как её фамилия, такую трель выдал! Думал, посмеются. У нас в гарнизоне, когда я ещё в Красной Армии служил, даже офицеры таким шуткам смеялись. А меня зафукали, локтями запинали, а какой-то поручик даже на дуэль вызвал, царство ему небесное. Так что, я теперь книжкам не доверяю, даже специально читать пытался разучиться, но всё равно половину букв забыть не могу.
- Надеюсь, сейчас пердеть не будете? – поинтересовалась Лита.
- Не факт. Ну, что, друзья товарищи, раз пить нечего, давайте поработаем. Мозгами. Как машину снимать будем? – Павел вопросительно посмотрел на Бориса. - Ты обещал придумать.
- Я на полный желудок придумывать не могу.
- Так что, промывание сделать типа клизмы?
- Не нужно. – Боря подпёр подбородок ладонью и стал думать. – А давайте попробуем палками сбивать. Будем бросать, пока не свалится.
- Не халтурь, думай качественнее.
- Ладно. Может, можно где-то кран достать или вертолёт?
- Вперёд. Иди, доставай.
- Где? Я же не местный.
- Мы все здесь не местные. Вставай, топай за краном.
- Ладно, отложим этот вариант на крайний случай. А может, подождать, пока машина одичает, как мои отвёртки, и сама спустится. Жрать-то ей захочется, вот она и спустится, а мы под деревом капкан поставим.
- А если она не спустится, а улетит? Мы же не знаем, как именно, она одичает. Она может свить там гнездо, вылупить птенцов, и нас им скормить. Хотя, судя по расцветке, из неё должна получиться оса. Борис, я здесь, в этом жутком лесу долго оставаться не собираюсь. Давай, думай быстрее.
- Я без водки не могу думать. Что вы меня всё пугаете? – взвёлся Борис. – Не нужно меня пугать. Если бы вы мою жену видели, то поняли бы, что меня брать на испуг бесполезно.
- Эх, дронтровочки бы, - мечтательно протянул белк. – Мы бы сразу решение нашли.
- Дронтровочки? – спросил Павел. – Это что за хрень такая?
- Дронтровочки?! – крикнул Борис. – Я знаю, знаю, как снять машину!
- Точно! – хлопнул себя по лбу Максим. – Грмнпу!
- Так, - нахмурился Павел, - вы тут на непонятном мне языке не разговаривайте. Заговор?
Павел достал из кобуры пистолет.
- Даже не думайте. На месте положу всех.
- Слышишь, Паша, а не пошёл бы ты… - весело сказал Борис, подскочил на ноги. – Белк, давай со мной, ты же лес знаешь. Заодно и настоечки наберём.
Борис пошёл в чащу леса, раздвигая руками высокую траву. Белк прошуршал по низу, а догнав Борю, забрался ему на плечо.
- Куда это они? – поднял брови Павел.
- А не пошёл бы ты… - ответил ему Максим. – Достал уже – пристрелю, положу. Взрослый серьёзный мужчина, а выглядишь, как сопляк понтовитый. Ну, застрели меня. Избей меня. Утешь свои прыщавые комплексы. Или мы одна команда, или иди ты… ну, ты понял, куда.
У Павла от услышанного внутри всё закипело, но он не стал стрелять, не стал бить, а встал и ушёл в гараж. Максим был прав. Ребята ничего намеренно плохого не сделали, сюда попали случайно. Готовы сотрудничать. А он, и правда, с ними как-то несправедливо, грудь выпячивает, угрожает. Несправедливо. Несправедливо. Слово почему-то зацепилось и вытесняло все мысли. Оно звенело в мозгу и мешало думать. Справедливось, несправедливость. Казалось он стоит на пороге разгадки великой, сокровенной тайны. Всего один шаг оставался, чтобы понять нечто жизненно важное, от чего зависит его судьба. Один шаг, но Павла словно парализовало. Он сделал дыхательную гимнастику по фен-шую, мысли о справедливости развеялись, даже дышать стало легче.
Павел вышел из гаража, внимательно посмотрел на Максима, потом на Литу, и после относительно долгой паузы тихо сказал:
- Извините.
И зачем-то сделал реверанс.

Чарли стоял неподвижно, словно памятник, даже не моргая, и долго смотрел на опустевшую площадь, загаженную пустыми бутылками, пачками из-под чипсов и сухариков, окурками, памперсами и тампонами. Казалось, что он думает о чём-то важном, глобальном, масштабном. О судьбе отечества, о мировом кризисе, о грядущем апокалипсисе или, по крайней мере, об эпидемии свиного гриппа. Но на самом деле Мэнсон не думал совсем, а слушал голоса в своей голове. Гневные выкрики, жалобные бормотания, негодующее ворчание, нытьё. Это перекликались души убиты им маньяков, словно черви в мозгу шевелились тёмные сгустки зла. В этой какофонии сложно было разобрать, о чём они говорят – только отдельные слова, бессмысленные вне контекста.
Разболелась голова, в висках бешено застучала кровь. А они всё не умолкали.
- Заткнитесь все!!! – закричал Мэнсон.
Лита бросила удивлённый взгляд.
Маньяки резко утихли, потом недовольно пошептались и замолчали.
Мэнсон смачно плюнул под ноги, подошёл к висящему эсэсовцу.
- Опа, - от мощного удара кулаком труп стал раскачиваться. – То-то! Знай наших. Ну, что, лапочка, - Мэнсон повернулся к Рииль. – Вперёд, к новым свершениям. Хочешь быть первой леди?
Он спрыгнул вниз с трибуны и пошёл к Рейхстагу. Рииль осмотрела порванную футболку, сорвала её совсем, потом сняла китель с висельника, набросила на плечи и пошла за Чарли.
Она ненавидела этого урода, жестокого, странного. От него веяло смертью и страхом. Он прекрасно бы смотрелся в смирительной рубашке на фоне обитых стен. Таблетки, уколы, лоботомия, издевательства циничных санитаров. Звезда дурдома.
Она любила этого красавца. От него веяло силой и уверенностью. Он прекрасно бы смотрелся на троне, в главе президиума, в огромном кабинете, с его же портретом на стене, за дубовым полированным столом, подписывая приказы о геноциде, холокосте, голодоморе и переселении народов. Корона, скипетр, президентские апартаменты, раболепство халдеев. Звезда большой политики.
Она боялась его. Она восхищалась им. Она презирала его. Она хотела умереть от его руки. Она хотела убить его. Она шла за ним.
Холл Рейхстага был пуст, шаги многократным эхом отражались от стен.
Чарли и Рииль поднялись по широкой лестнице, устланной ковровой дорожкой, на второй этаж. Прошли по лабиринту коридоров, и вышли к апартаментам фюрера. Мэнсон открыл дверь, вошёл в прихожую.
- Аууу! – крикнул он, - Адик!
Никто не ответил. Мэнсон стал открывать все двери. В комнатах царил хаос. Такое остаётся, когда собирают наспех вещи, берут самое ценное и не планируют никогда возвращаться. Сотни гитлеровских нарядов разбросаны по полу – шёлк, рюшечки, бантики, розовое, голубое, бирюзовое, латекс и кожа, военная форма, пижамы и спортивные костюмы. У фюрера был богатый гардероб. Ящики комодов и столов открыты. На кухне вся посуда вывалена на пол.
Чарли вернулся к Рииль, ожидающей в коридоре.
- Птичка тю-тю. Упорхнула. Нет, не птичка. Крыса. Крыса сбежала с корабля. А где живут крысы? Правильно, в подвалах. – Мэнсон хищно улыбнулся. – Нам некуда спешить. Есть ещё одно дельце.
Чарли повёл носом, как пёс, учуявший жратву. Где-то здесь пресловутая коллекция маньяков. Нужно подпитаться, нужно добавить в свой музей несколько экземпляров. Он вернулся в кабинет Гитлера, снял трубку телефона, набрал номер. Ответили сразу.
- Барышня. Немедленно ко мне Теда Банди, Чикатило и, кто там у нас ещё спасён от смертной казни. Всех серийщиков сюда. Кто я такой? Тварь, ты что, не видишь, откуда я звоню? Чтобы через полчаса все были здесь. А через час собрать всю фашистскую элиту – Геббельсов, Борманов, Мюллеров, Канцельбрунеров и прочих Гиммлеров. Проверь по списку, чтобы никого не упустила. Что? Штирлиц сбежал? Куда сбежал? Поехал с пастором на лыжах кататься и не вернулся? Летом на лыжах? Ладно, вычеркни Штирлица, остальные чтобы все были. Отвечаешь головой. Решается судьба державы.
Повесив трубку, Мэнсон пошёл в спальню, упал на кровать и уснул.
Рииль пришла и легла рядом, свернувшись калачиком. Она смотрела на жилку на шее Мэнсона и представляла, как нож входит в плоть и освобождает фонтан чёрной, как нефть, крови. Это было так просто. Зарезать ещё одного самца, смерда, раба, ублюдка. Прямо сейчас прекратить безумие, в которое она втянулась, предав всё святое, что впитывалось с молоком матери. Предав Амазию и Великую Мать, предав Зору, вероломно убитую этим человеком. Родные когда-то слова не отозвались в сердце, они ничего не значили, совсем ничего, как воспоминание о полузабытом сне. Рииль задремала.

Барак освещался керосиновой лампой, бросающей мерцающие блики на лица собравшихся. За стеной ухали басы дискотеки. На полу лежал фантом, тяжело дыша, выгибаясь и корчась. Судороги пробегали по телу, изо рта пошла пена.
- Он умрёт, - сказала Мурка, - или станет одним из нас.
- Может, дадим ему глоток «Коки Коки», - сказал Жиган.
- Нет, – отрезала Мурка. – Никаких полумер. Или-или.
- Давайте хотя бы вынесем на улицу, может музыка придаст ему сил.
- Мы все прошли через это. Может, не в такой степени, но у каждого была ломка. Помните, как вас тянуло на танцы, как вас рвало от «Малой земли» и «Возрождения», как снилось по ночам БигДакМеню. Нельзя наполовину начать жить. Ты или живёшь, или нет. Или ты раб, или «огородник». Средины нет.
Все замолчали, уставившись на корчащегося фантома. Внезапно бедняга замер, обмяк, дрожь пробежала по телу. Глаза открылись, полные удивления и восторга. Фантом попытался встать, его подхватили и поставили на ноги.
- Приветствуем тебя, новоиспечённый «огородник», теперь ты с нами, ты больше не раб, - обняла его Мурка.
Каждый из присутствующих пожал руку адепту, сказав тёплые слова.
- Ему нужно дать имя, - сказал кто-то.
- Ментяра, – предложила Мурка, - я слышала это в песне. Не знаю, что оно означает, но звучит благородно.
- Мурка, у тебя просто талант давать имена.
- Не забывайте, я же два дня в неделю работаю в огороде у водителя маршрутки. У него постоянно играет радио «Шансон», он любит громкую музыку, выставляет колонки на окна. И мне всё слышно. Понятно, Уркаган?
- Да, Мурка, понятно. Мне нравятся имена, которыми ты нас награждаешь. Спасибо тебе. Ментяра, ну, как тебе новые ощущения? Чувствуешь что-нибудь особенное?
- Пока нет, очень хочется на дискотеку. И пить. «Коку Коку».
- Это пройдёт. Ты научишься сдерживать себя. Борись. Ты сможешь. Вот, возьми. Это книга. Учись читать. – Мурка протянула ему томик стихов какого-то узбекского поэта в переводе на удмурдский.
Ментяра боязливо взял книгу, долго не решаясь заглянуть внутрь. Наконец, открыл, посмотрел на страницу с непонятными символами.
- Что это? – спросил он.
- Это книга. Вот смотри, это буква «ж», а это вот «о», а следующая «п». И так далее. Всё получится. Давай попробуем прочитать. Я буду помогать.
Ментяра, сдвинув брови, стал водить пальцем по бумаге, что-то бормоча под нос.
- Вот видите, друзья, - радостно сказала Мурка. – Не всё так…
Она не успела договорить, как фантом выронил книгу. Зрачки уползли под веки, он захрипел, забился в конвульсиях и рухнул, как подкошенный. Через секунду раздался чавкающий хлопок и из ушей и носа упавшего брызнули кусочки мозга.
- Слабак, - сказала Мурка. – Нам таких и не надо было.
- Такое хорошее имя перевели, - Уркаган подхватил за ноги тело и поволок к выходу.
- Вывод - когда пытаешься убить в себе быдло, убедись, есть ли в тебе что-нибудь ещё, кроме быдла.
Жиган открыл тетрадку и аккуратно записал сказанные Муркой слова в анналы тайного общества «огородников».

Грмпну пошёл вовсе тяжкие. Вернувшись домой, сначала заскучал по приключениям, потом начал их искать. И решил изменить свою жизнь к лучшему. Первое, что он сделал – набил жене фингал под глазом. Глаз заплыл и на него косметики уходило раза в три больше, чем обычно. Жену он любил, и в глубине души раскаивался над содеянным, но виду не подавал. Ходил с суровым видом и, размахивая сердито хвостом, сломал половину мебели.
Совсем недавно супруга сгноила бы его даже за разбитую чашку, а сейчас только собирала за ним последствия разрушений. Иногда убегала в лес поплакать. Но рот не открывала и даже с подругами перестала общаться. Наверное, из-за того, что пришлось бы объяснять появление такой красоты на морде.
Наведя порядок в семье, Грмпну принялся наводить порядок в собственной душе. И для начала напился. В зюзю. Выяснил, что пьяный он начинает страдать склерозом, а по рассказам очевидцев, ещё и маразмом, причём довольно агрессивным. Коллеги его зауважали, но почему-то перестали с ним выпивать. Алкоголь пришлось отложить до лучших времён. Тогда он решил начать рисовать. Половину зарплаты потратил на кисти, краски, мольберт и холсты. Всё соответствующих размеров, естественно. Первая же картина стала последней. На огромном холсте он смог нарисовать только кривой цветок, овальное солнце, больше похожее на дыню и схематическую динозавриху в откровенной позе. Подписав своё творение матерным словом, порвал и съел, чтобы никто не видел.
В поэзии тоже успеха он не добился. Единственный опус, над которым он бился весь день звучал примерно так:
Ходит- бродит по лесу Грмпну,
Пьяный, словно антилопа гну.
Дальше закоротило и муза улетела навеки.
Всё это было не то. Ему хотелось лихачества, авантюр и риска. Он осознал, наконец, что выбрал не верный путь. К чёрту учёные степени и высокую пенсию. Его мечтой стало не дожить до пенсии, но провести жизнь так, чтобы при упоминании о нём понижали голос и склоняли голову. Вот так проживёшь унылую скучную жизнь, и никогда не узнаешь, что ты герой. Хотелось совершать подвиги, восстанавливать справедливость и помогать оскорблённым и униженным.
Но в жизни не было места подвигам. Дни были похожи один на другой, ничем особым не выделяясь.
Началась дипрессия, бессонная ночь, откуда-то выползла сука-совесть, и он хотел уже извиниться перед женой, даже понимая, что это будет величайшей ошибкой.
Грмпну откопал последнюю бутыль наливки и пошёл за советом к своему закадычному другу Прстру. Тот иногда мог дать дельный совет.
- Жизнь – бутерброд, - подняв в небо указательный палец на лапе, молвил Прстру, - любая жизнь – половая, общественная, биологическая. Отношения между особями – гамбургер. Равноправие – миф. Всегда, заметь – всегда, кто-то сверху, а кто-то снизу. Позиция «на боку» не стабильна и возможна только вначале отношений. Затем кто-то начинает потихоньку забираться наверх, и если ему это позволить, не заметишь, как ты уже внизу и тебя уже по полной оприходуют. Вот так. Ты с женой дал слабину, и она вскарабралась на шею. И когда ты просто пытаешься пошевелить головой, чтоб размять уставшие плечи, верхи кричат – что такое? Революция? Так что ты был внизу бутерброда, а теперь вверху. Жена просто не привыкла к такому положению, а потом свыкнется, и ей даже понравится. Преимущество нижнего – минимальная ответственность. Понимаешь? Раз ты уже забрался наверх, то должен соответствовать положению. А с нижнего что взять? Его и так имеют. Что ещё с него взять. Ты, это, наливай. Давай, выпьем, за нас, красивых. Кстати, ты заметил, кто обычно сверху? Слабаки. Да, не удивляйся. Ты, красивый, сильный, умный и любимец публики, думаешь, а зачем мне такому классному пацану кому-то что-то доказывать, я и так… А они, мешки с комплексами, которых чморили в детстве, у которых вечные прыщи и кривые ноги, на которых бабы внимания не обращали, да и не только бабы, которых не звали в компанию побухать, а если и звали, то не смеялись над их анекдотами, короче, слабаки, постоянно что-то доказывают, карабкаются, расталкивают таких красавцев, как мы, своими хилыми локтями, А мы и внимания на них не обращаем. А он уже, раз, и завкафедрой, и денег у него больше, и,естественно, бабы начинают посматривать на него, перспективного, а не на тебя – рубаху-парня, и подчинённые над анекдотами смеяться начинают, и он уже решает, кого приглашать в компанию, а кого нет. А ты уже за бортом и поздняк метаться. Ты же не умеешь никому ничего доказывать. То же самое и со слабым полом. Они же слабые, им обидно, им хочется тоже быть значимыми. Хоть где-то. Хоть в семье. Вот и результат – посмотри на всех знакомых – все подкаблучники, по большому счёту. Но никто в этом, конечно, не признается. Но когда одна самка начинает разгонять десяток выпивающих самцов, сразу всё понятно.
- Да, - задумчиво протянул Грмпну, - почему ты мне это лет сто назад не разъяснил.
- Лет сто назад я этого не знал. Если честно, это был экспромт, и я сам сейчас в шоке от того, что наговорил. А что у нас с закуской? – Прстру посмотрел под ноги. Закуска вся спряталась или разбежалась. И тут он увидел какое-то движение в зарослях кустарника.
- А вот и еда бежит, - сказал он, и сразу же ветки раздвинулись, и показалось лицо человека.
Грмпну, увидев потенциальную закуску, вдруг выронил ведро с дронтровкой, и бросился к кустам. Он не верил глазам. Это был Борис.
- Лови его, - крикнул Прстру, - а то и этот сбежит.
- Боря! – радостно заревел Грмпру, - Боречка! Как ты тут оказался? И белк тут! Как же я скучал. А где остальные где? С ними всё в порядке?
- Ты, что, их знаешь? – удивился собутыльник.
- Конечно! Это ми друзья!
- Странные у тебя друзья. Ладно, пойду я, а то жена люлей навешает.
- Постой, - крикнул вслед Грмпну, - а вот, скажи, кто в наших с тобой отношениях был сверху?
- Сегодня я, - улыбнулся Прстру, - потому что ты меня поил. Пока, будь осторожен. Эти твои друзья маленькие и слабенькие. Ну, ты понял, о чём я. Пока.

Мэнсона разбудил телефонный звонок. Он вскочил, словно и не спал.
- Ну,что? Приступим к узурпации! – потёр довольно руки и снял трубку.
- Все в полном составе ожидают индульгенцию.
- Давай, первых маньяков. По одному.
Мэнсон вышел в кабинет, сел за стол, положил пистолет. Крюком нацарапал на полировке нехорошее слово.
Дверь открылась и вошёл мужчина в джинсовом комбинезоне, старых грязных ботинках и с помятой щляпой на голове. Грязные волосы падали на низкий лоб. Он вошёл, робко потоптался на пороге.
- Дверь прикрой, - сказал Мэнсон. – Фамилия?
Посетитель открыл было рот, но Чарли остановил его жестом.
- Не важно, по тебе всё видно. Отдай мне… - Мэнсон выжидательно протянул руку.
- Я…я не понимаю. Что отдать?
- То, что принадлежит мне.
- У меня нет ничего вашего.
Мэнсон поднял пистолет и выстрелил. Маньяк с дырой во лбу тяжело рухнул на пол. На двери осталось кровавое пятно. У мертвеца изо рта выползла сороконожка и стремительно поползла к Мэнсону, забралась по одежде вверх и скользнула между губ. Мэнсон вздрогнул, закатил глаза, по телу прошла судорога, но через несколько секунд он уже поднял трубку телефона.
- Следующий.
Высокий, худой блондин с зализанной причёской осторожно вошёл, переступив труп.
- Оттащи его в сторонку, - приказал ему Мэнсон.
Тот взял труп за ноги и поволок, оставляя жрный кровавый след.
- Молодец. В каком полку служил?
- Я не служил, - заискивающе улыбнулся блондин.
- Дезертир?
- Я не… - он не успел договорить. Пуля попала ему прямо в рот, оставив зияющую дыру в белоснежных зубах. Облачко чёрного дыма поднялось над ним и поплыло по направлению к Чарли.
- Вот, фюрер, молодчина. Всех собрал в одном месте. Ну, что ж, продолжим. Следующий!
Толтяк с маленькими глазками на заплывшем жиром лице.
- Детей убивал.
- Было дело.
Выстрел. Труп. Шаровая молния врезалась в Мэнсона.
- Ух! Хорошо! Следующий!
Доктор в белом халате с торчащим из нагрудного кармана скальпелем удивлённо смотрит на трупы.
- Выписывал больничные за деньги?
- Я хирург! – возмутился доктор.
- Уволен! – выстрел, доктор падает прямо на жирдяя.
Комната завалена трупами. Мэнсон переполнен силой, он никогда себя так чудесно не чувствовал.
- Последний остался, - говорит девушка в трубке.
- Запускай.
Лысоватый старичок в очках велосипедах, увидев кучу убитых бросаетяс обратно из кабинета, но пуля попадает в затылок. Жертва летит вперёд, падает, ударившись головой в дверь. Что-то вибрирует у него в кармане брюк. Тут же раздаётся звонок на мобильный Мэнсона. Он поднимает трубку и получает мощный электрический удар в ухо.
- Вот это приход! – радостно кричит Мэнсон.
И тут из спальни выходит Рииль, увидев гору покойников, закрывает ладонью рот в немом крике. Тошнотворный запах крови не даёт дышать.
- Дорогая, ты проснулась? Что снилось?
- Это что? – спрашивает она.
- Это психи, извращенцы и маньяки, ради забавы отнявшие сотни жизней. Я решил восстановить справедливость. Всего лишь. Две обоймы истратил. Почти. Остался последний патрон. Вот, думаю, застрелиться или не надо?
Рииль уходит в спальню.
- Да, - Мэнсон сел в кресло, закинув ноги на стол, - устал. Тяжёлая это работа. Ну, ничего, наведу порядок. А то развели тут гадюшник. Сброд со всего мира. Конкуренция бешенная была. Была. А стала монополия.
Он хихикнул, довольно почесал макушку и снова снял трубку.
- Дамочка, давай сюда фашистов.
Дверь распахнулась и в кабинет вошло человек двадцать, при полном параде, со всеми аксельбантами, черепами на нашивках, медалями и кокардами.
- Итак, господа, - начал было Мэнсон, но увидел, что вошедшие бросают косые взгляды на покойников. – Да не обращайте вы внимания. Это я с коллегами повздорил. У нас, у маньяков, так всё обычно и бывает. Зачем я вас собрал? А знаете, я ещё не решил, зачем.
- А ты, вообще кто? – раздался вопрос из толпы.
Мэнсон взял пистолет и выстрелил наобум в толпу. Один из офицеров упал, раненый в живот. Остальные сразу вытянулись в струнку. Многие знали Мэнсона как придворного шута, и вдруг, он сидит в кресле фюрера и расстреливает бравых ветеранов. Но все молчали, даже не посмотрели на упавшего.
- Я думаю, я дал ответ на вопрос. Жаль, что не тому, кто задавал, но, можете не беспокоиться, до него дело тоже дойдёт. Камрады, я объявляю об узурпации власти. Фюрер свергнут! Конец оголтелому фашизму! Все виноватые попадают под амнистию. Я вам не Нюрнберг какой-нибудь. У меня всё с пониманием. Господа, прямо сейчас я объявляю войну Амазии. Вы знаете, что нужно делать – мобилизация всех, кто может держать в руках оружие. Выполняйте. А вот вы, - указал он на Бормана, - отведите меня к Гитлеру. Он в бункере?

Грмпну радовался как ребёнок.
- Друзья, я безумно рад вас видеть. Вы даже не представляете, как изменилась моя жизнь после нашей встречи. Я стал совсем другим. Абсолютно другим. Я…я…моя жизнь потеряла смысл. Когда я вернулся домой, то понял, что мне нужно в жизни. Но не знаю, где это взять. Вам, малявкам, легко искать приключения на задницу. Ваша жизнь полна опасностей, риска и непредсказуемости. Вам хорошо!
- Просто замечательно, - сказал Боря.
- Да, замечательно. А мне может угрожать только увольнение с работы, больная печень и конец света. Я живу уже триста лет, и жить предстоит ещё пятьсот. И всё это время сплошная тоска. Была ещё одна опасность – жена, но теперь у неё фингал под глазом и ещё годовые начались. А у меня началась депрессия. Так что, вы вовремя. Пить будете?
- Да! – дружно сказали Боря и белк.
Динозавр подвинул к ним ведро.
- Угощайтесь. Давайте, за встречу!
Боря приложился прилично, у него закружилась голова и началась отрыжка. Белк упал прямо возле ведра и уснул.
- Слушай, Грм..Гырыпм…Грыпыны…да что у вас за имена такие! – Борю окончательно разморило. – Нам помощь твоя нужна.
- Исполню любое желание.
- Мы там, на дереве, машину одну застряли. Снять бы.
- Да, легко. Пошли.
Динозавр закупорил бочку с наливкой, сунул подмышку. В лапу взял ведро.
- Куда идти?
- Сейчас, - Боря поднял белка, положил себе на плечо. – А то ещё наступишь.
Боря осмотрелся и почесал затылок.
- А хрен его знает. Компаса-то нет. Помнишь, где мы встретились? Гараж мой помнишь?
- А то. Вперёд!
И они зашагали напролом через джунгли. Боря затянул песню про Владимирский централ, чтобы скоротать путь. Динозавр внимательно слушал, потом, когда песня закончилась, смахнул скупую слезу.
- Душевно как. Я, правда, половину слов не понял, но это не важно. Запишешь мне текст.
Напрямую идти получилось совсем ничего, учитывая, что после динозавра оставалась широкая вытоптанная тропа шириною с приличную автостраду. Вскоре Борис увидел ориентир – полосатую «Газель» на кроне дерева. Ниже свисали лохмотья парашюта.

- Евочка! Это временная мера предосторожности. Народ перебесится, и мы сразу вернёмся домой, - фюрер рассматривал в трюмо свою хилую мускулатуру. – Вот, я думаю, трицепсы нужно немного подкачать.
- Я бы тебе насос куда надо всунула и всего накачала, чтоб ты лопнул. Третий день без вечеринок! Я этого не перенесу. Неужели, нельзя днём заниматься политикой, демонстрациями и их разгоном, а по вечерам расходиться по своим делам? У меня вообще, вчера должна была быть встреча с одним продюсером. Он обещал взять меня в новый фильм. На главную роль, кстати. И вот, я всё профукала.
- Дорогая, не злись. Здесь тоже неплохо. Всё есть, и когда бы мы ещё побыли наедине? Как ты смотришь, может займёмся глупостями?
- Без усов даже не подходи ко мне. Тоже мне, жеребец. Ты что, не видишь, что я в печали? Сегодня в секонд-хэнде самая низкая цена. Я ещё в начале недели там блузочку присмотрела. Оставила, думала куплю подешевле. И что теперь? А завтра у них новый завоз – прошлогодняя коллекция от Юдашкина. Опять я в пролёте. Ужас, Адик, ты ломаешь мне всю жизнь.
- Ну, солнышко, я же не виноват. Это всё плебеи. Думаю, секонд-хэнд в эти дни не работает. Кстати, посмотри там и на меня потом шортики, хорошо?
- Дулю тебе, а не шортики. Сволочь ты. Жена умирает, а у него шортики одни на уме.
- Ну, не говори так. Накаркаешь…
И тут дверь открылась, и появилось смущённое лицо Бормана.
- Фюрер, тут к вам посетитель.
Борман скрылся и в комнату вошёл Мэнсон. Гитлер даже не узнал его сначала. Беззубая улыбка, крюк вместо руки, обветренное лицо и взгляд человека, который…нет, скорее взгляд демона. Глаза излучали силу, мощь и власть. Это уже был не тот шутник и балагур, любивший зарезать парочку фантомов для поднятия настроения. Теперь в его зрачках светилось желание прикончить парочку Вселенных.
- Адик! – радостно выкрикнул Мэнсон. – Как я рад тебя видеть! Ты, как всегда прекрасен. Ой, простите, обознался. А где фюрер?
- Чарли, это же я, - недоумённо сказал Гитлер. – Ты что, меня не узнаёшь?
- Кого меня? Уж не хочешь ли ты сказать, что ты Гитлер?
- Конечно, хочу. Я и есть Гитлер.
- Не лги мне. У фюрера усы и чёлка. А ты похож на чебурашку.
- Чарли, - вступилась Ева, - это он. Просто, он побрился неудачно. Вот, смотри, - он подошла к Гитлеру и приложила ему два пальца к губе.
- Хайль! – выкрикнул фюрер, вытянулся в стойке и поднял руку в приветствии. Потом вопросительно посмотрел на Чарли. – Похоже?
- Нет, не похоже. Ева, что это всё значит? Ты в бункере с каким-то самозванцем…
Ева расхохоталась, толкнула локтём Гитлера.
- Да это он так шутит! Чарли, скажи, ты не проходил по Карлмарксфтрассе? Не обратил внимания, секонд-хэнд открыт там или нет?
Чарли широко улыбнулся.
- Конечно, я пошутил. Друзья, как я рад, что вернулся. Сэконд работает или нет, я не знаю, а вот похоронному бюро сегодня работы будет – поверь мне. Ну, ладно, пошутили, и хватит.
Чарли подошёл к Еве и вогнал ей в живот крюк. Дёрнул на себя, вытаскивая н, кровавым клубком плюхнувшиеся на пол.
Гитлер истерично заверещал, с ногами забрался на диван, с ужасом глядя на Мэнсона. Потом стал кричать, зовя на помощь. Помощь не явилась. Мэнсон терпеливо ждал, когда фюреру надоест вопить.
- Адольф, - сказал Мэнсон, когда Гитлер обречённо умолк. – Признайся мне, сколько раз ты мечтал о смерти этой шлюхи? Это мой подарок тебе. Но за это ты должен отблагодарить меня. Ответь, сколько раз я мечтал о том, как сдохнешь ты? Не знаешь? И я не знаю, я со счёта сбился. Но я никогда тебя не убью, не бойся. Знаешь, почему? Потому, что ты зло. Такое же зло, как и я. Мы с тобой кровные братья. Иди же ко мне, обними меня, брат.
Гитлер с ужасом смотрел, как Ева, ещё живая, лёжа на залитом кровью ковре хватает ртом воздух и пытается запихнуть обратно кишки. Фюрера колотило, ноги подкашивались, и обморок был близок. Но, услышав, что его не убьют, он немного пришёл в себя. Слез с дивана, на ватных ногах подошёл к Мэнсону и осторожно обнял его за плечи.
Крюк вошёл в плоть, как в масло. Фюрер выкатил удивлённо глаза, ахнул, и стал оседать на пол, всё ещё цепляясь за Чарли.
- Эх, ты, купился, - обрадовался Мэнсон, - обдурили дурака на четыре пятака.
Он оттолкнул Гитлера, и тот упал рядом с Евой.
- Зло победило зло, - констатировал Чарли. – Хотя, какое ты зло? Дешёвка.
Чарли вышел в коридор, где его ждал бледный, как мел, Борман.
- Дружище, - сказал ему Мэнсон, - вызовите какого-нибудь ветеринара. У фюрера и его жены острое отравление. Я хотел помочь – промыть им желудки, но видимо, слегка перестарался. Ну, с кем не бывает.
И он пошёл по коридору с низкими потолками и тусклыми лампами, похожий на призрака из фильма ужасов.

Павел рассказывал Максиму и Лите о том, как они с Чапаевым и Фарабундо Марти зависали в порту Сент-Джонс, ожидая хоть какое-нибудь плавсредство, чтобы покинуть этот пахнущий рыбой и нечистотами город, переполненный пьяными пиратами и некрасивыми проститутками. В конечном итоге, он так заврался, что потерял сюжетную линию и умолк на полуслове. Неловкая пауза прервалась далёким гулом и лёгким дрожанием земли. Павел вскочил на ноги, испуганно глядя по сторонам.
- Сядьте, Паша, - успокоил его Максим, - это Грмпну.
- Кто?
- Местный профессор.
- И что это он делает?
- Идёт. Сейчас машину снимет с дерева.
- Но как?
- Да легко. Он на то и профессор. Что-нибудь придумает.
- Никогда не любил всяких умников с дипломами.
- Этот понравится. Он, скорее всего, ещё и попить принесёт. Я так думаю.
Грохот приближался. Земля вибрировала, словно недалеко забивали сваю. Неожиданно над деревьями показалась огромная голова. Глаза хищно рыскали вокруг. Макс встал и стал размахивать руками. На морде динозавра расплылась довольная улыбка. Павел на всякий случай положил руку на кобуру. Грмпну заревел и направился к гаражу. За деревьями показался запыхавшийся Борис с белком на плече.
- Привет! – крикнул Максим.
- Привет, друзья! – сказал Грмпну, окатив окрестности ароматом тухлой рыбы. – Рад вас видеть.
- А мы то как! Знакомься. Это Лита.
- Позвольте поцеловать вам ручку, - сказал динозавр.
- Не стоит, - ответила она и спрятала руки за спину. – Макс, - шепнула она, - у меня сейчас обморок будет от страха.
- А это Павел.
- Тот самый? – спросила рептилия.
- Наверное, - ответил Павел.
- Можно пожать вашу мужественную руку?
- В другой раз. Я сегодня руки не мыл. Микробы там всякие. Оно вам надо?
Грмпну захохотал и поставил на землю бочку и ведро.
- Давайте, за знакомство.
- Может, сначала машину снимем? – робко предложил Павел.
- Ни в коем случае. Начинать нужно всегда с самого важного. Машина никуда не денется. А вот, напиток может испариться. Главное – правильно расставленные приоритеты.
- Ну, тогда согласен. Что ж, попробуем вашу отраву. Прямо из ведра можно?
- Нужно. Пейте, не стесняйтесь, если что, я потом ещё принесу.
- Со свиданьицем, - сказал Павел, поднял ведро и принялся пить. Жадно, как пьют холодную колодезную воду в знойный день.

Утро расцвело мобилизационными пунктами. На каждом углу стояли палатки, украшенные свастикой, развевались стяги, из динамиков-колоколов на столбах звучали бодрые фашистские марши. Возле каждого пункта выстраивалась очередь. Все мужчины желали поскорее получить пиво и сиськи, для чего нужно просто записаться в ряды захватнической армии и сходить ненадолго на войну. Их некрасивые жёны и невесты не разделяли рвения мужчин, висли у них на руках, рыдали, закатывали истерики, нецензурно ругались, сулили райскую жизнь в лоне семьи и всячески пытались отговорить от участия в подобной афёре. Но мужчины оставались непреклонны.
Женщин оттаскивали специально созданные патрули, уводили в сторонку и упрекали в отсутствии патриотизма. Это слабо помогало, фрау прорывались через кордоны и пытались тащить мужей домой. Одна предприимчивая дама прямо возле палатки сделала мужа инвалидом – выбила глаз и сломала указательный палец на правой руке. Но хитрость не сработала, несчастный всё-таки смог убедить рекрутёров, что сможет нажимать на курок мизинцем и целиться левым глазом. Бедолаге так хотелось трофеев, что ничто не смогло его удержать. Тогда жена проломила ему череп, ударив скалкой по голове со словами «так не достанься же ты никому», и смачно плюнув под ноги, ушла оплакивать тяжёлую вдовью участь.
Но это был единичный случай, в целом мобилизация проходила относительно спокойно и оперативно. Новоиспечённым воякам выдавали новые кальсоны, банку кильки в томате, пачку папирос и оружие.
Первым в очереди достались «шмайсеры», затем раздавали пистолеты, вплоть до дуэльных кремниевых, запоздавшим – сабли, мечи и ятаганы, затем пошли грабли, совковые лопаты и тяпки. Ну, а любителей поспать вооружали уже вилками, половниками и давилками для чеснока. Как бы там ни было, но без оружия не остался никто.
Наступление планировалось через три дня, которые военнообязанные должны были проводить на курсах молодого бойца. Ветераны последних войн были отпущены домой для прощания с безутешными жёнами.
К обеду многие пункты начали сворачиваться.
Мурка подошла к палатке, упёрлась руками в стол, на котором лежали списки, и сказала:
- Я представитель от общества «огородников», мы тоже хотим участвовать в кампании.
- Женщин на войну не берём. Плохая примета. Что это ещё за общество?
- Я не женщина, я фантом. И требую, чтобы нас включили в список.
- Фантом? – удивился рекрутёр. – Что-то вы не особо похожи на фантома. Глаза какие-то у вас умные.
- Я умный фантом.
- Первый раз о таком слышу. Ну, ладно, я сейчас свяжусь с начальством.
Он отошёл в сторонку и долго разговаривал по мобильному. Вернувшись, сел за стол, положил перед собой чистый бланк, взял ручку и задумчиво посмотрел на Мурку.
- Ну, и как я вас записывать буду? У вас же имён нет.
- Есть у нас имена. Пиши – Мурка.
- Редкое имя. Ну, хорошо, - он стал выводить имя на листе. – Первый раз слышу, чтобы у фантомов имена были. Куда катится мир? Ну, и где остальные огородники?
Мурка сунула в рот два пальца и свистнула. Из-за угла дома стали выходить фантомы и робко подходить к палатке.
- Давайте, быстрее, - рявкнул рекрутёр. – Уже все домой поуходили, я один тут остался. И всё из-за вас. Иди сюда. Да, ты. Как звать?
- Уркаган.
- М-да. Кто же вам такие клички дал? Ну, ладно. Пишем. Следующий!
- Жиган.
- Шухер.
- Ментяра.
- Гопсосмыком.
- Кто тут Гопсосмыком? – поднял голову писака.
- Это буду я, - поднял руку один из фантомов.
Переписав всех, рекрутёр размял пальцы, хрустнув суставами.
- Всё, господа, поздравляю, вы теперь авангардная часть Вермахта. То есть, в атаку пойдёте впереди паровоза. Ваш отряд называется «Пушечное мясо». Оружие добудете в бою. Паёк вам не полагается, и «Кока Коки» вы тоже получать не будете. Но это всё равно, надеюсь, что вас убьют в первые минуты боя, так что нечего переводить харчи. Кстати, спасибо вам от командования за идею послать первыми в бой фантомов. Всех, а не только вас, огородников. Только вот скажите – зачем вам это нужно? Пиво вы не пьёте, сиськи вас тоже, как-то не особо привлекают, насколько я знаю.
- Мы за идею. За родину. За фюрера.
- О, теперь вижу, что фантомы. Точно, вам же на днях новый канал включили! Первый фашистский! Как я забыл то? А смотри, действует. Даже фантомов зомбирует! Ладно, товарищи, идите. Вас вызовут.
- Пожелай нам удачи в бою, - сказала Мурка.
- Да, идите вы уже! Надоели!
Мурка гордо развернулась и пошла прочь. Остальные посеменили за ней, шумно обсуждая, что просто отлично, когда в них нуждается отечество.

Максим и Лита выпили по чуть-чуть, только чтобы не обидеть компанию, и удалились в кусты за гараж. Влюблённые от любви пьянеют больше, чем от алкоголя.
Борис с проснувшимся белком затеяли спор о разуме.
- Вот, что такое разум? – доставал белк.
- Ну, это когда ты всё понимаешь, - с каждой новой порцией Борису становилось всё сложнее подбирать определения.
- Да ты прямо философ.
- Я хочу сказать, что вот люди разумные…
- Допустим, что разумные, - перебил белк.
- Не допустим, а разумные, потому что… как бы тебе сказать, потому, что дома умеют строить.
- Тоже мне разум. Муравьи тоже строят, и что?
- Ну, ладно, тогда, потому что машины строят, чтоб пешком не ходить. А! Выкусил?
- Блохи тоже на собаках катаются, и что?
- Допустим.
- Люди сексом занимаются постоянно, а не только когда потомство нужно.
- Удивил! Дельфины тоже, и что? А с кроликами вам вообще не сравниться.
- А дельфины книги не пишут.
- Как они писать будут? В воде, что ли? И у ни рук нет.
- Ну, не дельфины, а муравьи пишут? А белки?
- А им не надо. Зачем нам книги? Нам их читать некогда. Засерать мозги нам ни к чему. Ты считаешь разумным читать чужие мысли? Это делают только те, у кого своих мозгов нет.
- А музыка?
- А мы птичек слушаем. Ваши Бетховены с Децелами рядом не валялись с трелью соловья.
- А ваши птички водку пьют?
Белк задумался, запрыгнул на ведро, отхлебнул дронтровки.
- Водку, говоришь? Не пьют. И что?
- А то. Вот оно, отличие разума от неразума. Понял?
- А вот, животные едят перезревшие вишни и тоже пьянеют.
- Я тебя умоляю. Не сравнивай. У разумных существ существует культура пития со всеми атрибутами. После первой не закусывать, между первой и второй промежуток небольшой, а потом поговорить, а сбегать за третьей, а потом, если повезёт – подраться. А песню затянуть? Ой, мороз, мороз, не морозь меня, – затянул Борис.
Белк слушал, как поёт Борис и не смог найти ни одного аргумента против такой формулировки разума. Может, он все эти годы ошибался, слишком мнил о себе? А вдруг, они, и правда, разумные? Да и не вдруг. Точно, разумные. Значит, Дарвин ошибался, назвав единственным разумным существом белку!
- Ну, что, - закончив песню, спросил Боря, - прав я?
- Ты знаешь, наверное, прав. И я торжественно, перед лицом вот этих товарищей, извиняюсь и готов признать, что люди тоже разумные существа.
- То-то же.
- Только тупые. Водку пить – много ума не надо.
- Животное, я тебе сейчас хвост оторву, если ты не заткнёшься.
- Ладно, молчу. О, хвост отрывать – тоже дело не хитрое. Прости, вырвалось. Давай, лучше выпьем за признание белками человека разумным существом. Наливай!
- Слушайте, - сказал им Павел, - достали уже склоками.
Павел в это время общался с динозавром. Наливка была хороша, и речь от неё становилась вязкой и тягучей, словно каждое слово обрело вес, при чём в прямом смысле.
- А вот ты меня не помнишь? – спросил Грмпну.
- Ну, почему, помню. Наверное, помню, - ответил Павел. – У меня память слабая на лица. А на морды - так совсем склероз. Мы встречались? Напомни. Я помню, что пил с одной рептилией, на тебя похожей. Пили неделю, так нас его жена чуть не смешала с навозом.
- Она до сих пор меня тобой упрекает.
- Так это ты?
- Ага, это я. Вот видишь, а я тебя запомнил.
- Конечно, запомнил, ты же почти трезвый был, а у меня неделя из памяти стёрлась. Так вот, где я тебя видел! Думаю ещё – лицо какое знакомое, а это старый друг!

Армия выступила в поход на рассвете. Солнце ещё не выглянуло из-за горизонта, как первые отряды покинули границы города. Впереди шли танки и бронетранспортёры, тягачи с пушками, за ними в крытых грузовиках перевозили пехоту, дальше на мотоциклах следовали отряды полевой жандармерии, и замыкал колонну всякий сброд на трёхколёсных велосипедах и самокатах.
Отъехав от города километра три, остановились позавтракать. Завтракали шумно и долго, с пивом, сосисками и песнями. Пока помыли посуду и собрали столы, солнце уже палило во всю. Пришлось снимать шинели, каски и сапоги. Кто-то остался в форме, кто-то в исподнем, некоторые вообще разделись до трусов. Погрузились и поехали, мечтая о халявной выпивке и четвёртом размере.
Далеко отъехать не успели. Пришло время обеда. Полевая кухня наварила кулеша. На жаре есть не хотелось, поэтому посидели недолго, и снова отправились в путь.
- Так мы и за год не доедем! – возмущался Мэнсон.
- Не переживайте, новый фюрер, еды мы взяли на сутки, главное, выманить их подальше от города. Если бы мы их не кормили, все бы давно разбежались. А так, потихоньку отъедем километров на пятьдесят и объявим, что жратва закончилась, а до противника ближе, чем домой. Куда им деваться? – Геббельс ехидно улыбнулся.
- Ладно, надеюсь, ужинать не будем?
- Почему?
- Как почему? Я хочу побыстрее всех победить. Дорогая, - обратился он к сидящей рядом Рииль, - долго ещё до вашего Мухостанска ехать?
Девушка обиженно фыркнула и промолчала.
- Ужин в семь. Всё по расписанию. Я уже и сам проголодался. Мы, фашисты, народ пунктуальный, если ужин в семь, то пусть хоть весь мир лопнет, а ужин должен быть.
- Вот за это я вас и ненавижу, - Мэнсон дал Геббельсу звонкую затрещину, - фашистов. Скучные вы, дотошные такие, всё у вас по часам, всё по дням расписано. Никакой спонтанности, никакой свободы действий. Пошёл вон, надоел.
- Рад служить, - кивнул Геббельс, - а можно машину остановить, чтобы я вышел?
- Обойдёшься.
Великий идеолог открыл дверцу «Мерседеса» и выпрыгнул на ходу, покатился кубарем по пыльной дороге, чуть не попав под колёса грузовика, и свалился в заросший кювет.
- Риилечка, - обратился Мэнсон к спутнице, - скажи мне одно. Как товарищ товарищу, зачем ты со мной едешь? Там же твои сёстры, мама, подруги. Неужели ты их так ненавидишь?
- А мне интересно посмотреть, как мои сёстры и подруги твоим пивососам по соплям надают.
- Ой, не смеши, куда им против «Тигров» и «Пантер» со своими копьями и луками? Куда вам, бабам, против мужиков?
- Мы не бабы, мы амазонки! Это у вас там бабы, которые готовы терпеть унижения и страдания, только бы член в доме оставался. Это ваши подстилки торгуют телом в подворотнях, да и дома в семье тоже. Это ваши бабы полдня шпалы укладывают, а после работы борщи варят, стирают и детям сопли вытирают, когда мужья с пивом и газетой сидят перед телевизором и пузо чешут. Это ваши бабы замуж выходят за квартиры, машины и кошельки, а не за людей.
- Ну, вот, что за феминистская пропаганда? Где это ты начиталась такого дерьма?
- Слушай, придурок, не зли меня.
- Ладно, ладно. Но всё равно, сиськи против танков – результат очевиден. Так что, ты на моей стороне?
Рииль отвернулась к окну и стала смотреть за сменой пейзажа. Они въезжали в Лес.

Фантомы шли отдельной группой, пили Кока-коку и мурлыкали под нос последние хиты MVT. «Огородники» держались особняком, они добились нормального человеческого пайка и стопки старых газет, которые они читали прямо на ходу.
С остальными фантомами им было неинтересно, а люди их не принимали за своих. Но «огородники» не сдавались в своих намерениях стать людьми. Уркаган где-то намутил пузырь шнапса и пару пачек сигарет, они выучили несколько крепких словечек, подслушав их у фашистов. Им так хотелось влиться в ряды человечества. Хотелось быть такими же свободными в поступках и мыслях. Ведь как прекрасно дышать полной грудью и не чувствовать себя вторым сортом. Как это романтично - бухать, драться, материться, ходить на войну, убивать противников, брать пленных и насиловать мирное население, грабить и сжигать дома. То, что их взяли в этот поход, вдохновляло и приближало к цели. Новость, что их пустят первыми в атаку, окрыляла «огородников». Ведь им доверяют самую ответственную часть операции.
- А что такое «пушечное мясо»? – спросил Ментяра у Мурки.
- Где это ты услышал?
- Да солдаты так называют нас.
- Это, наверное, означает, что мы будем как бы снарядами, выпущенными по противнику. Представь, мы ворвёмся в ряды противников, подобно пушечным ядрам, сметая всё на своём пути.
- Красиво. Мне нравится.
- Я горжусь этим, - сказала Мурка.
- И я, - Ментяра от осознания своей значимости выпятил грудь и зашагал, чеканя шаг.
- Ментяра, а когда ты станешь человеком, что ты будешь делать?
- У меня есть одна мечта. Только не смейся, ладно?
- Смеяться над мечтой – никогда.
- Когда я стану человеком, я хочу вырубить как много больше деревьев. А ещё буду покупать химикаты, и сливать их в речку.
- Зачем? – удивилась Мурка.
- Не знаю, но так люди делают. А ещё хочу истребить последних панд. Вот.
- Круто. Молодец.
- А ты что будешь делать?
- После твоей мечты даже как-то неудобно говорить.
- Давай, выкладывай.
- Я выйду замуж за какого-то придурка. Он будет пить, я его буду пилить, а он меня будет бить. Потом я начну ему изменять с кем попало. Рожу ребёнка, отдам его в приют, разведусь и стану проституткой. У меня будет короткая юбка, высокие сапоги, чулки и море косметики на лице. Мне так нравится! Романтика, не то, что у нас сейчас. Вот такая мечта у меня.
- Классно. Эх, какая жизнь весёлая у людей.
- А я, - встрял в разговор Уркаган, - я стану милиционером.
- Супер! – в два голоса одобрили Мурка и Ментяра.
- Да, у меня будет дубинка, наручники и пистолет. Я буду ловить гастарбайтеров, отнимать у них деньги, а их самих продавать бандитам в рабство. Или на органы. Ещё не решил.
- Жиган, а ты кем будешь?
- Я буду бюрократом. Буду взятки брать и посетителям мозги трахать.
- Ай, молодца. А ты, Гопсосмыком?
- А я хочу стать певцом.
- Ты что, с ума сошёл? – удивился Жиган.
- Почему? Я буду петь попсу, стану богатым и знаменитым. Попаду в богемную среду, буду нюхать кокаин, спать с кем попало, даже с мужчинами, заражусь СПИДом и умру. А моё имя будут писать на мусорных киосках и заборах. Вовеки веков. Слава, память обо мне после смерти – вот моя мечта.
- Блин, ну, почему мы не люди? – вздохнул Жиган.
Они шли по пыльной дороге, заросшей у обочины гигантским подорожником и мечтали об одном – стать людьми.

Павел проснулся от того, что что-то забыл. Что забыл – он так и не вспомнил, но эта мысль зудела и чесалась в мозгу, не давая уснуть. Спать перехотелось, в небе висела сиреневая огромная Луна, в воздухе висел сладкий аромат ночных цветов. Чёрные контуры деревьев вырисовывались на фоне звёздного ковра над головой. Романтичный пейзаж для романтиков и влюблённых.
Павел, к сожалению, не был ни тем, ни другим. Кроме того, у него раскалывалась голова, сводило желудок и тошнило. Полежав несколько минут, безрезультатно пытаясь вспомнить забытое, он решил прогуляться по округе и, за одно, поблевать. Только Павел встал на ноги, покачиваясь и всматриваясь в темноту, как сзади раздался оглушительный рёв, от которого закачались верхушки деревьев, и в траве началась паника. Сотни мелких зверьков бросились врассыпную, спасая свои никчемные жизни. Павел замер, не решаясь оглянуться. Рёв повторился, принеся с собой вонь тухлой рыбы. Стало страшно, захотелось броситься со всех ног в лесную чащу, забиться под корнем векового дуба и ждать своей участи. Но никто не хватал его и не рвал на куски, только слышался странный звук, похожий на работу гигантского насоса.
Павел оглянулся и увидел непонятно откуда взявшуюся гору, заслоняющую полнеба. Гора шевелилась и сопела. И тут опять раздался рёв, и Павел вспомнил, где он, почему так плохо, и с кем он пил. И откуда такой ужасающий звук. Это храпел динозавр.
- Ни фига себе, - пробомотал Павел и пошёл отлить за гараж.
- Кто это? – услышал он голос.
- А ты кто?
- Это мы, Максим и Лита.
Павел пошёл на голос, и увидел в свете луны два силуэта. Влюблённые сидели в обнимку на бревне.
- Что, не спится? – спросил Павел.
- Такая чудесная ночь, - ответил Максим.
- Омерзительная. Жвачки нет?
- Не-а.
Павел подошёл к ним, и тут что-то больно укололо его в лодыжку, в траве зашуршало и мелькнул огонёк, похожий на маленькую лампочку. Павел упал на колени, и схватил руками что-то твёрдое, живое, пытающееся вырваться из рук. Существо выгибалось, царапало коготками, но из этих рук ещё никто не вырывался, как любил говорить Павел. Он поднёс зверька к лицу, пытаясь разглядеть поближе, и вдруг добыча голосом Левитана сказала:
- Так, урод, а ну-ка отпустил меня быстро, а то мало не покажется.
Павел от неожиданности чуть не ослабил хватку, но во время взял себя в руки. Существо неожиданно засветилось, и на его теле стала видна шкала с цифрами.
- Что вы там поймали? – спросил Максим.
- Не знаю, но похоже на радиоприёмник.
Левитан снова сказал:
- Ты что, не понял? Положи, где взял.
И тут вдруг заиграла музыка и запел Киркоров:
- Зайка моя, я твой зайчик, майка моя, я твой мальчик…
- Прикольно, - улыбнулся Павел.
- Палка моя, я твой пальчик, галка моя, я твой Галкин, - не унимался приёмник, - Тутти-фрутти, тутти-футти, уи а зэ чемпьёнс, тру-ля-ля. Концерт по заявкам окончен. Переходим к новостям. Как заявили учёные, у них пока нет объяснений загадочным явлениям, происходящих во всех уголках планеты. Треугольные облака, дожди из арифмометров и керосиновых ламп, появившийся портрет Брежнева на поверхности Луны, трещины во времени, дыры в бюджете, сиреневый туман, яблоки на снегу, лошадиный грипп – все эти недоразумения вызывают полное замешательство в научных кругах. Церковь утверждает, что это проделки Шайтана, и что близок полный капздец за грехи наши. Ну, а простому народу остаётся только ждать новых вывихов природы.
- А у меня есть объяснения, - Павел бросил суровый взгляд на Максима, - это вы сюда эту всю заразу притащили. Не сиделось вам дома. Ничего, скоро всё поправим.
- Дядя, отпусти меня, - сказал Левитан, - или хотя бы держи понежнее, а то уже бок занемел. Новости внешней политики. Сообщение от фашистского политбюро. Наша захватническая армия уже подошла к границам Амазии, на послезавтра планируется стремительное наступление, которое обеспечит быструю и полную победу над противником. За Родину, за Мэнсона, за фашизм во всём мире! Пива и сисек! И о погоде…
- Что он сказал? – вскочила Лита.
- А что он сказал? – пожал печами Павел.
- Что там про Амазию?
- Не знаю, я прослушал. Вроде, война какая-то.
- На Амазию напали? Чёрт! Что делать?
Она заметалась по поляне, заламывая руки.
- Нужно предупредить, мне срочно нужно попасть домой.
- Дорогая, успокойся, - остановил её, схватив за плечи, Максим. – Никто не напал. Только планируется.
- Тем более, можно ещё успеть. Паша, помогите мне, пожалуйста. Вы же…кто вы? Хранитель? Сделайте что-нибудь! Остановите это безумство.
На шум появился из темноты Борис, сонно потирая глаза.
- Что вы тут разорались? Павел, а что это у вас?
Приёмник самозабвенно пел что-то из репертуара Кубанского хора песни и пляски.
- Да вот, поймал. Радио какое-то.
Борис щёлкнул зажигалкой и поднёс огонь к зверьку. Это был приёмник, китайский, купленный в киоске на остановке за копейки. Проработал он неделю, и заглох. Долго лежал в гараже на полке, пока Боря вообще не потерял его из виду. Надо же, ожила техника, покрылась чешуёй, отрастила лапки, антенна ороговела и стала похожа на жало. На животике светилась шкала частот.
- А первая пууууля, а первая пууууля, - пело радио, - а первая пуля в жопу ранила коняяя.
- Интересно, громкость здесь регулируется? – Павел покрутил приёмник в поиске кнопок или колёсиков.
- А вторая пууууля в жопу ранила меняяяя. Одноглаааазая собааака покусала мне коняяя, - не унимался приёмник, пытаясь перекричать людей, - Четыре трууупа возле тааанка украсят утренний пейзаж.
- Что ж он так орёт? Как его выключить? Ни одной кнопки нет.
- Павел! Бросьте вы его! – закричала Лита. – Мне немедленно нужно домой!
- А что, если ему антенну отламать? – предложил Максим.
- А вот этого не надо, - сказал Левитан, и радио сразу стало играть тише, - По просьбе бригады токарей болто-гаечного завода поёт Наташа Королёва. Ааа, в жопу мне тюльпааааны, вестники разлуки, цвета запоздалой…фигня какая-то. Подставляй-ка губки малые, ближе к милому садись, эх, соло на балалайке.
Заиграла балалайка, довольно виртуозно, что-то из Дип Пёпла.
- Наверное, он сошёл с ума, - поставил диагноз Павел, тупо глядя на несчастное существо в руке.
- Почему меня никто не слышит? – снова закричала Лита. – Отпусти меня!
Она вырвалась из рук Максима и пошла в ночь. Но пройдя метров десять, обо что-то споткнулась, упав в траву и разревелась от отчаяния и беспомощности. Максим бросился к ней, сел рядом на колени и стал утешать.
- Интересно, от чего он работает? – сказал Борис. – Интересно разобрать, посмотреть.
- Я тебе посмотрю, тоже мне вивисектор, - пробасило радио. - А сейчас песня для тех, кто не спит. Лучичимчира, лучичимчира, завтра будет лучичимчира. А я нашёл другую, хоть не пииии, простите, цензура вырезала, но целую. Губы твои, как маки, а вместо сердца плазменный мотор.
- Выпусти его лучше, - сказал Боря, - жалко его, убогого, пусть себе живёт.
Павел бережно положил приёмник в траву. Тот сразу вскочил на лапки, заморгал лампочкой, сказал «спасибо» и побежал прочь, распевая: «Волки, зайцы, тигры в клетке, и девчонки-малолетки в ловких и натруженных руках, ля-ля-ля».
- Интересно, там ещё осталось? – Павел ощутил прилив сил и желание снова напиться.
- Там же бочка была. Вы что, всю приговорили?
- Не знаю. А что там эта истеричка от меня хотела? Где она? Лита! – позвал он.
В ответ он услышал всхлипывания и бормотание Максима.
Павел подошёл к ним, присел на корточки и погладил Литу по голове.
- Что там случилось? А то мне это радио все мозги пропело.
Лита села, вытерла слёзы с щёк.
- Война. Фашисты утром нападут на Амазию.
- И что?
- Как что? Там моя родина. Там мама, там дом, там всё, что у меня есть.
- Хм, забавно. Война фашистов и феминисток. Ненавижу одинаково и тех и тех. Даже не знаю, за кого болеть. Они друг друга стоят. Господа, предлагаю делать ставки.
И тут Лита влепила Павлу пощёчину, со всей силы. Так, что он с корточек грохнулся на задницу. Максим вскочил, готовый защищать любимую. Борис тоже стал в стойку. Но Павел засмеялся, поднялся на ноги, отряхнул брюки и сказал:
- Ладно, девочка, не бойся. Что-нибудь придумаем. Не знаю ещё что, да и времени маловато. Давай поспим.

- Но почему послезавтра? – кричал Мэнсон. – Почему не завтра? Почему не сейчас? Мы стоим на границе. До противника рукой подать. Один короткий марш-бросок, небольшое сражение, и мы победители! Трофеи, женщины, праздничный банкет, наши знамёна над покорённым городом. Триумф, парад победы, мародёрство! Что мы ждём?
Главное фашистское командование стояло по стойке смирно, выпячивая груди, увешанные крестами и прочими медалями.
- Я требую ответа! – Мэнсон подошёл к Геббельсу, приставил к его лбу дуло пистолета. – Ты! Отвечай!
- Понимаете, фюрер, у немцев есть национальный праздник – Октовберфест. День пива, веселья, единения и потакания слабостям. И этот день завтра. Мы не сможем заставить людей воевать вместо того, чтобы сдувать пену с бокалов, говорить тосты, скакать на табуретах, петь йодли, есть сосиски и похлёбку из чечевицы. Поймите же, существуют вековые традиции, которые нарушать кощунственно. Арийцы получили мировое господство только благодаря своей педантичности, любви к порядку и распорядку. Тяга к хаосу и спонтанности не живёт в наших душах. Это чуждые нам понятия. Всё должно находиться на своих местах. Трусы в комоде, посуда в шкафу, завтрак в семь, секс по четвергам, а Октовберфест – завтра. Если ломать устои, хотя бы даже один, начнётся беспорядок, разгильдяйство и отсутствие дисциплины. А дисциплина на войне – главное. Вы согласны? Всего день переждать…
- Да?! – закричал Мэнсон. – А послезавтра у вас по плану – катание на пони или стрижка газонов. И что тогда? Так и будем здесь куковать? Нам нужно стремительное наступление. И вообще, какой ещё Октовберфест? У нас что сейчас, октябрь что ли?
- Завтра пятница. Этот праздник проводится каждую пятницу.
- Чёрт, хорошо живёте! В четверг – секс, в пятницу - пиво, в субботу – день похмелья, в воскресенье – церковь. Немедленно привести войска в боевую готовность. Через час выступаем.
- Вы, конечно, можете меня пристрелить, но ничего не изменится. Никто воевать не будет.
- А если расстрелять каждого пятого?
- Хм, - Геббельс почесал затылок. – Не получится. У нас патронов почти не осталось.
- Это как?
- Ну, просто. Мы же провизии мало взяли, чтоб солдаты голодные и злые в бой шли, так они по пути у местного населения патроны на жратву выменивали.
- Что?! Ублюдки! Ладно! Я сейчас лично каждому второму глотку перережу!
Мэнсон дрожащей рукой снял с культи крюк и на его место поставил нож. Огромный, с кровостоком, больше похожий на небольшой меч.
- Сейчас же! Каждому второму! – выкрикнул он и выскочил из палатки, в которой располагался штаб.
- Это вряд ли, - пробормотал Геббельс.
Мэнсон вернулся через несколько секунд. Его трясло от негодования, в уголках рта висела пена. Генералы по-прежнему стояли навытяжку.
- Где все? – спросил Чарли.
- Дома. Говорят же вам – Октовберфест. Что его, в лесу праздновать? И пива тут нет. Но ничего, послезавтра в семь утра все будут здесь, все до одного. Ни минутой позже. Чтоб на завтрак успеть. Завтрак в семь…
- Спасителя ангела хранителя мать! – рявкнул Мэнсон. – Пошли вон все, пока я за вас не взялся.
Командование за секунду растворилось в воздухе. Мэнсон сел на стул, стараясь унять раздражение. Его всего трясло, и хотелось кого-нибудь выпотрошить. Он слышал, как офицеры шумно погружаются в грузовик, чтобы успеть домой, отпраздновать грёбанный Октовберфест. Завёлся мотор, чихая и пукая, и машина укатила, увозя вдаль дружное «Ах, мой милый Августин».
Чарли закурил, вышел на улицу в объятия ночи. При свете луны прорисовывались контуры брошенных танков, пушек, мотоциклов и самокатов. Поляна, на которой разбили лагерь, больше походила на свалку металлолома.
Кроны деревьев чёрными великанами покачивались на фоне усеянного звёздами неба; журчал сверчок и злорадно ухала сова. Воздух пропитался ароматами ночных цветов. Но Мэнсон видел перед собой горы трупов и слышал мольбы о пощаде. Голоса в голове требовали.
- Ну что же ты, - говорили они, - для чего ты собрал нас? Слабак! Где жертвы? Мы голодны. Напои нас кровью, накорми нас плотью. Или мы устроим в твоей башке такую революцию… Давай, взорви этот мир к чертям собачьим! Пусть они все сдохнут.
Кто-то истерично хохотал, кто-то монотонно просил, кто-то матерился. Голова разболелась, в глазах заиграли бензиновой радугой цветные пятна, подступила тошнота.
- Заткните пасти, уроды. Замолчите немедленно.
- Да сейчас! Размечтался.
Мэнсон подумал, что неплохо было бы просверлить в голове дыру и выпустить из себя этих мерзавцев.
Словно прочитав мысли Чарли, маньяки разом умолкли.
- То-то же.
- С кем это ты разговариваешь, парень? Что-то я никого не вижу, - послышался голос за спиной.
Мэнсон оглянулся и увидел здорового мужика с всклокоченной бородой и с повязкой на глазу. В лунном свете он казался великаном из сказки.
- Ты ещё кто такой? – спросил Чарли, примеряясь, куда вогнать нож. В горло или в живот.
- Я Один.
- Вижу, что не два. Что надо?
- Ты ножичек опусти, а то совсем без рук останешься.
Что-то не хотелось связываться с громилой, и Чарли от греха подальше совсем отстегнул нож и сунул его за пояс.
- Вот так-то лучше, - сказа Один. – Я тут по делу. Говорят, война будет.
- Никто ничего не говорит. Тебе какое дело?
- Мои девочки- валькирии уже ждут, когда можно урожай собирать.
- Ты можешь нормально говорить, а не бредить? Какие девочки? Какой урожай?
- Ты в мифологии полный ноль? Они собирают души достойных воинов.
- Тогда им здесь делать нечего. Тут одни фашисты. У них нет души. У них Октовберфест. Ты не по адресу.
- Я сам разберусь. А ты кто будешь?
- Я? – Мэнсон ткнул себя пальцем в грудь. – Я – фюрер. Я вождь этого стада пивных бочек, которое сбежало с передовой, чтобы выпить по бокальчику.
- Бывает. Я бы тоже между пивом и войной выбрал пиво.
- Мужик, вот скажи мне. Вижу, что ты всякого повидал. Что мне делать? Я – псих, отморозок и беспредельщик, бандит, убийца, стал вождём нации и в принципе правителем завоёванного фашистами мира…
- И что? Все вожди и правители прошли тот же путь. Ты думаешь, честного и порядочного человека допустили бы к рулю? Или думаешь, путь к вершине устлан лепестками роз? Нет, только по трупам и судьбам.
- Наверное, ты прав…так вот, что я хотел спросить – что мне делать дальше?
- А ничего. Убей себя. Тебе сразу полегчает, сразу перестанут волновать подобные вопросы. И вообще, вопросы, - бородач засмеялся. Громко, раскатисто; смех улетел и сразу вернулся многократным эхом. – Парень, я не психиатр, ясно? Делай что хочешь. Мне плевать. Только вот девочки переживают, когда же война начнётся. Так что, ты не затягивай.
- Да уж… - начал было Мэнсон, но увидел, что собеседник исчез, растаял в воздухе, словно и не было его вовсе. – Чёрт, глюки начались.

Павел проснулся от мерзкой птичьей какофонии. Он любил трели пичужек, но только не в шесть утра на похмелье. Выпитое вчера искажает действительность сегодня. Самые аппетитные ароматы вызывают тошноту, женщины совсем не вызывают той похоти, как накануне, что уже говорить о рецепторах вкуса. Пение птиц провоцирует головную боль.
Павел поднял камень и швырнул его в крону дерева, откуда доходили самые противные рулады. Несколько птиц взлетели, испуганно рассматривая с высоты, кому это они помешали.
Солнце уже поднималось над горизонтом огромным шаром. Павел обошёл поляну и посчитал всех присутствующих. Динозавра не заметить было не возможно. Максим и Лита спали в гараже, набросав на пол травы. Борис лежал возле погасшего костра, крывшись белком. Все на месте. Потерь нет.
Он пошёл к дереву, на котором висела машина. Ничего с ней за ночь не произошло – она не превратилась в лесное чудо-юдо, не покрылась мехом или чешуёй, не отрастила рога и хвост. Парашют ярким пятном покрывал верхушку дерева.
План действий – снять машину, найти горючее, помочь феминисткам победить фашистов, отправить этих заблудших во времени домой в прошлое, и можно отдохнуть и подумать о своём предназначении, о своём месте в жизни.
Павел вернулся обратно и потряс за плечо Бориса.
- Боря, вставай.
Борис скривился, невнятно побормотал во сне, и перевернулся на другой бок.
- Боря, подъём.
- Угу.
- Боря, сейчас с носка по рёбрам получишь. Вставай.
- Гу.
- Боря, пить будешь?
Борис моментально открыл глаза, спросонья моргая ресницами и пытаясь сориентироваться в пространстве и в ситуации.
- Что? Случилось что-то? – спросил он Пашу.
- Просыпайся. Дело есть.
- Наливай.
- Так, я ухожу по делу. К вечеру вернусь, если ничего не случится. Вам поручение – снять машину, поискать топливо. Масло конопляное. Помнишь?
- И где его достать?
- Понятия не имею. Слышал, что фашисты выращивают марихуану, и делают из неё масло, а потом добавляют в коктейли.
- Извращенцы. Перевод продукта. Хорошо, босс. Сделаем, что сможем. А вы далеко?
Павел лишь махнул рукой, и пошёл вглубь леса, в ту сторону, где виднелись контуры гор.

Как только Павел прошёл указатель «Гандураз», дорога пошла в гору и заморосил дождь. Лес сменился настоящими джунглями, непроходимыми, буйно-зелёными, с гирляндами лиан и огромными листьями, дрожащими от падающих капель. Тропинка вела вверх, петляя между зарослями. Павел промок до нитки, проклинал всех, кто приходил на ум, но упорно шёл вперёд. Дорогу медленно переползла гигантская анаконда, толстая как бревно. Павел дождался, пока не скроется из виду её мощный хвост. На ветвях верещали мокрые попугаи, и маленькая обезьянка с отвратительной физиономией швырнула в Павла каким-то плодом, попав в плечо.
Павел поднял камень и бросил в ответ, но промахнулся. Обезьяна противно захохотала, показала кукиш и повисла вниз головой, зацепившись хвостом за лиану. Павел собрался ещё раз проверить себя на меткость, как вдруг перед ним возникли шестеро оборванцев с автоматами в руках. На них были камуфляжные костюмы, высокие армейские ботинки и военные фуражки.
Павел остановился, поднял руки на всякий случай, чтобы не провоцировать.
Он знал, что в горах везде патрули и был готов к встрече, но они появились слишком неожиданно.
- С Новым Годом! – сказал Павел.
- Ключ под унитазом, - ответил один, очевидно главный над этой шайкой, заулыбался гнилыми зубами и опустил оружие. Остальные тоже расслабились.
Пароль не менялся годами.
- Ну и погодка у вас, - сказал Павел. – Закурить не найдётся?
Ему протянули отсыревшую сигару и щёлкнули «Зиппо»
- Амиго, куда направляешься?
- Мне нужен Че. Он в лагере?
- Где же ему ещё быть. Дорогу знаешь?
- Разберусь.
- Рамирес, проводи товарища в лагерь.
Рамирес, высокий и худой, как жердь, повесил автомат на плечо и, молча повернувшись, пошагал по тропе. Павел побрёл следом.
Идти пришлось недолго. Они вышли на огромную поляну, застроенную хибарами, крытыми пальмовыми листьями. Посёлок походил на трущобы, если бы между постройками не стояла военная техника. Рамирес провёл Павла к дому, накрытому маскировочной сеткой, махнул, мол, подожди, и скрылся внутри. Почти сразу оттуда выскочил мужчина в военной форме, с сигарой в зубах. Увидев Павла, расплылся в улыбке и бросился обниматься.
- Чёрт! Сколько лет! Привет, дружище! Давай, заходи же быстрее, что ты мокнешь здесь, - потащил в дом.
Обстановка внутри резко контрастировала с убогим фасадом. На полу лежал красный ковёр, посреди комнаты стоял шикарный стол, массивный, с резными ножками. В камине потрескивали дрова. Тяжёлые парчовые шторы закрывали окна, с потолка свисала хрустальная люстра с сотнями висюлек. Уют и мещанство. На столе стояли бутылки, бокалы и ваза с фруктами.
- Че, ты нехило устроился.
- Да, Паша, что ж мне, век по коммуналкам обитать? У меня ещё квартира в Сохо и дом на Мальдивах. Это не считая гостиниц в Париже и Мадриде. Недвижимость – сам знаешь… Садись, давай, за встречу! Ром давно пил? Настоящий, кубинский. Федя прислал посылку.
Че наполнил тару и поднял стакан.
- За то, чтобы друзья не забывали друг друга.
Закусили фейхоа.
- Какими судьбами? – Че откинулся на спинку стула, открыл лежащую на столе коробку сигар. – Угощайся.
Павел откусил от сигары кончик, сплюнул на ковёр, подкурил.
- Да дело у меня к тебе, но это подождёт. Как ты? Всё воюешь?
- Воюю, только не знаю уже, зачем. Эти гандуразцы – странный народ. У них каждый месяц выборы, перевороты, революции. Мне, конечно, на руку, но просто хочется понять…Выберите себе нормального правителя и не парьтесь. Нет, вечно какого-то урода выбирают. Носятся с его плакатами, листовки разбрасывают, митинги в поддержку. А я же вижу – сволочь он порядочная. Ворюга, аферист, бандюган. А они его выбирают. Выберут, корону напялят на башку, и начинается – налоги поднимаются, цены взлетают, рэкет, рейдерство и беспредел, всё разворовывается, земли скупаются за копейки. Народ стонет, плюётся, но самим постоять за себя слабо. Приходят ко мне. Сало несут, яйца, муку, картоху мешками. Так и так, спасай, мочи нет уже терпеть тирана. Ладно, думаю, почему не помочь, как раз с провиантом напряженка. Свергли, тирана – на дыбу. Смотрю – опять ходят с плакатами. Я им говорю – что вы делаете? Это же бандит, у него две ходки было и диплом купленный. А они – много ты понимаешь. Он же обещает нам пенсию поднять и газ по дешёвке. Хрен с вами, мне по барабану. Выбрали. И пошло – пенсии урезали, коммунальные услуги – в три раза, цензура, чистка журналистов, кумовство и панибратство. Месяц проходит – они опять мешки прут. Выручай, говорят, совсем жизни нет. Мы с пацанами постреляли, повоевали. Переворот устроили, свергли. А они уже нового козла выбирают. Парадокс.
- Никакого парадокса. Знаешь поговорку – «нас имеет тот царь, которого мы заслуживаем». Гандуразцы, одним словом.
- Вот и я о том же. Мы знаешь, что решили – покончить с этим раз и навсегда. Мы хотим свергнуть народ. Пойти от обратного. Может, получится.
- Это как?
- А так. Есть у меня парочка ядерных боеголовок. Раз – и прощай, Гандураз. И весь электорат в одну секунду превратится в радиоактивную пыль. Некому будет уродов выбирать. А уродам не у кого будет кровь пить. Вот такой расклад.
- Жёстко! Радикально. Знаешь, мне кажется иногда, что мир вокруг меня – просто декорации. И если этот мир исчезнет, со мной ничего не произойдёт. Просто сменится фон. А люди вокруг – просто для того, чтобы мне скучно не было. Так что, Гандуразом больше, Гандуразом меньше – разница не большая.
- Это называется эгоцентризм.
- Плевать мне, как это называется. Эгоцентризм – это просто слово, набор букв и звуков. Сказал и забыл.
- Ты прав, и за это нужно выпить.
Че взял бутылку и только собрался налить, как дверь открылась и вошли двое элегантных мужчин с зонтами, с которых ручьями стекала вода прямо на ковёр.
- Привет, - сказал один, в смокинге и цилиндре, - ну, блин, и погодка.
- Здравия желаю, - второй, невысокого роста, с аккуратными усиками, был одет в гусарскую форму. Он щёлкнул каблуками и отдал честь, приложив ладонь к козырьку. – Разрешите войти?
- Заходите уже, шуты гороховые. Зонты поставьте в угол, пусть сохнут, - Че поставил ещё два стакана. – Где вы шляетесь?
- По бабам-с, - сказал гусар.
- Погандуразили малость, - подтвердил смокинг в цилиндре. – А что тут ещё делать?
Че протянул каждому по стакану и по фейхуа.
- Знакомьтесь. Это Павел, хранитель мой старый приятель. А это, Паша, известные бумагомаратели – лорд Байрон и товарищ Лермонтов, Юрий Михайлович.
- Очень приятно. Наслышан. Читать не читал, ибо неграмотен, но фамилии на слуху.
Павел пожал писателям руки.
- За знакомство!
- За встречу!
- За баб-с!
- За свободный Гандураз!
Выпили залпом, гусар потёр фрукт об рукав и положил на стол.
- Не могу я такую гадость жрать. Яблочко бы мочёное, бочковое. Или селёдочки с лучком. А от этой кислятины у меня изжога и оскома. Вы какими судьбами в это болото? – обратился он к Павлу.
- Мимо проходил. А вы?
- Долгая история.
- А я не спешу, - Павел подкурил погасшую сигару.
- А мы путёвки купили в турагенстве. Дураки. Лорд, почему мы в Турцию не поехали? Или в турне по Европе? Они же нас уговаривали… Экзотики захотелось? И зачем я тебя послушал?
- Юра, что не так? – Байрон удивлённо посмотрел на товарища. – Здесь же самые дешёвые бабы в мире.
- Самая дешёвая была у меня семидесятишестилетняя графиня из Саратова. Не то, что я не платил, а она ещё переписала на меня шесть соток угодий, трёх борзых и племенного жеребца. Надо было в Саратов ехать. Там рыбалка, яблоки и самогон.
- Хватит ныть. Ты забыл, что мы сегодня решили? Че, у нас к тебе дело.
- Ну почему ко мне все только с делами приходят? Давайте, выкладывайте.
- Че, мы поняли, в чём проблема Гандураза, да и вообще всего мира. Все беды от менеджеров нижнего и среднего звена. Мы даже взяли в плен человек двадцать. Они там, в казематах уже, ждут участи своей.
- И чем вам менеджеры помешали? – поинтересовался Че.
- Чем? Рассказываю. Вот, кто я такой? Великий поэт, классик зарубежной литературы, мастер рифмы и ритма. Так? Не веришь – почитай любую энциклопедию. А мой друг Лермонтов – один из столпов русской поэзии. И что? Написал я поэму. Большую, красивую поэму, иллюстрации на полях нарисовал. Приношу в издательство. Там сидит чмо-менеджер, накрамаленный, официальный такой. Рукопись принесли? Заходите, очень интересно, что там у вас? Фэнтези? Любовный роман? Криминальчик? Нет, говорю, поэма. Он сразу скис. Нет, говорит, мы стихи не издаём. Спасибо, до свиданья. Как до свиданья? Я же Байрон, говорю, классик, школьная программа. Байрон-шмайрон, не формат. Не печатаем мы стихи. Вот если бы про орков что-то, или про эльфов с драконами, тогда да. Внедрёнку, постапокалипсис, иронический детектив, тогда мы даже не читая, сразу в печать. А стихами идите жопу подтирайте. Нам даже рассказы не нужны. Вот. Я говорю, где главный редактор? Не принимает, отвечает, только после моей рекомендации. Нельзя перепрыгивать через ступеньку. Ну, я и ушёл. А мораль? Пожалуйста – возможно, если бы я прорвался к главреду, он бы меня всего облобызал и порадовал тиражами и гонорарами. А из-за этой вонючки, я оказался не у дел. Замкнутый круг получается. Плебеи сами для себя пишут и сами же себя читают, и нам, нормальным пацанам не втиснуться в формат. И руководят процессом менеджеры. Манагеры грёбанные. А писать для плебеев я наотрез отказываюсь.
- Так точно, - подхватил Лермонтов, - та же фигня. А ну-ка, назовите мне великого современного поэта? Не знаете? И не узнаете. И не потому, что их нет, а потому, что эти вонючки, как назвал их коллега, перестраховываются. Им наверняка нужно, чтобы прибыль была. Кому нужны стихи? Никому? Не верю! Вот мы, классики, для кого писали? Для элиты, для дворян, для голубой крови. Мы писали для людей образованных, разбирающихся в литературе, живописи, музыке и фехтовании. И потому, ответственность была на нас, никакой халтуры. Сам царь-батюшка интересовался, хвалил, журил, даже запрещал крамолу откровенную. Так он ведь не дурак был – восемь с половиной языков знал. А плебеи пели частушки под балалайку и на заборах члены рисовали в плане искусства. И нас не трогали, и сами ничего не писали, слава Богу. Все довольны, у каждого слоя свои кружки по интересам. А теперь что – дворян перевешали, элита теперь – бывшее бычьё, а народу внушили, что они гегемоны. Школ пооткрывали, институтов, в которых любой может учиться. А что учиться? Бесполезно. Плебей он и есть плебей, хоть сто дипломов ему выдай. Это в крови, в генах, мать их за ногу. И никогда он стихи читать не будет. А вот внедрёнку и женские романы уважает, потому что для этого говна душу открывать не нужно. А так, как имя им – легион, что означает тиражи и прибыль. Вот они и диктуют спрос, вот и топчут ногами настоящее искусство. И везде такое – вот где нормальная музыка сейчас? Где современные Чайковские, Рахманиновы, Битлы и Лед Зеппелины? Вместо них поющие трусы, или как их там? Эх! Пойду, что ли зарублю парочку менеджеров, душу отвести.
Лермонтов оголил висящую на боку шпагу и вышел в дождь.
- Зонт возьми! – крикнул вслед Байрон, но тот уже вышел. – Вот, охламон. Увёл таки от темы. Вернёмся к менеджерам. Менеджеры, если разобраться, посредники между народом и властью. И все они мёртвой хваткой держатся за своё место. И им рисковать не хочется. Они работают наверняка. Они – сито, процеживающее дерьмо. Только дерьмо они оставляют, а всё остальное выбрасывают. И так везде. Вот, вызывает царь менеджера и спрашивает – как там народ живёт? И что ему ответят? Всё чики-чики народ живёт, богатеет, жирок нагуливает. Не скажет же он, что всё хуже некуда, потому что ему же и отвечать придётся за такое положение в стране. А так ему медаль, чин повыше, где воровать можно побольше и разрешение на охоту в царских угодьях. Всё в мире решают не высшие чины, а именно эти засранцы, они всё преподнесут так, чтоб и не рисковать, и зад полизать и выгоду поиметь, докладные пишут, отчёты подтасовывают, рекомендации экспертов, результаты маркетинговых исследований – всё перевертят, как им удобно, перестрахуются. А на то, сколько благих намерений губят на корню – плевали они с высокой колокольни. Страшно, господа. Пойти, что ли и себе позабавиться?
Байрон достал из кармана пистолет, проверил обойму, взял зонт и вышел, хлопнув дверью.
- Маньяки, - резюмировал Че. – Хотя доля истины есть. Но я более радикален. Этот мир не исправить. Правильнее всего было бы его просто уничтожить. Котят только жалко и ёжиков. Котята же ни при чём. И ёжики.
Снаружи послышались одиночные выстрелы.
Через минуту Лермонтов и Байрон вернулись с довольным видом. Лермонтов вытирал фланелевой тряпочкой кровь с сабли.
- Нормально. На вечер оставили половину, - сказал Байрон, пряча оружие. – Хоть какие-то культмассовые мероприятия тут есть.
- Жаль, всех не перебить. И никто нас с тобой больше не издаст. Мы чужие на этом празднике.
Павел улыбнулся, отпил ром и сказал робко:
- Я неграмотный, но, слушая вас, великих, сам проникся поэзией и муза меня посетила на мгновенье. Стих родился у меня, случайно как-то.
- Просим, просим, - оживились поэты.
Павел встал, одёрнул куртку, на лице – волнение.
- Нет, нет! – Лермонтов схватил стул, поставил посреди комнаты. – Прошу на трибуну!
Павел забрался на стул, откашлялся и продекларировал дрожащим голосом:
- Несут культуру в массы
Сплошные пид…
- Постойте, не выражайтесь, это не прилично… - остановил его Байрон. – Давйте так – сплошные гандурасы. Великолепно! Браво, коллега! Замечательно!
Все зааплодировали. Че вынул из вазы букет и вручил стоящему на стуле Павлу:
- Ну, ты, брат, даёшь! Гениально!
Павел, зардевшийся от похвал, раскланялся.
- Срочно выпить!
- Тост за пиита!
- Маэстро, вы великолепны! Че, наливай.
Лермонтов поднял стакан:
- Знаете, кто такие гандурасы? Это гибрид презерватива и сексуального меньшинства. Давайте изменим традициям и выпьем не за, а против! Против гандурасов!

Грмпну пытался привести голову в порядок, но из-за размеров головы это оказалось очень проблематично. Боль гуляла, как сама хотела. То гиганскими дятлами стучала в виски, то гружёной фурой на полном ходу врезалась в лоб, отчего на глаза накатывали слёзы, то отбойными молотками пыталась сделать дыру в затылке.
Динозавр сидел, обхватив башку лапами, и звал маму.
- Мама…мама…мать её так…ой, мамочка моя…когда я уже сдохну? Мамочка…мамулечка…
Борис с Максимом стояли на безопасном расстоянии и с сочувствием наблюдали процесс похмелья у рептилий. У Бориса на плече с унылым видом сидел безучастный белк, очевидно тоже погружённый в похмельную нирвану. Подойти ближе было страшно, мало ли что придёт на ум этому гиганту в таком состоянии.
- Мамочка, клянусь, больше капли в рот не возьму. Моя головушка!
- Ему бы похмелиться, - беспомощно сказал Макс, глядя на пустую бочку, – а нечем. Зачем же так нажираться?
- Это кто бы говорил? – усмехнулся Борис. – Забыл, как мы тогда, на рыбалке…
- Вспомнил. Тогда совсем другое дело было…
- Ой, мутер, мазер, нана, патрини, мадре, инай, матинко моя, дэда, сделай же что-нибудь… - подвывал динозавр.
- Что это он, - Борис с жалостью наблюдал на мучения Грмпну, - бредить начал?
- Это он маму на разных языках зовёт. Полиглот, мутер его за ногу. Профессор, а культура пития ему не знакома.
- Может, пристрелить его, чтоб не мучился? – предложил белк. – И меня заодно.
- Жалко, да и не из чего. Вот, бедолага. Эй, товарищ профессор! – крикнул Максим динозавру.
Грмпну открыл глаз, красный от полопавшихся сосудов и застонал.
- Помощь нужна?
- Башка раскалывается. Чем вы мне поможете?
- Можем сбегать. Где тут у вас гастроном? Похмелиться тебе надо.
Динозавр еле сдержал рвотный порыв.
- Нет, я пить бросил. Если выживу. А вы как?
- А что нам сделается? Мы же с детства пьём. Привычные уже, менталитет у нас такой, - Борис и Максим осторожно, готовые в любой момент броситься наутёк, пошли к больному. – А врачи у вас есть? Может, скорую вызвать?
Динозавр снова закрыл глаз и продолжил причитания.
- Да, мы ему ничем не поможем. Будем ждать, пока отпустит. Боря, а ты Литу не видел? – Макс вдруг осознал, что его любовь куда-то пропала. Он оглянулся вокруг, в глазах появилась тревога. – Лита! – закричал он, приложив к щекам сложенные лодочкой ладони.
- Я тут! – раздалось со стороны леса.
Через мгновенье из кустов появилась девушка, несущая охапку какого-то бурьяна. Она сразу пошла к динозавру, подойдя, тронула его за лапу.
- Дино, на-ка съешь это.
Грмнпу протянул лапу, без лишних вопросов взял протянутую ему траву, отправил в пасть и стал обречённо жевать. Но уже через несколько секунд выражение на морде сменилось на удивлённое, а потом и вовсе на удовлетворённое. Он повращал зрачками, словно пробуя новые ощущения. Боль исчезла, будто и не было её никогда. Дятлы сдохли, фура остановилась, дорожные рабочие побросали инструменты. Разум стал ясным, как сегодняшнее утро – солнечное, слегка прохладное и свежее.
- Девочка моя, что ты сделала? Боль прошла. Совсем.
Лита улыбнулась, погладила динозавра по склонившейся к ней морде.
- Не важно, - ответила она, - назовём это гомеопатией. Только, пожалуйста, не дыши на меня.
Грмнпу поднялся на лапы, помотал головой, всё ещё не веря в исцеление и запел:
- Вот теперь тебя люблю я, вот теперь тебя ценю я… снова подружился с головой. Спасибо, Литочка. Век не забуду. Друзья, - обратился он к Максиму и Боре, - я готов к новым приключениям. Что там делать нужно?
- Машину бы снять… - Макс обнял подошедшую Литу, поцеловал в щёку.
- Он так страдал, что я сама не могла уже терпеть. А травам нас учат с детства. Это очень важные знания для выживания в лесу.
Моргнуть не успели, как Грмнпу уже тряс дерево, на котором висела «Газель». Машина накренилась, скрипя съехала набок, сорвалась, зацепилась колесом. Динозавр снова потрусил, и друзья с ужасом увидели, как машина летит вниз с высоты третьего этажа. Но ничего страшного не случилось, она повисла на стропах, Грмнпу ловко подхватил автомобиль, дотянулся до веток, на которых зацепился парашют, аккуратно снял, чтобы не сильно повредить ткань, сунул всё это под мышку и направился к гаражу.
- Вот, всё сняли в лучшем виде, - «Газель» стояла посреди поляны, как новенькая, если не считать несколько царапин на боку и подмятого бампера.
- Обмыть бы, - предложил Борис.
- Без меня, - отказался Грмпну.- Я завязал. И к жене вернусь, и прощу ей всё, и сам прощенья попрошу.
- С ума сошёл, – резюмировал белк. – С перепою и не такое в голову придёт.
- А вот это, - ткнул динозавр когтем в сторону парашюта, - можно забрать? Жене отнесу, может, пошьёт что-нибудь себе – лифчик там, или чепчик. А может, на маечку хватит. Можно будет взять?
- Что за вопросы, друг, забирай. Теперь бы масла достать конопляного. Павел говорил, у фашистов есть. Белк, далеко до Германии?
- Рукой подать. Тем более, они уже сами пришли, стоят на границе с Амазией. Тут вообще через лес за час дойдём.
- Точно! – стукнул себя по лбу Максим. – Ну, так что, на разведку?

Мэнсон проснулся с ужасным настроением. Всё шло не так. Где-то тысячи его подчиненных заливались пивом под тушёную капусту, посадив на колени носатых фроляйн, играли на губных гармошках, пели военные марши на некрасивом языке. И совсем не думали о войне. Они вот так просто повернулись и уехали, бросив фюрера посреди леса. Танки, ракетницы, пушки и прочие полезные для войны механизмы сиротливо стояли там и сям, будто свезённый на металлолом хлам. Бросилась в глаза махина на гусеничном ходу, на которой сверху лежала огромная ракета.
Мэнсон подошёл, прочитал табличку на двери кабины: «Баллистическая ракета «Земля-земля» с ядерной боеголовкой. Руками не трогать. Кнопки не нажимать. Не курить. Не сорить.» Мэнсон открыл дверь и забрался в кабину. На панели сразу бросилась в глаза огромная красная кнопка с надписью «fuck». Чарли уже был протянул руку, чтобы нажать и посмотреть, что из этого получится, но подумав, что неизвестно, как ракета прикреплена к тягачу, решил отказаться от этой идеи. Перед глазами представилась картинка, как ракета уносит тягач с сидящим в нём Мэнсоном ввысь, всё выше и выше над лесом, и затем дойдя до критической точки, начинает спускаться. Сзади сноп огня, в ушах свист, в голове ужас, и вот земля всё ближе. Несётся навстречу с бешенной скоростью. И затем большой «бум», и Чарли превращается в облачко расщеплённых атомов, становится частью гигантского ослепительно белого гриба, вырастающего всё выше и выше.
Нет, решил Чарли, ну его в жопу такие эксперименты. Он почитал таблички на приборной доске. Всё ясно и доступно написано. При желании, можно разобраться за считанные минуты. Но ему уже стало скучно, он спрыгнул на траву, почесал бока, потянулся, глядя на ясное небо, в котором порхали птички, похожие на кроликов.
И тут ветерок донёс до его ушей песню. Хор пел фальшиво и вразнобой, но зато громко и с большим энтузиазмом. Каждый пытался перекричать товарища, поэтому песня была похожа на скандал торговок на Привозе. Неужели уже вернулись, удивился Чарли, и пошёл на звук.
Песня лилась из-за зарослей кустарника, за которым оказалась симпатичная поляна, на которой разместились фантомы. Основная масса тупо сидела на земле, потягивая «Кока-коку». И отдельной группой разместилось ещё десятка два, которые, собственно, и пытались петь что-то из репертуара «Прокол Харум».
Чарли с трудом прорвался сквозь кусты и подошёл к певцам. Его заметили не сразу, так как пели самозабвенно, с закрытыми глазами. Доконав да конца несчастную песню, фантомы открыли зеньки и, увидев фюрера, вскочили и замерли по стойке смирно.
- Ничего-ничего, вольно, - сказал Чарли, - отдыхайте. Хорошо поёте.
- Мы только учимся.
- А хотите, мы ещё споём?
- Мы уже пятьдесят шесть песен выучили, - загалдели наперебой.
Мэнсон никогда раньше не видел таких активных фантомов. Обычно, это были приторможенные, вялые существа, похожие на зомби с пустотой в глазах. Чарли даже сначала подумал, что это люди.
- Первый раз слышу, чтобы фантомы пели.
- Мы уже почти люди, - сказал Жиган.
- Как это? – удивился Чарли.
- У нас даже имена есть. Меня зовут Жиган, а это Гопсосмыком, а это – Мурка. Она у нас главная.
- А внутри вы тоже почти люди?
- Не знаем.
- Ну, сейчас узнаем, - Чарли взмахнул рукой с протезом и вогнал крюк в живот Жигану.
Тот открыл рот в немом крике, удивлённо посмотрел на Чарли, затем опустил взгляд вниз, глядя, как крюк отрывает от него кусок плоти. Ударил ещё раз, в бок, рванул на себя, и фантом рухнул к его ногам безжизненной тушей.
Остальные стояли, наблюдая за расправой. Просто стояли, не понимая, что происходит, и как им поступать в такой ситуации.
- Вот видите, - улыбнулся им Мэнсон, - никакие вы не люди. Видели – ни капельки крови. Ну вот, а я не знал, чем заняться.
Он ударил ближайшего в горло. Шея порвалась, как кусок резины, голова повисла на остатках кожи. Фантом рухнул замертво.
- Отлично. Не расходитесь. Я поразвлекаюсь пока с этой молодкой и вернусь.
Мэнсон схватил за волосы Мурку, ударил её сапогом в живот, сбив с ног, и потащил через кусты к штабу. Какой замечательный день. Жаль, что не люди, но на безлюдьи и фантом – жертва. Эту девочку он решил резать медленно и с расстановочкой. Пусть они не чувствуют боль, но, если уж начали петь и взяли себе имена, то должны осознавать страх перед смертью.
Мурка ползла за фюрером, падая, вставая и снова падая. Краем глаза она увидела стоящих товарищей, беспомощно смотрящих вслед.

- Паша, ты же ко мне не просто так пришёл, верно? – спросил Че, когда Лермонтов и Байрон вышли «малость пострелять по планктону». – Давай, выкладывай, не стесняйся. Чем могу – помогу.
Павел, изрядно захмелевший от выпитого и от похвал великих поэтов, сидел, подперев щёку ладонью и задумчиво курил сигару.
- Ты, как всегда, прав. Я по делу. Эм…короче, тебе нужна техника, оружие, телогрейки, каски, сапоги с галошами и полевая кухня?
- Что за вопрос? Всё зависит от цены. Я тут у местных могу не дорого…
- Че, обижаешь! Я тебе что, коробейник или торгаш базарный? Я у тебя что, деньги прошу? Я как другу, а ты…
- Да ладно, прости. Сейчас все только и знают, что продают. Никто бесплатно не отдаст, пока ему к горлу мачете не приставишь.
- Во! Ты в точку попал. Мачете к горлу. Назовём операцию - «Мачете».
- Какую операцию? – Че плеснул ром в стаканы.
- Как какую? Операцию «Мачете». Расклад такой – я знаю, где полно всякого милитаристского дерьма. Иди и забирай. Бесплатно.
- Прямо вот так – иди и забирай. Бесплатный секс бывает только в мясорубке. Так говорят? В чём прикол?
- Прикол в том, что ты собираешь сейчас бригаду головорезов, я показываю место, вы устраиваете небольшую резню и забираете всё, что там есть. Совершенно бесплатно. И всё.
- И всё?
- Асолютно. Что вам стоит пугнуть пару тысяч резервистов? Они вас только увидят, сразу разбегутся. Вы – страшные, небритые, укуренные, без башки и совести. А они – педанты и пивные бочки, забывшие запах крови и пороха.
- Педанты, говоришь? Ненавижу педантов. Они что, все там педанты?
- Ты немного путаешь понятия, но это не страшно. Да, отвечу я тебе, они все педанты.
- Тогда, почему мы ещё здесь сидим? - оживился Че, залпом выпил налитое, и выбежал на улицу отдавать команды о немедленной мобилизации.
Сразу же затопали сапоги, завелись моторы, послышался мат.
- Ну, что, - в двери показалась голова легендарного революционера, - давай на посошок, и едем.
- Так быстро? – удивился Павел. – Оперативно.
- А то, специфика партизанского движения состоит в том, что нужно быть всегда готовым ко всему. А к борьбе с педантами особенно. Вот только не пойму, твой какой интерес?
- Не забивай себе голову глупостями. Если ты хочешь, чтобы у меня был интерес, можешь подарить мне пару сигар и бутылку рома. Отменное пойло.
Че полез в шкаф, извлёк оттуда жестянку, набитую сигарами и две бутылки, бросил всё в пакет и протянул Павлу.
- Держи. Поехали уже, там мои орлы уже удила грызут, рвутся в бой.
Дождь закончился, из-за туч выглянуло солнце.
У входа ждал открытый джип, возле которого стояли довольные поэты.
- Вы с нами? – спросил их Че.
- Нет, спасибо. У нас тут ещё работы непочатый край. Только что привезли партию свежих менеджеров. Удачи вам в бою!
- Ага, - ответил Че и повернулся к Павлу, - Давай, штурман, показывай путь.
Они выехали на горную дорогу и за ними поползла вереница грузовиков, битком набитых вооружёнными до зубов партизанами.

Борис и Максим прятались в кустах, ожидая возвращения белка.
- Ну, и как нам масла добыть? Видел, сколько там техники. Теперь представь, сколько там народа. Нас сразу схватят как вражеских лазутчиков и расстреляют, - Максим снова слегка раздвинул ветки, чтобы получше рассмотреть поляну.
- Почему сразу расстреляют?
- Не сразу, конечно. Сначала пытать будут.
- Не хочется как-то.
Сверху зашуршало и прямо под ноги им спрыгнул запыхавшийся белк.
- В общем так, пацаны. В лагере ни одного человека, не считая того психа с крюком на руке. Который Фрица убил. Ну, и ещё пара сотен придурков, но они походу и не люди, манекены какие-то. Сидят, как зомби и колу пьют. Думаю, от них неприятностей не будет. А вот клоуна этого я хотел грохнуть, но подумал, что мне самому не справиться.
- И больше никого? – хором спросили друзья.
- Шаром покати.
- Может, они в засаде? – пожал плечами Максим
- Ага, тебя ждут.
- Никого. Я всё вокруг обшарил, - сказал белк. – Думаю, стоит этого урода проучить. Справимся втроём? Свяжем, узнаем, где масло, а потом, когда динозавр придёт, скормим ему на обед. Что Грмнпу сказал, скоро будет?
- Чего ждём? – Борис встал в полный рост и пошёл искать проход в кустах. Я ему сам мозги вставлю. У меня же третий юношеский по боксу. – Макс вставай, идём.
Они пробрались сквозь чащу и вышли на поляну. Действительно, никого не было ни видно, ни слышно. Только лес пел птичьими голосами, да под ногами шуршала мелкая живность. На всякий случай прижались к броневику, чтобы не светиться, и разговаривали почти шепотом. Ничего не происходило, панорама напоминала стоп-кадр. И тут послышалась песня. Бестолковая, еле узнаваемая, мутировавшая от жутких голосов и неверно взятых нот.
Борис осторожно выглянул, но никого не увидел, и тут песня оборвалась.
- Это эти, манекены поют, - сказал белк.
- Тихо, - прижал палец к губам Максим, - слышите, кто-то идёт.
И правда, послышался шум, треск ломающихся веток и возни.
Боря снова высунулся из-за машины и увидел, как мужик с крюком вместо руки тащит за волосы женщину. Мужик был тот самый, который убил Фрица. Только одет не в клоунский костюм, а в офицерскую форму. Он довольно улыбался, иногда оглядываясь на свою пленницу.
Боря не выдержал. Он никогда не бил женщин, это было для него самым дном низости и мерзости. Мог, конечно, сказать крепкое словцо, когда совсем уже достанут, но поднять руку – никогда. И несколько раз ввязывался в драку, защищая девушек от их драчливых спутников.
И сейчас, увидев подобное безобразие, не смог сдержаться.
- Эй, урод, отпусти её, - крикнул он и вышел из-за броневика.
Чарли остановился, с интересом рассматривая новоявленного защитника угнетённых и убогих.
- Ты кто? – поинтересовался Мэнсон.
- Агния Барто. Отпустил её бегом.
- Пожалуйста, - Чарли разжал кисть, и Мурка повалилась на траву. – Лежать, - приказал он ей и пошёл к Борису. – Какие проблемы?
Вот он, человек. Не бездушная кукла, а самый настоящий, из плоти, чувствующий боль, сочащийся кровью, дрожащий от страха. А ещё это ужас в глазах, предсмертная агония, стекленеющие зрачки и последний выдох, с которым отправляется в рай или в ад никчемная душонка. Чарли шёл уверенно, без всяких раздумий и сомнений, безжалостная машина смерти, которую невозможно остановить простому смертному. Улыбка обнажила пеньки выбитых зубов, рука с крюком занесена для удара.
Из-за бронемашины выбежал Максим, стал рядом с товарищем.
Но это не может помешать. Это даже лучше. Он препарирует обоих.
Борис стал в стойку. Адреналин сразу залил тело, напомнив ощущения более чем двадцатидетней давности, времён бурной молодости, когда дрались район на район, когда встречали в подворотне, и ты один против пятерых. И случалось, что не всегда пятеро побеждали. Когда кровь закипает, проходит первая дрожь в ногах, когда ногти впиваются в ладони, и кулак сжимается до консистенции булыжника. И туман в глазах, и уже бьёшь не глядя, руками, ногами, головой, и не чувствуешь боли. И противник отступает, вытирает кровь в разбитых губ и носов (оставьте его, он же псих ненормальный), и все уходят, а ты падаешь на колени, тяжело дыша, всё тело бьётся в нервном ознобе и возвращается реальность вместе с болью и страхом.
Крюк должен был вонзиться в голову Бориса, застрять в пробитом черепе, но тот ушёл вниз под руку, и сразу же правой в печень, вынырнул почти за спиной, перехватил руку, ушедшую по инерции. Подсечка, и удар ногой прямо в голову ещё толком не упавшего врага. Максим даже моргнуть не успел, как нападающий монстр повержен, лежит на траве без движения. Борис со всей силы ударил Мэнсона ногой по спине.
- Ну ты даёшь, - восхищённо сказал Максим.
- Ай, молодца, - крикнул белк, подбежал к Чарли и укусил за ухо, отгрыз маленький кусочек и брезгливо выплюнул. Поверженный враг лежал без сознания.
- Я думал, и не вспомню уже, не дрался полжизни. А тело, видишь, всё помнит, - Боря пошёл к лежащей девушке, присел возле неё на корточки, тронул за плечо. Она подняла голову и посмотрела на своего спасителя. У Бориса прямо дух перехватило.
- Машка, ты? Откуда ты здесь?
- Я не…
- Маша, милая, что ты здесь делаешь? Макс, иди сюда, - махнул товарищу, потом подхватил девушку, помогая встать на ноги. – Всё в порядке, тебя никто не обидит. Никто. Глазам своим не верю. Машуня, сколько же лет я тебя не видел.
Мурка непонимающе озиралась. Её явно с кем-то путали.
- Максим, знакомься, это Маша. Маша Климова. Моя одноклассница. Помнишь, я тебе рассказывал. Маш, ты как? Что здесь происходит?

- Дорогая, это я, - Грмнпу топтался на пороге, держа в лапе свёрнутый парашют. – Я тебе тут подарок принёс.
Жена, отчаянно моющая посуду даже не оглянулась.
- Ну, не дуйся, пупсик. Знаешь, я тут подумал, а ведь ты же у меня самая лучшая. И никого у меня роднее тебя нет. Прости меня, скотину, за всё. Только сейчас я понял, как люблю тебя.
Милый хвостик супруги дрогнул, но больше никакой реакции.
- Как ты думаешь, что если нам вычеркнуть всё плохое, что было между нами, и попробовать начать всё сначала?
В ответ молчание.
Как ему хотелось оправдаться, сказать, что и она тоже виновата, что, ёлки-палки, нужно было чуть побольше уделять ему внимания, вместо того, чтоб трепаться часами с подругами. Что можно было бы хоть раз разбудить его, ну, сами понимаете, зачем, что иногда можно было вести себя покорректнее с его друзьями, и не выставлять мужа подкаблучником. Что иногда нужно было сначала подумать, а потом открыть рот, а если уже открыла, то подумать, какие слова говорить. Что можно было просто сказать – а пойдём, милый, прогуляемся, мы так давно с тобой не болтали о пустяках, как раньше, помнишь? Многое хотелось сказать, но это бы ничего не изменило. Это было уже сто раз, и только усугубляло. Да и простил он её всё, и готов прощать и дальше. Да и сам он хорош, и ей есть что сказать в ответ.
- Любимая, а давай я приглашу тебя на первое свидание. Сходим на озеро, я нарву тебе цветов, поймаю прумдрапнотов, и мы будем сидеть на берегу и смотреть на закат. Ты положишь мне голову на плечо. А потом я почитаю стихи, и ты впервые меня поцелуешь. В щёку.
Жена повернулась, вытирая лапы полотенцем. На глазах блестели слёзы.
- Ты что, всё помнишь?
- Конечно, это были самые незабываемые моменты моей жизни.
- Правда?
- Правда, а можно и не ходить на свидание. Знаешь, о чём я подумал? Нам бы завести маленького динозаврика. А? Такого малыша, смешного, весёлого. Я буду с ним заниматься, научу играть в какашечки.
- Мне нравится идея.
- Вот, - Грмнпу протянул жене свёрток. – Это подарок.
- Что это?
- Ну, тебе виднее. Пошьешь себе что-нибудь.
Она развернула парашют, рассмотрела его, приложила к себе.
- Какая прелесть! Спасибо. И цвет отличный, и качество. Думаю, на маечку хватит. Ой, подруги обзавидуются. Какая ты прелесть!
Неужели можно вот так всё вернуть? Те чувства, романтику? Он смотрел на неё и видел ту, прежнюю, не изъеденную бытом, чистую и открытую. Он понимал, что невозможно измениться за минуту, что всё равно будут недоразумения, но любовь – это тяжкий труд, тяжкий, но приятный, и он готов работать на этом фронте всю жизнь до самой старости. Прощать, идти на компромиссы, вырабатывать в себе нежность и заботу. Наверное, белк был прав, и он повредился умом, но что-то сломала в нём та жуткая головная боль, вернее, не сломала, а починила.
- Любимая, я знаю, это не правильно. Но мне нужно сейчас уйти. Ненадолго. Мои друзья в беде. Без меня им не обойтись. У нас впереди масса времени, а у них считанные часы. Я вернусь очень скоро, а ты маечку пошьёшь, и мы с тобой прогуляемся по лесу, и все будут говорить – какая красивая пара.
Она смотрела с укором. Так же, как всегда. Давай, опять к дружкам побежал, да? Недопили, да? Мальчишник устроишь по поводу новой жизни? Девочек закажете? Давай, алкаш несчастный, вали к своим алкоголикам. Всё это мелькнуло в её взгляде. Но хватило мудрости промолчать. Грмнпу разрывался между долгом и жалостью к жене.
- Просто поверь мне, ладно? Я туда и обратно.
Он попытался поцеловать жену, но она отвернулась, и он чмокнул в щёчку, погладил по плечу.
- Я мухой.
Когда муж скрылся в чаще, она присела, положив на колени парашют, и разревелась.

Мурка ничего не понимала. То её тащит за волосы психованный фашист, то гладит по волосам незнакомый мужчина и называет её Машей. Эти люди такие непредсказуемые. Второй вариант пока выглядит более привлекательным, но хочется всё-таки разобраться в человеческой психологии.
Борис тоже ничего не понимал. Он не мог ничего напутать. Это была она. Он узнал бы её даже через сто лет, тем более, Маша почти не изменилась. Последний раз он видел одноклассницу лет пять назад, мельком на улице. Она зачем-то приехала в город, они поговорили несколько минут ни о чём. После длительной разлуки как-то и говорить было не о чем.
Маша Климова шла через жизнь Бориса красной нитью. Он влюбился в девятом классе, когда заиграли гормоны. Она была красоткой, уже полностью сформировавшейся. Молодое, крепкое тело манило юнца, ещё толком не понимающего, куда и зачем. Когда на школьных дискотеках танцевали, он вдыхал аромат её волос, и руки лежали на местах, недалеко расположенных от недозволенного. А она однажды поцеловала его в щёку, захохотала и побежала к подружкам, а он стоял, как дурак, не в состоянии двигаться, не веря в произошедшее. На следующий день он решился и пригласил её в кино, но она отказалась. Он потом выяснил, что за ней увивается хулиган из десятого класса, и что видели их вместе. В общем длинная история. Хулиган этот оказался дутым, Боря встретил его вечером возле подъезда, и рассказал, с кем не нужно встречаться, разбив сопернику нос и поставив под глазом радужный фингал. И стал встечаться с Машкой, так как рейтинг его в школе сразу поднялся, даже одноклассники хулигана этого стали с ним здороваться за руку. А женщины, естественно, выбирают сильных.
Встречались они два года, было всякое, он предложил ей руку и сердце, но светила армия, и его призвали на два года, а пока он служил, родители Маши переехали далеко на север, и её увезли. Вот,собственно, и всё. Вернувшись со службы, порывался ехать к ней, но то денег не было, то работать пошёл, а потом друзья-подруги, квас-газ, так и не сложилось. Узнал, что она замуж вышла за моряка-подводника, что сына родила.
Но всё это время Борис помнил её. И снилась иногда, и мечтал, бывало, как бы могли жить вместе, и думал – вот брошу всё, и уеду к ней, и плевать на мужа, увезу, украду. И на Марине женился потому, что похожа была на Машу. Первая любовь оказалась последней.
Где-где, но здесь он совсем не рассчитывал на такую встречу.
- Маша, что здесь происходит? – повторил он.
- Ничего, - у Мурки не было ответа на этот вопрос.
- Маш, ты меня узнаёшь?
- Да отстань ты от неё, - встрял Максим, - видишь, человек в шоке. Дай ей в себя прийти.
- Макс, ты не представляешь, кто это!
- Успокойся. Не ори.
- Если получится вернуться, я заберу её с собой. Нечего здесь делать.
- А Маринке что скажешь? Племянницу привёз, или сироту удочерил?
- А ничего не скажу. Я Машу всю жизнь ждал. Жаль, что не искал, дурак.
- Боря, дыши глубже. Пойдём посмотрим лучше, что там с этим идиотом.
Они пошли к месту, где Борис завалил Мэнсона, но, ещё недавно лежащее беспомощное тело исчезло.
- Чёрт, - Борис оглянулся вокруг, - куда он мог деться? Нужно уходить. Пошли отсюда. Маша, пойдём, - он взял Мурку за руку и потащил за собой, к кустам.
- Эй, а масло?
- Какое?
- Конопляное! Борь, ты что? Зачем мы здесь, а?
- Чтобы спасти Машу.
- Идиот, что с вами сегодня? Динозавр побежал к жене, теперь ты…
- Ты первый начал со своей амазонкой, так что закрой рот, ладно?
- Ладно, - вздохнул Максим, - но масло всё равно нужно.
- Ладно, мы Машу спрячем и вернёмся.
Когда они дошли до зарослей, сзади что-то щёлкнуло, не громко, но знакомо и зловещё.
Друзья оглянулись и увидели Мэнсона с автоматом, направленным им в спины.
- Привет, мальчики. И девочки, привет. Стали на колени, руки за голову.

Компания выполнила приказ. Чарли подошёл ближе, направил автомат на Бориса.
- Тебя я застрелю первым. Но сначала хочу кое-что прояснить для себя. Почему мне катастрофически не везёт? За последние дни я потерял руку, зубы, кусок уха, я мочусь кровью, у меня в голове живёт целый табун придурков, меня били постоянно, и что самое обидное, даже женщины. Эти гамбургские свиньи сбежали пить пиво, бросив меня здесь одного, в глухом лесу. Нет, чтобы стать олицетворением всемирного зла, я чувствую себя полнейшим лузером. Вопрос – что я делаю не так? Молчите? Ладно. Я сам отвечу на вопрос – я слишком много говорю. Я видел это в фильмах – плохиш, вместо того, чтобы сразу замочить героя, начинает задавать ему всякие дурацкие вопросы, ответы на которые ему, если честно, сто лет не нужны. Начинает объяснять, почему он поступил так, а не иначе, впадать в откровения, выдавать все секреты и исповедоваться. Пока он разводит демагогию и трёп, герой успевает развязать верёвку на руках, или вдруг появляются сто полицейских машин с мигалками, или отсыревают патроны, или у плохиша вдруг начинается диарея. В итоге, в любом случае, он проигрывает. А всё потому, что ему захотелось померяться членами, показать своё преимущество или просто потрындеть. Правильно говорили древние – язык до кладбища доведёт. Но со мной этот номер не пройдёт! Не на того напали! Вам тут демагогий разводить не собираюсь, я вам не ритор какой-нибудь лекции читать! Не дождётесь! Думаете, я тут трибуну сейчас буду сооружать? Фигу вам! Трындец вам ребята. Мне вот только одно интересно…
Максим вдруг стал медленно заваливаться на бок.
- Что это с ним? – спросил Чарли. – Вы мне эти трюки бросьте.
Боря попытался подхватить падающего товарища, но не успел. Тот упал, поворочался, подложил под щёку ладонь и захрапел.
- Ах, ты, вражина! – закричал белк. – Ты что это натворил? Ты же его усыпил своей болтовнёй. Максим, проснись, друг!
Борис толкнул рукой спящего друга.
- Не буди его, пусть умрёт во сне, - остановил Бориса Чарли. – Вот такой ему от меня подарок будет. На чём я остановился?
- Что-то там про синхронизацию электромагнитных полей в вакууме.
- Ну, да… При низких температурах происходит… Каких полей? Что ты мне мозги морочишь? Приплыли вы, ребятки.
Он обвёл взглядом пленников: Максим что-то бормотал во сне, Мурка тоже начинала дремать, поднятые руки то и дело опускались, и она вздрагивала, просыпаясь, и снова проваливалась в дрёму. Борис смотрел куда-то за спину Чарли.
- Что ты там увидел? Смерть свою? Это не она. Это я твоя смерть. – Мэнсон оглянулся, увидел идущую к ним Рииль. В руке она держала приличных размеров камень. – Рииль, детка моя, иди, поразвлекаемся.
Рииль подняла камень, замахнулась, присев, как бейсбольный подающий. Бросок. Мэнсону показалось, что булыжник летит медленно, он видел, как он вращается, как увеличивается в размерах по мере приближения, как подлетает к его лбу. Сноп искр посыпался из глаз, в голове одновременно завопили души убитых маньяков, и наступила тишина. И темнота. Вакуум. И в нём красиво синхронизировались разноцветные электромагнитные поля.
Мэнсон упал, выронив автомат.
- Ваше счастье, что с вами эта шлюшка, - сказала подошедшая амазонка, ехидно посмотрев на Мурку. – Я не позволю всяким дегенератам убивать женщин. Проваливайте отсюда. Пошли вон.
Борис растолкал ничего не понимающего Максима, схватил под локоть и потащил к лесу.
- Как там Лита? – крикнула им в догонку Рииль.
Но ей никто не ответил. Троица скрылась в зарослях.
Рииль посмотрела на Мэнсона. Помятый, непричёсанный, небритый мужичок, с выбитыми зубами, с нелепым крюком вместо руки, с обгрызенным ухом. На лбу наливалась шишка, играя всеми оттенками красного и синего. Из носа вытекла сопля. Он был похож на конченного алкаша, так и не дошедшего до дома. А по сценарию – она сейчас в роли жены, ждущей своё горе луковое. Да никогда! Амазонка подняла автомат, приставила ствол к груди Мэнсона, но вдруг ей стало страшно. Что-то шипело и хрипело в его голове, злобно и угрожающе. Рот скривился в оскале, глазные яблоки завращались под закрытыми веками, нос заострился.
Рииль бросила автомат и пошла в сторону Амазии.

Мэнсон очнулся от того, что под ним дрожала земля. Бум, бум, бум, словно где-то работал гигантский дизель-молот. Чарли потрогал лоб, обнаружил та шишку, которая ответила на прикосновенье резкой болью. Голова болела, и кроме того, в ней ругались голоса. Кто-то кричал, кто-то жалобно скулил, кто-то хохотал. Заметив, что хозяин головы пришёл в себя, они сразу притихли. То-то, подумал Чарли, знают, кто главный.
Бум, бум, бум! Мэнсон повернул голову в сторону, откуда доносился звук, и оцепенел от ужаса. На кронами деревьев виднелась голова крокодила. Огромная, с полураскрытой пастью, она качалась в такт шагов. Чудовище было ещё далеко и двигалось не спеша. Ещё было время, чтобы убежать. Чарли встал на ноги. Голова слегка кружилась, но страх прибавил сил, и он побрёл к краю поляны, чтобы скрыться в зарослях. Бум – отдавалось в ступнях, бум – адреналин врывался в кровь. Бум – всё ближе и ближе. Мэнсон перешел на рысцу.
«Слизняк!» - сказал кто-то робко в голове.
«И не говори, я думал – он друг, а он - ссыкун» - согласился с ним второй голос.
«Испугался, трус. Испугался, трус. И с этим человеком нам предстоит жить…»
«Трус-трус, боягуз, на войну подался, как увидел крокодила, сразу обосрался».
Маньяки веселились во всю.
- А ну, заткнулись все! – заорал Мэнсон.
«А то что?» - раздался наглый вопрос.
- А то «то»…
«Что «то»? Дырку в башке просверлишь, чтобы мне по попке нашлёпать?»
«Во-во! Мы ещё посмотрим, кто тут главный!» - поддержали бунтаря.
«Давай, чмо, сразись с этим уродом один на один!»
До кустов осталось всего несколько шагов, но Чарли остановился и посмотрел назад. Голова осматривалась. Молот остановился.
Мэнсона всю его сознательную жизнь преследовали крокодилы. Когда ему было четыре года, он впервые посмотрел мультик про крокодила Гену, который на пару с каким-то ушастым гремлином Chebyrashka цинично издевались над милой старушкой Shapoklyak. Чарли долго мучился кошмарами, в которых за ним гонялся крокодил с гармошкой, попутно расправляясь с попадающимися на пути бабушками. Затем ему попалась книжка про крокодила, проглотившего солнце. Там же она живьём сожрала кумира всех детей Бармалея. А потом отрыгнула его, пожеванного, в ожогах от желудочного сока, с полупереваренными конечностями. Детская психика была не в состоянии выдержать такой удар. И с тех пор он заболел крокодилофобией в самой тяжёлой форме. Когда родители водили его в зоопарк, у вольера с крокодилами у мальчика начинался припадок со всеми вытекающими последствиями – рвотой, приступом эпилепсии, аллергическими высыпаниями и непроизвольным мочеиспусканием. Папу это прикалывало, поэтому они решили вообще переехать на берега Миссисипи. Клин клином вышибают, говорил отец. Но клин забивался всё глубже. Пиком заболевания был просмотр фильма о Питере Пене, в котором за отважным пиратом и флибустьером Капитаном Крюком постоянно гонялись аллигаторы.
Мэнсон стоял, уставившись на свою изувеченную руку с приделанной насадкой-крюком.
«Я – ипостась Капитана Крюка» - мелькнуло в голове, - «Точно! Я должен наконец-то отомстить за все мои мучения! За страдания старушек и Бармалея, за все проглоченные мочалки!»
И тут он вспомнил о тягаче с возлежащей на нём ракетой земля-земля. Установка стояла от него метрах в двадцати. Не раздумывая, Чарли бросился к ней, взобрался в кабину, бегло осмотрел приборную панель, нашёл манящее слово «Fuck». Крокодил всё стоял, вертя головой, в раздумьях, куда ему идти. Чарли прикинул, что чудовище стоит как раз на траектории полёта ракеты и, не долго думая, вдавил кнопку до отказа. Сзади загудело. Сначала тихо, потом набирая обороты, гуд превратился в рёв. Машина задрожала, и медленно покатила вперёд. Мэнсон оглянулся и увидел сзади вырывающееся пламя. Машина ехала всё быстрее, даже уже не ехала, а плыла над землёй.
Чёрт, я же не отцепил ракету от тягача! Мэнсон открыл дверь и вывалился наружу с высоты второго этажа, да ещё и на скорости. Над ним проревело, обдав жаром, вылетающее из сопла пламя. Вспыхнули волосы на голове, и Чарли, пытаясь погасить огонь больно треснул себя по макушке крюком. Шевелюра сгорела, как тополиный пух, быстро, и не оставив даже ожогов на коже, оставив запах горелых перьев.
Динозавр повернул голову на шум и увидел несущуюся прямо на него сигару с прицепленной к нему машиной. Мгновенье, и ракета врезалась ему в живот, вспоров брюхо, разорвав внутренности, и застряла в позвоночнике. Удар отбросил Грмпну назад, повалив на спину. Из раны всё ещё вырывалось пламя. Динозавр попытался встать, но боль пронзила всё тело, лапы не слушались. И тут ракета взорвалась.
Чарли, услышав взрыв, сразу вспомнил занятия по гражданской обороне, которые вёл военрук Трояка. Такую кличку он получил за то что, всё можно было понимать трояко. «Факт ядерного взрыва можно расценивать трояко», - говорил он, - «Во-первых, вы автоматически освобождаетесь от военной службы. Разрываются любые контракты и присяга, данная вами, аннулируется. Во-вторых, когда вы становитесь свободны от службы, и можете делать, всё, что заблагорассудится, ну, и что успеете, конечно». В этом месте Трояка хохотал над собственной шуткой, затем, делал серьёзное лицо и продолжал: «А в-третьих, что бы вы не делали, вам всё равно наступит пиндык».
Чарли смотрел, как над лесом разлетаются останки динозавра. Облако над местом взрыва почему-то не выросло в гриб, а развеялось, оставив в воздухе падающие с неба конфетти и серпантин. Мэнсон облегчённо вздохнул. Конечно, как он мог забыть, ведь ещё в том году он лично продал несколько боеголовок террористам с Ближнего Востока.
Рядом сочно шмякнулся в траву огромный окровавленный палец с жутким когтем. Мэнсон пнул его ногой, хищно улыбнулся. Он больше не боялся крокодилов. «Земля-земля» оказалась покруче всяких там шарлатанов Фрейдов.
В глубине леса раздавался шум. Слева похожий на топот копыт, а справа на гул моторов. Да пошли они все, решил Мэнсон, и пошёл в лес, не став дожидаться гостей.

на сегодня это всё...
ту би континьюд