Бродяги хроноленда, начало романа.

- Блин, идиот какой-то, - возмущался запыхавшийся белк, - хулиган и пустобрех. Зачем вы мне не дали навалять ему пендюлей?
Боря тащил ещё не проснувшегося Максима, сзади тащилась Мурка, не понимая куда и зачем. Единственное, что она понимала, что в этой компании безопаснее.
- Давайте вернёмся, - не унимался белк, - я ему второе ухо отгрызу. Ну, давайте!
- Никуда мы не вернёмся, - ответил Борис, - в гробу я видел такие приключения. Вернёмся в гараж, поймаем приёмник, сожрём его на обед. И будем ждать Павла и профессора. Животное, мы не заблудились? Куда нам идти?
- А я знаю? Я тебе что, Сусанин, что-ли?
Белк остановился, облизал коготь на лапке и выставил его вверх.
- Единственное могу сказать, что ветер дует оттуда. Или оттуда, хрен его знает.
И тут с той стороны, откуда они бежали раздался взрыв. Над лесом поднялось облако серпантина, зависло радужным куполом, и стало медленно оседать на деревья, превращая лес в карнавальную декорацию.
Друзья стояли, изумлённо наблюдая за бумажным фейерверком. И тут землю сотряс грохот, словно рухнул целый дом. Или упал метеорит. Или случилось землетрясение. Под ногами прошла волна, с деревьев посыпались плоды и птицы сорвались в небо, возмущённо матерясь на только им понятном языке.
- Это что было? – спросил проснувшийся Максим.
И словно отвечая на вопрос, в нескольких метрах от них прямо с неба что-то упало, большое, тяжёлое, смачно шмякнулось в высокую траву.
Белк первым бросился посмотреть, что это чуть не свалилось им на голову. Борис, Макс и Мурка молча ждали результата разведки. Первое, что они услышали – дикий вопль белка. Дальше пошла такая отчаянная нецензурщина, что Борис закрыл Мурке уши.
Вскоре появился белк, он был явно не в себе – пытался что-то сказать, указывая лапкой на место падения неизвестного объекта.
- Там! Там это! Нет, я не могу! Сукаааа! – белк затопал лапами, забившись в истерике, - А! Мама! Я не верю! Гниды! Падлы! Ааааа!
- Да что там? – спросил Боря.
Белк вдруг весь поник, сел на землю, и закрыв глаза лапками, зарыдал, содрогаясь всем своим облезлым тельцем.
- Что там? – повторил Борис. – Что?
- Там коготь. Палец и коготь. Кто это сделал?
- Какой палец?
- Палец Грмнпу.
- Это как?
- Я узнаю, кто это сделал, и месть моя будет страшна! – сказал белк, решительно поднялся и пошёл в сторону взрыва.
- Постой! – крикнул Боря, но зверёк, нет, уже хищный и опасный зверь, его не слышал. Он жаждал крови.
- Что делать будем? - спросил Борис Макса.
- Я хочу домой, - сказал тот. – Я устал.
- Короче, думаю, белк там сам разберётся? Пошли искать Литу, гараж и полосатый драндулет. Маша, ты как?
Мурка пожала плечами. Ей вдруг захотелось обнять этого неизвестного мужчину, прижаться к нему всем телом, чтобы он защитил её, спрятал от безумного, чужого, непонятного мира. Ей показалось, что когда-то, в какой-то из её прошлых несуществующих жизней они были очень близки, были рядом и…любили. Какое странное слово. Интересно бы узнать, что оно означает. Люди бросаются им направо и налево, не осознавая, насколько оно загадочно и таинственно для таких как она, для кукол без сердца. Она даже не заметила, что из глаз брызнули слёзы, и струйками покатились по щекам.
- Маш, ты чего? – Боря подошёл к ней, обнял крепко, но нежно. Она положила голову на его плечо и зарыдала. «Если я плачу, - радостно думала она, - то может, я и любить смогу?»

Дождь закончился, как только колонна спустилась в долину. Сразу засияло солнце, горная дорога, на которой машины то и дело подпрыгивали на камнях, сменилась ровной и гладкой. Въехали в лес. Боевики, как малые дети, открыв рты, разглядывали дивную флору и не менее дивную фауну.
- Красотища какая! – восторженно сказал Че, высунув голову из кабины. – А мы в этих горах сидим, как дураки. И тут что, кто-то ещё и воюет?
- Пытаются, - улыбнулся Павел и толкнул водителя. – Сейчас налево.
Вдруг впереди задался взрыв, небо покрылось разноцветными бумажками. Машина подпрыгнула от ударной волны и Павел больно ударился головой. Вдруг что-то врезалось в окно, стекло сразу заволокло паутиной трещин. Водитель с перепугу нажал на тормоз.
- Таки воюют, - сказал Че и вылез из кабины. – Ни хрена себе! – раздался его удивлённый голос.
- Что там? – Павел выбрался наружу и увидел на капоте огромный окровавленный палец с когтем, толстым и кривым, похожим на заточенный крюк от подъёмного крана. – Не может быть!
- Откуда это? – спросил Че.
- Это Грмнпу.
- Кто?
- Не важно. Это уже личное, - Павел никогда не был сентиментальным, но сейчас ему захотелось зареветь, как ребёнку. Зареветь от того, что он ничего не сможет изменить. И эта беспомощность вызвала в свою очередь ярость. Ярость против несправедливости этого мира.
- Вам туда, - сказал он Че. – Одна просьба – найдите мне ведро конопляного масла. Всё остальное ваше. А у меня внезапно появились дела. Нужно кое-кого порвать на кресты. На, спасителя, ангела хранителя мать, мальтийские кресты!
Павел побежал вперёд по дороге в надежде застать и казнить убийцу профессора, динозавра, и просто классного пацана, Грмнпу. Несправедливость! Несправедливость сраного мира! Несправедливость! Это слово вертелось в его голове, как белка в колесе, упорно, наращивая скорость и вытесняя все остальные мысли. Конечно, внезапно понял он, вот моё предназначение – бороться с несправедливостью. Вернее, за справедливость. Тело его бежало, механично, словно отделившись от разума. А разум ликовал от того, что нашёл ответ на главные вопросы его жизни – кто он? Зачем он? Хранитель чего он? Конечно, справедливости! Сразу стал понятен и оправдан весь дебош и беспредел, который он учинял. Начиная с отца, которого он сдал чекистам, и заканчивая застреленным менеджером в Дак Мональдсе. Все, кого он убил, предал, избил, казнил, даже кому он дал подсрачник или обложил матом, заслужили это.
Чекист в Париже был уродом, с пристрастием пытавшим несчастных парижан, менеджер избивал сою подружку, папа измывался над беззащитным животным…и остальные – каждый имел свой грех, за который наказывал Павел, справедливо и соразмерено. Да воздастся каждому по делам их.
Это прозрение сразу избавило от постоянно подавляемого чувства вины, и сейчас хотелось восстановить ещё одну несправедливость – жестоко и беспощадно.
Вот и поляна. Техника сиротливо стояла там и сям, и выглядела несчастной от того, что её бросили. Он остановился, как борзая, пытаясь учуять дичь. Кто-то пел в кустах. Павел побежал туда, прорвался через заросли терновника, увидел кучку придурков, поющих «Лестницу в небо».
Увидев Павла, хор умолк, и вокалисты испуганно сбились в кучку.
- Где?! – крикнул Павел.
- Туда, - ткнул пальцем один из певцов, сразу сообразив, что нужно этому страшному человеку.
Павел побежал в указанном направлении. Он даже не сомневался, что ублюдку не уйти от расправы.
Где-то недалеко слышался знакомый звук. Павел не сразу понял, что это топот копыт. Конница.

Мэнсон брёл через чащу, прокладывая себе путь насаженным на культю мачете. Вспарывая заросли, перерубая жилы лиан. Ему казалось, что он попал в чьё-то тело и режет его изнутри. Но тело не сдаётся. Раны сразу же заживают, и Чарли уже затерялся в дебрях чужого организма. И теперь ему не выбраться, и его разжуют, переварят и он превратится в какашку, никому не нужную и одинокую.
Но лес даже не замечал это жалкое недоразумение. Лес нельзя убить. Лес был, есть и будет.
- Ну, и куда ты направляешься? – раздалось в голове Чарли.
- Куда надо. Не твоё собачье дело.
- Что, сдался? Ну-ну.
- А я что говорил, - поддержал другой голос. – Кишка тонка.
«Не буду с ними спорить – решил Мэнсон, - кто они такие, чтобы я с ними спорил?»
Но маньяки не унимались:
- И что, ты всё вот так оставишь?
- Думаешь, крокодила убил, так теперь герой?
- Давай, чувак, надери им всем задницу!
- Чарли! Чарли! Чарли – чемпион!
- Эх, как они тебя сделали – ещё и ухо откусили! И ты не отомстишь?
- Чарли, задай им жару! Ты же здесь главный злодей. Зло должно победить добро. Обязательно.
- Да он слабак! Я таких пачками резал!
- Резал он! Знаем, кого ты резал – старушек беззащитных. Герой нашёлся. Чарли! Чарли! Чарли – вперёд! Мы в тебя верим!
- Да заткнитесь вы! – заорал на весь лес Мэнсон.
- А ты нам рот не затыкай, понял?
- Я сказал – пасти закройте свои маньячные! Дайте мне подумать.
- Ну, подумай, - в голове пошушукались и умолкли.
Осталось совсем немного – покончить со всеми, кто сломал ему жизнь – с теми двумя придурками и с их бабами, и с белкой. Из белки он себе стельки сделает. И ещё найти амазонку, предавшую в самый ответственный момент. Неплохо бы и Павла ухайдокать, но что-то подсказывало, что это будет последнее убийство. Павел пусть живёт.
- Ну, что, придумал? – спросил голос. – Ты пока додумаешься, все поразбегаются.
- Да он тормоз! Три дня думать будет.
- Чарли! Ну, что там думать?
- Достали, - пробормотал Чарли.
Он подошёл к дереву с толстым стволом, покрытым гладкой серой корой.
- Отвалите, - Чарли что было сил врезал головой об ствол и рухнул без сознания, заливаясь кровью из рассеченной брови.

аааааа!!!! На самом интересном месте!!!! Хотя если подумать, где бы ты его не оборвал, я бы сказал тоже самое. Ну почему так быстро? Хочется еще еще еще и еще))Когда ожидается продолжение?

если сегодня не вырублюсь, буду писать. Самому хочется побыстрее закончить)

Будённый бы обгрыз себе все усы от зависти, если бы увидел, как шла конница амазонок. Стройными рядами, как истребители на параде ВВС, строго выдерживая дистанцию между собой, кони летели, оставляя за собой полосу подмятой травы. Ни одного жеребца, только кобылы, такие же поджарые, мускулистые, упругие и уверенные, как и всадницы. Трава приглушала топот копыт, слышался только монотонный гул, похожий на звук мощного, ровно работающего двигателя.
Амазонки, оголённые по пояс, в набедренных повязках, уверенно сидели в сёдлах, одной рукой держа узду, а в другой сжимая оружие – кто боевой топор, кто копьё, кто кривые сабли, а кто и «Калашникова». Волосы и груди развевались, рассекая воздух. Загорелые тела женщин, обильно смазанные маслом, блестели на солнце и напоминали бронзовые статуи, зачем-то посаженные на лошадей.
Услышав по радио о готовящемся нападении, Великая Мать решила не ждать и нанести удар первой.
Пять сотен лучших из лучших воинов, получив оружие, командировочные и благословение Матери, отправились в поход, преисполненные праведного гнева и возмущения. Мужчины, жалкие слизни подняли свои головы и позарились на главное завоевание женщин – феминизм и матриархат. Это посягательство необходимо было пресечь на корню, и показать, кто правит планетой.
В лесу строй распался, скорость пришлось слегка сбавить, но решительность и боевой азарт никуда не делся. Ловко лавируя между деревьями, перепрыгивая через кусты и заросшие травой окопы давно забытых войн, лошади несли своих всадниц к лагерю противника.
Выскочив на поляну, забитую техникой, амазонки осадили коней и приготовились к битве, но лагерь был пуст. Ни одного человека не было видно, только такни, броневики, мотоциклы и самокаты удивлённо таращились мёртвыми фарами на нежданных гостей.
Лошади, в которых ещё играла музыки скачки, недовольно гарцевали, никак не желая успокоится. Амазонки недоумённо озирались, ища противника.
И тут с противоположной стороны поляны показалась колонна грузовиков, набитых людьми. Машины останавливались, из крытых и некрытых кузовов прыгали на землю мужчины, вооружённые до зубов автоматами, пулемётами, базуками, гранатами, ножами. Настоящие головорезы.
Увидев амазонок, зашумели, тыча в их сторону пальцами. Амазонки тоже спешились, отпустив лошадей, и стали сплошной стеной, готовые к сражению. И так и замерли обе стороны, не поимая, что происходит. Чегеварцы, опешившие от такого количества полуголых возбуждённых, опасных женщин, забыли об оружии. Просто не верили своим глазам, что счастье рядом, всего в сотне метров, после стольких лет суровой партизанской жизни, когда самой доступной женщиной была несчастная, не знающая отдыха и покоя, коза, давно позабывшая, что такое давать молоко, а самыми красивыми казались отнюдь не дешёвые чахоточные гандурасские проститутки, усохшие, беззубые и пахнущие болотом, до которых ещё нужно было добраться, опасаясь получить пулю в спину. Партизаны стояли в нерешительности, сглатывая слюну и впиваясь глазами в груди, бёдра и бока амазонок. Че и сам потерял дар речи, и затаив дыхание пялился из кабины через разбитое окно.
Амазонки же, в свою очередь, рассматривали мужчин. Не тех гладких, трусливых, жалких самцов их племени, а настоящих мужиков – не бритых, не мытых, не чёсаных, волосатых, мускулистых мужиков с татуировками и шрамами, с дымящимися сигарами в зубах. Стоящих гордо и уверенно, а не раболепно сгибая спину. Наверняка пахнущих потом, ромом, табаком и мускусом. И тоска по настоящему мужику зародилась у каждой амазонки где-то внизу живота, разливаясь сладким нетерпением по всему телу, до дрожи, до зуда, до спазмов.
Воздух над поляной задрожал, затрещал электрическими зарядами, наполнился запахом страсти и похоти, сгустился до сладостного марева.
Первым не выдержал здоровенный усатый партизан. Он уронил на землю автомат, разорвал футболку, обнажив мощную, волосатую грудь, и с воплем обезумевшего животного бросился вперёд. С таким же победным криком навстречу ему побежала одна из амазонок. Они встретились посередине поляны, слились в объятии и жарком поцелуе, рухнули в траву, превратившись в одно целое существо, в два голоса кричащее от восторга.
Обе стороны сорвались и побежали навстречу друг другу, побросав оружие и на бегу срывая с себя одежды.

Один раздосованно плюнул на землю.
- Ну, что они творят? А где война? Где мочилово? Где кровища? Где души храбрых воинов? – ворчал он. – Всё, конец сеанса, - крикнул валькириям, с нескрываемым любопытством наблюдающим за шевелящимся посреди поляны огромным клубком голых тел.
- Вы идите, - хором сказали они, - мы ещё чуть-чуть побудем.
- Я вам побуду! Что, порнухи никогда не видели?
- Такой не видели. Груповуха, о которой сам Тинто Брасс мечтать не мог. Ну, можно?
- А, ну вас! – махнул Один. – Только не долго.
- Конечно, босс.

пиши же! Пиши!!! Ты мне неделю безпросветной работы скрасил этим чтивом! Было бы чем, даж заплатил бы за такое добро!!! Молодец!

Рииль первый раз в жизни заблудилась в лесу. Она останавливалась и смотрела на небо. Но солнце играло с ней, сбивая с пути. То оно оказывалось впереди, то за спиной, то зависало прямо над головой. Когда оно успевало перебегать с места на место, девушка так и не смогла заметить. Пронеслось облако, треугольное, как теорема Пифагора. Через минуту другое облако, похожее на ватную звезду Давида, пролетело в другую сторону, зависло на мгновенье в раздумье, и свернув налево, исчезло из вида.
Да и само небо обрело цвет сыра с плесенью, покрылось коростой тёмных пятен. Рииль вспомнила предсказания о скором конце света, и ей стало не по себе. Смерти она не боялась, ещё в детстве ей внушили, что смерть – это всего лишь продолжение жизни, что все когда-нибудь умрут, и этой неизбежности не стоит бояться. Но осознавать, что в один момент умрут все, что не останется на планете ни одной души, было невыносимо страшно. Умрут люди, умрут животные, деревья и травы. Останутся только камни, пепел и вода, отравленная трупным ядом. Возможно выживут какие-то микробы для расплода, и снова миллионы лет уйдут на то, чтобы появились люди. Появились для того, чтобы снова уничтожить всё живое.
Рииль попыталась отогнать эти мысли, но они как назойливые мухи всё возвращались, чтобы поползать по её уставшему сознанию. Уже третий раз она выходила на одну и ту же поляну, и каждый раз с разных сторон. Лес водил её кругами.
Девушка остановилась, огляделась, выбирая маршрут. На солнце полагаться уже не стоило. Она только сейчас почувствовала, как устала. Хотелось упасть в траву, раскинув руки, и лежать, рассматривая геометрию облаков, пока тело не растворится в земле, пока стебельки не прорастут через её плоть, пока косточки не превратятся в молодые побеги.
Погрузившись в подобные фантазии, она не заметила, что она не одна. На поляну вышел мужчина, странной внешности – он был похож на какашку, в которую случайно вступил зазевавшийся прохожий. Помятый, сутулый, лицо и грудь залиты кровью, которая уже засохла и взялась корочкой. Беззубый рот злобно скалился, на лбу – огромная шишка, на одной руки вместо кисти – приделанный к протезу пистолет.
Рииль вздрогнула, когда её позвали. Оглянулась на зов, и тут же свинцовая пчела вонзилась в тело, прямо в сердце, остановив его бесперебойную работу. Девушка, даже не успев осознать, что произошло, закрыла глаза, упала в траву, и осталась лежать, раскинув руки, долго, пока косточки не пустят корни, и из них не вырастут прекрасные деревья. Или цветы.
- Минус сука, - без особого удовлетворения констатировал Чарли.

Лита, пока Борис с Максимом ходили на разведку, насобирала корешков и ягод, натрусила с деревьев фруктов и сварила кисель. Выглядел он не очень аппетитно, да и запах отдавал жидкостью для снятия лака, но на вкус оказался просто изумительным.
В жестяной банке, найденной в гараже, она заварила чай из веточек.
Максим обнял любимую, нежно поцеловал в щёчку. Борис познакомил с Муркой, и все сели кушать.
Борис долго нюхал кисель, не решаясь попробовать, но увидев, как Макс уплетает за обе щеки, сказал:
- После стряпни моей благоверной, я могу есть что угодно. Маш, - обратился он к Мурке, - а ты готовишь хорошо?
Мурка пожала плечами, не отрываясь от киселя.
- Какое твоё любимое блюдо? – не унимался Борис.
- Кока-кока и гамбургеры, - ответила Мурка, и острое чувство ностальгии охватило её. Захотелось в барак, захотелось большую бутылку Кока-коки, прохладной и шипучей. Захотелось гамбургер, с мягкой булочкой, посыпанной семечками, а внутри – большая резиновая котлета. А вечером – танцы до упаду, и никакой головной боли, никаких ненужных мыслей. Как было хорошо, пока у неё не было имени. И не было этой мнимой слободы. И не мешало бы странное чувство к этому незнакомому мужчине, называющему её Машей. И не было бы слёз. Как тяжело быть человеком. Сколько труда душевного и умственного необходимо, чтобы быть человеком. И это она сделала только один малюсенький шаг к тому, чтобы стать хоть немного похожей на людей. А что ждало дальше? Страдания, предательство, неразделённая любовь, боль потерь, несбывшиеся мечты, вечные потуги, чтобы быть на уровне, борьба за место под солнцем. И всё это с довольной миной на лице, потому что, никого не интересуют твои проблемы. Зачем ей всё это?
Она ела механически, не чувствуя вкуса, и поглядывала на Бориса, который рассказывал Лите о том, как они сходили в фашистский лагерь.
Наконец, поев, выпив чай, Максим утащил Литу за гараж. Целоваться. Борис подсел поближе к Мурке, положил ей руку на плечо и заглянул в глаза.
- Маша, что с тобой?
- Ничего, она положила голову ему на грудь, и снова расплакалась. Плакать было приятно, особенно, когда гладят по голове, и успокаивают, что и белал Боря.
- Маш, чего ты плачешь? А знаешь, как я тебя любил раньше? Ты была моей первой любовью. Да. Помнишь, как я вечерами стоял под твоими окнами? Просто стоял, и смотрел, ожидая, когда мелькнёт твой силуэт. А Пашка Васильев, из твоего подъезда, помнишь, в меня яйца бросал. А дело зимой было. Яйца падали в снег, я собирал их и домой каждый день по десятку приносил. А помнишь, как я тебе на день рождения подарил котёнка, а он лишайный оказался? Помнишь? Ты хоть что-нибудь помнишь? А по ночам мечтал, как мы будем жить вместе, и путешествовать по всему свету на велосипедах. Хорошо, что я тебя встретил. Только сейчас я понял, как я просрал свою жизнь. Я же мог все эти годы быть счастливым, а я был просто никаким. Маш, я тебя и сейчас люблю, я вспомнил. Это чувство никогда не покидало меня, я просто прядал его в душе очень далеко.
Мурка слушала незнакомые истории из её жизни, и тихонько плакала. Ей было очень хорошо. Уютно, надёжно и спокойно. И голос Бориса, и слова, и ладонь, скользящая по волосам делали её счастливой. Счастливой по настоящему. По человечески.
Она даже не услышала выстрел, раздавшийся за гаражом. Но Борис услышал, отстранил Мурку, вскочил и побежал на звук. Вслед за выстрелом послышался крик Максима, надрывный, полный горя и отчаяния.
Борис выскочил из-за угла, и увидел Максима, сидящего на коленях перед лежащей на спине Литой. Макс поддерживал рукой её голову и кричал, голосил, как кричат старушки на похоронах.
-Что случилось? – спросил Борис.
Но Макс не слышал его, и только раскачивался взад-вперёд, и кричал.
- Макс, что с ней?
Боря подошёл ближе, и увидел, что Лита мертва. В виске зияла дыра, из которой вытекала кровь, мёртвые глаза смотрели в небо.
- Максим, кто это сделал? Макс! Макс, твою мать! Прекрати! Кто это сделал? – он пнул товарища в бок. – Макс!
Максим словно очнувшись, посмотрел на Бориса совершенно ясным взглядом, вскочил на ноги, и побежал за дальний угол гаража. Боря бросился за ним. Но там никого не оказалось, только заросли дурацких растений.
- Он побежал сюда, - сказал Максим, и крикнул: - Выходи, сволочь! Иди сюда, тварь. Ну, где ты?
И тут снова раздался выстрел. Теперь уже со стороны поляны. Друзья побежали туда.
Мурка лежала за земле, держась живот. Из-под скрюченных пальцев лилась кровь. Над ней стоял мужчина, ужасный, похожий на монстра из ужастика, с всклокоченными волосами, с безумным взглядом и злобной торжествующей беззубой улыбкой. Лицо выпачкано чем-то бурым, майка в таких же бурых потёках. На левой руке вместо кисти прикреплён пистолет, направленный на корчащуюся от боли Мурку.
Увидев Бориса и Макса, он заулыбался ещё шире.
- Привет, пацаны, - сказал Мэнсон, - а я вам тут на ужин дичи настрелял. Свежанинку любите?
И выстрелил Мурке прямо в лицо. Та дёрнулась, засучила ногами в предсмертной агонии, и затихла. Навсегда.
Время замерло. Застыло. Борис и Максим стояли, тупо глядя на убийцу. В мыслях они уже разрывали его на части, топтали ногами его изуродованный труп, но в реале не могли сделать ни шагу от шока. Они просто стояли, ошеломлённые, не в силах пошевелиться. Разум отказывался верить в то, что произошло.
Мэнсон выстрелил ещё раз в мёртвое тело.
- Ребята, вы что не рады? – спросил он.
Словно ветерок пробежался по кронам, зашелестели листья, и с дерева на голову Мэнсону свалился белк. Чарли не успел ничего понять, как белк вырвал ему правый глаз, вцепившись лапками. И когда Мэнсон закричал от боли и удивления, зверёк нырнул прямо в раскрытый рот, проталкиваясь внутрь, всё глубже, разрывая задними лапами щёки. Горло Чарли вздулось, и когда исчез хвост, изо рта хлынула кровь.
Мэнсон всё ещё стоял, из выпученных глаз брызнули слёзы. И внутри его шевелилось, двигалось, ворушилось, похожее на чужого из одноимённого фильма. Чарли выгнулся назад, вытянулся весь, выпустил в землю всю обойму, и рухнул спиной на бревно. И тут же майка залилась красным, вздулась, затрещала, и в образовавшейся в ней дыре оказалась морда белка. Он выплюнул кусок мяса, жадно схватил ртом воздух, и вырвался наружу, весь в крови и слизи. Отрешённо посмотрел на изумлённых приятелей и потерял сознание. Борис подошёл взял белка на руки и понёс к ведру с водой. От белка воняло свежей кровью, дерьмом и желудочным соком. Нужно было смыть с него всё, через что он прошёл.
Кусты затрещали, и на поляну выбежал Павел. Запыхавшийся, в одежде, изрядно потрёпанной в борьбе с местной фауной. Увидев, что он опоздал, остановился, потом присел на корточки, обхватив голову руками. Ему хотелось осмыслить всё, понять, зачем и почему это произошло, найти какое-то объяснение, даже оправдание для уже мёртвого Мэнсона. Но думалось только одно – опоздал. Если бы пришёл на несколько минут раньше, ничего бы не произошло. И оправдания для себя найти тоже не смог.
Он смотрел, как Борис полощет в ведре белка, тот очнулся и терпеливо сопит, сплёвывая воду. Максим сел на землю, оперевшись о стену гаража. Его мысли тоже были далеко, если можно назвать мыслями те обрывки воспоминаний о Лите.
И никто не заметил, откуда на поляне появился карапуз. Мальчик лет пяти, пухленький, румяный, с небольшими пробивающимися рожками, копытцами вместо ступней и длинным вертлявым хвостиком. В одной руке он держал сачок, сплетённый из колючей проволоки, в другой – литровую стеклянную банку. Мальчик подошёл к Мэнсону и легонько стукнул его копытцем по голове. Наклонился, заглянул в рот, но ничего не дождавшись, ударил снова, уже со всей силы. От удара голова Чарли треснула, как арбуз, и из щели наружу полезли бабочки, чёрные, с обтрёпанными крыльями и человеческими лицами. Бабочки разлетались, но далеко улететь не могли, и кружились над Чарли. Мальчик стал ловить их сачком. Когда бабочка попадалась, он громко радовался, аккуратно вынимал её из сачка, отрывал крылья, а тельце бросал в банку.
- Попалась! Домой, домой, полетали, пора и честь знать, - не по-детски поучительным тоном говорил он бабочкам.
Наконец, все бабочки пойманы, помещены в банку. Малыш пересчитал их, потрусил, поднёс банку к глазам, рассмотрев добычу, помахал Павлу ручкой, и растаял в воздухе.

классссс!!!!!!!! на работу забила, читаю с пеной у рта, где продолжение!!!!!!!!!!!!!!!!

класс !!! продолжайте, будьте добры.

продолжения не будет..будет окончание

ГДЕ КОНЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЦ!!!!!!!!!??????????????? НА САМОМ ИНТЕРЕСНОМ!!!!!!!! И ЗАЧЕМ МОЯ АВАТАРКО НА ФОТКЕ БОБА МАРЛИ?!?!

ФОРМАЛИН

Простенько и со вкусом! Но жить с такими волосами в Советской России не рекомендуется  Подозрение на: флуд  Статья #2 дезинформационного кодекса  Выполненное действие: пользователь предупрежден  Погрешность принятого решения: 11%

Это сообщение отредактировал system - 16.02.2011 - 10:09

Ну вот, когда читала, была уверена, что уж я-то до конца с первого раза дочитаю, все-таки первый кусок больше года назад запостили. Куча несоответствий, масса ошибок, но сюжет завлекательный, так что теперь жду окончания.

maynight
будет окончание) ошибки потому, что черновик, автором даже не прочитанный)
а несоответствия отчасти по той же причине, отчасти - всё-таки фарс и абсурд.
закончу - буду вычитывать)
спасибо

goos666
мод не надо окончание, не качю!!!!!!!!
ДАЕШЬ ПРОДОЛЖЕНИЕ!!!!!!!!!!!!

И где окончание???

небо. Но солнце играло с ней, сбивая с пути. То оно оказывалось впереди, то за спиной, то зависало прямо над головой. Когда оно успевало перебегать с места на место, девушка так и не смогла заметить. Пронеслось облако, треугольное, как теорема Пифагора. Через минуту другое облако, похожее на ватную звезду Давида, пролетело в другую сторону, зависло на мгновенье в раздумье, и свернув налево, исчезло из вида.
Да и само небо обрело цвет сыра с плесенью, покрылось коростой тёмных пятен. Рииль вспомнила предсказания о скором конце света, и ей стало не по себе. Смерти она не боялась, ещё в детстве ей внушили, что смерть – это всего лишь продолжение жизни, что все когда-нибудь умрут, и этой неизбежности не стоит бояться. Но осознавать, что в один момент умрут все, что не останется на планете ни одной души, было невыносимо страшно. Умрут люди, умрут животные, деревья и травы. Останутся только камни, пепел и вода, отравленная трупным ядом. Возможно выживут какие-то микробы для расплода, и снова миллионы лет уйдут на то, чтобы появились люди. Появились для того, чтобы снова уничтожить всё живое.
Рииль попыталась отогнать эти мысли, но они как назойливые мухи всё возвращались, чтобы поползать по её уставшему сознанию. Уже третий раз она выходила на одну и ту же поляну, и каждый раз с разных сторон. Лес водил её кругами.
Девушка остановилась, огляделась, выбирая маршрут. На солнце полагаться уже не стоило. Она только сейчас почувствовала, как устала. Хотелось упасть в траву, раскинув руки, и лежать, рассматривая геометрию облаков, пока тело не растворится в земле, пока стебельки не прорастут через её плоть, пока косточки не превратятся в молодые побеги.
Погрузившись в подобные фантазии, она не заметила, что она не одна. На поляну вышел мужчина, странной внешности – он был похож на какашку, в которую случайно вступил зазевавшийся прохожий. Помятый, сутулый, лицо и грудь залиты кровью, которая уже засохла и взялась корочкой. Беззубый рот злобно скалился, на лбу – огромная шишка, на одной руки вместо кисти – приделанный к протезу пистолет.
Рииль вздрогнула, когда её позвали. Оглянулась на зов, и тут же свинцовая пчела вонзилась в тело, прямо в сердце, остановив его бесперебойную работу. Девушка, даже не успев осознать, что произошло, закрыла глаза, упала в траву, и осталась лежать, раскинув руки, долго, пока косточки не пустят корни, и из них не вырастут прекрасные деревья. Или цветы.
- Минус сука, - без особого удовлетворения констатировал Чарли.

Лита, пока Борис с Максимом ходили на разведку, насобирала корешков и ягод, натрусила с деревьев фруктов и сварила кисель. Выглядел он не очень аппетитно, да и запах отдавал жидкостью для снятия лака, но на вкус оказался просто изумительным.
В жестяной банке, найденной в гараже, она заварила чай из веточек.
Максим обнял любимую, нежно поцеловал в щёчку. Борис познакомил с Муркой, и все сели кушать.
Борис долго нюхал кисель, не решаясь попробовать, но увидев, как Макс уплетает за обе щеки, сказал:
- После стряпни моей благоверной, я могу есть что угодно. Маш, - обратился он к Мурке, - а ты готовишь хорошо?
Мурка пожала плечами, не отрываясь от киселя.
- Какое твоё любимое блюдо? – не унимался Борис.
- Кока-кока и гамбургеры, - ответила Мурка, и острое чувство ностальгии охватило её. Захотелось в барак, захотелось большую бутылку Кока-коки, прохладной и шипучей. Захотелось гамбургер, с мягкой булочкой, посыпанной семечками, а внутри – большая резиновая котлета. А вечером – танцы до упаду, и никакой головной боли, никаких ненужных мыслей. Как было хорошо, пока у неё не было имени. И не было этой мнимой слободы. И не мешало бы странное чувство к этому незнакомому мужчине, называющему её Машей. И не было бы слёз. Как тяжело быть человеком. Сколько труда душевного и умственного необходимо, чтобы быть человеком. И это она сделала только один малюсенький шаг к тому, чтобы стать хоть немного похожей на людей. А что ждало дальше? Страдания, предательство, неразделённая любовь, боль потерь, несбывшиеся мечты, вечные потуги, чтобы быть на уровне, борьба за место под солнцем. И всё это с довольной миной на лице, потому что, никого не интересуют твои проблемы. Зачем ей всё это?
Она ела механически, не чувствуя вкуса, и поглядывала на Бориса, который рассказывал Лите о том, как они сходили в фашистский лагерь.
Наконец, поев, выпив чай, Максим утащил Литу за гараж. Целоваться. Борис подсел поближе к Мурке, положил ей руку на плечо и заглянул в глаза.
- Маша, что с тобой?
- Ничего, она положила голову ему на грудь, и снова расплакалась. Плакать было приятно, особенно, когда гладят по голове, и успокаивают, что и белал Боря.
- Маш, чего ты плачешь? А знаешь, как я тебя любил раньше? Ты была моей первой любовью. Да. Помнишь, как я вечерами стоял под твоими окнами? Просто стоял, и смотрел, ожидая, когда мелькнёт твой силуэт. А Пашка Васильев, из твоего подъезда, помнишь, в меня яйца бросал. А дело зимой было. Яйца падали в снег, я собирал их и домой каждый день по десятку приносил. А помнишь, как я тебе на день рождения подарил котёнка, а он лишайный оказался? Помнишь? Ты хоть что-нибудь помнишь? А по ночам мечтал, как мы будем жить вместе, и путешествовать по всему свету на велосипедах. Хорошо, что я тебя встретил. Только сейчас я понял, как я просрал свою жизнь. Я же мог все эти годы быть счастливым, а я был просто никаким. Маш, я тебя и сейчас люблю, я вспомнил. Это чувство никогда не покидало меня, я просто прядал его в душе очень далеко.
Мурка слушала незнакомые истории из её жизни, и тихонько плакала. Ей было очень хорошо. Уютно, надёжно и спокойно. И голос Бориса, и слова, и ладонь, скользящая по волосам делали её счастливой. Счастливой по настоящему. По человечески.
Она даже не услышала выстрел, раздавшийся за гаражом. Но Борис услышал, отстранил Мурку, вскочил и побежал на звук. Вслед за выстрелом послышался крик Максима, надрывный, полный горя и отчаяния.
Борис выскочил из-за угла, и увидел Максима, сидящего на коленях перед лежащей на спине Литой. Макс поддерживал рукой её голову и кричал, голосил, как кричат старушки на похоронах.
-Что случилось? – спросил Борис.
Но Макс не слышал его, и только раскачивался взад-вперёд, и кричал.
- Макс, что с ней?
Боря подошёл ближе, и увидел, что Лита мертва. В виске зияла дыра, из которой вытекала кровь, мёртвые глаза смотрели в небо.
- Максим, кто это сделал? Макс! Макс, твою мать! Прекрати! Кто это сделал? – он пнул товарища в бок. – Макс!
Максим словно очнувшись, посмотрел на Бориса совершенно ясным взглядом, вскочил на ноги, и побежал за дальний угол гаража. Боря бросился за ним. Но там никого не оказалось, только заросли дурацких растений.
- Он побежал сюда, - сказал Максим, и крикнул: - Выходи, сволочь! Иди сюда, тварь. Ну, где ты?
И тут снова раздался выстрел. Теперь уже со стороны поляны. Друзья побежали туда.
Мурка лежала за земле, держась живот. Из-под скрюченных пальцев лилась кровь. Над ней стоял мужчина, ужасный, похожий на монстра из ужастика, с всклокоченными волосами, с безумным взглядом и злобной торжествующей беззубой улыбкой. Лицо выпачкано чем-то бурым, майка в таких же бурых потёках. На левой руке вместо кисти прикреплён пистолет, направленный на корчащуюся от боли Мурку.
Увидев Бориса и Макса, он заулыбался ещё шире.
- Привет, пацаны, - сказал Мэнсон, - а я вам тут на ужин дичи настрелял. Свежанинку любите?
И выстрелил Мурке прямо в лицо. Та дёрнулась, засучила ногами в предсмертной агонии, и затихла. Навсегда.
Время замерло. Застыло. Борис и Максим стояли, тупо глядя на убийцу. В мыслях они уже разрывали его на части, топтали ногами его изуродованный труп, но в реале не могли сделать ни шагу от шока. Они просто стояли, ошеломлённые, не в силах пошевелиться. Разум отказывался верить в то, что произошло.
Мэнсон выстрелил ещё раз в мёртвое тело.
- Ребята, вы что не рады? – спросил он.
Словно ветерок пробежался по кронам, зашелестели листья, и с дерева на голову Мэнсону свалился белк. Чарли не успел ничего понять, как белк вырвал ему правый глаз, вцепившись лапками. И когда Мэнсон закричал от боли и удивления, зверёк нырнул прямо в раскрытый рот, проталкиваясь внутрь, всё глубже, разрывая задними лапами щёки. Горло Чарли вздулось, и когда исчез хвост, изо рта хлынула кровь.
Мэнсон всё ещё стоял, из выпученного глаза брызнули слёзы. И внутри его шевелилось, двигалось, ворошилось, похожее на чужого из одноимённого фильма. Чарли выгнулся назад, вытянулся весь, выпустил в землю всю обойму, и рухнул спиной на бревно. И тут же майка залилась красным, вздулась, затрещала, и в образовавшейся в ней дыре оказалась морда белка. Он выплюнул кусок мяса, жадно схватил ртом воздух, и вырвался наружу, весь в крови и слизи. Отрешённо посмотрел на изумлённых приятелей и потерял сознание. Борис подошёл, взял белка на руки и понёс к ведру с водой. От белка воняло свежей кровью, дерьмом и желудочным соком. Нужно было смыть с него всё, через что он прошёл.
Кусты затрещали, и на поляну выбежал Павел. Запыхавшийся, в одежде, изрядно потрёпанной в борьбе с местной фауной. Увидев, что он опоздал, остановился, потом присел на корточки, обхватив голову руками. Ему хотелось осмыслить всё, понять, зачем и почему это произошло, найти какое-то объяснение, даже оправдание для уже мёртвого Мэнсона. Но думалось только одно – опоздал. Если бы пришёл на несколько минут раньше, ничего бы не произошло. И оправдания для себя найти тоже не смог.
Он смотрел, как Борис полощет в ведре белка, тот очнулся и терпеливо сопит, сплёвывая воду. Максим сел на землю, оперевшись о стену гаража. Его мысли тоже были далеко, если можно назвать мыслями те обрывки воспоминаний о Лите.
И никто не заметил, откуда на поляне появился карапуз. Мальчик лет пяти, пухленький, румяный, с небольшими пробивающимися рожками, копытцами вместо ступней и длинным вертлявым хвостиком. В одной руке он держал сачок, сплетённый из колючей проволоки, в другой – литровую стеклянную банку. Мальчик подошёл к Мэнсону и легонько стукнул его копытцем по голове. Наклонился, заглянул в рот, но ничего не дождавшись, ударил снова, уже со всей силы. От удара голова Чарли треснула, как арбуз, и из щели наружу полезли бабочки, чёрные, с обтрёпанными крыльями и человеческими лицами. Бабочки разлетались, но далеко улететь не могли, и кружились над Чарли. Мальчик стал ловить их сачком. Когда бабочка попадалась, он громко радовался, аккуратно вынимал её из сачка, отрывал крылья, а тельце бросал в банку.
- Ку-уда? Стая-ать! Попалась! Домой, домой, полетали, пора и честь знать, - не по-детски поучительным тоном говорил он бабочкам.
Наконец, все бабочки пойманы, помещены в банку. Малыш пересчитал их, потрусил, поднёс банку к глазам, рассмотрев добычу, помахал Павлу ручкой, и растаял в воздухе.

Немцы, измученные пивным похмельем, нестройными колонами возвращались на место дислокации, Ещё издали они заподозрили неладное. Воздух над поляной туманился, верхушки деревьев растворялись в мареве, в нос ударил запах, смутно напоминающий свежезасоленную сельдь, приправленную лимоном. Сладко-кисло-солёный душок вызывал навязчивые эротические ассоциации, и многим пришлось думать о футболе, рыбалке и карбюраторах, чтобы сдержать эрекцию. Подойдя поближе, немцы услышали шум - многоголосый, какофонический, надрывный стон. Сначала показалось, что огромное стадо свиней пасётся на месте лагеря, но вскоре стали различимы отдельные голоса, и стало понятно – на поляне какой-то шутник устроил одновременный показ тысячи порнофильмов.
Солдаты, посланные в разведку, вернулись в полной прострации, у них отнялась речь, и они, вытаращив глаза, мычали и почему-то изображали лыжников. И рвались обратно.
Когда ситуация прояснилась, командование собрало совет, и решили – ну её, эту войну. Здесь им уже ничего не светит, а дома ждут, пусть и страшненькие, но зато свои родные жёны и подруги. Технику решили за ненадобностью бросить и поскорее возвращаться домой, чтобы предаться растлению и разврату.
Парочка предприимчивых офицеров организовали платный показ оргии, и брали пять монет с каждого, кто хочет посмотреть из кустов. Очередь выстроилась приличная: доведётся ли ещё когда лицезреть подобное зрелище.
Происходящее так сильно повлияло на мысли, мировоззрение и чувства немцев, что они совсем забыли о своём фашистско-захватническом призвании, и война перестала быть для них целью жизни. Как-то спонтанно-единогласно было принято решение свергнуть всяких там психопатов-фюреров, построить демократию и заняться пропагандой любви, для чего было решено наладить крупномасштабное производство доступной и недорогой порнопродукции.
С чем и поспешили в родной Берлин. За ними увязались ошеломлённые фантомы. Им тоже захотелось демократии и порнухи.

Литу и Мурку похоронили под большим деревом с сочными дырявыми листьями и ярко-красными цветами. В арсенале насадок на протез Мэнсона оказались штыковая лопата, кирка и лом, так что могилы вырыли легко. Земля в лесу оказалась мягкой, без камней, воздушной и лёгкой, как пористый шоколад. Многовековой перегной принял тела убитых девушек.
- Из праха мы пришли, в прах и уйдём, - сказал Павел, стоя над могилами.
Макс и Борис, склонив головы, смахивали скупые мужские слёзы. Из высокой травы выглянул радиоприёмник и, оставаясь на безопасном расстоянии, заиграл похоронный марш. Печально-торжественные звуки ударных и духовых подхватил детский хор, печальными голосами запевший: «Ту-сто четыре самый лучший самолёт, Ту-сто четыре самый быстрый самолёт. Летайте самолётами Аэрофлота». Все посмотрели на приёмник, и он, смутившись, умолк и снова юркнул в траву.
- Ну, что ж, позвольте сказать несколько слов, - Павел прокашлялся, - я знал усопших с самой лучшей стороны. Они были верными товарищами, пользовались уважением, и не побоюсь этого слова, любовью со стороны тех, кто их знал. На работе они проявили себя, как трудолюбивые и дисциплинированные сотрудники, добросовестно справляющиеся со своими обязанностями…
- Павел, заткнитесь, пожалуйста, - оборвал его Борис.
- А что? Я не то что-то говорю? На всех похоронах такое говорят. Я думал, это что-то типа молитвы по усопшим. А по другому я не умею.
- Вот, и заткнитесь.
- Ну, и ладно. Вы тут поскорбите, а я пойду белка проведаю.
Павел пошёл к гаражу, где на крыше сушился белк.
- Ты как? – спросил его Павел.
- Не очень. Тошнит и голова кружится. И постоянно хочется заорать во всё горло.
- Ну, так заори, кто тебе мешает?
- Да, неудобно. Похороны, всё-таки. Там у него такое внутри – жуть. На меня набросился кто-то. Десятки рук хватали меня, а ещё голоса... Они кричали и ругались матюгами.
- Ну, ладно, прекращай. Ты – герой. Сделал то, что я должен был сделать ещё давно.
- А куда вы его дели?
- В трясину бросили. Тут недалеко болотце. Вечная лужа. Ушёл, голубчик на дно, только зачавкало. И опять тиной затянулось, как и не было ничего.
- И будет здесь пятница-тринадцатое по ночам шляться. Болотный дух.
Послышался топот копыт, и вот на поляну выскочил каурый жеребец, на котором сидела парочка – смуглая крепкая амазонка и взъерошенный, растрёпанный партизан, обхвативший её сзади за талию, чтобы не свалиться. Конь, резко остановился, слушаюсь натянутую узду, загарцевал на месте, недовольно захрипев.
Партизан ловко спрыгнул с коня, отстегнул от седла сумку и канистру, отдал их Павлу.
- Это вам от Че, с наилучшими пожеланиями. Вот здесь распишитесь в получении.
Он достал из кармана накладную и химический карандаш. Павел чиркнул автограф.
- А что здесь?
- Масло какое-то, я не знаю. Он сказал – вы в курсе. Ну, и гостинцы.
Павел заглянул в сумку. Там оказались бутылки и аппетитно пахнущий копчёный окорок.
- О! Спасибо. У нас тут поминки. Помянете с нами?
- Нет, спасибо. Я на работе.
- А вы? – предложил Павел амазонке.
Девушка сытым, посоловевшим взглядом посмотрела на Павла, было видно, что мысли её далеко и возвращаться не собираются.
- Выпьете, говорю, - повторил Павел, - помянуть.
- Нет, я вообще за рулём.
- Как там техника? Пригодилась?
- Нет, - партизан загадочно улыбнулся. – И, надеюсь, не пригодится. Прощай, оружие, да здравствует любовь.
Он запрыгнул на коня, обхватил всадницу за бока, поцеловал в шею, на что та блаженно закатила глаза.
Конь нетерпеливо заржал и сорвавшись с места унёс счастливую парочку в лес.

http://litakcent.com/2011/02/22/apolohija-...-1#comment-7604
о романе уже пишут)) так прикольно стоять рядом с такими именами, как...

Читается легко. Я б даже выражения типа "досыпать добавки" не убирала, так колоритней. Ну а остальное уже от полета фантазии автора будет зависеть. Пока захватывает

Это сообщение отредактировал Викки81 - 24.02.2011 - 01:33

Мдааа ночь прошла, а конца романа так и нет
Вот уж не думала, что открыв страничку с фразой зацените писать или нет проживу за эти несколько часов целых две истории. Роман класс тока непонятно это конец?

А из комментов отдельный роман получился, даже драма с баном автора. Бедные люди, кто больше года провел в надежде увидеть желанное продолжение, даже представить страшно. Переходила на следующую страницу каждый раз со страхом в душе, что это конец и больше частей не будет. Будто все эти месяцы прожила заново с ребятами кто следил за написанием романа.


Спасибо Юрий Вам огромное за то что талант от людёв не прячете! И не скромничайте. Я как огромное хранилище множества фантастических произведений писателей мира со всей ответственностью Вас уверяю, что Ваше Юрий имя достойно стоять рядом и с Лемом и с Бредбери и вообще смысл перечислять всех? Главное что произведение родилось и радует людей. Хотелось бы узнать еще пишите чё-нить? Фотографа в закладки добавила, завтра обязательно прочту.

В общем эмоций море!

Это сообщение отредактировал Викки81 - 24.02.2011 - 06:00

Викки81 спасибо) теперь вы пополнили ряды тех, кто ждёт окончания.
финал близок, только времени не хватает на него...но, надеюсь, скоро всё закончится)
остальное здесь
http://www.proza.ru/avtor/goos6

Эх, это ж хуже некуда когда ждешь
Я понимаю что некогда, ну пожалейте ж Вы читателя.
И Апостол так тоскливо смотрится недописанный... может где кроме прозы продолжение выложено?

Поминки провели оперативно, выпили по три рюмки, пожевали окорок, покурили молча.
- Так, ребята, царство небесное усопшим, а у живых дела. - Павел взял канистру и пошёл заправлять «Газель».
- Я не хочу никуда ехать, - пробормотал Максим.
- А что ты хочешь? – спросил Борис. – Что нас здесь держит? Как нашли счастье, так и потеряли. Словно сон. Проснулись, а ничего и не было. Остаётся надеяться, что этот сон ещё когда-нибудь приснится.
- Я остаюсь здесь, буду за могилкой ухаживать.
- Никто не остаётся, - сказал подошедший Павел. – За могилками я поухаживаю. Оградки поставлю, памятнички, венки закажу. Каждый год обязуюсь на Красную Горку приезжать. А вам пора. Добро пожаловать на борт. Погостили у нас, пора и честь знать. Домой, домой, в родные пенаты. И, прошу вас, не нужно истерик. Ничего уже не вернёшь. Ничего не изменишь. Сами виноваты. Если бы не вы, то ничего бы и не было.
- А что мы? – промычал возмущённо Борис.
- А то. Все бы были живы. Даже этот придурок-маньяк.
И тут Борис хлопнул себя по лбу, толкнул локтем Максима. Лицо его засветилось радостью и оптимизмом.
- А ведь верно! Макс, мы сможем всё исправить. Всё! Все останутся живы! Мы вернёмся обратно до того времени, как убили профессора. Грохнем того урода, и всё будет отлично. Ты понимаешь? И дино и девочки останутся живы. Макс, поехали, да очнись ты!
- Так! Прекратить самодеятельность! – рявкнул Павел. - Вы, наверное, не поняли? Мне, по большому счёту, плевать на динозавра, девочек, мальчиков, белочек, зайчиков. Я просто должен отправить вас туда, откуда вы явились. Ясно вам? И никаких посторонних рокировок во времени. А то мы сейчас напутешествуем, что потом чёрт ногу сломит, кого куда возвращать. Прошу на посадку. Бегом. Белк, ты с нами?
Белк кивнул и уныло поплёлся к машине.
- Ну, животное, кончай хандрить, - попытался одобрить его Павел. – Где твоя ослепительная улыбка?
Белк остановился, окинул всех презрительным взглядом, постоял в раздумьи, и, уперев лапки в бока, закричал:
- Ненавижу! Я всех вас ненавижу! Что вы творите? Кто вы такие? Откуда вы взялись на этой прекрасной планете? Посмотрите на себя! Вы же уроды. Все уроды. Вы даже не становитесь ими, вы ими сразу же рождаетесь. Жадными, жестокими, циничными, эгоистичными. Вам на всё начихать. На всех! Посмотрите, во что вы превратили планету – в помойку! Красная книга пухнет с каждым днём! Реки засрали, леса вырубили, зоопарков понастроили. Что может быть циничнее зоопарка? Но вам мало зоопарков для зверей, вы и для людей зоопарков настроили. Тюрем уже больше, чем спальных районов. Всё вам мало. Гребёте под себя, как бульдозеры, оставляя за собой мёртвые земли.
- Белк, ты чего? - спросил Павел.
- Закрой хавальник, я ещё не всё сказал. Вы себя разумными считаете? Бу-га-га. Убивать друг друга – это разумно? Просто так, ради забавы. Воевать тоже разумно? Унижать других – разумно? Сколько раз вы меня шапкой назвали? А вы подумали, что мне обидно? Что шить шапки из белок – подло и низко. Восемь белок умертвить, чтобы какая-нибудь тёлка походила в ней пару лет – это разумно? Вы тут о счастье рассуждаете. А какой ценой другим обходится ваше счастье, вы подумали? Сколько несчастья вы несёте, чтобы самим быть счастливыми. Да вы и не бываете счастливыми. Никогда. То что вы называете счастьем – это минутная радость обладания. Чем угодно – мобильником, тачкой, бабой, страной. Вершина счастья – ни хрена не делать и всё иметь. Вы всё ищете смысл жизни. И не найдёте его никогда. Потому, что нет смысла в вашем существовании. Вы бессмысленны. Вся ваша цивилизация не стоит одного Грмнпу. А вы его убили! Как вы могли?
- Да это же не мы, - начал оправдываться Павел.
- Рот закрой, сказал. Не вы? А кто? Маньяк? Да вы все маньяки. Все. Я же вас насквозь вижу. Ни одно животное не шьёт шапки из белок, не расстреливает никого ракетными установками, не принимает наркотики, не строит зоопарки, не сливает в моря химикаты, не сбрасывает атомные бомбы, не потрошит в подворотнях проституток, не устраивает государственные перевороты и не крадёт казённые деньги. Вы и богов себе таких же придумали – жадных, жестоких, кровожадных самодуров.
- Так, стоп! – Павел уже не мог молчать. – Во-первых, ты говоришь полную банальщину. Ничего нового. Во-вторых, ни одно животное не сочиняет музыку, не пишет стихи, не рисует картины, не летает в космос…
- Толку от ваших стихов. Засуньте вы свои стихи, знаете куда? Засуньте и летите в космос. Все. Навсегда. – Белк сник, как-то весь осунулся, и стал выглядеть ещё облезлее и плешивее. - Грмнпу жалко.
- Вот, и молодец. Выговорился? Правильно – нельзя в себе держать негатив. От этого запоры бывают. Так ты с нами? – спросил ещё раз Павел.
Белк кивнул и, забравшись в машину, свернулся клубком на сиденье.
- Борис, давай, заводи, - скомандовал Павел.
Борис долго рылся в карманах, наконец, извлёк потёртый и измятый блокнотный листик.
- Есть! – радостно сказал он. – Не даром я записал дату и время прибытия. Так.
Он что-то крутил на панели, набирал на клавиатуре, включал-выключал тумблеры и нажимал на кнопки.
- Готово! Ну, что, уважаемые пассажиры, приготовьте билеты, пристегните ремни. Следующая станция – конечная.
Павел на всякий случай зажмурился, а Белк ещё сильнее поджал хвост.

Ммм.. это конец?

и ты туда же))))
нет, это ещё не конец

Лес за окном словно ожил, подул ветер, листья на деревьях задрожали мелкой рябью, солнце пронеслось по небу и упало за горизонт, чтобы через мгновенье снова появиться для того, чтобы снова улететь за кроны. Затем пейзаж превратился в серую пелену, но длилось это всего несколько секунд. Послышался визг тормозов, снова лес предстал во всей красе, по поляне пробежало пятясь какое-то животное, похожее на гибрид лошади и индюка, остановилось, и побежало обратно, уже нормально, вперёд головой. Солнце остановилось и повисло над лесом, изумлённо таращась на землю, вопрошая, а что это было.
- Приехали, поезд дальше не пойдёт, просьба освободить вагоны, - Борис оглянулся на пассажиров.
- Это что, и всё? – спросил Павел.
- Надеюсь. Выходим наружу? А где гараж?
Павел прильнул к стеклу.
Гаража не было. Машина стояла в высокой траве. В окно заглянула четвероногая птичка, клюнула стекло, недовольно чирикнула и улетела.
- Пока ещё не появился. Я установил время на два часа раньше нашего прибытия сюда. Будем ждать.
И тут закричал белк:
- Помогите! Где я? Кто эти люди? Куда вы дели мои вещи?
- Что с тобой? – Павел хотел погладить зверька, но тот ощетинился, спрыгнул с сиденья и стал в боксёрскую стойку.
– Вы кто такие? Вы из зоопарка?
- Белк, успокойся…
- Мы знакомы? Почему вы мне тычите? Мы что, на брудершафт пили?
Павел вопросительно посмотрел на Бориса. Тот так же вопросительно пожал плечами.
- Белк, тебя что, укачало? Ты нас узнаёшь?
- Первый раз вижу! Что за беспредел? Кинднеппинг? Так знайте же, денег у меня нет, я сирота. Так что, лучше отпустите сразу, пока дело не дошло слишком далеко.
- Белк, очнись. Ты что, совсем нас не помнишь? Я Павел, а это – два придурка из прошлого. Напряги извилины. У белок, интересно, есть извилины?
- Есть, но их мало, они не глубокие и почти прямые, - сказал Максим.
- Но-но! – возмутился белк.
Но Максим не обратил внимания на эту реплику, и продолжил:
- Белк, как ты тут очутился?
- Откуда я знаю? Это вы мне расскажите, как. Я сидел себе, предавался неге, грыз орех, а потом – бац, и я тут. Что происходит?
- Ясно, - резюмировал Макс. – У него стёрлись из памяти все эти дни, и он помнит то, что было с ним до этой минуты. А остальное он помнить не может, потому что с ним остальное ещё не произошло.
- Похоже на то. – Согласился Борис. - А почему мы помним?
- Ответ прост – а хрен его знает. Физиология разная.
- Конечно, разная, - усмехнулся белк. - Нашли, кого сравнивать. Вы же на три лестничных пролёта ниже белок стоите.
- Ладно, надоел уже, - прервал его Павел, сунув под нос ксиву хранителя, - слушай сюда, венец природы. Сиди здесь тихонько и пытайся вспомнить хоть что-нибудь, а мы на разведку пойдём. Убежишь – поймаю и…
Так хотелось упомянуть шапку, но вспомнил недавний белкин крик души, и только погрозил кулаком.
- А! Купились! Купились! Не задорого! – Белк захохотал, запрыгал радостно и показал язык.
- Вот, гадёныш! – засмеялся Павел. – А мы уже подумали…
- Знаете, в чём ваша проблема? Вы слишком часто думаете. Пока вы не перестанете думать, вы никогда не станете разумными.
- В смысле?
- И ещё одна проблема – вы слишком часто задаёте вопросы. У разумных существ вопросы не должны возникать. Только ответы.
- У тебя, суслик, мания величия, - улыбнулся Борис. Его уже не раздражали белкины разглагольствования. И сам белк сейчас был роднее многих людей, даже собутыльников из автосервиса. Да и Павел с его вечными понтами уже не казался страшным. Не хотелось возвращаться домой, в серые будни, к серым людям, к серой жизни. Приключения оказались очень приятными на вкус, а это будущее намного интереснее того прошлого.
Они вышли из машины, погрузившись по колено в сочную высокую траву.
Павел достал из кармана папиросы «Казбек», выбил одну, долго и основательно сминал в гармошку мундштук. Смачно затянувшись и, выпустив клубок сизого дыма, осмотрел поляну.
- Так, - сказал он, - нам что-то нужно делать с этим автобусом. Вы сейчас прилетите, увидите здесь полосатую машину, увидят вас, то есть, себя, то есть, своих двойников, то есть, вас, и что? Нужно нам спрятаться, а маршрутку эту отогнать подальше в кусты, чтобы не маячила. Давай, Борис, заводи. Проедешь по этому бурьяну?
- Я бы, может, и проехал, так кто-то руль оторвал.
- Я же не хотел, - ответил Павел.
- «Нехотелом» рулить не получится.
- И что делать? Да что там за шум? – Павел всмотрелся в сплошную стену деревьев.
И правда, звук был такой, будто забивали сваи. И звук приближался.
Вот уже дрожь отдавала в подошвы, и слышно было, как трещат, ломаясь, ветки, или даже деревья.
- Я знаю, что это! – закричал радостно Макс. – Это профессор. Точно! Эй, Грмнпу! Сюда!
И тут над деревьями показалась огромная зелёная голова динозавра. Увидев людей, голова заулыбалась. Лес разверзся, и на поляне появилась гигантская туша профессора.
- Здравствуйте, ой, а я вас знаю. - Грмнпу ткнул когтем в сторону Павла, - мы с вами пьянствовали. Помните?
Павлу хотелось броситься к динозавру, обнять покрепче, наговорить всяких тёплых слов, и уберечь от глупостей, которые станут последними глупостями в его жизни. Но он сдержался, так как обнять этого гиганта довольно проблематично, да и сам профессор был в полном здравии.
- Грмнпу! Дружище! – хором закричали бродяги. – Мы так рады тебя видеть!
- С чего бы это? Мы знакомы?
Друзья замялись.
- Это легко исправить, - Максим протянул было руку для рукопожатия, но передумал. – Мы так много о вас наслышаны.
- Правда? Вы мне льстите. А вы кто? - голова опустилась ниже, глаз моргнул почти возле лиц бродяг. – Вы, что, люди?
- Ну, да.
- Неужели? Живые, настоящие? Не верю своим глазам! – Грмнпу замахал радостно хвостом, чуть не зацепив машину времени. – Не может быть!
- Профессор, - Боря указал взглядом на Павла, - а это разве не человек?
- Нет, конечно, - ответил динозавр.
- А кто же?
- Понятия не имею, но никак не человек. Здесь людей отродясь не было. Я профессор антропологии…
- Мы знаем.
- Это же надо, как слава расползается по миру.
- Достаточно реверансов, - перебил беседу Павел. – Уважаемый профессор, не могли бы вы оказать нам услугу? Нужно вот эту машину перетащить куда-нибудь в глушь, и желательно ветками забросать. Поможете?
Грмнпу в ответ поднял «Газель», и понёс её вглубь леса, совсем не замечая, что на торпеде сидит маленький облезлый зверёк, смотрит на него, не отрывая взгляда, и плачет от радости.
Компания пошла следом по протоптанной динозавром просеке. Решили машину спрятать в зарослях кустарника.
Павел долго рылся в карманах, выудил старую потемневшую медаль, потёр её об рукав и торжественно провозгласил:
- Уважаемый профессор Грмнпу, от имени и по поручению, позвольте наградить вас медалью «Почётный донор третьей степени», другой, к сожалению, нет, за доблесть и отвагу, проявленную при проведении сверхсекретного задания в рамках спасения мира, за преданность делу партии и народа, за верное служение идеалам человечества…в общем, держите.
Динозавр взял медаль, которая в гигантской лапе выглядела малюсенькой и никчемной.
- Право, я даже не знаю…
- Не скромничайте, это вам авансом посмертно.
- Ну, тогда другое дело.
Грмнпу отломал от дерева ветку, выдавил из неё себе на грудь сок, и прилепил туда медаль.
- Натуральный суперклей, клеет навеки - пояснил он, вытянулся по струнке, щёлкнул пятками, отдал честь и рявкнул: - Служу Советскому Союзу!
- Молодец! – Павел нахмурился, - А теперь, я должен попросить вас уйти. И никогда, повторяю – никогда не появляться на той самой поляне, где мы встретились. А если вдруг вам повстречаются вот эти два типа, бегите от них, как можно быстрее. Или, ещё лучше, просто наступите на них. Это в интересах вашей же безопасности. Вольно, разойдись! Надеюсь, мы с вами ещё выпьем вашей замечательной…как её…
- Дронтровки…
- Вот именно, её самой. До свиданья, милый друг.