Баттл-шоу

На земле. На воде. На небе.

Правила

Крео должно быть написано исключительно под конкурс.
Крео не должно светиться в тырнетах.
Крео не публикуется автором нигде до подведения итогов.
Крео не показывается никому, даже домашнему котэ, не дается на корректировку, не дается на просто «почитать» лицам, которые могут принять участие в голосовании.
Запрещается публичная и скрытая агитация голосования за то или иное крео.
Запрещается раскрывать или каким либо образом намекать на авторство до подведения итогов конкурса.
Запрещаются высказывания в комментариях типа - «Я узнал автора - это Хуйсбугра, блябуду», до окончания конкурса.
Не прошедшие в основную ленту крео участвуют во внеконкурсе, который проведут желающие по своим правилам.

Примечание: не надо расценивать не прошедшие крео, как некий плохо усваиваемый продукт. Причины непрохода разные. Кто-то написал отличные тексты, но полностью забил на тему. Кто-то просто поторопился и немного недотянул. Кому-то просто не повезло и на проходной границе, по мнению жюри и организаторов, их на чуть-чуть обошли конкуренты. Рассуждать о том, как было бы справедливее не надо. У каждого такого рассуждающего есть под рукой компьютер или планшет, выход в интернет и уверенность – я сделал бы справедливо. Поэтому делайте. А мы все с удовольствием поучаствуем в Самом Справедливом Конкурсе Авторов. Спасибо за понимание.

Голосование

1. У каждого голосующего имеется три оценки – 1, 2, 3.
Голосующий выбирает из всех работ три наиболее достойные, по его мнению, и оценивает их в порядке убывания. В столбик либо в строчку.
Пример:

2 – 3
8 – 2
19 – 1

Где левая колонка это номера работ. Правая – оценка. Оценки не могут повторяться. Нельзя поставить две тройки или три единицы и.т.д.
Оценки высылаются в личку аккаунта Гарпер на ЯПе.
Поскольку пользователи Wamba столкнулись со сложностями с регистрацией и с отправкой личных смс на портале ЯП то в подобных случаях организаторы принимают оценки в личке на портале Вамба на аккаунт Махно.

2. Организаторы оставляют за собой право отказать в приеме голосов от аккаунтов с признаками, по их мнению, клонирования или регистрации под конкурс.

3. Результаты голосования предоставляются широкой публике по окончанию работы счетной комиссии. Информация будет содержать никнеймы голосующих и их выбор.

4. Пользователям, зарегистрированным на обоих ресурсах, разрешается голосовать только один раз.

5. В сообщениях с голосованием для упрощения обработки результатов, необходимо продублировать свой никнейм, обозначить принадлежность к сайту вне зависимости от регистрации и поставить оценки.

6. Организаторы и счетная комиссия оставляет за собой право не учитывать голоса, оформленные не должным образом.

Примеры голосования

Хренпоймикто, ЯП

6 – 3, 10 – 2, 2 – 1

Иван, Wamba

4 – 3
20 -2
11 - 1

7. Голосование авторов

Поскольку многие авторы высказали сомнение в возможности голосования на общих условиях, то организаторы решили внедриться в их души и сознание и насильно поставили 3 балла написанным ими работам, взяв на себя все моральные терзания по поводу такого шага. Таким образом, авторам остается выбрать еще две работы и проставить им два, оставшихся у них балла – 1 и 2.

8. Голоса принимаются до 23-59. 01.04.2016

Спонсорство

1. На данный момент мы имеем:

12500 - карточный счет
8500 - PayPal
скрытая частная номинация
частная номинация - «Самое романтичное произведение» - 1000
частная номинация за 13 место – 2000
частная номинация - 3000
нематериальный приз

Имена всех спонсоров будут оглашены после баттла. Всем им огромное спасибо!

2. Распределением призового фонда между победителями занимаются организаторы.
3. Касса на пополнение работает круглосуточно.

Этическая сторона

Отсылаю к топику старпоста. Тут добавлю немного. Вы как всегда будете рассматривать крео под микроскопом и выискивать в них изъяны и трещинки. Все к этому привыкли. Это зачастую интересно, полезно, весело. Если вы напишете, что крео гавно, то, думаю, все переживут ваше мнение. А вот если вы накарябаете, что автор мудак, то это будет игрой в одни ворота. Автор не может вам ответить из соображений анонимности. Это можно рассматривать как провокацию на раскрытие авторства. Поэтому:
1. Обсуждаем крео, а не авторов.
2. Не ассоциируем героев крео с авторами.
Сильно непонятливых будем просить немножко сдержать прыть лимитами здесь и баном там.

Всем хорошего времяпрепровождения и позитивных эмоций. Начнем.

Это сообщение отредактировал Vile - 25.03.2016 - 00:51

1. Сны Абрамыча

Степан Абрамович Иванов за свою долгую жизнь не видел ни одного сновидения. Ни единого. Каждый вечер он ложился на кровать, закрывал глаза и проваливался в темноту, выныривая из нее уже утром, отдохнувшим и посвежевшим. Отсутствие снов его очень огорчало: страсть как хотелось хоть одним глазком глянуть, как они снятся, сны эти…

Наконец судьба подарила ему эту возможность. Но обо всем по порядку.

В ноябре Абрамычу, как говорится, стукнуло шестьдесят. Он получил от руководства завода, на котором проработал всю жизнь слесарем, почетную грамоту, именные часы, нарезался с мужиками самогонки под соленые огурчики и явился домой ближе к полуночи, еле держась на ногах. Клавдия, жена Абрамыча, успокоила супруга, порывавшегося исполнить краковяк прямо в прихожей, стащила с него сапоги и уложила спать на диванчик в маленькой комнате. Так он увидел свой первый сон.


Абрамыч сидел на берегу огромного озера. Раннее туманное утро- мечта рыбака. Просыпающиеся птицы пробовали свои голоса, на мелководье в зарослях камыша резвилась рыбья молодь. Идиллия, одним словом. В руках Абрамыч держал длинную бамбуковую удочку, глаза его следили за пером поплавка. Рядом со скамеечкой, на которой сидел рыбак, стояло ведро, в котором плескались несколько увесистых карасей, грамм по двести каждый. Абрамыч так увлекся процессом ловли, что не заметил, как кто-то подошел к нему сзади.

- Клюет?!

Абрамыч вздрогнул, обернулся и обомлел. Рот его открылся, глаза округлились. В ожидании ответа на него смотрел карп. Натуральный карп почти двухметрового роста, с наглой мордой, твердо стоящий на хвостовых плавниках. На голове его красовалась «бычья» кепочка, мечта костромского гопника, к нижней губе прочно приклеилась дымящаяся папироса. Карп шевельнул усами и повторил вопрос:

- Клюет, говорю?

Абрамыч сглотнул слюну и кивнул.

- А ты в курсе, двуногий, что здесь ловить нельзя? Кого в озере знаешь?
- В смысле, кого?
- В прямом смысле? Крыша есть у тебя?
- Да что тут происходит?! Какая крыша? – голос Абрамыча сорвался на фальцет.

Карп усмехнулся:

- Нету, значит, крыши. Короче, Кусто. Сдавай червей, ломай удочку, выпускай братанов и вали отсюда, пока я из тебя прикорм не сделал. Еще раз увижу, через неделю всплывешь. Понял?!

Абрамыч сбросил с себя оцепенение, пришел в себя, и в лучших традициях Паниковского возопил:

- А ты кто такой?! Нет, ты кто такой?!

Карп сунул плавники в рот, молодецкий посвист огласил окрестность. Прибрежные воды забурлили, и на берег стали выходить представители рыбьей «братвы»: сомы, щуки, судаки. Все, как на подбор, огромные, наглые. Обступив Абрамыча со всех сторон, они разминались, готовясь навалять старику.

- Вот и всё, рыболов-любитель. Готовь гарнир, – резюмировал карп.
- Помогите-е-е-е!!! – завопил пенсионер.

Далее события развивались стремительно. На огромной скорости, с воем сирены, сверкая мигалками, к водоему приближался милицейский уазик. Рыбы синхронно повернули головы в сторону звука. Завизжали тормоза, уазик выполнил полицейский разворот, задние двери распахнулись, наружу высунулось дуло пулемета «максим». Над щитком виднелась оскаленная морда кота Васьки.

- Абрамыч, ложись!!! – заорал кот. Тот послушно брякнулся на пузо. Пулемет заработал, пули вспарывали рыбью плоть не хуже поварского ножа. Веером разлеталась чешуя, рыбья требуха завалила Абрамыча, перед его ошалевшими глазами на траву шлепнулась простреленная кепочка карпа. Наконец всё закончилось. Пенсионер встал на ноги, отряхнулся…

Вздрогнул и… проснулся. Кот Васька сидел у него в ногах и мяукал. В квартире витал запах жареной рыбы (Клавдия готовила обед), безумно хотелось пить.

После первого сна прошло несколько месяцев. Абрамыч приболел немного, простудился. Вечером он лежал на диване, шмыгал сопливым носом, пил чай с сушеной малиной и смотрел военные фильмы по телеканалу «Звезда». Так и уснул, не выключив телевизор. Тут он и увидел свой второй сон.

Будто бы идет он по огромному пшеничному полю. Высокое синее небо, птички поют… Вроде бы хорошо всё, но что-то не так, не то что-то. Пригляделся Абрамыч и понял: неухоженное поле, заброшенное. Криво и косо перепаханное, между островками кое-как посеянной пшеницы попадаются проплешины черной нетронутой земли. «Руки бы поотрывал за такую работу, ироды», - подумал он, грустно бродя по полю. Тут его нога запнулась о железку, торчащую из земли. Абрамыч нагнулся, ухватился за нее и вытащил на свет божий связку ручных гранат времен Великой Отечественной. Местами боеприпас тронула ржа, но вид у связки был боевой, рабочий. К основной гранате проволокой были прикручены еще четыре. «Вещь!» - восхищенно подумал пенсионер.

- Мужик, выпить хочешь? – хриплый голос заставил Абрамыча подпрыгнуть и замахнуться связкой. Осмотрелся – никого.
- Выпить, спрашиваю, хочешь? – повторил голос. Пенсионер закрутил головой, посмотрел вверх, потом вниз. Никого.
- Кто говорит - то?!
- Буш пить или не буш!?
- Ну, допустим, буду. И что?
- Залезай.
- Куда?

Скрипнули петли, перед ногами Абрамыча открылась крышка погреба, замаскированная толстым слоем земли и дерна так, что снаружи увидеть ее было невозможно. Дверь двумя руками держал всклокоченный красноглазый мужичок с длинной бородой, одетый в засаленную косоворотку.

- Лезь быстрей! – прохрипел он. – Тяжело же!

Абрамыч юркнул в прохладную темноту погреба. Крышка тяжело упала, отрезая ему отступление к внешнему миру. На мгновение стало темно. Потом зажегся свет. Абрамыч осмотрелся и присвистнул. Погреб на самом деле оказался просторной пещерой. По периметру вдоль стен располагались длинные стеллажи, на которых сверкали стеклянными боками банки со всевозможными соленьями, компотами, вареньем и с чёрт-те знает чем еще. Отдельного внимания заслуживала батарея огромных бутылей с мутной жидкостью, стоявшая у дальней стены. «Она!» - подумал пенсионер и сглотнул слюну. Из мебели в пещере наблюдался стол, два стула да огромный топчан в углу, накрытый медвежьей шкурой.

Пока Абрамыч осматривался, мужичок споро накрыл на стол, водрузил на него четверть самогона, достал два граненых стакана и приглашающим жестом показал своему гостю, мол, давай, хули топчешься. Они сели друг против друга, вмазали по стакану, завязался разговор. Связку гранат Абрамыч незаметно пристроил под столом.

Из разговора выяснилось, что мужичок этот подземный.

- Как подземный?
- Так, подземный. Есть домовые, водяные… А я вот…

Присматривает за подземным миром, следит за состоянием полей, корней и прочим хозяйством. Мужичок рассказывал о своем житье-бытье, Абрамыч хрустел маринованными огурцами, потихоньку хмелел и слушал. Время от времени они наливали, чокались и выпивали. Через какое-то время Подземный загрустил и поведал старику грустную историю.

- Видал, чего наверху творится? Глаза б мои не глядели. Все поля засрали.
- Ага, видел, да. Спросить еще хотел, да не у кого было.
- Пропадаем потихоньку. Вымираем. Я ж раньше авторитетным Подземным был. Все меня слушались, за советом обращались. У меня в подчинении шестнадцать полей было, больше тысячи километров ходов, светлых, чистых. А потом началось.
- Что началось?
- Демократия пришла, мать ее. Стали сеять семена импортные, проросли они в нашей земле, и все как с ума сошли. Работать не хотят, меня не слушают. Черви обленились, землеройки в проститутки подались, жуки отделились и основали государство своё – Жукостан. Но больше всех кроты оборзели.
- А что кроты?
- Пойдем, покажу. Накатим еще и пойдем, недалеко тут.
- Пойдем. Гранаты брать?
- Какие гранаты?
- Да неважно. Возьму.

Подземный сдернул со стены ковер с изображением совокупляющихся оленей, за ним оказался вход в тоннель. Шли они по нему минут двадцать, горланя матерные частушки, постоянно сворачивая в боковые коридоры, переходящие в новые и новые тоннели. Наконец подошли к массивным деревянным воротам, где на посту стоял толстый крот полутораметрового роста, одетый в нацистскую форму, с винтовкой наперевес. Он угрожающе направил штык в сторону нашей парочки и прокричал:

- Аусвайс, битте!

- Видал? – сказал Подземный Абрамычу, который с изумлением рассматривал крота. – Нету у меня документа, сто раз тебе говорил!

Крот передернул затвор винтовки:

- Уёбен зи битте!

- Пойдем домой, Абрамыч, – грустно сказал мужичок.

- Постой, успеем! – пенсионер подошел к кроту и резко ударил его коленом в пах. Тот завизжал, упал и стал кататься по полу, зажимая лапами ушибленное место. Абрамыч принялся самозабвенно метелить его ногами. Подземный с удовольствием присоединился к этому действу. Вдоволь натешившись, герои наши открыли ворота. И предстала перед ними картина, в точности повторяющая сцену из фильма «Большая прогулка» с Луи де Фюнесом. В огромном зале гремел нацистский марш, посредине стоял длинный стол, заставленный бутылками. По периметру, двигаясь по часовой стрелке, на стульях с высокими спинками скакали кроты. Абрамыч вопросительно посмотрел на товарища, тот кивнул. Пенсионер дернул кольцо, закинул в зал гранаты, быстро закрыл створку ворот и заорал:

- Валим, борода!

Хихикая, как нашкодившие школьники, позвонившие в дверь соседской квартиры, они скрылись в боковом коридорчике. Грянул взрыв…

Абрамыч проснулся весь в поту. Кот Васька сидел на шкафу и невозмутимо смотрел в вечность. На полу валялись осколки разбитой вазы.

Третий, последний, и самый короткий свой сон Абрамыч увидел аккурат после просмотра авиашоу ( билет ему подарила дочь). Пенсионер, впечатлённый увиденным, долго не мог заснуть…

Голенький Абрамыч лежал на краю гнезда среди яичной скорлупы и блаженно щурился в лучах яркого солнца. За ним наблюдали два орла, находящиеся здесь же. «Папа и мама. Красивые какие…» - с умилением подумал пенсионер. Папа-орел махнул крылом в сторону Абрамыча и спросил у своей половины:

- Эта кыто такой, слюшай?! Э?! Нет, кыто это, да?! Ты кыто?!

Мама-орлица смущенно молчала, папа всё больше распалялся. Абрамыч понял, что пора валить, иначе хана. Пробормотав « Спасибо этому дому, пойдем к другому», он вывалился из гнезда и с диким криком «итить твою мать!!!», со страшной скоростью полетел к земле, взмахивая в полете руками. Быстро сообразив, что дело это гиблое, пенсионер попытался планировать. У самой земли ему это удалось. Абрамыч заложил резкий вираж, нагнув верхушки сосен, и взмыл вертикально вверх, как ракета. Чувство пьянящей свободы охватило его, тело стало легким, движения свободными. Он набирал высоту до тех пор, пока шерсть на мохнатой груди не покрылась инеем. Пару минут он восхищался открывшимся ему видом, затем снизился, криком «лыжню, бляди!!!» разогнал клин гусей и рванул на запад, мир, как говорится, посмотреть и себя показать. Да и трусы с майкой добыть ещё надо было, дабы срам прикрыть. Передовик производства, почетный донор СССР, а летит как обычная голая старая сволочь.

Но планам Абрамыча не суждено было сбыться. На подлете к Кубе его атаковали. Натовские системы обнаружения засекли передовика, и на его перехват поднялись в воздух шесть истребителей четвертого поколения. Завязался неравный воздушный бой. Бортовым пушкам и ракетам класса «воздух-воздух» Абрамыч мог противопоставить маневренность, скорость и русский мат. Он ловко уклонялся от снарядов, меняя высоту и выполняя наисложнейшие фигуры высшего пилотажа. Поравнявшись с одним из самолетов, он лихо сорвал с него антенну и колотил оной по стеклу кабины до тех пор, пока пилот с испугу не катапультировался. Веселый азарт охватил старика. Он завис в воздухе и закричал, показывая врагам «фиги»:

- Врешь!!! Не возьмешь!!!

В этот момент одна из ракет настигла его, и Абрамыч, оставляя за собой шлейф жирного черного дыма, с рёвом и матюгами скрылся в волнах океана…

Проснулся он на паласе, потому как во сне так сучил ногами и руками, что опрокинулся на пол. Кота Васьки рядом не было…

С того времени снов Абрамыч больше не видел, чему был несказанно рад. Потому как ну их к бесу, сны эти…

2. Крылья

Чесалось правое крыло.
Не было никакой возможности снять зуд, вокруг была пустота, а до ближайшей звезды с более-менее пригодными для почесываний планетами было еще как до Китая раком.
Анриэл летел по спецзаданию в одну из проблемных галактик, летел так долго, что уже не было в сознании ни одной здравой мысли о плане действий по прибытии на место. Остались только примитивные инстинкты и желания. Невероятным усилием он заставил себя вспомнить, что же произошло накануне командировки.

Первичный растекся сверкающей золотистой соплей по стене и устроил наглядную демонстрацию того, что ждет центр их прекрасной благополучной Вселенной в случае выхода из-под контроля периферийных галактик с неизвестно откуда засеянной живностью.
- Вот видите, видите? Эти ящерицы раздолбали полконтинента и один из трех спутников собственной планеты. Мало того, они замахиваются уже на звезду. Обратите также внимание на этих гомункулов. Эти делают вид "мы за мир", при этом мочат друг друга со страшной силой. Слава мне, великому, не додумались еще в межпланетное пространство свои эксперименты по уничтожению себе подобных перенести. Хотя, это дело времени. Как только узнают, что на соседней планете законсервирована наша база, расхерачат и её.
Анриэл разглядывал изображения и размышлял, кого же придется командировать на проблемные участки. Не тут-то было. Единоличным решением Первичного на уничтожение ящериц была отправлена спецгруппа, а выяснить, что происходит на Земле, было поручено ему, руководителю Департамента специальных исследований.
После изучения аналитических данных и проблематики региона, утешало только одно - на богом забытой планетке обитали мутировавшие потомки Высших, а значит, был шанс хоть как-то развлечься оптимизацией процессов жизнедеятельности обитателей, не прибегая сразу к резолюции о ликвидации.

Воспоминания отогнали мысли о чесотке, но, как только они закончились, почесун вернулся снова и напомнил о себе адским зудом в крыле.
Оставалось совсем немного.
Если напрячься и подумать еще две мысли, то как раз уже будет видно Солнце - звезда этих заблудших овец.

Мысль об овцах нашла свое продолжение сначала на задворках разума, а затем, все более обрастая ответвлениями, добрела до активной части сознания.
Овцы. Живут в стаде или не живут в стаде – хрен их разберешь. Как звучит – стадо овец! Термин довольно древний, устоявшийся еще с эпохи начальной экспансии Высших. Овцо – так называли первую звезду колонисты, а местную разумную фауну, соответственно, овцами. Овцы отличались тотальным неумением организовывать свою жизнь. То сбиваясь в стадо по непонятным причинам, то отшельничая и находя свою смерть в пропастях горных массивов планеты, они вели свою хаотично-размеренную жизнь. Понятие «приобретенный инстинкт» применить к ним было нельзя. Бегущие по граблям – это суть и смысл всей их короткой жизни. И бесплодные попытки обучить овец не совершать ошибки собратьев нашли отражение не в одном научном труде тех времен. Архангелы получали ордена за теорию и социальные исследования овцеобщества, а воз оставался и ныне там: овцы не поддавались дрессировке. Со временем на них просто забили Болт, а именно: поставили на планете видеопередатчик «Болт-404», дабы раз в столетие получать подтверждение теории необучаемости овец. Прошли миллиарды лет, а овцы как жили себе в своем мирке травы, воды и гор, так и остались в нем, ни на йоту не изменившись ни внешне, ни внутренне.

- Ох, емае, чуть не проскочил Солнце, - вовремя спохватился пернатый начдеп и вынырнул из мысленного овцеокеана.
Раз, два, три! Третья! С наслаждением Анриэл сложил крылья и, отдавшись гравитации, устремился вниз, надеясь, что это поможет избавиться от навязчивого желания почесаться.
Не тут-то было! Семь секунд - полет нормальный. Даже перья не опалились. Что за напасть?
В раздумьях он с размаху влетел в водоем. Водичка в личико непременно отрезвляет, особенно, когда она покрыта коркой льда.
Через несколько мгновений архангел уже сидел на берегу озера, больше похожего на болото и, перейдя на древний великий и могучий, воспроизвел четырехэтажную лингвистическую конструкцию.
В перьях застряли водоросли, лед, и комки ила. Чистка мало помогала, дотянуться до самых грязных мест не позволяло ни строение тела, ни физические константы этого мира.

А крыло все чесалось и чесалось. Деревьев в округе не наблюдалось, валяться по земле и окончательно засрать свой перьевой покров Анриэлу точно было не в кайф.
Кто-то тронул его сзади за плечо.
Детеныш лет десяти, заглядывая Анриэлу в глаза, спросил:
- А ты что, ангел, да?
- Ну, типа того, да. Анриэл мое имя, - ответил грязноперый.
- А чудо можешь сделать?
- Слуш, пацан, все могу. Только услуга за услугу. Идет?
- Идет.
- Почеши мне правое крыло. Посередке там где-то.

Мальчонка с усердием начал чесать проклятое место между седьмым и восьмым рядами перьев, которое всю дорогу не давало покоя архангелу.
- Хватит? Или еще почесать?

Анриэл поймал себя на мысли, что еще чуть-чуть и он бы замурлыкал от счастья. Вернув себе подобающий важный вид, сообщил, что хватит, спасибо и все такое.
- Ну, что там у тебя? - спросил он у ребенка.
- Ты можешь оживить мою маму? Она умерла два дня назад. В наш дом попала мина.

Анриэл задумался. Оживить – мог, конечно, но для этого надо было пройти столько согласований, комиссий, утверждений. Найти праведность в прожитой ею жизни, причислить женщину к рангу святых, а самое главное - доказать необходимость этих действий. Ну не будет же он, в самом деле, рассказывать всему высшему комсоставу о замучившей его чесотке. Да уж, вляпался. А еще надо разобраться в том, что тут творится и написать отчет. Бля, как всегда, ничего нельзя планировать, все на месте получается не так, как задумывалось. Ладно, не впервой.

- Ну, пойдем, дружок. А по пути расскажи мне, что тут происходит, кто с кем воюет, и почему ты тут шастаешь один без охраны.
- Мама говорила, что это беда, но спросите лучше у нее…

3. Рай

- Ка!
Я чуть не упала с ветки от неожиданности, но сохранила равновесие, уцепившись за неё когтями. Ива вздрогнула, когда приземлился Рай: огромный, с размахом крыльев в пять метров, переливающийся вороной синевой.
- Ах ты, гадкий рукокрыл! – Я притворно гневно стукнула Рая в грудь. – А если бы я упала?!
- Ты очень увёртливая. Я не помню случая, чтобы ты падала.
Рай засмеялся и клюнул-поцеловал меня в шею. Я от удовольствия прикрыла глаза, но поморщилась: пробивающиеся жабры пульсировали зарождающейся болью.
- Извини, - он виновато потёрся щекой о плечо. – Начинается, да?
Я тревожно на него посмотрела.
- А у тебя разве нет? Время Воды не за горами.
- Нет, - пожал он плечами. – Ты же знаешь, у меня запоздалая трансформация. Авось, доживу.
- Что ты несёшь? – я нахмурилась. – Конечно, доживёшь. Завтра я напою тебя своей кровью.
- Перестань. Я изменюсь сам.
- Ради меня, Рай.
- Ради тебя, И-Ка. Летим к Башне, сегодня поёт Свея, - поторопился он сменить тему. – Там соберутся все. А Лей, кстати, все перья от любви к тебе растерял.
Вот всегда он так, как только речь заходит о трансформации.
Я шагнула с ветки в пропасть. В два удара крыльев Рай догнал меня и поднырнул под брюхо, чтобы потоки ветра не сносили меня к стене.
Да, летала я хуже, чем плавала. Зато какая получалась из меня наяда! Я зажмурилась, вспоминая игры на волнах наперегонки с котиками. Интересно, кем становятся в пещерном цикле они – кротами, ехиднами?
У морских котиков были зачатки разума и свой примитивный язык. Мы никогда не питались ими, даже ранеными или больными, всегда пытаясь спасти. Иногда щенок морского котика прибивался к Стае, выбирая себе хозяина, и плавал за ним, помогая с добычей пищи.
Я родилась в цикл Пещер. Мои братья Лис и Дайм говорят, что помнят каждый день после рождения. Как они обрастали огнеупорной чешуёй, как мама купала их в источнике для укрепления зубов и когтей, как они учились рыть норы и чувствовать землетрясения.
Но моя память началась с водяного цикла, любимого. Рай же выбрал для себя небо. Я выделила его из Стаи, когда впервые увидела, как он купается в воздушных потоках: словно танцует. Падает в пике, переворачивается и взмывает вверх свечой.
Мама открыто не возражала против дружбы, но была недовольна.
- И-Ка, тебе нужно думать не о себе, а о детях. Что он даст потомству? Свои гены с ущербной способностью к переменам? Я создала пару с твоим отцом потому, что он изменялся за пятнадцать часов. Благодаря ему вы с братьями имеете такие способности. Ты проклянёшь свою пару, если дети погибнут в первый же переход цикла.
- Может быть, дети возьмут мои гены? – возражала я, но сердце тревожно ёкало.
Отец благоразумно помалкивал, не вмешиваясь. Ему повезло: он любил маму.

На следующее утро начался дождь. Мелкий, противный, серый. Ещё неделя, и морось сменится ревущими ливнями. Вода будет подниматься до тех пор, пока не покроет поверхность планеты. Все звери пройдут трансформацию, и, отрастив плавники и жабры, уйдут в Океан. Тот, кто не сможет себя изменить, погибнет. Всё просто.

- Привет, Ка.
Шумно отряхиваясь от воды, рядом со мной приземлился Лей. Он уже потерял перья на спине и шее, а хвост напоминал плавник.
- Ты похож на котика, – засмеялась я, шлёпнув его по гладкой голове крылом.
- Слетаем на Маяк, пока его не залило водой, – предложил он. – Остались считанные дни.
Я засомневалась:
- А долетим?
- Я тебя донесу, если что.
- Вот ещё, - фыркнула я. – Давай позовём Рая?
- Я был у него, он не полетит. Слишком быстро намокнет – перьевой покров не думает меняться.
- Хорошо. Залетим на обратной дороге. Все-таки нужно заставить его принять кровь, чтобы запустить процесс. Ма, мы ненадолго, - обернулась я к матери.
Она лежала в гамаке, сплетённом из перьев и веток: плохо переносила трансформацию.
- Ка, не задерживайся. Дождь всё сильнее, а ты меняешься слишком быстро.
- Я останусь в гнезде Рая.
Она что-то крикнула мне в спину, но я уже взлетала и ничего не слышала за шумом дождя.
Лететь было тяжело: струи воды били по спине тугими резиновыми хлыстами. Лей парил рядом, наблюдая, чтобы меня не швырнуло на скалы.
- Не волнуйся, я справлюсь.
До Маяка оставалась сотня метров, когда, осветив окружающий мир, выглянуло солнце. Под нами возвышались хребты, подножия которых были покрыты водой. Кипящая серо-зелёная масса Океана поднималась буквально на глазах.

Легенды гласят, что когда-то Земля не проходила смену циклов. Были времена года, мало меняющие облик земной поверхности. Зима, весна, лето.
Тогда планету сотрясали глобальные климатические и экономические кризисы. Были потепления и похолодания, наводнения и землетрясения, наступления ледников и падения небесных тел. Было тяжело, но людям не приходилось мутировать, чтобы выжить.
Но однажды пришёл Потоп. Потом Засуха. Вслед за ними Землетрясения. Континенты встряхнуло так, что рельеф превратился в гористую, изрезанную ущельями местность.
Учёные не успели создать идеальную вакцину, которая помогала бы трансформировать тело согласно требованиям окружающей среды. Удалось изобрести лишь экспериментальные образцы.
Те, чьи организмы не отторгли вакцину, стали нашими предками.
Больше не было необходимости в войнах, захватах ресурсов и территорий. Что было делить, если в каждом последующем цикле Земля изменялась до неузнаваемости?
Перед человечеством теперь стояла только одна задача – выжить. И оно успешно справлялось с ней миллионы лет…

Смотритель Маяка, Кай, был стар. Наверно, он помнил ещё первые Метаморфозы. Башня с Маяком была единственной, которая не поддалась планете. В цикле Воды она уходила под воду почти по макушку, но энергетические батареи поддерживали яркий конус света, по нему мы могли ориентироваться вдали от дома.
- С переменами! – Приветствовал нас Кай, подслеповато щурясь на солнце. – Мне кажется, эта Вода будет моим последним временем.
- Ты так говорил и в прошлый раз, - улыбнулся Лей. Он аккуратно приземлился на кожух начищенного до блеска фонаря. – Ты уже изменился.
Кай покачал головой:
- Вода идёт слишком быстро… Как там дела у Стаи? Все ли успели стряхнуть перья?
- Не все, - тихо сказала я. – Надо помочь Раю, у него замедленный метаболизм. Из всего выводка он у родителей последний.
Кай внимательно посмотрел на меня.
- Детка, тебе придётся поить его своей кровью всю жизнь. А возможно, не только его, но и ваших детей… – Он прикрыл глаза и вздохнул. – Если бы только существовала возможность создать вакцину…
- Дед мне рассказывал, - вмешался Лей, - что где-то на Юге до сих пор есть Лаборатории, в которых её изготавливали. И, возможно, она хранится в тамошних сейфах-автоклавах по сей день.
- На юг не добраться никому, - сухо отрезал Кай. – Нечего и пытаться. Это просто легенды.
- Но откуда он это знал? Дед чертил карты. А их ему показывал прадед.
- Не надо тешить себя надеждами! - Рявкнул Кай, хлопнув ластами по груди. – Дорога на юг это смерть!
- И всё же она есть… - упрямо проворчал Лей. – А в Стае сейчас всё больше тех, у кого короткий метаболизм. Они не могут создать пару. Их избегают, потому что боятся…
Кай нахмурился. Ушлёпал в глубину комнатки-обсерватории, долго брякал там чем-то, а потом принёс мне каменный флакон.
- Дашь ему, - проворчал смотритель. – Моя кровь сильнее... Он изменится за сорок часов.
Перед отлётом он обнял нас, словно прощаясь, и смахнул слёзы с усов.
- До встречи в Воде! – Крикнул он, маша нам ластами.

Когда мы добрались до гнезда Рая, дождь хлестал как из ведра.
- Я останусь здесь, не жди меня. Скажешь маме, что я слишком устала.
- Она будет сердиться, - покачал головой Лей. – В метаморфозе надо быть дома.
Вот почему я выбрала Рая. Лей серьёзный и осмотрительный, такой правильный. И такой скучный.
- Передай ей, чтобы не волновалась. И лети, уже темнеет! - Я обняла его, ласково подталкивая к краю скалы.

Раю нездоровилось. Его трясло и лихорадило, открытая кожа покрылась сыпью, перья потеряли блеск и начали осыпаться.
- Жабры открываются? – спросила я, осторожно ощупывая опухшую шею.
Рай не мог говорить и только кивнул.
- Пей, - протянула я ему флакончик, который дал мне Кай. – Вода поднимается слишком быстро. И дождь сумасшедший… Пей, иначе я тебя побью!
У него не было сил сопротивляться, и я вылила содержимое флакона ему в рот. Теперь оставалось только ждать.
- Тебе нужно домой, - произнес он через час, когда лихорадка прошла.
- Я буду с тобой.
- Ты и так со мной.
- Спи! Во сне перемены идут быстрее.

Лежанка Рая была плотно покрыта выпавшими перьями и пухом. Это хорошо - не замёрзнет к утру, когда спадёт температура. Зелье работало.
Я легла рядом с ним и прижалась, согревая своим теплом. Проваливаясь в сон, закрыла глаза, и услышала, как Рай бормочет в бреду моё имя.

Утром я проснулась от тихого разговора за стеной, слышно было обрывками.
- Пусть… Он не одинок, а это главное.
- Лишь бы… не пожалела… Он слишком…
- Он последний.
Я не стала делать вид, что сплю и кашлянула. Поднялась на постели, рассматривая спящего. Жабры за ночь окончательно прорезались, крылья начинали меняться.
- Привет, И-Ка, - улыбнулась мне Хей, мать Рая. Из четверых детей у неё остался только один сын, остальные погибли.
- Привет. Как вода?
- Бешеная. Мне кажется, она накроет утёсы к следующему утру. Мы боимся за Рая. Отец уплыл за помощью.
Я вздохнула. Сейчас можно было только гадать, сколько времени у нас в запасе.
- Мы рады, что ты рядом с ним.
- Все будет хорошо, Хей. Он успеет. Дышать жабрами он может. Сутки я помогу ему держаться на воде, а больше и не надо.
- И-Ка, ты совсем дитя. Откуда в тебе столько уверенности?
Ох, не было у меня никакой уверенности. Не было.

Я вышла из пещеры, потягиваясь и разминаясь. Отряхнула с плеча пёрышки, разглядывая свое новое тело. По сравнению с прошлым циклом стали чуть более длинными плавники и хвост, а чешуя потемнела.
- Ты такая красивая! - Восхищённо присвистнул Рай, выползший на уступ вслед за мной.
- Зачем ты встал? Тебе надо лежать!
- Вода совсем рядом, - тихо сказал он, разглядывая Океан, поднявшийся почти до уровня пещеры. Среди пенных гребней можно было разглядеть чёрные головы котиков, резвящихся на волнах.
- Завтра ты будешь другим, - я погладила его по спине. – Знаешь, что мы сделаем в первую очередь? Устроим скоростной заплыв. И ты наконец мне проиграешь.
- Океан накроет нас через пару часов, И-Ка.
- Я буду держать тебя на плаву. Твои родители помогут.
Рай промолчал. Мне вдруг на миг показалось, что он качнулся к краю, чтобы броситься в воду.
- Даже не думай, - предупредила его я. – Вытащу.

Время тянулось липкой водорослью. Я сидела рядом со спящим Раем, мысленно подгоняя его клетки, медленные и глупые. Когда дождь стих, моих ног коснулись первые языки воды.
- Просыпайся, - растормошила я Рая. – Пора.
Мы с Хей, обе уже по колено в воде, помогли ему выйти из пещеры. Потом переглянулись и скользнули в Океан, поддерживая Рая с двух сторон.
- Ох, холодно! - Вздрогнул он.
- Ничего, твоё тело быстрее начнёт реагировать на окружающую среду. Можешь лежать на воде?
- Да, - сквозь зубы ответил он. Боль трансформирующихся мышц исказила его лицо.
- У тебя уже выросли спинные плавники. Еще чуть-чуть…
Я перевернулась на спину, поддерживая горячее, такое сильное и одновременно такое слабое тело. Выдержу сутки, не более, учитывая бессонницу прошлой ночи. Но я не могу позволить ему утонуть!
Мы с Хей держали Рая по очереди, чтобы дать друг другу передохнуть. Вокруг кипела новая жизнь: шныряли котики, гибкими шнурами скользили морские змеи, парили скаты. Ещё чуть-чуть, и мы станем частью этого огромного прекрасного мира. Только держись, Рай…

- Эй, медузы! - Раздался насмешливый крик. – Помощь не нужна?
Я вынырнула из забытья, в котором находилась последние полчаса. Лис? Или это был голос Дайма?
- Отпусти его, ненормальная! - Рассмеялась мама. – Ты вцепилась в него мертвой хваткой. Мы его удержим.
Я приподнялась из воды, оглядывая поверхность Океана. Лис, Дайм, чуть поодаль отец, за ним – Лей и Кай. Лис умудрился за это время обзавестись щенком котика смешной тигровой расцветки.
- Как хорошо, что вы пришли, - улыбнулась я сквозь слёзы. – Я люблю вас, люди!

4. Хэ-Филес, или Истина где-то рядом

События эти, столь невероятны, что я и сам с трудом могу в них поверить. Да что там говорить, если бы мне еще вчера сказали что сегодня по утру приключится такое, я бы только пальцем у виска покрутил, а то и заподозрил оратора в приеме сильнодействующих препаратов.

Короче, «после вчерашнего», влекомый жаждой, я выполз из своей палатки, чтобы промочить горло и застал Михалыча за безуспешными попытками установить мотор на надувную лодку.
- Чё по чем, Михалыч? - культурно поинтересовался я.
- Дык, блин, вот... - развел он руками — Чтот как-то не получается. У Петровича тут система «нипель» какая-то. Хрен разберешь.
- А сам Петрович где? - спрашиваю.
- Так вестимо. В цивилизацию поехал за провиантом и «заправкой». А то мы ж вчера так отметили первую летнюю рыбалку, что на сегодня уже ничего не осталось. Даже местной косорыловки. Такие дела.
- Ну это смотря у кого не осталось! - говорю. И шикарным таким жестом вытаскиваю из кармана ватника фляжку.
- Коньячок! - Михалыч такой аж засиял весь.
- Щазззз... - вернул я его на бренную землю. - Коньячок из этой флажки мы еще в дороге приговорили, пока место это искали. Косорыловки я сюда заначил. Знал же что с утра будет голова трещать.
- Благодетель. - вздохнул Михалыч протягивая к ёмкости руки.

В общем поправили мы чутка здоровья и решили: шут с этим мотором. Дескать: «Петровичев агрегат, пусть его сам и устанавливает». Кинули мы его, мотор этот, рядом с палатками, а сами решили пока на веслах пройтись и места разведать.
Ну значит, отошли чуть выше по течению, за осок у заводи зацепились, удочки закинули. Сидим, кайфуем. Водичка течет. Птички щебечут. Солнышко светит. Косорыловка потихоньку попивается. Сказка! И тут, только поклевка пошла, смотрю у Михалыча глаза на лоб полезли. За спину мне смотрит, рот разевает как та рыба на льду, да пальцем тычет...
Оборачиваюсь. Стоит. Мужик. Голубоглазый, в простыне, с круглой херней какой-то в руках. На воде. Ну, в смысле стоит на воде и лыбится нам. Его течением потихоньку сносит, он пару шагов сделает и опять стоит лыбится.
- Сдрасте... — говорю. Не, ну понимаю, что звучит реально глупо, а чё ещё сказать-то в такой ситуации?
- Добрый день. — говорит этот — Вы меня наверх не подкинете?
- Наверх? - переспрашиваю и чувствую себя полным дебилом.
- Ага. - кивает этот в простыне и давай тыкать пальцем в обруч. - Да вы не подумайте, мне не высоко. Всего семьсот сорок два метра сорок сантиметров. Я из параллельного временного цикла. Сдвиг на ноль двадцать пять условных хроноединиц. Мы тут эксперимент с путешествием в параллельные миры устроили. Очевидно квантовый сдвиг при переходе негативно сказался на моих естественных способностях к левитации. Мне бы подняться чуть, мужики. Ну не высоко ж совсем. Да и я не дюже тяжелый. Подсобите, а?
- Звиняй — говорю — мил человек, а бананьев нема. Ну в смысле левитации мы не обучены и не знаем ни одного человека на такие чудеса способного. Но в райцентре есть чудо инженерной мысли. АН-2 называется. Летает поля химикалиями орошает. И за бутылку-другую хорошего пойла пилот мог бы и прокатить.
- Мужики, - говорит. - Войдите в положение! Гол как сокол. В другие измерения только в простыне и проскочишь, да и то если свернуть потуже и засунуть поглубже. Ну, в смысле, подмышкою зажать, а не то что вы подумали. Подсобите! Потому как если отсутствие левитации не частный случай, а закономерность свойственная этому слою пространства-времени, то спасательная бригада сунется за мной и так же тут увязнет. Спешить надо. Предупредить надо, что нельзя больше эвакуационный обручи на большую высоту программировать!
- Да ты успокойся, мил человек! На, хлебни огненной воды для снятия стрессу. - и с этими словами фляжку, значится ему и вручил.
Ну он тутже к сосуду мудрости приложился, похвалил его содержимое, и давай дальше вещать о том, как все плохо и чем потенциально грозит излишнее промедление. А я фляжку обратно принимаю и чую: не так что-то. Принюхался. Глотнул. А там чистейший коньяк!
- Так что? - спрашивает этот — С пилотами вашими как договариваться-то будем?
- Мужик, фигня вопрос! - говорю — С твоими талантами тебя не то что на семьсот метров, тебя через атлантику без дозаправки доставят! Ща Петрович с машиной вернется — и матнёмся к летунам борзым шнуром. Правда, Михалыч?!

А в ответ тишина. Оборачиваюсь, и что я вижу? Михалыч с такой экстремальной ситуации с нервишками не совладал, фляжку мою до конца опорожнил, и сидит слюни с той амброзии пускает.
Ну сел я на весла, подгреб к лагерю. На землю выскочил,лодку пришвартовал, значит, машу рукой этому, в простынке. Дескать: «Мужик, фига ты там стоишь как не родной, иди сюда, ща что перекусить сгандобим, неча на пустой желудок по параллельным измерениям шастать.»
Тот сначала отнекивался. Типа: неизвестная система факторов; не однозначная реакция окружающей среды на организм путешественника. Ну и еще какую-то пургу нес. Не помню уже. Но в итоге, с помощью бутера с колбасой, я его уговорил пройти к палаткам. И только он шаг с воды на землю сделал, как сквозь ту землю и провалился. Болтыхается такой, одна голова на поверхности, песок по сторонам разбрасывает руками, орет: «Спасите, я плавать не умею! Киньте мне что-нибудь спасательное!»
Ну я с полного афига в него движком лодочным и швырнул. Ну что первое под руку попалось, то и швырнул, что уж тут. А мужик только за движок ухватился, как та железяка вдруг стала в воздух подниматься. Причем шустро так, как тот шарик с гелием на День города. Ну этот, в простыне, сверху кричит: «Мужики! Спасибо! Наука вас не забудет!». А потом что-то блестнуло и всё. Ни мужика, ни мотора.

- Что это было, Михалыч?! - спрашиваю я — Как теперь Петровичу про движок объяснить?
А это мурло алкоголическое сивый нос почесало и говорит: «Ниче не было. Ниче не знаю. Это все от перепою. Видимо в косорыловку местные колхозники димедролу добавляют. А движок мы с тобой по пбяной лавочке утопили. Так и скажу. И ты так говори, иначе по дуркам затаскают, а то и вовсе в какую лабораторию на опыты закроют.»


Я к чему это всё? Короче, Петрович, ну не буду я нырять за твоим двигуном. Мало того что вода еще холодная, а у меня насморк, так ведь нет его там, движка-то. И алкоголика этого сивого не слушай. Он с самого начала в отказ пошел. Вознесся твой движок, Петрович. Понимаешь? Вознесся!

5. Прыжок

Хотите знать мое последнее желание?
Поджарьте меня, как картофель фри.
Джеймс Френч

Пролог

Солнечный свет, пробившийся сквозь мутное, забранное в крупную решетку окно, убил остатки сна. Каждое утро выбрасываешься из этого, как кит самоубийца на песчаную отмель, и долго пытаешься вернуться в реальность. Изо дня в день открываешь глаза, чтобы осознать, что ничего не изменилось. Вокруг всё те же серые стены. Все та же вечная изжога от еды, которую местный повар, похоже, достает у себя из задницы. Все та же безнадега. Утро начинается с борьбы. Апатия уверенно берет верх над желанием биться головой о стену. Ожидание неизбежного прессом выдавливает все чувства, оставляя только страх. Удел смертника - ждать. Год, пять, десять. Истязать себя и других жалобами и прошениями. Каждую ночь засыпать в жалкой надежде на то, что к тебе снизойдут и заменят быструю смерть долгими годами никчемного существования. Многие сбегают от этого. Кто в безумие. Кто в трубу крематория. Я, наверное, слишком силен для первого, и слишком слаб для второго. А еще я себя обманываю. Я уже труп. Говорящий, ходящий, пока еще живой мертвец...

Тюрьма "Полански". Блок А
8:00
Баз Майли, заключенный

- Эй, смертник! Просыпайся и тащи свой зад на выход! Тебя помиловали!

Усыпанная алыми прыщами морда надзирателя растянулась в ухмылке. Тим Хоган - ночной кошмар местных обитателей. Как всегда вооружен дубинкой и скверным характером. Пока его напарник возится с кандалами, Хоган использует весь арсенал своих дебильных шуточек, но ни на секунду не выпускает тебя из внимания. А потом орет прямо в ухо:

- Встать! Шаг вперед! Руки на виду!

Теперь главное - не проблеваться от запаха пота и дешевых сигар, пока жирные пальцы Тима гуляют по швам тюремной робы. Осмотр заканчивается тычком под ребра:

- Чисто! Двигай, тебя там заждались.
- Кто?
- Твой единственный друг. Шагай!

Путь в комнату для свиданий долог. Надо пройти через множество дверей. Заключенного перед каждой ставят на колени, пока надзиратель не отопрет и не даст команду следовать дальше. Дернешься - получишь по хребту дубинкой. В маленькой комнатке тебя могут ждать родственники, если они есть. Или бывшая жена, подпихивающая на подпись бумаги, лишающие тебя счетов в банке. Или старый приятель, компаньон по бизнесу, сумевший подкупить начальника тюрьмы и организовать свидание, чтобы попытаться уговорить тебя отказаться от доли бизнеса в его пользу. Но чаще всего тебя ждут те, без кого ты и шагу не ступишь в этой стране.

Сэмюэль Лейбович - мистер "калифорнийский загар", адвокат, готовый отсудить леденец у собственного ребенка. Но здесь не его игра.
- Суд отказал в пересмотре дела. Тем не менее, губернатор удовлетворил твою просьбу, хотя и нашел ее странной. Инъекцию заменят электрическим стулом после перевода в тюрьму, располагающую соответствующим оборудованием. Зачем тебе это, Баз?
- Знаешь, Сэм, у меня аллергия на тиопентонал, уколы и адвокатов…

Тюрьма "Стены"
13:00
Томас Райли, распорядитель казни

Погода взбесилась. Великая засуха сменилась великим потопом. Том стоял у окна и пил кофе из большой кружки. За окном ураганный ветер шутя гнул деревья, срывая с них листву, а потоки воды плетьми хлестали по асфальту. К воротам тюрьмы подъехал белый фургон - сейчас начнется работа, которой Райли посвятил сорок лет своей жизни. Снова сверкнула молния, и через мгновение раскат грома заставил мелко дрожать стекло в оконной раме.

Дверь офиса открылась. Вошел капеллан, роняя на пол капли с дождевика.
- Ну и погодка - хляби небесные! Томас, плесни-ка кофе.
- Кофейник там, - Том отрешенно махнул рукой в дальний угол.
- Что тебя тревожит, Томми? Конвой из "Полански" задерживается?
- С этим все в порядке. Просто неспокойно. Ты видел, кого нам прислали из Гриндсвилля?
- Да техники, вроде, толковые ребята. Утверждают, что проблем с аппаратурой не будет.
- Я про исполнителей. Один из них совсем юнец.
- Джейкоб Смит? Том, 22 года - это возраст мужчины. Ты начинал таким же юнцом, а теперь стал вторым лицом этой пристани несчастных. Не переживай и пойдем. Еще одна грешная душа спешит сюда за воздаянием.


Тюрьма"Стены". Блок "Уолс"
15:00
Ив Мозес, тюремный капеллан

Самое сложное в работе тюремного священника - не поддаться гневу. Очень трудно возлюбить тех, кто приносит в этот мир боль и страдания, получая взамен могилу и черный крест с номером вместо имени. Но мой долг - быть рядом. Мой долг - привести их грешные души к покаянию. Ведь все равны перед лицом Господа.

Баз Майли. Служил пилотом на базе морской пехоты в Аризоне. Вышел в отставку. А потом ограбил банк в Далласе. Убил полицейского при задержании. Денег при нем так и не нашли. Баз внешне спокоен: плечи расслабленны и только в глазах влажный блеск - такой взгляд часто встречается у людей, способных к вспышкам агрессии.

- Здравствуйте, меня зовут Ив Мозес, я пришел помочь вам.
- Я не просил помощи! Через несколько часов я пообщаюсь с вашим Иисусом без посредников.
- Ну зачем же так? Я всего лишь хочу помочь.
- Хочешь помочь? Скажи, чтобы принесли жратву. Я хочу стейк с кровью, пюре и диет-колу! И еще… Как Техас сыграл с Торонто?
- 8:7, Джош Хэмилтон сделал двухочковый хоум-ран.
- Спасибо!


Тюрьма "Стены" Блок "Уолс"
Камера смерти
17:00

Попадая в коридор смерти, преступники ведут себя по-разному: горланят песни, начинают неистово молиться, впадают в истерику. Баз Майли шагал молча и не торопясь. Никто его не подгоняет - каждый смертник сам выбирает темп последней прогулки.

Камера залита холодным светом. Ничего лишнего: электронные часы, микрофон, по центру похожее на архаичный трон кресло. На нем - пристегнутый ремнями осужденный. За стеклянной стеной – зал.

17:45.

Прокурор закончил читать приговор. Раздались аплодисменты. Райли зашел в камеру и подошел к приговоренному. Проверил, как затянуты ремни, и кивком головы подал знак Джейкобу. Тот начал заклеивать Майли глаза. Потом достал губку из ведра с соляным раствором, положил ее на темя База и надел шлем, прикрепленный к спинке кресла.
Том поднес микрофон к губам База Майли.

- Вам предоставляется последнее слово. Говорите, вас слушают.
- Идите к черту!

Сильный грохот поглотил звуки раскатов грома…


Тюрьма "Стены". Блок "Уолс"
Камера смерти


Сознание вернулось к Джейкобу вместе с болью. Попытка пошевелиться вызвала тошноту и головокружение. Упавшая дверь одним концом уперлась в стену и прикрыла его от обломков. Стены камеры устояли, а все, что находилось за ними, превратилось в руины. Джейк поднялся с засыпанного бетонным крошевом пола. Холодная капля упала ему на шею и неприятно скатилась по спине. Он посмотрел наверх: сквозь пролом в потолке были видны покореженные стропила и кусок серого неба.
- Черт!
- Эй, я уже в аду?
Джейк вздрогнул.
- Кто здесь?
- Да ты шутник, парень. Кого ты хотел здесь встретить?
Кресло с полупристегнутым к нему смертником валялось на боку.
- Отстегни меня, парень. Похоже, моя рука сломана.
- Сэр, да вы сами шутник.
- Ну хотя бы сними эту липкую дрянь с моих глаз.
- Это можно.
Джейк подцепил край ленты и резко дернул в сторону.
- Ты молодец, парень! - сказал Баз Майли и резко ударил Джейка в глаз обломком арматуры. - Нельзя быть таким доверчивым, друг мой…
.
Выбравшись наружу, он оглянулся. Остатки высокой кирпичной стены осыпались в разлом уродливым зигзагом, перечеркнувшим землю.

Гейнсвилл. Графство Кук
Шоссе 82

Баз осторожно вел старенький "Форд". Ливень усилился, превратившись в настоящий водопад. Свет фар терялся в сплошной стене воды. Голос Джонни Кеша с его "I walk the line" прервался экстренным выпуском новостей. Ничего нового. Ликвидация последствий небывалого по силе землетрясения. Огромная волна, накрывшая Пасадену, докатилась до Хьюстона. Список полностью разрушенных городов растет. Губернатор грозится ввести военное положение.

Баз резко крутанул руль, объезжая валяющийся на шоссе рекламный щит. Надпись на покосившемся дорожном указателе сообщила, что до Линдсея осталось пять миль.
Сразу за ним съезд на грунтовую дорогу, потом полчаса тряски по ухабам, и он на месте.

Когда отца Майли вышвырнули на пенсию из авиабазы "Дайс", он перебрался в эти края. Купил небольшой дом. Нашел себе компанию из таких же отставных, и они вскладчину приобрели несколько акров техасской прерии, построив себе маленький аэродром с одной взлетной полосой. Пока отец на своей “Сессне” летал из города в город с подрядами на доставку грузов, маленький Баз играл в ангаре с гаечными ключами. Теперь отца нет, а его сынок едет в ворованном пикапе в мир своего детства.


Окрестности Линдсея. Графство Кук
Аэродром

Аэродром встретил База тишиной. Трейлер сторожа был пуст. Створки ворот обмотаны цепью и заперты на висящий замок. Сквозь проволочный забор было видно летное поле с тремя ангарами. Баз сплюнул себе под ноги, полез в кузов пикапа и достал металлический трос. Одну петлю троса он закрепил на цепи, вторую - накинул на фаркоп. Залез в кабину и нажал на газ. С третьего рывка цепь лопнула…

В ангаре пахло сыростью. За столько лет здесь мало что изменилось: верстак, покрытый толстым слоем пыли, стеллажи у дальней стены и прикрытая чехлом из парашютного шелка “Сессна”.

Баз взял кувалду с верстака и, очистив захламленный стеллаж, отодвинул его от стены. Встав на колени, он начал долбить пол. Бетон крошился, как сухое печенье. Вскоре из дыры в полу он достал сверток, обмотанный армированной лентой. Из разорванного пакета на свет показались пачки долларов в банковской упаковке.

Окрестности Линдсея. Графство Кук
Взлет

Баз сидел в пахнувшей кожей кабине и вбивал маршрут в навигатор. Главное - долететь до Финикса. В принципе, ничего сложного, если знаешь, как обмануть наземные службы. А там за несколько сотен баксов верный человек переправит его в Юму и дальше через границу. Подготовка "Сессны" к полету заняла остаток ночи. С рассветом дождь прекратился и серые облака зависли над летным полем…

Самолет плавно тронулся и покатился вперед, устроив на прощание в ангаре маленький ураган. Вырулив на полосу и взяв короткий разбег, "Сессна" легко оторвалась от земли. Баз был счастлив - впереди девятьсот миль сплошного удовольствия. Самолет уверенно забирался в небо. Под крылом промелькнули вышка, ангары, верхушки деревьев. На горизонте чернели облака, расчерченные всполохами молний. Пролетев над Линдсеем, Баз заложил вираж и прошел над рекой, покачав крыльями на прощанье…

Ла-Пас, Мексика

Что может быть лучше, чем нестись на собственной яхте по заливу, любуясь точеной фигуркой прекрасной девушки, стоящей на носу корабля; вырваться из лап смерти и соскочить с молнии, уносящей в бездну; вдыхать полной грудью пьянящий воздух, вытравливая им остатки безнадежности?

- Исабель! – девушка обернулась на зов База, – принеси мне акваланг. Я попробую найти тебе жемчужину.

Она улыбнулась и пошла в каюту…

Солнечные лучи прошивали толщу воды. Вокруг носились стайки разноцветных рыб, устраивая причудливые хороводы. Баз плавно работал ластами, стараясь дышать ровнее. Дно, покрытое светлым песком, резко обрывалось и уходило вниз. На самой границе провала, где вода из голубой превращалась в индиго, Баз заметил большую раковину. Ничего особенного. Такую можно купить в любой сувенирной лавке, но ему захотелось достать ее для Исабель. Он погрузился ниже. Уши заложило. В висках застучало. Баз быстрее заработал ластами. До раковины осталось несколько дюймов. Он протянул руку, задев что-то живое, прятавшееся в песке, и через секунду огромный электрический скат, как пуля, выскочил наружу. Мощный хвост с шипом на конце вонзился Базу в темя. Сильная судорога выгнула тело в дугу. В глазах потемнело. Что-то липкое и теплое потекло по лицу. Челюсть сжалась, кроша зубы. Рот наполнился кровью и пеной. Адская боль лишила возможности двигаться…

Тюрьма "Стены" Блок "Уолс"
Камера смерти
17:50

- Что скажете, док?
- Отстегивайте. Он уже никого не убьет и не ограбит.
- Пройдемте в кабинет. Выпьем кофе и займемся бумагами.

6. Эхо О Генри

В январе всегда так сладко спится. А февраль злой, неспокойный, и сны под стать.
– Светик, детка, подъём. Опять ворочалась, вскрикивала. Что такое? Вставай, вставай, опоздаешь на урок.
Привычный утренний мамин шёпот. Можно ещё пять минут притаиться. Или даже десять. Зевнула, потянулась. Попыталась воспроизвести сюжет ночи, но ничего, кроме прыгающего ботинка и кровавой оторванной головы, память не вернула.
За окном ещё темно. Пахнет кофе. Через час она снова превратится в Светлану Сергеевну. Иллюзия. Какая она Светлана Сергеевна! Была Светкой, ею в двадцать три и осталась. От старшеклассниц не отличишь: шея длинная, ножки тонкие – палка, палка, огуречик. Училка.
По пути продрогла до костей. Скользко. Кое-как добрела, у самого входа упала, ушибла копчик. Вот беда…
– Good morning! Open the books please! Who is on duty today?
С задней парты поднялся долговязый смуглый парень. Обычно на задних сидят хулиганы, но Борька Фалин никак не подходил под эту категорию в традиционном варианте. Борька хуже. Почти два года изощрённо-изысканных издевательств, за которые нельзя ни наказать плохой оценкой, потому что шпарит по-английски лучше любого инязовца, ни даже выказать обиду или пожаловаться – гордость, гордость…
– Почему доска в таком состоянии?
Ненавистное лицо расплылось в улыбке. Сейчас что-нибудь скажет, и её вновь начнёт трясти. Вся доска измалёвана каракулями, рожицами, под одной красуется нецензурное слово.
– Простите, Светлана Сергеевна, я подумал, а вдруг там для Вас что-нибудь важное.
– Вытри!
Борька побрёл между рядами, раскачиваясь на длинных ногах и мотая вправо-влево курчавой чёрной шапкой волос. Что-то изобразил за спиной. Класс заржал.
– Тихо! Тихо, я сказала! На сегодня вы должны были выучить на память отрывок из новеллы О'Генри «The last leaf». Пять минут на повторение и отвечаем.
Зачем, зачем она пошла в педагогический. Чтобы, свободно говоря на двух языках, мучиться теперь с тремя шестыми классами, продлёнкой и одним выпускным, где что ни урок, то головная боль из-за проделок лохматого беса? Разве об этом они мечтали с Кириллом?
Неприятное ощущение ночного сна вернулось, а вместе с ним стали всплывать картинки прошлого, которые обычно напрочь выбивали из реального мира. Кирилл… Вместе росли, жили по соседству, ходили в одну школу, затем оба увлеклись парашютным спортом.
Небо в тот день было такое синее. Не голубое, именно синее, без рваной облачной ваты, щедро залитое солнцем, манящее, опасное. Словно две весёлые птицы, они парили в этом раздолье, смеясь, кувыркаясь, то сплетаясь руками, то снова отпуская друг друга на волю, и не было ни времени, ни страха, ни мыслей, ничего не было, кроме пьяняще-сумасшедшего полёта. Небо… Чему же оно тогда позавидовало – их великой любви или цвету ультрамариновых глаз?
Когда она поняла, что Кирилл летит к смерти и парашют не раскроется, то попыталась спасти. Но как худенькие руки могли удержать такую тяжесть? В ладони остался лишь коричневый ботинок сорок шестого размера. Бедный Кирилл. Она так любила его! Она столько раз говорила, чтоб он хорошо завязывал шнурки. Не слушал.
– Светлана Сергеевна, не вызывайте меня сегодня, – раздался жалобный писк с первой парты.
Света очнулась от забытья, отошла к окну.
– Close the books please. Желающие отвечать есть?
Поднялось несколько рук.
– Фалин? Прошу. Можно с места.
Чтоб тебе провалиться. Стрекочет, будто вчера вернулся из Лондона. Интересно, какую пакость на сегодня заготовил? Зачем, зачем был этот педагогический. Ведь могла же стать стюардессой и всегда быть рядом с родными лучистыми глазами.
Затрещал чей-то мобильник.
– Silence please! Ещё добровольцы есть? Корецкий? Давай, Лёш…
От затяжной тяжёлой депрессии спас океан и седовласый доцент Сигизмунд Яковлевич. Он преподавал на её курсе, годился в отцы, был, разумеется, женат, говорил завораживающе, умно, и об их тайном романе знал весь институт.
Летом улетели в солнечный рай. Они любили лежать на ночном пляже, дурачась, ловили отражения звёзд в тёмной воде, читали стихи, делились секретами, спорили о Байроне, Свифте, Уайльде, пили холодное вино и говорили, говорили…
В тот роковой день заплыли далеко. Прохлада океана примиряла, но никак не спасала от изнуряющей жары. Сигизмунд Яковлевич сбросил футболку, прыгнул с катамарана и по-молодецки заработал руками.
– Назааааааааааааад!
Смерть в облике огромного чёрного плавника медленно двигалась по водной глади. Сигизмунд Яковлевич слишком поздно увидел, но всё же успел доплыть, одной рукой ухватиться за борт катамарана, а вторую протянуть испуганной Свете. Слабыми пальцами она вцепилась в его кисть, попыталась изо всех сил потянуть на себя, но через миг в ладонях осталась лишь рваная кровоточащая конечность. Ещё несколько мгновений отчаянной борьбы, и седая голова навсегда скрылась в зубастой пасти чудовища. Всё стихло. Чёрный плавник развернулся и величественно заскользил прочь.
До берега она крутила педали, рыдала в три ручья, кричала, словно раненая чайка, и очень жалела, что с перепугу выбросила оторванную руку. Так бы можно было привезти законной жене хоть кусочек доцента. Бедный, бедный Сигизмунд Яковлевич. Она так любила его!
– А кто-нибудь из вас знает рассказ, отрывок из которого вы пересказываете?
Тишина.
– Что, никто не читал «Последний лист»? Ни один? А ведь это одна из самых прекрасных историй, придуманных в мировой литературе.
– И конечно, про любоффь…
Наглая, наглая чернобровая морда.
– Не совсем. Он о великом таланте, человечности, самопожертвовании. В одном бедном квартале Вашингтона жили две девушки, у которых был друг художник. Его картины не продавались, но он всегда мечтал написать настоящий шедевр. Однажды одна из девушек заболела пневмонией и стала медленно угасать. Убивала её не столько болезнь, сколько мысль, что когда упадёт за окном последний лист с плюща, то она обязательно умрёт. Остался последний. Но он не падал и не падал, и девушка стала поправляться. А когда совсем выздоровела, то оказалось, что лист на окне был нарисованным.
Загрустившая тишина.
– А что же стало с художником? – прищурив ехидно карий глаз, спросил Борька.
– С художником… Холодной ночью, когда плющ опустел, он поднялся к окну и нарисовал лист, который невозможно было отличить от настоящего. А утром заболел и вскоре умер. Это и был его шедевр.
– Какие прелестные сопли…
Ответить не успела. Прозвенел звонок. Snotnose!
Зима, очевидно напоследок, решила пригрозить кулаком марту, поскольку к вечеру разыгрался настоящий буран. Нырнув в кровать, Света с удовольствием подумала, о том, что осталось совсем немного до конца учебного года, что сегодня день прошёл странно спокойно, затем сомкнула ресницы и попыталась заснуть под привычные видения синих глаз и величественно-седой головы. Но вместо них нарисовался рот с чёрным пухом.
Хам. Вежливый хам. Дохлые мышки были, живой десятисантиметровый прусак был, пукающая подушечка-сюрприз была; когда Теккерея с Голсуорси перепутала, опозорил на весь класс. Чего ещё ждать от клоуна? А эта школьная краса-фотомодель Гордеева, кажется, влюблена в него. Парадокс. Stupid girl. Всё, спать, спать…
Под утро пурга стихла.
– Светочка, детка, вставай… Господи, что это… Подойди скорей.
Мамин встревоженный голос. Который час? Сегодня же только на третий урок. Сонно прошлёпала босыми ногами к окну, взглянула вниз и моментально проснулась.
Там, на заснеженной земле, огромными буквами, выложенными из апельсинов, красовались пять слов. С минуту Света обалдело глядела вниз, затем натянула первое, что попалось под руку, и вихрем помчалась, прыгая через две ступеньки, во двор. Снег пах апельсинами. Она набирала их в охапку, роняла, падала на колени, поднималась, снова хватала по несколько штук, забрасывала подальше, толкала ногами, пока фраза не разбилась и не превратилась в замысловатый оранжевый узор.
«Этого мне не хватало. Этого мне только не хватало…» – повторяла она, как заклинание, подходя к школе, не в силах справиться с нахлынувшим потоком мыслей и чувств. Интересно, много соседей сфотографировало? И как она должна реагировать? Сомнений ведь нет, кто это. Ведь нет. Нет. А вдруг ошибка?
– Good morning! Who is on duty today?
Какое-то время она сидела, не решаясь поднять склонённую над журналом голову, но затем пересилила себя и посмотрела вглубь класса. Последняя парта была пуста.
– Close the books please! We are going to write a vocabulary dictation.
Она постаралась придать голосу непринуждённое равнодушие.
– А где Фалин? Почему отсутствует, кто-нибудь в курсе?
– Его сегодня не будет, он мне утром звонил, – ответила мисс грациозность Эллочка Гордеева.
– Почему не будет? Заболел? Простыл?
– Нет, не простыл. Он вообще никогда не простуживается. Просто, говорит, что вчера в темноте неудачно упал. Нога. Сильный вывих…
Конец учебного дня прошёл как в тумане. Несмотря на то, что погода вновь испортилась, домой идти не хотелось. Вьюга в последнем яростном порыве издевалась над деревьями и прохожими, но Света не замечала этого. Остановившись посреди проспекта, она развернулась, подставила ветру лицо и резко сорвала шапку. Перед зажмуренными глазами проплыли образы парня с небесно-синими глазами, седовласого доцента, кого-то ещё, и всё это заставляло улыбаться и чувствовать себя частичкой и неба, и океана, и злого февральского ветра.
Она улыбалась, зная, что в её жизни не было никаких ни Кирилла, ни Сигизмунда Яковлевича, что никогда она не парила в небе и не видела бескрайнего океана. Было другое – что-то мимолётное, ненужное. Реальной оставалась лишь эта земля, на которой всё только начиналось, и где судьба преподнесла ей утром такой нелепый, неожиданный и приятный сюрприз. Прохожие с удивлением поглядывали на худенькую, растрёпанную девушку с апельсином в руке, не понимая, что она сейчас просто очень счастлива и ничего и никого не видит, кроме пяти оранжевых слов на белых сугробах: «Я люблю Вас, Светлана Сергеевна».

7. Когда они оживут

И я видел, бурный ветер шел от севера,
великое облако и клубящийся огонь, и
сияние вокруг него, а из средины его как
бы свет пламени из средины огня; и из
средины его видно было подобие четырех
животных, - и таков был вид их: облик их
был, как у человека…
КНИГА ПРОРОКА ИЕЗЕКИИЛЯ

Пролог
Гигантская шайба межзвездного исследовательского комплекса глубинной разведки четвертый месяц висела над единственным океаном первой обитаемой планеты в этом секторе галактики. Корабль испускал интенсивные вибрации, превращающие воду под ним в облако влажной взвеси, что окутывало этого металлического монстра подобно белесому савану. Раскаленные добела гедеоновые турбины двигателей жадно всасывали импровизированный хладагент, выпуская в взамен раскаленный пар через вентиляционные каналы в корпусе. Вихрясь и свиваясь в колоссальную колонну, тот поднимался под облака, насколько хватало взгляда, и терялся в зеленовато-лазоревой пропасти чужого неба.
Аборигенам с берега сие зрелище должно было казаться настоящим откровением, ведь на такой уровень технологий они поднимутся еще очень нескоро. Прибрежный город Ыч`ва, что раскинулся вокруг естественной бухты, – столица единственного на планете государства. Планета на местном языке тоже звалась Ыч`ва, как и жители, что населяли её. Туземцы обозначали себя Ыч`ва и в единственном и во множественном числе.
Члены экипажа разведчика вообще заметили, что местные особо не парились в выборе названий и совершенствовании лингвокоммуникации, ведь даже доморощенное глиняное божество-идол, что стояло на центральной площади Ыч`вы называлось просто и без затей - Великий Ыч`ва. Хотя сами аборигены как такового понятия «Бог» не имели и объяснили астронавтам, что уродливая статуя символизирует предка, который и основал первое в истории планеты поселение.
Полнейшая бездуховность и отсутствие мало-мальского намека на религиозные культы и обряды, которые просто обязаны присутствовать на данном этапе развития цивилизации, немало изумили исследователей.
Под эгидой сотрудничества в Ыч`ве были открыты школа, университет, а так же учреждено первое посольство Земли в новом мире. Команда глубинной разведки прилагала максимум усилий для налаживания межгалактических дипломатических отношений. Четыре месяца, пока двигатели корабля нормализовали температуру, члены экипажа несли знания и культуру в полупервобытное общество рыбаков и земледельцев Ыч`вы.
Надо сказать, всего, чего они добились, это аудиенции у трех почтенных старейшин города и обещание изучить технический и культурный материал, который передали участники экспедиции их народу. В остальном же: школа была пуста с самого момента открытия, забор университета, сплетенный из легчайших титановых трубок, местные умельцы постепенно разбирали на запчасти, заменив уродливые деревянные мачты своих рыболовецких посудин экзотическим блестящим металлом. В посольстве, где прошла первая официальная встреча двух разумных цивилизаций, женщины Ыч`ва разводили теперь какой-то местный сорт грибов и очень благодарили астронавтов за прекрасный микроклимат в помещении.

Глава 1
Сомнение – путь к истине
Степан Семенович сладко потянулся, по внутреннему времени корабля его вахта закончится через полчаса. Он сделал последнюю пометку в служебном журнале и блаженно откинулся в кресле. Еще каких-то пару дней, и силовые установки звездолета выйдут на заданный температурный режим, а они, наконец, отправятся домой на Землю. Экзобиолог уже представлял платиновую звезду героя на своем праздничном кителе, докторскую степень и солидную премию от объединенного командования Звездного Флота. Хоть и жаль покидать Ыч`ву – вольготный распорядок дня на судне умиротворял, да и рыбалка тут была отличная.
Жаль, что экспедиция-отпуск подходит к концу, ведь когда их отчет ляжет на стол директора Агломерации Ресурсов, на Ыч`ве станет не продохнуть от горнодобывающих станций-роботов, а сколько «черных» старателей высадится на эту девственную планету, одному лишь Богу известно.
Неожиданно чуткая аппаратура уловила движение на берегу. Семен Степанович оторвался от грез о скорых преференциях и уставился на экран. На пирсе собралась небольшая делегация туземцев, они махали руками, обращая на себя внимание обитателей корабля.
– Капитан, у нас тут местные… кажется, аудиенции просят, – удивленно проговорил учёный в микрофон.
– Чего это они? – удивился в свою очередь капитан. – Ну, хорошо, высылай за ними флаер.
– Есть, капитан! – Семен Степанович застучал по клавишам, и легкий беспилотный модуль, вынырнув из недр корабля, устремился к берегу.

На пандусе выстроилась вся небольшая команда корабля-разведчика. Земляне были слегка озадачены. Почти полгода народ Ыч`ва с трудом шел на контакт, относясь к пришельцам из космоса с ироничным безразличием, а тут вдруг ни с того ни с сего – официальный визит!
Капитан Сомов нервно оправлял полевой китель и приглаживал рукой наскоро набриолиненые волосы. Бортмеханик Стив Роджер, видимо, переживал последствия очередного запоя, а потому стоял чуть в стороне, стараясь не дышать в сторону капитана. Геолог и по совместительству корабельный доктор – Татьяна – запыханная и раскрасневшаяся, соорудила на голове подобие чалмы из полотенца, видимо сигнал сбора застал девушку за водными процедурами.
– Едут! – воскликнул Семен Степанович, вглядываясь в молочное марево окружающее космолет.
– Интересно, что этим чудикам вдруг могло понадобиться? – озадаченно прошептал бортмеханик.
Легкий левитирующий бот ткнулся в буфер транспортного пандуса, и из машины величаво вышли старейшины в сопровождении немногочисленной свиты.
Невысокие гуманоиды со смешными жабьими ртами и кожей апельсинового цвета, синхронно поклонились астронавтам. Капитан и команда последовали их примеру, вежливо расшаркавшись перед гостями.
– Катика витабу хиви ни уонго! – торжественно произнес один из старейшин, доставая из необъятных складок тоги внушительную папку.
– Э-э… простите, – Сомов активировал голосовой переводчик, опоясывающий запястье на манер архаичных наручных часов.
– В этих буквах одна лишь ложь! – отозвался на включение умный прибор.
– Не понимаю, уважаемый, что вы называете ложью?! – слегка опешил от такого напора капитан.
– Всё! Начиная с того, что Ыч`ва имеет форму подобную фрукту ачива, заканчивая тем, что после смерти все попадают в странную страну называемую «Рай»! – ответил инопланетянин. – Мы провели эксперимент на спелой ачиве: вырезали на кожуре океан, моря и реки, посадили жуков с оторванными крыльями, налили воды в океан и знаете, что произошло?
– Дайте я догадаюсь! – влез в разговор Семен Степанович. – Как только вы подняли плод, вода пролилась и смыла насекомых!
– Верно, – подтвердил старейшина, – посему, понятно даже ребенку, что Ыч`ва имеет форму рыбной лепешки, и если вы солгали в этом, то и остальное является ложью, пока не будет доказано обратное!
– Уважаемый староста, всё немного сложнее, чем кажется, – снова взял инициативу капитан, – тут имеет значение э-э… размер эксперимента, а не принцип… хотя, к чему слова, давайте я вам продемонстрирую?! К сожалению, я не смогу вывести судно на орбиту прямо сейчас, но наши флаеры могут подняться достаточно высоко, чтобы показать линию искривления горизонта и другие признаки в пользу этого утверждения. Тогда вопросов у вас не останется.
– Хорошо, я согласен вознестись с вами на гигантской птице, чтобы своими глазами увидеть то, о чем вы мне рассказываете!

Глава 2
Не верь, не бойся – проверяй
После путешествия старейшин под облака прошла почти неделя, и вот наконец мальчик-рыбак принес астронавтам официальное приглашение на совет в город. Официальное – это, конечно, громкое слово, парнишка просто вышел на берег и, исполнив какой-то сумасшедший танец, прокричал что было сил:
– Вату кусубири ква ад`жили юни катика, вагени!
Вахтенный офицер Роджерс связался с капитаном:
– Алё, кэп, тут какой-то пацанёнок на берегу беснуется!
– Чего он хочет? – раздался в динамике голос Сомова.
– Вроде обзывается, хотя… а, вот! – бортмеханик считал запоздавшие данные с переводом. – Старейшины приглашают нас на совет.
– Наверное, после полета переосмыслили данные, – предположил капитан.
– Да, кто их разберет, кэп! У этих Ыч`ва логика прямая, как железнодорожная рельса: всё проверять экспериментально, ничего не принимая на веру!
– Ох, Стив, опасаюсь, эти перестраховщики ставят новые доморощенные эксперименты, – проворчал Сомов. – Далеко пойдут, черти любопытные! Ладно, общий сбор – поехали, проветримся!

* * *

В главном зале городской ратуши собрались уважаемые граждане и старейшины. В центре на импровизированном верстаке, сколоченном из наскоро оструганных досок, гордо возвышалась невысокая серая горка, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся огромной рыбной лепешкой, которой придали полусферическую форму.
– Ого! У вас, смотрю, тут пир на весь мир? – с иронией заметил Сомов.
– Мы пересмотрели свою точку зрения относительно формы Ыч`вы, – произнес один из старцев. – Возможно, в ваших записях не всё является неправдой. То, что мы увидели, поднявшись на вашем аппарате под облака, безусловно, полезное знание. С высоты Ыч`ва выглядит вот так.
Он указал на горбатый блин из засохшего рыбного фарша и астронавты увидели, что поверхность его испещрена искусно нанесенным рельефом, лонами озер и руслами рек, а в центре разместился единственный на планете океан.
– Опять двадцать пять! – с досадой произнесла Татьяна. – Ну хоть полусфера – это уже прорыв…
– Мы держали совет, – не обращая внимания на язвительные замечания гостей, продолжил старейшина, – и решили, что если в утверждении о форме планеты есть капля правды, то возможно, и остальные ваши истории могут быть правдивы, в той или иной степени.
– О, покорно благодарим за доверие! – шутливо поклонился капитан.
Один из старцев открыл подаренный астронавтами фолиант с историко–культурным наследием землян, переведённый на Ыч`ва и принялся изучать отмеченные заметки. Затем толкнул локтем в бок главного, продемонстрировав тому обведенный карандашом кусок текста.
– Вот интересная история! – воскликнул инопланетянин. – Оживление умерших!
– Что?! – удивленно вскинули брови члены команды. – У нас нет такой технологии!
– Как это – нет?! – в свою очередь удивился старик. – Тут чётко и ясно всё расписано, или снова ложь?
Семен Степанович нацепил очки и провел сканером по тексту, на который указал туземец. Устройство пискнуло и на маленький экран спроецировались строчки перевода.
– Э-э… – Биолог почесал растерянно затылок. – Тут скорее вопрос веры… аллегория, так сказать…
– Мы, к сожалению, так и не поняли, что значит – вера, но все технические детали тут изложены подробно, – уверенно произнёс старейшина захлопывая папку.

* * *

Стив с трудом поднял голову и, собрав последние силы, прошелестел растрескавшимися от солнцепека губами:
– Боюсь, твои опасения подтвердились, кэп…
Капитан Сомов висел на одной из крепко сколоченных деревянных конструкций, как и остальные члены экипажа, надежно зафиксированный грубыми литыми гвоздями. Он захрипел еле слышно, видимо это должно было означать смех и, не поднимая окольцованной шипованной диадемой головы, прошептал:
– Я же говорил – далеко пойдут, черти…
Договорить ему не дал удар, потрясший истерзанное тело. Длинная остро заточенная на манер копья титановая трубка вонзилась в бок и пробив печень, застряла между ребрами.

Эпилог
– Вакати важени вету куджа маиша, накика нини аллегория куджа тунахийе! – произнес один из старцев, задумчиво изучая приколоченных к старым мачтам рыболовецких лодок астронавтов.
Солнце склонялось к горизонту, унося с собой дневную жару и бросая на прибрежный песок зловещие тени. На окровавленном запястье Татьяны пискнул умирающей батареей коммуникатор-переводчик:
– Когда наши гости оживут, непременно нужно будет узнать, что такое – аллегория…

8. Непредвиденные обстоятельства, или Образность мышления

Дежурная часть

- Дежурная бригада, к Шефу!
- Опять! Господи, зачем я подписался на эту работу? Погнали, нас ждут заебы начальства.

У Шефа

- Вызывали? Что-то случилось?
- Нет, идиоты! Соскучился по вашим рожам. Быстро собрались и пулей в квадрат А-6!
Там судно тонет.
- Господи, да мало ли их тонет? Кому суждено потонуть, того не повесят. Слышали такой прикол?
- Я уже две тыщи лет «Господи». Бездельники! С таким процентом спасенных вам место в отделе «Флоры и фауны». Котят с деревьев снимать и засохшие кактусы оживлять.
- Мы стараемся. Непредвиденные обстоятельства мешают.
- Какие еще «обстоятельства»? Засуньте их себе в… Блядь! Вам и засунуть-то их некуда. Все обстоятельства у меня на контроле. Забыли?
- Шеф, ну зачем их спасать? Вдруг это новые одиннадцать «Оскаров»?
- Молятся уж больно остервенело. Того и гляди мозги набекрень от их «Господи, спаси! Господи, помоги!» И главное, пока корабль течь не дал, так хоть бы одна паскуда меня вспомнила! Только маму мою. То-то она чуть кто накосячит, вписывается за этих отступников. Зато стоило судну крен дать, так сразу хором: «Господи, помилуй!» Все. Хватит пиздеть. Миссия выполнима…

Квадрат А-6

- Кого первого спасать будем?
- Давай вон ту телку. У нее жопа - просто сказка.
- Тебе-то что до ее жопы? Все равно мы скотины бесполые. Вот уж наградили догмами! Сжечь бы этот Ватикан. Давай так. Я спасаю детей, а ты - стариков. Потом поменяемся.
- Давай. Ты - детей, а я - стариков и вон ту жопастую.
- Да достал ты с этой дурой! Перед Шефом сам отчитываться будешь, чем она заслужила. Посмотри на нее. Она даже не молится.
- На коленях, вроде, стоит.
- Стоит. Блюет потому что, вот и стоит. Нажралась халявного шампанского и ей теперь море по колено.
- Тут не по колено.
- Я образно. Хватит пиздеть. Пошли работать, а то уже пять человек в Ворота стучатся. Вернемся, выхватим от Шефа.

У Шефа

- И зачем вы спасли эту блядь?
- Шеф, она такая… Такая! Когда люди смотрели на ее грудь, то у них поневоле вырывалось: «Господи!»
- Больше ничего не вырывалось?
- Э-э-э-э… Нет.
- А ты подумал, кому пиздишь?
- Извините. Ну обычно они еще добавляли: «Я бы вдул!»
- То есть вы, два бесполых извращенца, забили свои… Вот же, сука, вам и забить-то нечего! Напомните, надо будет сжечь Ватикан при случае. В общем, вы забили на свои обязанности и вместо того, чтобы спасти достойных людей, которые в будущем, по моим записям, могли бы изменить мир к лучшему, схватили эту суку с четвертым размером груди. Перенесли ее на остров и там по очереди делали ей искусственное дыхание?
- Мы же спасатели, Шеф. Это входит в наши обязанности.
- Трое суток? Семьдесят два, мать вашу, часа?! В то время, пока остальные молящие о спасении шли на корм акулам и рождали новый сценарий для Голливуда, вы занимались одной дурой? Ответьте мне тогда, зачем вы, как только она открывала глаза, вырубали ее ударом ноги в голову? Это тоже входит в ваши обязанности?
- Мы целились в сердце, Шеф. В «Курсе оживления» говорится, что при остановке сердца надо нанести резкий удар в область его местонахождения.
- А что говорит «Курс анатомии»? Что сердце находится в голове?
- Мы просто промахнулись.
- Двадцать семь раз? В садовники, сволочи!
- Простите, босс. Дайте нам еще один шанс.
- На хуй!
- Не выражайтесь, Шеф, это грех.
- Я его себе прощаю.
- Последний шанс! Ну пожалуйста!
- Квадрат В-24. Самолет терпит крушение. Пулей туда! И попробуйте опять накосячить. Низвергну!

Квадрат В-24

- Что-то он слишком быстро падает. Шеф совсем ебнулся. Как нам тут кого-то спасти?
- Чудом.
- Ты умеешь?
- Нам не положено, ты же знаешь.
- Тогда чего пиздеть без дела? Хватаем по паре детей и планируем на землю.
- Я не вижу тут детей. Давай спасем стюардессу.
- Давай лучше сразу скажем Шефу, что нас потянуло к цветам и топимым щенкам. Бери вон того «ботана» и рвем отсюда. А то через минуту ебнемся и будем потом полвечности свои бестелесные кости в одну кучу собирать.
- Может, починим самолет? Быстренько. Спасем всех и пойдем на повышение.
- Ты умеешь чинить падающие самолеты?
- Было дело. Когда я только начинал, то босс послал меня к плачущему мальчику, у которого сломался китайский радиоуправляемый самолетик. Я его починил, мальчик перестал плакать, а меня подняли на ступень вверх.
- Заебись. Просто Туполев.
- А что ты предлагаешь?
- Ничего. Хватай быстро кого-нибудь, а то будет поздно!

У Шефа

- Кто это у нас тут? Новые садовник и смотритель зоопарка?
- Шеф, спасти всех было нереально.
- А кто просил вас «всех»? Такое чудо даже я не могу себе позволить.
- Вот видите! Мы старались и все-таки кое-кого спасли.
- Резиновую куклу для утех из багажного отделения? Охуеть просто! И что мне прикажете с ней делать? Вдохнуть жизнь?
- Отличная идея! Вы как всегда мудры.
- Я не люблю лесть. Это грех.
- Вы же простите нам его?
- Да. Если вы внятно мне объясните, что помешало вам спасти, например, несчастную мисс Лингрет, у которой осталось трое детей-сирот, двое жирных котов и кредит за дом на двадцать лет?
- Непредвиденные обстоятельства…
- Нет непредвиденных обстоятельств. Я же говорил вам, идиоты!
- Тут случились.
- Какие?
- Мы обосрались, Шеф. Образно конечно, но если могли бы, то обделались и физиологически. Мисс Лингрет, кстати, тоже. Но она не образно. Поэтому нам не хотелось, чтобы дама расстроилась после спасения. Женщины такие чувствительные к подобным неприятностям! Еще наложила бы на себя руки от стыда. А таким у нас «Вход воспрещен». Так что нас надо не ругать, а премировать.
- Отлично! Наложила бы на себя руки? А наложившей полные штаны стоять перед воротами Рая, по вашему мнению, очень комфортно?
- Она не в штанах, Шеф. На ней было прекрасное платье цвета морской пены.
- Я образно.
- Вы просто гений метафор, Шеф.
- Я уже говорил про лесть?
- Да. Простите, вырвалось.
- Решайте - кто из вас в зоологи, а кто в ботаники.
- Может быть, шанс, Шеф? Один маленький шансик. Мы докажем, что можем работать лучше.
- Лучше – это если бы вы не работали.
- У нас нет профсоюзов. Приходится вкалывать без выходных со дня сотворения этого жестокого мира.
- Это упрек?
- Это попытка воззвать к вашему милосердию. Шанс, Господи! Последний шанс!
- Квадрат К-12. Мольба о помощи. Быстро!
- Что там?
- Сам пока не понял. Прилетите – увидите.

Квадрат К-12

- Быстро, хуярь его по голове и валим отсюда! Ну их в жопу…

У Шефа

- Справились?
- Конечно, Шеф!
- Молодцы. Что там было?
- Пьяная десантура пиздила двух геев.
- Мда. Конечно, содомия это грех, но тоже люди. Спасли, и ладно. Может, покаются.
- Кого спасли, Шеф?
- Ну этих пидорасов, простигосподи.
- А! М-м-м… Ну конечно, босс. Да-да. Люди все-таки. Мы можем идти?
- Идите, оболтусы. Хотя стойте! А почему вы в тельняшках?
- Шеф, простите, мы… Непредвиденные обстоятельства.

Сад

- А я тебе говорил, что помогать надо не десантникам, а этим… А ты все: «Не может быть, не может быть. Шеф не помогает грешникам»
- Ладно, хуй с ними. Помчали в сектор L. Там розы сохнут. Полить надо. Пока не вмешались непредвиденные обстоятельства…

9. Полигон ОЗО

Идея была разумной, но долго пробивала себе дорогу, как и все здравые идеи в мире.
Нашёлся источник финансирования. В команде набралось несколько сот человек. Инженеры космических программ и оборонки, специалисты робототехники, талантливые програмисты.
По условиям контракта, всех разместили на полигоне, без права покидать его до окончания строительства. Люди между собой не общались, если они работали в разных лабораториях. Вся территория полигона была нашпигована камерами, как баранья нога чесноком.
В остальном это странное место скорее напоминало элитный санаторий. Летом всё утопало в цветах. Чистое озеро, также входившее в полигон, предоставляло все виды современных технических развлечений и отличную рыбалку. Зимой можно было гулять в тропических оранжереях или кататься с небольших, но крутых холмов на лыжах или сноуборде.
Всего на полигоне было три большие группы секторов – Земля, Вода и Воздух.
Внутри каждой группы были подразделения. Например всекторе Земля, в нескольких ангарах на поверхности и под землёй, были группы баллистики, динамики, имитации климата, пиротехники и много других.
Сектор Воды охватывал часть озера, а сектор Воздух был огромным зданием, которое полностью покрывали зеркала.
Первый автобус появился на полигоне сразу после окончания строительства. Заключённых разделили по спискам на три группы, соответственно секторам. Зеки удивлённо и восторженно оглядывали всё вокруг.
- Эй, Лапоть – обратился Сергей Зырянов к соседу в колонне, - гадом буду, что мы не прогадали!
- Не нравится мне тут – отозвался Лаптев, – красиво, но как-то тревожно.
Внутри сектора Земля их всех развели по отдельным комнатам и сказали ждать. Через двадцать минут Виталика Лаптева позвали. В помещениии, куда его привели, стоял диковинный аппарат. Можно было зрительно выделить три зоны у этой странной машины - хитроумные захваты, робота-манипулятора ивертикальную гусеницу, закрытую стенкой.
- Не дрейф, испытатель – подбодрил Виталика техник, который деловито пристёгивал его с помощью захватов. Когда всё было готово, техник ушёл, а зал погрузился в полумрак.
Голос из динамика напомнил ему обстоятельства преступления и статью, а также добровольно согласие на испытание полигоном.
Робот ожил, медленно подвигался в разные стороны с характерным звуком работающих сервомоторов, потом быстро передвинулся вперёд и назад, проверяя координатную привязку.
Открылась стенка гусеницы. За стенкой были видны конуса, дальнейшее скрывал полумрак. Неожиданно гусеница быстро провернулась и хлопком сжатого воздуха отстрелила конус прямо в руку манипулятора. Всё действие заняло меньше половины секунды. Кисть робота, из вывернутого назад положения, молниеносно провернулась вперёд.
Виталик узнал свой нож и вздрогнул. Его стал колотить озноб, ладони вспотели, а из подмышек поползвниз тонкими змейкамипот.
Виталик смутно помнил, как это всё случилось, как поругался с женой и она ушла из дома, как пил не пьянея в тот вечер. Пошёл за добавкой. Решил позвонить жене, но своего телефона не нашёл и бил ножом снова и снова какого-то человека, который не давал ему позвонить. Когда всё было кончено, он несколько раз прыгнул на голову несчастного, потом пнул окроваленое лицо и пошёл прочь, так и не взяв телефона.
Паталогоанатомы работали с телом потерпевшего особенно тщательно. По характеру четырнадцатипроникающих ранений, они сделали заключение о силе и направлении всех ударов, потом перевели это на язык программы.
Сейчас это чудо инженерной мысли, тускло отблескивая титаном и хромом, медленно приближалось к нему по направляющим.
Виталика охватил запредельный, какой-то инфернальный страх. Все его мышцы расслабились и он захотел стечь на пол и стать незаметным, но зажимы крепко держали его. По ноге, спасаясь, сбежал ручеёк мочи, но это сейчас не имело никакого значения.
Робот приблизился вплотную и без задержки начал исполнять равнодушные траектории инструмента. Со стороны казалось, что человек танцует вместе с роботом, потому что зажимы были активными и придавали телу положения, которые предположительно занимала жертва в эти мгновения.
Через двадцать секунд лента –гусенца приняла нож и выдала ботинок из полиуретана, с таким же конусом захвата. Зажимы разом освободили тело, которое соскользнуло на землю.Ботинок несколько раз сильно ударил тело по голове, а затем по лицу.
Вышел доктор, попробовал пульс, покачал головой и от себя добавил:
- Слабак.., а тот парень выжил, насколько мне известно.
Механизмы вернулись в исходное состояние, включились спринклеры и смыли кровь. За полупрозрачным стеклом рвало родственников потерпевшего, которые готовы были простить парня ещё на суде, но им отказали.
- Он выбрал полигон, – сказали им, - уже поздно, да и не стоит он того.
Приёмная комиссия обходила здание. В одной из комнат, за стеклянной стеной, собака терзала человека. Звукоизоляция была настолько эффективной, что увиденное напоминало игру, если бы не перекошеный от крика рот мужчины и его окровавленая одежда.
- Мужик спустил свою овчарку на пацана, который залез в его сад за яблоками – пояснил Карасёв председетелю комиссии, - с трудом мальца заштопали.
Оин зашли в очень длинный зал, который скорее напоминал тир и заняли свои места за односторонним зеркалом в боковой комнате.
Сергей Зырянов уже был закреплён в зажимах, с той лишь разницей, что основная стойка спускалась с потолка. Тот злополучный вечер всплыл в его памяти призрачно-размытым, как во сне. Помнил бешеную поедку по ночному городу, красивые огни пьяного калейдоскопа, потом удар, ещё один, и машина встала. Его выволокли наружу какие-то люди, но полиция успела отбить невменяемое тело у толпы и не дать свершить самосуд.
В комнате все наблюдали, как прокрутилась тяжёлая карусель, тележка катапульты повернулась вокруг оси и сняла с опор переднюю часть Форда. Это была модель, которой управлял Сергей в тот вечер.
Разгон был впечатляющим, как и последующее торможение. В замедленном повторе было видно, как зажим манипулятора довернул тело боком, в такое-же положение, как и у сбитого на переходе пешехода, а потом резко ушёл вверх. Человеческой реакции не хватило даже на движение рукой. Тело отлетело на двадцать метров тряпичной куклой, а огромную энергия торможения погасили линейные моторы, сбросив её на массивные дополнительные сопротивления. На табло остались гореть основные параметры удара - масса тела в момент ускорения –две с половиной тонны и максимальная скорость контакта -136 километров в час.
Рядом с одной из комнат, построенной как амфитеатр, комиссия остановилась. Откуда-то из середины раздавались женские крики и стоны. Из-за плеч зрителей трудно было разглядеть, что там происходит.
- Нам туда не подойти сейчас – сказал Карасёв, - весь персонал здесь, у них выходной по случаю запуска.
Потом он продолжил- парень пришёл в женское общежите к подруге, её не застал, а соседки напоили Ромео, перевязали шпагатом его хозяйство и прыгали на нём, пока он не потерял сознание.
- Обычно мужики не жалуются в таких случаях, - пояснил он, - но здесь это стало известно.
- И долго она тут будет? - спросил председатель комиссии.
- Пока сознание не потеряет – ответил Карасёв. - Кстати эта лёгкая бесшумная модель робота, с электронной регулировкой амплитуды и частоты фрикций, является нашей гордостью, специально для таких случаев создавали. Есть ещё и мужской вариант для насильников, но сейчас нас ждут в другом секторе.
Он жестом пригласил всех пройти дальше.
Здание сектора Воздух поражало своей ажурной лёгкостью и высотой. Смена действия происходила на манер театральной. В активную зону поворачивали определённый сегмент декораций.
Внутри, на полу, лежал двутавр с полкой около 40 сантиметров, торцом закреплённый к подъёмнику.Направляющие на его верхней полкезаканчивались устройством, напоминавшем большие горно-лыжные ботинки. В этих ботинках стоял Емельянов Денис. Формальная часть быстро прошла и подъёмник вознёс двутавр на отметку плюс 24, высоту стандартной стадионной вышки для прожекторов.
Денис вспомнил, как подруга Вадима жарко шептала ему что-то на кухне и уговаривала уехать. Она боялась мести Вадима, и открыто выступить против не решалась. А на следующей неделе состоялось знаменитое посвящение в монтажники. Денис вызвался помочь Вадиму. Тот должен был пройти по точно такому же двутавру без страховки, повернуться спиной к открытой пропасти и выпить не отрываясь, задирая лицо высоко вверх, стакан водки. Только тогда он будет полноправным членом бригады монтажников – высотников.
- Будь прокляты эти телефоны с 16 мегапиксельными камерами – подумал Денис.
На суде ему крутили видео, которое сделал какой -то пацан с земли. Но даже оттуда было хорошо видно, как он кончиками пальцев толкнул Вадима, когда тот допивал водку.
А сейчас он медленно двигается по направляющим на самый край балки, но уже против своей воли.
Ботинки неожиданно раскрылись во все стороны, как цветочные бутоны, а потом резко наклонилась вправо платформа, на которой они были закреплены . Он падал меньше двух секунд и столько же звучало эхо его дикого крика, отражаясь от стеклянных стен.
До земли он не долетел. Тело повисло в полуметре над землёй, пронзённое шестнадцатью штырями рифлёной двадцатимиллиметровой арматуры, всё как у Вадима. Подкатили газорезку, но комиссия уже пошла в сектор Вода.
Семён Аркадьевич, - воодушевлённо начал начальник полигона, - вот смотрите, человек украл пачку сигарет в магазине, а судья вкатала ему два года, но есть много людей, которые украли миллионы и всё ещё на свободе.
- Но мы здесь, - начал он снова, - не собираемся менять законы или судить об их справедливости. К нам привозят людей только одной категории, они совершили преступление против личности. Например, мажор сбил женщину на переходе, родители откупились и он опять катается.Но как и кто может измерить, что испытала эта женщина, пока моталась по больницам, если выжила конечно. – продолжил он. - А как перевести на деньги её сломаные ноги и рёбра, отрыв органов, потерю зрения? Теперь всё просто - добро пожаловать к нам на полигон.
Часть галереи на озере уходила под воду и все зрители сейчас были там.
- Какой-то пьяный идиот, чтбы повеселить своих собутыльников, столкнул жигулёнка под уклон. Внутри мужчина со своей женой спали. Толпа этих ублюдков гоготала в полный голос, когда машина докатилась до озера, потом поплыла по его поверхности и скрылась под воду. На поверхность так никто и не выплыл.
Сергеев немного помолчал, а потом показал рукой в направлении группы парней.
- Видите вон тех пятерых, это они. Сейчас наблюдают принудительно, под присмотром полиции, да и веселье у них куда-то исчезло.
Шестёрка с разгона плюхнулась в воду, клюнув носом и погнав перед собой полукруглую волну, но затем поплыла, как раненая лодка. Вода постепенно заполняла салон, в котором двери и окна были заблокированы. Наконец машина полностью ушла под воду и опустилась на дно в метре от стекла аквариума. В свете прожекторов было хорошо видно, как человек за рулём судорожно дышал остатками воздуха из пространства над головой.
- А это кто? – спросил Семён Аркадьевич, показывая на женщину рядом с водителем.
- По жеребьёке, его сестре выпало тонуть вместе с ним – ответил Сергеев и добавил, - ведь тех тоже было двое.
Остатки воздушного мешка исчезли, вода в салоне уже окрасилась кровью из под ногтей, когда тела перестали царапать стёкла и биться в бесплодной попытке освободиться, чтобы жить.
Тела в салоне не дышали, но и не умерли. Они ещё могли видеть и думать несколько минут, и очень хорошо осознавали, что делают это в самый последний раз. Жизнь стала проклятием...
Семён Аркадьевич подписал протокол приёмки, вслед за ним протокол подписали остальные члены комиссии.
Когда машина вышла за периметр полигона, он оглянулся и прочитал над воротами сияющую надпись – Полигон Око За Око – предел справедливости.

10. Реквием

...Одно из самых ранних воспоминаний — я лежу на траве лётного поля и наблюдаю тренировки молодых вертолётчиков. Они взлетают и садятся. Не сразу, а так: взлетит, повисит невысоко над травой и садится. Потом снова… Три или четыре Ми 2, лопоча моторами и свистя лопастями — взлёт, посадка, взлёт, посадка.

Мне около пяти. Лето, а день рожденья у меня в декабре… Я мог часами наблюдать за этим действом. И лишь после того, как стажёры заканчивали и начинали зачехлять винтокрылые машины, я вставал и неохотно плёлся домой. Путь от аэродрома до моего дома невелик — минут пятнадцать вразвалочку, но то ли ноги мои в те времена были короче, то ли восприятие течения времени иным — казалось мне, что возвращаюсь я из дальнего-дальнего похода…

Вы часто видите во сне места, где бывали в детстве? Я прожил в своём городе всю жизнь, если не считать командировок и одного-единственного рывка в другую жизнь, когда я на десять лет выпал из родного мира. Ничего особенного — комсомольско-молодёжная стройка. Может и особенное, но я не люблю вспоминать этот период жизни, когда был вырван из привычного мне окружения…

Иногда я вижу во сне места, которых больше нет. Что тут удивительного — меняются не только люди, но и города. И ландшафты. Где-то водохранилище подмывает берега. Где-то рушится плотина и исчезает огромное озеро, где в детстве ловил карасей. А где-то сносят старые постройки и возводят многоэтажки. Озерца, во множестве украшавшие мой город, засыпаны уже почти все и на их месте стоят дома.

Мне лет десять было. Была весна, озеро на улице Озёрной (вот странность) заполнилось талыми водами. Ещё не под всеми вербами растаяли сугробы, но дорога, по которой в любое другое время года люди ходили в «экспедицию» и на другую сторону озера, уже была под водой. «Большие» мальчишки смастерили плот из подручных средств и с криками и восторгом катались на этом нелепом плавсредстве по мутной глади талых вод… Я завистливо наблюдал за ними с берега, кидая камнями по плавающим бутылкам. Найдёшь этак кусок щебёнки или кирпича и — хрясь! Бутылка глухо чокает и тонет. Интереснее всего, когда стекло не разбивалось, а трескалось и бутылка тонула, выпуская пузыри… Мне, помнится, было жарко в зимнем пальто и ушанке, шарф я снял и засунул в карман, а пальто было застёгнуто не на все пуговицы. И мне очень хотелось покататься на плоту!

Так прошло несколько часов, потому что Солнце зашло, «большие» мальчишки разошлись по домам и сильно похолодало. Взобравшись на плот, я оттолкнулся шестом от берега и счастью моему не было предела! Потом что-то пошло не так — плот начал крениться и я соскользнул в мутную, ледяную, талую воду… Я не помню, было ли мне холодно. Помню, как окунулся с головой и не всплыл, потому что пальто моментально впитало воду и стало просто свинцовым. Ноги мои встретились с дном, я изо всех сил оттолкнулся и поднял лицо над водой. Я не кричал. Я судорожно вдохнул и снова пошёл ко дну… Так и скакал до самого берега. Как выбрался — не помню. Как дошёл до дома и что было потом — тоже не помню.

А иногда мне снится, что я стою на берегу залива и вижу остров, которого там никогда не было. И на вершине острова, на траве, там есть что-то, что мне очень нужно! И я плыву к этому острову по заливу, пересекая все эти немыслимые километры водной глади… Самое смешное, что я до сих пор практически не умею плавать. Но разве во сне это имеет какое-то значение? Я достигаю острова и лезу вверх по глинистому обрыву, срываюсь, соскальзываю вниз на животе и снова упорно карабкаюсь наверх… Глаза мой запорошены мелкой пылью, всё тело покрыто грязными разводами, руки и ноги дрожат от напряжения, но я лезу, лезу, лезу…

Лишь раз я смог подняться. Помню, как выбрался, наконец-то на траву и… Не помню, что я там нашёл! Сон, просто сон. Но насколько ярко, насколько реально всё! Помню грязь илистого дна, помню цвет воды, меняющийся по мере удаления от берега. Помню рябь на поверхности, поднявшуюся от лёгкого ветерка… Раскачивающиеся заросли рогозы и камыша на берегу острова. Смешно, но ведь этого ничего не было.

Как странно устроена человеческая память! Вы летали во сне? Говорят — все дети летают, потому что растут. Наверное, я рос как-то очень быстро, потому что летал во сне очень часто, но уже в подростковом возрасте. Это небо и восторг полёта… Воздух, упруго сгибающий конечности и бьющий в лицо, свет Солнца и синева небес, квадраты полей где-то далеко внизу… Полёт, ничем не объяснимый, абсолютно нереальный и вместе с тем настолько ощутимый и правдоподобный!

Я просто вдруг открыл глаза и понял, что лечу. Не падаю, а именно лечу! Я рулю ногами и ухожу в глиссаду на руки — то на одну, то на другую… Я выгибаю шею, поднимая голову и выпячивая рёбра вперёд, устремляясь вверх, я не ловлю воздушные потоки — я стремительно режу тугой воздух! Поля проносятся внизу, по просёлку пылит какая-то машина и мне смешно от этого жалкого зрелища: я лечу!

А как приземлился — не приснилось. Особенно ярко я вспомнил этот сон, когда на старом-престаром Ту 154 летел на вахту. Уж не знаю, с целью экономии или как, но самолёты всегда были просто древние, крашенные кисточкой, как плацкартные вагоны. Стюардесса скрывалась от пьяных вахтовиков и не выходила в салон до самой посадки. Ни кормёжки, ничего. В тот раз наши уроды напились особенно тщательно и ходили курить к хвосту, там багаж и сортир. И выход. Один из уродов (а может и не один) кинул окурок и в самолёте начался пожар. Пьяные тела так и не поняли, что происходит, пока зарёванная стюардесса, с потёками туши на щеках не пробежала по проходу, обнимая огромный огнетушитель. Этакая заплаканная и перепачканная мадонна в пилотке, с ярко-красным младенцем, прижатым к груди… Она бежали и издавала какой-то жалобный писк, нечто сродни щенячьего скуления. А следом за ней, с громкими матами, удерживая на голове фуражку — какой-то член экипажа. Я (трезвый абсолютно) проводил их взглядом и увидел сполохи огня и густой, белый дым. Не было страха. Ничто не оборвалось внутри и не повисло на ниточке. Я повернулся к иллюминатору и, разглядывая факелы нефтеперегонного предприятия, вяло подумал: «Пиздец, наверно...»

А внизу проплывал индустриальный пейзаж, чадили факела, что-то двигалось, жило… И в этот момент я вспомнил свой ночной полёт, туго бьющий в лицо воздух, восторг и презрение к ползающим по земле… Помнится, подумал ещё, как буду лететь к Земле среди обломков старого, крашенного кисточкой Ту 154.

Возгорание потушили. Ничего особенного не произошло. Не было ни шока, ни даже просто облегчения от того, что всё обошлось. Лишь ближе к концу вахты родился и был написан «Реквием»… Психика людей — странная, непонятно работающая и необъяснимая штука. И память не зафиксировала почти ничего! А ведь прошло-то всего двадцать лет… Как же так? Детский сон — помню, а произошедшее со мной, взрослым, в реальности — нет.

...Мне двадцать пять. Среднеазиатская республика. Выходной и нечем заняться. Но есть Ява, есть бензин и нет желания торчать в раскалённой летним зноем квартире. Мотоцикл выносит меня из душного и пыльного города; пустое шоссе, ведущее к новому аэропорту пусто — автобусы ходят нечасто, а больше в эту сторону ехать некуда. Но я еду не в аэропорт. Останавливаюсь на обочине, снимаю шлем, рубашку, закатываю штанины лёгких брюк выше колен и, перекурив, съезжаю в степь.

Блядский, совершенно ублюдошный пейзаж — летняя Голодная Степь! Три-четыре кустика сухой травы на квадратный метр серой, пыльной почвы. Горизонт плоский, как крышка стола. И ничего нет от края и до края! Ни-че-го! Я встаю на подножки, разгоняюсь до третьей передачи и так и еду по степи, не глядя под ноги. Просто. Тупо. Бесцельно. Взгляд цепляется за какой-то бугорок с торчащим из него столбиком и я направляю своё движение в эту сторону.

Это какой-то геодезический знак. Только и всего… Я снова двигаюсь в никуда. Вот трава почему-то зелёная, не сгоревшая. Она выше и гуще — и я направляюсь к ней… Просто солончак, сырое место и я старательно объезжаю его, чтоб Ява не увязла в липкой, как цементный раствор, грязи. А вот и вода! Какое-то смешное, маленькое озерцо, совсем мелкое, но я ставлю мотоцикл на подножку, раздеваюсь и лезу купаться — я родился и вырос на берегу одной из крупнейших в мире рек, я люблю воду. Не то чтоб жара достала, нет — во время движения она не беспокоит, а когда стоишь на подножках мотоцикла, воздух обдувает со всех сторон…

А озеро оказалось солёным. Я ещё удивился — нет следов скота на берегу. Кожу жгло, словно в крапиву угодил, на волосах образовались белые сосульки. И даже в подмышках хрустела высохшая соль… Дорогу домой — как отрезало, но блаженство, испытанное в ванной, когда смывал с себя высохший рассол — помню отлично!

Ощущение полёта, кстати, передаётся при езде на мотоцикле. Я уже немолод, но продолжаю ездить на мото. Возможно, отголоски подсознания. Всю жизнь мечтал летать. На вертолёте. Но мечте не суждено было сбыться — в учебный авиацентр меня не пропустили медики… Вот, похоже, и компенсирую невозможность полёта гонкой на двух колёсах.

***
- Вова, что это?
- Твоя мама на похоронах мне телефон твоего отца отдала. Разбитый.
- Это там было?
- Да, Тамар. Я карту памяти смог вытащить и вот это нашёл.
- Больше ничего?…
- Стихи ещё. «Реквием». Вот. Смотри…

***
Здесь, на земле, где открываются ворота
в воздушные неблизкие дороги,
сто пятьдесят живых людей двуногих
пересекли порог аэропорта.

Ещё никто не знает, что полёт,
начавшийся столь просто и привычно,
закончится так страшно нелогично…
Он просто старый, этот самолёт.

Ещё никто не знает и пока что
ничто не предвещает смерти вам.
Вдруг — тишина. Моторов замер гам
и лайнер устремился к чёрной пашне.

Он рухнул с неба пулей на излёте,
сторотым криком эхо пробудилось
и страшной силой вдруг разъединилось
всё совершенство тёплой, живой плоти…

Отплачет панихиду эха краткий глас,
сиротским криком стылый ветер взвоет
и белый снег, как саваном, укроет
мельчайшие осколки вас…

...Осенняя умолкнет суета,
придёт зима. Пройдёт. И удалится.
Взойдут зелёные ростки пшеницы
и среди них — бетонная плита.

Так страшно долго будет сниться
печальный свет любимых глаз.
И с этой болью век нам не проститься…
Мы помним вас. Мы молимся за вас.


Это сообщение отредактировал Паласатое - 25.03.2016 - 13:51

11. Эволюция

Живешь себе, живешь, никого не трогаешь, как тут на тебе – мальчишки. Ненавижу этих маленьких, мерзких садистов. Шлепают своими босыми ногами по пруду с рогатками в руках, только успевай отпрыгивать. А можно и не успеть. Жан вчера протупил. Увлекся охотой на комаров и пропустил подачу в голову шариком от подшипника. Ушел в Небесный Пруд не мучаясь. Что за дурацкие развлечения? А то еще придумали с пневматикой на нас сафари устраивать. Твари охотятся на тварей. Наиграются в свои «контрстрайки» и давай на нас засады устраивать. Тут уже не до шуток. Прилетает невидимо и неслышимо. Только ты залез на любимую жабу и урчишь от удовольствия, и вот уже она вдова. А хуже всего… Блядь! Хуже всего - вот эта сетка. Идиоты малолетние ставят их в надежде поймать рыбу. Откуда тут рыба, придурки? Склад с удобрениями на холме видите? Все рыбы давно съебались в мир иной и дружным косяком водят хороводы вокруг Проматери Рыб, мать ее. Остались только мы и вы – французы недоделанные. Вот, похоже, и ко мне пиздец пришлепал на тонких ножках. Все время думал – какая она, смерть лягушачья? Как выглядит? С косой и в балахоне, как у них или в особенном прикиде? Теперь вижу. Оказывается у нее вполне себе милая курносая мордаха. И косы в руках нет. Но что нам, жабам, та коса? Я вижу кое-что пострашнее. Соломинка! Орудие древней инквизиции для лягушачьего мира. Маленькая такая соломинка, протыкающая жабью жопу. Зачем же так жестоко? Я буду жаловаться в Лигу Защиты Жаб. Доскакался. Прощайте. Ква-ква-квашумать-квааабах!

Вот это заебись! Кажется переселение душ совсем не наебалово, а вполне себе правдивая теория. Я птица, блядь! Голубь мира! Охуеть скачок судьбы. Что там из жизни голубей мне известно? Жрут хлебные крошки, боятся котов, срут им на головы. Не брезгуют обгадить и людей, но те подобным сюрпризам рады. К деньгам, говорят. А нам-то что? Всегда пожалуйста. Богатейте. Любимый художник – Пикассо. Любимый фильм – «Любовь и голуби». Любимая песня - «Голуби летят над нашей зоной». Любимая книга – хуй его знает, мы, голуби, неграмотные. Что еще? Ах да! Самый шустрый из нас поучаствовал в рождении Самого. «Тук-тук-тук. Открывайте. Благой вести ждали? У вас две полоски. Радуйтесь!» Таков среднестатистический портрет крылатого. Но главная опасность та же – мальчишки с рогатками. Сколько тысячелетий бороздим небесные просторы, а ничего не изменилось. Вроде бы никого не трогаем. Не хищные птицы. Самое большое неудобство от нас - памятникам и автомобилям. На площадях играем с малышами. Те, кто одомашнился, крутят в небе кульбиты на радость своим хозяевам. Особо одаренные вообще почтальонами работают. Я и сам бы не прочь освоить такую профессию. Это ведь так прекрасно! Как представлю… Летишь, рассекая небесные просторы. Лавируешь между заходящими на посадку самолетами. Мокнешь под дождем. Уворачиваешься от молний. К лапке прикручено важное послание. Тебя ждут. От тебя зависит чья-то жизнь. И на хрен придумали этот интернет с телефонами? Теперь вот остается только сидеть под крышей и ждать, когда кто-то кинет на тротуар кусочек булочки или толкаться на площади вокруг рассыпанных семечек подсолнуха. У меня от них уже изжога. Потому я и выбрал себе в качестве жилья этот заброшенный сарай возле поля. Подружился с воронами. Жратвы тут на всех достаточно. Не жизнь, а птичий рай. Был. Велосипеды. «Вайрухи» в руках. Приехали, суки! Срочный взлет. Я успею. Больно…

Кот? Я - кот?! Ошейничка нет. Бантик на хвосте отсутствует. Лапы грязные. Вывод – я бродячий кот. Бродячий кот - это стремно. Лучшим выходом было бы втереться в доверие к какой-нибудь сентиментальной няше и пожинать плоды лицемерной любви к хозяйке. Но с моей внешностью шансы на подобный акробатически этюд в биографии близки к нолю. Полюбовался я тут на себя в луже. Если и есть вариант прибиться к людям, то только возле тюрьмы или морга. Даже сам удивляюсь – откуда во мне все эти знания? Еще час назад я был голубем, рассекающим небесные просторы и целящимся с высоты полета по части насрать на голову котам, а теперь я уже тот самый кот, шарахающийся от голубиного помета и готовый придушить этих тупых птиц. Я наполнен знаниями из жизни котов о способах выживания в реалиях этого мира. А в нем нелегко. Того и гляди порвет какая-нибудь зарвавшаяся болонка или траванешься крысиным ядом с помойки. Еще в жизни котов есть несущиеся на огромной скорости автомобили. Метающие в нас бутылки пьяные придурки, Отлавливающие бездомных животных люди в серых комбинезонах. Последние особенно коварны. Поймают. Отвезут в питомник. Отрежут яйца. И все. Жизнь прекрасна, но не для тебя. И, конечно же, мальчишки. Маленькие садисты. Ах да! Я кажется уже говорил подобное. В одной из прошлых жизней. Лишний раз убедился, что и в этой ничего не изменилось. Все те же забавы. Словить котика и научить его плавать. Словить котика и научить его летать. Словить котика и посмотреть кто победит – котик или соседский бультерьер. Словить котика и просто его отпиздить. Словить котика и… Словили котика. Проебал засаду! Мяу! Мур-мур! Мир-мир! Да тут и «кар-кар» запоешь, когда тебя в сумку запихали и несут в неизвестном направлении. Во что играем, мои маленькие друзья, чтоб вы все сдохли, не дожив до совершеннолетия? Так и знал. Ничего нового. Сафари. Естественно, я в роли тигра. Был бы я, сука, тигром, я бы поиграл с вами по-настоящему. А так неравные условия. У вас все те же пневматические винтовки и рогатки. Плавали, летали - знаем. У меня – четыре лапы и открытое пространство. Пустырь и шансы на съеб, как у сборной Монголии на победу в чемпионате мира по хоккею. Откуда я знаю про хоккей? Не спрашивайте. Мне не до этого. Надо выжить и успеть добежать до того холма. Я…мяууу!.. .Я…


Damn! Hvem er jeg? Og hvorfor tror jeg i norsk? Merkelig. Carbine? Jeg vet hvordan du skal bruke en karabinkrok? Mine dokumenter ... Anders Behring Breivik. Guttene ... Jeg hater gutter!*

* Черт возьми! Кто я? И почему я думаю на норвежском? Странно. Карабин? Я умею пользоваться карабином? Мои документы... Андерс Беринг Брейвик. Мальчишки... Ненавижу мальчишек!..

12. Blogger's Letter

Давай-ка я расскажу кое-что о себе… – и, надеюсь, о тебе тоже.
Когда я впервые влюбилась по-настоящему, было лето – вернее, самая лучшая его пора, конец июня. Жара в это время не так утомительна, а листва и травы еще не утратили весеннюю свежесть, не успели заматереть, огрубеть, растрескаться и подсохнуть.
Мой любимый был крепким парнем – невысоким, но широкоплечим, с крупными ласковыми руками и мечтательной улыбкой. Он сказал, что повезет меня в свои родные места, потому что только там зарыта его душа. Помню, меня неприятно поразило это слово «зарыта» – зачем вообще зарывать куда-то человеческую душу? Но я тогда действительно втрескалась по уши, а в таком состоянии, сам понимаешь, не обращают внимания на подобные мелочи.
Родные места оказались крестьянским хутором в стране бескрайних лугов и светлых перелесков. Дом и хозяйство были копией моего любимого – такие же приветливые, ладно скроенные, крепко сшитые на суровую надежную нитку. Мы уходили в луга, в царство наивных ромашек и голубых васильков. Сенокос еще не начался, и шелковые травы рады были разделить с нами наше молодоесчастье. Мы занимались любовью на мягком цветочном ковре – лучшей в мире постели. Откуда-то с солнца пел свою песню жаворонок, оглушительно стрекотали кузнечики, и мне хотелось плакать от полноты радости и странной щемящей тревоги, которая, впрочем, лишь усиливала остроту ощущений. Потом мы просто лежали бок о бок и строили планы, как все влюбленные.
Где-то рядом протекала речка, но мой любимый не любил воду.
– Я человек земли, – сказал он как-то. – Принюхайся к этому чудесному запаху… чем тут, по-твоему, пахнет?
Я добросовестно принюхалась. Пахло, само собой, цветами, солнцем, травой…
– Нет, – смеялся мой парень, – нюхай еще. Главного-то ты и не учуяла…
– Не знаю, – сдалась я. – Чем?
Он пошарил под шелковым травяным покровом и вытащил на свет влажный комочек почвы.
– Вот чем, глупенькая. Здесь пахнет землей.
И тут меня как ударило. Луг пах именно землей – темной бесформенной массой, таящейся под тоненьким слоем трав и цветов. Землей, шевелящейся под нашими спинами мириадами тянущихся во тьму корней, пронизанной норами и ходами кротов,мышей и бесчисленных насекомых. Это ей принадлежали и луг, и поле, и перелески. Это ее душный запах так тревожил меня во время объятий – запах огромного распаренного тела, темной утробы, назначенной рожать и переваривать, рожать и переваривать, рожать и…
– Ну что ты так напряглась? – улыбнулся мой парень. – Здесь нет никого, кроме нас и земли. Расслабься. Я ж тебе говорил: здесь зарыта моя душа…
Ха! Именно это меня и пугало. С того самого момента я уже не могла избавиться от наваждения. Теперь меня отвращаловсе то, что так нравилось раньше: крепкий затылок, сильные руки, твердая поступь… Черты внешности и характера, казавшиеся вчера отрадной надежностью, сегодня вдруг получили совсем иное наименование: приземленность. Человек земли… – душа, зарытая в яму к дождевым червям, гниющая и разлагающаяся там вместе с прочим перегноем, вместе с останками другой растительной и животной плоти… Меня тошнило при одной мысли об этом. Я задыхалась наяву, я просыпалась среди ночи от жутких кошмаров. Мне снилось, что я похоронена заживо.
Нечего и говорить, что мы довольно быстро расстались.

Отныне я старалась держаться подальше от лугов и полей – что, в общем было нетрудно. Дело в том, что я выросла в крупном портовом городе, так что море всегда казалось мне родным. Неудивительно, что, оправившись от душного земного романа, я увлеклась совсем другим типажом.
Мой новый любимый был моряком торгового флота. Веселый разбитной малый, он привлек меня бьющей в глаза несхожестью со своим предшественником. Этот парень не лез за словомв карман, шутил при каждой возможности, легкомысленно отмахивался от любых проблем и даже ходил враскачку, всем своим видом отрицая косную земную неподвижность. Иными словами, они отличались друг от друга практически во всем. Даже в любви: если первый вспахивал меня, как поле, добросовестно и подробно, то второй был небрежен, ветрен и непредсказуем.
Мы ускользали от земли на его парусном ялике; море блистало на солнце, играя несметными серебряными зеркалами, переливаясь из волны в волну гладкими дельфиньими спинами. Мой любимый сворачивал парус, бросал румпель на произвол судьбы, мы ложились на дно лодки и любили друг друга, наплевав на возмущенные крики чаек.
Море качало нас, сложив ладони пригоршней – по форме нашего ялика. Оно не пряталось под обманчивым покровом полевых цветов. Нет, море честно пахло тем, чем оно было в действительности: маслянистой на ощупь водой, горькой солью, гниющими водорослями и рыбьими потрохами. И мне становилось удивительно спокойно и хорошо, и я в такие минуты думала, что, видимо, ученые не врут, и люди в самом деле вышли отсюда, из ласковых глубин всемирного морского бульона – слегка пересоленного, но такого родного…
Я была уверена, что мой моряк чувствует то же самое. Увы, враскачку он ходил не только по палубе и по городским тротуарам, но и по жизни. Сначала мне казалось, что я готова простить ему тех случайных подруг, которые рады были покачаться вместе с ним в каждом случайном порту, – лишь бы здесь, дома, он всегда возвращался к нашему ялику и ко мне, ко мне одной. Качка-качкой, но хотя бы в этом-то можно проявить постоянство? Так думала я, так надеялась – пока не обнаружила на дне лодки несомненные свидетельства того, что мой моряк возвращался отнюдь не только ко мне.
Это обижало, но, в итоге, наша любовь закончилась не из-за обиды, а из-за моря. Косная неподвижность земли пугала меня – ветреная изменчивость моря утомляла. Вечная качка означает еще и невозможность остановиться, подумать, углубиться, понять и почувствовать что-то кроме поверхностного опыта, мимолетного ощущения. Моряк попросту наскучил мне – вот в чем дело.
– Эй, морская душа, – сказала я однажды, когда, впопыхах отлюбив друг друга, мы лежали на дне лодки и смотрели в небо, – неужели тебе не надоела такая жизнь?
– Какая? – не понял он.
– Ну такая… по верхам, сквозным морским ветерком по поверхности?
Он рассмеялся:
– Ну ты даешь! Поверхность ее не устраивает… Люди – не рыбы, чтобы нырять в глубину. В море нам иначе не жить – только по верхам. Хочешь глубину – смотри вон туда, в небо…
Я всмотрелась в бездонную небесную пропасть и вдруг поняла, что моряк совершенно прав. Не потому, что умен – честно говоря, он был дурак и балаболка. Но даже последний болван нет-нет да и скажет что-нибудь правильное, сам того, впрочем, не понимая…
– Ставь парус, – сказала я.
– Что, уже к берегу? – удивился этот дурачок.
– Нет, к небу!– ответила я.
Он, конечно, решил, что я шучу. Больше мы не встречались.

Наверно, ты думаешь, что дальше последует рассказ о летчике. Но нет: летчики в небе всего лишь летают, а мне нужен был тот, кто там живет. Небожитель – не больше, не меньше. Мой третий парень был именно таким, из тех, про кого говорят «не от мира сего». Что, само собой, неверно, потому что небо – такая же часть мира, как земля или море. Иногда его даже называют «пятым океаном», и это тоже глупость – низвести небо до уровня еще одного вонючего моря. Вот «третья стихия» – еще куда ни шло. Третья стихия, третий парень, третья попытка.
Думаю, она была самой интересной… – говорю это без должной уверенности, потому что, по сути, мне так и не удалось по-настоящему сблизиться с моим небожителем. Поэтому я даже не могу утверждать, что любила именно его: возможно, мне просто казалось, что это он, а на деле – моя же фантазия. Попробуй-ка, схвати в горсть воздух – не получится, правда? Не получилось и у меня.
Первые два парня были понятны и просты, как топор и весло. Но этот… Я никогда не могла даже приблизительно представить, о чем он думает, чего хочет на самом деле. В небе ведь нет границ. А это означает вот что. Если ты забежал туда на минутку, только глянуть одним глазком – и назад, то в небе очень легко заблудиться. Но если ты твердо намерен там жить, то твоя душа, не встречая берегов и заборов, постепенно захватывает все небо, без остатка. Понимаешь? Для других просто не остается места. Не осталось и для меня.
Я не сразу осознала это и долго надеялась, что мы сможем поселиться в небе вдвоем – стоит лишь получше узнать друг друга. Но небожители не видят никого, кроме себя – себя и неба, себя в небе. Конечно, можно было поступить так, как это делают другие женщины: просто остаться рядом с ним – не вместе, а рядом. Помогать ему общатьсяс остальным миром, готовить еду, следить за режимом, одежкой, обувкой… – а потом, после того, как он улетит окончательно, писать скучные мемуары о якобы совместной жизни. Но это значило вовсе отменить свою собственную жизнь, а на это я не могла согласиться. И я снова ушла – в третий и последний раз.

Зачем ярассказала все это тебе – своему виртуальному другу по виртуальному пространству форума, блога, интернета? Мне всего лишь захотелось объяснить, что я делаю здесь. Почему, последовательно пройдя все три существующие реальные стихии, неизвестно зачем и неизвестно для кого сотворенные то ли Творцом, то ли Случайностью, я в итоге нашла себя в Сети, то есть в стихии №4 – единственной, построенной людьми и для людей.
Кто-то написал: «На всех стихиях человек…» – и дальше еще что-то, не помню. Можно было бы сейчас влезть в Гугл и посмотреть, но зачем? Я и так знаю, что там должно быть. Не «герой», не «тиран», не «подлец», не «предатель», не «узник» и не еще сотня аналогичных слов… Хватит всего лишь одного: «чужой». На всех стихиях человек – чужой, чужой, чужой… Да-да, мы – чужие на суше, на воде и на небе, чужие в «реальных» пространствах, созданных не нами и не для нас. «Свои» мы только здесь, в виртуальной Сети, со всеми нашими страхами и фантазиями, злобой и симпатией, завистью и любовью.
И – да, я ищу человека, который понимал бы это так же ясно, как я.
Где ты, мой четвертый любимый, гибнущий, подобно мне, от одиночества в душной земной темноте, в изменчивой зыбкости моря, в холодной пустоте небес? Слышишь ли ты меня?

13. Пещера История предательства

Путник? Твои сапоги стоптаны, а плащ изношен. Проходи, я ждала тебя. Какие холодные у тебя руки. Войди в моё озеро, видишь, как мерцает его опаловая гладь, согретая теплом Нижнего мира? Вода затянет раны, сотрёт усталость и разгонит тревогу.
Я - Пещера. Врата племени, утроба матери - длинными северными ночами здесь слышно биение её сердца. Слушай, и ты его услышишь. Смотри, и ты увидишь древние истории, написанные на моих стенах.
Когда мир был юн, дикие люди таились в темных пещерах, они дрожали от холода и ели сырое мясо, а боги Верхнего мира потешались скудостью их существования. Но нашелся тот, чье сердце исполнилось жалости и сострадания. Лодур. Он взял огонь с неба и принес его людям, подарил им тепло и свет. Боги разгневались и заточили смельчака на вершине Огненной горы, что стоит на берегу Северного моря, а на людей наслали страшный потоп, который погасил все костры и убил многих.
Самые сильные, выносливые и храбрые пошли искать Лодура. Они дошли до Огненной горы, поселились в её пещерах и стали называть себя куты – ищущие бога. Они верили, что найдут и освободят Лодура, и у людей снова будет огонь.
***
- Миинкаа! - мальчишка, сидевший на спине большого белого медведя, резво повернулся на летящий в морозном воздухе крик. Сначала ему показалось, что на него летит бешеная моржиха с развевающимися седыми усами, но это была старая Грабья. На ходу она хваталась за бок и яростно грозила ему деревянной культёй. Минка вспомнил как больно бьет и царапается эта деревяшка, воткнул пятки в медвежьи бока и припустил прочь.
- …ээрморжоо… - неслось ему в спину.
И вовсе это не он развалил рыбий затон, это Нанук рыбу скрал и в затон провалился, но пока старухе объяснишь, задница треснет. Минка спрятал лицо от колючего ветра в густом медвежьем меху и не заметил, как они вылетели к разводью.
- Нанук, стой! Назад, тупая башка! – но медведь, спасая друга от страшной бабы, мощным рывком ушел под воду. Старуха на берегу всплеснула руками и завопила еще громче.
Минке было уже не до неё. Онпогрузился в зеленоватый сумрак подледного безмолвия. Было мелко и Минка видел дно, усеянное жемчужно-серой галькой и ледяными наростами, с поверхности к ним призрачными пальцами тянулись подводные сосульки. Нанук обогнул одну из них и далеко впереди Минка увидел странный пузырь, стремящийся в просвет полыньи.
Воздух в легких кончался, и Минка что было сил заколотил пятками, направляя медведя к поверхности. Нанук выгнулся и одним плавным движением вошел в полынью. Край льдины прошелся по спине мальчика, но куртка выдержала - одежду куты шили крепкую. Выдержали и толстые ремни, плотно удерживающие его на спине медведя.
На берегу столпились люди, Минка отдышался и помахал им рукой. Вдруг позади него раздался громкий хлопок, медведь испуганно попятился, хлопнуло еще раз – это со дна в полынью поднимались и лопались у поверхности огромные пузыри газа.
Позже, в пещере, Минка, разморённый горячим мясным бульоном и укутанный теплом опалесцирующего подземного озера, сквозь дрёму слушал, как Оюн-шаман рассказывает детям вечернюю сказку «И заточили боги Лодура на вершине Огненной горы…»
***
Куты не оставляли попыток найти и освободить Лодура. Они разведывали горные тропы, спускались в глубокие пещеры, гибли на перевалах и пропадали без вести, и не было ни одного кута, который не пускался бы хоть раз в жизни на поиски Лодура.
***
Оюн сделал последний стежок и с трудом разогнул затёкшую спину. Вдоль стен пещеры выстроились плашки, заполненные озёрной водой. Они светили неярко, но ровно, не давали теней и позволяли шить долгими зимними ночами. Оюн выбрался из спящей пещеры, чтобы размять ноги. В ночном небе между Желтой Луной и Белой зелёными сполохами танцевали духи предков. Над Огненной горой они сплетались в лиловый жгут, указующим перстом направленный на её вершину. Хороший знак – подумал Оюн-шаман.
Когда Минка рассказал ему о больших пузырях, шаману пришла в голову идея. Он посовещался с духами, раскинул внутренности моржа – знаки сулили ему удачу.
Это была детская забава – найти струйку газа, выходящую из-под земли, подержать над ней рыбий пузырь и отпустить. Пузырь летел вверх, потом падал, а порой и улетал совсем. Шаман же придумал сделать большой пузырь и надуть его газом из источника, найденного Минкой.
Два лета и две зимы люди выделывали и кроили тонкие рыбьи шкуры, сшивали их моржовыми жилами, укрепляли швы клеем из икры, плели лёгкую корзину из китового уса. И вот воздушный шар был готов.
Когда стих длинный северный ветер, Нанук перетащил через разводье шар. Шаман расправил горловину пузыря над полыньёй, а корзину вморозил в лёд, чтобы шар не улетел раньше времени. Два дня раздувался пузырь, пока не стал похож на невиданного насосавшегося клеща на брюхе океана.
Наступил день отлета. В лучах утреннего солнца шар покачивался, словно живой, тени облаков оглаживали его бока, рыбьи шкуры серебрились как водная гладь. Племя собралось на берегу, шаман проверял ремни, а Минка каменным топором вырубал корзину изо льда. (Поначалу отец был против того, чтобы парень летел с шаманом, но сын вошел в пору испытаний, и отец уступил.) Нанук остался на берегу, он не мог усидеть на месте и сновал по каменистому пляжу. Минка подрубил последнюю ледяную стяжку и запрыгнул в плетенку к шаману. Ремни натянулись, корзину потащило по льду, собирая тонкий слой свежего снега. Шар понесло к пляжу – люди внизу уменьшались, словно пили волшебный эликсир. Они взлетели.
Пушистое облако, небесный медведь, плыло над ними, синева истончалась к горизонту и сливалась со снегом, света было так много, что можно было ослепнуть, и Минка искал отдых для глаз в бесконечной глубине неба, которая наполняла грудь звенящим восторгом. Он почти перестал дышать…
Минка закашлялся, вытер набежавшую слезу и посмотрел вниз, на землю. Полоска пляжа истончилась, люди пропали из виду, и мальчишка впервые испугался.
- Как мы будем спускаться?
- А мы спрыгнем, - шаман сделал серьезное лицо и тут же улыбнулся, - не бойся, Минка, дальше гор не улетим, это три дня пути. Припасы у нас есть, да и Нанук тебя найдет, я видел, как он за нами по низу бежит.
Усиливающийся ветер поднимал их вверх и гнал вперед, к вершине Огненной горы. Вдруг Оюн насторожился, облизнул палец, вытянул его вверх: - Не нравится мне этот ветер, парень.
Шаман достал из кожаного мешка мелкие птичьи кости, потряс их и кинул на расстеленную шкуру. Посмотрел на сложившийся узор, сгрёб их и кинул снова– кости легли в том же порядке.
- Оленя вижу. Черти его на привязи тащат. Праздник у них. Странно всё.
Оюн сложил кости в мешок и, почесав лысину, добавил: - жрать хочу.
Гора оказалась вдруг совсем близко. Как по натянутой жиле скользил шар вдоль её уступов, засыпанных снегом.
- Минка, держись!
На них летела испещренная трещинами и складками каменная стена. Они вцепились в плетёные борта, ожидая неминуемого удара, но корзина удивительно мягко села на маленькое плато, ветер еще немного протащил шар и стих,загнав его под каменный выступ.
В глубине плато, укрытая в тени скал, их ждала пещера, слабо освещённая мерцающим огнём факелов.
***
Пещеры, тоннели, подземные ручьи и озера, сталактиты и провалы – всё связано в одну сеть. Пещера едина. Я веду летописи на своих стенах, пишу и стираю истории этого мира снова и снова. Эту я видела не раз, и конец её всегда был одинаков.
***
Шаман и мальчик стояли на танцующей границе тени и света и зачарованно смотрели на огненные цветы, распустившиеся на стенах.
- Это огонь? – спросил Минка.
- Ага, будь я проклят, - ответил шаман.
Пещера страшила Оюна, и большой хитрости стоило ему уговорить Минку остаться на плато. Сошлись на том, что от шара надо отгонять ветер и злых духов, шаман торжественно вручил мальчишке перо ворона и велел не смыкать глаз и не сходить с места. От греха подальше.
Скоро тоннель вывел Оюна к пролому в горе, откуда вниз уходил пологий склон - ледник выломал кусок каменной стены и оставил после себя ледяной желоб. Приступок же бежал дальше, вглубь горы. Тоннель кружил и разветвлялся, но факельная дорожка указывала ему путь. Она вывела шамана в большой зал, посередине которого стоял массивный алтарь, вырезанный из цельного куска красного мрамора. Всполохи огня отражались на его гладкой поверхности, и издали казалось, что он залит кровью.
Позади раздался шорох, и шаман метнулся в тень небольшого каменного выступа. На выходе из тоннеля, отрезая путь к отходу, стоял дряхлый старик, его пергаментная кожа была сморщена и покрыта пятнами, сквозь прикрытые тонкие веки пробивался голубой свет.
- Ты стар! – он ткнул загнутым пальцем в Оюна, словно обвиняя.
- Можно подумать, ты молод, – от неожиданности Оюн огрызнулся.
- Я чую молодую кровь. Где он? Я вёл сюда мальчишку.
Пещеру начал заполнять туман. Касаясь камней, он опутывал их искристой сеткой, воздух потрескивал, пахло грозой.
- Кто ты? – спросил Оюн.
- Твой бог. Лодур.
- Понятно. Огонь, свобода, всё такое. Ох, дурные у меня предчувствия, - бормотал шаман, пятясь вдоль стены.
- Веди меня, шаман! Где там наш мальчик? Где мой агнец?
Оюн спрятался за алтарём. Старик возвысил голос.
-Я Лодур! Все нити собраны на этой вершине. Я дергаю одну и на острова идет цунами, другую – вулкан накрывает пеплом города, третью – земля разверзается и поглощает целые деревни. Мои братья не могут найти меня в Северных горах, а портал закрыт. Вот только тело, сосуд этого места, стареет. Тогда я привожу сюда вас - кутов, ищущих бога, иобретаю новое тело. А славно я придумал с этой огненной легендой, а, шаман?
Старик захлебнулся дребезжащим смехом.
Искры ползли к ногам Оюна. Он достал из своего мешка кусок мха, прочитал заклинание, назвав имена всех известных ему чертей, и кинул в бога. Сверкнуло, Лодур упал, и туман отступил, свернулся вокруг него покрывалом, защищая от мечущихся рогатых теней.
Оюн выскочил в тоннель. Он успел добежать до ледяного желоба, увидеть полную луну в каменном проломе и тень мальчика, колеблющуюся на стене пещеры. Он успел крикнуть: – Минка, беги!!!
И его накрыл сноп голубых искр, ив свете Белой Луны пропал Оюн-шаман, а древний свирепый богЛодур обрел свое новое тело.
Минка долго клевал носом на плато, но, когда солнце село, тревога и любопытство победили чувство долга, и мальчик зашел в пещеру. Сняв один из факелов, он принялся разглядывать рисунки на стенах. На одном из них был изображен круг, разделенный на четыре части, и знаки – волна, квадрат, треугольник, круг. В каменных обломках под ногами что-то блеснуло – Минка поднял изогнутый наподобие лука предмет, размером с его ладошку и вспомнил, что видел такой на другом рисунке, и от него летели искры.
Вдруг послышался сильный грохот, мальчик побежал к разлому, услышал крик шамана, увидел, как Оюна обволокло искрами, как глаза его загорелись синевой, и со всех ног бросился к выходу из пещеры.
Минка вытолкал шар на край плато, подхватил факел, запрыгнул в плетенку. Шар мягко скользнул вниз, огонь лизнул его оболочку и раздался взрыв.
Больше он ничего не помнил - ни как съехал по ледяному желобу на выбитом куске скалы к подножию горы, ни как замерзал под слоем снега, ни как откопал его верный Нанук, и как добрались они до родной пещеры. Лишь мерцающие звёздным льдом глаза снились ему в кошмарах.
***
Я видела, как Минка рассказал племени эту историю, и мало кто поверил ему. Как подпалил он мех Нанука, высекая камнем искры из той штуки, что прихватил в Огненной пещере. Как разжёг огонь из сухого мха, и подарил его людям. Как ходил он по моим тропам, всё дальше и дальше, к ядовитым источникам Нижнего мира. Как нашел закрытый портал и отворил его. Через его плечо я видела золотой песок западного побережья и горы, дрожащие в жарком мареве. Многие люди ушли тогда. И пришли чужие боги, и разразилась война.
Но тебе это уже не интересно, путник. Твое тело разложилось в водах моего озера, твои кости белеют в его опаловой глубине, твои истории проявились на моих стенах и ждут следующего гостя.
Потому что я –Пещера. И мне нужны новые истории. А светлякам из моего озера нужна еда.

14. Покоритель стихий

Пока по миру ходят черные коты и бабки с пустыми ведрами, пока бьются зеркала и просыпается соль – те, кто верит в приметы, будут отравлять вам жизнь. Мне досталась персональная отравительница а по совместительству супруга - Зоя. «Святой Андрей! Ангел мой! За что?! За крыло не дергал, нимб не срывал. Ты ж, блядь, ангел, а не сокрушитель! Где ж ты с Купидоном счастье то мне такое надыбал?». У нее был свой список на все случаи жизни, а на вершине чарта несчастий красовалось празднование сорокалетия. Накануне праздника дражайшая устроила знатный скандал. Соседи до сих пор рывками ходят. Ни одной целой тарелки после ее убеждений в доме! Но я мужик кремень: сказал девки, водяра патифон - сделал.
Если бы я знал, во что выльется праздник сорока весен, постригся бы в монахи.
Утро днюхи началось с поздравлений коллег. Ничто не предвещало, как говорится. Но тут на пороге спальни нарисовалась Зоя. Загадочно помахав бумагой перед носом, благоверная радостно сообщила:
- Милый, твоя мечта очень скоро сбудется!
- Мечта? - я напрягся, что она там придумала
- Меня не благодари. Твоя маман плакала, когда рассказывала, как в детстве ты играл в Карлсона, привязывая к спине вентилятор и падая с кровати.
Не дожидаясь окончания спича, я выхватил из рук бумагу: «Аэроклуб «Летающие копыта» ждёт тебя! Паралёты, дельтапланы и автожир. С нами вы познаете другой мир».
Мде, есть люди и покреативнее моей второй половины, надеюсь, под другим миром они не подразумевают мир потусторонний.
- Моя богомолочка, что, отметил сорокет и вот так сразу к праотцам? На следующий день?
- Глупый. – растягивая гласные, по иезуитски улыбнулась дражайшая. – Клуб, между прочим с рекомендациями. Я прочла все 2 отзыва. Безопаснее этого полёта только чистка зубов.
Похоже, от подарка не отвертеться - завтра в небо. Возможно, на постоянное место жительства.
Спалось тревожно и эпизодично. Под ржание кентавров я носился по небу, потом превращался в яблоко и маньяк-Ньютон доказывал и доказывал свою теорему. Я неизменно впечатывался в землю. Но лучше такие сны, чем сказка быль на дельталёте.
- Ну, ничего же страшного нет. Максимум мизинец на ноге сломаешь – жене-садистке удалось выдернуть меня из липкого кошмара.
- Или ногу? А может шею? Или все части тела и сразу? – захотелось прикинуться шавермой, лежать, укутавшись в одеяло и болеть похмельем после вчерашнего.
- Ой, у нас, оказывается, не стальные яйца! – жена использовала излюбленный прием «на слабо». Я в очередной раз повелся, и отправился к этим «Летающим копытам».
Клуб оказался старым обшарпанным ангаром. Пара дельтапланов времен Икара и прочие НЛО ненавязчиво намекали на обман. Я мысленно выразил респект тому, кто это придумал. Чуваку реально прям судьбой начертано разбогатеть на лохотронах.
Жена подвела меня к чуду мототехники, на котором мне предстояло покорять небо - облупленная краска на каркасе, какие-то верёвочки, трубочки, винт, колёса с повылезавшими хордами — зрелище не для слабых духом. Угрюмый и тощий пилот напомнил мне Харона, а вместо неба мое богатое воображение представило Стикс. Святые угодники, кому я должен доверить свою жизнь?!
- Друзья! Может, по несколько капель, в честь сорокалетия? И страх усыпить?
- По технике безопасности не положено!- отрезал «Харон».
- Что-то не внушает мне доверия эта ваша хуйня с мотор… – я не успел закончить фразу. Все пять инструкторов, до этого момента мирно перебирающих железки, уставились меня, как по команде «Рота равняйсь». У всех в руках были гаечные ключи. Стало совсем неуютно – Святой Петр, готовь ключи!
– На вот, одевай – протянул маску, шлем авиатора и робу напарник Харона, инструктор-гора мышц. Накачанное анаболиками тело, лицо, необезображенное интеллектом, я даже проникся теплыми чувствами к своему Харончику. Его антипод поди и свои пальцы от вилки не отличит. Этому я бы не доверил даже слить гавно в унитазе, не то, что свое бренное тело.
Клацая от страха зубами, я умостился в кабине. Проверил на прочность карабины ремней. Подергал лямки.
- Oт винта! – вопль инструктора утонул в реве мотора. Чувство ужаса настигло сразу, как только дельтаплан начало кидать вверх-вниз. Как оказалось благоверная щедрой рукой оплатила полную программу страданий. Так сказать «all inclusive»: горки, спираль, раскачка маятником, мертвые петли и прочие лётные прибамбасы. От этого ужаса у меня полетела отвечающая за движения мышц программа и я сидел в полном ступоре с широко открытыми от страха глазищами.
Я орал, проклиная всех родственников жены, но главной музой витиеватых проклятий была Зойка. Надеюсь, от икания ее тоже вверх тормашками перевернет.
Невозмутимый Харон на всех парах преодолевал Стикс и уверенно приближал меня к вратам рая. Очень хотелось верить, что за эти мучения мне светят хитон и золотые кудри.
"Только бы не облевать себя. А вот инструктора не мешало бы. Так хочется жить." - мысли колотились о черепную коробку беспорядочной чередой. После получаса пыток мы приземлились. Сердце, убежавшее в пятки, нехотя вернулось на место и как сумасшедшее билось в груди. О, да-а-а, будет что рассказать внукам и рыбакам.
Кстати, эта сволочь Зойка посягнула на святое! На рыбалку! Не успел я отойти от славного полета, как наступило время следующего праздника. В этом году случился ещё один юбилей: двадцать лет нашего совместного существования. Традиционно такие даты мы отмечали у тещи с тестем.
Супруга на каких-то дебильных курсах выучила, что мужа, то есть меня, нужно держать впроголодь. А праздник живота мне устраивала консервативная теща - стол всегда ломился от яств и разносолов. Этот приезд не стал исключением. Тесть встретил объятиями, теща огромной коробкой.
-Это от нас и Зоеньки.
Я с наивностью и нетерпением трёхлетнего дрыща набросился на коробку и выудил из ее недр. О, великий Посейдон! Ласты. Ебучие резиновые ласты! За ними последовал неопреновый комбез, трико со шлемом, носки и рукавицы. На мой немой вопрос жена ответила ружьём с гарпуном.
- Вот! Вы там на своих рыбалках печень гробите без толку, и я решила, что тебе лучше заняться подводной охотой!
«Моя ж ты прелесть. Решила она. Лучше бы алгебру с дочерью решала» - вслух же пришлось благодарить с вежливой рожей. Люблю её, дуру.
- Пап, а давай прямо сейчас поедем, и ты нырнёшь? – дочурке вообще не отказываю, посему сразу же отправились на пруд в городском парке.
Инстраграмм дочери трещал по швам от онлайн-трансляции и соответствующих комментариев, которое милое дитя тут же озвучивало:
- Ты похож на беременную самку бегемота, - веселилось чадо - Или на пингвина, или...
Я попытался выхватить телефон, но чадо моментально подальше от моих рук спрятало телефончик в карман, так сказать от греха….
В принципе, всё оказалось не так уж и плохо. Костюм был как на меня шит, ничего не давило, рукавицы не тёрли. Однозначно этот подарок был на порядок круче, чем посещение «Летучих копыт». Набрав в легкие максимальное количество воздуха, смело нырнул. Фееричность наступила внезапно. Не знаю, откуда в пруду оказалась арматура, но, зацепившись за неё штаниной я застрял. Возможно, арматуры растут в городских водоёмах как кораллы? Выгнуться и отцепить железный прут не удавалось, я решил стянуть гидрокостюм прямо в воде. Главное не паниковать, иначе воздуха не хватит. Сперва нужно избавиться от трико... Вы когда-нибудь пробовали снять гидрокостюм под водой? И не пытайтесь. Рукава запутались сразу. Часть костюма прилипла к лицу, как осьминог.
«Обычные люди способны остановить дыхание максимально на минуту», гласит энциклопедия. Вот зачем я сейчас это вспомнил? Паника усилилась, перед глазами появились мушки. Казалось, лёгкие разорвутся на миллиард молекул. И весь этот кайф стоит кучу денег, кстати. Ну не дебил ты, дядя? Нырять на полный желудок. Какая нелепая смерть. Ещё пару секунд и я бы отключился. Кто-то стащил с лица трико, я рефлекторно открыл рот и туда хлынула чистейшая вода городского пруда. Тот же некто тащил меня за волосы к воздуху .
Мой спаситель тесть был перепуган не меньше моего. Мокрая и фыркающая жена искрилась злостью и была похожа на медузу Горгону.
- Ты специально что ли?!
Отвечать не хотелось. Только дышать. Много и часто. Желательно, с запасом и на перспективу.
- Я похож на суицидника?
- Ты похож на рукожопа!
- Дети, не ругайтесь,- тесть выступил в роли «голубой каски», опытом лет предчувствуя скандал.
Дражайшая что-то прошипела сквозь зубы и пообещала следующим подарком попасть в десятку.
Мне стало не по себе, и я быстро посчитал сколько еще будет длится роковой год моей жизни. День рождения в марте, сейчас август. Осталось пережить именины в декабре, и Новый год, и Рождество, и День влюбленных, и 23е февраля – череда праздников, любой из которых, зная мою женушку, может стать последним.
Декабрь, страдающий раздвоением личности в этом году, решил, что он март и выдался тёплым.
Неизвестно откуда обострившаяся интуиция звонила в колокола и предлагала смыться из дома, пытаясь пережить еще одну попытку убийства где-то далеко в горах Тибета.
Супруга появилась на пороге спальни, а дети с адскими воплями «Сюрприз!» втащили в комнату огромную коробку, перевязанную алым бантом. Говорить, что у меня образовалась аллергия на коробки, думаю, не имеет никакого смысла.
- Это самая безопасная вещь в мире - жена радовалась подарку во стократ больше моего.
Из коробки я достал непонятный металлический штырь, похожий на костыль, с круглым набалдашником у основания и электронным таблом у рукояти.
- Эта стука для кладов, папаська – прошепелявил младшенький. – Будем искать клады пилатов. Это не стласно.
- Конечно. Это совсем не опасно: гильзы, снаряды, бомбы, гранаты. Все эти следы войны не взрываются. Они же старые и ржавые. Ведь правда, сын?
- А ты не шляйся по местам боевых действий.- Вмешалась жена.- Я карты старинных замков заказала.
- Как скажешь, любимая. Едем сейчас, как я понимаю?
Дети, щебетавшие как стая голодных воробьев, тащили в машину одеяла , лопаты и термосы с чаем. Встречай нас, богатство! Жена вела машину, а я разбирался с настройками чудо-техники. Значит, можно выставлять «драгметаллы». Это хорошо. Выставив оптимальную настройку, я морально созрел к несметным сокровищам. Идея отличная, мысли трезвые - ведь в семидесяти километрах от города находился полуразрушенный монастырь. Наконец-то я получил достойный подарок.
Первая находка не заставила себя долго ждать. Детектор запищал, с ним вместе дети, жена и пару перепуганных птиц. Улыбнувшись, я копнул пару раз и наткнулся тут же на что-то очень ржавое, похожее на затвор ружья. Я принялся искать дальше, но детектор онемел. Миллиметр за миллиметром эта скотина отказывалась издать хоть малейший писк. Обшарив все здание, мы вышли во двор костела с надеждой на монашескую смекалку по поводу огорода.
Итого: два часа времени, десяток монет, еще один затвор, старые клещи и неведомая хуйня, Разочарованные собственной наивностью, мы уже было собрались ехать домой, как кладоискатель зашелся в астматическом приступе.
- Нашли!- заверещали дети и принялись копать с удвоенной силой.
- Дзинь – эхом ответила лопата, ударившись о что-то металлическое. Я ускорил темп. Внезапно! Повторяю, внезапно! Земля ушла из-под ног.
Ну ебаные кочерыжки, проклятие сорокалетия что ли всамделишное?! Почему не упала ни жена, ни дети, а я? На голову всё ещё сыпались куски земли. Откашлявшись и протерев глаза, я понял, что нахожусь в каменном колодце, к счастью, не очень глубоком. Метра три. Выкарабкаюсь, не в первой. Я задрал голову, три пары глаз наблюдали за мной.
-Папоська, ты зивой?- младший.
-Ноги-руки целы? – жена.
-Клацклацклац – фотовспышками старшая.
Как настоящий мачо я сложил большой и указательный пальцы в колечко и с чувством проорал:
- Больше! Никаких!! Подарков!!!

15. Трое в лодке

Шли «на веслах», чтобы тихо. Белесая дымка висела над рекой. В предрассветных сумерках чуть слышно скрипели уключины.
Домовенок Прохор и пес Митька гребли до хруста в суставах, а кот Тихон, сидя на задней банке лодки, опасливо озирался и беспрерывно ныл: – Наддай, братцы, не уйдем ведь! Шибче греби, окаянные, добавь скорости, ради Христа!
– Не вой, мурло! – огрызнулся Митька, – Лучше мотор отцепи! Такая тяжесть, как на месте гребем. Сидит, харя раскормленная, командует! Взяли на свою голову! Иди на весла!
Тихон обиделся и отвернулся, буркнув себе под нос что-то гадкое.
До середины реки оставалось еще прилично, когда на берег выбежал лесник Петрович в майке, трусах и сапогах на босу ногу. С двустволкой в руках.
– Вертай, лодку, падлы! – заорал он, – Завалю! И взвел курки.
Кот упал на дно лодки и заверещал:
– Петрович, не стреляй, родной! Я в заложниках!
– Цыц, гнида! Порву! – рыкнул Митька, и они с Прохором налегли на весла.
– Та я, шоб время потянуть, – мямлил Тихон, не вставая, – Шоб не пальнул сдуру.
С берега раздался выстрел.

Побег Прохор начал готовить с начала лета.
С Петровичем и так было сложно, а в последнее время, вообще, невыносимо. Особенно, когда забухает. Напьется, и строит из себя начальника. Стал вызывать Прохора «на ковер» и предъявлять по каждому поводу:
– Почему бардак в избе? Хлебные крошки рассыпаны, вонь какая-то. Что за шум по ночам в кладовке и на чердаке? Кто спер куриную ногу из борща? Кто топтался по квашеной капусте в бочонке? Кто погрыз сушеные грибы на связке?
Наглый котяра в это время сидел на подоконнике, делая вид, что его это не касается, лизал лапу, тихо икал курятиной, и даже голоса не подал в защиту Прохора.
– Надо было сдать его Петровичу, – думал Прохор, – Пожалел скотину. А за погрызенные грибы он бы лучше у Тихона своего разлюбезного поинтересовался. Мыши пешком ходят, а кот днями болтается без дела, жиром заплыл, шеи не видно. Да разве докажешь.
Пес, добрая душа, попытался как-то втолковать леснику, мол, зазря гнобите Прошку, так тот так огрел его по хребту дрючком, что Митька неделю ходил выгнутый в обратную сторону, а во сне вскрикивал и сучил лапами, видать, тикал от Петровича в своих кошмарах.
– А недавно лесник заявил: – Живешь тут, на квадратных метрах, изволь отрабатывать! Иди в лес, грибы-ягоды собирай, травы целебные суши, настойки делай разные от болезней.
– Я ему объясняю: – Не те у меня задачи. И специальность не та. Я – домовой. Покровитель дома. Чтоб жизнь нормальная тут была, здоровье, плодородие и т.п.
– Как разорался: – Где мое здоровье?! Где плодородие?! Тут я не сдержался: – Пить, говорю, меньше надо! Гикнешь скоро от водки! И полез спать в погреб, подальше от греха.

Митька, лежа под кустом, в который раз обсасывал высохший мосел, когда Прохор подошел к нему.
– Ухожу я. Ты со мной?
Пес прекратил греметь костью.
– Куда? По грибы?
– Какие грибы?! Совсем ухожу! В райцентр. На ПМЖ.
– О, как! – пес выпучил глаза и сел, – А Петрович, а хозяйство?
– Да шоб он издох, ирод проклятый! – вскрикнул Прохор и сжал кулачки.
– Так-то оно так, – рассудительно заявил Митька, – Только как уйдешь? Я тут иногда бегаю по окрестностям, охраняю периметр, так с одной стороны река широченная, не переплыть, а с другой – лес дремучий, чисто джунгли. Я раз сунулся туда поглубже, а там шо-то как рыкнет из чащи, я, с перепугу, кучу под собой и навалил. Хотя, странно, не ел же ничего с вечера.
– А я все слышал, – внезапно заявил подкравшийся кот, – Гулял тут…
– Не твое дело! – рявкнул Митька, на всякий случай, подгребая мосел к себе, – Иди, куда шел, ворюга!
– Тут одна ворона из райцентра залетала по делам, – продолжал Тихон, не обращая на него внимания, – Так сказывала, что в райцентре не жизнь, а музыка! Помоек полно, кости на дорогах валяются, даже с мякотью, люди – натуральные лохи, ходят, никого не трогают. Кошек и собак женского полу – толпы! Модные, образованные, не то, шо мы тут, глухомань.
Прохор слушал, раскрыв рот, Митька нервно сглотнул слюну.
И тут кот, скривив морду, заголосил: – Возьмииите меняяя! Я ж еще молодой, шо я в жизни видел? Как привезли сюда котенком, так безвылазно торчу в этом гребаном лесу! Петрович – зверь, жрачка – объедки со стола, мыши шустрые, не поймать. Голодаю сильно. Плюс, половое влечение. Слыхали, как ору по весне? Врагу не пожелаешь. Погнался за белкой – так куда там! Приметил зайчиху в траве, тихо залез, потыкал – не попал – все пухом заросло. А она дремлет и жует шо-то. Бревно!
– Ну, возьмииите! – Тихон упал на бок и забился в истерике, закатив глаза, – Я жить не буду! Удавлюсь! Лапы на себя наложу!
– Придется взять, – прошептал пес в ухо Прохору, – Заложит, тварь.
Кот затих и приоткрыл один глаз.
– Хватит валяться, концерт окончен, – сказал Прохор, – С нами пойдешь.
– Ну, только, если хоть слово!.. – угрожающе предупредил Митька.
– Могила! – радостно мяукнул Тихон, встал, и начал деловито умываться.

Вечером состоялся военный совет.
– Уйдем на лодке Петровича, – начал Прохор,– Но надо б осмотреться, куда плыть, что на той стороне, куда идти дальше.
– Лезь на дерево, – скомандовал Митька коту, – И докладывай.
– Бесполезно! – кот почесал пузо, – Я лазил. Ну, когда за белкой, того… Кругом лес, сплошные деревья, реку еле-еле видать.
– Значит, нужно найти самое высокое дерево, поближе к реке, – резонно заметил Прохор, – И забраться на максимальную высоту.
Они с Митькой пристально посмотрели на Тихона.
– Чего вы на меня так смотрите?! – подал голос кот, – Крайнего нашли?! Козла отпущения?! А если я сорвусь, разобьюсь и стану калекой?! Кто из-под меня говно будет выносить?! Ты, что ли, умник?! – Тихон вперил ненавидящий взгляд в Митьку, – Сам лезь!
– У тебя есть возможность стать калекой прямо сейчас! – угрожающе прорычал Митька, и навис над котом, – Ты смотри, наглая рожа! На всем готовом хочешь в рай въехать?! Халявщик!
– Кто халявщик?! Я?! – взъерепенился кот, выгнувшись коромыслом, – А кто вам про ворону залетную райцентровскую, рассказал?! А?! Так бы и сидели в этой глуши, не ведая, что где-то есть натуральный парадиз! Шишки б еловые грызли и смотрели друг на друга!
– Ладно, хватит лаяться, – подвел итог Прохор, – Выбираем ясный день, высокое дерево у реки, и Тихон лезет на верхотуру. Больше некому!
Кот картинно вздохнул и выдал: – Там у Петровича, в ящике комода, где-то были валериановые капли. Я видел, как он капал себе в рюмку. Ну, я тут подумал… Как бы… Для храбрости…
– От, меркантильный говнюк! – вырвалось у Митьки.
Прохор подумал минуту и согласился. – Будут тебе капли.
Ясный день выдался послезавтра. Светило солнце, шумела листва, пели птицы. К реке шли около получаса. Вел Митька.
На берегу решили искупаться. Прохор скинул одежку, с опаской забрел в воду и плескался на мелкоте. Плавать он не умел.
Митька залетел в реку, подняв кучи брызг, и поплыл, как торпеда. Отплыв метров на двадцать, развернулся и проорал издалека: – Хорошо-то как! Япона мама!
Кот в реку не полез. Похлебал воды с берега, помочил лапы и начал старательно умываться перед рискованным и ответственным мероприятием.
– Ты еще чистое белье надень, камикадзе! – пошутил выскочивший на берег Митька.
– Клоун! – обиженно мяукнул кот, продолжая процедуру.

Подошли к высокой сосне. Тихону дали лизнуть валерьянки перед восхождением.
– Ну, с Богом! – напутственно произнес Прохор и размашисто перекрестил кота.
– Отче наш, – тоненько затянул Тихон, – Иже еси на небесех…
– Хватит корчить святого! – оборвал молитву Митька – Лезь, давай, раб Божий!
Кот подпрыгнул, вцепился когтями в кору и медленно пополз вверх по стволу.
На высоте, около пяти метров, он остановился и замер, оглядываясь вниз.
– Что еще?! – крикнул Прохор с земли, – В чем задержка?!
– Не могу больше, – слабеющим голосом отвечал Тихон, – Голова кружится и тошнит.
– Тошнит – рыгай! – проорал раздраженный пес, – Вперед, ссыкло!
И тут подействовала валерьянка.
Кот оскалился, и с криком: – А, хуле нам, кабанам! – пополз вверх, быстро перебирая лапами.
– Снежный барс! – констатировал Митька, увидев скорость передвижения.
Вдруг Тихон увидел белку. Ту самую. Сомнений быть не могло. Глаза, уши, фигура, раскраска…
Белка сидела на ветке, и что-то грызла, держа в лапках.
Кот перепрыгнул на ветку и осторожно подполз поближе.
– Мадам, кого я вижу! Какая встреча! – промурлыкал Тихон, растягивая рот в слащавой улыбке.
Белка, продолжая жевать, смотрела на него глазками - пуговками, внимательно отслеживая каждое движение.
– Не хотите ли прогуляться в тишине, так сказать, лесных аллей? – «пел» кот. Я тут знаю одно уютное местечко. Нам никто не помешает.
Тихон сделал недвусмысленный жест. Белка, испугавшись, отпрыгнула подальше, качнув ветку. Кот резко сорвался и пошел к земле. Ветер засвистел в ушах.
– Прощааа...!
Последний его звук совпал с «мясным» шлепком тела о траву.
– Причины катастрофы выясняются. Оставайтесь с нами, – мрачно сказал Прохор, и они с Митькой выдвинулись к месту падения.

Тихон валялся на спине, раскинув лапы в стороны.
– Преставился. Царство немецкое! – прошептал Прохор и потянул шапку с головы.
– Зато, издох красиво, – заметил Митька, – как Икар!
– Я еще на ваших могилах оградки покрашу! – открыв глаза, просипел кот, – Только минус одна жизнь!
Он сел, «поиграл» шкурой, протянул лапу и заявил: – Валерьянки! Срочно!
Домовенок протянул ему пузырек, и Тихон смачно приложился к горлышку. В глотке забулькало.

– Рассказывай, что видел? – расспрашивал кота Прохор, когда, спустя некоторое время, они втроем присели у берега реки.
– Все! – нес пьяный от валерьянки Тихон, – Реку видел, где переплыть, луг за речкой видел, город видел.
– А дальше? – торопил нетерпеливый Митька.
– Дальше? А дальше – полет, темнота и звезды. Конец фильма! – подытожил кот и затянул, – Ночь и тишина, данная навек. Дождь, а может быть, падает снег.
– Тяжелая контузия, – предположил Прохор, – Плюс алкогольное опьянение. Пусть проспится.
Часа через три Тихон пришел в себя.

– Рисуй карту, – Прохор, расчистил место на прибрежном песке, – Только точно.
Кот послюнявил указательный коготь на правой лапе, и стал чертить.

Ушли через неделю, перед рассветом. Собирали еду и снаряжение – веревку, ножик, компас и фонарик Петровича. Лесник спал пьяный. Весла тащили на себе Прохор с Митькой, Тихон слушал возможную погоню.
На берегу, кот сразу запрыгнул в лодку, даже не замочив лап. Прохор перерезал веревку. Отчалили.

Дробь хлестанула по кожуху мотора
– А ты говорил, движок отцепи, баран! – проорал Тихон Митьке, – Щас бы решето из тебя сделал!
– Пес, молча, налег на весло.
– Стой, суки! – орал Петрович с берега, – Вам плохо жилось?!
– Да шоб ты всю жизнь так жил, фашист! – крикнул в ответ Митька, – Благодетель сраный!
Раздался второй выстрел. Уже в никуда.
– Все! Аргументы закончились! – гордо объявил кот, вставая со дна лодки, – Он без патронташа. Я его в сарае спрятал!
– Кажись, оторвались, – устало выдохнул Прохор, опустив весло на воду, – Перекур.

Мотор так и не запустили. Не сумели.
К полудню догребли до противоположного берега, отдыхали и ночевали в чахлой рощице, а к вечеру следующего дня, не торопясь, вошли в райцентр.

Прохор, без рекомендаций, устроился домовым в районную библиотеку, читал книги по ночам, заедая гостинцами, оставленными ему сердобольной библиотекаршей, и не бедокурил.
Тихон, выдавив конкурентов, прилип к пищеблоку районной больницы, где персонал и пациенты всегда подкармливали «бедного котика», приглашал на романтический ужин местных Мурок, плодил потомство. Словом, оттягивался по полной.
Митька прибился к продуктовым складам (приглянулся охране умом и сообразительностью), стал спать в теплой будке, регулярно питаться кашей с мясом, и завел себе невесту. Одну на всю жизнь.
Они иногда встречались, делились новостями, но прошлую жизнь не вспоминали.

Как-то раз, выйдя за ворота, Митька увидел на заборе объявление следующего содержания: «Сбежали от хозяина: домовой Прохор, пес Митька и кот Тихон. Особые приметы… Нашедшему просьба – сообщить за вознаграждение. Подпись: лесник Петрович».
Митька ухмыльнулся, пометил забор мощной струей, и побежал дальше по своим собачьим делам.

16. Sol niger

«Чтобы добыть золото - нужно иметь золото»

Ночь.
Он всегда работал ночью, так как днем вел светский образ жизни успешного служащего в лице Уполномоченного по делам ребёнка.
Ночью, замыкаясь в своей лаборатории, Глеб Данилов творил.
Отсутствие сна не проходило бесследно - на работе и в Твиттере он часто нес исключительный бред. Если бы не стабильные поставки производных Lophophora williamsii и Erythroxylum coca в высшие эшелоны власти , его давно могли уволить. Для ощущения абсолютного счастья не хватало одного – вечной жизни. Каждый раз, глядя на вечно-молодого Михал Иваныча, Глеб бился над вопросом «почему?!»
Он понимал, что на одной физкультуре и ЗОЖ далеко не уехать, как хотелось бы. Поэтому , вся жизнь была посвящена ответу на мучивший вопрос.
Первовещество. Все дело в нем. Начало всегда самое трудное. Из чего сотворить этот эликсир жизни? Требники не содержали информацию по этому поводу и ограничивались туманными записями: из мужчины и женщины сотвори круг, затем квадрат, затем треугольник, наконец, снова круг и ты получишь философский камень.
Он с улыбкой вспомнил, что когда-то воспринял это слишком буквально. Получилось немного кроваво и не очень эстетично. Позже алхимик-самоучка понял, что два человека не могут быть первовеществом. Нужен один. Но, в двух...
Искусство требует всего человека! Человека, в единственном числе! Ребёнок несёт в себе душу родителей и прекрасно помещается в реторту. Первые опыты подтвердили его правоту – процесс пошёл и весьма успешно, в результате кальцинации он научился выделять душу. Но на этом дело стало. Почти год Глеб бился над разгадкой, пока не помог первый случай. На столе Михал Иваныча под кипой бумаг Глеб случайно увидел корешок книги, явно старинной.
«Колесница сурьмы». Невероятно! Листая дрожащими руками хрупкие страницы, взгляд выхватил странную фразу: «Возьми лишь ожерелья от многих невинных и ты получишь дух Божий». Так вот в чем дело? Дух Божий - это намёк на троицу. Значит, первоэлемент состоит из трех веществ. Но почему многих? И о каких ожерельях идёт речь? Поиск ответов в старинных трактатах был абсолютно безуспешным.
«Черт! Что же делать? Не в Гугле же искать? Стоп. Почему нет?»
Поисковик выдал один результат с тегом «каббала». Оказалось, что ожерелье - это крошечная косточка в виде бусинки, расположенной на ключице. Значит, нужно брать только её. Количество подсказала гематрия – результат 3, 222, 666. Смысл очевиден – 666 ожерелий, по 222 на каждую из трех стихий.
Он взялся за дело с таким рвением, что чуть не наделал ошибок: визиты в детские дома, после которых стали исчезать дети, не могли остаться незамеченными. К счастью, все благополучно разрешалось. Но, два других элемента упорно не находились.
13 марта Глеба вызвали в Липецк для очередного идиотского мероприятия. Все шло как обычно: дежурные слова, фуршет, вручение наград. Прикрепляя какой-то значок к лацкану его пиджака, Королев шепнул:
- Мы все служим Единому.
Глеб ошарашено посмотрел на губернатора, но тот уже затянул что-то про неоценимый вклад следующего лауреата. Больше возможности пообщаться наедине не представилось и стало очевидным, что разгадывать этот ребус придется самостоятельно. Только теперь он обратил внимание на то, что главой области Королев стал в далеком 1998 году и с тех пор практически не изменился. Глеб внимательно осмотрел медаль: с одной стороны какая-то клякса, наверняка символизирующая Липецкую область. С другой - странное растение, напоминающее лавр. Где-то он явно видел это изображение...
- Мандрагора!
Как ему не пришло в голову, что одним из компонентов должна быть именно мандрагора?
Считалось, что она растет рядом с виселицами. Позже действительно обнаружили подобную связь и объяснили тем, что во время казни у висельника непроизвольно сжимаются все члены, в том числе происходит эякуляция. Что и служило питательной средой для роста мандрагоры. По легенде, при вытаскивании из земли растение издает страшный крик, от которого человек гибнет. Потому использовали следующий способ: привязывали куст к хвосту собаки, вокруг чертили круг, закрывали себе уши и манили животное куском мяса. Собака тянулась к мясу, тем самым вырывала растение и погибала от крика мандрагоры. После этого человек мог безопасно взять ее для своих мрачных целей.
Судя по установившейся тишине, он выкрикнул это вслух. Но ему снова повезло. Официальная часть к тому времени закончилась и празднующий бомонд поспешил избавиться от вездесущего брата-журналиста. Не успев опомниться от удивительной подсказки, Глеб был шокирован вторично .
- Правильно. Мандрагора - сказал Михал Иваныч, глядя куда-то в сторону. – И про золото не забудьте.
Мечта жизни стучалась в дверь, а Глеб почувствовал себя пенсионером, копошащимся с дверным замком. Дрожащие руки, досадные препятствия и полная немощность перед бюрократической машиной. Скорее домой! В свою ночь и в свои мечты.
Ребенок. Мандрагора. Золото. Процесс добычи первовещества почти готов.
Осталось совсем немного : провести продукт через три стадии и добыть философский камень. Гниение выдаст элемент земли.
Вода вырасти .
Стадия воздуха возгонит и выделит душу.
Хотелось кричать «Эврика!», подражая Архимеду. Но, уместнее было не менее знаменитое «Поехали!»

***
Внезапно Глеб осознал, что видит эти отрывки прошлого не как обычное воспоминание, а как рассказ самому себе. Он не только слышал себя, но и видел. При этом, видел со стороны! Это был не совсем он сам, а некая копия тела - серая, землистая, тяжелая. Путрефакция запущена. Следующий шаг был известен заранее.
«То, что ты сеешь, не оживет, если не умрет».
Тело проваливалось куда-то вниз. Судя по неизменному ракурсу наблюдения, Глеб падал параллельно. Несколько минут, и оно полностью погрузилось. А вслед за ним и он, как безмолвный спутник-наблюдатель. Алхимик понимал, что это не более, чем игры подсознания. Но чувство, сопровождавшее адское погружение, было не просто страхом. Это было физическое ощущение ужаса, которое не давало дышать и сосредоточиться.
Тела. Тела всех тех, кого когда-то принес в жертву искусству. Они цеплялись корявыми руками и тянули еще глубже. Вниз. В самое сердце бездны. Земля давила. Лезла в рот, нос и глаза. Однако, чем глубже они погружались, тем более отстраненным становился он сам.
Это было странное ощущение, напоминающее фантомные боли – абсолютно реальные и вместе с тем совершенно иррациональные. Подобно Данте, Глеб опускался в свой личный ад, старательно созданный воображением. Казалось, время остановилось. Он уже не понимал - движется или остаётся на месте. Земля, сырость, мрак и тяжесть наполнили не только ощущения, но проникли в мысли. Собственное тело превращалось в прах на его глазах. С каким-то омерзением Глеб наблюдал за процессом разложения своих останков, не испытывая ни грусти, ни сожаления.
Ада и Рая нет, но эту тайну ревностно скрывают святые отцы. На самом деле есть только Освобождение или Падение. Освобождение доступно немногим и даётся дорогой ценой. Но он выплатил все сполна. Сейчас Глеб со стороны смотрел фильм «Жизнь души после смерти» и понимал, что все это может быть с ним в случае неудачи по извлечению философского камня.
Души сновали, удивительным образом перемещаясь в земле, как рыбы в воде или птицы в воздухе. Хотя, нет. Это было неудачное сравнение. Ибо земля была для них и воздухом, и питательной средой. Они продолжали свое существование, подобное земному, с той лишь разницей, что никакие перемены не были возможны в этом одностихийном мире. Нет, не жизнь. А существование. С окончательной смертью. Забавно, что теперь их судьба полностью зависела от Глеба.
« И если лев съест человека, то проклят тот человек. Ибо лев станет человеком. Но, блажен тот лев, которого съест человек. Ибо лев станет человеком».
Убивая, мы умираем сами. И теперь вся невинная кровь тянула Глеба вниз, в глубины преисподней. Он же стремился ввысь, дабы освободиться и, как ни парадоксально, сделать свободными всех тех, чей последний вздох он принял во имя.
На мгновение что-то изменилось. Запах! Трупный смрад, к которому он успел привыкнуть, внезапно сменился на гораздо более приятный аромат.
«Странное сочетание. Похоже на амбру с бадьяном», подумал Глеб, снова приходя в сознание. Видение куда-то исчезло, оставив после себя легкое головокружение. Это был сон?
Подкинув несколько лавровых поленьев в атанор, мужчина устало свалился в кресло. Вещество в реторте сублимировалось и душа поднялась из земли в виде чистой прозрачной воды, как предписано требником. Еще со времен оракулов Дельфы, лавр использовали как дурманящий запах, эфирное масло которого может вызывать галлюцинации. Однако, он искал вовсе не грезы и пришлось открыть окно. Шум моря вместе с прохладным морским бризом ворвался в комнату, освежая измученное тело. Удовлетворённый, Глеб закрыл глаза, позволив себе на короткие секунды расслабиться. Звук прибоя губкой отразился от стен лаборатории и обрушился на него. Он уже не просто слышал, но чувствовал этот звук.
Весь организм двигался в такт этой энергии. Он вспомнил что однажды, листая какой-то медицинский журнал, прочитал о новомодном медицинском направлении «Краниосакральная медицина». Согласно статье кровь, лимфа и межклеточная жидкость, составляя флюидное тело человека, движутся в координируемом ритме. Тогда было смешно. Но не сейчас. Сейчас же он явственно ощущал это самое флюидное тело в едином ритме с прибоем. Поразительное ощущение. Казалось, не он движется в такт прибою, а море слышит и откликается. Черт, это же логично! Луна влияет на все жидкости планеты от моря до ликвора. Влияет не только на грезы, но и на саму жизнь. Как он мог не замечать этого? Из глубины сознания Селена взывала языком любимого Мильтона:
«Тебе велят предстать из тьмы,
Нептун, вздымающий валы
И Тефия, и Океан,
Который ей в супруги дан»

Кипящая жидкость в реторте будто перешла некий барьер и начала активно испаряться, приближая самый важный момент. Глеб вскочил, не ожидая от себя такой лёгкости и, похоже, не рассчитал силы. Импульс буквально пронес его мимо атанора, едва не расплющив о стену. Да, все происходило именно так, как предсказано: истинный дракон начал пожирать зелёного льва. Вот оно! Однако, процесс должен отразится и на нем. Значит, нужно вернуться в кресло. Трансформация может быть сильной и грозит потерей сознания. Обернувшись, мужчина замер: в кресле сидела его собственная мумия, лишенная сил, влаги и воздуха. У самого же Глеба ног не было, не было и рук, тела вообще не было! Неужели это просто смерть? Он осмотрелся и осознал, что видит воздух. Осязаемый и не вполне прозрачный, но наполненный некими существами. «Людские души, ставшие сильфами», догадался Глеб.
Значит, воздух был стихией, дававшей пристанище душам. Каждый порыв ветра, от лёгкого дуновения до урагана, вызывался и контролировался ими. Поток умозаключений прервал громкий звук – жидкость в реторте полностью испарилась и нужно было немедленно открыть пломбу, выпустив дракона наружу. Процесс трансмутации должен быть завершен. Глеб знал, что медлить нельзя, но только сейчас осознал свою беспомощность: бестелесный дух уже не мог влиять на материю. Сосредоточившись, он сделал отчаянные попытки воздействовать на пломбу, но неожиданно провалился сквозь неё и сам очутился внутри реторты.
В ту же секунду время остановилось и все, что Глеб мог видеть – это свет, вырвавшийся из колбы. Он озарил комнату, вознесся над домом и заревом разлился над морем…
Лаборатория словно выгорела изнутри. Стены, стол и печь, несмотря на отсутствие сажи, полностью оплавились. Светящаяся фигура у окна чертами напоминала некогда Уполномоченного по делам детей Глеба Данилов. Любящего мужа, заботливого отца, убийцу и алхимика.
- Глеб, это ты? – ошарашено пробормотала жена.
- Да, это мы. Глеб, в том числе.
- Мы? Вас много?
- 666. Но скоро будет гораздо больше. Легион...

17. Самый сильный зверь

Человеку не суждено было увидеть Зверя, своё невольное творение, плод ошибки, вызванной сбоем системы компиляции генов. И вместо человека с модернизированной иммунной системой, способной противостоять вирусу, в мир, залечивающий раны, явился Зверь.

С момента появления на свет, когда Зверь разорвал оболочку искусственной плаценты и вырвался из инкубатора, упав на холодный пол лаборатории, подсознание молодого беспомощного организма уже приняло как истину на интуитивном уровне важный фактор — выживает сильнейший. Зверь не признавал преград, подгоняемый жаждой найти своё место в мире, и был уверен, что ему уготовано гораздо большее, чем белые стены подземной лаборатории, где он вырос и окреп. И вот, наконец, настал день, когда последняя преграда рухнула и Зверь, закрывая лапой не привыкшие к солнечному свету глаза, впервые увидел дивный, неизвестный, пьянящий многообразием мир. Мир без человека.

- Эй, мир! – прорычал Зверь, обводя взглядом окрестности. – Я самый сильный зверь!

Ответа не последовало. Зверь стоял возле вывороченного гермозатвора бункера и вертел головой из стороны в сторону. Он ожидал, что появление в мире такого сильного — самого сильного — существа вызовет совершенно другую реакцию. Зверь повторил своё приветствие ещё пару раз, но всё так же не дождался ответа.

- Эй, дрон, — обернувшись ко входу в лабораторию, уже не так громко и уверенно произнёс Зверь. – Что-то не так.

Из темноты коридора, мигнув светодиодом, появился небольшой, размером с грейпфрут, механический шар с пропеллером. Он осторожно подлетел к Зверю и завис на мгновение в воздухе напротив морды, затем, словно нехотя, неспешно облетел ближайший подлесок и вернулся.

- Зверь, — из динамика дрона раздался механический женский голос, сухой и безэмоциональный. – Крупные существа не обнаружены. Анализ следов указывает на уход существ в спешке. Вероятно, они были кем-то напуганы. Возможно, тобой, зверь.
- Напуганы?! – Зверь расправил плечи и демонстративно размял шею, хрустнув позвонками. – Ха! Такой слабый мир! И что ты теперь скажешь? Это значит, что я самый сильный зверь! Мне даже не придётся это доказывать – все и так поняли, с кем имеют дело.
- Это не так, Зверь, — дрон медленно отлетел в сторону. – Человек – вершина пирамиды. Так записано в базе данных.
- Нет! – рявкнул Зверь. – Человека больше нет… Теперь я вершина. Теперь это мой мир!
- Это не так… — летающий шар едва увернулся от когтей разъярённого Зверя, выдержал паузу, затем продолжил. – Человек – вершина пирамиды. Так записано в базе данных.
- Глупая машина! –Зверь и не думал сдаваться. – Скажи, кого боялся человек?
- У человека много страхов, Зверь. Если бы человек был жив, то он, вероятно, боялся бы и тебя. Человек верил, что сможет создать самое сильное существо в мире, сильнее, чем он сам, но не понимал, что, совершив это, оторвётся от вершины пирамиды и вознесётся над миром. Мир этого не принял, и человек исчез. Мир избавился от человека, когда тот попытался вырваться за грань.
- Мне неведома грань, — выдохнул Зверь и отвернулся от дрона, остановив взгляд на горизонте, где тёмные воды океана омывали подножие спящего вулкана. — Как же мне надоели твои поучения за всё это время…
- Это моя программа, Зверь, — заявил летающий шар. – Так человек настроил модуль семантики — главное преимущество модели четвёртого поколения…

Дрон опекал его с момента «рождения», повинуясь сложному алгоритму, заданному человеком. Молодой Зверь обрёл привычку засыпать под «Лунную сонату», с «виниловым» потрескиванием доносившуюся из динамика летающего шара. Всё, что Зверь знал о мире, ему передал дрон. Зверь долгое время подчинялся механическому наставнику, пока, ослушавшись запрета, тайком не проник в отсек с символом «омега» на тяжёлой металлической двери. Там Зверь впервые увидел человека. Два обнажённых тела лежали в стеклянных капсулах, заполненных ледяным гелем. И зверю понравился их вкус.

В тот вечер в лаборатории впервые не звучала любимая Зверем мелодия. Летающий шар молчал и старался держаться от людоеда подальше. Зверь не мог уснуть, едва не разбил дрон, но разнёс половину лаборатории, а к утру в гневе бился о гермозатвор, ведущий наружу, в мир. Когда преграда пала, и Зверь впервые вдохнул не очищенный фильтрами воздух, гнев исчез.

- Эй, мир! – снова раздался голос Зверя, и на этот раз в ответ послышался протяжныйрёв неподалёку.
- Что это?
- Медведь, — с небольшой задержкой ответил дрон. – Крупное хищное млекопитающее животное. Агрессивен в состоянии голода и в период спаривания. С большой вероятностью, можно считать самым опасным существом на суше, по крайней мере, в этом регионе.
- Эй, медведь! – Зверь двинулся в сторону появившегося из подлеска животного. – Иди-ка сюда!

Медведь, впервые увидевший Зверя, с рёвом бросился в бой.Возможно, чтобы прогнать непрошеного гостя со своей территории, или по другой причине, но ярость, с которой он встретил противника, была ошеломляющей. Животному легко удалось сбить соперника с ног, но дотянуться до горла не вышло. Зверь ловко отражал удары могучих лап и не давал пасти врага приблизиться к шее. Дрон наблюдал за сцепившимися на земле бойцами со стороны, записывая битву в нестираемую область памяти. Ожесточённо сопротивляясь, Зверь выбрал удачный момент и вонзил когти в грудь медведю. Тот взревел, рухнул на спину,и Зверь, не теряя преимущества, навалился сверху, врезался в плоть соперника двумя лапами и развёл их в стороны, раскрывая грудину. Вкус медвежьего сердца напомнил Зверю вкус сердца человека.

- Твоё упрямство ничего не доказывает, – сообщил дрон Зверю, поедающему медведя. – Вероятно, теперь ты самый сильный на суше, но к человеку тебя это не приблизило.
- Я только начал, — Зверь поднялся с земли и обернулся. Вся мордабыла измазана кровью, на груди рваная рана от медвежьих когтей,в широко раскрытых глазах мелькнул огонёк безумства. – Я – вершина пирамиды! Это мой мир!

Зверь расправил крылья, до этого плотно прижатые к спине, пару раз взмахнул ими не сильно, чтобы размять, и на третьем, мощном взмахе, оторвался от земли. Новая стихия легко подчинилась Зверю, было сложно представить, что этот огромный монстр способен на такие ловкие манёвры в полёте.

У орла не было шансов выжить — Зверь превосходил его и в размерах, и в скорости. Опьянённый кровью и свободой полёта, Зверь какое-то время издевался над птицей: то догонял, неглубоко вонзая в спину когти, то отпускал добычу, словно потеряв к ней интерес. Когда игры Зверю надоели, всё решилось в одно мгновение. Дрон не мог подниматься так высоко, поэтому наблюдал за Зверем снизу. Перья медленно ложились на землю, пролетая перед объективом летающего шара, и, казалось, всё живое замерло, даже ветер убавил силу.

А Зверь уже кинулся в воды океана и расправил жабры. Вскоре до берега добрался и летающий шар, он не имел возможности погружаться под воду, программа не позволяла даже летать над водой. Зверь был доволен новыми ощущениями, он плавал и нырял, словно ребёнок, а потом скрылся под водой, и дрон больше часа провёл в одиночестве. Затем из воды появился Зверь с зажатой в лапе огромной головой акулы, волочащейся за ним по песку. На теле прибавилось ран, но Зверя это нисколько не тревожило.

- Что теперь? – крикнул зверь, скривив морду в подобие улыбки, и бросил в сторону дрона голову акулы. – Разве человек способен на такое?
- Способен на большее, – сухо ответил летающий шар. – Вероятно, ты теперь самый сильный на земле, на воде и на небе, но всё также далёк от человека.
- Ты…дурацкая машина! – Зверь в ярости бросился на дрона. —Я самый сильный! Я – вершина пирамиды! Этот мир принадлежит мне по праву!

Мощным ударом лапы, хоть и прошедшим по касательной, Зверь сбил летающий шар на землю, вырвав лопасти и повредив корпус. Дрон стал похож на обычный кусок металла, иногда встречающийся в округе, разве что не тронутый ржавчиной.

Ослеплённый злобой и ненавистью ко всему живому, Зверь, не ведая покоя, предался уничтожению всего живого, что встречалось на его пути. Он залил кровью всю округу, рвал на части и пожирал, пока силы не покинули тело. Зверь брёл через поле, в беспамятстве, шаг за шагом, он влачился в сторону заходящего Солнца, не понимая сжирающего его изнутри странного, неведомого ранее чувства. Шаг, ещё шаг, щелчок… Он едва успел оторвать от земли лапу, как раздался взрыв, вырвавший дёрн и отбросивший Зверя в сторону.

Слух и зрение медленно восстанавливались, но тело отказывалось подчиняться. Он не двигался какое-то время, глядя на первую, самую яркую, звезду, появившуюся в небе. Боли не было до тех пор, пока Зверь не решился подняться. Сотни игл пронзали тело, он взвыл и рухнул на землю. Теперь боль чувствовалась каждой клеткой. Взмах крыльев, и Зверь в воздухе. Оглашая мир истошным воем, он продолжал размахивать потрёпанными крыльями, с трудом набирая высоту. Вместо задней лапы, в воздухе болтался кровавый обрубок с оголённой костью и нитью развевающихся сухожилий. Зверь поднимался всё выше и выше.Не в силах понять произошедшего, он старался убраться подальше от ужасного места. Неужели мир решил избавиться от Зверя? Он достиг грани, погубившей человека? Значит, теперь он по праву самый сильный?

Внизу уже блестели отражением звёзд холодные воды океана, но он продолжал лететь вдаль, набирая высоту, терзаемый мыслями о том, что некому теперь оспорить его превосходство. Осознание этого успокаивало боль, но притупляло бдительность.

Автономная оборонная система исправно выполняла задачу, поставленную давно ушедшим из мира человеком. И как только Зверь пересёк границу зоны контроля, оборонный комплекс мёртвой хваткой вцепился в неопознанную, но признанную опасной цель. Снаряд взорвался в нескольких метрах от ничего не подозревавшего Зверя, щедро осыпав градом осколков и превратив крылья в лохмотья. Изуродованное тело обрушилось в воду. Медленно угасая, Зверь провёл в воде всю ночь, волны играли им, то бросая на скалы, то оттаскивая вдаль от берега. Там, среди бескрайних просторов океана, Зверя, в котором ещё тлел огонёк жизни, медленно поглотило чёрное пятно, словно липкая тьма, забравшаяся в пасть, залепившая глаза, нос, уши. Тело Зверя в чёрном саване из маслянистой смеси углеводородов вынесло на берег к утру. Неподалёку коротко мигнул красный светодиод, и рассвет наполнился звуками «Лунной сонаты», с «виниловым» потрескиванием...

Где-то под землёй, за металлической дверью с символом «пси», завершилась компиляция генов, и механизм отправил оплодотворённые клетки в искусственный инкубатор.

***

- Что это? –выжимая длинные светлые волосы, женщина подошла к сыну.
- Пирамида, — деловито ответил мальчишка и водрузил на вершину фигуры из песка небольшой камень.
- Пирамида?
- Как на картинке у Ив. Она сказала, что пирамиды стоят на краю земли. Когда я стану взрослым и пройду испытание, я первый их найду.
- А это? – женщина указала на камень.
- Это я, — мальчик поправил камень, чтобы тот не упал с вершины. – Я буду жить на самом верху пирамиды!
- А кто же тогда будет защищать общину, добывать пищу?
- Мам! – прервала разговор внезапно появившаяся рядом девушка с покорёженным металлическим предметом в руках. – Смотри, что я нашла в песке! У него блоки почти целые, я смогу прочитать их в Храме Первых.
- Отец запретил тебе ходить туда, — женщина с укором взглянула на дочь. – И прекрати таскать всякую дрянь, эти вещи могут быть опасны!
- Ну, пожалуйста, мам! – Ив прижала находку к груди. – Это же четвёртое поколение! Я их только на картинках видела!
- Последний раз! И даже не думай снова идти туда одна! – не выдержав умоляющего взгляда дочери, согласилась женщина. – Ох и достанется мне от отца… Собирайтесь, пора возвращаться.
- Спасибо! – Ив обняла маму и, улыбаясь, подмигнула младшему брату.

Её глаза, небесно-голубого цвета, с вертикальным зрачком, сияли от счастья в предвкушении новых знаний. Брат улыбнулся в ответ, забрал с пирамиды камень, и все трое отправились домой.

18. Письмена

Заложив крутой вираж, Адамчик впился острыми зубами в шею жертвы и перекусил позвоночник. Захлопав кожистыми крыльями от мгновенного утяжеления, он начал, плавно кружа над океанским берегом, выискивать местечко поуютнее, для приземления.
Если бы не Евгеша, Адамчик ни в жисть бы не согласился на этот факультатив. «Эволюция» была навязана студентам учёными из главуправления. Машину времени, как не бились, они изобрести так и не смогли, но побочной программой загрузили бедных студиозусов, а, так как Евгеша была одержима биологией, то и записалась туда в числе первых. Так что Адамчику ничего не оставалось делать, как, поджав хвост, последовать за любимой.
Евгешу он знал ещё с детского сада, увидев её в первый раз он, обомлев, уронил недогрызенный кобчик диплодока и навернулся с горшка. Тогда же он и поклялся себе, не расставаться с ней никогда, вот что значит, любовь с первого взгляда. Так и повелось, садик, школа, институт. Приятели, по первой дразнившие Адамчика тилитилитестом-женихиневестом, давно уже смирились с тем, что он не променяет общение с Евгешей ни на какой футбол, рыбалку, или поиск моллюсков.
Уже полгода, как на студентах-добровольцах обкатывали программу «Эволюция». Суть программы была в том, что под огромным куполом, созданном стараниями учёных эволюционистов и накрывающем всю территорию от великого каньона и до острова Эдем, расположенном в двадцати промежутках от берега океана, была создана гигантская неуязвимая камера, в которой можно было воспроизвести всю историю эволюции жизни на земле. Студентов помещали в аппарат материализации и они воплощались в разнообразные формы живой материи под куполом.
Сначала всё было грустно, пока проходили простейшие формы, носишься себе в океанской бездне соплёй бога, или бактерией, потом, когда перешли к более сложным формам жизни, стало поинтересней. Уже появились какие-то органы чувств, жопа, рот, даже скелетик какой никакой. Но увлекательней всего стало, когда у них начали появляться глаза. Паришь эдак себе под водой, то сам сожрёшь кого нибудь, то тебя сожрут. Конечно, когда тебя жрут, приятного мало, нервные окончания то, тоже уже стали появляться, но студенты не жаловались. С окончанием жизни сателлита, так они называли те организмы, в которые перевоплощались, ты тут же воскресаешь в своём теле, открываешь калитку аппарата перемещения и идёшь брюхо набивать в лабораторную столовую. Надо отдать должное, кормили от пуза, вкусно и на халяву. Ну а что ещё вечно голодному студенту надо? Ещё менее приятно бывает, когда начинаешь делиться, Адамчик даже поспорил как то с Евгешей:
-Ну какой кайф, когда тебе, будто жопу разрывают?
-Дурень, это же таинство зарождения новой жизни, как ты не понимаешь? - Евгеша закатила глаза и мечтательно оскалила острые клыки.
-Ну да, таинство - разорвало пополам, вот и всё таинство - Адамчик понимающе ухмыльнулся - ну что с баб возьмёшь, им, когда они яйца откладывают, ещё не так жопу то рвёт.
Ещё интересней стало, когда пошли времена простейших динозавров, вот тут такой треш начался, мясо клочьями, чешуя во все стороны, настоящее рубилово. Потом, когда с суши в воздух переместились, вообще жесть началась, студенты дождаться не могли начала следующего дня факультатива. Со всех лап неслись к аппаратам, гадали, в кого теперь вселятся? Потом на целый день разговоров:
-А я ему с хвоста зашёл, как рубанул зубами по яйцам, напрочь снёс!
-Да что ты, вот я Динихтиса в клочья порвал, только ошмётки в разные стороны.
Потихоньку зелёная фаза факультатива подходила к концу, эволюция подкрадывалась к настоящему времени, времени разумных существ. Появились уже проблески ума, предки стали палками добывать себе еду, копать короткими лапами ямы и плести силки. Потом уже и колесо появилось, и домашние животные для еды и каких-то несложных работ. Наступала эра существ разумных, наши дни.
Наконец-то эволюция подошла к невиданному. К будущему. Адамчик с нетерпением ждал этой фазы:- интересно всё-таки, что ждёт нас дальше? Может и к звёздам полетим? Евгеша смеялась над приятелем: - Я подарю тебе эту звезду! А сам на охоту с мужиками и по шлюхам.
И вот настал долгожданный день. К аппаратам шли молча, думая, каждый о своём. Старт-поехали! Сотни глаз сомкнулись, в ожидании перевоплощения в неизведанное.

Научный руководитель эксперимента, студенты метко прозвали её Тиранихой, с недоумением вглядывалась в монитор.
- Что за хрень? – она ничего не понимала. Что-то шло не правильно. Тираниха яростно застучала чешуйчатым хвостом по стенам лаборатории. Все испытываемые студенты ожидаемо воплотились в единственно разумных существ на этой планете, в тиранозавров. Да, они были ещё более усовершенствованы для жизни, передние лапы удлинились, когти укоротились, пасти уменьшились, задние лапы и хвосты перестали быть такими массивными. И не мудрено, давно прошли те времена, когда еду приходилось добывать по непролазным дебрям джунглей, всё можно купить в супермаркетах, уже не надо столько бегать, кроме как по дорожкам стадионов, для этого есть электромобили.
Но пара студентов воплотилась в каких-то прямоходящих существ, коих не знала ещё природа, уродливых, что твой гемморой. Без чешуи, все в каких-то облезлых волосах, с безобразными наростами по сторонам головы. А что у них между лап? Точнее, у одного. Какой-то маленький облезлый хвост, непонятно для чего, а у второй особи вообще дырка. Тираниха возбуждённо облизала острые резцы языком, крутанула колесико зумма и жадно припала к монитору жёлтым немигающим взглядом.
Ещё никогда в «эволюции» Адамчик не испытывал такого блаженства, как сейчас. Он перевернулся на живот и ухватил сладко спящую после любовных утех любимую за мягкую аппетитную жопу. Встал, нервно принюхался, поводя ноздрями, словно бультерьер и пошёл к океану подмыться. Судьба занесла их на Эдем - тот самый остров у края купола.
Их с Евгешей ни разу не сводило вместе в условиях эксперимента. Но, когда он очутился в теле человека (слово то какое, откуда оно могло взяться в мозгу?) то сразу узнал в подобном же человеке свою ненаглядную. Любовь творит чудеса. Она сидела, испуганно прикрыв манящие сиськи (ещё одно непонятное слово, точнее словосочетание) и, опасливо косилась на Адамчика карими глазами. Евгеша отползала вглубь зарослей, смешно переминаясь задними лапами, будто собралась откладывать яйца. Он пошёл следом, влекомый желанием. Он не знал, что это такое, но интуитивно чувствовал, что должен её догнать, настигнуть и вправить свой хвост?! В её лоно?! Как много новых, но, чертовски возбуждающих слов за несколько минут.
Гигантский астероид неумолимо мчался к своей цели. Время разумных динозавров приближалось к своему логическому концу. Врезавшись в Землю, астероид поднял гигантские тучи пыли, загорелись леса, по поверхности прокатились огромные цунами и землетрясения, всё живое погибло. Купол выдержал.

19. Весеннее многоборье

Мы остановились только в сквере, на небольшой полянке у пруда. Запыхавшиеся, взъерошенные, злые.
- Я чо-т не понял, где хабар? – басом осведомился толстый Витёк. Ну, толстый-то он толстый, а быстрее его в банде никого нет. Да и то – вожак, блин, всегда впереди.
- Да, кстати, где хабар? Мы что, блядь, задарма, что ль, на сизорылых напали? И меня отхуярили вполне конкретно, это что, за просто так? Ну, просто заебись!!! – послышались одышливые возмущения сплочённого коллектива.
Немного поорав и успокоившись, общественность, к моему глубокому сожалению, начала соображать. И в процессе рассуждений выплыла очень актуальная тема:
– А кто последним нёс?
Вопрос, конечно, интересный. Даже – крайне интересный, особенно мне – заметил кто или нет, что я был последним? В банде я всего лишь неделю и знаю местных братков не очень-то хорошо, может, у них есть особо глазастые? Потому ору и возмущаюсь вместе с коллективом, дабы не…
- Гузно, ты ведь у Вулкана перехватил? – пытается воссоздать картину кражи Витёк. – Кому пасанул?
- Дык, на меня Шнобель попёр, я Ершу кинул, - оправдывается Гузно. – А где, кстати, Ёрш?
Банда заволновалась и совсем было обвинила Ерша в нечистоплотности, но тут встряла Шишига. Ненавижу Шишигу! По-первости, она меня грязно домогалась, а потом, не встретив взаимности, затаила злобу и подгаживала. Ещё бы – единственная баба в коллективе, а её игнорируют! А я чо? Можно подумать, что дурнее остальных – с такой рожей, как у неё, только заикание лечить. Внезапным испугом. Да и с мужиками тусится не от хорошей жизни – кому она такая нужна? Груба, ограничена, нечистоплотна, да ещё и характер паскудный. Тут уж не разберёшь, то ли из-за внешности она такая дрянь, то ли просто вот такой уродилась.
- Да хули тут думать? Что мы, Ерша не знаем? Да никогда он не крысятничал! А вот Гнуся проверить бы надо! – захлёбываясь от злобы заорала Шишига, от избытка ненависти подпрыгивая на коротких кривых ногах. – В банде – без году неделя, да и припёрся последним!
Улыбаюсь, широко и искренне. Именно из-за своей чарующей улыбы я и получил такое погоняло. Пожимаю плечами и закатываю глазки – ну, вы ведь всё сами понимаете! Страшна месть неудовлетворённой женщины, да и сама она – ну очень страшна! Мужики, вроде бы, даже прониклись. Но тут появился Ёрш. Потрёпанный, скособоченный, наполовину лысый, но – припёрся. Вот на это-то я не рассчитывал – вроде бы, сизомордые занялись им плотненько. Ну, что тут поделаешь – надо ноги уносить. Потихоньку разворачиваюсь в сторону озера.
- Я, сукаблять, на хуй, Гнуси метнул. Потом следить было некогда – если тебя по черепашке Торчок ебашит – как-то не до хабара и красот природы…
Занудно начинаю:
- Нууу, что сказать? Не попал! – и резко стартую в сторону водной глади.
Одного не учёл – старого хрыча Митрича, тусовавшегося рядом с берегом.
- Митрич, цуко! Митрич!!! Мочи его! – заорала на десяток хриплых голосов и одним скрипучим сопрано братва и дружно рванула за мной.
Получив сильнейший удар в корпус, я почувствовал стальную хватку на рёбрах. Чёртов Митрич до сих пор не простил мне воровство законно выклянченного завтрака, и теперь злорадно топил в холодных глубинах давно не чищенного пруда. И ведь спиздил-то у него всего один кусочек, разве ж это воровство? Помню, мама в детстве учила: «Если от многого берут немножко, то это не грабёж, а просто – делёжка!» Сквозь муть холодной воды я видел его прищуренные от счастья гляделки. Рвусь изо всех сил. Знаю, что напрасно, но мне надо выжить! Меня ждут! Не успел выпустить изо рта пузыри, как что-то ворвалось в воду, хватка Митрича исчезла, а меня поднявшейся волной снесло к берегу. Даже не отдышавшись, рву в густые кусты боярышника. Мало ли что, бывшие свои – народ шибко шустрый и дюже злопамятный.
Оказалось, что на Митрича напала молодая овчарка, и он резко сделался сильно занятым – спасал свой филей от острых зубов веселящегося пса. Везучий я всё же! Сижу тихо, мокрый и помятый, жду, когда можно будет на солнышко вылезти, просохнуть. За одно тихо радуюсь за собаку и за пейзажем приглядываю – вся кодла в наличии, чуть дальше по берегу, тоже на пруд глядят, но болеют за Митрича.
Не прошло и трёх минут, как послышался свист и строгий мужской голос:
- Гоблин, блядь! Ко мне, сука! Сколько раз говорил, что нельзя в воду? Ко мне, на хуй! Ты, блядь, свинья, а не собака!
На этом водное шоу закончилось. Довольный пёс умчался к невидимому хозяину, Митрич забился в заросли осоки на противоположном берегу, а бывшие подельники заозирались. Хорошо б, если б подумали, что я утонул… Но, видимо, не судьба. Противный голос Шишиги первым разорвал наступившую тишину:
- Ну, и где Гнусь? Где это уёбище? Вот, блядь, не верю, что утонул – говно не тонет!
- Да, да, где?
- Где этот сучий потрох?
- Найти и порвать крысятника на хуй!
- Уебу суку! Я, блядь, его жопу на британский флаг порву! – надрывался знатно отдрюченный сизорылыми Ёрш.
- Я видел, что его к берегу отнесло, - дискантом пропищал Бык, видимо, самый глазастый из банды.
Пока коллектив подтягивался и тщательно обыскивал покрытые свежей листвой окрестные кусты, я аккуратно заползал в самую гущу. С меня по-прежнему капало, но на тёмной, влажной земле след был незаметен. Забился, затаился, жду. Даже глаза закрыл и дышу еле-еле. Не приведи, Матерь Небесная, найдут. Тогда мне мятые Митричем рёбра за радость покажутся. Слушаю, как меня ищут и матерят бывшие свои и жду…
Через полчаса выбрался из кустов. Место, где сбросил хабар, я помню отлично. Надо забрать и отнести Лайле – она голодна, а сейчас, весной, с питанием ещё плохо. Пока сидел в кустах – высох окончательно, так что резво отталкиваюсь от земли и быстро-быстро бью по воздуху крыльями. Набрав высоту, лечу за хабаром. Лёгкий встречный ветерок досушивает перья, тёплое солнышко греет спину. Хорошо! Правда, тусоваться в ближайшее время придётся с другой стаей, но это такая ерунда! Совсем скоро все банды распадутся, так что – проживём! А пока - за огромным куском ватрушки с творогом. Его на пару дней хватит, если не дольше. И творог – он сейчас Лайле очень нужен, скоро кладка. Я её очень люблю, она у меня самая нежная и красивая. Да и кто ещё из воробьёв может похвастаться женой – канарейкой?

20. И дерево узнают по плодам

Неоперабельный рак …значит так. И тяжёлый, неодобрительный поворот головы отца, стирающий меня из своего поля зрения, из своих планов на будущее. Всё.
Без лишних слов понимаю, что не оправдал его надежд, слабак, неудачник, и, значит, буду списан в убыток.
Забилась жилка на виске, грозя лопнуть от напряжения. Мой отец крутой мужик, финансовый гений, но и в самом кошмарном сне мне не приснилось бы такая реакция! Так гранитная скала отнеслась бы к голенькому птенцу, выпавшему на камни её подножья.
Мать ахнула, прижала руки к сердцу, и сразу же схватилась за телефон, вызывая себе врача и медсестру. Она не переживёт, горе её убьёт, у неё нервы, сердце! Ну и где же этот доктор?
На щеках матери, натянутых рукой гениального хирурга, блеснула скудная влага. Слезинка, было скользнувшая к обводам подкаченных губ, прихвачена и стёрта осторожным, бережным движением её руки.
На миг увидел не мать, а механизм для производства наследников давший мне жизнь, которая скоро иссякнет! Угаснет. Я умру! Навернулись слёзы, перехватило дыхание! Выбежать бы из дома и дышать, пока могу, пока ещё жив!
Возмущённый взгляд матери лишал меня остатков сил и мужества! В нём явно читалось - как ты посмел так сильно меня расстроить? Я отвёл глаза и взглядом задержался на её пальцах, напряжённо, некрасиво впившиеся в титановый корпус телефона. Пора на выход.
Выскочив из дома на ухоженную зелень газона, я отдышался и ладонями вытер мокрое от слёз и пота лицо.
Некстати вспомнилась: время – деньги. Монетизировать время – моё основное занятие, годы жизни осели на счетах солидными суммами. И такая жестокая несправедливость, за все свои деньги мне не купить и одной лишней минуты жизни!
Показалось, что я уже умер и никто этого не заметил, просто незаметно исчез в никуда с этого дурацкого газона, и всё, нет меня, и никому нет до этого дела.
И я умер.
Если быть точным, то почти умер.
Рухнул наземь. Тело предательски и безвольно распласталось, и только руки судорожно хватали траву и, впиваясь ногтями в сплетённые корни растений, рвали её пучками из терпко пахнущей земли. Хватали и рвали, пока руки не стали загребать только землю, маслянистую, влажноватую, податливо разваливающуюся на упругие, скреплённые обрывками корней, комки. Эта борьба с травой, бессознательная, бездумная, бесцельная, постепенно оживила моё тело и успокоила истерику.
Затих, устал как то враз, паника закончилась и я с удивлением увидел чёрные проплешины в зелени, свои грязные руки и рукава рубахи, набившиеся под ногти кусочки зелени и землю.
Да, что-то рановато начал копать себе могилу. Придётся тебе, земелька, ещё чуть-чуть меня подождать. Медленно встал с газона и начал отряхивать одежду от земли и выдранной травы.
Мысль о том, что скоро сам стану прахом, землёй и вот так, комками, буду рассыпаться, опять спровоцировала приступ ужаса. Разрешившегося обильной рвотой, по злой иронии момента, излившейся в одну из ран газона.
В родительский дом ноги не понесли, даже возможность умыться и переодеться не соблазнили. Умер, так умер.
Уже дома, приведя себя в порядок, коротко, под корень, срезав поломанные ногти, бессильно рухнув в глубокое кресло, задумался.
В голове копошились странные образы, в попытках избежать грядущего небытия ум судорожно генерировал фантастические планы спасения.
Что имею? Очень мало времени и много денег.
Что делать? Что мне делать?
Явственно на ум пришли два образа, вампира и оборотня. Судя по множеству фильмов даже смертельно больные люди, обратившись, возвращались к жизни, пусть в иной форме, не привычной, изменённой, но к жизни!
Даже существование в облике безмозглого, шаркающего, вонючего, зверски голодного, жаждущего живой плоти зомби, уже не казалось мне незавидным.
Безумно хотелось жить! Чуть не завыл, но вместо воя, из пересохшего горла, вырвался жалкий хрип.
Даааа, унизительность моего состояния запредельна!
Сейчас ещё начну Сатану вызывать, душой торговать и член его козлиный сосать, истово доказывая свою преданность. От такой картинки, нарисованной услужливым воображением, истерический смех всё-таки вырвался на волю и прозвучал как-то хрипло и паскудно. Трусливо.
И кипятком резанула мысль, а что? И продал бы и отсосал бы. Было бы кому.
Сухость в горле, колючая попытка сглотнуть несуществующую сперму, окончательно вернули меня к реалиям жизни.
Хватит на сегодня унижения, мужик я или кусок дерьма? Нужно хоть как то развеяться!
Выгреб несколько ключей из ключницы, свалил их в карман пиджака, и почти выбежал из квартиры.
Подойдя к машине, увидел замятое крыло и треснувшую фару. Интересно, это откуда? Совсем не помню, как мчался к себе домой от родителей.
Нужно бы осторожней ездить, и неумело фыркнул, почти хрюкнул.
Внезапно накатил голод, пустой желудок, так постыдно опустошённый на газон, потребовал компенсации убытков. Хотелось даже не есть, а жрать! Быка бы съел! Всё -таки жалко, что я не оборотень, сейчас бы мог рвать сырое мясо кусками, не отходя от места убийства, и глотать его, пренебрегая изысками тепловой обработки и специями.
Помотав головой, отгоняя приступ тошноты, спровоцированный мыслью об употреблении окровавленного сырого мяса, поехал на набережную, в любимый ресторан, где в это время года особенно хороши морепродукты.
Плотно поев, бездумно смотрел на спокойное море, голова была совершенно пуста от любых мыслей, тело сыто расслаблено и лёгкая дрёма закрывала глаза. Так можно прямо за столом уснуть. Расплатившись, с великой неохотой вышел с террасы ресторана и побрёл по набережной. Ленивые мысли почти не шевелились, вся кровь прилила к желудку и перестала кипеть в висках. Эхх! Как хороша жизнь! Чувство удовольствия от жизни обернулось горчайшей жалостью к себе и острым приступом отчаяния.
Справляясь с расшатавшимися нервами, добрёл до галечного пляжа, раскинувшего рядом с причалом яхт-клуба. Глядя, как море лениво накатывает на берег, пошарил в кармане пиджака и достал ключи от яхты. Может прокатиться? Волна лизнула мой ботинок и я отпрянул. Подумалось, вода прибывает, а моя жизнь убывает.
Резко повернувшись, чтобы уйти, поскользнулся на мокрых камнях и, нелепо взмахнув руками, упал в воду. Хорошо, что здесь было мелко, по щиколотку, или чуть больше. Ключи от яхты, вылетевшие из руки, описав полукруг, золотом блеснув на солнце, булькнули в воду. Я лежал и не спешил подниматься, боль от падения, набегающие мелкие волны, странность ситуации перестали меня тревожить и даже принесли странное удовольствие.
Когда я мог, вот так, в костюме, галстуке и ботинках полёживать в морском прибое? Железное расписание жизни на годы вперёд, работа на результат, регулярный цейтнот исключали подобные приключения.
Я так боюсь за свою жизнь, а, собственно, сколько её, жизни, было в моей жизни?
Прикрыв глаза, наслаждался очаровательной нелепостью происходящего, новизной ощущений, ритмичной, успокаивающей лаской моря и, даже, начинающимся ознобом от прохладной морской воды.
И тут, по крепкому хвату чужих рук, стало понятно что «добрые самаритяне» явились меня спасать. Чёрт бы их побрал. Нескладно извиняясь, поднялся из воды и пошёл к машине, изрядно продрогший и совершенно мокрый. Морская купель охладила мою нервную дрожь и подменила её на конкретную дрожь от холода.
Чертыхаясь, браня всех живых и мёртвых, богохульствуя и поминая момент своего зачатия родителями в самой грубой и извращённой форме, вернулся домой.
Горячий душ, бутылка коньяка, жёсткое растирание полотенцем и до утра смерть могла бы забрать меня совершенно безо всяких возражений с моей стороны. Ибо я спал. Аки невинный младенец.
Утро добрым не бывает. Особенно такое. К мерзости похмелья добавились боли в ушибленном при падении теле и общее дрянное состояние. Сил не было пошевельнуться. Стрессы вчерашнего дня меня совсем опустошили. Хотелось только дышать, ощущать как воздух наполняет грудь и покидает её. Чувствовать ток жизни во всём теле!
Но почему-то вдыхаемый воздух казался отравленным, гадким, нечистым.
Аааа! Да я зубы не почистил. А оно мне надо?
Решил, что всё - таки надо и потащился умываться.
В полный голос орали оба, я и прислуга, явившаяся, как всегда, с утра убраться.
Она, тихо открыв входную дверь своими ключами, переоделась и отправилась набрать воды в ванную комнату, где и столкнулась со мною, совершенно голым, босым, с растрёпанной шевелюрой, скрюченным над раковиной, зажимающем в одной руке зубную щётку, а в другой стакан-полоскательницу.
Надо упомянуть, что прислугу я практически никогда не видел. Обычно убирались в моё отсутствие. Поэтому, услышав внезапный шорох и увидев силуэт с нимбом длинных чёрных волос, сливающихся цветом с просторным тёмным халатом, я не сомневался и доли секунды.
Удивляет только одно. Как я мог в тот миг подумать, что смерть за миллионерами приходит вот так, запросто, в резиновых тапочках на босу ногу и со шваброй вместо традиционной косы в руках?
Но орал я так долго и громко, что от изумления кричать она перестала первая!
Переорать мексиканку, это, надо сказать, практически невозможно.
Но я смог. Жалко конечно, что этим достижением мне недолго гордиться, и детям-внукам не расскажу. Нет у меня семьи. Всё ждал когда созрею. Похоже, пропустил я этот момент, перезрел. Теперь сгину, и памяти по себе не оставлю.
Под аккомпанемент этих и подобных мыслей, прикрыв стыд схваченным в спешке полотенцем, скрылся в своей комнате, уже из-за двери отпустив свою фальшивую смерть до завтра.
Телефон на беззвучке скакал по полу, очевидно спикировав с тумбочки, где я его оставлял. Нужно было вибрацию тоже отключить.
Интересно, кому так настойчиво надо с будущим покойником поговорить?
В мыслях мелькнул тяжёлый профиль отца, безупречная осанка матери и я пихнул телефон ногой подальше под кровать.
Лёжа, глядя в потолок, старался вообще не о чём не думать. Получалось хорошо, спасибо боли во всём теле и спазмам в желудке, который, против всех законов психологии и похмелья, снова хотел поживы. Мысли о еде не самые печальные. Сосредоточился на них, задумался, а что бы мне съесть?
Мысли о мясе успешно получилось проскочить, что-бы не обеспокоить притаившихся, где то там, в глубинах моей души, оборотня, зомби и вампира.
Пожелания оформились в виде пончиков с кисло-сладким брусничным джемом и большим кувшином с кофе. Смог даже представил его аромат.
И тут дверной звонок вспорол тишину и покой моего уединения своей неуместной трелью. Прибыл помощник отца, привёз бумаги на подпись, поверх документов лежал проект моего завещания.
Отправив помощника, сел за стол и невидящими глазами уставился на листы с завещанием. Сильно трясло, так, что не мог прочесть ни строчки, и тогда, лист за листом, начал из них делать самолётики.
Ненависть клокотала и искала выход. Прихватив армаду самолётиков, вышел на балкон и начал их метать вниз, в серый, унылый город. Они пикировали в воздухе, покачивая своими исписанными крыльями, а я слышал крики боли, стоны и плач чутким слухом оборотня, видел пронзительным оком вампира миллионы жертв и рвал холодными руками зомби этот мир на куски.
Направляя остроносые копья самолётиков в каменные джунгли города, понял правоту и оправдал поступки Нерона, Калигулы и иже с ними. Мучительная смерть это меньшее, что заслуживают люди!
Метнув последний самолётик, засмотрелся на него, заворожённый неожиданной белизной его крыльев, получившихся из оборотной, неиспользованной стороны последнего листа завещания.
Выглянувшее из небесной хмари солнце вызолотило его белизну. Он так же стремительно, нырками, уходил вниз, к людям.
Внезапно погасла ярость в душе и хлынули безудержные слёзы!
Но всё бурное длится недолго, и тёплое солнце, согревая мою макушку, настраивало мысли на иной лад.
А может стать сыном Солнца и перейти на сторону добра со своей корзиной печенья и бочкой варенья?
Где то там, в глубинах моей души, замерли в напряжённом ожидании, чья возьмёт, вампир, оборотень, зомби и светозарный ангел.




Это сообщение отредактировал Гарпер - 24.03.2016 - 21:17

Начал с №20
очень интересное ощущение
однозначно рассказ буду перечитывать
Автор, спасибо)

4-й

Флуд, комментарий смайлами - 1х3

Это сообщение отредактировал ZM87 - 24.03.2016 - 22:29

Хочу подсказать Оргу некий технический момент. Файлы, написанные в Ворде нужно и открывать в Ворде.

Тогда сохраняются все абзацы. А при загрузке на ЯП тексты слипаются. Их нужно перед выкладкой вручную растаскивать. Хрен знает какой здесь формат.

И как теперь 20 слипшихся текстов читать?

Оффтоп - 1х5

Это сообщение отредактировал ZM87 - 24.03.2016 - 22:32

посмотри на №№15, 16, 17 и пр.
или орг к ним имел личную симпатию?

самому надо было нормально следить...
нихуя не слипается, если нормально делать

Это сообщение отредактировал sclyff - 24.03.2016 - 21:55