На тот свет и обратно. Записки человека, пережившего инсульт

Ну, не знаю, что сказать. Парализация и на тот свет - разные понятия. Сейчас маленько парализована рука, до этого вся левая рука и левая лицевая часть. Восстанавливалось не сразу и не за два-три дня. Да, говорить, что пиздец, понимаешь, что надо сказать, ищешь удобно-проговариваемые слова, да и то с трудом, улыбка - как из фильма ужасов, хочешь что-то разогреть, хлебушка отрезать - только с надцатой попытки, в ванну, если влез, то теперь попробуй вылезти, подтереться, натянуть портки - проблема, но это если при частичной парализации.

А вот на тот свет... Ходил туда трижды. Помню, как что-то делал, и тут же вроде как в себя прихожу, но только между "помню и в себя прихожу" - проходит какое-то время, просто темнота и ничего нет, а приходишь в себя и недоуменно оглядываешься и задаешь себе вопрос - почему я тут лежу на полу на кухне и на башке еще табурет перевернутый, а вроде как просто что-то готовил кушать.

16 января 2014 меня инсульт застал прямо на работе, за пол часа до окончания рабочего дня. Вся левая сторона стала как ватная. Не резко, минут 5 продолжалось. За это время успел позвонить жене и промямлить что то невразумительное. Она сразу примчалась и вызвала скорую. Дальше была реанимация (сутки непоняток и тяжелых мыслей). Потом перевели в палату, слава богу палата была 2х местная и со мной положили мужичка с которым были в реанимации. За 10 дней в больнице насмотрелся всякого. Во многом то же самое что описывал ТС. А потом санаторий и период реабилитации. Сейчас почти полностью восстановился, бегать больше не могу да и в голове что то не то. Слава богу могу сам ходить и разговаривать. Левая сторона до сих пор малость ватная. Когда устаю то речь начинает чуток сбивчивая, а в целом всё нормально. Успел в первые 3 часа попасть в больницу. Вот так меня разбил инсульт в 38 лет. Как сказали врачи: "Инсульт молодеет". В этом я убедился в санатории, много молодых после инсульта.
Берегите себя.

Блин, прочитал пару страниц, 38 лет это срок какой то?

Это сообщение отредактировал EkZekutor - 22.09.2016 - 15:10

4Окт, 2016
Записки инсультника

Из дневника человека, победившего «болезнь века»

Продолжаем публиковать записки давнего друга «НВ», известного журналиста Сергея Благодарова, волею судьбы испытавшего на себе все «прелести» инсульта.



7. Смех сквозь слезы

Трудно поверить, но, даже находясь между жизнью и смертью, мы, больные, находили поводы, чтобы вдоволь поржать.

В столовой хохотали над омлетом — размером буквально в два спичечных коробка.

— После Крыма стало похуже с питанием, — бормотала буфетчица.

Спорили, из чего сделаны котлеты. По вкусу и виду, похоже, что из оконной замазки.

— А может, из пластилина? — и опять хохот.

Хотя, кажется, чего тут смешного.

Во время еды многие оглушительно отхаркиваются. Запихивают пальцами в рот пищу, ложку многие не держат. Коряво размазывают ногтем масло по хлебу. Шуруют пальцами во рту, собирая остатки пищи между зубами и щеками — мышцы языка плохо работают. Изо рта часто свисает нитка слюны. Вдруг кто-нибудь зайдется оглушительным кашлем так, что все вздрагивают и перестают есть.

Вам, здоровым, этого не понять. Как это так — мычать вместо разговора, не ходить нормально в унитаз? Ведь это так просто, само собой получается…

Не получается. У некоторых по 3–4 инсульта. Мы ходим, подпрыгивая на негнущейся ноге. Как заводные болванчики. Или волочим ногу по дуге при каждом шаге. У нас висят плетьми руки, вывернутые инсультом. Бывший начальник ГАИ Москвы ходил с вывернутой рукой, ладошкой вверх. Как будто ждал, что в нее что-нибудь положат.

— Не оставляет прежних привычек, — хохотали мы. Хотя, через одного, сами были такими же.

Мучение, когда все вокруг нормально живут, а ты не можешь. Представьте, все вокруг летают, как птицы, а ты нет. Представьте, представьте… И так до гроба. Я еще легко отделался. Пока. Не оставляет страх повторного инсульта, состояния «овоща», когда гадишь под себя — мучаешь себя и родных.

Впрочем, в Центре паталогии речи и нейрореабилитации из нас, беспомощных, пытались заново вылепить человекообразных. И в этом процессе участвовал весь персонал. Он был изумительно хорош, без преувеличения. Все медики ласковые, чуткие. Логопеды, терапевты, неврологи, психиатры, медсестры, нянечки… Как родные матери или сестры, честное слово. Плохим словом и вспомнить некого, даже обидно. У меня к ним теперь — религиозное отношение. Святые женщины.

Загружены мы были в этом Центре от подъема до отбоя. С утра подтягивались в спортзал на лечебную физкультуру. Во время групповых занятий перед огромным зеркалом многие с грохотом заваливались на пол. Зеркало отражало, какие мы на самом деле уроды.

— Стоять, стоять, инвалидная команда! — весело кричала молодая инструкторша. — Кого ноги не держат, опирайтесь на спинку стула.

Мы опирались. Помогало слабо. Пациенты опять и опять валились травой под стройные ноги инструкторши.

Через час, размятые, мы ползли в бассейн. Холод там был собачий. В воду залезать было страшно.

— Ой, забыл купальную шапочку в душевой, — говорил кто-нибудь, боязливо трогая пальцами ног ледяную воду.

Уходил за «забытой» шапочкой и уже не возвращался. Загнать его в бассейн можно было только в шапочке норковой и окопном тулупе.

Редкие смельчаки и те не выдерживали положенных 45 минут и до срока выползали из бассейна, стуча зубами. Согреться не помогали даже резиновые гантели, которые мы тягали в воде для разработки парализованных рук. Только когда принимали горячий душ — наступало счастье в чистом виде, без примесей.

Основные занятия были с логопедами. По два индивидуальных и по два групповых — каждый день. Из всех палат с утра до вечера доносились звонкие голоса логопедов.

— Корабли лавировали лавировали, да не выловировали… На мели мы лениво налима ловили. Для меня вы ловили линя. О любви не меня ли вы мило молили…

Нас заставляли читать вслух и пересказывать басни — тренировали речь и память. Мучали произношением обратных слогов: птя-тпя, сря-рся… На групповых занятиях часами заставляли придумывать предложения на заданные слова. Мы старались, стимулируя друг друга, — кто лучше придумает. Я выпендривался и к слову «теребить» сочинял: «Бабушка, несмотря на возраст, теребила у дедушки… Седые кудри».

Но у многих речь оставалась проста, как мычание. Собственно, это и было мычание. Даже за 45 дней (срок реабилитации в Центре) она не восстанавливалась.



Сергей БЛАГОДАРОВ

(Продолжение следует)

Это сообщение отредактировал яспортсмен - 21.11.2016 - 12:20

Извиняйте за подъем с глубины ... Но тема точно не лишняя и полезна информацией.
К тому же до сих пор не могу найти полностью оригинал/первоисточник дневников Благодарова. Одни отрывки и кусочкии (если кто укажет буду благодарен)



8. Страшные анализы



Многие ложатся в Центр паталогии речи и нейрореабилитации, чтобы просто сделать кучу бесплатных анализов. Я, наоборот, всю жизнь опасался медиков. Боялся — приду, найдут кучу болезней.

И не зря опасался. После анализов, УЗИ, томографии — нашли камень в почке, воспаление простаты, нарушение сердечной деятельности, повышенное содержание ПСА в крови — косвенный признак онкологии.

Врачи направили в урологическое отделение — делать биопсию на предмет онкологии. Прихожу. В коридоре — длинная очередь. У каждого торчит из живота длинная резиновая трубка, спускающаяся в полиэтиленовый пакет, с каким мы ходим за хлебом. В пакетах спрятаны мочеприемники, куда постоянно капает моча. Некоторые ходят, как фронтовые медсестры, с сумкой на боку.

Протиснулся между грустными людьми, сел. Наконец подошла моя очередь в операционную. Симпатичная медсестра попросила раздеться догола. В другом месте сделал бы это для нее с удовольствием. А тут стою, голый, стыдливо прикрываю ладошкой интимное место.

— Проходите, я и не такое видела, — обидела меня медсестра.

Положили на белоснежную операционную кушетку, похожую на женское гинекологическое кресло. Высоко задрали мои ноги, зафиксировав их на высоких боковых подколенниках. В такой позе я напоминал рожающую женщину…

Здесь самое время объяснить, как делается биопсия предстательной железы. Через задний проход вводится что-то вроде медицинского отбойного молотка, который отщипывает кусочки ткани от железы на предмет обнаружения онкологии. Всего берется двенадцать кусочков.

— Делаем первый защип, пациенту приготовиться, — предупреждает хирург. — Раз!

Мое тело дергается, как от электрического разряда. Оторвали первый кусочек плоти.

— Два! — опять кусочек. — Три! Если невыносимо терпеть — сделаем перерыв, — доносится издалека голос хирурга.

Я терплю, содрогаясь всем телом.

— Четыре… Пять… Шесть — осталось половина, — слышу я голос врача, почти теряя сознание.

Наконец, пытка кончилась, от тела оторвали двенадцать кусочков. Чувствую, как по ляжкам течет кровь. Врач забивает в задний проход огромный тампон. Иду на ватных ногах мимо морга, чья вывеска радостно встречает больных прямо у ворот Московской клинической больницы №52.

Еду обессилившим домой. Джинсы в районе задницы насквозь мокрые от крови…

— Если первые двое суток кровотечение не остановится, не пугайтесь, — вспоминаю слова хирурга. — Кровь может быть и в моче. А в случае задержки мочеиспускания, вставим вам уретральный катетер в мочевой пузырь.

Возникло ощущение тревоги, что скоро умирать. Малейшее недомогание стал воспринимать, как катастрофу — боялся уже никогда не встать с постели. На улицах города вдруг стали часто попадаться автобусы с траурной табличкой «Ритуал». ГАЗели с рекламой «УЗИ», «Урология» все время лезли в глаза.

Это были верные признаки наступающей старости.

К тому же начались новые чудеса. За окном в середине ночи начинал вдруг бабахать паровой молот, забивающий бетонные сваи. Испуганный, я подбегал к ночному окну. И понимал, что стучит… в висках. Засыпал под утро, вновь и вновь пробуждаясь от постоянных маленьких взрывов в голове. Боялся мгновенно умереть. Никак не мог унять страха. Подходил ночью к зеркалу, и на меня смотрело такое бледное лицо, словно я всю жизнь провел в подземелье.

Когда забирал результаты биопсии — «стекла» с кусочками своей плоти, медсестра предупредила:

— Храните их при комнатной температуре, в темном месте, прежде чем отнесете на консультацию к онкологу.

Я запрятал биопсию дома в кладовку, панически боясь мешочка со стеклышками.

После этого часами не мог заставить себя одеться, впал в уныние, уже с утра наваливалась усталость…Но все равно был благодарен Богу, когда утром открывал глаза. Значит, жив!

Я в самом деле чуть не умер. Оказался в Центре реабилитации после инсульта. С трудом поднимался даже с унитаза. Хотя в Центре они оборудованы никелированными подлокотниками по бокам — чтобы на них опираться руками, когда встаешь с толчка. Ноги-то почти не слушаются, не поднимают своего тела.

Но, как говорится, со временем трава становится молоком. Постепенно начал оживать. Меня направили в санаторий для окончательного восстановления.


Сергей БЛАГОДАРОВ



(Продолжение следует)

NB!



У больных, перенесших инсульт, заостряются характерологические особенности личности. Они могут становиться плаксивыми и пассивными или, наоборот, грубыми и раздражительными. Значительно страдает память, особенно плохо больные запоминают текущие события, у многих нарушена речь. Надо относиться к этим проявлениям болезни с пониманием, но не потакать больному в его прихотях и капризах, в то же время избегать конфликтов, обязательно соблюдать режим. Здоровый психологический климат в семье — залог успешного восстановления утраченных функций.

Это сообщение отредактировал яспортсмен - 11.04.2019 - 00:22

(не определенный отрывок)


… Мне 58 лет. Мужики в России по статистике живут в среднем шестьдесят пять. Осталось шесть-семь лет. В лучшем случае. С моим-то образом жизни. Эти годы прошуршат, как семь минут: жизнь – не заметил, как пролетела. С любопытством стал заглядываться на стариков: неужели не боятся, что смерть ждет каждую минуту? Малейшее недомогание стал воспринимать, как катастрофу, – боялся уже никогда не встать с постели.

Но постепенно начал оживать. Меня направили в санаторий для окончательного восстановления.



Выть на Волгу


Называлось это место – санаторий «Игуменка», оно в 136 километрах от Москвы. Санаторий стоял на берегу Волги и весь сверкал в лучах заходящего весеннего солнца. На реке ни души. Тишина, как в первый день творения. И воздух! Я тогда впервые понял, что от чистого воздуха действительно кружится голова. Я забавлялся, орал: «А-а-а» – и с того берега, из соснового бора, эхо откликалось, перекатываясь, точно по ухабам. Так простоял до звезд, до луны.

…Утром началось отрезвление. На завтрак потянулись обитатели санатория. Я подумал, что попал в дом престарелых и дом инвалидов одновременно. Как оказалось, в 58 лет я был самый молодой в санатории. Юноша…

В столовую тянулись старики и старухи в одинаковых черных одеждах. Они не шли – ползли густыми темными колоннами, как военнопленные, только без конвоя. Я шел в их толпе и слышал, как у многих в груди словно работали какие-то механизмы, слышались клокотание, хрипы. По пандусам катились колясочники.

Подползали каждый день примерно за полчаса до открытия, словно боясь, что им не хватит еды.

Одевшись и выйдя из столовой, горемыки нередко забывали, в какую сторону идти. Стеснялись, делали вид после подсказки, что и сами вспомнили: «А, да-да – там пятый корпус». И… шагали в другую сторону.

После инсульта что-то нарушается в мозгу и человек без видимой причины начинает легко плакать или смеяться / Стоп-кадр YouTube

Мне тогда остро захотелось обладать сокровищем, которое вмещает в себя всё. Мне захотелось молодости! Не знаю, почему я не уехал в первый же день.

За обедом вдруг обнаружились для меня явные выгоды. Бабки отдавали нетронутые куски говядины:

– Не можем прожевать протезными зубами…

Наелся мяса до отвала, очень рассчитывал на яблоки в ужин.

В благодарность приходилось выслушивать их бесконечные истории за столом.

– Мне радон нельзя, у меня грудь отняли пятнадцать лет назад, онкология, – рассказывала Нина Семеновна, самая молодая за нашим столом, 78 лет.

Вообще эти старухи были как будто в чем-то виноваты перед государством. Заискивали перед персоналом.

Хотя это им, русским старухам, которых жизнь жамкала, как мякиш в ладони, государство должно виновато заглядывать в глаза. За всё – за дешевые пластмассовые челюсти на присосках, за грошовые брезентовые сумки на животе, за позорные пенсии в 8 тысяч, за вредные синтетические блузки по триста рублей.

Корпуса санатория, облезлые, приземистые, были похожи на бараки для военнопленных. Внутри ремонта не было с советских времен. Дырявый линолеум в убогих комнатах. Между кроватями, застеленными вонючими вытертыми одеялами, двоим не разойтись, узко. Нищета, обыденная, как сырость…

Сюда бы «бюджетных патриотов» Володина, Шувалова, Медведева с их казенными и частными дворцами, похожими на Версаль. Сюда бы их матерей. Обитателей санаториев Управделами президента или Госдумы.

И все же старухи были довольны. Много ли русскому человеку надо? Нищенская пенсия экономится, путевки бесплатные, большинство одиноки, а тут общаются друг с другом.




Беспокойный сосед



Вода в «Игуменке» была с тяжелым запахом сероводорода. Мой сосед по комнате торчал в туалете по часу, мучаясь животом.

– Сейчас, сейчас, – кричал он с толчка, когда я деликатно скребся в дверь. Но оттуда доносились новые взрывы бунтующего живота.

Юре было 76 лет, но бухал он больше молодого. Всегда был пьян и неспокоен, как студень. С вечера напивался и шарахался всю ночь по номеру. А днем спал.

– Юра, имей совесть. Дай мне спокойно жить, – совестил я старика, когда он просыпался.

Но он топал в деревенский магазин. Его там хорошо знали, давали водку в семь утра, хотя спиртное продавалось с одиннадцати.

Он выпивал бутылку по дороге назад и возвращался в номер уже гибельно пьян.

Однажды было вот что. Уснул горемыка в одежде. А ночью произошло центральное событие – он обделался. Я это понял не сразу. Хитрец сунул обгаженные штаны под кровать. Но аромат-то все равно стоял. Точнее, не аромат, не запах и даже не вонь, а смердящее зловоние. Но я не мог понять, откуда. Утром пришла уборщица – и все разъяснилось. Юра замочил обосранные трусы в раковине, раковина забилась, и в стоячей воде плавали крупинки дерьма, как в жидкой гречневой каше. А я, между прочим, здесь зубы чищу…

Ему было мало, что однажды его вставные пластмассовые челюсти уже пугали меня. Я на ночь ставил себе стакан с водой. И старик положил в него свои челюсти. Я утром выпил воду в темноте, вставные челюсти стукнулись мне о зубы, и меня чуть не вырвало.

– Ничего, ничего, я вечером их промывал, когда вынул изо рта, – успокаивал меня Юра.

Водка, если верить врачам, очень плохо действует на печень, но хорошо на голову. Так думал я раньше. После Юры понял: водка плохо действует и на печень, и на голову, и на живот.

Детдомовцы



В 7-м корпусе на весенних каникулах жили детдомовские дети. Коротко стриженные, с глазами, обращенными внутрь себя, с жесткими, не домашними лицами. Они на морозе ходили без шапок, в дешевых спортивных костюмах из синтетики.

– Ты куда копыта протягиваешь, тварь, – кричали друг другу десятилетние пацаны. – Ра- зуй глаза… Берегов не видишь.

Я их понимал, я ведь тоже из этих, из детдомовских. Когда отец сгорел от водки, а мать догорала от онкологии, меня определили в школу-интернат №3 г. Барнаула Алтайского края. В детдомовскую группу. Мы, подрастающие волчата-детдомовцы, с завистью лютой смотрели на детей, уезжавших на выходные к родителям. И в гулком, опустевшем на выходные интернате оставшиеся плакали по ночам в казенные подушки тяжелыми злыми слезами.

…Стриженые детдомовцы «Игуменки» с зоркими волчьими глазами и полуслепые старухи санатория были похожи в главном. Они были не нужны своему государству. Круг замкнулся. Все они жили в своей стране, как под оккупацией. Правда, одни только начинали, другие уже заканчивали…




Инсульт – страшная болезнь и, увы, слишком распространенная в нашей стране: за год 450 тысяч случаев – в четыре раза больше, чем в США и Канаде. Только 10–13% перенесших инсульт полностью выздоравливают, остальные умирают или становятся инвалидами. Редко кому удается выкарабкаться, сохранив ясный ум и возможность двигаться.

После инсульта (отцу) назначали аспирины, варфарины, всякие гормоны и прочие таблетосы! Помогло только это: https://www.instagram.com/p/BwW2ArYDiUC/