Необычная история бомбардировщика В-17, и его пилота Чарли Брауна

вы лучше посчитайте как швабы 262е впервые встретились с боингами, там трасса по всей франции до ламанша в самолетах была, вот это бой .... вроде как 64 сбитых бомберов ... а вы, красные хвосты, крастки ))

[QUOTE=Рептилий,21.01.2015 - 17:41] [QUOTE=LiNa4ka,21.01.2015 - 17:40] Кстати, у немцев с 40-го года ставился фото-пулемёт, педанты, что тут ещё скажешь, о сбитом самолёте можно было не докладывать, всё было на плёнке... Как пилот объяснил не тронутый БК и пустую плёнку? [/QUOTE]
Очередной вброс на тему "не все плохие"? [/QUOTE]
Мог сказать, что забыл включить. Ему не засчитали сбитого, и все. [/QUOTE]
Насколько знаю, спуск фото пулемета был синхронизирован с боевым спуском.

Что касается темы - то на войне бывало всякое. И то, что враг мог внезапно во врага увидеть Человека - это бывало. И Петр Первый пировал победу под Полтавой, чествуя шведских генералов, и те ж немцы с полными воинскими почестями хоронили последнего защитника Брестской крепости.

Это сообщение отредактировал kxennos - 21.01.2015 - 18:19

хорошая тема про людей, и про то, что можно и на войне оставаться человеком

А крепкие были эти B17...
Это всё он же после посадки.

Фото не надо было включать, оно включалось при нажатии гашетки...

Тогда нихрена было бы непонятно на видео
Судя по съемкам, камера все-таки включалась отдельно

Во первых, на строевые самолеты устанавливали фотопулеметы, а не киноаппаратуру. Цель - зафиксировать попадание, а не выдать сюжет.
Во вторых, большая часть т.н. военных кинохроник воздушных боев созданы в ЛИИ ВВС, где наши летчики-испытатели изучали возможности иностранной (купленой и трофейной) авиатехники, ну и разрабатывали методики борьбы с ней. В этих случаях на самолеты ставили не только фотопулеметы, но и кинокамеру.
Думаю, что и немцы поступали, примерно так же.


Ну и сам подумай: скорость истребителя, времен Второй Мировой в среднем около 300 км/ч в горизонтальном полете и до 700 - в пикирующем. Большая часть воздушных боев укладывались в схему: увидел-догнал-поразил-увернулся, и длился такой бой считанные секунды. Соответсвенно, отвлекаться на фото-кино-аппаратуру у летчика-истребителя особого времени не было. Да и кинопленка стоила относительно дорого. Этож не современный видеорегистратор...

Так что настоящие кадры фото пулеметов, как советских, так и немецких, думаю, нам увидеть не придется.

Из воспоминаний А.Бочковского "Воспоминания об отце", сына В.А.Бочковского, танкового аса, Героя Советского Союза.

"зимой на Калининском фронте было очень трудно. Из-за очень снежной зимы снабжение и подвоз всех видов довольствия стали крайне затруднительными. Люди голодали и обовшивели. Доходило до того, что наша авиация сбрасывала ящики с продовольствием с бреющего полета, многие из которых так и не могли найти из-за глубокого снега. Если после удачной находки продовольствия начинала топиться полевая кухня, то на запах осторожно подходили два-три немецких солдата. В каждой руке по пять-шесть котелков. Вжимая головы в плечи и не поднимая глаз, вставали в конец очереди. Повар немцев материл, но кое-что им давал. Остальные старались на них не смотреть. Наши тоже к ним ходили, когда у немцев топилась кухня. Картина была та же."

"отец очень критично воспринял известный эпизод в фильме «Освобождение», когда два горящих танка, наш и немецкий, с разных сторон съезжают в реку, из них выскакивают танкисты и вступают в рукопашную схватку. Он несколько раз был свидетелем похожих эпизодов, но все происходило совсем не так — танкисты, не глядя друг на друга, тушили свои машины и, не стреляя, разъезжались в противоположные стороны.

— Надо знать психологию танкиста, — говорил он. А для этого надо хоть раз гореть в танке, тогда все поймешь, и не будешь снимать, писать и говорить глупости."

Это сообщение отредактировал Valdark - 22.01.2015 - 09:28

В-17 "Летающая Крепость" был легендарным самолетом. Его живучесть была поразительной.

Несколько лет назад смотрел по ТВ передачу, в которой Юрий Никулин рассказывал про произошедший с ним случай на войне.

Дело было зимой. Он находился в составе разведгруппы, направлявшейся к немцам. Все на лыжах, в белых маскхалатах. И вдруг они нос к носу сталкиваются с такой же немецкой разведгруппой - на лыжах и в белых маскхалатах - направлявшейся к нам. Наши бросаются в одну сторону с насыпи, немцы - в другую.
И - как рассказывал Никулин - один немец перепутал стороны, и спрыгнул с насыпи к нашим. А, поняв, что ошибся, бросился обратно. Кто-то из наших залепил ему поджопник, да такой, что немец вылетел обратно на насыпь. И приземлился на пятую точку, при этом громко громко пукнув. (Подозреваю, что мэтр имел в виду "обосрался", но смягчил для ТВ аудитории.) Выглядело это очень комично, и наши солдаты дружно заржали. А вместе с ними засмеялись и немцы. Отсмеявшись, обе разведгруппы поднялись из снега и разошлись - каждая в свою сторону (в смысле - назад) - без единого выстрела.

Точно голову, а не жопу?

Так естественно, обычная практика, пилота дольше готовить, чем самолет построить. Это война! Неубитые им летчики на восстановленном бомбере потом понесут смерть его близким. Как правильно тут уже писали, Дрезден был потом, а они запросто могли там участвовать. Короче, херня для красивой голливудской картинки.

вот здесь есть этот рассказ
http://bigler.ru/showstory.php?story_id=1264


ЧЕСТНЫЙ БОЙ

- Илья Киреич, доверни-ка пять градусов влево! - сказал штурман.
- Понял.
Командир протянул руку к пульту автопилота. Черное дно атмосферы с разбросанными созвездиями городов медленно плыло под рукой командира, под автопилотом, под невидимыми из кабины гигантскими крыльями. В темноте кабины, где светились, как сотни марсианских глаз, только приборы - оранжевым светились, зеленым и фиолетовым, и стрелки на одних покачивались, словно вынюхивая нужное деление, а на других по-строевому показывали на главную цифру, - в этой темноте кабины прочно существовало понятие, сколоченное из светящихся стрелок, проплывающих под ногами городов, ровного гула турбин, вечных шуточек бортинженера, заспанного голоса очередного диспетчера, переклички и добродушного переругивания дальних и близких бортов, несущих в эту ночь людей на север и с севера. Штурман называл это понятие "нормально", командир - "порядок".
Двумя пальцами командир взялся за маленькую - как кружок настройки приемника - ручку и легонько повернул ее влево. И вдруг добрая сотня тонн полетного веса грозно наклонилась влево, пол ушел из-под ног, созвездия городов стали медленно карабкаться вверх по иллюминатору, а капот поплыл в сторону по ночному горизонту.
- Хорош, Киреич! - сказал штурман.
- Понял... Так о чем мы с вами говорили?
- Вы сказали - вот это встреча была. Про кого-то хотели рассказать.
- Да, действительно была встреча... Шли мы на Гавану при отличной погоде. Движки работают отлично, курс штурман держит точно - у меня Николай Федорович ас! Встал я - пройтись по самолету. Как-никак шесть часов в кресле отсидел, взлет был тяжелый. Да. Наших почему-то этим рейсом мало летело. Все иностранцы. Иду и вижу, что с краю сидит здоровенного роста мужчина и глядит на меня. Ну, знаете, по-всякому можно глядеть на человека. А в самолете, так тем более Кто лишнего перед посадкой хватит, кто от болтанки сам не свой. Отвел я глаза, прошел мимо. Но в конце салона не выдержал - обернулся. И он вслед смотрит. Загадка. Спустился в кухню, на первый этаж, с бортпроводницами покалякал, а человек этот все у меня не идет с головы. Пошел обратно. Смотрю - он уже с места своего встал, стоит у двери, проход загородил. Курит. Подхожу ближе - вдруг он прямо к носу мне подносит большой палец, а сам смеется, и слезы на глазах. И стоит на пути. И я стою...
- Илья Киреич, Ленинград запрашивает, сколько топлива на борту, - раздалось по бортовой сети.
- Инженер!
- Тридцать... тридцать девять тонн.
- Понял, - сказал радист.
- Да, и вот мы так друг перед другом и стоим. И он все палец держит свой. И вдруг - вот не поверите - я узнал его. Узнал я его. Узнал я его так, что как будто меня молния какая поразила - и лицо его увидел, и палец вот этот самый. Тогда я кулаком повертел - вот так, как пропеллером. Он взмахнул руками, слезы текут, говорит что-то. Я тогда его в кабину отвел, ребятам представил, посадил на вот это место, на котором вы сейчас сидите. Даже за штурвалом он немного посидел.
Не отвык...
Я с ним познакомился в сорок третьем году. Впрочем, даже сказать так нельзя. Нигде я с ним не знакомился. Но узнал я его хорошо. Надо вообще-то все по порядку рассказать. Под Харьковом прошил меня "мессершмитт" довольно основательно. До аэродрома дотянул на ангельском газу, а уж когда из кабины вынимали, так все хлюпало от крови. Полгода по госпиталям, и бумажка в зубы - "к летной работе не годен".
Действительно, рука у меня не сгибалась, а на военных машинах штурвал приходилось с силой тянуть. Иной раз даже ногой упираться приходилось. Но я мысли не бросаю, знакомые люди к командующему на прием устроили. Он на мои бумаги глянул и - от ворот поворот. Героя Советского Союза, говорит, заработал, и марш в тыл. Без тебя обойдемся. Такая меня злость взяла, что он хочет без меня обойтись. Я кулаком по столу! Он тоже! Отличный мужик! Договорились мы с ним так: полгода я полетаю у кого-нибудь в стрелках, а как шкура заживет - опять на истребитель. Так я и стал стрелком-радистом.
Попал я в экипаж, который очень большие неприятности фашистам доставлял. Лучший экипаж в части. Летал только в нелетную погоду, бомбил в дождь и в туманы, и в снег. Два Героя Советского Союза летали на этом бомбардировщике - пилот и штурман. Замполит полка уж больно хотел, чтобы был у него в части "экипаж Героев". А тут я как раз подоспел. Вот так меня и определили к ним. И любил очень замполит, чтобы звезды на борту - сколько танков разбомбили или эшелонов - поярче и покрупнее рисовали. Ну, а у нашего экипажа этого добра было достаточно. Так что летали мы, выкрашенные как в цирке. Штурман особенно сердился - демаскировка все это, дескать. Но порядка этого не сломал.
Летали мы на машине иностранной марки. Как у нас говорили: "два мотора, два киля, а дефектов много". Или "на "бостоне" летать - что тигра целовать: страшно и никакого удовольствия". До смешного доходило: представьте, приходит боевой бомбардировщик, так к нему даже штучки для чистки ногтей придаются - это чтобы экипаж гигиеной занимался. А вот бомболюк, вот на моем лично самолете - открывался так, что чуть ли не ногой его проталкивал, чтобы кассеты с бомбами подать. Поскольку это дело было в моей компетенции, я после первого же боевого вылета - намучался я с этим люком до крайности - раздобыл багор и горюшка не знал. Как заел механизм, я багром створку - р-раз! - и все в порядке.
Так вот. Вся эта история началась с того черного дня, когда к нам приехал в полк корреспондент. Вы только, пожалуйста, не обижайтесь, но так было, что же делать. Замполит, конечно, ему "экипаж Героев" показывает. Вот они, дескать, соколы. Корреспондент с нами минут десять посидел, машину нашу, разрисованную этими звездами, сфотографировал и на командирском "виллисе" укатил. Три дня жили мы как и раньше, вдруг приходит газета, и в газете про нас такое написано, что весь полк два дня воевать не мог - у всех колики от смеха. Такие мы были в его заметке раскрасавцы, что просто девать некуда. Ну ладно. Посмеялись, и все. Вдруг через неделю над аэродромом на бреющем полете "мессершмитт" проходит и что-то бросает. Все, конечно, на землю. Лежим, взрыва нет. Вымпел немец бросил. Саперов начальство вызвало вымпел вскрыть, - а ну как там адская машина. Но ничего не взорвалось. Письмо там было. "Прочитав в газете "За Родину" заметку "Экипаж машины боевой", капитан фон Гротт вызывает на честный поединок старшего лейтенанта Соловьева и его экипаж Героев. Бой состоится в районе деревни Печки в пятницу, 12 июня, в 13.00 по среднеевропейскому времени. С германской стороны освещать бой будут корреспонденты газет и кинохроникеры. В случае нелетной погоды бой переносится на субботу, на то же время".
Представляете? Как к немцам в руки эта газета попала - понять никто не может. Но, с другой стороны, какой же это честный бой - истребитель против бомбардировщика? Но Костя Соловьев говорит - ничего, дескать, не одного Ганса сбивали на своем гробу, как-нибудь и в этот раз сдюжим. Но командир полка в гнев пришел. "Тут вам не рыцарские турниры, а война! Видали плакат "Убей немца"? Так вот иди и убей его! А в джентльменство играть нечего!"
Так мы в пятницу и не вылетели. Стояла прекрасная погода, а летал наш экипаж на бомбежки только в нелетную...

Через два дня снова вымпел нам кидают. Возмущаются немцы, что Соловьев не прибыл на место боя и что если его не устраивает фон Гротт - он молодой летчик, - то в среду на "честный бой" выйдет герой Африки майор Вильгельм Шварцберг. Но и к Шварцбергу на свиданку мы не вышли - бомбили.
Немчура бросает нам третий вымпел - что, дескать, честного боя после двух неявок больше не будет и что если только хоть кто-нибудь из фашистов обнаружит в воздухе или на земле наш самолет - снимочек-то у них был, - то бросят все силы на его уничтожение. Ну, мы-то на это дело плевать хотели. И так они все силы бросили на наше уничтожение, да вот что-то ничего у них не выходило.
Ладно. Через неделю под вечер, при возвращении домой с бомбежки, нас обнаруживает одинокий "мессер". Тоже охотник. Соловьев орет: "Илюха, смотри там!" Я и так смотрю. Немец ни здрасьте тебе, ни привет, - прямо с ходу в боевой разворот и в хвост норовит зайти. Но от волнения, видать, оба мы ошибку допустили - и я из кормовой пушки его поливаю, и он меня. Но далеко это было. Ни я его не задел, ни он меня. Летим дальше. А надо сказать, что посмотрел я на свое оружие, и, знаете, пот прошиб. Пусто все. Боезапас вышел. Дело в том, что отбивались мы в этом полете еще от двух "приятелей" - так что стрелять нечем. Я командиру кричу - дескать, одна надежда на штурвал. "Мессер" снова заходит в атаку. Соловьев и туда, и сюда - а машина-то большая. Аэроплан! Не ПО-2. Так что немец уже и на хорошую дистанцию подошел и ее прошел, и все подходит и подходит. Наверно, для того, чтобы уж наверняка нас из живых исключить. Но не стреляет. Чего же он, думаю, не стреляет? Вот уже пятьдесят метров... двадцать... пять метров! Вы представьте себе - пять метров между моим фонарем (а я в самой корме сидел - даже киль не видать) и коком его мотора! И тут только я понял - так у него, голубчика, красавца моего, тоже нечем пу-пу делать! Значит, он прямо-таки идет на таран. Выполняет приказ начальства, чтобы сбить всеми силами наш разукрашенный аэроплан. Все предельно ясно. Я уже и лицо его вижу, и вижу то, что машинка-то у него не новенькая, черные кружочки пушек разбираю и то, что он сам очки снял и щурится. На меня глядит и улыбается - сейчас, дескать, вертану вам по стабилизатору кончиком винта - и привет вам, ребята, горячий. А надо вам сказать - вот не знаю, в курсе ли вы, что таран как таковой происходит совсем не так, как его многие себе представляют. Дескать, бах машина об машину - и весь тут таран. Неправильно. Ты подошел к самолету, уровнял скорости и чуть-чуть кончиком винта по килю или стабилизатору - р-раз! Самолет тут же теряет управление, идет камнем вниз. Ты тоже оказываешься в нехорошей ситуации. Винт у тебя, в лучшем случае, погнут, но тянет. Потихоньку на средних газах отваливаешь и идешь к себе. Вот и весь таран. Правда, случаи бывали, конечно, разные, но по идее самой делать надо именно так. Значит, понимаю я, ему нужно сблизиться. Открываю фонарь, достаю свой ТТ и начинаю по машине его постреливать. И нельзя сказать, чтобы я не попадал. Правда, Костя машину то влево, то вниз как чумовой бросает. Это вообще-то мешало. Но немец на хвосте висит, будто танковым тросом привязанный. Пуля у ТТ слабоватая для такого дела - вот в чем неудача была. Но как я стал из своей личной пушки постреливать - отвернул Ганс, не понравилось ему. Порядок! Только я собрался анекдот по этому поводу ребятам рассказать, - смотрю, он снова тут как тут. Снова заходит с хвоста. Да что ж это за кабак! Я снова к старой тактике прибегнул - с него как с гуся вода. И еще показывает мне - крутит палец на виске: дескать, я дурак. Ну, дурак - так учись! Я силенками собрался и как ма-ахнул в него свой ТТ! Но в этот раз по-настоящему промахнулся. Метил я в винт, и он увидал это - ручку от себя дернул, так что я прямо по плоскости ему угодил. Пистолетик мой как мячик об металл - и был таков. Но позицию-то немец потерял. Снова заводит. Вот, думаю, сволочь упорная! И делать мне больше вроде нечего. Остается только глядеть, как тебе самому будут хвост аккуратненько отрезать. Веселое дело!
"Мессер" снова тут как тут. Снова личико приятное свое показывает мне. Но тоже вижу, что веселости той уже прежней на нем нет. Устали нервишки. Костя его увидал - снова закладывает машину так, что она, красавица, только повизгивает. Хорошо еще, что шли пустые, а с грузом - так поломались бы давно. А немец все никак не приладится. То так ему нехорошо, то так не подходит. И вдруг меня такая безумная мысль осенила, что сначала я просто сам себе не поверил, что такое могу придумать или сделать. Просто удивительная была эта мысль. Но это я вам сейчас вот так рассказываю долго, философствую на этот предмет. А тогда все происходило быстро. Не успел я подумать, а уже сделал. Вот так я только подумал, еще и толком-то понять ничего не успел, а уже вытащил я свой багор и немцу в мотор тычу. Он - не представляете - до того испугался, что даже в лице переменился! Как дернет ручку газа - прямо я сам это видел, - и тут же отстал. Может, думал, что новое оружие у меня, или божественное что ему представилось при виде моего багра, который я, по правде сказать, потихоньку утащил с пожарного щита для исправления недочетов зарубежной техники. Только он подлетает - теперь уже подальше держится, и мне кажется, что я просто сам вижу, как у него под шлемом волосы рыжие дыбом встают. И соображает он, наверно, что, если рубанет он своим винтом по багру моему, - конец придет всей его затее, а скорее всего, и карьере на этом свете. Вот такая у нас с ним возникла ситуация. Я сижу с багром своим и норовлю его пнуть, вернее, отпихнуться норовлю. А он смотрит уже не на приборчики свои, не на меня, а на конец этого багра уставился, будто цирковое представление я ему показываю.·А надо сказать, что скорость-то у нас приличная. Сидеть вот так, как я сидел с открытым фонарем, да еще держать за самый кончик двухметровый, почитай, багор - шутки здесь невеселые. Уставать я начинаю, да и холодно. Соловьев кричит - что там у тебя происходит? А я толкам-то сказать ему ничего не могу. Рык только какой-то из горла несется. Немец справа заходит - я ему справа багром перед носом кручу. Остерегается. Слева зайдет - я и слева могу. Выходит. Так мы с ним игрались в кошки-мышки долго. Не скажу сколько, а долго. Времени я тогда не чувствовал. Может, вся эта история три минуты длилась, а может, полчаса. И вдруг по глазам его вижу: отказался он от этой глупой мысли нас на тот свет спровадить. И правильно сделал. Смеется, вижу, но смех у него какой-то ненормальный, вроде бы с ним истерика происходит. И с меня как-то само собой напряжение спало, тут почувствовал я, что руки-то уже деревянные стали. Но багор держу. А он мне палец большой показывает - дескать, я здорово все это с багром придумал. Я, правда, ничего ему не отвечаю, потому что обе руки у меня заняты. Но лицом-то ему рожицы всякие строю, мол, не на тех напал, дурачок, головой думать нужно! Вот так мы со злейшим врагом переглядывались да перемигивались.
Такой уж у меня вышел бой - единственный, можно сказать, в своем роде, когда я как на экране врага своего разглядывал, а он меня. И - вот не шучу - мысли все мы читали там в воздухе очень даже просто.
- Илья Киреич, под нами встречный борт, ИЛ-18, идет из Риги, высота... высота 7600.
- Понял.
- Ну вот. Поглядел он напоследок мне в глаза, я ему. И вот взгляды-то эти были очень существенные. Будто для меня вся война вот в этих двух взглядах. Его и моем. Не ненависть в этом была, не злость, тоска какая-то... или даже отчаяние. И мысль у меня такая, что нехорошая эта штука - война. Нехорошо это, когда люди людей убивать должны. Но она, конечно, так это, знаете, промелькнула, мысль эта, как ласточка. Было бы чем, я бы его, конечно, в расход пустил - не задумался. Да и он меня.
Не знаю, о том ли он думал, но помахал крыльями, газ убрал и отвалил. Мелькнуло перед моими глазами брюхо его камуфляжное, и ушел он. Мне бы свой багор убрать, да фонарь закрыть не могу. Руки как не свои. Ничего не хотят делать. А одна-то вообще не сгибалась, простреленная. Соловьев кричит: Илья, ранен? Нет, говорю, порядок. Он меня, оказывается, несколько раз на связь вызывал, а я почему-то молчал. Не знаю, почему. Может быть, не слышал...
Вот такая была у меня история...
- А вы сначала что-то про Гаванский рейс рассказывали.
- Так это ж был тот немец! Который все таранить хотел.
- Тот? Не может быть!
- Точно, тот. Узнал меня. И я его узнал. По-немецки-то я уж забыл с войны много, но на английском объяснились. Оказывается, он, как и я, был гражданским летчиком, работал в Германии на линиях. Ну, а когда в сорок третьем у фашистов пилотов изрядно поубавилось, вот посадили его - кстати, Ганс его зовут, - посадили его на истребитель. Вот когда он напал на меня - это был его первый вылет. На следующий день вылетел снова - сбили его, прыгнул, попал к нашим в плен. Вот какой случай... Николай Федорович, как там с курсом?
- Нормально. Ветер попутно-боковой, сто километров.
- То-то я и смотрю...
- Илья Киреич, а что он в Гавану летел?
- Командировка у него была. Директор он теперь большой фирмы в ГДР. Летел соглашение заключать с братьями-кубинцами. Так до посадки и просидел у меня в кабине... А через месяца два получаю вдруг посылку из ГДР. Очень аккуратненькая синяя коробочка, и внутри ее на бархате, гляжу, крохотный багор. Сын его, оказывается, в подарок мне выпилил этот багор. Из бронзы. Хорошая работа. Все никак не найду ему место, куда бы его пристроить на столе. Может быть, лет десять назад в кабине бы подвесил - вместо, так сказать, амулета, что ли. Да не в моде теперь они... ребята засмеют... Иван Прокофич, имеешь связь с Мурманском?
- Имею.
- Хорошо. Как там у них погодка?
- Нормально. Штиль.
- Понял... Вон, видите, полоска над горизонтом начинается... чуть-чуть. Это уже рассвет к нам навстречу бежит...
1965
http://www.vizbor.org/proza.html
© ЮРИЙ ВИЗБОР

Мерзавцы найдутся везде, но в основном лётчики люфтваффе были благородными офицерами, с презрением относившиеся к SS. И, всё таки, сомневаюсь, что он также отпустил бы израненный бомбардировщик Петлякова (ПЕ-2).

Ага. Знаете почему нет венгерских ветеранов ВМВ, которые на стороне немцев воевали? Потому что их физически нет. Их в плен не брали. После Воронежа. И Сталинград вобщем недалеко от Воронежа по всем ужасам отстоит. ПРосто в Сталинграде - рафинированный враг, а тут - наши венгерские друзья по социалистическому лагерю - поэтому молчок.

Непонятно. У "Бостона" однокилевое оперение.

Никита Сергеевич?

Двойное чувство. С одной стороны, вроде как немец поступил великодушно. С другой - этот американский экипаж продолжил воевать, это значит бомбить немцев, убивать как военных так и гражданских. Так что этот Франц своим поступком фактически убил много своих же соотечественников.
Хреновая штука война, и нет в ней ничего красивого и благородного.

Мдааа уж...
резюме: фашисты были благородными парнями...города не бомбили, по колонам эвакуирующихся не стреляли, паромы с беженцами не топили и тд. Как тут в одной "стране" принято - все погибшие стреляли сами по себе..

Тут, понимаешь ли, дело идет о войне. А в войне выигрывает тот, кто лучше всего УБИВАЕТ ЛЮДЕЙ. Война - ужас и смерть для всех ее участников. И локальные перегибы были, есть и будут со всех сторон.
То момент, когда русские вошли в Париж и все местные охуели от нашей образованности, вежливости и воспитанности, остался давно позади. В современных войнах перегибы случаются у всех участников и это для военного времени - обычная практика.
Кто-то жжет деревни, кто-то жжет вьетнамцев напалмом, кто-то поставляет обученных солдат под видом ополченцев-добровольцев.
Только время расставляет все на свои места.

есть хорошая книга - "Безногий ас", про английского лётчика. Очень интересные детали про немецкий плен: англичане, например, могли в плену объявить голодовку в знак протеста против плохого обращения, а пойманного после побега из лагеря военнопленного немцы не избивали до полусмерти - а со смехом приветствовали: "попались, господин майор!".

представить себе подобное обращение с нашими военнопленными - невозможно в принципе.

Напомню еще одну известную историю, имевшую место в битве за Кавказ, на Эльбрусе:

"За чаем капитан Грот рассказал, как летом 41-го, намотав на ледоруб белый шарф, отправился один к Приюту 11-ти — высотной альпинистской гостинице, расположенной на высоте 4200 метров над уровнем моря. Размахивая символом парламентёров, он пришёл в расположение советского воинского подразделения, державшего оборону в районе Приюта. На карте показал советскому лейтенанту, что его часть окружена и остаётся только тропинка, по которой пришёл он, капитан Грот. Лейтенант долго не раздумывал, собрал солдат и вольнонаёмных из Приюта, повариху с кухни.

Через полчаса их и след простыл. "

Мы потом делали несколько попыток убрать с вершины немецкий флаг. Во время одной из таких попыток, наш отряд практически столкнулся с немецким боевым охранением, командиры знали друг друга еще до войны- чуть ли не на одной веревке висели, разошлись так же, без боя...

мою бабушку в возрасте 14 лет последний эшелон вывозил с окружённого Ленинграда,на всех вагонах кресты были санитарные,так фрицы всё-равно разбомбили состав,чудом один вагон в центре уцелел...а там бабуля моя с семьёй,жива до сих пор и я получил шанс родиться)

Летом 41-го немцам до Кавказа еще оставалась тысяча-другая километров. Они Киев в сентябре взяли, а бои за Ростов были в ноябре-декабре, с последующим отступлением вермахта
Конечно же, они вышли на Кавказ летом 42-го. Сорри за занудство

Это сообщение отредактировал Квазиморда36 - 22.01.2015 - 11:20