До операции всю палату развлекала, женщины говорили, жене вашей на сцену надо, артистка, заведующий дежурил, зашёл к нам, вышел через час, сказал, насмеялся на неделю вперёд, как есть артистка!
Сейчас молчит, спросишь – ответит, он и так, и этак, и про соседей, и что в газете вычитал, и что в телевизоре высмотрел, а она посмотрит, по руке погладит и снова молчит.
Только вчера вот, сидели в холле, глянула вслед какой-то бабе, сказала, запах знакомый, помнишь, французские духи завезли, двадцать пять рублей флакончик, ты час в очереди стоял, взял два разных, а по одному давали, тётки тебя чуть не разорвали, я ругалась, целых пятьдесят рублей на ерунду, а они так пахли, что летать хотелось.
Вечером Яков Петрович варит бульон, уже наловчился, даже вкусно.
Пакует сумку на колёсиках, в один пакет пальто, ботинки, в другой тёплые брюки, свитер, бельё.
Просыпается рано, за окном морось, совсем зимы испортились, одно название, что декабрь, снега, считай, и не было.
Запивает таблетки тёплым чаем и думает, как жить дальше.
А потом понимает, что нужно сделать.
В личной заначке скопилась почти пенсия, кому прокладку в кране поменял, кому форточку починил, с близнецами этих, с пятого этажа, несколько раз сидел, смешные дети, добрые, шесть лет, а чего только не нарассказывали, умные растут, Любе не говорил, что ему деньги давали и он брал, расстроилась бы, нельзя, не по-соседски.
На пересадочной вылезает, сумка, палка, чуть не падает, хорошо подхватили.
Метрах в ста магазин, сверкающий, из другой жизни.
Яков Петрович вглядывается в ценники дальнозорко и ахает, и на половину пузырька не хватит.
Сердце начинает трепыхаться, будто хочет вырваться из надоевшего тела.
Яков Петрович сидит на низком диванчике и не знает, как жить дальше.
Давайте на выход! нечего рассиживаться! мёдом тут этим бомжам намазано! говорит продавщица, глаза злые, недолюбленные.
Яков Петрович хочет сказать, сейчас-сейчас, отдышусь и пойду, но воздуха не хватает.
Продавщица повышает голос, не тормози, дед, встал и пошёл!
На шум оборачивается женщина, нет, такую только дамой назвать, как из телевизора, резко говорит продавщице, воды, быстро! есть с собой лекарство? да? ничего, сейчас пройдёт, вот, запейте.
Садится рядом, дедушка, такую погоду лучше дома переждать, а вы на прогулку, жену выписывают? подарок купить хотели? и не говорите, ужасно дорого, ну как, отпустило? я вас отвезу, не отказывайтесь, три остановки в машине лучше, чем три остановки в автобусе, мне всё равно по дороге.
К самому крыльцу подъехал, как барин.
Погодите, говорит, передайте жене, от меня, пусть выздоравливает.
Суёт в руки коробочку и уезжает.
Господи, а он, дурень старый, ни как звать не спросил, ни номера не запомнил, ни спасибо толком не сказал, где ж её теперь искать.
Люба говорит, что это? духи? настоящие? где ты их взял? это мне?!
Яков Петрович говорит, тебе, кому ж ещё, не украл, одна красавица подарила, дай сюда, целлофан сниму, нравится?
Люба вдыхает, как те, точь-в-точь, как те, признавайся, Иванов, я по больницам, а ты с красавицами романы крутишь, на день без присмотра оставить нельзя!
Домой едут на такси.
Люба говорит, поживём ещё, Яшенька, правда? и улыбается прежней своей улыбкой.
Яков Петрович проглатывает ком в горле, конечно, поживём, куда ж мы денемся.
В такси пахнет лавандой, жимолостью, бергамотом, ирисом и белой лилией, в средних нотах жасмин и тубероза, в базе сандал, акация и кедр.
Яков Петрович в таких тонкостях не разбирается, ему – просто цветами.
Стена не исчезла, нет.
Но отступила.
Значит, ещё поживём.
А куда ж мы денемся.
© Drevo_Z
yaplakal.com