Граф с Крайнего Севера

Работал на стройках Трансполярной магистрали один з\к, Апполон Николаевич Кондратьев или как его потом называли "Надымский граф"

Удивительной судьбы человек и огромной силы духа.

Так кто же такой граф Кондратьев?

Графом Аполлон Николаевич никогда не был. Родился он в дворянской семье. Дед его, тайный советник, был главным инспектором железных дорог России, миллионером. Владел имениями и домами в Петербурге, Москве и Киеве.Детство и юность Кондратьева прошли в Петербурге. Там же на улице Песочной был свой участок с двумя домами — четырехэтажным и двухэтажным с флигелем. Первый этаж одного из особняков занимала конюшня и прочие хозяйственные помещения. Второй этаж был оборудован под жилье. Четырехэтажный дом достался им по наследству от деда. В самой большой зале принимали гостей. Она была настолько просторной, что там свободно могли танцевать вальс 30 пар, не задевая друг друга.

Продолжение под катом

— Был у нас садовник, — рассказывал Аполлон Николаевич, — выращивавший круглый год овощи и цветы в оранжерее. Был дворник, а жена его работала по хозяйству, присматривала за живностью. Был и кучер, ухаживающий за лошадьми. Осенью на лошадях заготавливали дрова на зиму. Ив повседневной жизни ездили на лошадях всюду, как сейчас разъезжают на личных автомобилях. Особенно эффектны были выезды на легких дрожках, когда отец отправлялся к поезду.

Кухарка наша по магазинам и рынкам не бегала. В определенные дни и часы приходили на кухню булочник, рыбник, мясник, молочница. Каждый со своей продукцией, которую кухарка отбирала и покупала для нашей семьи. Все работы внутри дома выполняла горничная.

Из рассказов Кондратьева А.Н. " В семье детей было двое: я и брат Борис 1903 года рождения. Он погиб во время блокады Ленинграда. Хорошим манерам и иностранным языкам нас учили дома нанятые родителями учителя. Учеба строилась так. Во время обеда за столом два дня говорили только по-французски, два других — по-немецки и еще два дня — по-английски. В выходные дни, когда приходил священник, разговаривали по-русски, как того требовали правила этикета. Во время трапезы нам, детям, под локти подкладывали толстые книги, которые мы должны были удерживать. Таким образом, нас приучали к хорошим манерам — не класть руки на стол.

В Первой мировой войне молодой Аполлон участвовал добровольцем, был ранен. После Февральской революции женился на графине Варваре Андреевне Квашниной-Самариной и уехал в ее имение под Алушту.У Кондратьевых отобрали имение. Оставаться там было небезопасно. Понимая это, молодая жена уговаривала его бежать за границу. Он не соглашался, так как жена ждала ребенка, и он боялся переездом навредить обоим. Потом пожалел об этом. Вскоре его арестовали. Чудом ему удалось бежать. Его поймали. Без суда и следствия приговаривали к расстрелу не один раз. Но всякий раз судьба улыбалась ему.

— Многие в гражданскую войну погибали по глупости, — вспоминал Аполлон Николаевич. — Я, к примеру, когда сбежал из-под стражи, направился пешим ходом домой, в Петербург. Почему не в Крым к жене? Ведь туда было ближе. Я считал, что она уехала за границу. На моем пути меня хватали то красные, то белые. Поскольку документов у меня с собой не было, все, не церемонясь, приговаривали к расстрелу. С большими приключениями добирался до Петербурга. В одном районе меня арестовали красные и поместили в бывшую конюшню, где уже сидело много таких, как я. Дело было осенью. Скитаясь, я сильно простудился и заболел. О каком-либо лечении и речи не шло, так что я умирал, лежа на топчане. Однажды утром пришли санитары с носилками выносить умерших за ночь. Подошли ко мне, взяли за руки, за ноги, переложили на носилки. Я застонал.

— Этот живой, — сказал один, — давай положим назад. Я пришел в себя и открыл глаза. И вдруг один из санитаров наклонился ко мне и сказал на ухо шепотом:

— Аполлон Николаевич, вы?

Оказалось, это бывший садовник нашей семьи. Он пошел добровольцем в Красную Армию после того, как Советы отняли у нас дом. С того дня он взял надо мной негласное шефство, и вскоре я оклемался. Он же помог мне уйти из-под стражи. До Петербурга я все-таки добрался.

В книге «Белый поход» описывается восстание против большевиков, возглавляемое генералом Корниловым. Я был участником этого похода. Генерал погиб при штурме Екатеринодара. А начальник его штаба генерал Алексеев умер год спустя от «испанки». И я был на его похоронах.

Связь с семьей Аполлон Николаевич потерял. После гражданской войны он окончил Петербургский институт путей сообщения и работал в железнодорожном ведомстве, занимался конструированием мостов на Урале.В очередной экспедиции на Кавказе его и застала весть о начале Великой Отечественной войны. Кондратьева призвали в кадровую армию. Во время боев, в 1942 году, он попал в плен.

После выхода программы «Взгляд» прошел слух, да и некоторые газеты писали о том, что он сам добровольно перешел на сторону врага. Этот факт Аполлон Николаевич страстно отрицал, признавая при этом, что согласился служить у немцев из желания выжить. На одном из допросов немец, прекрасно говоривший по-русски, узнал измученного бойца Кондратьева. Этим немцем был бывший управляющий имением его деда. После революции управляющий уехал в Германию, прихватив с собой немало добра.

Немец-управляющий и пристроил пленника садовником к своему приятелю в Пруссии, где тот прожил до конца войны. Там в конце 1945 года его арестовала советская контрразведка «Смерш». Был суд. Дали 10 лет лагерей. Поначалу свой срок отбывал во Львове. Узнав, что началась стройка на Крайнем Севере, и там применяют "зачёты". стал проситься туда.

Как жили заключенные?

По словам Аполлона Николаевича, хорошо. В одном из бараков располагались парикмахерская для зеков и вольнонаемных и сапожная мастерская. В другом — была баня, в третьем — пекарня. В этих-то пустующих бараках впоследствии стали селиться молодые семьи, приехавшие строить город Надым.

Вспоминая о жизни заключенных, Аполлон Николаевич рассказывал:

— Нас почти никто не охранял. Охранники, конечно, присутствовали, но строгого присмотра за каждым не было. Как не было и случаев побега: летом комары загрызут, а зимой — мороз. Да и в какую сторону бежать? Кругом болота. А то, что говорят о якобы построенной на костях заключенных дороге, то это все брехня... Начальник строительства полковник Барабанов отбирал сюда физически здоровых людей. Заботился, чтобы все были накормлены и хорошо одеты. Никто не ходил в рваной одежде. Кормили хорошо. В день заключенному полагалось 300 г мяса, полтора кг хлеба, 220 г крупы, 25 г масла. Платили зарплату. Некоторые могли посылать деньги своим семьям. Зимой выдавали ватные штаны и телогрейки, теплое белье. Обходчикам на линии полагались оленьи дохи. В составе колонны было 1200 заключенных и около ста вольнонаемных.

Режим.

Начало стройки было довольно вольготным в плане режима, еще не было особо особых, рецидивистов, и, тем более, блатных. Только малосрочники, 5-6 лет. Солдаты и заключенные жили вместе. Вспоминает сержант В.М. Чумак: «Одевали нас одинаково: что им шубы, шапки, так и нам. Воровства не было совсем. Готовили мы вместе. Только нам 600 грамм хлеба, им полтора кило. Мяса – по триста грамм. Мясо не свежее, в бочках, соленое. Их еще так кормили: прошли триста метров насыпи – сразу спирт, горячие булочки. Работали лопатами и тачками. Это было первые полтора года, после побега со стации Песец спирт отменили, стали одевать хуже. Питаться мы стали отдельно»

В одном из бараков располагались парикмахерская для зеков и вольнонаемных и сапожная мастерская. В другом — была баня, в третьем — пекарня. В этих-то пустующих бараках впоследствии стали селиться молодые семьи, приехавшие строить город Надым.

Не помню, в каком году на соседней 503-й стройке в «Советской гавани» во время испытания рухнул новый мост. Зная о том, что я по образованию инженер-мостостроитель, администрация по распоряжению ГУЛАГа «командировала» меня туда.

Я спроектировал мост, руководил его строительством и сдал в эксплуатацию приемной комиссии. Там-то и закончился срок моего заключения. Я стал вольным человеком и мог ехать в любое место Советского Союза за исключением столиц и режимных городов. Но душа и сердце навсегда прикипели к этой земле. И я вернулся в свой лагерь вольнонаемным инженером.

Через несколько лет после смерти Сталина стройку законсервировали, зеков расформировали: кого домой, кого в другие лагеря, — продолжал рассказывать Аполлон Николаевич. — Я же остался здесь на территории колонны. На берегу реки собственными руками построил себе просторный дом. Сам с верховьев реки сплавлял бревна, вытаскивал их на берег, вручную распиливал на бревна и доски.

Будучи заядлым рыбаком и охотником, соорудил в разных местах пять избушек, отстоящих друг от друга на 5 - 10км. В то время с ним жила местная зырянка-Наташа. Вместе они уходили на лыжах на охоту на 10—15 дней. Лыжи он сделал сам — широкие и легкие. Перед выходом на промысел варили дома суп или борщ, разливали по металлическим чашкам и выносили на мороз. Когда пища замерзала, ее отделяли от чаше теплой водой и готовые брикеты хранили на морозе. В лесной избушке было достаточно положить такой брикет в миску и разогреть. Пища в походных условиях готовилась быстро и не теряла вкусовых качеств. Ею питались сами и кормили охотничьих собак. Приезжего народа в то время не было, и по возвращении с охоты можно было ружье и дичь оставить на дереве возле дома, не боясь хищения. Замков не вешали, достаточно было подпереть дверь снаружи палкой. Рыба была не пугана. Прямо возле дома добывал ее Аполлон Николаевич и тут же на снегу складировал. Ел сам, давал собакам, иногда и дикие звери питались по ночам. Возле дома разбил небольшой огород, где выращивал картофель и капусту. Урожай не ахти какой, но картошки хватало на всю зиму. В летнюю пору заготавливал грибы, ягоды. Собирал кедровые орехи, сушил травы для чая.

В 1968 году он оставил охоту и рыбалку и устроился от салехардской гидрометеообсерватории наблюдателем водомерного поста на реке Надым.

Первые строители будущего города, особенно водители, помогали одиноко живущему «графу» (так они его называли) в приобретении продуктов питания. Для оперативной связи Аполлон Николаевич соорудил на обочине дороги невысокий столб с ящиком наверху. Туда он клал деньги, бидон для молока, записку с перечнем продуктов. Каждый водитель, проезжая мимо, заглядывал в ящик: нет ли заказа от «графа». По словам Аполлона Николаевича, не было ни одного случая пропажи денег или невыполнения заказа.

Страсть к рисованию появилась у него с детства, но основательно занялся этим делом после войны, когда жил в Пруссии. Там живопись стала его основным источником дохода. Первые картины в Надыме Аполлон Николаевич писал с натуры. Потом, когда приобрел широкопленочный фотоаппарат «Любитель», не раз путешествовал на вертолете с геологами по Надымскому (тогда еще Ныдинскому) району и делал снимки на свой профессиональный вкус. Именно с таких снимков написаны картины «Тэдоэтта» и другие.

Лишь один раз за годы, прожитые в Надыме, ездил Аполлон Николаевич в родной Петербург-Ленинград. Было это в семидесятых годах прошлого века. Там не без труда нашел улицу и дом, в котором прошли его детство и юность. Дом перепланировали и заселили в него 12 семей. В одном из близлежащих домов нашел старушку, вспомнившую его по знаменитой тогда фамилии. А вот гимназию, где он получил первые уроки рисования, не нашел.

Такая история Надымского "графа". Умер и похоронен А.Н.Кондратьев в Надыме.

Источник

Это сообщение отредактировал szq - 24.09.2015 - 19:11

История человека-история страны....

Какая судьба у человека....а ведь сколько подобных, и не менее интересных историй того времени

Гвозди можно было делать из таких людей !!!!

так а что с женой и ребенком-то?

Вот это судьба, вот жизнь покидала человека.

Краса человечества... Земля пухом, царствие небесное...

Приношу извинения пользователям ЯП, этот текст по видимому является переработкой, более полного материала об этом человеке, размещенного здесь. Надо было мне искать лучше.

Ну так добавляй, мы ж не против )

Интереснейшая история. Мне вот очень интересно, как сложилась судьба его близких, неужели он не пытался их найти?

Есть художественное описание подобных человеческих судеб в литературе. Например, книга "Вор", автора Андрея Константинова, по мотивам которой в 2000 году был снят телесериал "Бандитский Петербург". Идея этой книги легла в первую часть данного сериала под названием "Барон".

Это сообщение отредактировал RedPlowman - 24.09.2015 - 21:13

Комок в горле...от страны ничего не осталось, да и человек пошёл на корм червякам.
Зато как жил, какие поступки совершал, по совести не по корысти или властолюбию.
Надо всегда помнить о таких людях, не забывать их дух и проносить с поколениями сквозь время.
Истинные ценности человечества никогда не обесценятся.

сколько крепостных было у семества? какой оброк должны были платить? всем ли землю дали после 1862 года?

долгожитель

2 революции, 2 мировые войны и один переворот пережил, сильнейший человек

чутка до сотки не дотянул

Нас почти никто не охранял. Охранники, конечно, присутствовали, но строгого присмотра за каждым не было. Как не было и случаев побега: летом комары загрызут, а зимой — мороз. Да и в какую сторону бежать? Кругом болота. А то, что говорят о якобы построенной на костях заключенных дороге, то это все брехня... Начальник строительства полковник Барабанов отбирал сюда физически здоровых людей. Заботился, чтобы все были накормлены и хорошо одеты. Никто не ходил в рваной одежде. Кормили хорошо. В день заключенному полагалось 300 г мяса, полтора кг хлеба, 220 г крупы, 25 г масла. Платили зарплату. Некоторые могли посылать деньги своим семьям. Зимой выдавали ватные штаны и телогрейки, теплое белье. Обходчикам на линии полагались оленьи дохи. В составе колонны было 1200 заключенных и около ста вольнонаемных.

Непонятно, а где же ужасы сталинского ГУЛАГа?

Дворяней было 5% всего) По этому Ленин и победил...

вот вам и русский интеллигент. а не эта мразь, что сейчас развелась и на воровстве разжирела. это то будут драпать к нашим врагам только пятки будут сверкать.

Продолжение по ссылке ТСа

О том, что у Аполлона Ни­колаевича объявился сын, мы, поселковые жите­ли, узнали от самого «графа». Ему же об этом сообщили из городского ко­митета КПСС, а туда — из Останки­но. Сам же он в этой находке сильно сомневался. Он считал, что если у него родился сын, то наверняка вое­вал в минувшую войну. Мог и погиб­нуть. А если и выжил, то мог умереть от старости, так как к тому времени сыну было бы под семьдесят. А если родилась дочь, то она при замужестве могла поменять фамилию, и найти ее в этом случае вообще невозможно. Недоверие Аполлона Николаевича к этому известию было основано на том, что боялся он людей, подобных детям лейтенанта Шмидта.
Здоровье его пошатнулось после случившегося пожара и последующих за ним событии. Дело было так. В последние дни декабря 1999 года поздно вечером у нас в балке раздалась трель дверного звонка. Звонили непрерывно долго, тревожно. Мы с женой уже отдыхали. Я открыл дверь и увидел своего двоюродного брата.
- Аполлон горит! Вери лопату и дуй туда! - скомандовал он и побе­жал в сторону пожара.
Пожары в посёлке были делом обычным. Зимой морозы доходи­ли до минус 50 градусов. Котель­ная не справлялась с постепенно растущим поселком. И каждая се­мья, чтобы поднять температуру в жилище, в вечернее время включа­ла все имеющиеся электронагрева­тели. Включил их в тот роковой ве­чер и Аполлон Николаевич.
В суматохе одевшись и взяв ши­рокую деревянную лопату, я побе­жал к месту пожара. Там уже были братья Руденко, оба моих брата, несколько мужчин и женщин из вагон- городка. Открытого огня в доме не было видно. Весь народ сгрудился у веранды со стороны подсобных помещений. Через нее было видно, что стены тлеют крас­ным цветом. Собравшиеся обсуж­дали: разбивать стекла веранды и тушить дымящиеся стены снегом или ждать приезда пожарных. Ре­шили ждать. И тут я вспомнил про Аполлона Николаевича.
— Где он? — спросил я у присут­ствующих.
— У главного входа в дом, — от­ветил кто-то.
Снегу в том году было очень много. Я, увязая по пояс, стал про­бираться к входу, расположенному с другой стороны дома. Там и уви­дел его, одетого в свитер, поверх которого был надет рабочий фар­тук. Рядом стоял Сергей Руденко, не давая Аполлону Николаевичу войти в горящий дом. Был он в глу­боком психологическом шоке.
Вскоре подъехал по­жарный расчет. Едва по­жарные начали раскаты­вать рукава, как кто-то нетерпеливый разбил стекла и рамы и начал в дом кидать снег. Пламя тут же охватило всё поме­щение. А пожарные уеха­ли за водой. Вернулись они через полчаса, на­брав воду из проруби. Но пламя бушевало уже во всем доме. Постепенно плавилось стекло в ра­мах, открывая доступ но­вым порциям воздуха. Братья Руденко повели к себе домой находившегося в состо­янии аффекта Аполлона Никола­евича. Тушили пожар до утра. А потом еще приезжали заливать тлеющие головешки.
Рассказ соседа Руденко
Причиной пожара был перегрев электропро­водки. Начался он в под­собном помещении. Аполлон Ни­колаевич в это время писал карти­ну в самой теплой передней ком­нате и не почувствовал запаха дыма. Пошел он в подсобное по­мещение по надобности. Увидев пожар, начал самостоятельно ту­шить. Когда понял, что одному не справиться, пошел за помощью. Если учесть, что ходил он медлен­но, то станет понятно, что пришел он к нам слишком поздно. К тому же, пока шел в темноте по узкой тропинке, несколько раз падал голыми руками в снег и приморозил их. От чрезмерного волнения дол­го не мог толком объяснить, что случилось. Мой младший брат Сергей сбегал в лесоцех и по теле­фону вызвал пожарных. Почему Аполлон Николаевич не восполь­зовался своим телефоном, установ­ленным в зале? Трудно сказать. До середины марта 1991 года жил он в моей семье. Когда зажили руки, он переселился в пустующий домик лесника на окраине поселка. Воз­можно, жил бы Аполлон Никола­евич в том добротно срубленном небольшом домике и до сих пор, но на помощь ему пришел давний его друг Литовченко. Он договорился о предоставлении погорельцу ва­гон- домика на 107-м км.
В то время, когда он жил в ва­гончике, злоумышленники, взло­мав двери большого сарая, остав­шегося на пепелище, похитили всё его годами копившееся добро. Уз­нав об этом, он очень долго горе­вал. Особенно жалел утрату корпу­са самолета.
Самолет этот, «У-2», упал когда-то в районе восточной стороны ос­трова Буяна там, где был дом Апол­лона Николаевича, посреди реки Надым. Дорогое оборудование сняли, а корпус бросили. Аполлон Николаевич зимой при помощи лебедки притащил останки само­лета и спрятал их в сарай. Там же спрятал он и детали двигателя, ко­торые, по его мнению, могли при­годиться в хозяйстве. А круглые часы из пилотской кабины висели у него в прихожей на стене и шли до самого пожара. Из дюралевого корпуса он сделал себе большую лодку, с которой, доплыв до сере­дины реки и став на самодельный якорь, делал необходимые замеры по гидрометеорологии. Сделал и несколько малых озёрных лодок- калганок. Был он грамотным, спо­койным, трудолюбивым и добрым человеком, достойным для подра­жания.
Как-то так повелось, что я его звал почтительно — дед, а он меня — Славка. За долгие годы зна­комства и жизни по соседству мы сблизились, стали как родные. После пожара я с братом Сергеем забил окна уцелевшего дома, по­скольку любители наживы не раз забирались на пепелище. Он очень хотел восстановить дом и жить в нем. Если бы так и случилось, то он бы жил до сих пор.
После пожара
Теперь, когда Аполлон Никола­евич жил в вагончике, наши отно­шения изменились. Теперь мы с женой приходили к нему по выход­ным дням. Приносили свежую еду, газеты, журналы и все местные но­вости. Он по-прежнему писал кар­тины, но в меньшем количестве.
Работу наблюдателя водного поста оставил, оформив пен­сию. Так же живо интересо­вался экономикой, полити­кой. Жизнь нам давала но­вые темы для бесед.
Во время таких встреч он каждый раз заговаривал о восстановлении дома. С не­терпением ждал лета, когда сможет начать восстанавли­вать дом. Я же не отговари­вал его от этой затеи, хотя осознавал утопичность заду­манного.
Восстанавливать дом Аполлону Николаевичу не пришлось. Вскоре ему была выделена двухкомнатная квартира на втором этаже в доме неподалеку от цент­ральной районной больни­цы.
Но здесь не «с руки» было Людмиле Сызгановой регу­лярно навещать своего бывшего начальника. Она оформила опе­кунство и разменяла его квартиру на однокомнатную в своем доме.
Моя семья к тому времени пере­ехала жить в город и на время наша связь прервалась. Около полугода мы не виделись. И когда не без тру­да нашли новый адрес нашего ле­гендарного соседа и пришли к нему домой, то первое, что он сказал, поздоровавшись с нами, это: «Мне сказала Людмила, что вы уехали из Надыма насовсем. Я же не пове­рил. Не могли вы уехать, не про­стившись со мной».
Мы были приятно удивлены пе­ременами к лучшему в жизни Аполлона Николаевича. Был он чисто выбрит, одет в новый свитер, новые ватные брюки и валенки. Руки его были тщательно отмыты от краски. Выглядел он посвежев­шим и повеселевшим. В квартире была идеальная чистота. На полу постелены коврики. Работал теле­визор. На кухне тарахтел холодиль­ник. Картины он всё еще писал, но мало.
Мы стали ходить к нему регу­лярно и всякий раз приносили что-нибудь вкусненькое. Однажды, придя к нему в гости, мы увидели, что входная дверь выломана. Ис­пугавшись за судьбу старика, мы вошли в коридор и увидели его си­дящим за столом на кухне. Он о чем-то думал.

И поведал он нам о том, что сын Людмилы пришел ночью с диско­теки нетрезвый. Звонил, звонил, а потом и выломал дверь. Он чув­ствовал себя хозяином квартиры, поскольку был прописан в ней. В выходной день я восстановил дверь. Но со временем мы замети­ли, что блеск в глазах Аполлона Николаевича померк и оптимизма поубавилось. Было явно видно, что он затосковал по 107-му километ­ру, по невосстановленному дому, по свободной, вольной жизни. Он бросил курить, хотя и так курил в последнее время для вида, прекра­тил работать над картинами.
— Людям зарплату не выдают, вот и пропали заказчики, — лукаво улыбаясь, говорил он нам.
Но мы знали другое. В чисто прибранной квартире в глаза бро­сается упавший на пол пепел от па­пиросы, и краска с кисти, и следы от обуви посетителей, мы же приходили к нему с двумя болонками. Мешал и дым от курева. Всё это раздражало хозяйку квартиры, обрекало ее на неудобства и дополни­тельную работу. К тому же любила она покомандовать. Это угнетало Аполлона Ни­колаевича. Он был похож на вольную птичку, посаженную в клетку. Никуда не хо­дил. «Движение - это жизнь», — говорил он когда-то об одном из секретов сво­его долголетия. Он чувствовал себя полностью оторванным от всего мира. Работающий телевизор он не слышал и не смотрел. Сын с Укра­ины писал ему письма, но он на них не отвечал. Несколько писем пришло с Украины и на мой адрес. Сын взволнованно спрашивал об отце, передавал ему привет, просил написать ему. Я давал Аполлону Николаевичу читать письма сына, но он на них не реагировал.
Последняя встреча была неза­долго до его смерти. Предпринима­тель М. Файзрахманов, печатав­ший Аполлона Николаевича с моей пленки, узнал местного «гра­фа» и попросил меня передать ему подарок - декоратив­ную рамку для одной фотографии. С этим подарком и с фотогра­фиями пришли мы с женой к нему домой. Звонили долго, но нам никто не открыл. Мы собрались уходить, как вдруг на втором этаже хлопнула дверь, и мы увидели сына Людмилы. Он поднимался наверх. Впустил нас нехотя.
Аполлон Николаевич лежал за занавеской на кровати. В изголо­вье светила настольная лампа, и он читал какой-то журнал. Увидев нас, обрадовался, сел на кровать. Я передал Аполлону Николаевичу подарок Файзрахманова, отдал фо­тографии и попросил надписать пожелания сыну, внукам, правну­кам и праправнучке в далекий ук­раинский город Теребовлю. Мы покормили его горячими блинчи­ками с мясом. Попрощались. Больше мы не виделись. Нам не открывали дверь.
Умер он багряной осенью 1997 года в сентябре. Об этом мы узна­ли из бегущей строки городского телевидения. В ритуальном зале мы попрощались с сильно поху­девшим человеком легендарной судьбы. Фотографировал покойно­го давний приятель Аполлона Ни­колаевича, с которым я одно вре­мя был знаком. Он пожаловался мне, что Людмила ему запретила навещать старика.
Аполлон Николаевич родился, по его словам, 31 марта 1898 года. Несколько месяцев не дожил он до своего векового юбилея.
Р.S. Письма, фотографии. Фотографии попали ко мне со­вершенно случайно. В то время мы уже переехали жить в благоустро­енную городскую квартиру. По вы­ходным приезжа

Человека говорите ?
А кого он за людей- считал ? Это считай аналог губернатора только пожиненно и прав у него сколько у депутатов только опять таки пожизненно. Думается никому не захочется пожить Той жизнью народа. И да я бы его расстрелял

Историк, ничего не попутал? Ни с датами, ни с оброком?

Вот бля. Значит Шаламов и Солженицын врали?
За 300 метров насыпи спирт и пирожки?
Бывшему в плену дворянину, воевавшему против большевиков дали 10 лет?
Окститесь. Это очередной "выстрел" в сторону.
Пиздато сиделось при Советах.

99 лет прожил, цеплялся за жизнь.