Черные рассказы, Жесть

однако хорошо.И слог какой!

Ставлю цопик под свою ответственность, потому как все ссылки указывают на Ронина!

Очень качественно написано. И стиль... редкий и запоминающийся.
Так писали... в середине прошлого века.

афигенно

Отличный рассказ! прочел на одном дыхании.
браво, автор!

жесть блядь....порвало нахуй в лоскуты.....этож мы!!!
аффтар-.............нет слов!!!

великолепно! действительно жизненно!

Насчет названия и жести - нефкурила... где жесть..? Где остальные рассказы? По смыслу - это один из серии. Видимо, автор закинул, на пробу, и забил. Жаль... хорошо, зараза, пишет... душевно...

Отлично!

Ронин
Извиняй, что коротко:

Класс...понравилось...я тут же схавал килограмм яблок!!!!!!

Очень понравилось.
А начало и/или продолжение про Сашку есть?

написано красиво НО,
историю эту можно было бы пересказать со слов мужа Марьки.
Шлюха Марька, так считаю ибо сам женат!

Херня какая то...

написано красиво и читается легко, зачёт

мда...классно.много букоф.но осилил!
трогает за живое!
афтару респект и уважуха...

Ронин
Талантище

Браво,РОНИН!!!!!!!

Здорово, ребята, а эт опять я, Ронин.

Ну вы даете, честно гря, я и не ожидал, что случицця такая реакция на мой опус в ТАКОМ вот форуме, где, я смарю, все как-то фиолетово отображаецця про жисть

Ну извините, ребя, я не по злобе какой, а просто приятно удивлен так, еще раз спасибо вам, парни!

Я сам тоже бичевал когда-то, даже был гоним нещадно всеми властями в некоторые времена, и, хоть и не родился в маргинальной среде, а очень даже из порядочной семьи, но был как-то у меня, по воле обстоятельств, некоторый период жизни, так сказать, бродяжий, так что есть и много личного в рассказах...

Да я, думаю, не ошибусь, если скажу, что таких, как герой мой Сашка, миллионы, да смарите сами, кто обитает в этих рабочих общагах, бараках, вагончиках всех великих строек, кто колесит с потрепанным рюкзачком за спиной по дорогам необъятной страны, от запада до востока?

Не вся же Россия сплошной гламур, есть и такой вот народ - простые ваньки да дуньки, и они мне все таки роднее и ближе намного, чем те, которые из Рублевки и куршавелей...

Мои рассказы, рассказы России Позабытых Городов, России Неизведанной, которую не показывают по телевизору, и о которой не пишут и не говорят, о ней не знает избалованная элита столичных тусовок, иностранные мудрецы, но тем не менее - она есть, и она живет.

И, конечно, такой вот рассказ - не крутой боевик, не бандитский детектив, не розовый гламур, не чудесное фэнтези, и даже не эротика модная - ни один редактор не взял на печать, ну так что ж, да плювать, есть и Великий Инет

Словом, держите...



ЭПОХА ПЕЧАЛЬНЫХ ПИЛИГРИМОВ ИЛИ ВОСПОМИНАНИЯ У ПОРОГА ВЕЧНОСТИ

Как это рождалось...

\История создания повествования в рассказах "Запах яблок зимой"\

Укороченный вариант.



Времена были великие.

Страна воевала с международным империализмом, не покладая рук от ракет и станков.

То там и тут объявлялись, согласно судьбоносным решениям съездов, исторические планы - одна круче другой.

Такая глобальная индустриализация требовала все больше и больше рабочих сил.

И если Америка когда-то переживала Великую Депрессию, то у нас это были годы ударных и всесоюзных строек...

* * *

Тогда я еще пахал в одном таком предприятии рабочим на все руки: и землекопом, и каменшиком, и стропальщиком, да и, вообще, в роли "поднеси-подай" - в больших комплексных бригадах строителей, а обитался в общаге, где, в свободное от работы время не было других развлечений, кроме, естественно, "традиционных".

* * *

Однажды, в одно такое хмарное утро, после больших, как положено, возлияний накануне, кореши-собригадники послали меня за водкой в ближайший магазин, где, как они клялись всеми чертями с матерями вместе, работала их знакомая продавщица, которая могла отпустить бутылочку-другую даже в нерабочее время.

Да, дело это было, мягко говоря, гнилое, опохмелку для нашей банды могли и не дать, но, поверив дружкам на слово, я поплелся к магазину.

Конечно, все оказалось туфтой, злая тетка за прилавком послала меня по известному маршруту, отрезав, что ничего и никого не знает, и знать не хочет, но я, тем не менее, под давлением чрезвычайных обстоятельств, решил все-таки просто так не сдаваться и предпринять обходной маневр, то есть, зайти в эту самую винную точку с заднего хода.

* * *

Когда, выйдя из магазина, я зашел во двор через открытую почему-то калитку, то увидел: там, возле складов, сидел молодой парень, наверное, мой годок, работавший здесь, кажись, грузчиком, и покуривал, жмурясь на весеннее солнышко.

Ну, и я тоже решил покурить, прохаживаясь возле дверей, в ожидании несговорчивой продавщицы.

Вот, наконец, она вышла и, не обращая на меня абсолютно никакого внимания, подошла прямиком к парню, села рядом с ним на ящики, и они тут же о чем-то там начали ворковать, видимо, продолжая давно начатый, но прерванный моим неурочным приходом, разговор.

Причем, как я с некоторым удивлением заметил, женщина говорила с этим парнем очень мило, улыбаясь все время и, иногда, даже поглаживала его по спине, да так нежно и ласково, что я даже принял ее вначале за его мамашу.

Но, потом, постепенно, вникая рассеянным слегка, без утренней опохмелки, умом, я все-таки догадался, что вот эти двое вовсе не родные друг-другу, а...

Парень спокойно и неторопливо, даже со степенностью, странной для его юного возраста, говорил что-то, улыбаясь иногда, и обнимал свою собеседницу довольно-таки плотно за талию.

А женщина, то приникала быстро к его груди, то отгибалась назад, а иногда и целовала его в висок, тоже улыбаясь, тихо посмеиваясь, и одергивая полы халата на округлые свои колени.

Посматривая украдкой на их радостные и довольные лица, так и лучившиеся ласковым вожделением к друг другу, я прикинул, что сейчас, пожалуй, и не стоит подваливать к таким голубкам с мерзкой просьбой продать водяру, а решил дожидаться более благоприятного момента.

И это при том, что в голове у меня, так сказать, вовсю уже стучали звонкие молоточки, да пересохшее горло властно требовало "живительной" влаги.

* * *

Тем временем, эта парочка вконец расшалилась; продавщица вдруг встала и побежала прочь от грузчика, громко смеясь, а тот погнался за ней.

Я увидел, как бежит женщина: руки-ноги врастопырку, носками сапожек загребает, и движения ее такие беспомощно-трогательные - наверное, с такой грациозной неуклюжестью двигаются только осенние, располневшие перед дальним перелетом, дикие гусыни на лугу, ну, или беременные оленихи.

Но, вместе с тем, эти движения ее были так милы и женственны, так волновали вдруг какой-то угловатой нежностью и изяществом, так, что и не описать просто, до того пробуждали они хорошие и добрые чувства, и я увидел, что давешняя грубая женщина из-за прилавка превратилась вдруг в прекрасную лебедушку, в которую, несомненно, был влюблен молодой рабочий, волосы ее распустились, и у нее оказалась длинная толстая коса, которая на бегу билась и путалась в ногах.

Так они бегали по кругу, а потом парень, как быстрый беспощадный сокол, бьющий на лету медленную большую утицу, догнал и набросился на женщину, и они начали звучно целоваться, заливаясь счастливым смехом, как дети...

Мда...
Может, это и был тот самый миг, о котором хочется воскликнуть: "Остановись, мгновение, ты прекрасно..."

Тут я смутился отчего-то и кашлянул нечаянно, они враз очнулись, женщина тут же преобразилась, превратившись сразу в рассерженную бабу, и куда только пропала вмиг вся ее приветливость и радость, только что, казалось, хлеставшая через край.

* * *

Чего еще надо, зло спросила она, прожигая меня диким пламенем синих глаз, на что я, потупясь скромно, робко повторил уже сказанную ей внутри магазина речь о том, что, мол, так и так: послали меня ребята из СМУ, сидят, горемыки, ждут гонца, а то трубы горят по-подлому, это после вчерашних возлияний-то, и работа тяжелая, сами понимаете, надобно, чтоб руки не дрожали, ну... - и подобную ересь толкал, без зазрения совести, грозной продавщице, раздосадованной оттого, что прервали ей такой приятный кайф.

Вам что, гражданин, вопрошала, сведя хмуро светлые свои брови, владелица чудесного "лекарства" от головной боли и дрожи рук, особые разъяснения нужны, я же вам русским языком сказала, что алкоголь ваш, гори он синим пламенем, продается только после пяти, что, не читали разве распоряжения горсовета, на стене висит, на виду уж, тетеря слепая, вот зенки с утра залили - ничего и не видите, ну так идите - читайте, а не маячьте тут без толку, не то я сейчас милицию вызову, они вам быстро растолкуют, ох, и достали уже эти алкаши, с утра ломятся, даже открытия не дожидаются, господи, и когда все это прекратится, устала уже от придурков этих...

А тут и парень решил вступить в столь дипломатические переговоры: ну ты че, командир, не понял, что ли, в натуре, раз сказано, отвали, значит - вали отсюда, а если так приспичило, то садись на "тройку" и дуй в Заречный район, там, блин, найдешь все, что душе угодно, и пиво бочковое тож, можешь хоть канистрами таскать, а щас не мешай, видишь сам, некогда...

И пришлось мне отработать назад, поехал за реку и действительно там отоварился, благополучно вернулся к истосковавшим собратьям своим, был, естественно, пир на весь мир, и в тот день мы, разогнавшись от избытка "принятого в баки горючего", так дали по работе проклятой, что аж перевернули автокран, пытаясь снять, непосильную его тросам, тяжелую бетонную плиту перекрытия со штабелей.

* * *

Да что там, все бы нормально, но не давала мне покоя почему-то, все не выходила из башки та продавщица из магазина, маячил перед затуманенным взором моим образ ее, странно влекущий, о чем и поделился с друзьями, на что получил ответ, что баба эта вредная давно там нарисовалась, и нраву она, прямо сказать, довольно-таки сволочного, муж ее является как раз прорабом нашего участка, а парень этот, грузчик который, давеча мной замеченный в любезничаниях с ней, и есть ее любовник.

Ну, естественно, ребята сказали не "любовник", как изысканно пишут в романах культурные писатели, а определили коротким и ясным словом ... в-общем, из народной лексики.

Но плевать мне было на эту убийственную характеристику, данную женщине зарвавшимися, вконец, "махновцами"; все равно она как-то тянула меня, привораживала, можно сказать, к себе, все сильнее и сильнее, а отчего - не знал еще тогда...

Позже, я несколько раз захаживал в тот магазин, вроде бы за пустяками, за солью там, или папиросами, а то, однажды, и яблоки купил даже, целый кулек большой, к праздникам, решив, как бы побаловать себя, хотя причина посещения, сейчас уж признаюсь, была и вовсе другая: просто поглядеть на эту женщину еще раз, полюбоваться ею незаметно.

* * *

Должен при этом заметить, что неласковая хозяйка прилавка с каждым разом становилась для меня все приятнее и привлекательнее с виду, да, добавлю еще, милее.

Я видел, что у нее, хоть и полноватая, но довольно-таки привлекательная фигура, и это несмотря на возраст, - лет где-то сорок было, что ли, ей? - изящные движения, и голос, низкий и хрипловатый, странно волнующий, лицо, простоватое, с первого взгляда, но, если всмотреться, даже и симпатичное, можно сказать, и красивое, особенно впечатляли выразительные, похожие на большие чашки с водой, синие глаза, которые она иногда презрительно или же насмешливо прищуривала, глядя сквозь ворох светлых ресниц.

А как ходила она!
Так, я думаю, неторопливо и гордо прохаживались только знатные римские матроны или же главные фаворитки французских королей, величаво покачивая крутыми полными бедрами, подчеркивая гибкие изгибы своей крепкой талии, и грузновато подрагивая широким округлым задом, удивляя всех грациозными движениями для женщины с такой тугой комплекцией.

В маленьких аккуратных мочках розовых ушей ее всегда висели то алые, то синие сережки, так приятно оттенявшие белизну ее кожи, чистенькой и посыпанной влекущими веснушками, уходящими веселой россыпью куда-то в головокружительную глубь роскошного тела, в нежную ямочку между больших грудей, выпиравших нагло из выреза халата.

Да еще и вот эта длиннющая толстая коса, которую моя продавщиха укладывала золотой короной на голове - все эти детали приятно тревожили мое воображение...

* * *

И еще.

Странно, что в этом магазинчике были не только фрукты-овощи, но и вино-водка, курево, да консервы всякие рыбные, но, тем не менее, среди всех запахов здесь особо выделялся аромат яблок.

Такой волнующий,
дурманящий,
сводящий с ума,
запах яблок,
удивительно устоявшийся в старом магазинчике, чудесно дополнявший образ ставшей незаметно дорогой для меня женщины, и связанный теперь только с нею, только с нею...

* * *

Знала ли моя грубоватая, но такая притягательная купчиха, какие чувства я испытывал к ней, догадывалась ли, как нравится она мне?

Думаю, что, все-таки - нет, и замечала ли вообще...

Да и кого она могла видеть во мне, в тогдашнем парне, почти вдвое моложе ее, работяге-"махновце" с ближайшей стройки, в рваных джинсах, с неопрятными длинными волосами, то ли вечно поддатого, то ли придурковатого, забегавшего в магазин если не за водярой, так за папиросами или нехитрой закуской рабочих общаг - рыбными консервами.

Хотя, если взять с другой стороны ситуацию эту, и парень тот, ну, любовник ее, был если и не моложе, то уж, во всяком случае, не старше меня.

* * *

Одним словом, как бы там ни было, но я влюбился в продавщицу яблок, да так сильно, что даже сам испугался сумасшедших чувств, и, по глупости молодой, решил бороться с этим наваждением испытанным средством - горьким зельем, запамятовав начисто, что мудрый наш народ всегда говаривал: лучше воду пить в радости, чем вино в печали...

Ну, а потом нашу бригаду "Ух" сняли с насиженных мест и послали на другой трудовой фронт, для прорыву, и там, в погоне за переходящим красным знаменем социалистического соревнования, я и отошел на короткое время от своего неожиданного любовного недуга.

* * *

Когда вернулся в городок и, первым делом, зашел в знакомый магазинчик, дабы порадовать очерствевшую вновь душу свою лицезрением милой мадонны, там стояла уже другая баба, какая-то дура, круто накрашенная, с виду вежливо-равнодушная, но, оказалось, даже и очень словоохотливая, вот она и рассказала мне, сильно опечаленному отсутствием своей тайной зазнобы, что Мария батьковна уволилась и уехала на родину, а вы, что, не знали разве, она же разошлась с мужем, забрала только детей и все остальное оставила бывшему... И, вообще, тут такой скандал был, застукал ее муженек-то, с хахалем молодым, грузчиком, тутушки который подрабатывал тож, из студентов, вроде бы, бывших, ну, изгнанных там за что-то, против власти че ли, или что там, выступали... Короче, тоже личность темная, исчез, козел, в неизвестном направлении, вот нашкодил и исчез, щенок, а она, Маша-то, еше и беременная от него была, может и родила сичас, кто знает, все может быть, в такие неясные времена-то... А вы что имеете к ней?.. Ах, знакомый, друг?.. Ну-ну...Куда уехала?.. А вот этого не могу сказать, так как сама не знаю, да и знать-то не хочу, зачем это мне, у меня своих проблем полно, так что...

* * *

Да, теперь и не передать, какое жестокое разочарование испытала моя циничная душа, испорченная, казалась, навсегда, годами скитаний по рабочим баракам всех почти строек и даже несколько других мест, пропитавшаяся духом казенной пошлости и грязи - что даже верится с трудом: неужели у меня оставалось тогда еще что-то человеческое, что-то интересующее в жизни, кроме водяры и денег?

Ну что ж, если это так, то и на том спасибо любви...

* * *

История эта, вернее, короткие странички из жизни моей продавщицы как-то так запечатлелись в мозгу, причем, оказалось, навсегда, как откладывают каждый раз при очередных генеральных уборках что-то в сторонку из ненужных вещей, не решаясь выбросить, ибо эта скромная с виду вещица на самом деле хранит дорогую для сердца память, которая с годами не только стирается, но даже и возрастает...

Шли годы, пятилетка менялась за пятилеткой, вот уже и перестройка грянула со своими потрясениями, случились большие перемены и в моей личной жизни, но тот странный эпизод прошлых лет все не хотел уходить в туман времен, и, вспоминая свою тайную юношескую любовь к взрослой женщине, да еще и работавшей в таком непрестижном месте, я с каждым разом дополнял ее все новыми, порой и не имевшими вовсе под собой никакой реальной основы, подробностями, и вот уже и не тот парень, подсобный рабочий из выгнанных студентов, а я - бродяга, скиталец по рабочим общагам, творил эту печальную "лавстори" с продавщицей сказочных фруктов...

* * *

Говорят, у одного мудреца было кольцо, на нем снаружи было выгравировано "Все пройдет", а на внутренней стороне - "Ничто не проходит".

* * *

Все движется в природе, все меняется, не стоит на месте, и самая прекрасная пора нашей жизни - молодость, уходит безвозвратно, оставляя о себе только воспоминания, светлые и, почему-то, часто грустные очень...

И каждый из нас, стоя у Порога Вечности, прощаясь с недолгим, порой и ужасно коротким, пребыванием на грешной, но, все же, такой прекрасной, земле - спрашивает себя, а как жил он, что сделал, и всего ли добился, чего хотел, и что оставит после себя другим.

Вечные вопросы, кажущиеся изначально простыми, но ответы на них бывает порой очень трудно найти, особенно в конце бренного пути.

И блажен уходящий во мглу, коли выполнил все свои обязательства перед этим миром...

* * *

Вот и теперь,
перед тем,
как отправиться навсегда,
в далекий путь,
неприкаянной тенью
по лунной дорожке
к холодному и вечному
покою,
хотел бы
грустные воспоминания свои,
столько лет беспокоившие меня,
донести до читателей,
в запоздалой надежде,
что заметит вдруг кто,
из истинных мастеров литературного слова,
и возьмет их у меня,
да и перескажет по своему,
преобразит романом любовным,
или сериалом телевизионным,
доведя до сердец других,
таких же как я,
свидетелей грандиозных событий
той самой,
теперь уже и легендарной,
эпохи
- эпохи бродячих рыцарей безумных пятилеток
и водяры за рупь шестьдесят две,
этих славных времен
печальных пилигримов
и неприкаянных поэтов,
и, дай бог, может так случиться,
увидим еще, когда-нибудь,
на экранах не только нашей Родины,
но даже и мировых фестивалей киноискусств
в Каннах знаменитых
или же Венеции прекрасной,
где великие артисты всех народов
и другие иностранные служители
капризной Мельпомены
будут стоя
- вот непременно стоя!
в знак восхищения и уважения
к нам,
диким варварам
непонятной им земли
- аплодировать от всего сердца
рассказанной здесь
истории любви
простых работяг,
однажды родившейся
и так отчаянно
пытавшейся выжить
в подсобке
овощного магазина
маленького городка,
затерянного
под синими метелями
в бескрайних просторах
далекой
неизведанной
страны
по названием
Россия...

* * *

И, отправляя в самостоятельное плавание свое творение, я решил назвать его:

"ЗАПАХ ЯБЛОК ЗИМОЙ".

МОЯ ПРЕКРАСНАЯ ДУНЬКА
посвящается Цветочку Л.

\"...не понять... не измерить..."\



Однажды по делам редакции, где временно замещал одну, не ко времени забеременевшую, "волчицу пера", довелось полететь к черту на кулички, а может, и на рога, словом, в одну глухомань.

Да и застрял в транзитном аэропортике, причем по банальнейшей причине тех прелестных лет: второй пилот из экипажа нашего трансдеревенского лайнера где-то успел надрызгаться в дупель, вследствие коего идиотского события самолетик наш не мог уже продолжать свой путь до желанной цели, во всяком случае, до тех пор, пока не отыщут замену драгоценному летчику...

* * *

И потянулись тоскливые часы неизвестного ожидания.

Я, успев обойти все вокзальное хозяйство, завалился с толстой газетой за прошлый месяц на сиденье в зале ожидания, отрешившись, наконец, от напрасной дорожной суеты.

Да и закемарил потихоньку, устав от бесплодного раздражения...

* * *

Проснулся от громких и грубых криков.

Две тетки, ну, такие нормальные русские дуньки, стояли посреди зала и дико орали друг на друга, подбоченившись оба, причем так стрательно нажимали на общенародную лексику, особенно на слово с буквы "Б", словно желали во что бы то ни стало убедить всех немногих здесь присутствовавших в том, что их противница-сука как раз и есть та самая...

Одна из этих представительниц прекрасного пола вроде бы находилась на службе аэрофлота, так как в наличии имелся на ней форменный китель с блестящими пуговицами и нашивками на погончиках, а другая - тоже, но только в качестве, так сказать, вспомогательных сил, ибо орудовала казенной шваброй, видимо являясь, попросту, местной "техничкой", да и была она в замызганном халате.

Из-за чего возник весь этот сыр-бор с поминанием вперемежку бога со всеми святыми и первичных мужских, а иногда и женских, половых признаков, было неясно, но бабий крик возносился, все возрастая и резво набирая обороты.

Начальница, ну та, которая красовалась в голубом кителе, заведовала, кажется, всеми наземными службами данного авиахозяйства, и давала, или, скорей всего, пыталась дать, грозные спецуказания второй дуньке, но та - вот стерва, никак не хотела уважать чины и блестящие причиндалы первой, да и вообще посылала ее по популярному на Руси маршруту.

Но все же до драки дело так и не дошло, и, вдоволь наоравшись друг на друга, охамевшие вконец тетки вроде бы успокоились и разошлись, как ни в чем ни бывало, каждая по своим делам, и вновь наступила благодатная, но скучная тишина.

Уборщица принялась с удвоенной силой размахивать своей боевой подругой-шваброй, будто заведенная такой словесной энергией, приближаясь к рядам сидений, а я предпочел встать и благополучно удалиться с ее пути, дабы не попасть под раздачу в конце только что закончившейся баталии.

* * *

Пожевав в местном буфете что-то такое бесформенное и твердокаменное, которое красноносая и дебелая буфетчица, всем своим колоритным видом весьма удачно дополнявшая местный антураж, упорно именовала "биляшом", и, опять же, запив его темно-бурым пойлом с не менее гордым названием "кофе с млаком" - я вышел покурить на воздух, ибо внутри этого заплеванного и загаженного помещения дымить не разрешалось никому, кроме аборигенов-местных бомжей, да самого обслуживающего персонала, то бишь - "техничек"...

На крыльце стояла женщина и что-то ласково говорила маленькой девочке, поглаживая ее косички.
Когда они повернулись ко мне, я узнал давешнюю уборщицу, а малышка оказалась ее дочкой, об этом я догадался сразу, ибо они были так похожи друг на друга, ну прямо, как один человек в разных годах своего возраста.

Девочка ела мороженое, спокойно и равнодушно взирая на меня, а мать заботливо поправляла ее бантики, отряхивала платьице, а потом наклонилась и поцеловала доченьку в светлую макушку.

И я поразился, как же изменилась при этом моя грозная уборщица, так беспощадно собачившаяся совсем недавно со своей начальницей!

Ну, куда вот исчезла вся ее грубость и хамство, все эти слова, при произношении которых, как говорил один писатель, "вздрагивают лошади"?

Она, эта вульгарная Дульсинея затерянного во времени и пространстве вокзала, излучала в этот миг столько неподдельного добра, великой любви и материнской нежности, что даже внешне преобразилась в моих глазах; теперь это была уже женщина, хотя и немолодая, но весьма и весьма красивая, добрая, величавая, справедливая, как Василиса Премудрая из сказок далекого детства...

* * *

А не такая ли и ты, моя Россия, дикая, неизведанная, но если рассмотреть и подойти к ней по-человечески, душевно - прекрасная и любящая...

Это сообщение отредактировал Ронин - 18.02.2008 - 19:54

Ага, почитай-почитай, девочка моя, может, и прибавится чего-то

понравился рассказ!
автору

Браво!

Вообще-то я пишу чистенькие-беленькие рассказы, потому как сАнтиментальный очень, но иногда ведь и хочется дать бедной душе немножко расслабиться, как говорится, и послать всех далеко-далеко...

Так что - не обессудьте, примите мой рассказ из области черного юмора




ПРОЗА СЛУЖБЫ или С ДНЕМ ЗАЩИТНИКА ОТЕЧЕСТВА!
\военная сказка\


Луна заглянула в окно и не нашла в нем своего отражения.
Странно, как это странно, -подумала она и заглянула снова...

* * *

Но нет, не отражалось в этом единственном окне ровным счетом ничего, ибо стекла были выбиты все до единого, и всего несколько часов тому назад, о чем можно было догадаться, глядя на осколки, валяющиеся на свежем снегу под подоконником, и обшарпанные полусгнившие рамы зияли черной пустотой.

Правда, при ближайшем рассмотрении можно было заметить, что изнутри проемы небрежно прикрыты драным и линялым байковым одеялом.

* * *

А там, во чреве этой деревянной развалюхи, стоял жаркий нечистый воздух от смрада вонючих портянок, серой кучей сушившихся на проволоке над полуразвалившейся печкой, чья-то пьяная блевотина, с мочой пополам, в углу, окурки и обгорелые спички, плавающие вперемешку со смачными плевками на луже разлитой жидкости на столе, тяжелый, почти лошадиный, запах пота людей, лежащих вповалку на деревянном топчане, накрытом грязными бушлатами, уныло освещенных запылившейся лампочкой, и даже удушливая гарь шлака, от дымящейся с ночи еще кучи угля в топке, уже не перебивала этот дух мужской обители, давно и прочно укоренившийся тут - это "королевский", то бишь сержантский сторожевой пост, куда назначались только по блату, как на курорт все равно...

И вот к этой вони, вдобавок, то и дело кто-нибудь из лежащих шумно и добротно портил воздух, и крепкий аромат, резко вырвавшись из закоулков забродивших кишок человеческого нутра со звуком фугасного выстрела, надолго примешивался к общей атмосфере, сея вокруг запах не хуже немецкого иприта...

Вот тогда уж действительно хотелось как-то вывалиться из общей кучи, перекатиться к выходу и распахнуть набухшую дверь, впуская свежий морозный воздух вовнутрь этой адовой обители.

Но никто из людей не то что встать - свалиться с топчана не мог, ибо не имел возможности приподняться и перевалиться на край лежанки, находящейся в ногах.

* * *

Вчера, после того, как сторожевой пост номер три был принят, караул в составе четырех сержантов славной десантно-штурмовой бригады отметил день Защитника Отечества, и отметил крепкой бражкой бабы-Дуси, впрочем, как-то в спешке поставленной, без соблюдения классических пропорций, испробованных русским народом, а особенно сибиряками, в течении таежных веков, и потому дрянной, ибо вроде затравки - дрожжей, оказалось не в меру больше, что ли, то ли изюму для подсластки мало подсыпала старая клюка, но факт, что тяжело как-то входила сия отрава в ясны головы молодцов-воинов и теперь добивала их, пытающихся очухаться от ночной хмари...

* * *

Но утро все-таки, хоть и поганое такое после разгула, наступило, а вместе с ним могли заявиться и проверяющие офицеры от части, с понтом выдающие себя за ретивых служак-уставников, а на деле рыскающие тоже после вчерашнего за дармовой опохмелкой по загородним сторожевым постам, как голодные волки.

- Ну че, братва, подъем, что ли? Ох, блудство же какое, пипец всему, - застонал начальник поста, старший сержант Шитик, по совместительству еще и "кусок" - старшина взвода, "полуторагодовалый" уже вояка, "дед". - Э, воины, мля... Вперед, на хер, упали на полы, в порядок нужно привести... вверенное помещение...

"Убитые" чуть шелохнулись, изобразив послушание, но никто из них и не приподнялся даже, только попукивали возмущенно.

Тут надо было определенно что-то делать, восстанавливать пошатнувшийся порядок и дисциплину Великой армии, и старшой нашел выход, традиционно надежный:
- А-а, сцука, маладой, дух.. Па-адье-ом, бляха, на хрен, встал резко! А ну, на полы, тряпку в зубы и - папе-о-ор! Слышь, ты, с-синий?!

Самый молодой из сержантов, только-только из учебки, юный татарин Ренатка, заскулил сразу:
- Так время скоко, Ши...

- Че-о?! Не по-эл ни хера?! Ты че, сука, обурел, в натури?! Ну... я те щас... Ты-ы!!! - Шитик начал приподнимать тяжеленный кулак, разворачиваясь на месте. - Бражку русскую хлестал вчера, басурманюга, изюминки вылавливал, а теперь вот не хошь отрабатывать?!

- Есть, товарщ старшш-сржнт, - бедный молодой дернулся, как ужаленный в зад, и встал - приподнялся, сложился пополам и сверзился с топчана, глухо стукнувшись лбом о холодный и сырой пол, как кукла-марионетка, которой отпустили веревочки, и тихо отрубился.

* * *

Старшина, потеряв "верного" бойца, с тоской плюнул и начал подниматься сам, ибо давно уже хотел сходить по нужде, да и горело внутри все, хотелось холодной воды, ну просто хлебать и хлебать, как лошадь на водопое...

Влив с себя целый ковш грязной воды из ведра, кряхтя и тяжело фыркая, Шитик навалился грудью и локтями на загаженный стол, похлопал себя по карманам, ища курево, не нашел, выцарапал окурок, случайно не промокший в луже, потому что стоял торчком, воткнутый в краюху хлеба, вставил в рот, в котором было уже гнусно и вонько, как в привокзальном сортире, шелкнул америкосовской зажигалкой, заслуженно выигранной вчера в картишки у хохла Степы, пустил дымовую завесу и оглядел помещение караулки.

"Не, но нормально же вчера погуляли, нифифа... что бы там ни пипикали, хрен... - думал старшой, тупо глядя на боевых товарищей, при тусклом свете лампочки казавшихся просто кучей каких-то серых мешков. - Токо вот зря все-таки добавили самогонки потом... этой, долбаной... да гори она синим пламенем..."

И только тут с удивлением он заметил торчащие из-под лавки чьи-то ноги, причем ноги-то были женскими, в черных таких колготках! А на одной, так даже туфелька фасонная, на каблучке!
"Е-мое, че за херня?! Нифигасе, ба-аба?! И... откуда?! - Шитик очумело дернулся, аж чуть не упал со скрипнувшей жалобно тубаретки. - Да че было-то вчера, бляха-муха?!"

- Э-э, шакалы, подъем, резко все! - заорал он, пнув топчан. - Прощелкали, сцэки, диверсант под нарами!
- Да эт не диверсант, - простонал Вова-чуваш, - эт же Манька... Ну, Танкетка, бля... Ну помнишь, вчера приносила бутыль, блин... А ты ее заставлял бухать с нами... Не трожь ее... скоко можно... пусть дрыхнет... потом...
- Я?! - конопатая и широкая физиономия старшины вытянулось. - А чо я?! Да на хера она мне сдалась, а?! Да у меня жена в Вологде! И дите впридачу! Слышь, Вовчик, ну чо ты мелешь, чо ты гонишь, гондон ты штопаный, бля?!
-Ну вот именно, на хер она и нужна была, - непреклонно подытожил Вовчик. - Но и нам, канеш, перепало... Я вот и не жалуюсь... А про жену твою и дите... лично я первый раз слышу...

* * *

Шитик, уже начавший с ужасом припоминать задурманенным мозгом обрывки вчерашних событий в караулке, сидел истуканом некоторое время, как обвиняемый на скамье подсудимых, и вдруг резво так, забыв даже на время о своей "немочи", подскочил к лежащей "хмаре" и начал было вытягивать загулявшую гостью за ноги, да та заскулила-завыла и неожиданно дрыгнулась, издав неприлично громкий звук, не хуже, чем лежащие наверху "артиллеристы", да так шухнула ядреным запахом прямо в ноздри сержанта, что тот так и отвалился назад вместе со сдернутыми с женщины колготами, обнажив пухлые ляжки нечаянной "квартирантки" с известной всему военному городку наколкой: роза в бокале с кровью; ну да, это была она, популярная во всех отношениях среди солдат, шалава Манька, прозванная служивым народом благодарного гарнизона "Танкеткой" за ее вездесущность и пронырливость.

-И... и че дальше... было? - упавшим голосом спросил он, мотнув головой, все еще надеясь, что вся эта херня с пьянкой на посту, с бабой этой под лавкой, весьма неуважительно себя ведущей по отношению к славным штурмовикам, да и вообще с армией этой задрипанной - всего лишь приблазнилось ему с похмелья, но... нет...

-Дальше? - теперь уже Вовчик, кое-как приподнявшись на локте, всматривался с подозрением в своего командира, а не прикидывается ли тот шлангом. - Она ж за самогонкой к теть-Дусе бегала, забыл? Вон ты еще татарчонка заставлял трахать ее... полудохлую уже... Орал при том, что ты, мля... это, как его... во,рижисер! Типа кино...парнуху, мол, снимаш...А дальше ты ее придушил малость и затолкал под лавку... Да фули ты прикидывашся, мля? Да пошел ты в задницу, прикинулся, ептить, тоже... Покемарить лучше... дальше... все...

И тут вдруг, совсем и не к месту в перепалке этой, приподнял свою опухшую физиономию Степка-хохол, сука-бандера, и гундосо затянул, вероятно, еще с прошедшего вечера начатую, нудную волынку:
- Слышь, Шитик, а, Шитик... лось, бля... ты эт вчера у меня зажигалу-то... туфтой увел... верни, слышь... по-хорошему, грю... у тя не козырь был... и не туз, бля... верни, нафиг...

Паша Шитик вздрогнул от неожиданности, с диким видом перебирая и ощупывая принадлежность дамского прикида, словно искал там какую живность или разгадку ночных приключений...

* * *

...в эту минуту внезапно застучало множество ног на улице, дверь караулки распахнулась и, вместе с резким дуновением морозного ветерка, в полутемное вонючее помещение ввалились товарищи офицерики с препротивными с похмелья рожами, и их изумленному взору открылась чрезвычайно живописная картина: загаженный стол со следами разгульного пиршества, приземлившийся на пятую точку "кусок" Шитик с дамскими рваными колготками в руках, чья-то голая, прыщавая, и, вероятно, судя по виду, а, главное, по внушительному размеру - бабья задница под нарами, да лежащие наверху вповалку, "отходящие" бойцы...

Это сообщение отредактировал Ронин - 20.02.2008 - 19:51

Ронин, зачем ты в этом же топике постишь другие свои рассказы?
Пости их в ЯП-Издат.
Отдельными топиками.