17
Уважаемые читатели!
Эту работу я написал на конкурс, уже и не вспомню, какой. Дополнительным условием было: ГГ носит штаны цвета фуксии. Из-за нехватки времени я написал это с солидным опозданием, что не позволило вывалить рассказ даже во внек. А если бы даже успел – я бы, пожалуй, крепко задумался. А стоит ли? Уж больно провокационен рассказ.
В нём нет ни грамма политоты, ни йоты расизма и ни искорки ненависти. Это всего лишь вольная интерпретация биографии всем известной личности. Мистификация, не более. И попытка понять: где тот переломный момент, превращающий человека в исчадие ада. Когда демон взял власть над невинной душой? И как уберечься от этого?
Друзья! В каждом из нас живёт демон. Святые землю не топчут. Будьте человечны! Будьте терпимы и рассудительны! Не дайте злу в душе овладеть вами! Оставайтесь людьми, что бы не происходило вокруг!
Лепесток
Безоблачное воскресное утро семейства, обживавшего уютный домик в предместьях Линца, было омрачено откровенно безрадостным событием.
Утром последнего дня уходящего лета мать по обычаю встала с первыми лучами солнца, приготовила завтрак и принялась собирать в школу единственного оставшегося в живых родного сына. Бережно перекладывая чисто выстиранное белье в корзине, мама Клара искала белоснежную рубашечку с коротким рукавом и льняные штаники с голубоватым отливом.
«Ты будешь самым красивым мальчиком в классе!» - пришёптывала заботливая родительница, бережно выглаживая наряд ученика первого класса реальной школы. Закончив сельскую, одногодичную школу «на отлично», мальчуган, в котором родители не чаяли души, поступил в четырёхлетнюю школу Линца. В отличие от сельской, городская школа была куда больше, требовательней и, по правде говоря, суровее. Чтобы успешно влиться в ряды будущих академиков и министров, её нужно было покорять с порога. А для этого паренёк, поразительно похожий на мать, должен был выглядеть ничуть не хуже остальных учеников.
Выгладив рубашку, мать взялась за штаны. Взялась и ахнула. «О, Боже!» - выпалила Клара, глядя на отвратительные пятна соломенного цвета, невесть откуда взявшиеся на ещё недавно однотонных штанах. Отправлять мальчугана в таком наряде никак нельзя, нужно срочно что-то предпринять.
После завтрака мать с сыном отправились в город на поиски подходящего наряда. Но не так-то просто найти что-то подходящее в последний день летних каникул. Ведь не только они хотели быть нарядными в этот знаменательный день. Весь город хотел. Целый день поисков не принёс решительно никаких результатов: ни в одном магазине подходящих штанов не было.
Склонив голову, словно солнцелюбивый цветок на закате дня, Клара брела по Ховнюнг штрассе с сыном за ручку и пребывала в полнейшем отчаянии. И тут по счастью им повстречалась соседка Анет. Жизнерадостная толстушка, известная своей находчивостью, внимательно выслушала Клару и хмыкнула в ответ:
- Хм! Тоже мне горе! Голубушка, полно вам печалиться. Просто покрасьте штанишки – и дело сделано!
- Покрасить? – с надеждой в голосе спросила Клара.
- Разумеется! – подтвердила Анет и затараторила о том, как она когда-то выкрасила себе все платья, блузки и юбки.
- А краска? – вклинившись в пылкий монолог энергичной соседки, спросила Клара. – Где её взять?
- О, Боже! Тоже мне проблема! – закатив глаза к небу, с пренебрежением воскликнула тараторка и в подробностях рассказала удручённой соседке о том, где взять краску, какую именно и как ею воспользоваться.
- Уверяю вас, голубушка, - с улыбкой говорила Анет, - лучше французской краски вы ничего не отыщете. Малыш, - обратилась она к уже заскучавшему мальчугану, - ты какого цвета штаны хочешь?
- Цвета молочного шоколада! – мечтательно произнёс мальчуган, бросив пронзительный взгляд на полную тётю.
Сполна получив инструкции, воспрянувшая духом Клара отправила сына вместе с соседкой домой, а сама летящей походкой помчалась за магическим зельем к некой фрау Глюк.
Когда стремящееся в опочивальню солнце уже смотрело на мир покрасневшими от усталости глазами, Клара остановилась на перекрёстке в задумчивости. Этот чертовски беспорядочный день вымотал её, и она внезапно позабыла, куда ей направляться отсюда: налево или направо. Взглянув сперва в одну, а затем в другую сторону, Клара смело шагнула налево.
Красивых домиков с красной крышей, о которых рассказывала Анет, на этой улице не было и в помине. Все дома этого мрачного переулка были серыми, ветхими и совсем-совсем безрадостными. Пожалуй, стоило бы вернуться и пойти правильной дорогой, но времени на это, увы, не было. Летние сумерки сгущаются быстро. Решив испытать удачу, Клара постучалась в восьмой дом слева.
- Мила зазель ин ца шам?!* - сквозь ободранную, ветхую дверь донёсся мерзкий старушечий голос.
- Великодушно простите меня за поздний визит, - поспешила с извинениями Клара, - я ищу фрау Глюк. Мне сказали, у неё можно купить краску для ткани.
Засов с лязгом открылся, дверь скрипнула, и на пороге показалась отвратительного вида старуха.
- Краску можно купить у меня, - пробурчала она с акцентом.
- О, это прекрасно! – восхитилась просительница. – Будьте добры, продайте мне краску цвета молочного шоколада. Мой сын завтра отправ…
Не дав досказать нежданной вечерней гостье, старуха бесцеремонно захлопнула дверь и отправилась греметь всякой утварью в поисках заветной краски.
Спустя десять минут грохота и ругательств на непонятном языке, дверь снова отворилась.
- Вот! – сухо произнесла старуха, вручила Кларе запылённый пузырёк с истрепавшейся этикеткой и потребовала двойную плату за поздний визит.
Безо всяких колебаний Клара отсчитала истребованную сумму и окрылённая отправилась домой.
Забежав по дороге к Анет за советом, заботливая мать с порога бросилась красить сыновьи штанишки.
Знойная ветреная ночь высушила вещицу, и к утру наряд был готов.
Ранним утром, расстелив штанишки на столе для глажки, Клара взглянула на них и снова вскрикнула: «О, Боже!». Нет-нет, предмет одежды был цел. И от досадных пятен не осталось и следа, краска легла насыщенным ровным слоем, скрыв под собой все изъяны. Играя густыми тонами в робких лучах восходящего солнца, кусок ладно скроенной и сшитой материи просто зачаровывал глаз своей красотой. В нём все было хорошо, кроме цвета. Вместо благородных шоколадных тонов штаны полыхали пурпурным пламенем, словно цветок фуксии на клумбе у дома. Будь это платьице Паулы, Клара была бы вне себя от радости. Но это были штаны мальчика, а мальчики, как известно, такой цвет не носят.
После побудки вся семья собралась, чтобы посмотреть на новый наряд ученика. Даже сводный старший брат Алоис ненадолго заскочил в нелюбимый дом.
Смущаясь, мальчуган с большими глазами вышел ко всем и скромно встал в уголочке, зажимаясь от смущения.
- Ха-ха! – рассмеялся Алоис. – Какая нежность! Девчонка! Все будут называть тебя девчонка!
- Уймись, бездарь! – рыкнул на него отец. – Лучше займись делом, никчёмный отпрыск славного рода!
- Моё дело – уже не твоё дело, папаша! – надменно бросил смутьян, схватил булку хлеба со стола и был таков.
- Какие красивые штаники! – безо всякого подвоха, с детской наивностью произнесла Паула, младшая родная сестричка паренька.
- Ну-ууу… - в задумчивости затянул отец, - в принципе…
- Ты - красавец! – подытожила обсуждение мать и обняла ненаглядное чадо.
- Это – правда? – глотая слезу, спросил уже готовый разрыдаться от досады мальчуган.
- Правда! – с улыбкой ответила мать и поцеловала сынишку. – Ты будешь самым красивым мальчиком в школе! И отныне я буду звать тебя Лепесток.
- Лепесток?
- Да, да, Лепесток! Лепесток прекрасного цветка, которым будут восхищаться люди!
Польщённый материнским теплом, малыш улыбнулся и согласился надеть не в меру цветастый наряд.
Однако школа приняла мальчугана не так тепло, как сулила ему мать. После первого урока, когда все детишки высыпали из класса в коридор, радуясь долгожданной перемене, мальчишку в пурпурных штанах окружила группа мальчишек.
- Эй! – окрикнул его рыжий сорванец, по-видимому, заводила. – Ты кто, чудак в девчачьих штанах?
Мальчишка в ярких штанишках ответил хмурым взглядом исподлобья.
- Чё молчишь, уродец?! – продолжил насмехаться смутьян, подстрекая остальную ватагу к травле.
- Отстань! – наконец огрызнулась жертва.
- Ух ты! Так ты ещё и говорить можешь?! Эй, Натан, - крикнул он юноше заметно взрослее остальных, - брат, взгляни на этого чудака в девчачьих портках! Как тебе, братец?
- Я его знаю, - надменно бросил взросляк, - это мамзер** из Леондинга.
- Инцухт, ха-ха! – рассмеялся рыжий задира, по виду выходец из породистой еврейской семьи.
Слова обидчика раскалённой стрелой вонзились в самое сердце мальчишки. Из разговоров взрослых, которые он случайно слышал краем уха, мальчуган усвоил, что инцухт – это плохо. Это что-то такое, что порочит честное имя его семьи, марает безупречную репутацию славного рода и, что самое главное, обижает маму. Такого оскорбления гордый малыш стерпеть не мог. Праведный гнев вскипел в нём необузданной яростью, и смелый Лепесток немедля рванул с кулаками на обидчика.
- Прекратить! – тут же раздался крик учителя, и чья-то крепкая рука схватила мальчугана за шиворот.
Подоспевший вовремя учитель французского скомандовал всем разойтись по классам, отругав при этом ни в чем не повинного Лепестка.
А после уроков мальчика в цветочных штанах все-таки поколотили. Рыжий мерзавец по имени Арон Шварц вместе со своим старшим братом Натаном, поляком Анджеем Шведкой и ещё парочкой «верных товарищей», решили преподать строптивому первоклашке урок. Подкараулив Лепестка в ближайшей к школе подворотне, ребятишки побили беднягу. Не сильно, так, чтобы не осталось синяков. Потом Арон с наглой усмешкой плюнул мальчугану в лицо и обозвал его мерзким сыном никчёмных родителей. А ещё пообещал, что впредь каждое утро мальчишки будет начинаться с обзывания его девчонкой.
И он исполнил своё обещание. Гордое имя мальчугана больше никогда не звучало из уст одноклассников. Подлецы из шайки Шварца во главе с рыжим заводилой звали мальчишку с выразительным взглядом не иначе как девчонка. Остальные ученики обращались к однокласснику по фамилии, а в учительской среде гордый сын славных родителей прослыл как задира и неуч.
Реальная городская школа для мальчугана стала сущим мучением и местом, порождающим ненависть. Прежде прилежный ученик превратился в настоящего двоечника. Удручённому и затравленному мальчишке никак не давались математика, французский и наука о слове Божьем. Он находил упоение лишь в истории, пении и рисовании, предпочитая их не самым приятным, на его взгляд, наукам. Математику он ненавидел за её точность и за то, что преподавал её отец двоих подлецов: Иероним Шварц. Он ненавидел французский язык за его неоправданную сложность и всех французов за то, что они говорят по-французски. А лживые речи церковников и вовсе считал подлейшим на свете обманом, принуждавшим любить всякий сброд без разбора. Любить даже тех, кто отравляет жизнь свободных людей гордой нации. Во всяком случае, так говорил его отец, когда разговор заходил о Библии и церкви.
Разумеется, такой подход к учёбе дал о себе знать в конце года. Мальчуган с треском провалил проверку знаний, и был оставлен познавать науку первого класса повторно.
А потом умер отец. Мальчуган рыдал у гроба родителя, наполняя свою израненную душу праведным гневом. «Будь лекарь отца немцем – мой любимый папочка был бы жив», - наивно полагал мальчишка, виня отцовского врача-еврея в малограмотности и подлости.
С горем пополам закончив учёбу, повзрослевший парень не стал дальше ломать зубы о гранит науки, как завещал ему отец, а занялся свободным ремеслом. Наполняясь нестерпимой злобой и праведным гневом к вопиющей социальной несправедливости, юноша изливал всю свою страсть в дивных красках на белом холсте. И надо сказать, не без успеха. Его полотна нравились людям и даже продавались.
Но и тут не обошлось без подлости. Не будучи в силах заниматься творчеством и продажей одновременно, Лепесток был вынужден прибегнуть к помощи торгаша. Судьба-злодейка подсунула ему проходимца по имени Рейнгольд Ганиш, который представлялся всем чистокровным австрийцем. Но чуткий нос Лепестка уловил нотки обмана в словах обманщика. Как оказалось позже, новый деловой партнёр эмоционального художника был евреем по линии прабабки. Целый год подлец Ганиш обворовывал несчастного художника, утаивая львиную долю выручки.
Взрослея, юноша, лишь укреплялся в своих убеждениях и, не стесняясь, высказывал их в обществе. А общество, не готовое к такой смелости мышления, отвечало ему непониманием. Кто-то смело бросался в спор, апеллируя навязанными моралью ценностями, вроде человеколюбия и равенства. Кто-то стыдливо отводил взгляд в сторону, не желая вступать в прения с очередным «пророком нового мира». А кто-то, кому не хватало смелости вступить в спор, безмолвно соглашался, чтобы потом бросить в спину Лепестка: «сумасброд» и «психопат».
«Глупцы! – глядя пронзительным взглядом исподлобья, говорил им Лепесток. – Вы не поймёте, не познав горестей и лишений. И вскоре вы их получите…».
Торопливо подгоняя изнеженное прогрессом человечество к пропасти, безжалостное время загрохотало тяжёлыми орудиями войны. Верные сыны отчества стройными рядами встали на защиту алчных интересов привластных мерзавцев и самозванцев. Юноши, доселе не знавшие вкуса смерти, прямиком отправлялись в окопы, чтобы сгинуть в мясорубке всепоглощающей битвы народов.
Сменив свой гражданский сюртук на неприглядную серую форму рядового, Лепесток в первых рядах отправился на бой с врагами.
В редкие моменты отдыха от сражений, когда раскрасневшиеся от выстрелов ружья уже не могли палить, а окровавленные штыки отказывались пронзать вражескую плоть, солдаты собирались у какой-нибудь развалины и чесали языки за беседами о пустом. Возмужавший Лепесток старался не пропускать таких сборищ. Желание открыть сотоварищам глаза на правду просто распирало его изнутри. Ко всему прочему, это было неплохой возможностью пропустить стаканчик-другой дешёвого шнапса, которым командование обычно делилось с обычными работягами войны.
Одним не по-сентябрьски холодным вечером Лепесток заметил, как у порога покосившегося дома сгрудились офицеры и простые солдаты, чтобы послушать приезжего рассказчика. Взобравшись на крыльцо едва живого дома, перед соотечественниками с пламенной речью выступал некто Федер из гражданских.
Этот человек не был актёром или политиком, его умную голову не венчал венок славы, но, тем не менее, все утомлённые войной солдаты жадно поглощали каждое сказанное им слово. Рядовой Баварского резервного пехотного полка номер шестнадцать был просто очарован рассказчиком. Всё, буквально всё: и мудрые речи, и экспрессивная манера вещать с трибуны, и прямолинейные, словно рубленные топором жесты, и… даже усики-щётка – всё говорило Лепестку о том, что перед ним выступает истинный лидер и, возможно, будущий спаситель великой Германии.
- И пока немецкие солдаты, - едва не переходя на крик, вещал оратор, - гибнут под градом английских пуль, богатые сынки еврейских банкиров и промышленников греют свои изнеженные тельца под ласковым солнцем…
- Точно! – в нарушение субординации, вклинился с обличительной речью Лепесток. – Я не знаю нации подлее евреев! Их убийственному лицемерию нет конца! Евреи – это те, кто, не задумываясь, воткнёт нож в спину своего боевого товарища, а после с мерзейшей подлостью отправятся докладывать командирам о своём героическом поведении! Они – корень зла всех наших проблем!
- Молодец! – похвалил смельчака Федер. – Скажи мне… Нет, смело выступи вперёд и назови своё имя, верный сын великой страны!
Лепесток с гордостью поднялся к оратору, расправил плечи, устремил свой пронзительный взгляд в толпу соотечественников и гордо заявил:
- Адольф!
_____________
*
(ивр. מי לעזאזל נמצא שם) – кого там черти носят. **
(ивр. ממזר) - в еврейской Библии и еврейском религиозном законе обозначает человека, рождённого от определённых запрещённых отношений или потомка такого человека.
yaplakal.com