53.
В одном из частных подворий встречаемся с самоселом. Постоянно проживающих жителей в зоне отчуждения — несколько сотен.
— Я в 1986 году работал учителем. В день взрыва с двумя восьмыми классами был на поле, расположенном в нескольких километрах от станции, перебирал картошку, — рассказывает Евгений Маркевич. — Мы видели, что со стороны блока дым идет, думали, может, костры жгут или краска где загорелась, такое уже бывало. О том, что произошло что-то серьезное, я узнал на второй день, вечером, когда к Припяти начали подтягиваться вереницы автобусов, из которых высыпало много солдат и милиционеров с противогазами. 27 апреля я собирался отвезти сына на речку — давно обещал научить его рыбачить. Пришел домой, жду его. В окно стучится соседка, передает записку от жены: «Все вывозят детей из города, я отправляю Дениса в Киев». Я войну помню и знаю, как люди до сих пор ищут своих родных и близких, потерянных в оккупации. Как холодным душем обдало: «Уедут, больше не увижу!» Побежал искать жену, нашел, говорю, что сам сына вывезу, на мотоцикле. В Чернобыль я вернулся через несколько месяцев. Договорился с местным начальством, чтобы не трогали: у меня в школе прекрасная мастерская была, я мог любые работы производить. В общем, пригодился, взяли на работу. С тех пор так и живу, хотя вроде как прописан в Киеве. Жена с сыном за территорией зоны так и остались. А дом, построенный еще дедом, бросить не могу.