Ранним июльским утром пухленькая Анютка, устав от каникулярного безделья, бродила по палисаднику дедушкиной усадьбы.
Сегодня она решила посвятить себя палиндромам. Но не обычным, а взрослым, с изюминкой подтекста, с эротическим так сказать иносказанием, с загадкой…
Она знала два необычайно ярких палиндрома, которые сжимали ее дыхание, хоть прямо читай эти слова, хоть наоборот –
потенция и
либидо. Первое (если сзади) порождало
«яиц нет оп», а второе звучало жизнеутверждающе и резко –
«о дибил».
Прекрасные палиндромы! От них несло чем-то запретным, тайным и почему-то у Анютки прерывалось дыхание и шли фиолетовые круги перед глазами.
Прекрасные палиндромы! Но они были чужие! А Анютке хотелось придумать своих, таких же прекрасных. Вот и бродила она по палисаднику и бормотала первые пришедшие в голову слова, тут же привычно читая их наоборот:
–
«Простор» – «рот сор п», «сортир – ри трос», «гимназия» – «я и зан миг»… Бред. Мрак и бред! Тут же прочитала взад –
«дерби карм». Криво ухмыльнулась и, словно в бреду, продолжила бормотать:
–
«Токсикомания» – «я и намок и скот», – это вроде бы неплохо, но все равно не то. Хотелось чего-то оглушающего, оргазмоподобного, эдакого палиндромного катарсиса.
В голову лезли какие-то странные колдовские словосочетания – «
я с тебе а ты с меня» – «я нем сыт а ебется», «буратино» – «они та руб» и прочая галиматья, иногда с политическим оттенком –
«но орехи хорошо» – «о шорох и хер ООН»… Дойдя до абсурдального и непереводимого
«табурет трубадура», Анютка сомнамбулически окинула взором дедушкин сад и почувствовала себя дурно. Аккуратно присела возле куста малины, попыталась ровно дышать, расстегнула кофточку, ослабила лиф.
И вдруг озарило:
«а тут крот» – «торк тута»!
Анютке стало душно и влажно…
…Время шло к ланчу, как в гости зашел соседский Макарка, известный в уезде филантроп и перфекцеонанист.
Вежливо поклонился Анютке, поправил манишку и молвил, опустив глаза:
– Утро кто рад.
«Да рот ко рту», – тут же перевела Анютка и зарделась. Но совладала с собой и, игриво тряхнув челкой, озадачила местного умника:
– Ты моден и недомыт! Макарка от неожиданности глотнул воздуха, но не растерялся и парировал:
– Не женат, а нежен… У Анютки заколыхалась грудь:
– Коту скоро сорок суток, – только и смогла произнести.
Юноша же, поймав кураж, прямо посмотрел девушке в глаза и медленно прошептал:
– Кич филантропа. «Апорт на лифчик» – пронеслось в голове Анютки, она всё поняла и ноги у ней стали ватными.
Макарка подошел ближе, прерывисто дыша и не отрывая взгляд от незастегнутой анютиной кофточки.
–
Ого, вижу живого… – только и пробормотала Анютка, теряя сознание, а потом и сознательность.
Они проснулись рано утром следующего дня. Помолчали. Палиндромить не хотелось. Хотелось понежиться на муравке, да молока теплого испить.
Макарка поднялся с земли, улыбнулся и медленно пошел к калитке.
Анютка проводила его страстным, но уже сытым взглядом и прошептала вслед:
– Улыбок тебе, Макар!