Хайлигенбайльский котёл

"Наконец Гитлер утвердил перевод остатков 4-й армии на косу Фрише-Нерунг, «после того как будут переправлены артиллерия, танки, штурмовые орудия и специальные транспортные средства». Но было уже слишком поздно. Розенберг и порт с причалом представляли гору развалин, искореженных конструкций и остовов разбитых и сгоревших автомашин и боевой техники врага. Все побережье в акватории порта было завалено трупами солдат и офицеров когда-то непобедимого вермахта. Дальше по побережью в сторону Кальхольца уже больше не было никакой возможности выполнить приказ верховного главнокомандующего ОКВ. В ночь на 26 марта началась переправа с помощью всех имевшихся в распоряжении плавсредств огромного количества раненых, больных и обмороженных солдат и офицеров 4-й армии, погрузка которых представляла значительные трудности. За ними - в строгом соответствии с планом остатки отдельных частей и дивизий. Из оружия брали с собой только пистолеты, карабины и отдельные пулеметы. Отход прикрывали, сражаясь на передовой, добровольцы 102-й, 131-й, 170-й, 292-й дивизий и дивизии «Великая Германия». 29 марта 1945 года над местом посадки господствовал густой туман, который препятствовал введению в бой нашей авиации. Это оказалось счастливой случайностью для арьергарда. В 6 часов 30 минут последний корабль отошел от побережья. Ужасное сражение, пожалуй, самое тяжелое за последние месяцы войны, закончилось. Все южное побережье залива Фришес-Хафф стало контролироваться войсками 3-го Белорусского фронта.
В воспоминаниях маршала Советского Союза А.М.Василевского в его книге «Дело всей жизни», увидевшей свет в 1975 году, в главе «Весной 45-го в Восточной Пруссии» об этих событиях говорится: «Никогда не забыть сражения на южном берегу залива Фришес-Хафф. Весеннее половодье вывело реки из берегов и превратило всю местность в болото. По колено в грязи, сквозь огонь и дым советские воины пробивались в середину немецкой группировки. Пытаясь оторваться от наших войск, противник в панике бросился к баржам, лодкам, пароходам и потом взорвал дамбу. Под хлынувшими на равнину волнами остались тысячи гитлеровских солдат. А те, кто уцелел, попали под огонь советских войск. Наши летчики обстреливали уходящие в море суда и баржи с немцами...»©

Аэрофотосъемка



Это сообщение отредактировал DokBerg - 27.05.2016 - 14:55

Питер Бамм

"...Наибольшую тревогу у нас вызывали пациенты с ранениями в голову; пока они находились у нас, им было невозможно сделать операцию. Уже было несколько случаев прямого попадания артиллерийских снарядов в верхние этажи административного здания, а один угол был полностью разрушен во время бомбардировки с самолета. Было понятно, что войска в «котле» не продержатся столь долго, сколько необходимо для восстановительного периода после черепно-мозговой операции. Пришлось эвакуировать таких раненых по воздуху. Неподалеку от авиационного завода находился аэродром, однако и он теперь был под обстрелом; там садились транспортные самолеты, которые старались разгружать с максимальной скоростью, а затем они тут же взлетали. Неоднократно случалось так, что, пока мы грузили раненых на машины скорой помощи и доставляли их к центру летного поля, самолеты уже оказывались в воздухе. Не было издано никаких приказов, предписывавших летчикам забирать с собой раненых. Официально эту проблему можно было решить только через ставку Верховного командования вермахта, но, учитывая сложившуюся ситуацию, вряд ли кто-то стал бы этим заниматься. Летчики действовали на основании собственных инструкций; и на самом деле, вряд ли от них можно было ожидать, что под вражеским огнем они будут спокойно сидеть и ждать, пока привезут раненых. С другой стороны, по причине непрерывного вражеского обстрела было невозможно заранее собрать раненых на летном поле. Решение проблемы нашел наш новый квартирмейстер. Недалеко от Хейлигенбейля он обнаружил сахарный завод, на котором до сих пор хранилось несколько сот мешков сахара, каждый по центнеру весом. Он конфисковал их и предложил командиру авиационной части по одному мешку сахара за каждую вывезенную партию раненых. У летчиков в Германии были семьи, которые голодали; и если летное поле в данный момент не находилось под обстрелом, за мешок сахара стоило рискнуть, хотя уже через 10 минут ситуация могла измениться в худшую сторону. Теперь на всех прибывавших на летное поле машинах скорой помощи находилось четверо носилок, на трех лежали пациенты с ранениями в голову, а на четвертых — мешок сахара. Таким образом нам удалось эвакуировать на территорию Германии всех подобных пациентов до тех пор, пока аэродром окончательно не прекратил свое функционирование..." ©

Это сообщение отредактировал DokBerg - 27.05.2016 - 15:48

"ОТ СОВЕТСКОГО ИНФОРМБЮРО
48 суток (с 10 февраля по 29 марта) продолжалась борьба против хайльсбергской группировки врага. За это время войска 3-го Белорусского фронта уничтожили 220 тысяч и пленили около 60 тысяч солдат и офицеров противника, захватили 650 танков и штурмовых орудий, до 5600 орудий и минометов, свыше 8 тысяч пулеметов, более 37 тысяч автомашин, 128 самолетов. Большая заслуга в уничтожении вражеских войск и техники на поле боя и особенно плавсредств в заливе Фришес-Хафф, Данцигской бухте и военно-морской базе Пиллау принадлежит авиации. В самый напряженный период операции, с 13 по 27 марта, 1 -я и 3-я воздушные армии произвели более 20 тысяч самолето-вылетов, из них 4590 - ночью. При уничтожении противника в районе юго-западнее Кенигсберга большую помощь сухопутным войскам оказывали торпедные катера, подводные лодки и авиация Краснознаменного Балтийского флота.
После ликвидации врага в хайльсбергском укрепленном районе командование фронта смогло высвободить и перегруппировать часть сил и средств под Кенигсберг, где готовилась очередная наступательная." ©

из воспоминаний участника Поляков Юрий Николаевич
Это было числа 14 или 15 марта. Тепло, хорошо было. Просидел я пару дней, отдыхал после госпиталя, а потом опять на машину посадили. Другой экипаж уже, от старого никого не осталось. И 23 марта недалеко от города Хайлигенбайль - не знаю, как он сейчас называется - тяжелые бои были. Там шла железная дорога Кенигсберг - Берлин, и немцы груженные лесом вагоны поставили так, что не пробиться - ни танкам не пройти, ни пехота не может. Под колесами сидят немцы, стреляют. Выковыривали долго их оттуда. И автострада - бетонная, хорошая, автобан немецкий, а в кюветах глубоких - 88-миллиметровые зенитные орудия. Страшной убойной силы, никакая броня не держала. До нас ходили в атаку тяжелые самоходки, 122-миллиметровые. В два захода выжгли их. Приехал Василевский - мол, почему не двигаетесь. Начальство наше сообщает - танков нет, выжгли. Он на наши самоходки показывает - а это что? Командира полка ко мне! Полкана нашего позвали, Василевский ему: ну, а что подполковник может сделать? Приказал - мол, ребята, надо. Кто вернется живой - награжу. Пошли. Выскочили - сколько стволов ударило сразу, я не знаю, первая машина взорвалась, а мы вернулись обратно. Тут приказ повторить атаку. Мы опять полезли. Короче говоря, я только помню вспышку перед глазами - взрыв, видно в топливный бак попало. Зад-то открытый у самоходки, меня или выкинуло, или сам выпрыгнул - так и не помню. Телогрейка загорелась на мне. Хорошо, сообразил, в свою сторону побежал. Там траншеи были. Солдаты меня уронили и начали макать в грязь, погасили. Я еще отбивался, как потом рассказали. Потом посмотрели - некому уже наступать-то было. Подтянули артиллерию, сровняли с землей там все, что можно. А нас-то сожгли уже. Вот так-то и получилось.
После этих боев передышка была. Хайлигенбайль взяли 27 или 26-го марта. Вышли к заливу Фриш-Гаф - там дальше идет коса Фрише-Нерунг, там немцы были - Пиллау, но это уже в стороне от нас. Наше дело кончилось.

Воспоминания Вилли Бельгардта из деревни Ланк

Улицы Хайлигенбайля, пространства между строениями были буквально забиты повозками и людьми, в самих домах расположились солдаты и гражданские лица. Повсюду бродили старики, больные, потерявшие родителей дети. Положение осложнялось сильными морозами, порой температура опускалась до минус 27 градусов. В некоторых источниках говорится о том, что в период с 22 января по 22 февраля 1945 года в Хайлигенбайле ежедневно умирало 50 гражданских лиц и 150 солдат, которых хоронили на кладбище в общих могилах. Целая рота бойцов занималась исключительно погребением умерших. Ледокольные суда пробили во льду залива фарватер шириной 30 метров. По нему из Эльбинга в Пиллау и Кёнигсберг двигались боевые корабли и транспорты с боеприпасами. Через фарватер навели мостовые паромы, по которым в сторону косы шли беженцы. Когда по фарватеру проходил очередной транспорт, мосты поднимали, одновременно останавливая обозы. Ежедневно над заливом кружили советские самолёты. Они обстреливали транспортные средства и сбрасывали бомбы, в результате чего гибли или получали ранения беженцы. К тому же из-за обстрелов и бомб трескался лёд, поэтому множество телег вместе с лошадями и людьми уходило под воду. Твёрдый лёд стоял на заливе до конца февраля 1945 года. Затем он начал подтаивать, из-за чего под воду уходили целые колонны повозок. Страшное зрелище! С марта месяца по заливу стали ходить корабли и баржи, перевозившие раненых солдат и гражданских. Многие пытались переплыть залив на бочках, канистрах, балках, брусьях и т.п. При этом люди тонули или замерзали в ледяной воде. Мёртвых не считали, и никто до сих пор не знает сколько их было. Находясь в городе, я стал свидетелем и участником всех этих драматических событий. На рыночной площади лежали горы предметов домашнего обихода, детали мебели, кровати. Всё это пришлось сгрузить с телег и машин, чтобы освободить место для беженцев, не имевших своего транспорта или неспособных передвигаться самостоятельно в силу крайней слабости. Вместе с ними грузили детей, оставшихся без родителей. В целях наведения порядка нам, зачастую, приходилось действовать очень жёстко, хотя всех этих несчастных было бесконечно жаль. Не каждый мог осознать тот факт, что в его собственную телегу подсаживали совершенно чужих людей, хотя речь при этом шла об эвакуации женщин, стариков и детей. Некоторые не были готовы расстаться со своими кроватями и прочим никчёмным скарбом, который они везли через всю Восточную Пруссию до самого Хайлигенбайля. Всё это, конечно, было ужасно, но нам приходилось действовать решительно! Военнослужащие полевой жандармерии (цепные собаки, как их называли) контролировали обозы ещё и потому, что многие солдаты дезертировали, пытаясь проехать в повозках под видом беженцев.

"Невиданно обезображен был берег залива этой страшной резней. Помимо беспорядочного, в несколько километров длиной, нагромождения барж, лодок, плотов, военных орудий попадались и брустверы из мешков с рисом, мукой и консервами. Тела погибших могли бы составить гору, но трупы разбросало по всему побережью. Привязанные к коновязи лошади были расстреляны по 200-300 голов. Запах разложения распространился на несколько десятков километров. Тысячи гитлеровцев потонули в заливе Фришес Гаф в отчаянных попытках добраться до Пиллау(Балтийск) по тонкому льду." ©

Деталь этого фото - брошен трофейный тягач из Т-34 без башни.

И да - баррикады из мешков с кофе и сахаром наших очень удивляли.

"К счастью, 18 и 19 марта была летная погода. Авиация помогла нам оседлать автостраду, которая, находясь в тылу противника, служила прекрасным рокадным путем для маневрирования его резервов. В эти два дня авиация не только помогла наземным войскам продвинуться, но и дала ценные сведения о группировке противника в глубине обороны. Наши войска продвинулись еще на пять километров, что в то время было большим успехом. От залива мы находились уже всего в пяти — семи километрах. Последний рубеж противника проходил у города Хайлигенбайль и идущей от него к городу Браунсберг железной дороги, сплошь заставленной вагонами. Этот рубеж был взят ночной атакой 25 марта. (Город Браунсберг не входил в полосу нашей армии, он был занят соседом. Но в приказе Верховного Главнокомандующего была объявлена благодарность также и войскам нашей армии, так как наше обходное движение вынудило противника отступить.) В тот же день корпус генерала Урбановича вышел к заливу Фришес-Хафф. К рассвету вся наша армия была на его берегу. Утро 26 марта было солнечным и тихим. Тишину нарушали отдельные выстрелы из орудий — это снайперы-артиллеристы вели огонь по удаляющимся баржам и плотам. Наша авиация укладывала свои бомбы стройным рядком на узкой косе. А что делалось на берегу залива! Площадь в несколько километров вся была завалена машинами и повозками, груженными военным имуществом, продовольствием, предметами гражданского обихода. Меж машин и повозок лежали трупы немецких солдат. У коновязей лежали тысячи лошадей, убитых гитлеровцами при отступлении. Рано утром я увидел на берегу укрытия из ящиков с консервами и мешков кофе, которые были уложены на брустверах траншей. Я позвонил маршалу Василевскому, рассказал ему обо всем. Добавил: — Чтобы поверить, нужно увидеть своими глазами. Часа через три Александр Михайлович прибыл к нам, поздравил войска с окончательной победой на этом фронте. — А это, — он обвел рукой кругом, — надо увековечить для потомков. Политотдел заснял картину разгрома гитлеровцев на кинопленку, переданную затем в Музей Советской Армии. Уезжая к Кенигсбергу, Василевский сказал: — Теперь отдыхайте Отдых вы честно заслужили. А из толпы солдаты ему кричали: — На Берлин! — На Берлин!" ©

Тот кинофильм не нашел - современный ролик:

Это сообщение отредактировал DokBerg - 27.05.2016 - 15:04

Гауптфельдфебель Фриц Новак вспоминает:

Склон, прицельно, словно на полигоне, обстреливаемый русскими батареями, превратился в братскую могилу. Командный пункт одного из корпусов, находившийся на внешней строне холма, обращённой к Розенбергу, не был засыпан взрывом, но к берёзовым стойкам входа в него прилипла кровавая пена и куски человеческой плоти. На узкой прибрежной полоске песка лежали трупы солдат, к которым теперь прибавились новые жертвы. Они были похожи на камни, и никто не задумывался о достойном погребении. Первых переживших этот ад я встретил на стороне холма, обращённой к Фоллендорфу. Склон укрыл их от обстрела. Люди говорили о якобы отданном приказе "Спасайся, кто может." Небольшие группы солдат были заняты тем, что строили из шин, балок, досок и бочек плоты для переправки на косу Фрише. Всё это происходило спонтанно, без какого-либо руководства. Командиров, казалось, больше не существовало. Сам я присоединился к одной из таких групп, помогая искать материал для плота.

Окопы на скору руку

Нехарактерная для немцев халтура, сделанная в спешке и плохо.

Гауптфельдфебель Фриц Новак вспоминает:

С наступлением вечера мы отчалили от берега, но приблизительно через сто метров плот перевернулся, и все мы оказались в ледяной воде залива. На счастье, залив в этом месте был неглубоким, и нам, насквозь промокшим и дрожавшим от холода, удалось добраться до берега. Другим солдатам, плывшим на плотах, поначалу повезло больше, но лишь немногие причалили на косе. Унтер-офицер и два солдата из моего подразделения рассказали, что большая часть "пловцов" была расстреляна русскими истребителями. Я принял решение, под покровом темноты пробиваться к Бальге. Моему намерению благоприятствовал тот факт, что русские, по непонятным причинам, через короткие промежутки времени пускали в небо осветительные ракеты. Поэтому местность передо мной довольно хорошо освещалась, что позволяло мне неплохо ориентироваться. По пути я постоянно натыкался на окопы. Во время очередного обстрела я прыгнул в один из таких окопов и через некоторое время понял, что лежу между шестерых мёртвых товарищей. Другие окопы также были ничем иным, как открытыми могилами.

Здесь, на побережье, огонь русских пушек и миномётов бушевал намного сильнее, чем в других частях котла . Уровень грунтовых вод тут был высок, что не позволяло хорошо окопаться. Фоллендорф является одним из самых ужасных воспоминаний о войне. Ещё до того как я увидел догорающие дома деревни, ветер донёс удушливый, отвратительный запах горелого человеческого мяса. На восточной окраине Фоллендорфа я наткнулся на тяжелораненых солдат, беспомощно лежавших на холодной земле. Заметив меня, они застонали и закричали: "Санитар!" Но санитаров нигде не было. Один солдат, раненый в ногу, сидел на стволе дерева. Чувствуя, что силы покидают меня, я присел рядом. Солдат рассказал, что Фоллендорф превратился в военный госпиталь и буквально весь забит ранеными. Русские, не обращая внимания на Красные кресты, превратили деревню 25 марта в кучу пепла, сбросив фосфорные бомбы и обстреляв тяжёлыми снарядами. Мне всё же удалось переправиться на косу с одним из ночных паромов.

(Вспомнили бляди про Красный Крест!!! Суки паскудные!!! Извините. не сдержался)

"Русские атакую на правом фланге и занимают Рензегут, в 1км западнее Партайнена. Во время ночной контратаки мы отбиваем Рензегут, но на рассвете вновь теряем его. Владелец этого имения - господин Мориц.
С данного момента положение на Бальговском плацдарме обостряется с каждой минутой. Сплошной линии фронта нет. Существует лишь ряд опорных пунктов. В войсках начинают распространяться панические настроения. Сделав последний выстрел, солдаты взрывают штурмовые орудия и тяжёлое вооружение. Боевые машины и автомобили сжигаются.
Строгий запрет генерал-лейтенанта Мюллера о переправке на косу тяжёлого вооружения звучит для нас как смертный приговор. Теперь в руках бойцов только огнестрельное оружие. Пехотинцы, ожесточённо сражаясь с противником, метр за метром сдают плацдарм, открытый, как на тарелочке, и находящийся на 1м ниже уровня вод. Укрыться здесь почти невозможно.
Мы понимаем: это конец, но в то же время осознаём, что должны обеспечить отступление наших боевых товарищей на косу. В конце концов, мы тоже переправимся в Нойтиф на лодках и паромах. В большой спешке в воду загоняются всевозможные транспортные средства, использующиеся в качестве основания для строящихся пирсов. "©

У некоторых подразделений есть амфибии, ставшие теперь поистине спасительницами жизней. Заполненные до предела людьми, они уходят одна за другой в дальнее плавание по тёмной воде залива.
Мы находим две бензиновые бочки, мастерим плот и с нетерпением ожидаем временного прекращения огня. Вперёд! Отталкиваясь от воды лопатами, используемыми в качестве вёсел, плывём вперёд, пытаясь как можно скорее вырваться из огненного ада. Поначалу всё идёт хорошо, но минут через десять мы идём ко дну. Проклятье! Двух бочек оказалось мало - слишком низкая несущая способность. Нам нужно пять или шесть! Срочно назад!
Вскоре мы опять сидим в окопах, насквозь промокшие и окоченевшие, выливаем воду из сапог. Внезапно из сотен глоток вырывается пронзительный крик: "Корабль!" Тёмная тень медленно и беззвучно надвигается на нас со стороны залива. Со всех сторон к пирсу бегут люди. Начинается страшная паника.

Мы стоим уже по пояс в воде. На рвущиеся повсюду снаряды никто не обращает внимания.
Теперь воды по грудь. Моя шея затекла, пальцы окоченели, ног вообще не чувствую. Рядом с нами болтается шлюпка. Слышу голос: "На моё плечо!" Получилось! В следующий момент старший ефрейтор оказывается внутри шлюпки и, протянув руки вниз, затаскивает меня. Наш третий товарищ тоже забирается в лодку. "Ещё раз наверх!" Непонятно, откуда взялись силы, но через мгновение я чувствую под собой металлическую палубу корабля и буквально валюсь с ног от усталости. Спаслись, промелькнуло у меня в голове.
Глухо застучал двигатель. Мы отчаливаем, метр за метром удаляясь от тысяч наших товарищей, оставшихся на берегу.
Словно страшное предупреждение светится на холме пылающая Бальга. На берегу вспыхивают, как большие блуждающие огни, сигналы ракетниц. До сих пор не могу забыть весь этот ужас."
Это случилось 27 марта 1945 года, в 2ч. 45мин.

Отрывок из воспоминаний:
"Со стороны Гросс-Хоппенбрух до нас доносится нарастающий шум боя. Мы покидаем железнодорожную насыпь и идём, тяжело ступая, по болоту. Трясина, вода и канавы затрудняют продвижение. Во второй половине дня добираемся до Фоллендорфа. Немногочисленные деревенские постройки превратились в военный лагерь. Тысячи людей нашли здесь убежище. У причала стоит паром. На берегу - сотни солдат. Грузят исключительно раненых. Мы не знаем, что делать и где находится наше подразделение. Тысячи военнослужащих из различных родов войск лежат на песке, все они одержимы лишь одной мыслью: прочь отсюда! Очень хочется спать. Что-то ломается во мне; я будто превращаюсь в какую-то машину. Вскоре я засыпаю и лишь в полудрёме, где-то глубоко в подсознании, чувствую толчки земли. Просыпаюсь рано утром с довольно ясной головой. Поскольку никого из моего отделения найти не удалось, принимаю решение идти вдоль залива в северном направлении и выяснить, какая там обстановка. На Бальге тоже должны быть пирсы. Возможно там удастся сесть на паром или катер. Вдруг раздаётся крик: "Самолёты!" Этот крик несётся от окопа к окопу, распространяясь вскоре по всему берегу. Перебегая от укрытия к укрытию, добираюсь до пирсов, находящихся южнее Бальги. Над нами постоянно кружат самолёты противника, сея смерть по всему побережью. Час проходит за часом, одна атака русских самолётов сменяется другой. Непрекращающийся шум двигателей, постепенно нарастающий, а затем вновь затихающий, дьявольский треск стреляющих по нам авиапушек постепенно сводят с ума. Из окопа невозможно выйти. Мы лежим на песке и смотрим в небо. Я вижу, как бомбы отрываются от фюзеляжа: три, четыре, пять штук! Они со свистом летят на нас, становясь всё больше. Морду в песок! Кажется, сердце остановилось... Землю сотрясает страшной силы взрыв метрах в десяти от нас. Вверх поднимаются фонтаны воды и песка. На этот раз повезло... Но самолёты появляются вновь. В прямом смысле слова, нас тут забивают, как животных на скотобойне. Наконец темнеет, самолёты улетают, выполнив "дневную норму". Уже 22.00, но ничего особенного не происходит. Солдаты строят плоты, подтаскивают откуда-то лодки. Повсюду стук молотков и топоров. Все ищут материал, из которого можно сделать хоть какую-нибудь "посудину".

Полевая жандармерия в Хайлигенбайле в марте 1945 года.

Оперативный штаб вермахта располагался в школе посёлка Розенберг. Помимо прочего, перед ним стояла задача контролировать всех, кто шёл или ехал по льду залива в сторону косы Фрише. Полевая жандармерия наблюдала за всеми передвижениями по дороге, соединявшей Розенберг с Хайлигенбайлем, оборудовав её дорожными знаками и указателями. В Розенберге были организованы подвижные патрули и сборные пункты для солдат, отставших от своих подразделений. Те из них, кто не имел командировочного предписания, без всякого разбирательства передавались военно-полевым судам, находившимся в посёлке Гросс-Хоппенбрух (в гостинице Кнорра), с формулировкой "Самовольное оставление части, трусость". Всем им, без какого-либо судопроизводства, выносился смертный приговор. Один рядовой пехотинец (19 лет) и обер-фенрих (24 год) из нашей роты были расстреляны 21 марта в Гросс-Хоппенбрух, недалеко от трансформаторной будки, возле дороги, ведущей к хутору Гнаденталь. То, что выяснилось позже, настолько нас возмутило, что мы поначалу не хотели этому верить. Капитан Тайс (родился в Магдебурге) из 4-го парашютно-десантного полка "Герман Геринг" потребовал от военно-полевого суда расстрелять обоих солдат. Мы не были в курсе всех деталей этой истории, зато знали, что оба бедняги были прикомандированы к нашему противотанковому орудию, которое занимало позицию у государственной автодороги №1, возле хутора Гнаденталь. Оберфельдфебель С. погиб в результате прямого попадания в орудие. Утверждалось, что обер-фенрих, находясь около орудия, якобы пытался уйти от ответственности, а рядовой просто покинул позицию!! Однако на самом деле ответственность несли наши начальники Шпрингорум и Англьмайер, а также командиры орудий. А бедолаг просто-напросто расстреляли по приказу капитана Тайса, повесив им на грудь щиты, где было написано "Предатель. Трус."!! Мы отказывались в это верить... Наших боевых товарищей просто убили! Все знали, что обер-фенрих был не из робкого десятка. На его рукаве было пять нашивок за подбитые танки, которые он уничтожил в ближнем бою. Он также носил серебряный знак за ранение! И всё это дерьмо устроил именно капитан Тайс, который, если начинало пахнуть жареным, всегда оказывался в тылу, где-нибудь на второй линии обороны.

В нашем подразделении его никто не любил. Он был хитёр и коварен, от него всего можно было ожидать. И ведь никто не сообщит родне, как всё было на самом деле! Может быть, появится лишь короткая заметка в местной газете: "Пал в бою смертью храбрых на Восточном фронте". Ведь все мы не были столь наивны, чтобы не понимать, в какие игры играют на фронте немецкие офицеры. Осуществляя военно-полицейскую службу методом патрулирования, полевая жандармерия контролировала уставное поведение фронтовиков лишь там, где за самими жандармами не наблюдало их непосредственное начальство. Они выискивали военнослужащих, отбившихся от своих частей во время оборонительных боёв и не имевших возможности в течение короткого времени вернуться в подразделения. Подобные случаи рассматривались как дезертирство, и тут же приводился в исполнение расстрельный приговор капитана Тайса. Столь безвыходная ситуация, в которую попадали осуждённые, была для меня кошмарным сном. Участвовать в чём-либо подобном я не хотел, да и не мог! К сожалению, необходимо упомянуть, что в тот же самое время на всём побережье от Розенберга до Бальги находились тысячи отбившихся от частей, дезертировавших или якобы раненых и больных солдат и офицеров. Вот они-то точно самовольно оставили подразделения и дезертировали! Эти парни мародёрствовали по всему берегу и старались любым способом переправиться на косу. 2000 таких "потерявшихся" (дезертиров) окопались на берегу и 29 марта 1945 года вместе с нами были сброшены в залив наступавшими русскими. Наша боевая группа получила небольшую передышку после атаки русских в районе хутора Гнаденталь. И тут связисты, ремонтировавшие оборванную линию связи возле автотрассы №1, сообщают командиру нашей роты, что полевая жандармерия прочёсывает имение Габдиттен, находящееся за передовой линией. Ротный отдаёт приказ: "Приведите-ка этих ребят сюда! Если понадобится, примените силу!" Представитель военно-полевого трибунала и четыре унтер-офицера прибывают на передовую. "Судья" начинает орать на ротного: "Мы являемся представителями военно-полевого трибунала и имеем неограниченные полномочия для быстрой расправы с трусами!" Командир роты возразил:"В моём подразделении служат только герои!" "Значит, всё в порядке!"-отвечает офицер, и все пятеро намереваются идти назад к автостраде. "Все пятеро останутся здесь," говорит командир роты," Мои офицеры и младшие командиры погибли, на счету каждый человек." Всем пятерым ротный вручает по фауст-патрону и указывает на одиночные окопы. "Поднимите вверх прицелы... Куда потом нажимать вы, надеюсь, знаете. И будьте осторожны - обратная струя!" Все мы с удовлетворением заметили, как побелели от страха их лица. А наш ротный произнёс, цитируя весьма циничный девиз: "Давайте наслаждаться войной, мир будет ужасен! Мы привыкли к тому, что сначала нас давят вражеские танки, а потом приходится отбивать атаки пехоты. Выработайте и вы в себе такую привычку!"

(Вот это уже предельное падение дисциплины в вермахте!)

Это сообщение отредактировал DokBerg - 27.05.2016 - 15:18

На молу стояли сотни беженцев, но не для приветствия прибывших, а для того чтобы попросить что-нибудь съестное. Молодые женщины и девочки, почти еще дети, предлагали любовные услуги за кусок хлеба. Рядом стояли старые женщины и старые мужчины вокруг мертвой лошади и отрезали от нее куски, чтобы положить их в свои кастрюли. Это первое впечатление не предвещало хорошего будущего»,— вспоминал очевидец.



Из письма солдата моторизованной дивизии «Великая Германия».

13.03.45.
«Я все еще здоров и, надеюсь, вы тоже. Мы здесь все потеряли надежду на улучшение положения. Писем от вас я еще не получил. Можно попросту с ума сойти, когда же кончится война. Мулли, если бы ты увидела меня сегодня, ты не узнала бы своего мужа, четырнадцать дней я не брился.
Как предало и продало нас правительство! Будем надеяться, что эту братию притянут к ответу в конце концов. Эта вечная ложь Геббельса с его новым оружием! Этого паренька следовало бы засадить на 24 часа в передовую траншею. Это пообкорнало бы ему крылья. Эти строки предназначены только для тебя. Письмо ты сожжешь по прочтении. Но хватит на сегодня, будьте здоровы — до встречи. Сердечные приветы и поцелуи от вашего папы».

Уничтоженный Штуг и гаубица

Два уничтоженных Штуга

Бурелом на берегу

Питер Бамм

...У начальника медицинской службы гарнизона собралось около двадцати начальников полевых госпиталей и командиров медицинских частей, которые все еще оставались в Хейлигенбейле. Наш медицинский начальник оказался крепким, сухощавым, закаленным в боях старым воином. Он руководил эвакуацией раненых во время отступления из Минска, проявив при этом чудеса организаторских способностей. Мы уселись вокруг длинного стола. Он встал со своего места и коротко сказал: — Господа, удержать Хейлигенбейль хотя бы на то время, которое требуется для эвакуации госпиталей и прочих медицинских учреждений, нет никакой возможности. Поэтому приказываю вам всем сдаться в плен русским. Поступая подобным образом, мы действуем в соответствии с условиями Женевской конвенции. Наступила мертвая тишина. Лица одного или двоих из присутствующих сразу же скривились. Большинство же вели себя достойно...

Источник: http://forum.kenig.org/viewtopic.php?f=9&t...d0f0e4&start=30 2012 © kenig.org

Рассказывает Курт Эльферинг.


Русские явно не предполагали, что мы по-прежнему находимся на наших позициях. Разумеется, мы сидели тише воды, ниже травы и почти не дышали. Когда рассвело, мы увидели лишь то, что осталось от сгоревших русских танков. Оказывается, этой ночью противник прорвал оборону на флангах и захватил командный пункт нашего полка – разбитую снарядами помещичью усадьбу. Когда рано утром я и один из моих товарищей под сильным обстрелом попытались пробраться туда, из окопов навстречу вышли русские солдаты, направив на нас дула автоматов. В этот момент было ощущение, что при просмотре фильма, участниками которого мы сами являлись, произошёл обрыв киноплёнки, и в ту же секунду мы стали героями нового фильма. Дальше всё шло как обычно: нас быстро разоружили, обыскали, забрав буквально всё. На ногах теперь были русские сапоги. Позже я увидел ещё шестерых человек из нашего подразделения. Итак, 17 марта 1945 года война для меня закончилась. Из плена я вернулся лишь в мае 1948 года.

Источник: http://forum.kenig.org/viewtopic.php?f=9&t...d0f0e4&start=30 2012 © kenig.org