Пиндосы не были одиноки в этом идиотизме.
До эпицентра ядерного взрыва надо было добежать за 30 секунд. И вернуться обратно
Инженер-исследователь Юрий Овчаренко даже на склоне лет боится говорить вслух - где он работал. Он берет листочек бумаги и выводит каждую букву: Загорск-7, в/ч № 51105. Осторожно подсовывает записочку мне. Он до сих пор убежден: все происходящее в таинственном закрытом городке в нескольких километрах от Сергиева Посада по сей день находится под завесой строжайшей секретности. Ведь здесь ковали ядерный щит для нашей страны.
Лента для Хрущева
Загорск-7 стал одним из первенцев среди закрытых поселков-спутников, в послевоенные годы плотной сетью окруживших подмосковный Сергиев Посад. Говорят, что в окрестностях тогдашнего Загорска их насчитывалось не меньше пятнадцати. Каждому находилось занятие государственной важности. Загорску-7 (Центральному физико-техническому институту), в частности, вменялось в обязанность исследование поражающих факторов ядерного взрыва. И изобретение средств защиты от них.
Лучшие умы отечественной науки изучали, как действует грозное оружие на людей, животных, военную технику и здания. Их волновало все: по какой траектории полетит боеголовка, сколько бед наделает радиоактивное облако, как догнать и перегнать Америку по части ядерного вооружения... Но больше - как защищаться от ядерного удара.
- В материалах для исследований мы не испытывали недостатка, - говорит Овчаренко.
- Результаты испытаний нам везли прямиком с Семипалатинского полигона. Кстати, научно-техническое руководство самими испытаниями тоже велось из подмосковного Загорска-7.
Отправной точкой для создания ЦФТИ стало испытание первой отечественной атомной бомбы, которое произошло 29 августа 1949 года. А летом 1950-го в Подмосковье начала функционировать система изучения последствий "буйства атомов". Академию (так местное население обозвало институт) разместили по-умному. Не в чистом поле, не в глухом лесу. В: монастыре. Стены бывшей обители по высоте, толщине и внушительности ничуть не уступали кремлевским, надежно укрывая ученых от любопытных глаз. В наследство от монахов ядерщикам достались и дворовые постройки - в них разместились профильные цеха и лаборатории.
На недостаток государственного внимания институт не жаловался. Не только частыми гостями, но и могущественными его покровителями были академики Игорь Курчатов, Юрий Харитон, Яков Зельдович и тогда еще не успевший попасть в опалу Андрей Сахаров. О результатах исследований ЦФТИ докладывал прямо в Политбюро.
Как-то ученые получили задание: в кратчайшие сроки создать прибор для обнаружения ядерных взрывов в Неваде. (Там, как известно, американцы проводили свои испытания.) Ученые денно и нощно корпели над хитрой машиной, пока она наконец не выплюнула заветную ленту с вожделенной информацией, которую тут же отправили Хрущеву.
Какой ценой давались специалистам ЦФТИ новые разработки - отдельный разговор.
- Почти все приходилось начинать с нуля, - вспоминает мой собеседник. - В нашем арсенале находились только блестящие знания наших ученых-физиков и некоторые данные о достижениях американских ядерщиков, доставленные советской внешней разведкой.
Первым вычислительным прибором коллегам Овчаренко по институту служила обычная логарифмическая линейка. Позже ее сменила допотопная на сегодняшний взгляд ЭВМ "Минск-1". Со временем оснащение института внушало все больший оптимизм. Кстати, именно здесь появился мощнейший вычислительный центр, позволивший специалистам одними из первых в стране подключиться к Интернету.
Дети системы
Это сейчас для нас страшнее всего радиоактивная черника из окрестностей Брянска. В начале 50-х население страны волновали проблемы поглобальнее. В те времена можно было разбудить любого советского школьника среди ночи, и он без запинки бы вам отчеканил, как нужно действовать населению в случае ядерного нападения. Юные технократы бредили идеями "атомной революции". Не избежал увлечения "атомами" и Юра Овчаренко, студент Ленинградского политеха.
- До меня только на четвертом курсе дошло, - вспоминает Юрий Сергеевич, - что имею дело с системой. Нас готовили к войне. На территории института нашему курсу отвели отдельный корпус. Не только в здание - на каждый этаж вход по пропускам. Тетради с лекциями в общежитие забирать запрещалось: мы сдавали их в специальное окошко и утром получали снова.
Лекции будущим инженерам-исследователям читали преподаватели в звании не ниже членкора Академии наук СССР. Под занавес система раскрыла студентам свои карты: их стали знакомить с последними открытиями в области физики ядра.
- По-настоящему я струхнул, когда в институт нагрянула высокопоставленная комиссия. Меня вызвали и сразу спросили о родителях, хотя наверняка все сами прекрасно знали. Не стал врать: отец, мол, работал с Тухачевским. За что отсидел несколько лет. Мать - из мещан, заканчивала немецкую академию. Меня внимательно выслушали и: направили в Москву, в Курчатовский институт, тогда называвшийся ЛИПАН (Лаборатория измерительных приборов Академии наук). Там я сделал свое первое изобретение в сфере радиоактивного излучения, которое засекречено до сих пор. Оно стало моей дипломной работой и путевкой в Загорск-7.
Ради науки Юрию Овчаренко пришлось расстаться со своей девушкой Ниной Ургант. Сейчас ее знает вся страна. (Кто не видел фильм "Белорусский вокзал" - пусть посмотрит и сразу же вспомнит, о ком идет речь.)
- С Ниной мы учились в одной школе в латвийском городе Даугавпилсе, а потом поехали поступать в Ленинград. Нина сначала подала документы в политех, но потом зашла в театральный. Ее красота пленила приемную комиссию. Ниночка и впрямь была прелестницей: фигура - рюмочкой, личико - загляденье. Она и платья всегда носила такие, чтобы подчеркнуть осиную талию - в 50-е это считалось особым шиком. Два студенческих года мы были с Ниной не разлей вода. Постепенно я все больше прозревал относительно своей дальнейшей судьбы, знал, что буду работать на закрытых объектах. Сами понимаете, какая может быть карьера у артистки в Загорске-7. Поэтому мы расстались с Ниной добрыми друзьями. А через год я женился. Моей избраннице никакие Загорски были не страшны.
Фанатизм и патриотизм в одном флаконе
Жена Юрия Сергеевича умерла в 98-м, по иронии судьбы оставив этот свет раньше, чем облученный нечеловеческими дозами радиации супруг. Но облучение он получил не в Загорске, а на Семипалатинском полигоне. Очень долго Зинаида Яковлевна не знала, хотя и жила в Загорске-7, куда периодически отлучается муж. "В командировку", - сухо говорил Овчаренко. А сам отправлялся в окрестности Семипалатинска - снимать показания с приборов сразу после ядерного взрыва.
- Первый раз я оказался на полигоне в 1954-м, - говорит Овчаренко. - Тогда еще подземных взрывов не производили, все было как на ладони. Между собой мы называли место предстоящего взрыва - "на берегу". Добирались туда на перекладных: сначала поездом, потом машиной и, наконец, самолетом "Ли-2". Первое, что меня поразило: для ученых в жилом секторе, всего в 30 км от полигона, стояли допотопные бараки. А на месте предстоящего взрыва специально возвели добротные многоэтажные дома из кирпича и бетона...
Как мы добирались до пункта назначения - отдельная песня. Билеты брали совсем не до той станции, где собирались выходить. Причем каждый в железнодорожную кассу ездил персонально, чтобы не вызывать подозрений кассира. Обычно занимали два купе и добирались до Казахстана без приключений. Очень забавляло, когда во время высадки проводник остервенело хватал нас за рукава и кричал: "Вам не на этой станции надо выходить! У вас же в билете написано".
За несколько минут до взрыва мы садились в трофейные "Виллисы" и мчались на командный пункт. В какой день будет взрыв, знали все, а в какой час - единицы. Среди последних всегда были Курчатов и я. Кстати, несколько раз случалось, что я ехал на испытания в одной машине с ним. Как правило, академик был немногословен, лишь бросал несколько отрывистых фраз строго по делу. По прибытии выходили из машин, обязательно оставляя дверцы открытыми. Иначе ударная волна вышибет все стекла. Дальше оставалось только ждать.
- К этому никогда нельзя быть до конца готовым. Стоишь, смотришь на солнце, и вдруг в небе появляется второе светило. - Юрий Сергеевич поднимает глаза к потолку и широко разводит руки, словно явственно видит перед собой картину взрыва. - Только первое статично, а "самозваное" раздувается на глазах. Огненный шар раздувается и в какой-то миг затмевает настоящее солнце. Остывая, шар превращается в клубящееся облако. Оно поднимается выше и выше, вытягивая за собой столб пыли и грунта. Из-за понижения давления столб начинает расползаться, и перед нами уже стоит ножка атомного гриба с висящим над ней облаком.
Через 30 секунд исследователи натягивали противогазы и пулей летели в эпицентр, чтобы успеть снять показания с установленных там приборов. Они предназначались для измерения поражающих факторов. Овчаренко торопился больше всех, потому что должен был вытащить фотопленку из осциллографа. По ней он изучал радиоактивное излучение, полученное при взрыве. Бегать нужно было очень быстро, чтобы пленка не засветилась от световой волны. В свинцовый контейнер ее - и быстрее в лабораторию. Коллеги тоже времени не теряли. Одни измеряли уровень облучения в убежищах, домах, танках. Другие занимались животными: поблизости стояли группы верблюдов, овец, лошадей, коров, клетки с обезьянами, крысами и прочей мелочью.
- Что защищало от радиации самих исследователей? - спрашиваю я Овчаренко.
- Практически ничего. Обычный противогаз и прорезиненный костюм УЗК, который, конечно же, ни от чего не спасал.
Сейчас покажется странным, но самое яркое чувство, которое испытывали свидетели взрывов, - это гордость. Да, гордость! За себя, за науку, страну.
- Мы знали, что наша работа важна. Вот такой фанатизм, замешанный на патриотизме.
Ученые-физики по крайней мере понимали, с чем они имеют дело, и потому осознанно бросались в самое пекло. Чего не скажешь о тысячах советских солдат, получивших в тот год облучение во время печально известных Тоцких учений. Фактически речь шла об испытании ядерного оружия на живых людях.
На волосок от смерти
Предстоит освоение нового оружия - вот все, что сообщали солдатам, прибывающим в обстановке строжайшей секретности на станцию Тоцкое Оренбургской области в августе 1954-го. Около 45 тыс. представителей всех родов войск и более 8 тыс. единиц военной техники согнали со всей страны на операцию под условным и лиричным названием "Снежок". С единственной целью - проверить, как личный состав будет действовать, когда над ним рванут бомбу.
Еще не успело рассеяться радиационное облако, как начался артиллерийский обстрел и удары авиации. Самолеты пролетали через "шляпку" ядерного гриба. Вскоре в наступление двинулась пехота, ей предстояло пройти через район радиоактивного заражения. Из средств защиты им полагались противогаз, накидка, чулки и перчатки. От эпицентра солдат отделяло всего несколько сот метров:
Мощь ядерного удара повергла в шок даже бывалых. Дымилась трава, страшная волна снесла кустарники и перелески. Земля оплавилась и дымилась, траншеи и окопы захлопнулись, как ракушки. Носились опаленные перепелки, понуро стояли собаки, коровы, овцы и верблюды с обожженными боками. Тут же лежали трупы животных. Здорово досталось окрестным деревням. Людей предварительно вывезли, но сгорели практически все дома. Рассказывать о вреде облучения населению не посчитали нужным. Секретность в условиях "холодной войны" была важнее.
Молчание солдат
Юрий Овчаренко десятилетиями скрывал причины своих болезней. Впрочем, сам себя он называет уникальным исключением из общего правила. Его коллеги, облученные той же дозой радиации, болели в три раза чаще. Ларчик просто открывался:
- Я выжил благодаря своему упрямству. Бытовало упорное мнение, что если навернуть после "этого дела" спирта, то организм якобы очищается. А я не пил принципиально. Не мог! С тех пор как 16-летним пацаном в День Победы напился до чертиков разведенного спирта, как отрезало.
И потом, я достаточно рано понял, что, если уж мне выдалась необычная судьба, нельзя жить, как все люди. Я начал вести не просто здоровый, а спартанский образ жизни. Со строжайшими диетами, закаливаниями, остальной профилактикой. И все равно не спасся от неожиданных приступов аллергии, постоянных болей в глазах, животе. Не удалось сохранить десны. Радиация мне их загубила. Четыре раза вставлял протезы - выпадали через считанные недели.
В личном деле у Овчаренко записано, что он получил дозу внешнего радиоактивного облучения 5,55 бэр. Это примерно то же самое, что прожить в зоне радиоактивного загрязнения, образовавшейся после катастрофы на Чернобыльской АЭС, 55 лет.
- Эта цифра занижена раза в полтора, - утверждает ветеран подразделений особого риска.
- Облучение измеряли дозиметром, оболочка которого заведомо защищает прибор от проникновения больших доз радиации. Ни для кого из нас не прошли даром вылазки в преисподнюю.
Командированные из Загорска-7 хорошо знали, что радиация вызывает образование несметного числа свободных электронов в организме человека. Это из-за них гибнут клетки, начинаются мутации и рак, появляются аномальные белки. Но даже профессиональные физики до конца не ведали, какие болезни и мучения их ждут. И возможно, не только их, еще детей и внуков, потому что генетические изменения, порожденные радиацией, проявляются лишь в следующем и последующем поколениях. Кому-то это аукнулось нервными расстройствами, другие страдали от гипертонии, болезней сердца и крови. Но чаще всего радиация сжигала желудок.
- Я с болью узнавал о преждевременной кончине моих соратников, - опускает голову Юрий Сергеевич. - Долго не мог оправиться от известия, что мой приятель, ученый-химик Бондаренко повесился. Со многими я потерял связь. Шевырев, Пикельнер, Фрид, Гольдштейн, Кукин - не знаю, живы ли они сейчас.
...И танки наши быстры?
Приехав в бывший Загорск-7 вместе с Юрием Сергеевичем, мы долго плутали по узким улочкам так называемой жилой зоны. На чужаков никто не обращал внимания, ведь городок открыт с 2001 года. Но здесь мало что изменилось. Разве что за монастырскую стену, на территорию института до сих пор не пускают чужих.
- Видите здание? - указывает мой спутник. - Там я изучал действие радиоактивного излучения. Оно было невысоким - лабораторного типа. Один раз так увлекся, что испачкал одежду порошковым радиоактивным элементом. От меня фонило за версту. На проходной датчик запищал как резаный. Меня солдаты тут же отвели в сторону. Потом заставили снять пиджак и отпустили домой.
Посторонний не имел ни малейшего шанса оказаться на территории института. В случае надобности пропуск можно было заказать только в самом Минобороны СССР.
И сегодня у монастырских ворот круглосуточно дежурит солдатский патруль. Вдоль кирпичной стены все время снуют военные, почему-то абсолютно не реагируя на нашего фотографа с внушительной камерой. Местные жители утверждают, что сейчас институт так же упорно кует ядерный щит родины. Или, по крайней мере, пытается сохранить то, что от него осталось. Однако при слове "радиация" наши случайные собеседники шарахались как ошпаренные. Не забывали о бдительности.
- Да что вы, какая у нас радиация! - замахала руками пенсионерка в цигейковом полушубке.
- Я сама работала в химическом цехе института больше 30 лет. Те, кто в Семипалатинск ездил на испытания, те, конечно, облучались. А вы почему спрашиваете?
Остановили юное создание в курточке цыплячьего цвета.
- Да, в военной части сейчас тем же, чем и раньше, занимаются, - напустила туману девушка. - У меня там папа большим чином служит. Радиации у нас нет, ведь здесь оружие не испытывали. А вы шпионы? - прищурилась школьница.
Как мы ни пытались ее переубедить, девушка смотрела на нас недоверчиво. Что отчасти нас даже порадовало. В СМИ то и дело просачиваются слухи о возможном возобновлении испытаний ядерного оружия нашими вечными заокеанскими конкурентами. А сможем ли мы в ответ сказать: броня крепка и танки наши быстры? Пожалуй, если даже молодежь Загорска-7, взращенная в обстановке постперестроечного анархизма, старается хранить секреты государственной важности, значит, у нас не все потеряно.
А вот у самих ветеранов подразделений особого риска надежды на нормальную жизнь все меньше. Юрий Овчаренко привез в редакцию целую кипу рецептов, которые он не может отоварить с нового года. Радиация наградила его такими болезнями, что два-три дня без лекарства - и можно гроб заказывать. Поэтому почти вся январская пенсия ушла на спасительные пузырьки. В то время как соцработники и врачи футболят держателя бесплатных рецептов из кабинета в кабинет.
- Мы с огромным трудом добились льгот, - говорит 76-летий пенсионер. - Ради сохранения гостайны молчали о своих бедах больше 30 лет! Раскрыть рты решились только после Чернобыля: Четыре года стучались во все двери, создав в 1989-м Комитет ветеранов подразделений особого риска РФ. В августе1991-го нас наконец принял министр обороны Язов. "Вы дали льготы людям, которые в Чернобыле спасались от радиации, а мы сломя голову бежали ей навстречу", - первое, что сказали мы ему. На следующий день случился ГКЧП...
И снова годы, потраченные на хождения по чиновничьим кабинетам. В середине 90-х "ветеранов особого риска" приняли в ряды льготников и приравняли к чернобыльцам. В 2005 году монетизаторы часть льгот у чернобыльцев отняли.
- Расскажите, какие средства защиты от ядерного нападения были созданы в СССР с вашим участием, - прошу Юрия Овчаренко.
- Обида еще не повод разглашать военную и государственную тайну...
Это сообщение отредактировал Lazy23 - 11.02.2010 - 15:01
yaplakal.com