а еще вот так бывает :)
Пьяные ежики
В ежа если стакан водки влить — у него колючки сразу в гребень собираются. Стоит, качается, сопли по полу, нос красный, а если еще и очкарик — вообще противно смотреть. В голову ему быстро ударяет, а песни у них сплошь идиотские, он так-то двух слов связать не может, а тут еще икает, приплясывать начинает, и балалаечку обязательно, они всегда с балалаечками ходят, без них в спячку впадают, а если пьяный еж разорался, так через полчаса их штук триста понаедет веселых с бабами, с граммофоном и с салатами. И тут, если жить хочешь — наливай всем. Водка кончается — растворитель наливай, уксус, им лишь бы глотки залить, чтоб булькало, когда они по очереди с письменного стола на воздушные шарики прыгают, это у них старинная забава. Или один на шифоньер залезет и оттуда какие-нибудь грубые слова говорит, а остальные внизу хором повторяют, и кто первый застесняется, тот идет колеса у милицейских машин протыкать.
А если баб они с собой много привезли, то начинаются у них танцы, и свет выключают, а целуются они громко, и если ты как дурак засмеешься, то они свет включают, и на ихние лица тебе лучше не смотреть. И упреки их просто выслушать — считай, легко отделался.
Деньги у них часто бывают, а чувства меры никакого, и к полуночи вся пьяная орда только в кураж входит, включая тут же рожденных и только что зачатых. Здесь, правда, они о политике больше орут, но при этом пляшут, а кто устал, того силой пляшут, а если орать не может, то хрюкать должен, иначе у них считается не мужик, и они пальцами показывают.
И когда под утро все ежи кучей на полу храпят, а один в углу еще топчется и покрикивает — упаси тебя Господь ему замечание сделать. Враз все проснутся и снова начнут. Hадо обязательно дождаться, когда последний еж фуражку на пол скинет, крикнет: «Баста, карапузики!» и сам свалится. Только тогда их можно сметать веником в совок и выносить на улицу.
В общем, много хлопот с этими ежами. Поэтому я к ним с водкой — ни-ни!
© Евгений Шестаков, 2002
Пьяные ежики № 2
Лесному ежику если наперсток водки предложишь, он сразу тебе в ноги кланяется, в хату просит зайти, бороденкой порог подметает. Приветливый они народ, особенно если у тебя в бутылке еще осталось и если не браконьер ты, а заяц или дятел приличный.
Таким они завсегда рады, каждое рыло по четыреста книксенов тебе с одного наперстка сделает, а если второй нальешь, так они в твою честь сначала в ладоши хлопают, пока не оглохнешь, а потом самый почтенный еж в эту же честь речь говорит. Как отбормочется, его снова нафталином прокладывают и обратно в сундук прячут, а ты должен благодарственно ногой топнуть, третью налить и отвернуться. Они за твоей спиной когда вылакают, у кого-то обязательно нервы сдают, и он верещать начинает.
Пока они балалайку ищут, ты под крик и писк должен на губе играть, что помнишь, и глазами вращать, иначе праздника не получится, а получится другое, и тебя, холодного, где-нибудь за рекой в овраге найдут.
Балалайка ихняя заметной музыки не дает, но организует хорошо, и через два-три песнопения весь клубок во главе с тобой идет медведю в морду стучать, или над муравейником зонтик ставить, или к божеству ихнему устами прикладываться. Оно у них с виду пенек простой, но огромная в нем моральная сила и мудрость заключены, а кто этого не понимает, того за руки берут и — поминай как звали об пенек!
Зато ежели ты порядки знаешь, чужими святынями не брезгуешь, то выделят тебе из клубка и предложат самую первейшую красавицу. Тут тебе, как мужчине, впечатлений на две жизни хватит, и, как краеведа, тебя ублажит, и не далее как через час детей твоих приведет, все — копия ты, только маленькие и с иголками вместо перьев. И когда за поколение новое последнюю, сэкономленную, пить будете, крикни на весь лес так, чтоб белки с веток посыпались. И если одна из них на тебя упадет, значит, счастливый ты, и долго жить будешь, и даст тебе
Бог здоровья, а ежи в беде не оставят.
© Евгений Шестаков, 2002
Пьяные ежики № 3
Пьяный еж в тулупчике с вылупленными до щелчка глазами на голос не реагирует, от выстрела не падает, из-под колеса невредим выходит.
Семейный еж, годовую норму в три глотка хлопнув и супругой своей занюхав, удалью молодецкой с паровозом поспорить может. У самого лучшего паровоза лошадиных сил — всего ничего, и дыму в целом немного, и гудок слабоват. А когда еж дурной заспиртованный с неизвестными намерениями на крыльцо выходит — даже тетерева тупые в снег забиваются и моргать не смеют, а Потапыч в берлоге от предчувствий пластом лежит.
А ежик пьяный, перед тем как жизнь лесную на уши опрокинуть, обычно подолгу бессмысленным взором в перспективу глядит. Часа два. Как наглядится, как у него к жизни лесной отвращение в полной мере созреет — так блюет ежик. Но не продуктами, коих потребление зимой сокращается, а словами ругательными, кои выговорить толком не может и поэтому мычит непереводимо. Часа полтора.
У окрестной живности в это время спонтанные роды учащаются многократно, невзирая на пол и возраст, мгновенные мутации происходят и массовые параличи. А если еж одаренный с детства и в самом конце излияний высокую ноту возьмет — весь лес, включая деревья, холодным потом покрывается и о всех своих нуждах, кроме большой и малой, накрепко забывает. Едино только леший в наушниках и черных очках орущего ежа вытерпеть может, да и то потом неделю головой трясет и хвоста поднять не в силах.
А еж нетрезвый, на весь мир криком Господним наорав, смирен становится и тих, как мышка в пургу. Поворачивается ежик задом и в избу к себе уходит, где три-четыре дня камнем молчит, дышит редко и на телеграммы не отвечает. Об это время можно зайти к ежу в дом и с порога его облаять зверски, и очки с него сорвать, и в лысину ему высморкаться, и за язык отвисший дернуть. Ежик даже пальцем не пошевелит, потому как по самую макушку в себя погружается, затворяется там, и хрен его оттуда выманишь.
А вот если ты уходя попрощаться забудешь — то больше тебе ежик не друг. В том смысле, что хана тебе. Опомнившийся и личиком посвежевший, ежик тебя в дому твоем вскоре навестит и уши твои огромные на твоих же воротах прибьет. А ворота эти тебе на могилку поставит, в которой от тебя только рожки да ножки лежать будут, а все остальное ежик злопамятный в пушку зарядит и по домику твоему шаткому в упор выпалит. Так что прежде чем медитирующего ежика носом по полу возить и зад его мудрый пинать, ты в зеркало погляди — надолго ли у тебя здоровья хватит, когда ежик в себя придет, к тебе придет и трезвой рукой из тебя за веревочку душу потянет.
А в целом добрее ежа в лесу зверя найти трудно. Хотя злее его даже в городе никого нету. Поэтому имей ежа другом, вовремя ему кланяйся и в душу ему гадить не смей. А то... См. выше.
© Евгений Шестаков, 2002
Пьяные ежики № 4
Соловей, стал быть, разбойничек после смены по глухому лесу гулял, приключений себе на могучую попку искал, каждый куст шевельнул, в каждое дупло заглянул и таки нашел, придурок.
Ежик малый пьянехонький после пьянки с друзьями-пьяницами крепким дрыхом на лавке дрых, двести шестая часть первая ему снилась, новые носки снились и медаль к ним «За взятие Лукоморья», папины алкогольные бредни по наследству снились, скорый поезд «Москва-Пекин» неизвестно зачем чудился, старые носки тоже страхом ужасным снились, будто один носок на голову ему напялился, а другой в углу дурень дурнем стоит, и немой вопрос у него в глазах.
Кряхтел во сне ежик, чего греха таить — пукал, даже сходил под себя немножко, чуть-чуть совсем, как только ежики могут. Мирно спал, никого, кроме как себя за красный нос, не трогал, и зла никому не желал. А Соловей, хрен косматый, не в колокольчик ему позвонил и не об тряпочку ноги вытер, а помойной рожей своей дверь ежикову с петель сорвал, шпорами ежиков порог своротил и в трюмо старинном непотребной своей дикостью отразился.
А ежик-то спал себе да храпел, и дальше бы спал, они, ежики, спать мастера, и храпеть лучше их никто не способен, а тут как-то он совсем разоспался, ажно лапоньки в подпол свесил, ажно ртом слюнявым пузырь намного больше себя самого выдул. И в каморке у него тьма египетская стояла, а из подпола картошка глазками белыми во тьму глядела, и не собирался ежик раньше четверга просыпаться.
Но вот крикнул Соловей-разбойник в первый раз, топнул, присел, свистнул, хрюкнул, горку хрустальную потной ладонью с серванта сшиб — и приснились ежику сорок третий год и блиндаж заваленный, хлястик от шинели приснился и поля под танками, треуголка в мазуте на башке отчаянной и гармонь, навылет пробитая, мертвая, сникшая, с кнопками стертыми и картинкой клеенной. И заворочался ежик. И вздохнул. И одну шестую часть сна своего крепкого потерял.
А дурак приблудный в темноте кромешной плечиком откормленным развернулся — и прощай, телевизор ежиков, извини, Ангелина Вовк, память вечная тебе, «Сельский час». И заплакал ежик во сне. Лапкой маленькой в перьевую подушку вцепился, две иголки со звоном на пол упали, многострадальная печень под шкуркой расширилась. И приснился ежику апрель-месяц. Сопла в дыму раскаленные и бормотанье ларингофонное, правая мачта вслед за левой медленно отошла, руки хлопотливые перед лицом носятся, тумблеры нажимают, под забралом улыбка испытанная потеет, со спины холодная струйка каплет, взгляд тоскливый через стекло вниз — а там собаки, собаки, собаки в трусах футбольных с фистулами и в шлемах, две болонки по ковру к трибуне бегут с докладом, и не добегают, бедные, и наземь, дергаясь, падают, воздуху им не хватило, воздуху... И застонал во сне ежик, и во сне ногами задрыгал, педальку тормозную ища, прекратить виденья желая, подушку тонкую насквозь слезой промочив и пальцем крохотным по полу бороздя.
Взреготнул Соловей, блин, разбойничек, жеребцом каурым заржал, копытами сорок пятыми расстучался, растопырил тело свое во все стороны и ручищи к ежику вытянул, и клюв свой нечистый на ежа разинул, и помоями в личико мелкое дохнул. И сожрать ежа приготовился, изжевать его вместе с потрохом, вместе с горем и думой о Родине, вместе с колючками и песней маминой, вкупе с наволочкой, пером и любовью давней к подруге забытой в зимнем лесу, когда один только дятел поцелуям свидетель, и тот не стучит, а только глаз свой дебильный косит на то, что два ежа в клубке вытворяют, и глаз его дебильный верить себе не хочет, потому что отменно силен в любви ежик и весьма причудлив, и кто юннатом в уголке за ежами с детства приглядывал — тому не надо потом книжки листать и многоопытных друзей расспрашивать. Ты только увидь однажды, как ежик с подругой за куст пошел, и окуляры подкрути, и глаза заузь, лейкопластырем пасть себе на время заткни, чтобы от восхищенного вскрика твоего у ежей настроение не упало. И будет тебе, браток, зрелище, от которого кровь в жилах в обратную сторону понесется, а комочком ваты уши себе заткнуть не забудь, ибо вздохи и стоны ежиные даже траву краснеть заставляют, и цветочки в другую сторону отворачиваются, и тебе этого лучше не слышать, а то жена твоя угрюмым молчанием своим тебя до бешенства доведет...
А Соловей-то... Разбойник-то этот... Не повезло ему. Разбудил-таки придурок ежика. Не то чтобы совсем проснулся ежик, но угловатое чудище возля кровати заметил и движением брезгливым прихлопнул. И правильно. И поделом ему. Так и надо. Нехер ежика в его домике тормошить.
© Евгений Шестаков, 2002
via
http://ejik-land.ru/story/page04.html
yaplakal.com