Капитан откуда-то извлек шприц, набрал из темной ампулы густую
розоватую жидкость и умело вколол в вену.
-- Посмотрим, что у тебя на уме, -- сказал он, включая диктофон.
Через две минуты Дурь начал подробный рассказ о совершенных им и
подельниками преступлениях, о притонах и "малинах", местах сбыта краденого и
продажи наркотиков -- в общем, обо всех тайнах криминальной Москвы.
В соседнем помещении аналогичный рассказ вел Скокарь.
Через несколько часов отредактированные и систематизированные показания
граждан России Медведева и Лепешкина, аккуратно перепечатанные на машинке,
доставили генералу Верлинову. Он внимательно ознакомился с документом.
Более подробного и откровенного протокола не знало отечественное
судопроизводство за всю свою историю, включая беспросветное время царизма.
Преступная биография гражданина Медведева начиналась семнадцать лет
назад, когда четырнадцатилетним юношей он зверски изнасиловал шестилетнюю
девочку. Потом он многократно насиловал, грабил, воровал, совершал разбойные
нападения, хулиганил, в последние годы довольно часто убивал. Лишь за
небольшую часть содеянного он был судим, причем суд относился к нему все
более и более гуманно.
Жизненный путь Лепешкина не отличался разнообразием, только
изнасилований у него было поменьше, зато квартирных разбоев гораздо больше.
В левом верхнем углу каждой преступной автобиографии Верлинов наложил
аккуратную резолюцию: "Утилизировать" и четко расписался.
-- Как "утилизировать"? -- спросил начальник секретариата, которому
предстояло отписать документ исполнителю.
-- По делам ихним, -- рассеянно ответил генерал. -- Я думаю, лучше
посадить на кол. -- Кстати, у нас есть надежные узбеки или туркмены?
-- Конечно, есть, -- кивнул начальник секретариата и на подколотой
исполнительской карточке написал: "Капитану Набиеву. Посадить на кол.
Контроль".
Дурь тупо соображал, что ему наговорил странный хмырь. Думал он
недолго: через десять минут его действительно посадили на кол. Произошло это
в угольном складе котельной полигона одиннадцатого отдела. Два прапорщика --
ветераны Афгана выполнили процедуру по всем правилам.
Пропустили веревку в рукава и завязали на спине, получилось, что он
обхватил себя руками. Потом уложили на бок, связали щиколотки и подогнули
ноги. Один прапор тщательно мазал мылом деревянный предмет, больше всего
напоминающий кий. Конец был почему-то затуплен. Второй по шву распорол
брюки. Процедура напоминала насильственное клизмирование, которому Дурь пару
раз подвергался в зонах, когда заделывал мастырки, чтобы вызвать заворот
кишок.
Намыленное дерево проскользнуло без усилий, как клистирная трубка, не
вызвав неприятных ощущений. Потом его взяли под локти и легко, словно
приготовленного к закланию барана, подняли в воздух? -- жалкого, со
скрюченными ногами и торчащим сзади "кием". В голове была полная пустота.
В утрамбованном, покрытом угольной пылью земляном полу имелось глубокое
свежепросверленное отверстие, толстый конец кола плотно вошел в него и
накрепко застрял.
-- Ну, пошел!
Прапоры отпустили локти, скрюченное тело скользнуло вниз, и Дурь, как и
обещал генерал, все понял и осознал. Ему завязали рот, поэтому наружу
вырывалось лишь утробное мычание. Умирал он три часа и очень завидовал
Скокарю. И здесь Верлинов оказался прав.
Корецкий. ПЕшка в большой игре...