Кирьян Василич в этот момент тоже сворачивал козью ногу, озабоченный двумя заботами - как бы не прямое попадание и как там дурак Ежов. Хотя чего он дурак-то? Немцы, наверняка, высмотрели их сразу. Под таким-то светом... Подпустили на пристрелянное место и давай лупить, сволочи.
Немцы долбили долго, с полчаса, не меньше. Но прекратили. Дед тихим голосом позвал:
- Эй, майор! Жив ли?
Из воронки, где отлеживались Леонидыч, танкист и фон Шальбург, ответили:
- Живы. Все. И целы. Олег как на невесту навалился на фрица.
- У нас тоже все ладненько. Как там ежиная шайка?
- Не знаю... Отстали они. Ну что, дернемся?
- Погоди. Подождем еще минут двадцать. Немцы все свои цейсы сейчас прозыривают.
- Тоже верно. Олег, да слезь ты с него. Придушишь ведь.
В воронке Леонидыча послышалась возня, потом кто-то застонал.
Дед встревожено спросил:
- Чего еще?
- Да ничего... Олег фону руку отдавил.
- Ерундовина... - успокоился дед. - Нам сейчас его ноги целые нужны, да башка.
- А остальное? - из темноты доносился приглушенный голос Микрюкова.
- Позвоночник еще. Как несущая конструкция... Чтобы башка его дурная в трусы не упала. А вот руки ему ни к чему. Бесполезный инструмент. И даже вредный, я бы сказал.
В этот момент разговора, заведенного более ради поддержания измученных девчонок, находившихся уже в полукоматозном состоянии от всего происходящего с ними, в небе что-то застрекотало, зашуршало, а потом мелькнула гигантская черная тень.
- Мамочки! - вздрогнула Рита.
- Это еще чего? - удивился дед.
Стрекотание внезапно оборвалось.
-Ведьмы... - подал голос Леонидыч.
- Чего? Майор, ты это... - озаботился душевным состоянием Микрюкова Кирьян Васильевич.
Из соседней воронки раздался смешок.
- Это немцы так наши ПО-2 прозвали - 'Ночные ведьмы'. Учебный самолетик из фанеры. Скорость - сто двадцать, максимум сто сорок километров в час. А ежели сильный встречный ветер - в воздухе зависает.
- Ночными ведьмами немцы женский авиаполк называли... А самолет - швейной машинкой, - внезапно подала голос Рита.
- Разве бабы летать умеют? - еще больше удивился дед. - Я думал только на метлах.
Месяц вдруг решил спрятаться в облаке. Дед, сразу посерьезнев, не мог этот упустить момент:
- Так, бабы... Как летаете - потом покажете. А сейчас ножками, ножками да по земельке!
Они выползли из воронки и, согнувшись в три погибели, побежали дальше, перепрыгивая и спотыкаясь об издолбленную землю.
Кирьян Васильевич бежал первый. Именно он со всей дури и влетел грудью и животом в натянутую колючку. Сначала, правда, не понял - удар, спружинило, затрещало тонким железом справа и слева и вцепилось в телогрейку.
Девки налетели в темноте прямо на него.
А с той стороны колючки кто-то закричал:
- Стой, кто идет?
- Наши! Девчат, наши!
А потом уже вдаль:
- Свои мы! Сынки! Свои! Партизаны мы!
Девчонки же старательно выпутывали когтистые крючья из телогрейки и ватных штанов деда. А по тому месту - откуда они уже выскочили опять забили минометы немцев.
- Какие еще, туды твою в качель, свои? Пароль!
- Да какой пароль, не знаем мы! Свои мы, сынок! - какая то ниточка у деда внутри готова была вот-вот лопнуть. Он, от чего-то, едва держался от радости на ногах. Колючая проволока еще помогала.
- Стрельну сейчас! - пригрозили из окопов.
- Не стреляйте! - крикнула тонким голосом Маринка. - Мы, правда, свои! Мы партизаны!
- Тю... Баба! - удивился голос. - Эй, а ну матюгом загни!
- Я не умею! - крикнула Маринка в ответ
- Чего?
- Я! Не! Умею!
- Я умею... -
Дед не стал просить затыкать уши на этот раз. Он матюгнулся так, что могли бы покраснеть листья на деревьях, если бы деревья тут были. Упомянул он непременную мать, и прочие фольклорные слова:
- Подхвостие ты дьяволие, курвенный долдон, персидского царя клоповская шелупина, вошь отшмаренная, прибитый рваной титькою куродрищ!
Некоторые загибы были такими, что с той стороны раздавалось только удивленное кряхтение.
Дед ругался с минуту, не больше. За эту минуту пропали и слезы из глаз.
- Ишь ты... Моряк, что ли?
- С печки бряк!
- Тогда руки в небо и стой спокойно!
Из траншеи выскочили несколько бойцов и оттащили рогатины с колючкой, так, что образовался проход.
- Вот и ладушки, - сказал дед, спрыгивая в траншею. - Кто у вас тут старший?
- Лейтенант Костяев. Вы кто такие?
- Лейтенант, ты это... Девочек покорми. Да от оглоедов своих побереги. Дело у нас важно. А я назад.
- Чего? - поднял брови лейтенант. - Куда еще назад?
- Дорогой ты мой. Там у меня еще семь человек.
- И тоже бабы? - насмешливо подал кто-то голос из темноты.
- Слюсаренко!
- А я чего! Я молчу!
Дед продолжил:
- Немец там. Важный. Командир бригады. Которая против вас оборону тут держит. Дай пару бойцов тогда, коли не веришь. А?
Лейтенант подумал, покрутил черный ус...
- Слюсаренко! Петерс!
- Чего? - отозвался латыш.
От прибалтийского акцента, четко выделявшего согласные и слога, Рита вздрогнула.
- Пойдете с партизаном... Как тебя?
- Дедом зови... - пожал плечами унтер-офицер.
- С дедом в общем.
Рита вцепилась в изорванную телогрейку Кирьяна Васильевича:
- Дедушка, не бросай нас тут!
- Девоньки, у своих мы, у своих!
- Кирьян Васильевич! Вы же ранены! - забеспокоилась Маринка, заметив кровь неизвестного бойца на лице деда.
- Ерунда на ерунде ерундила да ерундой поерундывала! - отшутился дед. - Ладошку о колючку раскровянил. Лейтенант, звать-то тебя как?
- Го... Игорь.
- А по батюшке?
- Геннадьевич, а чего? Тьфу ты...
- Слышь, Геннадич. Покорми девочек моих, да спать уложи. - А потом повернулся к Рите:
- Скоро мы, скоро!
И исчез в темноте вместе с двумя бойцами.
Лейтенант опять покрутил смоляные усы, от чего стал похожим на кота, и отрывисто приказал:
- За мной!
Чавкая по болотной грязи усталыми ногами, они через несколько минут были в его натопленной землянке. По пути лейтенант Костяев выцепил какого-то бойца и приказал ему доставить каши с ужина. Рита с Мариной уселись на укрытые одеялом нары, а лейтенант плеснул им из своей фляги чего-то остро пахнущего. Чего - они не узнали. Потому как немедленно уснули в тепле и не слышали, как усатый лейтенант улыбнулся, отчего стал похожим на кота еще больше, и накрыл их своей шинелью. А потом долго ругался на припозднившегося красноармейца с холодной овсянкой и в наказание послал того на НП батальона.
А дед с бойцами в это время полз по земле навстречу хлопкам минометных мин. Внезапно на немецкой высоте что-то взорвалось, и она моментально вспыхнула грохотом выстрелов.
- Иллюминация прямо... - сказал хохол Слюсаренко, видавший однажды подобное в детстве, на ярмарке в Полтаве.
- Фейерверк! - поправил его Петер.
- Больно умный... - огрызнулся украинец.
- Огненная работа - так, кажись, с немецкого переводится... - сказал дед Кирьян, внимательно оглядывая поле перед собой.
- Правильно! - с удивлением Райнис посмотрел на заросшего седой бородой и опять похожего на старика Кирьяна Васильевича.
- Немец, что ли? - подозрительно спросил Слюсаренко. Он и так-то всех подозревал, а уж тут...
- Общался с ними раньше. Опять вот пришлось...
- Это они по самолету, видать, работают, - сказал Райнис.
- По бабам стреляют, сволочи... - ругнулся Богатырев.
- Почему по бабам? - опять удивился Райнис.
- Да говорили, что бабы летают в стрекозах энтих...
- Да ну? Не слышал... Не бабская это работа, по ночам летать.
- На юге они воевать будут... Формируются еще... - вдруг прозвучал знакомый деду голос Леонидыча из темноты.
Украинец с латышом схватились за винтовки.
- Свои, - успокоил их дед. - Как вы!
- Хреново... Олегу осколок в спину. Под лопатку ушел.
- А фон? - пополз навстречу Леонидычу дед со товарищи.
- Хана фону. Когда гансы вторую серию начали, он как-то выкрутился хитро и побежал в сторону высотки. Мы за ним. И прямым попаданием. Куски в разные стороны, хоть в ведро собирай. А танкисту от той же мины...
- Таругин, а Таругин... - потряс Олега дед.
- Ммм? - тихо промычал тот.
- Живой?
- Металл, масло, солярка и порох... так пахнет танк, так пахнет победа... - пробормотал тот в ответ.
- Чего? - не понял латыш.
- Да заткнись ты... - ругнулся Слюсаренко. - Помоги товарищам.
- Понял... - Латыш аккуратно подхватил танкиста за ноги, Леонидыч за руки и боком, боком, ровно крабы, которых Олег в детстве ловил на своих одесских пляжах, потащили раненого к своим.
И снова на высотке что-то грохнуло. И, почти одновременно, прекратился минометный обстрел.
- Никак батарею летчики накрыли! - воодушевился Слюсаренко. - Вот она сволочь нам жизни не давала! Мы как в атаку - так начинают... Артиллерия лупит, им все ни по чем. Нарыли там катакомбов...
- Катакомб, - зачем-то поправил украинца дед.
- Я и говорю, катакомбов. Может сейчас накрыли, а?
- Надежда сестра веры и дочь мудрости! - внезапно сказал Кирьян Васильевич.
Слюсаренко замолчал, огибая очередную дырку в земле. А потом спросил:
- Что ли верующий?
- Есть такое...
- Я тоже. А как тут без этого. Мина эта чертова, дня три назад прям подо мной... Штаны порвало, аж хозяйство наружу. Весь взвод хохотал. Кто живые остались. А на мне ни царапины. Вот они ангелы-то...
- Смотри-ка... - показал Кирьян Васильевич куда-то в темноту.
- Чего? - откликнулся хохол. - Тьфу ты! Петька, поганец, всю роту своим 'чего' заразил!
Месяц услужливо выполз из длинного облака. По нейтралке бежали трое и волокли в плащ-палатке кого-то четвертого.
- Твои? - спросил Слюсаренко, но к винтовке приладился.
Дед никого не разглядел, но услышал голос костерящего весь свет Ежа.
- Мои...
- Кого? Кинулся он им навстречу.
- Валерку в ногу цепануло минометкой. В тоже место, говорит... - на бегу кинул Еж.
Дед и старший сержант Слюсаренко схватились за ткань и побежали тоже, стараясь не спотыкаться и не падать. Получалось не всегда.
- Где раздобыли-то?
- Кого? - по-еврейски ответил неугомонный Еж.
- Плащ-палатку...
- Да сняли там с кого-то... Вся дырявая. Как бы не разъехалась.
- Габардиновая, - сказал Слюсаренко. - Крепкая значит. С нашего комвзвода. Позапрошлого. Три дня и повоевал-то. Мы на поле под пулеметами залегли, он встал, 'За Родину!', кричит, 'За Сталина'. Пацан совсем. Я фамилию так и не запомнил его... Мы и пробежали-то метров десять. И опять легли. А его вот... Там и лежит?
- Ага, - ответил Еж, понятия не имея, где это там. Вернее 'там', где была подобрана плащ-палатка и 'там', где погиб неизвестный лейтенант, это, как оказалось, совершенно разные вещи. Война, она совсем не такая, как в компьютерных играх...
Дотащили злобно матерящегося Валеру без приключений. А в окопах встретили бойцы и Валерку утащили в санбат, а остальных проводили до лейтенанта Костяева.
- Ну как, - спросил тот, встречая партизан у входа в свою землянку. - Все целы?
- Двое раненых у них, утащили уже.
- А немца накрыло, значит... Жалко... Ладно, ныряйте в землянку, чаю попейте и я вас до батальона провожу. Машина должна за вами прийти. В полк.
- Кстати, товарищ лейтенант, а число сегодня какое? - спросил Вини.
- Уже пятнадцатое. А что?
- Нам надо срочно доставить информацию государственной важности до командования.
Лейтенант пожал плечами и ответил:
- Я и говорю, машина в пути. А пока чай пейте!
Машина прибыла через час, когда умаянные лесом они закимарили вповалку, напившись сладкого чаю.
- Ширшиблев! - заорал кто-то на улице. - Где тебя черт носит?
- Дороги, товарищ лейтенант... Танками все разбито, еле тащился.
- Дороги у него... У всех дороги! - плащ-палатка, навешенная на дверь распахнулась, впустив холодный воздух:
- Эй, партизаны, подъем!
Дольше всех будили девчонок. Просыпаться они никак не желали.
Встали только после угрозы Ежова облить их водой.
Метрах в трехстах от землянки их ждала полуторка, заляпанная грязью по крышу с двумя бойцами в кузове. Возле машины стоял какой-то старший лейтенант и ругался на бойцов:
- Да будьте вы людьми! У меня раненых пол-батальона, машин нет, хотя б троих в полк заберите.
- Не положено... - лениво процедил один боец. - Велено только окруженцев вывезти...
- А... комбат... тут уже?
- Да уговариваю этих храпоидолов раненых забрать. А они ни в какую. Приказ, говорят, долдоны, твою мать...
- Эй! бойцы, у партизан тоже двое раненых, - крикнул Костяев.
- Велено всех забирать. Тащите...
Таругина притащили в бессознательном состоянии. Валера допрыгал сам на костыле.
- Осколок у него между лопаткой и ребрами застрял. Операцию надо делать, - буркнул сердитый Валера, когда танкиста осторожно грузили в кузов. - Так и так в тыл...
- Сам-то как?
- Жив, чего мне.
В кузов заглянул водитель со смешной фамилией Ширшиблев:
- Раненых в дороге держите. Растрясет к фигам...
Под Таругина сгребли все солому, которая была в кузове. Сами устроились на мешках, шинелях и телогрейках.
Дорога и впрямь была ужасная. Машина на каждой ухабине накренялась так, что казалось еще чуть-чуть и все вывалятся в грязь. В паре мест пришлось вылезти и толкнуть засевший по средину колес грузовик. И потому девять километров до штаба полка они добирались аж целый час.
Зато по прибытии их сразу же накормили горячим кулешом и разместили в каком-то сарае с сеном. Правда, заставили почему-то сдать оружие. И поставили часового у дверей. А раненых Валерку и Олега унесли в полковой госпиталь.
Самое удивительное, что дали выспаться. Подняли, когда солнце уже стояло в зените.
Дверь открылась и часовой сказал:
- Которые тут из плена бежали?
Встал политрук Долгих.
- За мной...
- А куда меня?
- Узнаешь...
Его привели в большой деревенский дом, в светлую, совсем недавно побеленную комнату. Из мебели был только стол и два табурета. За столом сидел рослый старлей НКВД.
- Проходите, гражданин предатель!
- Почему это я предатель? - возмутился Долгих.
- А кто вы? - флегматично разглядывал ногти старлей.
- Младший политрук Долгих Дмитрий!
- Да что ты говоришь! - удивился энкаведешник. - Политрук, да еще и младший!
- Ну да... Между прочим, бежал из плена, оружие раздобыл, с боем через линию фронта перешел!
- Молодец... - протянул старлей. - Ай, молодец! Надо тебе медаль дать. А где твои документы, младший политрук? А то оформлять наградной лист не с руки без документов-то...
Долгих сник:
- Потерял я... В лесу. Не помню где...
- Ах, потерял... И знаки различия потерял, да?
- Я это...
- Что это? Немцы расстреливают всех комиссаров и политруков. Это ты знаешь. Вот и сорвал с себя знаки и документы разорвал и выбросил. Так?
- Страшно было, товарищ старший лейтенант...
- Гражданин.
- Что?
- Гражданин старший лейтенант.
- Простите, гражданин старший лейтенант... - почти шепотом ответил Долгих.
- А, может быть, ты немцам сдался сам? Перешел на сторону врага, а они тебя подучили и к нам с заданием?
- Что, вы, гражданин...
- Какое задание? - рявкнул на него старлей. - Быстро! Имена, явки, пароли!
Долгих сглотнул слюну, вдруг ставшую тягучей...
- Я не предатель, я трус, но не предатель. Я сам бежал, когда партизаны напали...
- Из трусов, гражданин Долгих, и получаются предатели. Но я тебе почему-то верю. Вечером 'тройка' твое дело рассмотрит и - по законам военного времени...
- Что? - помертвел Долгих.
- Расстрел, что ж еще-то... Впрочем, если сдашь мне немецкую агентуру - будешь жить.
- Нету никакой агентуры, тов... гражданин старший лейтенант. Честное слово, нету! Сталиным клянусь!
- Ишь ты... Сталина он вспомнил. А когда в плен драпал, вспоминал его? Или трясущимися руками звезду с рукава сдирал?
- Ничего я не сдирал. Меня под Ватолино немцы, разведка их утащила, я боевое охранение проверял. А обмундирование свое я в землянке оставил, чтоб не испачкать. Старое одел. Обычное. Красноармейскую форму...
- Проверим. Какая часть, ты говорил, я записать не успел?
- Я не говорил...
- Так говори.
- Двадцатая стрелковая бригада Третьей ударной армии...
- Проверим. Эй! Как тебя... Сердюк! Уведи арестованного и посади в отдельный погреб. До вечера. А там посмотрим. И следующего из пленных веди.
- Товарищ старший лейтенант. А пленные закончились.
- В смысле закончились?
- Ну есть один, но тяжело раненый...
- С ним потом. А что остальные?
- А остальные партизаны из местных.
- Тогда веди командира.
- Есть!
(С) Ивакин Алексей Геннадьевич
Это сообщение отредактировал outlow - 3.04.2009 - 19:09
yaplakal.com