Конкурс коротких креативов "Полнолуние", голосование-опрос

Фанфары и литавры, барабаны и трубы иерихонские.
Итак, предлагаем Вашему вниманию двадцать пять работ, отобранных строгим жюри.
В этой теме вас ждут рассказы о жести, любви и полнолунии.
Могу сказать точно - этот месяц я спала исключительно с кошмарами.

Голосуем за три (3) понравившихся рассказа.
Голосование-опрос - с 14 октября до 20 октября включительно. Фиксирование результатов голосования в 23-59 московского времени 20 октября.
Авторам, работы которых вошли (или не вошли) в конкурсную ленту, просим воздержаться от раскрытия своего авторства до конца голосования.
Накрутка голосов преследуется по закону. То бишь, снимает работу с конкурса.
Запрещена реклама отдельного крео, но рецензии и обзоры приветствуются.

Наградные листы будут объявлены посмертно *зачеркнуто* по окончании голосования и подведения итогов.
В них войдут призы симпатий отдельных болельщиков и малиновые штаны *зачеркнуто* основной платиновый приз конкурса гениев.
Оставайтесь с нами.

Мои благодарности ramy за оформительские таланты

1. Я справлюсь.



Герой Кинга был дурак дураком. Не смотря на то, что врач. Колено можно было привести в порядок за каких-то пять минут. Не то чтобы прямо совсем, но на время. Просто взять шприц, надеть на него иглу и откачать жидкость. Кровь, это ведь жидкость. Он не мог до этого не додуматься. Старый, еще «совковый» стеклянный шприц, подобранный здесь же, с иглой, больше похожей на шило. Я сжимаю пальцами кожу, пытаясь отвоевать от раздувшегося, как накачанный футбольный мяч, колена хотя бы немного, чтобы сделать подобие складки. Игла шприца толстая, чуть согнутая, а через складку прокол будет не так уж и больно сделать.

Ха! Да кого я обманываю? Конечно больно! Только у меня выбора нет. Мне нужно начать ходить на своих двоих до того, как луна поднимется над горизонтом.

Я чувствую, как трещит кожа, сопротивляясь под натиском тупой иглы, и закусываю губу. Я ощущаю, как выступает пот на лбу. Я вижу разноцветных мошек хаотично мельтешащих перед глазами. Блядь, блядь, блядь, как больно. Давлю сильнее и игла, продравшись сквозь кожу, будто гигантское комариное жало, входит в распухшее колено наполовину. Вдыхаю через нос. Выдыхаю сквозь стиснутые зубы, прикусившие губу до медного привкуса во рту. Давлю на шприц снова – игла вошла на две трети. Хорош. Зацепить мышцу или нерв – тоже никакой радости.

Перехватываюсь рукой. Тяну поршень шприца на себя. Шприц наполняется вязкой буро-красной жидкостью. Я чувствую тепло своей крови сквозь стекло шприца. Полный. Придерживая иглу одной рукой, проворачиваю шприц второй. Отсоединяю шприц. Игла остается торчать из плоти, наводя на мысль о ручке переключения скоростей в автомобиле. Блядь, блядь, блядь, как же больно. Выпрыскиваю кровь из шприца. Брызгаю ею прямо на закопченную кафельную стену, изобилующую пятнами цемента, проглядывающими в тех местах, где плитки отвалились под гнетом времени и огня. Вдеваю канюлю шприца в иглу. Тяну поршень на себя. Пульсация в распухшем суставе начинает стихать после того, как я повторяю это действо трижды. Шестьдесят кубиков. Мало. Надо продолжать. На вид колено ничуть не уменьшилось. Еще одна струя остается на покрытом копотью кафеле стены, стекая тонкими полосами – восемьдесят кубиков. Затем сто. Полстакана.

Опухоль спадает прямо на глазах. Чувствую, как колено становится мягким под пальцами. Будто сдувающийся воздушный шарик. Пальцы правой руки измазаны кровью, выливавшейся через иглу, торчащую в ноге, под давлением из опухшего сустава, когда я выплескиваю наполненный шприц. Герой «Кладбища домашних любимцев» определенно был дурак, раз не додумался до такого.

Я не помню, когда Она появилась впервые. Помню только ледяные пальцы, гладящие меня по щеке и бархатный, успокаивающий шепот, от которого становилось легко и спокойно. Если ночью я долго не мог заснуть, принимая тени ветвей за окном за когтистую ладонь монстра, если просыпался в поту от детского кошмара и раскрывал рот чтобы закричать, Она тут же появлялась возле моей кровати. Гладила своими ледяными ладонями, едва слышно нашептывая успокаивающие меня слова. Тогда с Ней было спокойно.

Я никогда не плакал и не испытывал страха, если случалось плохое. Я знал, что ночью, придет Она. И все мои беды и неприятности станут незначительными, уйдут так далеко, что не будут способны меня тревожить. Я не плакал, глядя на два гроба, которые опускали в ямы и засыпали землей. Не потому что был маленьким и не понимал сути происходящего. Она сказала, что нет смысла плакать над тем, что я не могу исправить. Это нужно или принять или забыть. И я принял.

Однажды Она сказала, что совсем скоро не сможет приходить по первому моему зову. Она сказала, что так бывает со всеми, кто обречен взрослеть. Она сказала, что мое сознание, взрослея, теряет гибкость. И что теперь она сможет приходить ко мне только тогда, когда я буду открыт. И что степень открытости моего сознания зависит от фазы луны. И что я уже взрослый и сам смогу справиться со своими страхами и проблемами. Не сразу. Но если буду стараться – обязательно научусь.
– Ты справишься. – Сказала Она тогда.

Первая возможность убедиться в этом представилась очень скоро. Столовая детдома всегда была священным местом, в котором нельзя унижать тех, кто слабее, в котором сильный не должен демонстрировать свое превосходство над слабым. Так повелось задолго до моего появления здесь, и так должно было быть после меня. Можно ударить в туалете, можно связать шнурки чужой обуви в узел, тугой настолько, что развязать можно только зубами и помочиться на него. Можно поставить на колени и заставить жевать окурки, поднятые с пола. Можно сделать еще сотню вещей, до которых способен додуматься только ожесточенный детдомовец, но в столовой можно только кушать. И все беспрекословно подчинялись этому правилу. А он – нарушил.

Это был больше чем плевок в мою тарелку с жижей, отдаленно напоминающей суп. Это был плевок в святой обычай. Я только услышал бархатный шепот: «Ты справишься», взял ложку так, чтобы ручка торчала из кулака, встал, чуть наклонился через стол и ткнул ручкой ложки ему в лицо. Я не целился в глаз. Я просто ударил того, кто преступил табу. Так получилось.

Порка. Месяц в узком, темном чулане, на хлебе и воде. С ведром для испражнений, которое под надзором воспитателя раз в три дня выносил кто-либо менее провинившийся. Длинный месяц. И всего пять ночей, когда она смогла прийти, чтобы коснуться моей щеки своей ледяной рукой. Пять ночей, когда меня убаюкивал едва слышный бархат Ее голоса. Я не помню историй, которые Она рассказывала мне тогда. Но помню, как Ее губы шептали: «Ты справишься».

Бинта нет. Значит, внутри сустава снова будет собираться кровь. Ну что ж, буду решать проблемы по мере их поступления. А сейчас нужно идти. Встаю, пританцовывая на здоровой ноге. Опираюсь ладонями на забрызганную остывающей кровью стену. Аккуратно наступаю на больную ногу. Ощущение вставленной в стык суставов стамески сменилось тупой, ноющей болью. Будто эту стамеску только что вытащили. Не так больно, как было, но все же больно. Ковыляю вдоль стены к оконному проему. Испачканные в крови ладони оставляют на щербатом кафеле следы. Темно. Но луна начнет карабкаться на небосвод очень, очень скоро.

Я не спрашивал у Нее, почему Она приходит ко мне. Я просто радовался Ее шепоту, Ее холодным ладоням и покою, который Она дарила. Я радовался полнолунию и ненавидел, когда луна начинала таять. Будто каждую ночь кто-то проводит гигантским ластиком по ее краю, отнимая у меня частичку счастья. Этот кто-то знает, что помешать ему не в моих силах. И именно поэтому растягивает мое мучение на долгие ночи. Я уже был взрослым, когда догадался спросить, откуда Она приходит ко мне. И Она показала.

Это было то самое место, где Ее жизнь закончилась. То самое, где началась моя жизнь. Я одновременно видел, как принимают мои роды и как врач в соседней операционной фиксирует время Ее смерти. Она очень хотела родить сына, но умерла вместе с так и не появившимся на свет ребенком. Умерла, но не ушла, как уходит большинство. Осталась, потому что хотела дарить материнскую любовь. Пусть даже и после смерти. Пусть даже чужому чаду. А мне как раз только-только перерезали пуповину.

И Она приходила ко мне. Пела колыбельные, рассказывала сказки. Гладила по голове, проводила по щеке холодными пальцами. И иногда говорила: «Ты справишься». И я справлялся.

Окружающие считали, что я безэмоционален. Наверное, так и было. Я не испытывал ни злобы, ни ненависти, ни жалости, когда столкнул нашего бригадира на рельсы подземки. Я даже не боялся быть пойманным. В конце концов, он был отвратительным моральным уродом. Когда он стал домогаться меня в душевой, я не сопротивлялся. Просто предложил сделать это не здесь, чтобы не быть случайно застуканными, а там, где нам ни кто не сможет помешать. Например, у меня дома.

На эскалаторе, он несколько раз украдкой касался моего зада через джинсы. Предвкушал. Фантазировал. Говорил грязные вещи, когда мы стояли на перроне. А я молчал. И ждал потока воздуха из тоннеля, оповещавшего о приближающемся поезде. А когда почувствовал на своем лице этот поток – напрягся. Он заметил это.
– Да не бойся. – Сказал бригадир, мерзко ухмыляясь. – Тебе понравится.
– Я не боюсь. Я справлюсь. – Ответил я и дернул его за рукав рубахи.
А в следующий миг вылетающая из тоннеля электричка пнула своим тупым лбом начавшее падать тело и, протащив под собой, превратила его в кровавый кусок плоти. Люди как один ахнули. Какая-то женщина завизжала. А я пошел сквозь толпу обратно к эскалатору.

Восемь этажей вниз. Один вверх. В чью голову пришла идея разместить родильное отделение на девятом? Под ногами хрустят крошки. Девять ступеней, пролет и еще девять. Едва касаясь больной ногой пола, подпрыгиваю на каждой. Опираюсь на стену. К перилам лучше не прикасаться. Перила не внушают доверия. Первая. Вторая. Третья. Несколько глубоких вдохов. Четвертая. Пятая. Шестая. Именно по этим ступенькам я нес канистру, когда в голове звучал бархатный шепот: «Ты справишься». Те, кто тушил это здание, не знают, что это был не поджог. А попытка освободить Ее огнем. Неудачная. Когда делаешь что-то без подготовки, будь готов к тому, что результат не оправдает ожиданий. Инквизиция заблуждалась, утверждая, что огонь изгоняет потустороннее. Это была Ее просьба. Но мне это было нужно так же сильно, как и Ей. Огонь должен был разорвать связь с местом Ее смерти.

Я справился. А пожарные – нет. Они не успели спасти всех живых. Огонь не очищает. Не изгоняет. Не разрывает связей. Он просто съедает то, что попадается на пути. Сначала облизывает множеством своих языков, пробуя на вкус, а за тем с треском жрет.

Я познакомился с Линой за два дня до полнолуния. Смешливая, курносая, с волосами собранными в два хвостика, на детский манер. Тараторящая без умолку. И реальная. Я готов был слушать эту болтовню бесконечно. Рядом с Линой было легко. Не нужно было подбирать слова, следить за своими жестами, думать о том, потеет ли моя ладонь, когда я держу ее руку в своей. Лина понимала, что я хочу сказать, даже если я запинался и путался в собственных мыслях. Рядом с Линой я чувствовал радость – чувство, для меня новое и от того еще более восхитительное. И мне хотелось, чтобы так было всегда.

Седьмая. Восьмая. Девятая. Пролет.

Как обычно Она пришла вместе с луной. Я ждал Ее больше чем когда-либо в жизни. А потом с упоением рассказывал, как я счастлив. Рассказывал о том, как Лина смеется, какие у нее веснушки. Я хотел, разделить с Ней радость. Но Она слушала меня и впервые не гладила по голове. А когда я замолчал – просила забыть Лину, бросить, оставить, уйти. Называла меня предателем. Но разве встретить человека, который дорог тебе, предательство по отношению к тому, кому дорог ты? Предупреждения сыпались на меня вперемешку с проклятиями и угрозами. А когда Она замолчала, я сказал, что Она не оставляет мне выбора, кроме как избавиться от Нее. Она протянула руку к моему лицу, провела ледяным пальцем по моей щеке и прошептала бархатным голосом: «Ты не справишься».

Десятая. Одиннадцатая. Двенадцатая. Чтобы измениться, нужно пожертвовать чем-то привычным. Чтобы остаться таким, каким был, когда пришло время меняться, нужно пожертвовать чем-то дорогим. Тринадцатая. Четырнадцатая. Пятнадцатая. Если не знаешь, как поступить, значит, не можешь решить, что принести в жертву. Шестнадцатая. Семнадцатая. Восемнадцатая – девятый. Жертвовать чем-то дорогим – больно. Привычным – жалко. Жизнь – череда совершаемых выборов между дорогим и привычным.

Боль возвращается. Между хрящами коленного сустава снова застряла невидимая стамеска. Но я уже на месте. Я уже сползаю по стене, глядя на дыру в полу – именно там я стоял, собираясь начать обряд. Да, здание разрушено пожаром, но я не уверен, что Она не приложила усилий, чтобы проломить пол подо мной. Человек борется за жизнь любыми доступными способами. Что мешает призраку бороться за… жизнь?

Интернет переполнен информацией, как помойка мусором. В поисках необходимых знаний все мы уподобляемся бомжу, роющемуся в мусорных баках в надежде найти съестное. И питаться, в конце концов, приходится только тем, что найдешь. Потрепанная книга с непронумерованными страницами. Крест, фляга, свеча. И нет ни каких гарантий, что выбор оказался верным и все сработает. Эра неуверенных в завтрашнем дне информационных бомжей.

Чиркаю зажигалкой. Огонек цепляется за фитиль, давая немного света. Открываю книгу на странице с закладкой. Я мог бы и не открывать ее. Я знаю наизусть весь необходимый мне фрагмент.
– Мой глаз болит.
Напротив меня стоит мальчишка с ложкой в глазнице. Я сижу на полу. И поэтому он смотрит на меня сверху вниз.
– Ты ведь не знаешь, что я умер? – продолжает он, пока я откручиваю крышку фляги. – Ты тогда от души мне врезал. Рана у меня тогда загноилась. Что они только не делали, как ни чистили, все без толку.
Я смотрю на него. Когда он говорит, ложка, торчащая в глазнице, подрагивает.
– Не рассказывай о том, как тебе плохо. – Говорю я. – Если бы я не ответил, то ты бы обязательно повторил. Разве нет?
Мальчишка молчит некоторое время, а потом исчезает так же внезапно, как и появился.

Скольжу глазами по буквам, пытаюсь сосредоточиться. Но со мной заговаривает бригадир. Бывший.
– Я думаю, что ты согласился, потому что хотел. – Говорит он. – А потом, на перроне, испугался признаться самому себе в том, какой ты на самом деле. Поэтому и столкнул меня.
– Думай, как хочешь. – Я улыбаюсь, глядя в его изодранное лицо. Очень странно, что с развороченной челюстью он говорит так четко. – Ты только выдвигаешь теории, пытаясь объяснить самому себе, почему я сбросил тебя под поезд. Теории, которые могут утешить твой больной разум. А я знаю, почему сделал это.

Поднявшаяся в небо луна, уже не таясь, заглядывает в окно, а они все идут и идут, неся с собой свои упреки и обвинения. И все они смотрят на меня сверху вниз. Но у меня есть ответ для каждого. И когда появляется Она, то Ей уже не в чем меня обвинять, кроме любви. А Она знает, что, обвинив меня в желании любить, подпишется в том, что зря осталась рядом со мной, вместо того, чтобы уйти на ту сторону реальности. И поэтому, замерев в ожидании неизбежного, Она говорит мне: «Ты справишься».

Я молча киваю. Делаю обжигающий глоток из фляги и, закрыв книгу, начинаю читать по памяти:
– Отче наш, иже еси на небесах…

Это сообщение отредактировал Паласатое - 14.10.2013 - 16:14

2. Юлечка. Долгая прогулка


Уже никогда не узнаю, кому из нас пришла в голову эта идея, ставшая ежегодным ритуалом. Долгая летняя прогулка. Обязательно в полнолуние. Как последний глоток южного воздуха перед наступающим осенним унынием. Кот Лимон, как обычно оставался охранять дом и кормушку с котлетой. Теплая августовская ночь . Светит полная луна и фонари Французского бульвара. Пешком от Морвокзала до нашего домика на Фонтане. Вверх по еще теплым после дневного зноя плитам Потемкинской, мимо скучающего Дюка. С другого конца бульвара часы играют «Белую акацию», намекая на полночь. А вот и желтый булыжник, которым вымощено начало мостовой. По Пушкинской до Куликова поля. Дальше по Канатной, переходящей в одну из самых длинных улиц в городе. Мы втроем идем, взявшись за руки. Если не спешить, часа за четыре можно дойти до самого дома. Лунный свет льется сквозь ветки каштанов. Резным узором падает на брусчатку мостовой. Сладкий, тягучий запах акаций, настоянный на звуках цикад и ленивых взмахах крыльев ночных бабочек. На рейде лениво бубнят корабли, рассыпая в воду искры отражающихся огней. В воздухе мелькают мохнатые тушки летучих мышей. У меня на шее любимый синий шарфик, доставшийся от бабушки. Мама говорит – это мой талисман. Я не знаю, кто такой Талисман, но в нашем городе часто встречаются похожие фамилии. Так что я не парюсь по этому поводу. На маме ее любимый белый свитер с бабочками, подаренный папой на первую годовщину свадьбы. У папы, как обычно, полные карманы конфет, на случай если я устану, или мне станет грустно. Незаметно сладости перекочевывают из его карманов в мои. За разговором я не успеваю их уплетать.
Третий час ночи. Только папа, мама и я. Время остановилось. Больше никого вокруг. Вспоминаем разные смешные случаи из жизни. Оказалось, все самое смешное у родителей связано со мной.
- А помнишь, Юлька положила тебе на стул канцелярскую кнопку и сказала, что это колючая копеечка ?
- А когда у нас прорвало трубу, и воды было по щиколотку, Юлька вытащила таз с бельем на середину комнаты, уселась туда в твоей фуражке с биноклем и сказала, что она капитан. Лимона взяла с собой на борт юнгой.
-И после того, что ее посадили на диету, во дворе рядом остановилась соседка, начала что-то перекладывать в сумках с базара. Юлька повернулась к ней сердито, решив, что та хочет ее угостить чем-то вкусненьким, и сказала: мне нельзя конфеты, и вообще ничего нельзя! Та схватила сумки и, не оглядываясь, поспешила домой.
Эта прогулка стала нашим семейным праздником. Каждое лето. Август. Полнолуние. Я эту ночь ждала так же, как Новый год и как День рожденья. С некоторых пор мы стали гулять вдвоем – я и папа. Не спрашивайте почему. Я и сама не поняла, как это произошло. Только помню нарастающий сзади резкий звук, как будто стая механических шершней. А дальше - темнота, боль и тишина, сменяющиеся расплывчатыми сполохами и чужими голосами. Я ощущала только теплые папины руки. Они не могли отпустить. И не отпустили. Сейчас кажется, что это было не со мной. Просто приснилось.

И вот еще одно августовское полнолуние. Сколько их уже было? Пятнадцать ? Или восемнадцать? А может тридцать? Снова мы идем, взявшись за руки. Я так и не привыкла, что одна рука свободна. По привычке пытаюсь поймать мамину ладонь, но пальцы хватают воздух.
Папка, ты такой смешной. Стал почти совсем седой. Рассказываешь что-то про свои юношеские приключения, тут же вспоминаешь мои детские проделки. Иногда путаешь имена и места. Удивляешься, что я помню это лучше, чем ты, хотя на тот момент меня еще не было на свете. Наша прогулка подходит к концу. Скоро я буду дома. Вот уже и кованная чугунная решетка, скрипучие ворота. Старый служивый пес у ворот. При нашем появлении слегка вздрогнул хвост. Зевнул и посмотрел куда-то сквозь меня. Зарычал на папу. Я потрепала его между ушами. Потрогала нос. Все такой же влажный и шершавый, как и в прошлом году, как и много лет тому назад. Уже не чувствую папину ладонь. Он где-то за спиной. Плохо видит в темноте и боится оступиться. Он всегда здесь отстает. Только здесь я чувствую себя как дома.

И вот, снова августовское полнолуние. Мы идем вдвоем. Вдалеке шум прибоя, свежий морской ветер. В ботаническом саду кричит ночная птица. Все как всегда. Но что-то не так, как раньше. Мне кажется, что луна следит за нами. Что-то задумала и ей интересно, что будет дальше. Поворачиваем за угол. Ночной киоск скалится на нас приоткрытой форточкой. Оттуда едва пробивается дрожащий свет. От киоска отделяются четыре тени. Ждут, пока мы пройдем. Папа так увлечен моим рассказом про утренник в детском саду, что никого вокруг не замечает. У меня по спине бегут мурашки. Ситуация не входит в мои планы. Я отстаю от отца и разворачиваюсь назад. В момент все смолкает. Треск цикад, шум моря и шелест листьев перестает для меня существовать. Папин голос становится далеким и неразборчивым. Он тает как мороженое на подоконнике. Тени не спеша идут за ним. В руке одной из них сверкнуло что-то похожее на нож. У меня в горле пересохло. Подхожу к самому здоровому.
- Эй, ты, в кепке! Отвали от папы! Возьми конфету и успокойся. Или я тебе щас кадык отгрызу!
- Малая, ты совсем сдурела? Чё те надо? Топай живее отсюда.
- Нет! Там мой папа. Я не уйду без него. Берите конфеты и валите отсюда. Вот, забирайте всё. Только отстаньте от него!
Высыпала перед ними всё, что было в карманах. Оглянулась на отца. Он продолжал идти спотыкающимся шагом с чуть расставленными руками как в ту самую первую ночь. Со стороны казалось, что он продолжает сжимать наши ладони. Мою и мамину.
- Дура малахольная! Валим отсюда. Папаша, походу, тоже не в себе.
- Слышь, Кнехт, ты там сам с собой бакланишь? Со шмалью завязывай, прёт тебя не по-детски.
- А вы чё, малявку рыжую не видели только что? Она мне еще конфеты предлагала.
Друганы ржут над Кнехтом и скрываются в темноте. Я догоняю папу. Мы идем дальше. Он так ничего и не заметил.
Я вспоминаю, как мы втроем гуляли в парке, и мне захотелось покататься на качелях-лодочках. Вы меня долго отговаривали, потому что я еще маленькая и меня может укачать, и вообще я могу выпасть оттуда. И все-таки я вас уговорила. В результате укачало маму, папа ее очень жалел, и на карусели уже каталась я одна. Потом мы купили мороженое и зашли в комнату смеха. Я поперхнулась мороженым, а папа сказал – не проглоти палочку, а то тебя отсюда не выпустят. Я испугалась и чуть не заплакала. Представила, что родители меня навсегда оставят в этом королевстве кривых зеркал. Но папа с самым серьезным лицом на выходе предъявил билетерше свою палочку от мороженого и сказал , что у нас пропуск на всю семью. Мы с мамой долго смеялись. А потом мы спустились к морю и кормили чаек. Папа подбрасывал сухарики в воздух, а птицы наперегонки неслись, чтобы схватить их налету. Закончилось тем, что папе, в знак благодарности, одна из чаек уделала костюм. Несильно. Только воротник и плечо. Даже маме на сумочку попало. Мама сказала, что птичкам больше хватит, и мы можем остальное доесть сами. Потом мы катались вдоль берега на прогулочном катере. Было здорово. Мы с папой вышли на нос катера, и я просила его хоть разик ударить в колокол. Папа сказал, что это не колокол, а рында. И звонить в нее можно только по особым случаям. Я спросила – особый случай – это день рожденья капитана? Папа ответил – да, день рожденья капитана … или когда кто-нибудь упадет за борт. Всю дорогу до причала я смотрела в воду и надеялась, что кто-то упадет за борт, и я смогу ударить в рынду по этому поводу. В тот раз никто так и не упал, а маму снова укачало. Но по этому поводу бить в рынду не полагалось. Матрос из-за качки какое то время не мог забросить на пристань канат, а капитан из рубки на него ругался. Очень громко. Назвал его пиздоглазой креветкой и пожелал ему семь якорей в задницу. Мне было одновременно смешно и жалко дядю матроса. Наверное это очень больно, ну когда семь якорей… А папа сказал, что это образное выражение. И на катере всего два якоря. Я подумала, раз капитан так ругается, я бы не стала в честь его дня рождения звонить в рынду. И еще я подумала, где он возьмет еще пять якорей для задницы дяди-матроса. Наверное, ему их дадут такие же ругательные капитаны как этот. Из вредности, чтоб обидеть дядю-матроса. Когда мы сходили с катера по шаткому мостику, матрос подал маме руку, папа нахмурился и посадил меня к себе на плечи. Папе руку матрос не подал. А я показала ему язык. Потом мы бродили по берегу, а я собирала в воде разноцветные камешки. Они высыхали у меня в руках и становились тусклыми и некрасивыми. Прямо как наша соседка тетя Тамара. Мама говорит, она в молодости была очень красивой. Не знаю, что было в молодости, но, когда ее нашел жених, дядя Махмуд , она вскоре стала похожа на сушеную грушу, сморщенную и скучную.
Луна пристально наблюдает. Я чувствую её волнение. Она моя сообщница и давняя подруга, от которой нет секретов. Всё ждём знакомый звук. Треск механических насекомых. У каждого по два колеса. Они скорее летят, чем едут. Пахнут машинным маслом и бензином. Я жду их каждую прогулку. И обязательно из-за спины. Как тогда, когда мы были еще втроем. Жду уже много августовских ночей. Мне кажется, что в этот раз снова луна ухмыльнется над моей неудачей, глядя в спину моему отцу.
Вдруг прошибает холодный пот. Неужели !.. Да! Это они! Развязываю свой любимый шарфик на шее(ну тот, с одесской фамилией Талисман) и, дождавшись порыва ветра, разжимаю пальцы. Он, как перышко, взмывает вверх и приземляется посередине мостовой, готовый взмыть со следующим движением воздуха.
- Папуля! Мой шарфик! Он улетел!
- Стой тут! Сейчас я его поймаю.
Папин силуэт в свете фар отбрасывает на дорогу десятки теней. Треск мотоциклов становится оглушительным, огни ослепляют. Визг тормозов, скрежет металла , искры. Трещат шлемы, хрустят кости и рвутся сухожилия. В ночном воздухе повисает тонкий аромат боли и безысходности. Вижу краешек моего любимого шарфика, намотанного на мотоциклетную цепь. По мостовой рассыпаны конфеты. Луна не может сдержать восторг: Юлька, мы сделали это!

Я отряхнула папкин костюм. Меня не интересует чужая боль и печаль. Мне достаточно моей и нашей. Мы идем дальше. Вот уже скоро. Скрипит кованая калитка. Старый пёс не обратил на нас внимания. Папа на этот раз не отпустил руку. Наборот, я почувствовала, как он крепче сжал мои пальцы. Я улыбнулась впервые за много лет. Вот мы и дома. Завтра на мраморной плите появится третье имя. И мы каждый год будем втроём радоваться августовскому полнолунию.
-Пап, мам, я так люблю вас…
PS: Я тут вдруг про кота вспомнила. Как там Лимон без нас? Мама тоже волнуется. Я утром для него на трамвайные рельсы котлетку положила.

Это сообщение отредактировал Паласатое - 14.10.2013 - 16:15

3. Черничное небо.





- Слишком много. Да, именно так. Их стало слишком много.
Я задумчиво посмотрела на собеседницу.
- Ты хочешь сказать, что все вновь повторится? – девушка согласно кивнула.
- Они стекаются уже пятый день. Обычно хватало двух-трех, а сейчас… - Дарья поежилась. - Я даже боюсь представить их количество.
Тишина. Давящая, звенящая, причиняющая боль… Такая короткая.
- Ты же знаешь, что нас туда отрядили? Знаешь. Бежать не получится, они уже следят.
Я бросила взгляд в окно и тут же отвернулась. Видно только поток теней, но я то знаю, что там на самом деле. Мерзостные твари с серой кожей. Ввалившиеся глаза, беззубые рты, запах аммиака на несколько метров вокруг. Они идут…


Откуда они взялись, что их привело сюда – не известно… Порождения ночи из задворок ада. Передвигаются только ночью, днем прячутся в там, где нет солнечного света.
Каждые 5 лет одно и то же. И, почему-то, всегда в полнолуние. Видимо, все-таки есть что-то нехорошее, мистическое, в этом положении луны. Нет, конечно, надо сказать спасибо главам правительства и в ножки кланяться, за такую изобретательность. Раньше эти твари просто нападали на всех подряд. Резко решилась проблема с перенаселением планеты. Рабочих рук становилось все меньше… Хех, туловища может и оставались, а вот руки – да, исчезали, таяли.


Венценосные наши, путем долгих исследований, выявили слабость этой дряни. Определенный набор звуков на какой-то там частоте. Я никогда в это особо не вникала. Теперь они, назовем их Серыми, стекались к источнику звука, не замечая никого вокруг. Затем происходила зачистка. Люди спокойно жили пятилетку, пока популяция Серых не набирала обороты. Все по кругу. Счастье, радость, котики.
Теперь же, дабы не терять огромное количество денег на постоянную поддержку военных, правительство решило просто отбирать самых здоровых и крайних и кидать на амбразуру.
Что ж, теперь добрались и до меня. Огромное спасибо. Всегда мечтала.


- Это в тебе говорит страх, все нормально. – Дарья затянулась сигаретой и закашлялась.
Видимо последнюю мысль я непроизвольно озвучила.
- Ну а что мне, радоваться? Ура-ура, я пушечное мясо, а теперь давайте устроим пати со своим блэкджеком и шлюхами!
Дверь вышибли с ноги.
- Встаем, девицы-красавицы! Ваш звездный час! – Полицай хохотнул и схватил меня за руку, будто плоскогубцами. – Ночь приближается. Полночь скоро. А вы еще не готовы.
Рта раскрыть не успела, как оказалась затолканной в газельку и уже тряслась по родным ухабам.
Мне даже не дали попрощаться с мужем… От этой мысли все внутри стянуло тугим узлом. Ужин подпрыгнул к горлу. Слезы, горячими ручейками, стекали к подбородку. Да, мне страшно. Я одна. Меня убьют. Меня уже везут на верную смерть!!! Какой из меня уничтожитель тварей?! Какоооой??!!!
- Какооооой???!!! – завывала я, сжавшись в комочек на полу машины. – Вашу-ж мать, какоооой?!!! Ааааааа!!!
За что? Разве я делала кому-то что-то плохое? Нет. Так за что?...
Слезы, сопли, вздрагивания всем телом, прокушенная губа. Хорошо, что муж меня такой не видит. Хорошо.
Лязг открываемой двери и свет прожектора в лицо.
- Вставай кра… Эк тебя развезло то. – Полицая я не видела, только слышала. – Красавицей уже язык назвать не повернется. Уж прости.
Меня схватили и выволокли наружу. В нос ударила ядреная вонь аммиака. Слева закашлялись. Дарья. Наверное. Здесь столько людей, что это может оказаться кто угодно.
Я не сразу услышала, как меня зовут по имени. Снаряжаться зовут, ага. Верзила еще этот, ухмыляется, здоровается с каждым, кто подходит. Встала, переборов истерику, и, на подгибающихся ногах, пошла.
- Привет-привет, радость! – Улыбка в 32 зуба. На этом моменте еле переборола себя и не рявкнула в ответ «Идущая на смерть приветствует тебя!». - Как ты? Как самочувствие?
- Ссссука. – Плюнула под ноги и прошла вперед.
В спину тут же прилетел удар локтем. Звездочки в глазах. Тварь.
Так, надо взять себя в руки. Надо постараться выжить. Ведь бывали такие случаи? Бывали. Огляделась. Да, тот самый лес. Лес, который видят миллионы телезрителей на своих экранах по прямой трансляции. Тут все и происходит. Запах разложения впивается в ноздри. Хочется чихать. Тела не убирают. Удобрения из них, мол, хорошие.
Ряды полицаев стали заметно меньше. Я посмотрела на экран телефона. Да, точно, почти полночь. Серые сейчас активизируются. Их пока не видно, но я знаю, что они в глубине леса. Шатаются из стороны в сторону, будто в трансе, трепещущими ноздрями впитывая запах тлена. Пальцы с когтями-саблями перебирают в воздухе. Они в блаженстве, пока в лесу слышны Звуки.
Передернуло.
- Ха, а выбор то не велик! – раздавшийся над ухом голос заставил вернуться в реальность. – Огнестрел уже разобрали. Только эта хрень и осталась.
На столе со снаряжением валялось несколько плотных плащей и мачете. Выбирать и правда не приходится.


Тишина. Как обухом по голове. Тишина. В теле напряглась каждая мышца. Холодок от горла к сердцу и ниже. Мурашки по лицу. Все вдруг стало ярче, четче, острее. Наверное, перед смертью так всегда и происходит.
Жуткий вопль, сродни вою болгарки, окружил нас со всех сторон.
- Тая, не оставляй меня одну, пожалуйста. – Дарья прижалась спиной к моей спине.
Дура, меня б кто одну не оставил! Мамочки…
- Нельзя стоять на месте! Так они нас быстрее уделают! – Тот самый парень, что возмутился скудности выбора снаряжения. – Разделимся!
Толпа рядом с ним довольно заурчала.
Идиот… Надеюсь они побегут в разные стороны хотя бы не по одн… а, нет, как раз по одному. Люди глупеют перед ликом смерти. Храбрятся и глупеют. Как я сейчас.
- Мне кажется, что я сейчас умру просто от страха. – Губы меня не слушались, язык и подавно.
Дарья развернула меня лицом к себе.
- У тебя глаз дергае… - Она говорила это со слабой улыбкой, когда половина головы внезапно съехала в сторону. Наискосок.
В ту же секунду что-то с силой отдернуло меня назад. Перед глазами все еще стояла подруга, медленно оседающая на землю, а за ней бесновался Серый.
Ступор. Ступор, млять!!! Ни рукой, ни ногой пошевелить не могу! Только желудок сжимается спазмом, и меня выворачивает наизнанку.
- Некогда, бежим!
Мое безвольное тело снова резко дернули с места. Звонкая оплеуха придала ускорения, а так же вернула способность мыслить. Хотя, лучше б я и дальше куклой была. Дарья, Дарья… Д… Слезы начали душить, истерика набирает обороты. Нет, нельзя! Не сейчас!
Спотыкаюсь, пропахиваю лицом землю, полной грудью вдохнув опавшую листву и прочий мусор.
- Кхах, кха-ха-х, кхх… тьфу! - Мерзость, мерзость какая! Воздуха мне! – Я бегу..кхх, бегу, да..тьфу.


Куполом накрыли крики боли и агонии. Боль была везде. Она стала самой жизнь, будто ничего не существовало до нее и дальше тоже ничего не будет.
Мимо пробежала завывающая женщина, лет 40-ка. Прижимала к себе оторванную руку, словно младенца.
Секунда промедления стоила мне разорванного плаща. По спине словно бритвой прошлись. Я слышала с каким звуком рвется ткань, а за ней и кожа… Пучками зарождается боль и разливается по телу. Выгибаюсь дугой, разворачиваюсь и наотмашь бью чудом сохранившимся мачете. Тварь, оскалив свой беззубый рот, падает на землю, дергаясь всем телом.
- Я… ее….того?
- Того, того и этого. Бежим! Дальше река, там отмоем.
- Тебя как зовут то?
- Денис. Заткнись. Бежим.
Дурной сон. Это точно дурной сон. Я не могу пребывать в этом кошмаре и считать это реальным. Я не могу бежать по телам, пропитанной кровью земле, пальцам, рукам, ногам. Я не знала, что люди могут так кричать. С таким надрывом, звериной сутью… Вой, скатывающийся с высоких нот в утробный рык. Мы отбиваемся, как можем. Кому-то везет меньше, кому-то больше.
За нами наблюдают. Прямой эфир никто не отменял. От этого становится в сотню раз хуже – никто не придет на помощь. Муж… Да, он практически бывший, но все же…Я знаю, он не сможет на этот смотреть. Очень на это надеюсь… Мой компаньон продолжал бежать. Не знаю, сколько километров мы намотали, но бежать становилось все труднее. Силы покидают, ноги становятся ватными. Перед глазами все плывет. Да еще и потеря крови - не лучшие ощущения… Шаг, два, падаю.
Нет, все. Я не встану. Нет, не тереби мою руку. Я не могу. Брось, не тащи меня никуда. Кто я тебе?! Вообще чужой человек. Брось, кому сказала! Серые скоро сбегутся, уходи.
Нет, он упорно продолжает тащить меня к воде. Да, я уже чувствую влагу. Надо собрать последние силы, умирать, так хоть с комфортом!
Он появился внезапно. Денис не успел увернуться. Куска бедра как не было. Голова твари полетела в сторону. Доли секунды – вечность. Хватаю ртом воздух, крик застревает в глотке. Денис разворачивается и закрывает рот ладонью.
- Дура. Тише. Я смогу, ничего страшного.
Рывок из последних сил. Вот он, берег. Всем телом падаю в воду и замираю. Слышу треск разрываемой ткани. Денис перевязывает себе ногу своей же рубашкой.
- Так, а теперь займемся тобой.
- Да какая разница? Все равно еще полночи впереди. Они придут, и мы не сможем сопротивляться долго. – Медленно выдавила из себя я, при этом не отрывая глаз от полной луны на черничном небе.
- Помнишь же, что утром пещеры-обманки закроются прямо перед их носами? Они погибнут. Все. – Денис обдумывал, с какого бы бока ко мне лучше подойти.
- Ха, а ничего что нам до утра еще выжить надо как-то? Нору выкопаем?
- Зачем? Мы просто останемся здесь. – Он решительно придал мне сидячее положение и начал снимать лохмотья, мешающие разглядеть рану. – Все, с нами все будет хорошо. Я знаю один секрет.
- Это какой же? Вечной жизни?
- Язва. Нет. Я знаю, что Серые боятся открытой воды. Для них она что-то типа верной смерти. – Он поймал мой офигевший взгляд и опустил голову. – Мы с отцом следили за ними ночами. Живем как раз около реки. Не смотри так на меня, я не мог всем это рассказать, сама знаешь почему.
- А меня то тогда з…
- Мне понравились твои глаза. – Смущенная улыбка на лице на фоне полной луны.

Это сообщение отредактировал Паласатое - 14.10.2013 - 16:17

4. Удачный день



Вадим
- Марина, сколько можно копаться?! Я уже весь мокрый стою! - каждый раз одно и то же. Ну, какого хрена я вечно должен ждать! - Семен, ты выключишь этот проклятый компьютер или я его выключу раз и навсегда!
- Все-все, любимый, я уже почти готова. Сеня, ты слышал, что отец сказал?
- Да выключил уже давно... Вы ж сами сказали, что из сети еще надо вырубать, вот я и жду, пока экран погаснет...
- Ты поумничай мне еще. Мигом одеваться! Короче, я вас жду на улице, прогреваю машину...
Я натянул шапку и хлопнув дверью вышел на лестничную площадку. Нет, ну неужели так сложно всем вместе собраться и выйти! Сбежав по ступенькам с третьего этажа, я вышел на улицу. Погода стояла изумительная. Двор был запорошен выпавшим ночью снегом. Мороз слегка пощипывал руки. Я завел машину, затем вышел, открыл багажник, вытащил щеточку и аккуратно начал сметать снег со стекол. Ехать к тестю на день рождения страшно не хотелось, но в тот момент я почти примирился убитым напрочь днем. Ладно, хоть вечером оттянусь, возьму пивка и пойду к Вере...
Неожиданно громко хлопнула дверь подъезда. Наконец-то, выбрались! Забросив щеточку в багажник, я прыгнул за руль. Маруся тяжело упала на переднее сидение, Сема, путаясь в длинных полах пальто, с трудом залез назад.
- Ну что, рванули? - неестественно весело спросил я. Жена тяжело посмотрела на меня из-под густо накрашенных ресниц и промолчала. «Блять, весело живем...» - мелькнуло в голове. Я выжал сцепление, включил первую скорость и осторожно газуя по свежему снегу, вырулил со двора.
Машин на улице почти не было, впрочем, как и снегоуборщиков. Хотя, кто там будет убирать снег воскресным утром. Не выжимая больше 40 км/ч, я подъехал к перекрестку, светофор весело мигал желтым цветом. Глянув по сторонам и убедившись в отсутствии машин, не сбавляя скорости поехал дальше. Уже миновав первую половину дороги, я услышал со своей стороны нарастающий гул. Именно гул, шумом это назвать нельзя. Судя по звуку, моя машина оказалась на пути оказалась на пути взлета сверхзвукового самолета. Повернув голову, я увидел, что нахожусь на пути мчащегося с бешеной скоростью спортивного автокара. Водитель пытался затормозить, от чего машину повело юзом и автомобиль немного развернуло. Теперь я ясно видел, что правым крылом с хищно выдвинутой вперед фарой этот «снаряд» просто разрежет пополам мою «восьмерку». До столкновения оставались считанные сантиметры...
Внезапно все замерло. Стихли все звуки. Летящий автомобиль словно завис, удерживаемый невидимой рукой. Я четко видел, как в воздухе остановились комья снега, поднятые шипованным колесом спортивной машины. Перед моим лицом застыла голова Марины, она что-то пыталась кричать перед столкновением. Сзади, словно защищаясь от удара, выставил вперед руки неподвижный Семка.
Я открыл дверь и вышел на дорогу. Тишина просто била по ушам. В голубом небе зависли голуби. Сорвавшийся с крыши снег, не долетев до земли полметра, рассыпался в воздухе маленьким снегопадом.
Вдруг тихий голос в моей голове внятно произнес: «А ведь ты можешь выжить»
- Что? - испугано выкрикнул я.
«Не ори. Что слышал. Без травм, конечно, не обойдется, но будешь жить. Один»
- Как один, а они? - я оглянулся. Машина выглядела так, словно авария все же произошла. Удар пришелся в боковую стойку, автомобиль проскользив пару метров столкнулся с бетонным столбом и почти сложился пополам. Маринка выглядела абсолютно невредимой, если бы завернувшаяся крыша не сняла ей полголовы, некрасиво обнажив серебряные коронки на верхней челюсти. Хирургически точно срезанная половинка перевернулась и уютно устроилась между водительским и пассажирским сиденьем, словно мисочка наполненная сильно размокшим попкорном. Семена почти не было видно, его зажало между боковой стойкой и задним сиденьем. Лишь голова с неестественно бледным лицом и выпученными, будто в изумлении, глазами, выдавала его присутствие. Левая рука аккуратно лежала рядом, а правая, словно потянувшись за ней, висела на розовых сухожилиях.
- Что ты сделал?.. Они же мертвы...
«Они мертвы и им уже не поможешь. А ты жив и можешь счастливо жить до самой старости».
- Я не хочу, чтоб они умирали. Нет! Я их люблю!!!
«Ой, ли? Кого именно? Эту жирную сучку, которая тебе все мозги проела? Или этого выродка, в родстве с которым ты так никогда не был уверен? Не зря, ох, не зря твоя мать столько раз говорила — не нашей он породы, не симаковской. Подумай, Вадик, оно того стоит, умирать за ублюдка и его сучку-мать?»
- Но он же мой сын, я же люблю его...
«Да не морочь ты себе голову! От такого мужика, как ты Верка хоть завтра понесет, и заметь, это уж точно будет твой сын, твоя кровинка»
- Так что же мне надо делать? Как поступить?
«Да ничего сложного, просто крикни «Отрекаюсь!» и будешь жить дальше. Счастливо жить!»
Голова шла кругом. Все так, кто б ни был этот голос, но он прав, Маруська мне давно надоела, а Семен... а что Семен? Что я сам не видел. Чужой он мне, нагуляла эта сука! Я поднял голову и громко крикнул:
- Отрекаааюююссь!!!...


Марина
- Марина, сколько можно копаться?! Я уже весь мокрый стою! - привычно орал муж - Семен, ты выключишь этот проклятый компьютер или я его выключу раз и навсегда!
- Все-все, любимый, я уже почти готова. - вот гад, хоть бы раз помог ребенка одеть, - Сеня, ты слышал, что отец сказал?
- Да выключил уже давно... Вы ж сами сказали, что из сети еще надо вырубать, вот я и жду, пока экран погаснет...
- Ты поумничай мне еще. Мигом одеваться! Короче, я вас жду на улице, прогреваю машину...
Громко хлопнула дверь. Я подвела тушью ресницы и еще раз глянула на себя в зеркало. Несмотря на то, что ехали к моим родителям, нужно было смотреться на все сто! Папочка обязательно обратит внимание на то, как я выгляжу. Плевать он хотел на зятя, но доченька всегда должна быть на высоте.
- Сыночка, иди сюда, будем одеваться.
- Уже иду, мамочка.
Монитор компьютера наконец погас и в дверях появился сын. «Эх, что ж Сенька не пошел статью в моего отца! Тюфяк какой-то, весь в их, симаковскую породу. Говорил ведь папа — смотри доча кого выбираешь. Дура была доча. Жаркие руки на лавочке в парке, поцелуи украдкой, секс в съемной квартире ее подруги. Он даже о квартире позаботится не мог! Хотя, тогда у нее особого выбора не было, не особо обращали внимание мужики на угловатую девчонку с длинным носом. Зато теперь, когда она «вошла в форму» многие поглядывали на нее заинтересованным взглядом. Да, что там взглядом, после визита к гинекологу, она знала, что под сердцем бьется новая жизнь. И отцом был сам Евграфов - зам. главного инженера! Вот только принимать ее с Семеном он наотрез отказывался. Мол, разводись, оставь сына мужу и будет у тебя все. Ну, это мы уже проходили. И про звезду с неба и про трехкомнатный кооператив...» Мы вышли в прихожую, я натянула на Сеню пальто, подаренное старшей сестрой, оно было немного великовато, зато теплое и бесплатно.
Сема дал ручку и мы тихонько спустились по лестнице. Вадим возился вокруг своей «красавицы», лучше б он так за женой ухаживал. Я аккуратно села на переднее сиденье.
- Ну что, рванули? - проорал мне в ухо муж. Не хотелось начинать ссору перед поездкой к родителям, я глянула на него и промолчала.
«Рванули» мы не слабо. Машин почти не было, можно было ехать хотя бы 60 км/ч, но куда нам спешить? Не на рыбалку ж едем! Просто чудо, что Вадим не остановился на мигающем светофоре...
То, что произошло потом было словно страшный сон. Вначале мне показалось, что у мужа совсем снесло крышу и он словно маленький мальчик, играя в машинки, начал изображать нарастающий звук мотора. Я посмотрела на него и через боковое стекло увидела, что прямо к нам на огромной скорости мчится низко прижатая к земле синяя машина.
- Выруливай! Выруливай, идиот!!! Делай хоть что-нибудь!!! - я рванулась к рулю и вдруг все остановилось...
Я увидела, как застыла в воздухе капля пота, слетевшая со лба Вадима, машина, секунду назад грозившая неминуемой гибелью, внезапно застыла совсем рядом с нашей. Я оглянулась на сына, он скрючился в неестественной позе, выставив руки, словно пытаясь защититься от удара. В ушах до сих пор стоял звон от моего крика, но постепенно полная, абсолютная тишина вытесняла его.
Я открыла дверь и вышла из машины. Ветер, несший снег, словно устал и, бросив свое дело оставил небольшие белые смерчи, словно растущие из земли. Старушка, выходящая из подъезда, так и замерла с залихватски поднятой ногой и выставленной вперед палкой. И тишина... Тишина, которая страшно давила на уши.
И вдруг тихий голос «А ведь ты еще не прочь пожить, правда?». Я чуть не описалась от неожиданности.
- Кто ты?
«Так ли важно, кто я, если я предлагаю тебе жизнь?»
- Но ведь я и так живая... - я повернула голову к нашей машине. Спортивный автомобиль все-таки догнал нашу «восьмерку». Вадим лежал лицом на руле, при этом рубашка сзади задралась, и я видела, как нижний отдел позвоночника был смят вогнутой дверцей машины. В похожей позе сидел Семен, только его голова была насажена на штырь отлетевшего неизвестно куда подголовника с переднего сидения.
- Они... они мертвы? - мне хотелось кричать, но слова, словно проходя через старый патефон, выдавливались со скрипом и шипением.
«Мертвы? Нет, что ты! Они будут жить еще очень долго. Всю оставшуюся жизнь тебе придется кормить с ложечки и подмывать задницу обездвиженного мужа и биться над тем, чтоб сын-идиот научился хотя бы узнавать тебя».
- Но почему? Ведь все было так хорошо! - слезы сами побежали с глаз, смывая весь макияж.
«О, да! Все было просто замечательно! На какое число ты записалась на аборт от Евграфова? А на когда ты договорилась с Лидкой «рвануть в Турцию», чтоб немного отвлечься?»
- Но Сеня...
«Ах, прости, Сеня! Этот неуклюжий туповатый увалень, которого даже по улице ты стесняешься взять за руку, который вечно рассматривает каких-то букашек. А ты вспомни тот стыд, который ты испытана на дне рождении у Алкиной дочки, когда он, стесняясь выйти в туалет насрал прямо в штаны! И тот милый разговор твоих подружек на кухне, который ты случайно подслушала. Ты хочешь, чтоб это стало твоей жизнью? В героини рвешься? Ах, посмотрите, какая мужественная женщина, у нее муж обездвиженный инвалид и сын идиот! Да зачем тебе это нужно?! Родишь от Евграфова, выйдешь за него замуж и будешь жить не зная горя!»
- Так что же мне делать?
«Да почти ничего, просто крикни «Отрекаюсь»
- И все?
«И все. И ты, наконец, поймешь, как должна жить настоящая женщина»
Марина глубоко вдохнула и не смело крикнула:
- От… Отрекаюююсь!!!!


Семен
Марина, сколько можно копаться?! Я уже весь мокрый стою! - я привычно вздрогнул от резкого крика отца, - Семен, ты выключишь этот проклятый компьютер или я его выключу раз и навсегда!
- Все-все, любимый, я уже почти готова. Сеня, ты слышал, что папа сказал?
- Да выключил уже давно... - мне-то куда спешить? Мама еще красится, откуда я знаю во что она меня на дедушкин день рождения оденет... - Вы ж сами сказали, что из сети еще надо вырубать, вот я и жду, пока экран погаснет...
- Ты поумничай мне еще. Мигом одеваться! Короче, я вас жду на улице, прогреваю машину...
Сильно хлопнула дверь, я подождал пока погаснет монитор и выключил компьютер из сети.
- Сыночка, иди сюда, будем одеваться.
- Уже иду, мамочка.
Я опять плохо спал, снился кошмар, который повторялся уже почти год, Мне хотелось прижаться к маме и все ей рассказать. Может даже немного поплакать, но я знал, что когда она «при параде» к ней лучше не прикасаться, слушать она все равно не будет, зато можно по заднице получить. Мама быстро нарядила меня в новый матросский костюм, сверху одела пуловер и в конце натянула ненавистное зеленое пальто. Спорить было бесполезно...
Мама проверила газ и воду, мы вышли из квартиры. Я протянул ручку и мы начали спускаться по лестнице. На дворе папа счищал снег с окон машины моей любимой щеточкой, увидев нас, он забросил ее в багажник и быстро запрыгнул на свое место. Мама аккуратно уселась вперед, рядом с ним. Ждали только меня. Проклятое пальто! С трудом подобрав полы, я залез на заднее сидение.
- Ну что, рванули? - весело крикнул отец, и машина медленно тронулась.
Все-таки здорово кататься на нашей машинке! Жаль только, что пока мне нельзя сидеть впереди, но все-равно, можно высунуться между сиденьями и думать, что я сам сижу за рулем. Когда мы проезжали перекресток, слева послышался сильный гул. Я повернул голову и внезапно увидел ту самую, синюю, машину, которая так часто появлялась в моем сне. На мгновенье мне показалось, что случайно заснул, но глянув на испуганные лица родителей, понял, что они тоже видят летящий на нас с бешеной скоростью автомобиль.
Дальше произошло то, что я так часто чувствовал в своих снах. Словно мои глаза могли наблюдать за происходящим со стороны.
Я отлично слышал разговор, который вел папа... потом мама... Они оба от меня отказались... Но ведь этого не может быть!!! После маминого крика, я опять оказался в своем теле. Из синей машины вышел высокий мужчина в цилиндре и с острой бородкой. Вместе с дедушкой мы часто читали газеты, так этот человек очень напоминал карикатуры на американского "дядю Сэма", только костюм у него был черный, а не звездно-полосатый, как я привык видеть.
Он улыбнулся и поманил меня рукой. Оглянувшись на замерших родителей, я вышел из машины.
- Наконец-то! Здравствуй, Сема, здравствуй мой дорогой! - услышав голос, мальчик понял, что именно этому человеку, который во время этих ужасных снов, всегда стоял за его спиной, принадлежал голос.
- Здравствуйте... А кто Вы такой?
- Я-то? Я твой самый лучший друг, - мужчина широко улыбнулся. - Ты даже представить себе не можешь, как долго я тебя искал.
- Но вы же... Вы же всегда были за моим плечом... - Семен сделал несколько шагов вперед. - Вы всегда могли со мной говорить...
- Да! Да, мой мальчик! Ты абсолютно прав, но я должен был быть уверенным, что ты подходишь.
- Подхожу для чего?
- Для того, чтоб быть палачом. Я очень долго искал такого человека. Я чувствовал то наслаждение, которое ты испытываешь "казня" "солдатиков". "Солдатиков", божьих коровок, жаб. А теперь представь себе, что я дам тебе возможность казнить всех! Вспомни их!!!
И Сеня, словно в документальном фильме, увидел, как умирает от не останавливаемого кровотечения, после криминального аборта Катька, дочь маминой подруги тети Аллы, которая на своем дне рождения так напугала его подсвеченной маской африканского божка, что он обосрался... Как, избитый до полусмерти, замерзает в сугробе его главный школьный враг - Валерка, автор прилипшей клички Семен-гандон... Как застывает после инсульта мамина мама, бабушка Валя - "Сладкое только после обеда"... А зеленое пальто... А "выключи компьютер из сети"... Да я вас всех!!!
- Да! Да! Да! Что я должен сделать?
- Да почти ничего. Просто крикни "Отрекаюсь". И все.
- Да, конечно! ОТРЕКАЮСЬ!!!!

...Старушка выходящая из подъезда увидела, как на перекрестке, в "жигули" врезалась синяя машина, летящая с бешеной скоростью. Удар был просто страшным. Неожиданно, из ударенного автомобиля вырвались три языка пламени и моментально погасли. Бабушка перекрестилась.
- А вот теперь, крестись-не крестись, - мужчина с острой бородкой довольно улыбнулся. - Какой, все-таки, сегодня удачный день!!!

--

5. Театр теней





В маленькой тесной комнате на самом деле можно найти много развлечений. Со временем это превращается в одну длинную игру. Можно в сотый раз считать кафельные плитки на полу, или искать образы, всматриваясь в паутину кракелюра, на старых стенах. Все это позволяет отлично убить время. Только что приближать? Пожалуй, на этот вопрос не будет ответа. Над городом полнолуние. Сквозь маленькое окно под самым потолком луна повесила серую простыню из света на стену возле кровати. Значит, пришло время театра теней.

Идиллию нарушает скрежет замка, со скрипом открывается дверь. Нарушительницей покоя оказалась рыжеволосая девушка в черном обтягивающем платье, и, почему-то с шарфом на шее, хотя на улице вовсе не холодно.

- Ну здравствуй, любимый! - произнеся это с доброй улыбкой на лице, она почти убеждает в своей искренности. Улыбку легко подделать, достаточно потренироваться перед зеркалом. Но взгляд. Глаза всегда выдадут искренние мотивы. И в этих хитрых зеленых глазах читалось презрение.
- И тебе привет. - последовал ответ хриплым от долгого молчания голосом.
- Разве ты не рад меня видеть? - прозвучал звонкий, словно летний дождь сопрано.
- Конечно я рад. Даже бутылку шампанского приготовил к твоему приходу. Только вот она куда-то подевалась. - гостей я явно не ждал. - И как ты прошла? Я просил персонал тебя не пускать. К тому же прием посетителей давно окончен!
- А ты все шутишь. - улыбка на её лице стала шире.
- Другого мне не остается.
- Не знаю, не знаю. - она мечтательно посмотрела в окно. - Сегодня на входе опять сидит этот пухлый добряк. - переведя на меня взгляд, девушка надула щеки, пытаясь изобразить охранника. - А вас, мужчин, так легко провести. Пара добрых слов, немного приятных касаний, и вот я тут. - она рассмеялась, и ее задорный смех отразился эхом от голых стен.
- Уж в этом тебе действительно нет равных. - скорее бы ты исчезла.
- Не люблю хвастаться, но ты прав, милый. - она показала язык.

Это теперь на долго. Уж я то знаю. Каждый ее приход оборачивался длительными разговорами, которые так раздражают. Каждый раз она меня доводит.

- Что я тебе сделал? Для чего ты приходишь? Ведь именно с твоей подачи я оказался тут! - окинув взглядом комнату, я продемонстрировал ей место своего заточения, в котором уже знал каждое пятно.
-О! Я ждала этот вопрос, ведь причин на самом деле у меня много. - девушка закинула конец шарфа за спину, вытянула ладонь и стала по очереди загибать пальцы на левой руке начиная с мизинца, изображая прокурора. - Подсудимый обвиняется в обмане своей жены – раз, своих друзей – два, своих партнеров – три. За это он приговаривается к пожизненным нравоучениям и вечному унижению. - девушка перестала кривляться. - Он пытался обмануть меня, и это самая большая его провинность. - она показала на меня оставшимся указательным пальцем. – Можешь считать, что я твоя совесть. - слушая это мои глаза начали болеть, а в горле запершило от воспоминаний.

- Тогда убей меня. Как мою жену. - голос сорвался на плач. - Как всех, кто был мне дорог. Сделай со мной то же самое!

- Ууу. - девушка покачала головой. - Теперь эти люди стали тебе дороги. Раньше ты так не думал.

- В таком случае я сам решу проблему! – вскочив с кровати, попытался дотянуться до нее. - Я задушу тебя твоим же поганым шарфом!

Одно движение и проблем нет. Последствия уже не так страшны. Руки со страшной силой что-то удерживало за спиной. Как можно было забыть про рубашку?.. Опустившись на колени, я глянул в окно. А на стене все так же висела лунная простыня. Похоже, театр теней сегодня отменяется.

Одинокое отчаяние нарушил скрежет замка, со скрипом открывается дверь. На крики прибежала медсестра с охранником. Больному надо сделать укол успокоительным. В полнолуние у него всегда наблюдаются приступы безумия.

6. Свет восьмого чуда.

Происходящее сильно напоминало заезженный сюжет стремительно набиравших в последнее время популярность дешевых фильмов о зомби с кучкой выживших людей в главных ролях. Даже начиналось все так же, как предлагали в своих киноверсиях известные голливудские режиссеры: какой-то бедолага находит свою жену не за готовкой ужина в ожидании любимого из командировки, а за поеданием соседского кота без соответствующих этапов его приготовления. Естественно, в реальной жизни вопросов из разряда «Хани, а ю о’кей?» от, слабо сказано, удивленного мужа при виде такой картины, не дождешься. Все гораздо проще. С дикими воплями мужчина выбегает из квартиры, не особо при этом заморачиваясь, куда ему направляться, но спастись, соответственно, не успевает. Почему? Потому что на улице таких кровавых домохозяек уже давно перевалило за половину всего населения планеты.

***
- Пап, мы сегодня еще не молились.
- Да, дорогой.
Черная однообразная одежда его раздражала. Единственным белым пятном во всем облачении отца Алестера была колоратка. «Римский воротник говорит о вашем послушании и чистоте помыслов» - поучали еще девятерых учащихся воскресной школы. Только сейчас Алестер начал понимать, что такие учения не имеют ничего общего с правдой. Подсознательно он ненавидел эту белую полоску под сутаной – ее приходилось держать в исключительной чистоте, что крайне сложно ему давалось: стоило почесать шею, которая постоянно потела, как белоснежная ткань тут же становилась серой. Чистыми помыслами в его жизни тоже не пахло – о бурной молодости за спиной бородатых наставников ему напоминал 7-летний сын, которого все считали подкидышем. Мальчика пришлось воспитывать в храме, что, несомненно, сказалось на мировоззрении ребенка. «Знал бы ты, что никакая молитва не вытащит нас из этого ада, давно бы перестал напоминать мне о самой главной моей ошибке – вере в то, что Богу не наплевать».
- Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей и по множеству щедрот Твоих изгладь беззаконие моё…
- …совершенно омой меня от беззакония моего, и от греха моего очисти меня, – закончил мальчик. К слову, имя своему сыну выбирал не Алестер. Священнослужители взяли эту ответственность на себя и, в результате мальчика окрестили Мэтом.

***
Положенная на бок, пустая бутылка описала несколько кругов и уставилась горлышком на икону, висевшую в углу. Прошло три с половиной месяца с момента, как он выпустил ей пулю в лицо. Все началось с того, что она вернулась. Вернее, то, что от нее осталось.

Увидев ее в дверной глазок, он даже обрадовался и начал готовить длинную пафосную речь о том, что стоило бы ей убраться к «тому хрену», к которому она ушла месяц назад, но его поток возбужденного сознания резко оборвался, когда он услышал скребущие звуки по ту сторону двери. Заподозрив неладное, он подошел к окну с видом на крыльцо, и увидел, что она пытается отгрызть ручку двери. ОТГРЫЗТЬ! Первая мысль, ворвавшаяся в паникующий мозг, заставила его вспомнить, что такое «экзорцизм» и все фильмы, которые хоть как-то связаны с этим словом. Вторая, выключив лампочку над первой, взяла ноги в руки и заставила его сорваться с места. Схватив ружье, которое лежало в загашнике, он отошел в угол, задев при этом плечом икону, и направил дуло в сторону двери.

Каким-то образом открыть дверь ей все-таки удалось. Пока она направлялась в его сторону, неестественно переставляя ноги, он заметил, что ее глаза стали бледными, ногти на пальцах нуждались не просто в маникюре, а в услугах кузнеца, которому под силу было бы спилить эти копытообразные подобия рук, а нос почему-то сломан. Надвигающаяся истерика заставила его нервно усмехнуться:
- Твой новый хахаль любит садо-мазо?
Ответа он дожидаться не стал. Со словами «мне никогда не нравился твой нос», он нажал на курок. Теперь надо было выпить. Он достал из погреба бутылку и сделал несколько жадных глотков…

Пустые бутылки он не выкидывал. Ему нравилось наблюдать, как они, запущенные его рукой, крутятся на лакированной поверхности деревянного стола, и угадывать, куда в очередной раз укажет стеклянное горло.

***
Алестер готовил Мэтти ко сну, когда тот задал вопрос:
- Папа, скажи, а почему ангелы на улицах такие страшные?
Алестер, не сводя глаз с ребенка, лихорадочно прокручивал в голове всевозможные варианты того, что имел в виду его сын. Лишь через несколько секунд до него дошло, что мальчик говорил о тварях. Отыскав в себе силы пошевелиться, он отвел взгляд и, указав Мэту на кровать, взял в руки одеяло.
- Слушай, а почему ты решил, что это ангелы? – пальцами свободной руки Алестер провел под колораткой, вытер пот и недовольно поморщился, представив оставшуюся на ней серую полоску грязи.
- Разве ты не видел? – удивленно спросил мальчик. – Они постоянно улыбаются!
Алестера передернуло. Сглотнув, он уставился на сына и не нашел, что ответить. Ему стало страшно. Не потому, что прозвучавшие слова создали в его голове картину из фильмов ужасов, где окровавленные подобия человека поедают друг друга, довольно похрюкивая, а потому, что Мэт искренне верил в то, что говорил. Это было видно.
- А… - Алестер запнулся, подбирая подходящие слова. - Ты уверен, что видел именно улыбку, а не ухмылку или радость от поедания пищи?
Мальчик уставился на отца и сердито спросил:
- Ты же тоже видел. Почему ты спрашиваешь?

***
Грохот. Откуда-то слева. Звон разбитого стекла. Долго так продолжаться не могло. Нужно было срочно выбираться из этих стен. Он знал в этом доме все углы, в которых смыкались эти самые стены.
Кстати, об углах. Когда-то его мама принесла в дом икону. С первого момента ее появления в доме, она ни разу не меняла своего местоположения за исключением тех дней, когда мать уносила ее в церковь. Она говорила, что это особенная икона. По мнению матери, именно она могла спасти их семью от холода и голода. Достаточно лишь принести ее в храм.
В детстве он неоднократно видел, как мама аккуратно снимала икону, заворачивала ее в ткань и выносила из дома. Как только мама возвращалась и вешала икону на место, в доме чудесным образом решались все проблемы - даже те, на которые уходили месяца, прежде чем мать все же решалась взять икону в руки.
Воспоминания. Сильная вещь. А самое главное – полезная. Открыв дверь, он рванул из дома. И остановился лишь тогда, когда добрался до трассы. Дорога, к которой он вышел, была усеяна пустующими машинами и кучей мусора, который, исходя из личных предпочтений, растаскивали вороны. Большинство людей, хоть раз тративших свое драгоценное время на просмотр зомби-фильмов, в результате обращали внимание на одну странную вещь: животных эта зараза почему-то не задевала. Куча разрисованных людей поедала друг друга, однако пушистые белые котики без единой капли крови на своей гладкой шерстке спокойно дефилировали по опустевшим улицам заброшенных поселений. Его задела такая несправедливость, и, прицелившись, он выстрелил в ту птицу, что находилась к нему ближе всего…
Уже в следующий миг он понял, какую цену ему придется заплатить за столь импульсивный порыв – твари обладали музыкальным слухом. Теперь, в сложившейся ситуации, он жалел лишь об одном – о забытой на столе недопитой бутылке водки. «Ну вот и все». Перебрав в голове отрывки из своей жизни, а заодно и пожалев, что не обзавелся от пассии со сломанным носом ребенком, он приготовился к худшему.
- Сюда!
«Куда сюда?!»
Свалив голос в своей голове на предсмертную истерику, он снова переключился на эмо-режим. «Ну вот и все».
- Сюда! Эй!
Осознав, что голос исходил не из его головы, он начал оглядываться, пока не заметил голову мальчика в щели, которую образовала открытая дверь местной церкви. Закрыть огромную дверь удалось как раз вовремя. Снаружи послышались глухие удары. Он подождал, пока мальчик закончит возиться с замком и спросил:
- Выпить не найдется?

***
Кто-то из классиков писал, что «человечество любит деньги, из чего бы те ни были сделаны, из кожи ли, из бумаги ли, из бронзы или из золота». Бог был с ним согласен. Но Богу это порядком поднадоело.
Он любил их. Возможно, своей странной и не подвластной их уму любовью. Но Он точно знал, что любил. Не Он ли создал любовь, чтобы не понимать это чувство? Раз уж на то пошло, Он и жил-то только ради двух Своих величайших творений – ради людей и ангелов. Впрочем, ангелы мысли Всемогущего о Судном дне не разделяли. Как ни странно, полюбить человечество им удалось. Вернее, пришлось. Последствия однообразной многолетней работы – охранять, охранять, спасти, охранять и еще раз охранять.
У человека долгое и нудное занятие вызывает неприязнь, а вот у ангелов – совсем наоборот. Это очень похоже на первые шаги ребенка. Вот только когда дитя вырастает, ему приходится делать более серьезные шаги, а соответственно, более сложные. Результатом плохой подготовки или неправильно поднятой ноги станут синяки на коленках, драка из-за не поделенной конфеты, слезы из-за неразделенной любви и одиночество из-за нежелания подавить гордыню. Задача ангела – протянуть вовремя руку. Не упустить тот момент, когда нога подопечного зависла над пропастью. Сейчас им предлагали пустить все на самотек. Их сократили, как сокращают лишних сотрудников в душном офисе небольшой компании. Понимая, что их труд попросту собираются уничтожить, ангелы подняли бунт.

***
- Ты кто? – спросил Алестер.
- Алкоголик. А что не видно?
- Это твое имя? – поинтересовался Мэт.
Алестер улыбнулся, но, когда он перевел взгляд на вошедшего, на лице не было и следа мимолетной радости, вызванной наивностью сына.
- Чего ты хотел, страждущий? – последнее слово он произнес по слогам, давая понять, что ему не очень-то и приятно видеть подобных личностей в храме Божьем.
- Я спросил, не найдется ли у вас выпить, но ответа так и не дождался.
- Это церковь. Откуда здесь алкогольные напитки? – Алестер начинал нервничать. По сути, он переживал не потому, что придется делить крышу над головой с каким-то незнакомцем, а потому, что боялся, что без крова останется Мэтти, который с любопытством разглядывал чужака.
- Всегда знал, что вы нудные. – Хмыкнул незнакомец.
- Может, ты все-таки назовешь свое имя, или нам так и называть тебя Алкоголиком?
- Называйте, как хотите.
- Цель своего визита, я так понимаю, ты озвучивать тоже не собираешься? – Алестеру не нравилось все происходящее, но еще больше ему не нравилась безызвестность и нежелание чужака идти на контакт.
- Да ты шутишь! – сорвался Алкоголик. – По улицам шныряют зомби, закусывающие друг другом, а ты спрашиваешь цель моего визита? Не церковь ли – первое, что должно ассоциироваться с безопасностью? Я хочу жить – и это суть моего появления здесь.

***
Одинокий Бог – это нонсенс, учитывая все то, во что Ему удалось вдохнуть жизнь. Однако Судный день на то и судный, чтобы никого не оставить без внимания. Каждый получит по заслугам. За все то время, потраченное на поиски идеальной реальности, Он окружил себя десятками дверей. И на каждой из них, словно замок без ключа, висел запрет. Закрывая очередную дверь, Он был уверен, что без Него не справятся. Это тешило Его чувство собственной значимости.
Сейчас, заставив ангелов скитаться по земле в обезображенном виде и питаться людьми, Он верил, что это справедливо. Судный день все-таки состоится, а ангелы будут наказаны за непослушание. Таковы пути Господни.
О последствиях Ему думать не приходилось. Все потому, что раньше Ему не было нужды возвращаться в уже закрытые двери. А теперь это был вопрос необходимости, ведь места для лепки новой действительности почти не осталось. Он потянул ручку двери на себя, воображая, как вдохнет жизнь в новые, усовершенствованные тела. Но дверь не поддалась. Еще раз. Безрезультатно. Вторая дверь. То же самое. Третья. Пятая. Десятая.
В замкнутом пространстве человек сходит с ума. А Бог?

***
- Неужели тебе не хотелось отсюда сбежать? – поинтересовался Алкоголик.
Алестер окинул его взглядом, прикинув, стоит ли говорить ему правду. В конце концов, решив, что терять ему все равно нечего, он ответил:
- Да, хотелось. И сейчас хочется.
Он хотел было добавить, что эта мысль не покидает его с момента появления Мэта, что ему безумно надоело следовать правилам, писаным каким-то выдуманным Богом, что он устал, что если бы не сын, он давным-давно бы перестал бороться… но заставил себя замолчать. Возможно, решив, что незнакомцу не стоит, да и попросту незачем об этом знать.
Алкоголик мыслил иначе.
- Так что тебе мешает?
- Нихрена мне не мешает! А будешь лезть не в свое дело, сделаю так, чтобы и ты мне не мешал и не совал нос не в свое дело! – Алестер закашлялся и удивленно уставился на Алкоголика. Складывалось ощущение, что он не ожидал от себя такой ярости и сам испугался собственных слов.
- Огоооо, – протянул Алкоголик. – А Боженька это… ну… Не накажет?
Засмеявшись, он направился к выходу и поднял свою сумку, оставленную около дверей.
- Ладно. Успокойся. У меня для тебя кое-что есть, – с этими словами он вытащил небольших размеров картину. По крайней мере, так казалось с первого взгляда. Когда он бережно стянул с нее ткань, выяснилось, что это была икона.
- Это все, что мне оставила мама. Она говорила, что эта вещь особенная. Мне…
Алестер не слушал его. Он не мог оторвать глаз от этого невероятной красоты творения. Ему ни разу не доводилось встречать столь прекрасной работы, но при этом он очень много знал именно об этой иконе.
- Можно? – спросил он, протянув к ней руки.
Алкоголик помедлил, но все же ослабил хватку и вот - икона оказалась в руках священника.
- Ты знаешь что-нибудь о ней? – незнакомец заинтересованно смотрел на святого отца.
- Все. Я знаю о ней все.

***
«Символ веры». Так в старину называли именно эту икону. Она с первого взгляда каким-то сверхъестественным образом влюбляла в себя человека. Ее по праву можно было назвать восьмым чудом света. О ее появлении практически ничего неизвестно, но одно можно сказать совершенно точно: она сумела вселить веру в десятки, сотни, тысячи безнадежных душ.
Ни одному из ангелов не хотелось причинять людям боль. Но семья семьей, а работа работой. Приказ есть приказ. Каждый из них хотел, чтобы трупов было меньше. Пусть всего на один. Или на два.
Два человека и конец Судному дню. Два человека, в которых до сих пор нет веры. Если в залитой водкой душе еще мелькала надежда, то со святым отцом дело обстояло совсем худо. Чего только ангелы не делали, чтобы заставить его поверить. Неважно во что или в кого. Парадоксально, но он настойчиво отталкивал от себя все мысли, в которых проскальзывала доля святого чувства. Он даже предпочел забыть о видениях сына, как о страшном сне, решив, что это всего лишь детское воображение. И он наверняка даже не допускал мысли, что мальчик – единственный, кто ни разу не допускал мысли о том, что у ангелов есть крылья. И все потому, что малышу довелось узнать правду.

***
Пусто. Как и несколько часов назад. Ни птиц, ни животных. Ни трупов. Лишь высохшие пятна крови на расплавленном асфальте. Проходя мимо брошенных машин, буквально сваленных в кучу по обочине трассы, он поймал себя на мысли, что они похожи на людей. Такие же пустые и одинокие. И такие же мертвые. Он бережно поправил картину за пазухой.
Чем меньше ему оставалось идти, тем больше сомнений закрадывалось в его голову. Или в душу. А есть ли у алкоголика душа?
Входная дверь была взломана, но внутри было тихо. Настолько тихо, что он не сразу решился войти. Оглядевшись, он заметил движение слева в кустах. Решив не испытывать судьбу, он отодвинул кусок отломанный доски, которая когда-то называлась дверью, и вошел внутрь. Нетронутой осталась лишь недопитая бутылка водки, оставленная им, когда он покидал дом.
Он вытащил икону из-за пазухи и взглянул на нее. Теперь сомнений не было. Было что-то другое. Новое. До сих пор ему неизвестное. Аккуратно протерев рукавом куртки стекло, под которым находилась сама икона, он повесил ее в угол. Сев к ней спиной, чтобы было видно дверь, он сделал глоток из бутылки.
В тот момент, когда снаружи послышался шорох, он верил, что ему нечего бояться.

***
Когда ангелы вломились в церковь, в ней никого не оказалось. О некогда присутствовавшем в этом храме святом отце напоминала лишь брошенная на полу маленькая белая полоска ткани.

7. Рыбонька.

Осторожно ступая, иду вдоль берега. Ноги по щиколотку вязнут в иле. Тело, мучимое начавшимся зудом - приятно охлаждает ветер, гонящий мелкую волну по озеру. Пахнет тиной , со стороны стоящего неподалеку камыша слышен нестройный хор лягушек. Белесый круг Луны, появляясь из-за туч, вызывает новый приступ головной боли. В горле пересохло. Останавливаюсь, рукой зачерпываю воду, с наслаждением пью. Снимаю с губы приставшую чешуйку. Как же чешется спина ! Вырывая пуговицы, снимаю рубашку, а затем и джинсы с плавками. Знаю, что скоро я буду готов выть от ощущения, что из моего нутра вылезает наружу потревоженный муравейник.

За крутым изгибом берега слышится женский смех. Как ? Почему ? Ведь все местные жители давно знают – по ночам, а особенно в полную Луну на озере опасно. Тело пронзает боль, от которой темнеет в глазах. Падаю на колени, а затем и вовсе ложусь в воду. Прорезавшиеся по бокам груди жаберные щели начинают гонять живительную влагу. Боль понемногу отпускает. Толчок ногами и мое новое, сильное тело , издав приглушенный всплеск уходит на глубину. Делаю резкий поворот и скольжу туда, где слышатся голоса и неумолкающий смех.

Неслышно всплываю. По глазам резануло светом костра. Прикрываю один глаз, картинка постепенно приобретает резкость. Возле самого берега вокруг кострища расположилась компания. Бородатый дядька пытается извлечь звуки из гитары, другой помоложе – освобождает от одежды пьяную девку. Она хохочет, вяло отбиваясь от ухажера. Неподалеку виднеется палатка и монструозный джип. Вся эта какофония звуков давит на мои ушные отверстия. Ныряю , делаю несколько гребков и набрав скорость выпрыгиваю на истоптанную пришлыми траву.

Не сказать, что мое неожиданное появление вызвало страх и панику. Девка лишь столкнула с себя любовничка. Тот, упав на спину принялся судорожно натягивать на себя камуфляжные штаны, прикрывая срам. Бородатый же, казалось вообще ничего не заметил , продолжая издеваться над инструментом и моим слухом. Девка же вместо того, чтобы прикрыться - лишь расплылась в глумливой улыбке и широко развела ноги. Мое тонкое обоняние уловило резкий запах алкоголя и готовой к спариванию самки. В голове зашумело, вниз пошла горячая волна.
- Оппа ! Это что за хрен моржовый ? – удивленно, заплетающимся языком произнес бородатый. Взгляд бородатого мужика застыл на моем паху. Я невольно смутился, хотя трудно отобразить смущение на покрытой мелкой чешуей морде, лишь отдаленно напоминающей человеческое лицо. Ну да, моя теперешняя физиология несколько отличалась от людской.
- Убью , сука ! – это молодой, наконец, справившись со штанами шел в мою сторону, скаля желтоватые зубы и сжимая в руках топор. Бородатый хихикнул, прикрыв рот, смахивая с бороды хлебные крошки и прочие остатки закуски.
- Сдохни , жаба ! – молодой подняв топор над головой, ринулся на меня. Мой спинной плавник распрямился, ощетинившись острыми костяными иглами.
- Поцелуй мой блестящий зад ! – прошипел я.
Всегда забавляла людская привычка переоценивать свои силы. Легко уклонившись , толкаю горе-воина в воду. Девка продолжает улыбаться , принимая происходящее как веселое продолжение пьяного загула. Подхожу к бородатому, левой лапой сжимаю его горло, правой сжимаю гриф гитары, кроша его в щеки. Струны лопаются , а гитарист булькает горлом, пускает ртом красные пузыри. Разжимаю лапу ,остатки гитары падают на траву. Бородача же – отшвыриваю в темноту. Вразвалку подхожу к девке, наклоняюсь и заглядываю в глаза. Ее разум еле тлеет в расширенных зрачках. Краем уха улавливаю шум за спиной. Слышится невнятное бормотание , торопливые шлепки ногами по воде. Ухмыляюсь про себя, продолжая рассматривать девку . Она мне напоминает ту пьяную аспирантку, которая то ли в пьяном угаре, то ли по просьбе моей заботливой матери пыталась сделать меня мужчиной. Те же высокие скулы, тот же тонкий нос с небольшой горбинкой, те же полные губы. Да и темные глаза , в которых плескалась безликая тьма , все как тогда. Правда , запах перегара, пота и удушливая сладость духов не дали моему организму правильно отреагировать на податливость женского тела.
«Убью !» , – сзади меня пытается обхватить несостоявшийся любовник. Резко распрямляюсь, противник грузно соскальзывает вниз, попутно раздирая себе руки об острые края моего плавника и твердые роговые пластины на моей спине. Да и пахнущая мускусом слизь ,которая заставляет сверкать мое тело – не дает ему шансов.
Молодой бессильно рычит и пытается укусить меня за ногу. А вот это он зря ! Освобождаю ногу и от души пинаю его в живот , чувствую ,как острые когти входят в его мягкую плоть. Он тихо скулит и скрючившись – затихает. Чувствую легкий укол боли в ступне. Черт, порвал перепонку между пальцами , видимо зацепило об край пряжки на ремне. В глазах на миг темнеет. Поднимаю ногу и начинаю пяткой молотить по голове этой неразумной человеческой особи. «Шла Саша по шоссе и сосала сушку !» - в так с ударами ногой , шиплю я. Бабка Полина, крепко вбила ее в мою память своей деревянной линейкой. Голова молодого уже наполовину погрузилась в землю, его светлые волосы слиплись от крови, я все продолжаю бить, О, а вот и девка очнулась, запах крови перебивает кислый запах полупереваренной пищи, которую она исторгает из себя. Жабры начинает жечь, чувствую усталость и сухость в горле. Плюхаюсь на зад, в голове шумит. Молодой бесформенной грудой плоти лежит передо мной. Хотя, какая груда - вырожденец. Из его зияющей на животе раны тонким ручейком льется кровь, вместе с тухлым содержимым потрохов. Вокруг смятого черепа валяются белесые комочки мозга и поблескивает выскочивший глаз. Дотягиваюсь до него, подцепляю когтем за обрывок нерва и отправляю в рот. Лопнув на мелких, но бритвенно- острых зубах, он стекает по пищеводу , заставляя жмуриться от удовольствия. Оборачиваюсь, вижу девку, стоящую на четвереньках. Она что то мычит, изо рта тянутся к траве тонкие нити слюны. Она мотает головой, матовые полусферы груди колышутся в такт. Резкий спазм боли под моими ребрами, заставляет подняться. В жабрах, будто насыпали горячего песка. Покачиваясь, иду к воде. Не отойдя от берега и двух шагов ,падаю плашмя, поднимая брызги . Хорошо !
Вода приносит облегчение. Переворачиваюсь на спину, подставляя тело свету Луны и отблескам костра. Прикрывая глаза. Тихо, не слышно даже лягушек, только метрах в десяти какая- то рыбина, шлепнув хвостом по поверхности озера, ушла в глубину. Мое тело расслабленно покачивается на мелкой волне. Хм, это уже интересно – девка зашла в воду, и несмело направляется ко мне. Глаза не открываю , ее то опасаться не стоит. Вот , подошла вплотную, осторожно дотронулась до моего белесого живота . Осмелев, провела по нему рукой. Я непроизвольно напрягся, а к паху вновь пошла горячая волна.
Нет, мне определенно нравится, когда меня ласкают ртом. Но, в тот раз случайный карп, не дал мне такого острого наслаждения, которое давала мне сейчас девка. Сквозь полузакрытые глаза я сверху смотрю на ее голову, со спутанными волосами, которая жадным ртом пыталась заглотить мое пульсирующее естество. Наивная самка , наверно еще не поняла, что внутри мой орган размножения имел очень крепкий хрящ, да и размеры его были несколько далеки от человеческой нормы. Видимо, новый приступ ее алкогольного безумия, подхлестнул похоть и заглушила адекватность восприятия. Чувствуя скорую разрядку, хватаю е за волосы, и рывками проталкиваю свой орган все глубже и глубже в горло девки. Она, видимо предчувствуя, начинает вырываться, ломая ногти на руках об мои твердые бока. Безуспешно упирается ногами в донный ил, в попытке подняться. Запускаю когти глубоко по кожу головы девки. Зарычав, исторгаю семя. Она повисает безвольной куклой. Из ее рта и ноздрей на грудь стекает семя, вперемешку с ее дурной кровью. Толкаю свободной лапой девку от себя, в другой остается лоскут ее скальпа, похожий на свежее снятую шкурку мелкого зверька. Выхожу на берег и с удовольствием ложусь на траву, подставляя бок теплу огня, который бесстрастно освещает этот берег.

В теле приятная легкость и блаженство. Собственно ради этого я готов ежемесячно терпеть боль перерождения. А ведь всего этого могло и не быть. Спасибо матери. Она, известный ученый –ихтиолог, вдруг на десятом году жизни обнаружила, что ее ребенок , несколько отстает в своем физическом развитии от сверстников. Да и когда ей было замечать ? Мать постоянно пропадала в своих экспедициях, бороздя моря и океаны в поисках невиданных обитателей глубин. Отца не было, точнее и не должно было быть. А растила меня бабка Полина. Учитель русского языка на пенсии. Властная, строгая, с неизменным пучком волос на затылке и камелией под шеей, поверх белой блузки. Бабкой, кстати, себя называть запрещала. Приезд матери был для меня всегда праздником. Пусть и недолгим. Однажды, в промежутке между научной деятельностью и шумными пирушками в гостиной нашей квартиры , мать сделал открытие – сын, оказывается, мелок ростом, невероятно худ и вообще мало походил на сына профессора. Походы к врачам , секция плавания результата не дали. Я откровенно боялся и врачей и воды. Мать, казалось, смирилась с несоответствующим ее статусу сыном. Но, однажды , она вернулась из очередной экспедиции необычайно взволнованной. Еще бы, нашла в Атлантике неизвестную ранее глубоководную рыбину. Дома стала появляться еще реже. Про меня вообще забыла. Только изредка до меня доносились отрывки разговоров матери и бабки : « Это прорыв…феноменально…редкая ферментация…чудо…фазы…». Мне все это было мало понятно и я привычно, запершись в своей комнате, поглощал мудрость книг, или предавался мечтам. Как то ночью, сквозь сон я услышал звук открываемой двери, тихие шаги. А потом, ощутил прохладу на руке, которую потерли чем- то остро пахнущим и боль от укола. Моментально проснувшись, собрался было заплакать, но голос матери, непривычно ласковый, ее нежное прикосновение к моим волосам и наконец - поцелуй в щеку, заставили меня успокоиться. На утро , ощутив себя небывало бодрым, я прибежал на кухню и потребовал и бабки Полины поесть. Такого со мной никогда ранее не случалось. Бабка несказанно обрадованная засуетилась у плиты. А мать, видя меня, уплетающего за обе щеки завтрак, назвала меня Рыбонькой , смахнула выступившую слезу и что то напевая ушла в свой институт.

Воспоминания вывали бурчание в моем животе. Неплохо бы и поесть. Собственно, все готово для хорошего ужина. Над костром висит большой котелок, думаю и соль в палатке найдется. А уж мяса вокруг – достаточно. Ну, я же не зверь, чтобы есть его сырым. Это только в дешевых книжках и фильмах , обращение происходит с потерей разума. Наивные люди ! Если организм способен полностью перестроиться, стать сильнее, быстрее, то почему разум должен проделывать обратное. Да и человеку, чтобы выжить в наше время нужно стать хищником-зверем, иначе сожрут. Собственно, вон и мясо ползет. Странно, думал, что бородатый не оклемается. Вон, сопит, пыхтит, на свет лезет. Ну- ка, ну- ка. Весь перемазался, остро пахнет мочой, на лице гримаса ужаса, мольба в глазах. Да-да, сейчас помогу. Вот и топорик валяется. Короткий взмах и нога бородатого, с еле слышным треском, отделяется от туловища. Утробный вой приятно ласкает слух, а судорожно дергающаяся культя с белеющим обломком кости ,орошающая все вокруг кровью -ласкает взор. Затих. А ничего такой кабанчик – упитанный, не то, что молодой : борзый, да худой. Бородатый что то там шипит. Это зря, нечего меня передразнивать. Шмяк, вон и голова покатилась. Ну что ж, теперь разделать, растительность всякую с мяса убрать, не люблю потом шерсть отрыгивать . И в котелок !
Звезды на небе тускнеют. От котелка идет ароматный запах еды. Терпеливо жду, когда остынет. Ложку, знаете ли, моими лапами очень неудобно держать, ими рвать и плавать удобно. Вот, помню первый раз, когда обращение случилось – сам себя испугался. В зеркале отразилось чудище. Сам зеленый, слизь блестит на чешуйках. Морда жабья, в пасти белеются клыки. Мелкие, но в два ряда и остроты приличной. Глаза большие – круглые, такими и кошек ночью переглядишь. Ушей нет, руки –лапы с перепонками ,когти гнутые на пальцах. И жабры пульсируют – воду требуют. А так ничего, плечистый-мускулистый. Куда подевался заморыш ? Не сразу, но привык. Ну а как бабке Полине горло перегрыз , да пол бока выел, так мать в деревню к озеру и отправила. Изредка приезжает, все причитает : «Что ж я, Рыбонька моя, наделала !». Не знаю, я всем доволен. Местные привыкли, да и так мне кормовой базы хватает – вон туристы , да рыбаки постоянно водятся.

Наконец -то поел. Кости обсасывать не стал, лень уже. Прибираться пора. Светать начинает. Зуд в теле начинается, скоро опять в людишку обращаться. Так. Девку, к берегу прибило. Надо бы пригрузить чем, да на глубину оттащить. Туда же и бородатого с молодым. А там уже раки-некроманты над ними клешнями поколдуют. Да рыбам то же будет чем подкормиться.

Выкидываю из палатки все барахло, тащу к воде. Спешно засовываю туда девку. За лесом уже светлеет. Надо спешить. Неожиданно из-за деревьев выкатывает УАЗик. Видимо с горки накатом шел, а я увлеченный уборкой и не услышал. За лобовым стеклом рябой мужик с круглыми от удивления глазами. Что в детстве «Человек-амфибия» не читал ? Ну подумаешь, кучки мяса – бывших человеков, подумаешь, нога из притопленной палатки торчит. О, ладонью по лицу провел – думает, что померещилось. Черт, началось, в груди все горит. Нет , пора и честь знать. Мне еще на другой край озера плыть. Бросаюсь к воде. «Стой, паскуда !», - окрик вслед. Грохот, огнем опалило левое плечо. Ныряю. Темно.

«Ой, живой ,живой !» ,- приятный девичий голос сверху. На губах вкус помады. «Ух, думала, не откачаю», - уже более спокойно. Медленно разлепляю веки и сходу тону в омуте зеленых глаз. Кашляю, разбрызгивая воду изо рта, ноет плечо. « Ну теперь, после такого , вы просто обязаны на мне женится» , - заливистый девичий смех. Хорошо то как ! Неподалеку, возле белого сарафана с васильками, ветерок перебирает страницы книги, на корешке которой золотым тиснением написано : Г.Х.Андерсен. Сказки.

Это сообщение отредактировал Паласатое - 14.10.2013 - 16:22

8.Полночь курсанта.

Мокрая форма липла к телу и совершенно не грела. Заползая в кусты, Фомич не ожидал, что с листьев на него градом обрушится водопад холодных капель. И так уже основательно промокший под моросящим дождем, теперь он был мокрым насквозь.

«Черт!... Ох!»

Фомич перекрестился по инструкции и три раза сплюнул через левое плечо. «Не хватало еще больше усугубить текущий разгром по всем фронтам!» - подумал он мрачно, развел руками ветки мешавшие обзору, взглянул на легкую дымку тумана в поле и прислушался. Свет полной луны, мелькавшей сквозь тучи, мелкий моросящий дождь и туман, медленно ползущий по полю, создавали сонм крадущихся и прыгающих теней, но ему удалось рассмотреть две темных горки, там, где лежали трупы Скворешни и Серёгина. Возле них нарезали круги пара кикимор. «Kikimorus vulgaris. Крайне опасны. Близкий контакт исключен» - вспомнил он слова учебника. «Замечательная ситуация. Начальник и заместитель погибли, осталось самое низшее звено. И самое неопытное мать его… Шутки кончились курсант Фомич. Впрочем, уже не курсант – лейтенант» - думал он, продолжая разглядывать поле.

«Добраться до рации – нереально. Поход тридцатого апреля, в Вальпургиеву ночь, в полнолуние, через кладбище на котором твориться шабаш – верный способ самоубийства. Однако ясно, что ни в обход, ни обратно в лес меня не пустят. И будут ждать там. Значит что? Значит надо идти через кладбище».

Перебрав три вещмешка и выгрузив из них сухой паек, «И на кой он мне сейчас» - мелькнула мысль, Фомич решил двигаться. Судя по карте посреди поля, не доходя до кладбища, протекала маленькая речка. «Эх, найти бы островок... Хотя какой островок в этой Переплюйке, глубина по колено» Пришлось поиграть в прятки с парой зомби и кикиморой, решившей порезвиться в мокрой траве, но, в конце концов, ему удалось спуститься в небольшой овражек, где и протекал водный поток.

Островок не островок, а большой камень, лежавший посередине русла, и разделявший поток надвое он нашел. «Нечисть относимая к малым и средним рангам крайне неохотно переходит через текущую воду» - снова вспомнив учебник, он постарался устроиться поудобнее и принялся обозревать свой арсенал.

Арсенал был небогатым. Стандартный «Набор Охотника-12»: Осиновые колья, фляжка со святой водой, освящённая соль, маленькая связка чеснока, серебряный крест и нож с посеребренным лезвием. Хорошо еще, что прихватил мешки погибших, может быть, там найдется что-то подейственнее. Ведь на что-то же Серёгин рассчитывал.

В мешках начальства выбор был не шибко богаче. Только у Скворешни нашлась, в дополнение к основному набору маленькая бутылочка освящённого кагора да моток серебряной проволоки, и, весьма неожиданно, РГ-42 в мешке Серёгина. Граната явно таскалась с собой давно, краска в некоторых местах уже облупилась. К чеке была привязана плетеная тесемочка с девичьим бантиком и надписью тушью «Желаем здоровья и долгих лет».

Самым обидным было то, что ни у Фомича ни у Скворешни ни у Серёгина не нашлось абсолютно ничего огнестрельного. «Ну хотя бы армейский ТТ со стандартной обоймой серебряных пуль» - думал он – «Так ведь даже этого нет! Как они собирались эту толпу валить, как!?».

Выложив все наличное на камень, Фомич, ежась от холода в мокрой форме, при неверном свете полной луны, затмеваемой туманом, стал обдумывать текущую ситуацию.

* * *

«Таким образом, святая вода, серебряный крест и освящённая соль полностью блокируют возможность колдуна произвести любое воздействие на окружающую среду».

Фомич сложил листок и вопросительно посмотрел на экзаменатора.

- Отлично. Пять. Свободны.

- Есть.

Фомич отдал честь и направился к двери

- И зайдите в комнату 103. Там вас ждут на беседу.

В комнате 103 сидел пожилой усатый майор в роговых очках и читал сегодняшнюю «Правду». При виде Фомича он аккуратно сложил ее и убрал в портфель.

- Александр Александрович Фомич?

- Да.

- Экзамен сдали?

- Да. На пять.

- Таким образом, по результатам экзаменов, вы у нас круглый отличник. Давайте знакомиться, я - майор Серёгин, вы направляетесь в мою группу. Ну, что ж у вас будет возможность проявить себя уже… - он посмотрел на часы – через двадцать часов.

Дверь открылась. В комнату вошел молодой улыбчивый черноглазый капитан.

- Капитан Скворешня. Мой заместитель. Вот собственно и вся группа. Сейчас мы выдвигаемся в аэропорт и вылетаем за Урал. Вам что-нибудь нужно?

- Это уже задание? Я, – тут Фомич оглядел свою парадную форму, - как-то не совсем подходяще одет.

Майор задумчиво улыбнулся.

- Не волнуйтесь, на месте вас будет ждать все необходимое.


Ту-134 натужно ревел моторами пробираясь сквозь облака. Серёгин после посадки в самолет сразу же задремал, уютно похрапывая в своем кресле, зато Скворешня оказался тем еще шутником и балагуром, и весь рейс рассказывал Фомичу жуткие байки об их с Серёгиным заданиях. Собственно по его рассказам выходило, что вся нежить в СССР должна быть уже лет пять, как выведена, и все это исключительно стараниями Скворешни и Серёгина.

Сейчас он рассказывал историю своей неземной любви к одной ведьме, которую они с Серёгиным ловили в Хабаровске.

- …И ты представляешь, влюбилась в меня та ведьма.

- Ну а чем все кончилось?

- Да женился я на ней. Вот мучаюсь. Хехе..

Фомич прищурившись, недоверчиво посмотрел на Скворешню.

- А что, парень я видный…

Фомич только вздохнул.


Собственно полет был быстрым, у аэровокзала их встретила машина, и, поздним дождливым утром, изгвазданный по самую крышу в грязи уазик остановился возле сельсовета небольшой деревни затерявшейся где-то в юго-восточных отрогах уральских гор.

В сельсовете их ждали. Пара военных что-то быстро обсудили с Серёгиным, передали ему несколько мешков и благополучно уехали на том самом уазике, на котором прибыла группа.

Местный председатель, пожилой мужчина с бегающими глазками, шокированный такими гостями, накормил их волне приличным завтраком с местным свежевыпеченным хлебом и быстро исчез, сославшись на дела, даже не поинтересовавшись, когда дорогие гости думают отбыть.

Серёгин убрал со стола остатки завтрака и расстелил карту.

- Итак. В двадцати километрах отсюда находиться деревня Усово-Черное. Деревня как деревня, ничего особенного. Поля, речки, леса и прочее. Поступили сигналы от местного населения и местных властей, сигналы были проверены и подтверждено, что в деревне обитает мощный колдун. Судя по данным в подчинении у него две ведьмы, с десяток зомби и некоторое количество кикимор. Наша задача взять его вместе со всей компанией за жабры, желательно на горячем и быстренько препроводить куда надо. Добираемся до деревни пешком через лес, чтобы не предупредить колдуна о своем присутствии. К ночи выйдем в расположение кладбища, где сегодня будет что? Фомич?

- Сегодня тридцатое апреля, а значит, местная нежить и колдун будут праздновать Вальпургиеву ночь, она же Яков-Звёздоночный у славян.

- Верно. Так что у них там будет шабаш. Там мы их всех накрываем, обезвреживаем и с помощью радиостанции, уже доставленной в сельсовет деревни Усово-Черное, вызываем вертолет для эвакуации нас и захваченного колдуна с компанией. Вопросы есть? Нет? Переодеваемся в полевую форму и выходим.


Дорога была, конечно, так себе, лесные грунтовки, раскисшие от дождей, овраги с глинистыми склонами, холмы, заросшие до самых макушек колючими кустами, но часа через два Фомич приноровился к темпу и чувствовал себя вполне сносно. Переход, пятнадцать минут привал, переход, привал. Когда на небе начали зажигаться звезды, еле видимые сквозь низкие облака, из которых начинало накрапывать, они вышли из леса к полю, за которым виднелось кладбище.

Накрыло их прямо на выходе из леса. Что это было, Фомич так и не понял, но воздействие было явно нешуточным. В глазах потемнело, в затылок впилась резкая до судорог боль. Он рухнул на землю, не успев сказать и слова. Очнувшись же, он обнаружил мертвых Серёгина и Скворешню, кикимор и зомби, круживших в поле и себя, глядящего на все это в полном недоумении и растерянности.

* * *

Фомич выглянул из овражка, где протекала речка. Благодаря ее извивам, он смог незаметно подобраться к роще, окружавшей кладбище, практически вплотную. Коротким броском добравшись до первых деревьев рощи, он осторожно и тихо пополз по кустам к видневшемуся сквозь деревья костру.

На поляне творился ад…

Посреди поляны, возле разрытой могилы, ярко горел костер, над которым, установленный на массивном треножнике бурлил огромный позеленевший котел. Местный колдун, одетый в невероятный балахон, украшенный какими-то абстрактными рисунками, прыгал и пританцовывал вокруг него, периодически помешивая кипящую жижу костью. При этом колдун пел хриплым речитативом что-то непонятное, взвизгивая в паузах. Две ведьмы, молоденькая, худенькая блондинка лет двадцати и полненькая брюнетка постарше, лет сорока, почти голые если не считать венков на головах, пританцовывали рядом с колдуном, подпевая ему по мере сил и умения. Периодически они останавливались, доставали из мешков, лежащих на земле рядом с костром пучки растений, куски какого-то мяса, старые замшелые кости и уж совсем неидентифицируемые вещи и передавали их колдуну. Тот отправлял все в котел. Парочка зомби ломала старый гроб и следила за костром, остальные же зомби, количеством десять штук, стояли по периметру как статуи. Поляну окружал ровный круг горящих толстых восковых свечей. Их огни отражались в глазах неприкаянно бродивших по поляне трех кикимор, периодически мерзко подвывавших в тон песне колдуна.

В далекой деревне, за кладбищем и рощей раздались до боли привычные и родные позывные «Маяка» и сигналы точного времени. «Полночь. Интересно, они на ночь репродуктор выключают или нет?» - успел подумать Фомич, и тут ему стало не до собственных мыслей.

Колдун, видимо, закончил все приготовления и настал час главного колдовства. Мерзкий хор колдуна, ведьм и кикимор и так звучавший жутковато и оглушающе достиг своего апогея, и стих. Воцарилась тишина, нарушаемая только легкими порывами ветра шуршавшего в кронах берез да треском костра.

Ведьмы поднесли колдуну чаши, и тот стал разливать в них варево.

Фомич понял – пора, поднял связку, выдернул кольцо и, метнув на середину поляны свое страшное диковинное изобретение, рухнул на землю.

Дикий взвизг вспорол ночь. Грохот от разрыва гранаты едва успел затихнуть, как рокот, от которого затряслась земля, пришедший откуда-то из глубин, раскрылся ярчайшей вспышкой и ужасающим взрывом, хлестнувшим от центра поляны к краю с невероятной силой. Фомича оторвало от земли и со всей силы приложило об ствол березы. Он потерял сознание.

* * *

Из темноты доносились крики.

- Идиоты! Дебилы! Вы что натворили!?

- Согласно инструкции по экзамену, товарищ полковник, приняли зомбиум и отключились на время проведения испытания.

«Голос Серёгина, точно» - с ленцой подумал Фомич, не открывая глаз.
- Хрен с ним с зомбиумом. Откуда у него граната?!

- С войны ношу с собой в вещмешке. Подарок с войны. Мало ли что.

- Вот вам и мало ли что! Эйнштейн хренов пополам с Сахаровым. Он же из вашей гранаты термоядерную бомбу для нечисти сделал! Где этот урод, сгубивший все ценные наглядные пособия и чуть не убивший уникального консультанта?!

Фомич с трудом поднялся на ноги. Его пошатывало, в голове стоял неясный гул, но сознание было ясным и четким.

Он стоял на краю той же поляны, однако обстановка на ней полностью изменилась. Дождь прекратился, поляна была освещена резким светом прожекторов, установленных на двух грузовиках, стоявших у края поляны. Дымящиеся кучки псевдоплоти устилали траву, из опрокинутого котла у могилы еще вытекала в остатки костра дымящаяся жижа. Там и сям на земле, на ветвях берез и кустов, окружавших поляну, виднелись рваные куски зомби с торчащими обломками костей. Трупов ведьм и колдуна он не заметил. Какие-то военные в полевой форме бродили среди этих неаппетитных обломков, и что-то обсуждали между собой, записывая в блокноты.

Перед Фомичом стояли неизвестный ему полковник, живой Серёгин и улыбающийся из-за спины неизвестного полковника, капитан Скворешня, тоже живой и невредимый.

- Ты, придурок!

- Никак нет, товарищ полковник! Докладываю. Выполняя задание остался без поддержки и действовал согласно инструкциям агентам в полевой обстановке.

- Нееет, ты точно - придурок! Докладывает он! Ты же всю нашу работу загубил! Ты же всех зомби своим бабахом накрыл, да так, что теперь только фарш осталось закопать обратно. Ты же всех кикимор пошинковал в капусту, идиот. Это же редчайшие существа! Их сюда со всего Союза поштучно собирали чтобы вас обормотов учить-проверять! А ты их всех в пыль! Дебил!

Полковник с минуту яростно вращал глазами и пыхтел на Фомича.

- Ты же варвар, гунн, Атилла на хрен! Завтра приезжает комиссия с проверкой и что я им покажу!? Нежити нет, зомби нет, ведьмы с ожогами в госпитале, колдун в отключке и пробудет в ней еще неделю по уверениям врачей. Мне что, самому балахон напялить, в руки кость взять, да на комиссию кидаться!?

Судя по прикрываемым руками улыбкам стоявших рядом Серёгина и Скворешни, у полковника получилось бы неплохо.

- Не могу знать, товарищ полковник!

- Вот именно! Не можешь! А мне надо знать! Что ты, сволочь, изобрел?!

- Стандартная армейская граната РГ-42, сверху обвязана с помощью серебряной проволоки расщепленными осиновыми кольями, далее в тряпичном мешочке намотана освящённая соль, поверх всю обвязку прикрывают фляги со святой водой, в торце поместил бутылочку с кагором.

- Все?!

- Ну.… Еще все это натер чесноком.

Полковник видимо решил вылить на него еще один поток ругательств, но потом вздохнул, и сурово взглянул на него, уже явно отходя от гнева.

- Так, курсант Фомич! – он ухмыльнулся и ядовито продолжил - Из-ви-ни-те, лейтенант Фомич! Финальный экзамен ты сдал на «отлично», но о полевой работе можешь даже не думать. Отчет я отошлю в Школу, пусть там решают, куда тебя отправить на работу. Варвар!

Он повернулся и, пиная ногами куски зомби и обломки свечей, пошел к грузовику, стоявшему на краю поляны.

Рядом появился капитан Скворешня.

- Ну, Сашок ты дал! Сколько сюда курсантов возил – все палились еще в поле. А ты Свеяжича, колдуна нашего, приложил да крепенько так. Варвар, хехе…

- Да я не…

- В докладе напишу просьбу о присвоении тебе агентурного имени Варвар, хехе… Пожелания есть?

- Есть! Одежду бы сухую. Помыться. И трусы чистые…

Это сообщение отредактировал Паласатое - 14.10.2013 - 16:23

9. От гения к злодейству. Пособие для чайников.

Моцарт
Он же гений,
Как ты да я. А гений и злодейство —
Две вещи несовместные. Не правда ль?
Сальери
Ты думаешь?
(Бросает яд в стакан Моцарта.)
Ну, пей же.

(А.С. Пушкин. «Моцарт и Сальери»)

Где-то во вселенной, населённой бесконечным разнообразием миров, есть удивительная страна, в которой никогда не бывает зимы. Каждое утро там восходит два солнца, и ландшафт, который они озаряют, для человека несведущего довольно причудлив. По неизвестной причине страна навсегда разделена на две части. Одна из них приходится на прекрасную, плодородную долину, богатую ископаемыми и всяческой живностью, пригодную для жизни людей и строительства городов. Другая же покрыта непроходимыми глухими лесами, таящими монстров, куда обычному человеку вход закрыт.

На живописном холме, на самой границе цивилизации и хаоса, находится крупнейший в стране Институт Естественных Наук. Не будет лишним отметить, что Институт являет собой величественное здание с заслуженной репутацией и многолетней историей, окутанной множеством тайн и легенд. У родителей, чьи отпрыски рискнули и были приняты под крыло Института, это событие во все времена вызывало смешанные чувства гордости и страха, поскольку, помимо биологии, химии, астрономии и прочих полезных вещей, там обучали ещё и искусству магии. «Ведь нет в мире ничего более естественного, чем магия» - эти слова вполне могли стать девизом Института, но тогда их следовало бы разместить на огромной приветственной надписи над входными воротами, а это уже лишние траты и вообще позерство.

Проход в Институт, за редким исключением, воспрещён всем, кроме преподавателей и студентов, которые, однажды попав в эти стены, останутся привязанными к ним навсегда и, увы, не вернутся к прежней жизни. Это не означает, что путь в город им заказан, однако прогулки и краткие встречи с родными подчинены строгому регламенту. В него, помимо прочего, под запретом дефрагментации личности входит неразглашение знаний, полученных в Институте. По этой причине никто из простых смертных никогда не узнает, как прекрасно здание внутри и сколько дивных вещей скрывают его своды. Но мне как рассказчику и вам, моим слушателям, пожалуй, удастся обмануть защитные заклинания и проникнуть в священное место.

Здесь нужно отметить, что насколько ни было бы увлекательно путешествие по верхним ярусам института, намного интереснее то, что находится под ними. Поддадимся же любопытству и заглянем в один из подвалов, который в качестве своей лаборатории облюбовал некий профессор, назовём его, скажем, Браун. Этот человек снискал немалую славу в определённых кругах, став основателем Общества ЗЛоДеЕВ (что означает вовсе не то, что вы подумали, а Общество «Защитим Людей от Демонов Ехидных, Вампиров»). Когда двадцать четыре года назад, во время самого холодного во всей истории лета, в городах были зафиксированы первые случаи нападения проклятых тварей на мирных граждан, профессор был одним из первых, кто догадался, что стоит за всем этим. И хотя после планомерных визитов магов в недра Леса, во время которых они испепелили немало гробов, между Городским Советом и Главой вампиров было заключено хрупкое перемирие, профессор не собирался вешать арбалет на гвоздь. Фигурально выражаясь, конечно. Физические данные никогда не являлись его сильной стороной, чему мистер Браун давно разучился смущаться. Его оружием был острый исследовательский ум, по праву позволивший ему занять место лидера в Обществе, пусть даже примкнувших к нему студентов иногда смущала не вполне удачная аббревиатура. Маги-охотники, которые некогда по наводке профессора, сообщившего точные координаты, уничтожили десятки вампиров, относились к Брауну со снисходительно-настороженным дружелюбием. Разумеется, в своё время он оказался полезен, но много воды утекло, и с тех пор всё спокойно, а вообще, вам не кажется, что он слегка двинулся на этих вампирах? Хотя, конечно, он очень смышлёный парень, этот профессор.

В данный момент мистер Браун находился в лаборатории не один, а в компании своего лучшего студента, Джереми. Поскольку профессор определял сообразительность учеников, исходя из их способности слушать его беспрекословно и не перебивая, а в нужных местах восхищённо округлять глаза, Джереми, несомненно, был почти идеален. Вот и сейчас он преданно внимал учителю, не забывая делать пометки в специальном блокнотике.

– Итак, мы находимся на пороге величайшего открытия, - вещал профессор в лучших традициях учёных всего мира. – Сегодня я наконец положу конец тёмным временам! Впредь после наступления темноты людям больше не нужно будет прятаться в дома, как каким-нибудь жалким улиткам! – Тут Браун запнулся, огляделся по сторонам и перешёл на театральный шёпот: – Многие, очень многие пытались изобрести универсальное оружие против этих паразитов, но никто из них не добился успеха, Джереми, и знаешь, почему?

Джереми, выучивший речь наизусть, всем своим существом выразил готовность услышать эту бесценную информацию ещё раз.

– Они были жалкими неудачниками, вот почему! – Глаза Брауна горели инквизиторским огнём. – Никто не додумался до такой простой вещи – чтобы убить вампира, нужно самому стать вампиром! А я смог! Я обошёл их всех! Муахаха! – Патетические речи профессора постепенно перешли в старый добрый маниакальный смех.

Джереми вздохнул. Такое случалось, надо было просто вовремя принять меры.

– Но, сэр, профессор Морган с кафедры Естественного Знания уже пытался воспользоваться этой идеей, после чего перекусал половину учеников в классе и был безжалостно убит охотниками.

Смех прервался, и Браун сухо сказал:
– Отличная иллюстрация того, что бывает с любителями, которые берутся не за своё дело. Этот идиот забыл наложить на себя элементарные Ограничения, и его разум был поглощён инстинктами вампира. Я всё предусмотрел, и подобных грубых ошибок не допущу, уж будь уверен.

В знак согласия Джереми восхищённо вздохнул, и застрочил в блокнотике.
Профессор проворчал «так-то» и с некоторым трепетом посмотрел на стол. На полированной поверхности стоял бокал с результатом его многолетних упорных трудов. В нём находилась вакцина, способная превратить человека в вампира со сверхспособностями даже среди ему подобных, и безо всяких побочных эффектов, типа помутнения разума и безудержного желания разорвать всё живое или выпить досуха кровь из людей, что толпятся поблизости.
– Никаких ошибок, – повторил с удовольствием мистер Браун.

В следующий миг произошло событие, которое лишний раз доказывает, что предусмотреть всё не под силу никому. Мудрецы говорят, что в такие моменты сама вселенная заглядывает вам в лицо и заливается жизнерадостным смехом, всхлипывая и приговаривая «а теперь посмотрим, что ты на это скажешь!» Очень может быть.

Профессор уже протягивал руку, чтобы взять бокал, как вдруг неплотно притворённая дверь распахнулась, и в комнату с громким писком влетела летучая мышь. Лихорадочно работая крыльями, незваная гостья принялась метаться по кабинету и ставить метки на понравившихся книгах. Секунду Браун молча смотрел на творящееся безобразие, затем взревел «Джереми, что ты стоишь, поймай её!» Студент поспешно бросился выполнять указание, и в суматохе никто из них не заметил, как один почти невидимый волосок мышиной шерсти медленно спланировал с высоты и упал в бокал с вакциной. Жидкость едва заметно зашипела и поменяла оттенок, но и это осталось без внимания, потому что именно в тот момент совершенно обалдевшая летучая мышь вскарабкалась на лицо горе-охотника, и он истошно орал «снимите её с меня!», а профессор, не стесняясь совсем не в профессорских выражениях, отдирал перепуганное животное с физиономии студента. Наконец ему удалось их разъединить, и летучая мышь мощным броском была вышвырнута за дверь. С оглушительным треском дверь захлопнулась, и воцарилась блаженная тишина.

Вспотевший от непривычных физических упражнений Джереми пропыхтел что-то вроде «уфф! Ну и ну» и опасливо покосился на учителя. Мистер Браун стоял у стола и устало смотрел на студента, словно хозяйка, прикидывающая, стоит ли ей сходить за тапком и прибить мелкое насекомое сейчас или закрыть на него глаза и не марать обуви.
Джереми потоптался на месте и решил рискнуть:
– Сэр?
Профессор подумал, в конце концов, он встречал не так много студентов, которые никогда не спорят и безропотно выполняют все поручения. Точнее, всего одного. Какая жалость, что он оказался идиотом, но, с другой стороны, идиотом полезным, а таких людей нужно ценить.
Вслух профессор произнёс:
– Всё в порядке, Джереми. Просто в следующий раз, когда будешь изо всех сил дубасить по летучей мыши, постарайся предварительно удостовериться, что под ней нет меня. Я буду очень признателен.
Студент просиял:
– Спасибо, сэр! Я учту это, сэр!
– Ну а сейчас… – Браун подошёл к столу и взял бокал с вакциной. – Навстречу светлому будущему! Джереми, фиксируй на бумаге все изменения, которые будут со мной происходить. – Студент закивал так интенсивно, что его зубы застучали на манер кастаньет. – Твоё здоровье! – И профессор осушил бокал.

К сожалению, дальнейшие события с трудом поддаются описанию, главным образом потому, что в кабинете внезапно погас свет. Можно только предполагать, что случилось в тот вечер, однако кое-что известно наверняка. Например, спустя несколько секунд после того, как на комнату опустилась кромешная темнота, раздался крик, исполненный дикой боли. Крик почти сразу прервался, взамен кабинет наполнился отвратительными хлюпающими звуками, отдалённо похожими на те, что издаёт пакет, если сок из него пьёшь через соломинку. Только сейчас в качестве пакета некто использовал человеческое тело. Когда вся жидкость была выпита, существо, сыто отрыгнув, выбило дверь и под оглушительное хлопанье крыльев улетело в неизвестном направлении.

На следующее утро по Институту со скоростью света разнеслась новость о том, что этой ночью были убиты профессор Браун и его студент, Джереми Уилкинс. Когда преподаватели ворвались в подвал, то увидели труп незадачливого ловца летучих мышей, в котором не оказалось ни капли крови. Тело профессора так и не было найдено.

Случай получил звание беспрецедентного. Обвинить в этой истории вампиров было бы глупо, поскольку даже последнему идиоту в стране известно, насколько надёжно для подобных случаев Институт защищён охранными заклинаниями. Каждый вампир в Лесу твёрдо знает, что подойти к стенам здания ближе, чем на десять миль, для него равносильно самоубийству. Найденное в Институте обескровленное тело студента воспринималось как вызов существующей реальности, и материя, из которой она сшита, трещала по швам. Никто не понимал, что произошло той ночью.

Но мы-то с вами знаем немного больше, чем остальные, и можем заметить, что, хотя заклинания и уничтожали вампиров, посмевших приблизиться к Институту, для летучих мышей (пусть даже очень больших, скажем, мышей-мутантов, возникших в результате неудачного эксперимента) они были абсолютно безвредны.

На этой жизнерадостной ноте оставим Институт и перенесемся вглубь тёмного и зловещего Леса, в самом сердце которого находится резиденция Главы Вампиров. В просторной, роскошно меблированной зале (пожалуй, даже особы королевской крови сочли бы её безупречной, если бы не лежащий повсюду ровный слой вековой пыли) на изящной кушетке сидели бледный темноволосый мужчина и прекрасная молодая девушка. Казалось, комната была наэлектризована их молчанием, и требовалось всего одно движение, после которого влюбленные предадутся безудержной страсти. Но тут девушка капризным тоном произнесла:
– Я не поняла, ты будешь меня кусать или нет?
На долю мгновения мужчина казался ошарашенным столь неожиданным заявлением. Он осторожно уточнил:
– Кусать?
– Ой, вот только не надо строить из себя невинность! – Обольстительница раздражённым жестом откинула локоны назад. – Я знаю правила: я прихожу к тебе домой, ты страстно впиваешься мне в шею, я отдаю тебе свою чистоту и непорочность, а взамен получаю вечную жизнь и неувядающую красоту. – Выпалив всё на одном дыхании, девушка посмотрела на мужчину сияющими глазами и призывно подставила шейку. – Давай, что же ты медлишь!
Мужчина криво улыбнулся:
– Ты и впрямь хорошо знаешь правила, – он бережно провёл пальцами по её щеке. Девушка расслабилась и томно прикрыла глаза. Он приблизился настолько, что она смогла ощутить исходящий от него незнакомый, но приятный запах, затем нежно взял её лицо в свои ладони и одним точным движением свернул ей голову. Немногословный от природы, Глава вампиров не любил, когда пища болтает больше него. Полюбовавшись на дело рук своих, он наклонился и вонзил клыки в тело жертвы. Насытившись, вампир тщательно вытер рот кружевным платком и сказал:
– Убери здесь.

Темнота произнесла «слушаюсь, хозяин», - и из неё соткался весьма потрёпанный зомби, облачённый в костюм дворецкого. Неспешно шаркая по полу, он подошёл к обезображенному телу, безо всякого почтения взял его за ногу и поволок прочь из комнаты. Дальнейший их путь пролегал через мраморную лестницу дивной красоты, и каждый раз, когда голова убитой девушки соприкасалась с очередной ступенькой, раздавалось гулкое «бамс». Глава вампиров машинально насчитал сорок ударов и сокрушённо подумал, как же ему не хватает толковой прислуги.

То ли дело раньше, когда особняк буквально кишел шустрыми гомункулами! Эти ребята передвигались гораздо быстрее нынешних неповоротливых зомби, а если при выполнении особо трудного задания от них отлетал кусок-другой, они были вполне в состоянии сами себя заштопать. Про сообразительность и говорить нечего. Но когда той роковой ночью Городской Совет, науськанный Институтом, натравил на вампирскую резиденцию охотников, пришлось выставить гомункулов на защиту. И эти ненавистные мешки с кровью, по какому-то чудовищному недоразумению наделённые властью, уничтожили их всех. Кстати, тогда недосчитались многих вампиров, но им любой дурак может стать, и зачастую у них паскудный характер, а сообразительные помощники это такая редкость в наше время. С тех пор прошло двадцать четыре года, но для живущего не одну сотню лет вампира они промелькнули, словно мгновение. Он ничего не забыл. Глава вампиров и по сей день испытывал холодную ярость, вспоминая проигранное охотникам сражение, и нечеловечески желал отомстить.

Погруженный в свои мысли, вампир, тем не менее, сразу услышал звон разбитого стекла в одной из комнат. Кто-то, либо настолько сильный, что не счёл нужным утруждать себя маскировкой, либо настолько тупой, что не знал, чем ему грозит незваный визит в жилище вампира, проник в особняк. Неправильный выбор стоил вампиру если не жизни, то, по крайней мере, внешности, поэтому он не стал спешить навстречу гостю, а решил позвать недавно нанятого тролля. Пусть его каменная башка не отличалась запутанной архитектурой извилин, тролль вполне годился для того, чтобы вправить мозги некоторым особо наглым лесным монстрам, решившим заглянуть на огонёк. Жизнь в глуши имела свои издержки.

Тролль явился на зов хозяина, дожёвывая на ходу остатки ужина. Глава вампиров иногда задавался вопросом, зачем кому-то, в основном состоящему из камней, поедать белковых существ, и что с ними делает его организм. По счастливой случайности, в особняке никогда не водилось недостатка в трупах, которые нужно было как-то утилизировать, кроме того, так проблема с оплатой услуг телохранителя уладилась сама собой.

Медленно и чётко выговаривая слова, вампир приказал:
– Кто-то залез в комнату на втором этаже. Иди и проверь. Если он будет пытаться прорваться дальше в дом, задержи до моего прихода. Если не сможешь задержать - немедленно убей.

Тролль хмуро кивнул и сплюнул на пол горстку ногтей, затем повернулся и пошёл на второй этаж. Он был молчаливым, но исполнительным парнем, и хозяин это ценил. Задумчиво побродив по комнате, вампир замер в кресле и обратился в слух. Сверху донеслись возня и рычание, потом раздался громкий удар, и всё стихло. Скрипучий голос произнёс:
– Готово, хозяин.

Когда вампир вошёл в комнату, его глазам предстал тролль, с невозмутимым видом сидевший на огромном, в два раза больше человеческого роста, существе. Существо было завёрнуто в занавески на пеленальный манер и тихонько скулило. Подойдя ближе, вампир признал в нём летучую мышь невиданных прежде размеров. Почуяв его запах, мышь беспокойно задёргалась в занавесках, скаля на конкурента десятисантиметровые клыки.

– Если ты не больше не будешь вырываться и всё здесь крушить, никто не причинит тебе вреда. Ты меня понимаешь? – Мышь посмотрела на вампира умными глазами и, к великому его изумлению, осторожно кивнула.

Глава вампиров стремительно двигался по коридору, едва сдерживая нахлынувшее возбуждение. Все эти годы он провёл в поисках, и наконец-то они увенчались успехом. Эксперименты с обыкновенными летучими мышами один за другим потерпели крах. Он с лёгкостью мог проникнуть в разум каждой и управлять их действиями по отдельности. Но создать из полчища летучих мышей единый организм, способный разорвать крупного противника, было не под силу даже старейшему из вампиров. Что до лесных чудовищ, они были слишком тупы, чтобы подчиняться его приказам. Приходилось постоянно следить, чтобы они по ошибке тебя не сожрали. Но сегодня ему попался монстр, который был разумен! А значит, его можно было использовать, чтобы отомстить.

Последующие недели Главы вампиров были заполнены дрессировками чудесного монстра. В близлежащих городах резко участились случаи похищения людей. По приказу Главы их доставляли в резиденцию, одевали в традиционные костюмы охотников и учителей и предлагали сыграть в увлекательную игру «Выживи, если сможешь». Поскольку перед началом никто не упоминал о чудовище, которое тоже принимало в ней активное участие, то в финал обычно выходила огромная летучая мышь и несколько обескровленных трупов. Игра повторялась каждую неделю и монстру начинала очень нравиться. Глава вампиров довольно потирал руки. Оставалось только дождаться дня, когда всё снова встанет на свои места, и люди безропотно займут положенное им место в пищевой цепочке.

И вот наступила годовщина Великой Битвы с Вампирами. Каждый год в один и тот же день десятки магов-охотников со всей страны съезжались в Институт, чтобы вспомнить славные времена. Нынешний праздник был омрачён недавними событиями, и требовалось хорошенько всё обсудить за стаканчиком-другим крепкого самогона. В эту страшную ночь предательский напиток намертво усыпил охотников и преподавателей, поэтому никто из них не увидел, как окно зала, в котором праздновалось торжество, накрыла зловещая тень. Стекло взорвалось осколками, и в помещение ворвался монстр. В воздухе успели вспыхнуть лишь несколько неуверенных заклинаний, и всё было кончено. Гигантская летучая мышь небрежно смахнула с морды чьи-то кишки и устремилась на поиски новой добычи.

Надо ли говорить, что почти никто из студентов Института тогда не выжил. Те немногие, кому удалось это сделать, окончательно свихнулись и не помнили даже собственного имени. Разумеется, Институт был расформирован и заброшен. Жители, потрясённые ужасной историей, спешили уехать в заморские страны. Оставшееся население медленно скатывалось всё дальше в тёмные времена, когда каждый прожитый день воспринимался как подарок богов. По какой-то неведомой причине Лес начал разрастаться с неимоверной скоростью, и вскоре почти вся долина оказалась покрыта непроходимыми чащами, в которых скрывалось зло. Некогда процветающую страну поглотила тьма, и людям в ней имелось место лишь в клетках фермерских вампирских угодий.

Полвека спустя в одном из подвалов Института, который давно стал новой резиденцией Главы вампиров, послышалось хлопанье крыльев. Огромная летучая мышь, любимица хозяина, заблудилась и попала в это помещение впервые за много лет.

Запах бумаги, слабо пробивающийся сквозь слои пыли, тревожил и порождал странные мысли. Целую минуту монстр неподвижно стоял, глядя на разбросанные по столу листы, потом в его мозгу что-то щёлкнуло. На обалдевшее создание лавиной хлынули воспоминания из прошлой жизни, и в этот момент началась трансформация. Кожистые крылья уменьшились и втянулись под кожу, шерсть облетела, а лапы превратились во вполне человеческие конечности. Профессор Института Естественных Наук, основатель Общества Защиты Людей от Вампиров, создатель вакцины, спасущей мир от проклятых тварей, мистер Браун на негнущихся ногах подошёл к зеркалу, посмотрел на себя и упал в глубокий обморок. Через несколько минут валяющегося на полу без сознания профессора обнаружил проходящий мимо голодный тролль, который, недолго думая, освежевал его и съел.


На этом наша история подошла к концу. И если бы меня как рассказчика спросили, в чём её смысл, возможно, я бы сразу не нашёлся, что ответить. Я помолчал бы, выдерживая красноречивую паузу, а потом выдал что-нибудь вроде:
– Многие считают, что гений и злодейство две вещи несовместные. Это действительно так. Но гений и одержимость, граничащая с безумием… Что ж, думаю, такой союз вполне вероятен.

Да, в какой-то реальности так оно и случилось бы. Но здесь и сейчас я ставлю девять из десяти, что не сказал бы ничего, а только осушил очередную кружку самогона, после чего свалился бы головой в миску с закусками и пьяно захрапел. Ведь надо же где-то черпать сюжеты для вдохновения.

Это сообщение отредактировал Паласатое - 14.10.2013 - 16:25

10. На чужих берегах

Рефлексы среагировали прежде, чем Нэд осознал происходящее, и швырнули тело за ближайший валун - один из многих, разбросанных по песчаному берегу.
Чужому берегу.
Чужого океана.
Чужой планеты…

Трое суток назад, поднятая по тревоге, их маленькая флотилия, состоящая из двух средних фрегатов и одного ударного крейсера, устремилась в межзвездное пространство. Навигаторский пакет привел их на планету «Синтия-200» в третьем секторе галактики. Сразу по прибытию, их разведывательная группа в составе двенадцати человек получила задание: выйти по координатам к объекту «А», установить охранный периметр, ожидать на месте дальнейших инструкций. Что за объект? Какая-то пещера, открывшаяся в прибрежных скалах после отлива. Судя по описанию планеты, содержащемуся в информационной базе, отливы на этой планете грандиозные - во время «полнолуний» обоих спутников планеты океан отходит от берегов на сотни километров. Впрочем, вскоре они увидели это воочию – нависшие над головой гигантские светила давали достаточно света: насколько хватало глаз, маслянисто блестело обнаженное дно, покрытое вязким и черным, как смола, илом. На горизонте можно было различить вспученную гигантской линзой неимоверную массу воды.
Что находится в пещере - знал, пожалуй, только полковник службы безопасности Джей Саймон, прибывший из управления за несколько минут до их поспешного отлета. Да разве же расскажет что-нибудь этот напыщенный индюк в сверкающих погонах.

До объекта оставалось несколько сотен метров, когда капрал внезапно развернулся, одновременно поднимая зажатое в руке оружие. Вот тогда-то и сработали тренированные рефлексы Нэда Карташова, варриора спецподразделения «Сигма» разведывательного управления космических войск.

Прижавшись спиной в шероховатой поверхности камня, Нэд слышал крики товарищей. Сердце бешено колотилось, мысли прыгали, сталкиваясь друг с другом, и разбегаясь. Что за чертовщина происходит?! Капрал Инек, с которым они два года служили бок о бок, с которым побывали в самых разных уголках галактики! И что за оружие у него? Явно какой-то излучатель. Такого в их экипировке нет! Нэд бесшумно вытащил иглострел, и прислушался. Крики стихли, лишь слышались слабые стоны и хрипы. И шаги, под которыми хрустел песок. Шаги затихли, словно в раздумье, раздалось странное шипение, затем звук хрустящего под ногами песка стал быстро удаляться. Нэд перекатился на бок, и осторожно выглянул. Капрал Инек, по паучьи передвигаясь на четырех конечностях, стремительно направлялся к пещере. Что же это такое, твою мать!

Варриор бросил взгляд на то место, где еще несколько минут назад, спокойно переговариваясь, шла их группа. Черт, черт, черт! Это явно работа «Каспида»! Смертоносная игрушка боа’урдов. Теперь ясно, что случилось с капралом. Неясно только, что могло заставить расу метаморфов совершить действия по копированию человека и применению оружия, строжайше запрещенного всеми мыслимыми галактическими конвенциями.

С ребятами дело плохо. «Каспид» шансов не оставляет. Излучающее поле рушит молекулярные связи, и дробит кости в мелкую труху – спустя мгновение на землю падает бесформенный мешок из человеческой кожи, с мешаниной органов внутри. Жестокое оружие. После попадания, человек может оставаться в сознании до 10 минут. Потом – мучительная агония, и смерть. Нэд подполз к ближайшему телу. Весельчак Серж агонизировал. Пальцы рук мелко дрожат. Неровными рывками пульсирует сердце. Глаза с расширенными от боли зрачками смотрят прямо на Нэда. Беззубый окровавленный рот судорожно открывается и закрывается.

- Нэд. – еле слышный шепот. – Убей... Пожалуйста…

Стиснув зубы, варриор обрушил кулак на голову друга, превращая в кровавое месиво незащищенный черепной коробкой мозг. Это все, что он мог сделать для него, и для остальных десятерых товарищей, которым тоже помог избежать мучений.

Нэд включил коммуникатор:
- База, вызывает Сигма-5!
Коммуникатор взорвался целой какофонией звуков – свист, шипение, щелчки, отдаленные вопли. Потом, совсем близко, раздался крик: «Нэ-эээд!» - и связь отключилась. Сердце варриора сжалось. Голос принадлежал Глории. Глория, жизнерадостная девушка, со взрывным характером, техник-интендант 2-го порядка, а также его возлюбленная невеста.
Он бросился бежать назад, к кораблям.

Место высадки выглядело так, словно тут пронесся шторм. Всюду валялись тела, пахло гарью и металлом. Один из фрегатов лежал на богу. В обшивке второго зияла огромная дыра с оплавленными краями. Судя по внешнему виду, наименьший ущерб понес крейсер. В сотне метров от их кораблей стоял искореженный попаданиями орудий инопланетный дредноут. Нэд не поверил своим глазам: дредноут явно принадлежал расе митурианцев. Митурианцы, вступившие в бой с людьми? Что, черт возьми, происходит?! В одно время на этой гребаной планете оказались представители трех самых могущественных галактических рас: людей, боа’урдов и митурианцев. И отнюдь не дружелюбно друг к другу настроенных.

Варриор выхватил иглострел, и проскользнул в свой фрегат. Внутренние помещения носили следы нешуточного боя. Двигаясь как можно тише, он пробирался к командной рубке. Пробравшись к двери, он осторожно заглянул внутрь. Сердце екнуло.

- Глория!

Девушка, оторвавшись от пульта, медленно повернулась, и посмотрела на Нэда безразличным взглядом.

- Привет, - губы растянулись в неестественной улыбке. – Я рада. – девушка повернулась обратно к приборам.

«Нэд. Я рада» и это все?» - остолбенело подумал парень, - «И это Глория, моя эмоциональная Глория?»

Нехорошее предчувствие стиснуло затылок. Варриор поднял иглострел, и всадил иглу без наполнителя в ногу девушке. Та даже не шелохнулась. Быстро бросив взгляд по сторонам – этот гад где-то здесь – Нэд переключил оружие в режим стрельбы парализующими иглами, и вновь выстрелил. Девушка кулем рухнула на пол. Подскочив, он одним рывком вскинул на себя обездвиженное тело, и понесся в лабораторию. Дело дрянь. Он гнал от себя эту мысль, но она упорно ввинчивалась в мозг, вызывая ощущение пустоты в желудке, и капли холодного пота на лбу. Без специальной бригады врачей вытравить симбионта было практически невозможно. Но он должен попытаться.

Ворвавшись в лабораторию, он сразу ударил по кнопке активации шлюза климатизатора. Здесь проводились опыты и тренировки, связанные с воссозданием климатических условий других планет. Бережно положив девушку на пол, он на мгновение задержался, проведя рукой по ее волосам, и выскочил из климатизатора, захлопнув за собой шлюз.

- Не любим горяченького, значит, - зло пробормотал он, устанавливая температурный режим. – Ну, получай!

Через прозрачное бронестекло было видно, как полыхнуло искусственное солнце. Кожа у Глории быстро покрылась бисеринками пота, и начала краснеть. Заставив себя не отворачиваться, Нэд увеличил температуру. Пот испарился, тело Глории стало покрываться ожогами. Он знал, что митурианский симбионт отключил болевые рецепторы носителя, но полностью заблокировать такую боль он наверняка не в состоянии. Пальцы девушки скрючились, будто в невыносимой муке пытались схватить, и отогнать беспощадный жар. До скрипа стиснув зубы, варриор вновь изменил настройки. Искусственное солнце засияло так, что стало больно смотреть. Кожа несчастной девушки покрылась волдырями, которые тут же лопались, сочась сукровицей, веки лопнули, обнажив покрасневшие глазные яблоки, волосы от иссушающего жара скручивались кольцами. Внезапно, рот девушки широко открылся, и оттуда стало выползать склизкое белое тело. На голове «червя» судорожно извивался венчик тонких, как ниточки, щупальцев.
Освободившиеся болевые рецепторы тут же дали сигнал мозгу, и девушка истошно закричала.

- Отпусти, – донеслось до Нэда.

Резко обернувшись, варриор вскинул оружие.

- Не стреляй, человек, - на пороге стоял митурианец. Ох, и мерзкое же существо! Гуманоидное тело, и даже голова, схожая с человеческой. Впрочем, одна деталь отличала их от людей кардинально: во лбу зияло огромное естественное отверстие, поблескивающее слизью на стенках цвета сырого мяса. В глубине отверстия можно было разглядеть вяло копошащиеся змеевидные тела.

- Мне и стрелять не надо – без одного из своих симбионтов ты долго не протянешь.

- Отпусти. Не убьешь.

- А ты проверь.

- Что нужно.

- Какого черта тут происходит?! Все слетелись сюда, на эту Богом и дьяволом забытую планету, и устроили настоящую бойню! Из-за чего?! Это из-за того, что находится в пещере? Что там?

- Не поймешь, человек.

- А ты попробуй!

- Артефакт.

- Артефакт? Такой ценный, что вы, словно сорвавшиеся с цепи псы, готовы рвать за него глотки?

- Да. Не поймешь.

Нэд бросил быстрый взгляд на стекло климатизатора. Глория не кричала, но часто и тяжело дышала.

- Стой, где стоишь, - он ударил по консоли, и климатизатор открылся. Симбионт ужом выполз в открывшуюся дверь, и пополз по полу, оставляя мокрый след. Митурианец бережно поднял его, и поднес к отверстию, куда «червь» немедленно втянулся. Раздалось еле слышное гудение, хлопок, и тело инопланетянина разлетелось на куски.

- А ля гер ком а ля гер, - Нэд опустил плазмоган. Среди дымящихся кусков плоти, издавая пронзительный визг, извивался комок белых червей. Варриор поморщился, и следующим выстрелом сжег омерзительный клубок.

- Глория, милая, - парень бережно на руках вынес девушку.

- Нэд… - прошептала несчастная, с трудом разлепив обожженные губы, и тут же потеряла сознание.

- Потерпи, любимая, сейчас будет легче, - он вскрыл одну из находившихся в помещении автономных реанимационных капсул, осторожно уложил в нее девушку, и, закрыв крышку, сразу активировал. «Нужно пробиваться к крейсеру, может, там остались наши» - подумал он. – «Реанимационный блок я туда не дотащу. Значит…». Обливаясь от натуги потом, он дотащил капсулу до спасательного челнока, аккуратно закрепил в пассажирском отсеке, и выскочил, заблокировав вход.

За несколько сотен метров до крейсера, варриор остановился, напряженно вглядываясь, и оценивая обстановку. Вдруг шею пронзила острая боль. Нэд дернулся, и тут же повалился лицом на землю. Послышались тихие шаги, кто-то перевернул его, и перед глазами возникло лицо полковника Джея Саймона. Тот вытащил странного вида прибор, и прислонил Нэду к груди. С минуту раздавалось щелканье и жужжанье, затем полковник с удовлетворенным видом отключил прибор, и приставил к шее парня инъектор. Щелчок – и к Нэду стала возвращаться способность двигатьcя.

- Полковник…

- Извини уж, мне необходимо было тебя проверить.

- Полковник, что здесь происходит? Вам известно что-нибудь?

- В общих чертах, варриор. А что известно тебе?

Нэд пересказал ему все, что произошло с того момента, как их группа выдвинулась к объекту, и до того, как уничтожил митурианца, рассказавшего о некоем артефакте.
.

Полковник внимательно выслушал его, и вздохнул:

- Думаю, могу тебе пояснить кое-что. Видишь ли, все обстоит гораздо сложнее. Несколько недель назад наши ученые зафиксировали странное излучение, идущее с той пещеры, к которой направлялась ваша группа. Что именно там находится – я не знаю. Да и они, наверное, тоже. Гравитационная аномалия, или новый радиоактивный элемент, или разрыв континуума – это может быть что угодно. Суть не в этом. Сейчас три расы в нашей галактике находятся на одинаковом уровне развития. Ни у кого нет заметного преимущества. Новый фактор может послужить средством прорыва в развитии технологии. Как результат – доминирующее положение в галактике. Понимаешь? Поэтому, как только… - Джей внезапно замолчал, и бросился на землю, выхватывая плазмоган. Нэд инстинктивно упал следом. Ночь озарилась серией быстрых вспышек. Послышалось яростное шипенье, и все стихло.

- М-метаморфы, мать их, - выругался полковник.

Варриор поднял голову. В полусотне метров от них подрагивали дымящиеся куски бледно-розовой субстанции.

«Вот тебе и штабная крыса», - с уважением подумал Нэд.

Между тем то, что осталось от боа’урдов, сползалось в одно место, сливаясь в единый организм. Туша стремительно росла. К гигантскому уродливому организму, состоящему из множества хаотично торчащих рук и ног, ползли все новые куски «плоти».

- Бежим! – выкрикнул полковник. – Это нашим оружием не возьмешь!

Со всех ног они помчались в сторону крейсера. Позади взревел, и затопал многочисленными ногами образованный метаморфами монстр.

- Быстрее! Быстрее!

Едва они успели заскочить в крейсер, и закрыть шлюз, как на корпус корабля обрушился тяжелый удар.

- Ничего, пусть побесится, - усмехнулся Джей. – Идем, Нэд.

- Что мы будем делать полковник?

- Я активирую «Бур-II».

- «Бур-II»?! – остолбенел варриор. – Вы хотите уничтожить планету?

Полковник сосредоточенно пощелкал кнопками на пульте управления.

- Да, солдат. У меня нет выхода. И есть все санкции. Собственно, я только что активировал бомбу, в данный момент она уже несется к ядру планеты. Займи место, солдат. У нас есть одиннадцать минут, чтобы убраться отсюда подальше.

- Полковник, подождите! Я должен покинуть корабль!

- У нас нет времени! Скоро тут разнесет все ко всем чертям! Займи место, это приказ!

- Простите, полковник, я остаюсь! – Нэд уже несся в сторону выхода.

- Никакого понятия о субординации, - буркнул особист, и защелкал по кнопкам, ловя в прицел корабельного лазера беснующегося боа’урда. – Хоть немного продлю тебе жизнь. Прощай, парень…

Нэд бежал так, словно за ним неслись все черти преисподней. Краем уха он слышал, как унесся в небо крейсер, унося на борту бравого полковника. Следом за ним поспешно стартовали корабли чужаков – их системы, конечно же, засекли, какое оружие привел в действие полковник. «Бур-II» уже достиг ядра. Процесс синтеза начался. Скоро, очень скоро, давление в ядре достигнет такой отметки, что планету разорвет на части.

Почва под ногами уже заметно подрагивала. В десятке километров с грохотом взорвался вулкан, плюнув сгустком лавы высоко в темное небо. За ним еще один. И еще.

Варриор не знал, что будет делать – но оставить Глорию на умирающей планете он не мог.

Ворвавшись в спасательный челнок, в который он погрузил реанимационную капсулу, варриор немедленно запустил двигатель, и с максимальной перегрузкой стартовал. С высоты ему представилось грандиозное зрелище бушующего катаклизма. Гибельный, но завораживающий спектакль, при бледном свете двух огромных «лун», все столь же бесстрастно взирающих на планету, вокруг которой кружили многие миллионы лет. До самого горизонта виднелись гигантские факелы яростно извергающихся вулканов. Планета тряслась и стенала. Рушились горы, полыхали леса. По поверхности змеились титанические разломы. Один такой разлом пересек поверхность океана. Мириады тонн воды с оглушительным ревом, который не могли заглушить никакие фильтры, исполинским водопадом низвергались в пучину, откуда взвивались до небес клубы пара.

За оставшиеся минуты Нэд решил увести челнок как можно дальше от поверхности. Но после недолгого раздумья – махнул рукой. Шансов это не давало. Взрыв будет такой, что, пожалуй, отлететь на безопасное расстояние можно было только на крейсере. Вот так и приходит конец? И никаких пафосных мыслей по этому поводу. Одна только мысль – как же хочется жить. Как не хочется, чтобы твое имя перекочевало с живого, дышащего тела в официальные строчки рапортов и соболезнований родным и близким. Никогда не думал, что могу оказаться в такой ситуации. В какие бы переделки не попадал в ходе своей службы. Что же делать? Может, погрузить челнок в океан? Может ли это сработать? Детонирующая подушка из нескольких километров воды? Вон как океан вздымается на горизонте. Этого мы и ждали – под водой работать в пещере было бы ой как неудобно. Пещера!

Поддавшись внезапному порыву, Нэд заложил крутой вираж, и направил челнок туда, куда направлялась их группа. Через несколько минут он уже долетел до места. Зияющая дыра в горе, диаметром в пару сотен метров – в нее вполне мог пролететь и дредноут. Варриор решительно направил челнок в нее. Внутри звуки разбушевавшейся катастрофы приутихли. Варриор на минимальной скорости летел вдоль каменных стен, включив на полную мощность наружное освещение. Через минуту-другую путь преградила стена слабо светящегося тумана. Не раздумывая, Нэд направил свое судно вперед.

Системы челнока взорвалась какофонией предупредительных сигналов – все приборы словно взбесились. Это продолжалось недолго - через несколько секунд все приборы погасли, и челнок с высоты нескольких метров рухнул на поверхность.

Пол ходил ходуном, но при этом стояла оглушающая тишина. Нэд, держась за стенки, с трудом дошел до шлюза, открыл его, и развернувшись, подошел к реанимационной капсуле.

- Глория, - улыбнулся он, открыв капсулу.

- Нэд! – девушка выглядела гораздо лучше. – Что случилось? Где я?

- Со мной, - варриор взял Глорию за руку. - Где ты – там и я.

- Тогда хорошо, - улыбнулась девушка.

Каюта заполнялась светящимся туманом. Вскоре он стал таким густым, что ничего не было видно на расстоянии ладони. Они крепче сжали руки, словно боясь потерять друг друга. Прикосновения неведомой субстанции были легки и нежны, словно кожи касались лебяжьи пушинки. Послышались странные звуки – словно кто-то шептал, еле слышно, на неизвестном им языке.

- Оно что-то хочет сказать нам, Нэд

- Я не могу различить слов.

Странный шепот утих, словно в раздумье, затем шелестящий голос произнес: «Умирая – дарю жизнь…».

«Туман» внезапно стал наливаться светом. Вскоре он стал таким ярким, что им пришлось зажмурить глаза. Стало нестерпимо жарко, что-то сильно сжало их тела, свет стал таким ослепительным, что прорывался через закрытые веки, красными сполохами отражаясь на сетчатке, в уши ударили свистящие звуки. А потом все резко закончилось – разом, словно кто-то щелкнул выключателем…

На залитом солнцем берегу, зарывшись носом в песок, лежал искореженный космический челнок. С характерным шипением открылась дверь. На песок спрыгнул крепкого телосложения парень, в экипировке варриора. Парень тут же обернулся, и подхватил спрыгнувшую следом стройную девушку, на лице которой виднелись слабые следы ожогов.
Не говоря ни слова, они взялись за руки – у самых ног лениво шумела голубая гладь океана, уходившая далеко-далеко за горизонт. Не снимая обуви, они сделали несколько шагов, зайдя по колено в прохладную воду, и остановились, наблюдая, как величавые волны, прокатываясь мимо них, ласково омывали песчаный берег.
Наш берег.
Нашего океана.
Нашей планеты.

Это сообщение отредактировал Паласатое - 14.10.2013 - 16:26

11. Миссия

За миг до того, как фен коснулся воды, отключился свет. Игнат понял это не сразу. Он еще постоял, зажмурившись, и лишь поняв, что он все еще на этом свете, разлепил глаза. Стояла кромешная тьма.

- Да ну ё-моё! - Игнат на дрожащих ногах выбрался из ванны и закурил. – Не задался вечерок!

Позавчера он пытался повеситься. Но турник-распорка, любовно сработанный еще батей, не выдержал веса тела. Игнат рухнул на пол, а проклятая железяка добавила ему по голове. Да и как не рухнуть, ведь последний раз маленький Игнаша подтягивался на этом турнике лет десять и килограммов тридцать назад.

А вчера он хотел отравиться. Любовно выложил на блюдце слоновью дозу снотворного, приготовил коньяк с лимончиком и лишь на пять минут вышел, чтобы ответить по телефону. Этого времени оказалось достаточно, чтобы кот, серый ушлёпок, загнал таблетки в щель под плинтусом. Достать оттуда их не удалось.

Сегодняшняя затея с электричеством тоже не привела к успеху.
- Я становлюсь серийным самоубийцей, - проворчал Игнат. – Остается только крыша.

Сигать с крыши не хотелось. Помимо эстетического аспекта, существовала возможность неудачно упасть и протянуть пару десятков лет прикованным к постели, а это гораздо хуже смерти. Но отказываться от задуманного Игнат не собирался. Ему опостылела жизнь - монотонность бытия, отсутствие перспектив и предсказуемый унылый финал лишали его желания существовать дальше.

Такова была официальная версия. Но, между нами, виной всему была безответная любовь. Да-да, была вертихвостка одна, Юлька, симпатичная, конечно, но ничего особенного. Она-то и дала Игнату от ворот поворот, а впечатлительным натурам это нож острый, вот и хватаются они за петлю или яд. Что ж, все мы были когда-то молодыми и глупыми, и не понимали, что жизнь и так коротка, как писюн у суслика, и не успеешь оглянуться, как станешь старым и глупым.

Между тем Игнат при свете мобильника оделся, проверил все ли выключено и положил коту побольше мяса, мало ли когда его накормят добрые люди. А кот решил, что за непонятные заслуги попал в списки на усиленное питание и принялся жадно лопать, торопясь, пока его из этих списков не вычеркнули. Игнат мысленно попрощался с питомцем, распахнул дверь квартиры и … заорал от ужаса.

Свет мобильника выхватил из темноты чью-то жуткую рожу со страшными язвами и безгубым ртом. За короткое мгновение Игнат успел разглядеть бешеный взгляд, спутанные грязные космы, слюну, капающую с гнилых клыков, и тут тварь, не мешкая, прыгнула на парня. Игнат, опрокинутый тушей на пол, яростно извивался, пытаясь освободиться, но чудище, обдавая его зловонным дыханием, все сильнее сжимало парня своими лапами. «Вот и все, - понял Игнат. – Странно, теперь, когда конец близок, мне страстно хочется жить». Он собрал последние силы, извернулся и вцепился зубами в гладкую шею. Тварь всхлипнула и отключилась.
***
Игнат, весь дрожа, скинул нечисть на пол и поднялся на ноги. Сняв с турника не пригодившуюся позавчера веревку, он крепко связал твари руки и ноги, после чего нашел и зажёг свечу.

– Что, блин, за хрень творится? – произнес он, рассматривая неподвижное тело. И чем больше он всматривался, тем больше лицо упыря кого-то напоминало. Если убрать эти страшные язвы, этот зверский оскал, то внешность твари напоминала … Юльку!

- Что за хрень творится?! – повторил Игнат, потрясенно вглядываясь в знакомые черты.
И тут случилось невероятное! Язвы стали затягиваться и исчезать, лицо разгладилось и … Юля, безответная любовь Игната, открыла глаза!
- Что это было? – недоуменно пробормотала она и села.
- Юлька, ты, что ли?
- Вроде я.
- Ты что на людей-то кидаешься? – сердито спросил Иван. – Начались ЭТИ дни?
- Прости, я сама не знаю, что со мной. Надеюсь, ты не сильно пострадал?
- Нормально я пострадал! Что с тобой случилось-то?
- Ты не поверишь! Я сама-то не верю.
- Да не тяни ты!

Девушка еще некоторое время собиралась с мыслями, и наконец, начала:
- Я шла к тебе. Мириться.
- Мириться? – удивился Игнат.
- Да. Я ведь нагрубила тебе в тот вечер, ну, ты помнишь.
- Еще бы, - горько усмехнулся парень, вспомнив турник, снотворное и фен.
- Я это сделала не со зла, - горячо заверила Юлька. - Просто день такой был… В общем, не важно. Ну, а сегодня вышла я из дома. Иду, прокручиваю в голове, что я тебе скажу, что ты мне ответишь. Нервничаю, в общем. И тут до меня дошло, что на улице как-то странно.
- В смысле, странно? – парень развязал веревку.
- Ну, как-то тихо и машин нет, - пояснила Юлька, растирая запястья. - И, самое главное, люди вокруг! Все побитые какие-то, в синяках, в язвах. И идут они вроде бесцельно, а я чувствую, что вокруг меня кольцо сжимается! («У меня сегодня тоже кольцо сжалось», - подумал Игнат). Тут, знаешь, жутко мне стало. Я пошла быстрее, но и они шагу прибавили, я во двор, а этих тварей и там полно! Ну, я бегом рванула, добежала почти до подъезда, тут они все и навалились! Знаешь, я со страху чуть в обморок не упала! Вся эта орава припадочная рычит, рвет меня на части, один в шею укусил! Не знаю, как я вырвалась. Заскочила в подъезд и тут началось! Кожа начала гореть, в голове помутилось, ярость какая-то захлестнула. Захотелось кого-то бить, царапать, грызть! Ну, тут ты подвернулся. А когда куснул меня – всё, отпустило.
- То есть, подожди… Ты хочешь сказать, что тебя укусил какой-то упырь, и ты сама стала упырем. А потом тебя укусил я, и ты снова стала нормальным человеком?
- Ну, получается так.

Парень нервно заходил по комнате, лихорадочно что-то обдумывая, потом резко остановился и повернулся к Юльке.
- Слушай. Знаешь, кто перед тобой?
- Конечно, - удивилась она и робко произнесла: - Ты Игнат Сироткин, парень, который мне нравится.
- Надеюсь! – улыбнулся он. – Но я еще и спаситель человечества, борец с глобальной заразой!
- Да по мне хоть борец, хоть пловец. Иди ко мне!
- Да как ты не понимаешь! Походу у меня в слюне противоядие! Я должен помочь людям!
- Как помочь?
- Как, как? Покусать!
- Вот так, значит? – обиделась Юлька. – И нафига я к тебе через весь город пёрлась?
- Извини, но это важней! Запрись, и жди меня, - парень, держа перед собой свечу, направился к выходу из квартиры.
- Вернись! Мне одной страшно! – крикнула Юлька.

Но Игнат уже не слышал её. Парень принялся рыться в старом чулане, приговаривая: «Где же она, где?» Наконец он нашел, что искал - старую добрую биту, которая не раз выручала его во время подработки таксистом. Игнат крепко сжал ее в руках, смело шагнул в темноту, и тут … включился свет.

Потрясенному Игнату открылась жуткая картина. Весь подъезд кишел тварями. Тут был сумасшедший сверлильщик, бездарная пианистка, старуха, провонявшая подъезд своими кошками, и другие соседи. Они разом повернули к Игнату свои рожи, покрытые мерзкими язвами, и оскалили зубы. В глазах уродов парень увидел смерть.

Секунду они смотрели друг на друга – опешивший Игнат и свирепые твари, а потом упыри с мерзким воем кинулись вперед.

Парень пришел в себя и принялся орудовать битой. Бац! И свидетели Иеговы из тринадцатой квартиры стали потерпевшими Иеговы. Хрясь! И любитель громкой ночной музыки влепился в стену и сполз по ней, как сопля по стеклу. Бум! И виртуоз перфоратора полетел догонять свои зубы.

- Господи, хорошо-то как! – заорал Игнат и продолжил крошить нелюдей. Он забыл, что хотел свести счеты с жизнью, забыл об оставленной Юльке, его переполнял бешеный азарт.

Когда все враги полегли, Игнат опустился на четвереньки и приступил к своей миссии. Очень скоро юноша понял, что одно дело покусывать нежную шейку любимой девушки, и совсем другое – кусать жилистую шею потного вонючего мужика или зверски надушенной бабы. Пару раз его чуть не вырвало, но в конце концов дело было закончено. Спаситель человечества поднялся и вышел на улицу в ночь, выручать цивилизацию дальше.
***
- Да нет, молодой человек, вы тут совершенно не причем, - пожилой доктор, выслушав Игната, наконец отсмеялся. – Дело в том, что вирус, виновник эпидемии, был нежизнеспособен. Он поражал организм на срок от нескольких часов до суток, в зависимости от иммунитета жертвы, причем больше всего страдал мозг. Вирус выделял что-то такое, от чего человек приходил в состояние mania furibundi, то есть буйного помешательства, а на коже появлялись язвы аллергического происхождения. Затем организм включал защитные силы, вирус погибал, и жертва выздоравливала, вот и все. Некоторые, со слабым иммунитетом, до сих пор на стенку лезут. Слышите?

Игнат прислушался. Где-то в глубине больницы раздавалось знакомое рычание.
- То есть вы хотите сказать, что я перекусал хренову тучу вонючих упырей от нечего делать?! Вы знаете, что я пережил?
- Ну, пережил же.
- Между прочим, среди них было несколько бомжей! – заорал Игнат.
- Советую вам поставить профилактическую прививку, – флегматично ответил доктор. - Бомжи -это серьезно.
- Откуда она вообще взялась, эта зараза?!
- Мы над этим работаем, – врач демонстративно взглянул на часы. - Ну, до свидания, молодой человек, не смею задерживать.

Игнат вышел из больницы и закурил. Вокруг него кипела жизнь: спасатели и добровольцы растаскивали смятые в лепешку машины, хозяев которых болезнь застала за рулем. В воздухе стоял запах гари, в соседнем квартале горели дома. Из пролома в крыше одного из них торчал хвост самолета. Молчаливая очередь из стариков и женщин тянулась к полевой кухне, возле которой орудовал разбитной солдатик. Откуда-то донесся детский смех, заглушенный лязгом гусениц проехавшего танка. Город приходил в себя после тяжелой болезни. Игнат докурил, бросил бычок в урну и пошел к своей девушке.

Это сообщение отредактировал Паласатое - 14.10.2013 - 16:27

12. « Лорелея»






Они сразу не понравились друг другу. Он вступил на трап «Luna piena» с левой ноги, совсем забыв про примету. Чертыхнулся, вляпавшись в краску, которой боцман освежил ржавые части поручней. Она усмехнулась, ответив ему легкой, едва уловимой дрожью, пробежавшей по каждому шпангоуту.
- Что за дурацкое название? - подумал Он. - Испанское, что ли?
Он был не силен в языках. Да и какое, собственно, это имело значение, когда контракт заключен только на перегон?
Она сменила много имен. С постройки люди называли её «Михаил Аммосов». То ли в честь снайпера, то ли революционного деятеля. Она так и не удосужилась это узнать, хотя прекрасно помнила, в каком рундуке валяется старый, пыльный альбом с фотографиями этого самого «Михаила» и осколок бутылки шампанского, тридцать пять лет назад оцарапавший её борт. Потом было ещё несколько имен, с каждым из которых ей старательно меняли макияж.
Теперь вот «Luna piena».
Впрочем, это мало интересовало её. Она почти не вслушивалась в разговоры людей, да и вообще редко обращала на них внимание, предпочитая неторопливые беседы с ветрами и волнами. Лишь однажды, лет десять назад она слушала молодого штурмана. Он называл её Лорелея. Она улыбнулась и погрузилась в воспоминания.
- А вы знаете, что судно или корабль в английском языке это «she», «она»? - поучительно подняв указательный палец вверх, третий помощник в «курилке» просвещал экипаж.
- Мы академиев не заканчивали, - смеялись матросы, - но вот то, что Михаил это мужик - это, брат, точно!
Он злился. Все молодые злятся, пока не пройдут свои первые тысячи миль. Пока не прочувствуют всю прелесть и страх первого шторма. Пока не поймут, что «умничанье» на флоте совсем не приветствуется. Здесь в почете иное.
Но он упрямо продолжал называть её – Она. И даже дал имя героини одной старинной немецкой легенды. Лорелея. Экипаж посмеивался над ним, но и странного ничего в этом не находил. Дело свое он знал, а «тараканов» в голове у всех моряков хватает.
Он рассказывал ей обо всем: о погоде, о плане перехода, о том, что Юлька из соседнего подъезда - дура, а машину в Японии можно взять практически за бесценок. На вечерних вахтах Он читал ей стихи. И те, которые помнил со школы, и те, которые пытался писать сам. Она не знала, чем её привлекают истории молодого, восторженного юноши. Но чем чаще он обращался к ней, тем внимательнее она вслушивалась и порой с нетерпением ждала, когда же Он заступит на вахту. И уж точно Она не могла сказать, почему однажды ответила…
- Боцман, какого хрена краску изводишь? Все равно на «гвозди» идем! - буркнул Он и прошел в надстройку. Голос капитана вырвал её из воспоминаний и почему-то показался очень и очень знакомым.
«Гвозди». Это слово насторожило её. Иногда, встречаясь с сестрами в порту приписки, они шептались, и каждая сестра, произносившая это странное слово, с рассветом уходила и никогда больше в этот порт не возвращалась.
- В конце концов это может быть какая то бухта или даже страна, - успокаивала Она себя.
- Скажите старпому, чтобы разбудил меня в 05.30, с рассветом уходим, - Он отдал распоряжение вахтенному. Проходя мимо, на одной из переборок заметил медную, еще с постройки табличку «п. Новашино 1975 г.» Улыбнулся. Одногодки. Чувство чего-то близкого и родного не покидало его.
После оформления отхода, сидя в каюте и просматривая судовые документы, он задержал взгляд на предыдущих названиях парохода. «Luna piena»… «ST Line»… «Western Star»… «Михаил Аммосов»... «Михаил Аммосов»! Ведь это его первый пароход в должности штурмана! Как же он мог не узнать? И это Она! Его Лорелея. Как же она изменилась… Да и немудрено. После развала пароходства владельцы менялись, как перчатки, а уж дать новое название судну, да ещё и флаг сменить с целью ухода от налогов - дело привычное для новорусских бизнесменов.
Он поднялся на мостик.
- Семёныч, иди отдыхать, я постою. Не спится что-то мне. Да и вообще…
Он, как бы оправдываясь, силился найти ещё более весомую причину, чтобы остаться одному, но второй помощник не стал задавать лишних вопросов и моментально ретировался, обрадованный возможностью поспать ночью, как все нормальные люди.
- Лорелея,- Он положил ладони на ручки старенького авторулевого.
Она вздрогнула. Обороты подпрыгнули, оба сердца бешено заколотились, вызывая вибрацию всего корпуса. Он! Этого не может быть, но ведь так называл её только Он.
Палубой ниже хлопнула дверь и стармех, матерясь, побежал в «машину».
Он прикоснулся щекой к лобовому иллюминатору, и Она ответила ему. Им так много нужно было сказать друг другу.
Шел третий день перехода, когда Она услышала, как старый боцман, пояснял матросам на корме: - А что дальше? Распилят, да и все. Хочь на иголки, хучь на гвозди, хочь бабью на шпильки. Дело не хитрое. А мы на самолете домой. Вон, говорят у мастера и билеты уже есть. Ему и пароход новый обещали, если это барахло перегонит.
Она потемнела. Осознание неизбежного вошло в каждую частичку её корпуса. Она поняла, что такое «гвозди». Они разорвут её тело. Расчленят на тысячи, сотни тысяч кусочков, в которых не останется души. И вел её туда, откуда не возвращаются, Он!
Она загудела тифоном, вымещая всю свою боль пронзительным, долгим сигналом.
Боль. Она не боялась её и даже привыкла к ней во время стоянки в доках, когда люди вырезали в Ее корпусе куски металла и меняли на новые, оставляя на теле шрамы от сварки. Однажды из неё даже попеременно вынимали то правое, то левое сердце. Но что может быть тяжелее, чем боль предательства? Её лихорадило. Все эти истории, неужели это были всего лишь… истории? Неужели Он мог вот так просто…
Она обесточилась.
Спустя пару часов Она очнулась, и механики, поминая всех чертей, так и не разобравшись в причинах, смогли запустить двигатели. Навигационное оборудование тоже было в порядке и экипаж, сославшись на морское «бывает», спокойно продолжил рейс.
На следующую ночь Она не ответила ему. А спустя сутки, когда до прибытия в порт назначения оставалась не более двенадцати часов, вдруг резко повернула вправо.
Надрываясь, назойливо верещала сигнализация ухода с курса, но Она не обращала на неё внимания. Она приняла решение и двигалась только в ей известном направлении. Гирокомпас вращался с удвоенной скоростью секундной стрелки. На радарах концентрическими кругами плясали засветки…
Ей был хорошо знаком этот район. Не раз её охватывал трепет, когда она ощущала ледяное дыхание острых, как кинжалы, подводных скал. Когда-то давно, увидев, что Он задремал на вахте, Она сама отвернула от этих безмолвных, неизвестно что охраняющих, морских стражей. Сама. И ведь Он знал это. Знал. Тогда, как и сейчас, полная луна с сожалением смотрела на неё.
Страшный удар потряс её тело. Она съежилась, не столько от боли, сколько от непривычного ощущения холодной, соленой воды, стремительно наполнявшей её сердца.
Крик вахтенного «Вода в машине!» равномерными отсчетами хронометра стучал в Её сознании. Экипаж заметался по палубе, в надежде спасти немногочисленные пожитки.
Её охватил неведомый ранее страх. Она поняла, что через несколько мгновений останется совсем одна. Все эти часто меняющиеся люди, жившие рядом так много лет, на которых она почти не обращала внимания, уходят. Уходят совсем. И Он тоже уйдет.
Одиночество. Одиночество хуже, чем смерть. Одиночество хуже, чем «гвозди».
Он, запыхавшись, крикнул: «Боцман, заводи шлюпку. Я быстро. Судовой журнал на мосту забыли!»
Он забежал на мостик и замер, привыкая к тусклому аварийному освещению. Она с остервенением швырнула в него журнал и едва не сбила с ног. Крен увеличивался.
Огромная пробоина продолжала с жадностью вбирать в себя тонны морской воды. Она изогнулась, как раненый зверь, сбрасывая с себя людей, не успевших покинуть её борт. Глаза обоих радаров лопнули и разлетелись пылью, усеивая палубу миллионами блестящих осколков.
В отчаянье, Она с треском захлопнула все двери ведущие с мостика. Он поднялся. Прихрамывая, подошел к авторулевому, и окровавленными ладонями крепко сжал его ручки.
Освещенная лунным светом, Она пристально смотрела на него из лобового иллюминатора. Он увидел в этом взгляде всё - любовь, ненависть, ревность (к той самой Юльке-дуре, на которой он так и не женился), боль, трепет, ярость, обожание, страх, страсть.
Все, что только может сразу одновременно испытывать женщина, которая любит. Они молча смотрели друг на друга, пока тишину не нарушил беспокойный голос из рации: «Luna piena, вас вызывает N-траффик, Luna piena…» Она вопросительно посмотрела на него. Он отрицательно покачал головой.
- Это не нас. Тебя зовут Лорелея. Моя Лорелея, - легкая улыбка скользнула по его бледному лицу.
Силы оставляли Её. Тщетно пытаясь оставаться на плаву, Она заключила его в свои объятия.
- Не говори ничего. У нас будет много времени, чтобы простить друг друга…- прошептала Она и начала медленно заваливаться на борт.

Это сообщение отредактировал Ammok - 14.10.2013 - 17:54

13. Когда Луна на небе всходит



- Привет. – Буквы на экране замигали и улетели в неизвестность. Она ждала его снова. Его одного. Долгие годы одиночества научили Эллис ценить каждое мгновение, каждую секунду общения с Ним.
Кто он? Неизвестный, со странным ником «Мечтатель». Появился неожиданно в тот самый момент, когда одиночество уже почти поглотило новую жертву. Оно гадким червём разъедало душу Эллис изнутри. Грызло, перекусывая тончайшие струны. Любовь? Клац. И нет любви. Желание? Клац. И ничего уже не хочется. Надежда? Клац. Прощай и ты. Мечта?
- Постой. – Словно зная, что творится в сердце Эллис, неизвестный написал своё первое послание. – Не стоит. Мечта – это ведь так хорошо.
Сколько времени прошло с тех пор? Примерно год. А она так и не узнала его имени. Мечтатель не говорил, а Эллис не спрашивала, боясь спугнуть. Эта странная привязанность к загадочному незнакомцу. Нет, не фанатичная зависимость, но желание быть только его. Чтобы он обладал, чтобы гладил и ласкал. Эллис часто представляла его себе – голубоглазый, смуглый, со жгучим взглядом и сильными, но нежными руками. И голос. Она почему-то была уверена, что у возлюбленного баритон. Мягкий, возбуждающий все потаённые точки. Тот, от которого бабочки внизу живота.
Эллис закрыла глаза и снова представила его прикосновения, его сладкие губы и запах. Запах морского бриза, сандалового дерева, хорошего коньяка и сигар. Он курит сигары. Мечтатель как-то проговорился. Это была одна из немногих крупинок, которые Эллис удалось собрать о Мечтателе.

***

Шум дождя по черепичной крыше. Стоит закрыть глаза и можно представить себя Робинзоном Крузо, отдыхающим в своём домике на далёком необитаемом острове. Красота. Где мой острый нож? Где мой верный Пятница?
- Можно я буду называть тебя Пятница? – Я повернулся к шлюхе и широко улыбнулся. Чернокожая. С тёмной радужкой вокруг бездонных зрачков. Где-то там, я читал, есть слёзное мясцо. Смешное слово. Мясцо.
- Всё, что угодно за ваши деньги, мой господин. – Шлюха тоже улыбнулась, обнажив ряд белых до рези зубов.
Откуда взялся этот запах кофе? Ах, это пахнет кожа. Странно в момент, когда я снимал её с ещё живой Пятницы, я чувствовал только отвратительный запах крови и манящий запах мочи. Она описалась. Феромоны, смешавшиеся с уриной, выплеснулись на белое покрывало хирургического стола и ещё больше возбудили меня.
Я давно мечтал о кресле, обтянутом чёрной, бархатной кожей. Теперь оно у меня есть. Я люблю его.

***

А ещё он был русским. Этот странный, непонятный народ на далёком Севере. В далёком прошлом, когда Земля ещё не была выжжена Великой Войной, существовало множество народов и государств, разделённых границами. После войны, оставшиеся люди объединились в единую Республику. И только русские отказались. Они закрылись в своей холодной стране и лишь изредка появлялись на международных праздниках, фестивалях и спортивных соревнованиях. Суровые, высокие и необычайно красивые. Ещё тогда Эллис решила, что если сможет кого-то полюбить, то только русского. Один из них – Всеслав – навсегда остался в памяти тогда ещё совсем юной девушки. И образ его теперь стал образом Мечтателя.
И было одно важное. Пожалуй, самое главное. Мечтатель знал её мысли, угадывал желания, проникал в самую душу и читал её, словно раскрытую книгу. Такого никогда не было и ни с кем. Они даже писали иногда одинаковыми фразами. Полное слияние душ. Как жаль, что не тел.
Эллис вздохнула и, поняв, что ответа нет, закрыла ноутбук. Конечно. Полнолуние. Он не напишет. Каждый месяц в день полнолуния её таинственный возлюбленный исчезал. В этом месяце случилась Голубая Луна. И Мечтатель молчит.
Тридцать лет. Для женщины это возраст. Или нет? Она всё ещё молода. Красива. Успешна. Обеспечена. И одинока.

***
- Тук-тук! Кто там? Сорока-воровка! Зачем пришла? Люблю серебряные ложки! – Отрезанная голова очередной ночной попутчицы с серебряной ложкой во рту выглядела очень забавно. Полчаса назад я выколол ей глаза этим славным столовым прибором, когда Ева была ещё жива. Она рыдала и умоляла отпустить. Ненавижу женские слёзы. Люблю боулинг. Поиграем, сорока-воровка? Говорят, родиться с серебряной ложкой во рту – это к везению. А умереть? Явно наоборот. Тебе не повезло, дорогая.

Утро выдалось туманным. Пожалуй, придётся взять такси. Не люблю этот пронзающий до костей сырой комок воздуха, похожий на дым от дедушкиной трубки. Сумка для шара. Сумка для туфлей. Всё собрано. Весело насвистывая какую-то дурацкую мелодию можно долго гулять даже в такую погоду. Но нет:
- Такси! В боулинг, пожалуйста! Снимем его целиком. До самой ночи! Отметим очередное прошедшее полнолуние.


***

Днём Эллис работала в Республиканском центре высоких технологий. Её группа занималась разработкой искусственного интеллекта. Пока безуспешно. Но, будучи грамотным специалистом в области программирования, Эллис в первые же дни знакомства с Мечтателем попробовала вычислить его местонахождение. Оказалось, что незнакомец пишет с Русской полярной станции компьютерного мониторинга атмосферы. Она была построена после войны, когда ядерная зима погубила не один миллион из переживших сам глобальный конфликт. Тогда и стало ясно, что Мечтатель – русский. Необщительные северяне чужаков к себе не пускали.
А по ночам. А по ночам Эллис была с ним. С единственным, с таким родным и близким.
Она не раз намекала на встречу. Да что там намекала, прямо предлагала. Но он не мог. Или не хотел. Нет, хотел, она знала, что хотел. Но, работа, дела. Наверное, Мечтатель – важная шишка у себя в Русском союзе. Таких просто так не отпустят. Да ещё и в Республику.
***
- Компренде, мучача? – Девушка-латинос с тонкими чертами и точёной фигуркой. То, что надо. – Ты любишь смотреть на Луну? Она прекрасна в своём божественном величии. Ты знала, что когда-то, в далёком прошлом, люди ходили по Луне и даже строили там города? Что теперь с ними? Лишь Ананке-судьба ведает. Иди сюда, моя красивая!
- Си, синьор! – Молоденькая глупышка, соблазнившаяся толстой пачкой банкнот, ты не знаешь, что это твоё последнее Полнолуние в жизни.
Острый скальпель оставляет тонкий след на этой гладкой, пахнущей полевыми ромашками шее. Кровь твоя такая же солёная, как и у остальных. Ты – чудо. Такое прекрасное и такое мёртвое. Я обожаю тебя. Ты теперь вся моя. Подушка, набитая твоими прелестными тёмными волосами ещё долго будет хранить твой запах.

***

Yanni, Samvel Yervynyan, Pedro Eustache – три голоса из прошлой жизни планеты. Три инструмента. Три нити души. Плачут, нагнетая ностальгические мысли. Но для Эллис сейчас это было то, что надо.
Она смешала себе довольно сухой мартини и кинула в него маленькую маринованную луковичку. На веранде со стеклянным потолком стояло старинное кресло-качалка. Эллис любила заворачиваться в плед и глядеть на звёзды, слушая музыку прошлых веков. Она называла это место «гнёздышко». Тут было тепло и уютно в любое время года.
Иногда девушку накрывало отчаяние. Почему одна? За что? Ведь были в её жизни мужчины. И хорошие, и плохие, всякие. Но как-то само собой всё заканчивалось. Они уходили, она уходила. Для семьи нужно нечто большее, чем страсть и секс, и даже привязанности мало. Нужна настоящая любовь. Всепоглощающая. Абсолютное слияние. Как с Мечтателем. Возможно ли такое? Ведь она даже не видела его, не слышала. Но полюбила. Фантастика? Выдумка? Может быть. Но Эллис было хорошо, а это главное.
***
- Феличита! Ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля! Феличита! – Всегда любил песни древней Земли. Они такие смешные. Такие весёлые. Человек, бегущий навстречу своей смерти всегда весел. Так и люди прошлого. Веселились, титаническими шагами направляясь в могилу. И как только ещё кто-то выжил в той бойне? Ума не приложу.
Беги, беги и ты ко мне, моя счастливая японочка. Твой папа-хибакуся не учил тебя, что чужих незнакомых дядек надо обходить за три острова? Виляй мне своим вживлённым хвостиком. А потом я вырву его вместе с твоим хрупким позвоночником. Мур.
Так здорово слизывать с тебя твою же кровь. Моя славная. Моя волшебная девочка. Ты так удивилась, когда кусок заточенной арматуры вошёл тебе в полуоткрытый ротик прямиком между жемчужными зубками, прикрытыми пухлыми, сладкими губами. Даже глаза как будто стали шире.
А твой хвост вместе с ушками стал отличным дополнением коллекции.
- Кто там? Я же просил не беспокоить!
Дверь, выбитая здоровяком в маске, слетела с петель, как картонная.
- Инспектор Джойс. Полиция Сингапура. Советую не делать резких движений.
***
Звук сообщения заставил Эллис вздрогнуть. Кто бы это мог быть? В столь поздний час.
Она подошла, открыла ноутбук и не поверила глазам. На экране было послание от Мечтателя. С вложенным видео. Файл посмотрим позже. А сейчас его слова. Его проникновенные обороты, его любимые всем сердцем фразы.
«Здравствуй, родная. Прошёл ровно год после нашего знакомства. А значит, мне пора рассказать тебе всё. Прости»
И всё. Странные, ненужные слова. Не сейчас. Как уйти? Слёзы отчаяния и ком в горле. Это конец. Не будет Мечтателя, не будет и её самой. Жизнь без любви бессмысленна и пуста. Видео. Точно! Надо посмотреть видео. Быть может это шутка!

Экран замигал, и через секунду Эллис увидела саму себя. Та Эллис из послания сидела в лаборатории Республиканского центра.
- Привет. Если ты смотришь это видео и недоумеваешь, что происходит, значит, эксперимент удался. У меня для тебя две новости. Хорошая и плохая. Как в низкосортных романах. Хорошая в том, что ты стала первым человеком, разработавшим искусственный интеллект, неотличимый от человеческого разума. А плохая: Мечтатель и есть этот интеллект. Ты вложила в него все черты своего «идеального мужчины», наделив способностью к обучению. Ты, путём хитрых махинаций, смогла спрятать его на сервере далёкой русской станции. Единственно, что каждый месяц необходимо обновление программы. Оно происходит автоматически и зациклено на дни полнолуний. Для чистоты эксперимента ты сама удалила все воспоминания о Мечтателе, оттого ничего не помнишь. Испытание было рассчитано на год, который закончился сегодня. Поздравляю, Эллис! Мы сделали это.
Как? Что? Зачем? Всё ложь. Самообман в высшем его проявлении. Все надежды, все планы и робкие мечты рухнули в один короткий миг. Нет больше ничего. Тьма…
***
- Продолжайте, профессор! – Судья с интересом слушал маленького лысого старичка. Ведь не часто в процессах нового времени выступает лучший психиатр Республики доктор Шрайбер.
- Дело в том, уважаемый Суд, что у пациентки Эллис Мак Нейл произошло не просто раздвоение личности. Её личность была полностью вытеснена и замещена иной, искусственно созданной в результате серьёзного стресса. Очевидно, работа над созданием Искусственного Разума, которая, как мы знаем, закончилась успехом мисс Мак Нейл, слишком перегрузила её хрупкий мозг. Что и привело к возникновению подобного нарушения. Эта же новая личность, которая называет себя Мечтателем, полностью уничтожила все следы личности Эллис. Потому она никак не может нести ответственность за совершённые преступления. Эллис нуждается в серьёзном лечении и постоянном наблюдении. На сегодня нам удалось выяснить, что в прошлом году, в день тринадцатого полнолуния, называемого Голубой Луной, мисс Мак Нейл узнала, что человек, в которого она была влюблена, был на самом деле ботом, созданным ею самой. Именно потому новая личность психопата Мечтателя совершала убийства одиноких девушек по всему миру как раз в Полнолуние.
- Всем спасибо, Суд удаляется для вынесения решения!

14.Закрывай всегда плотно.

Сегодня вечером я закрылся в комнате, приказав домашним не отвлекать. Надо было настроить только что купленные радиочасы. Я остановился всего на третьей странице инструкции, как в дверь позвонили.

Нет, не позвонили. Затрезвонили. Звонок безостановочно верещал так, что еще чуть-чуть – и штукатурка ссыплется. Я с легкостью представил, как звонящий с силой давит на кнопку. Пожар, наводнение, цунами, извержение вулкана, - все это должно происходить за окном. Но было тихо.

В дверь застучали ногами.

- Где-нибудь в этой доме можут ответить звонку? – затрубила носовым басом моя безразмерная тещенька Наталья Тихоновна.

- Дима! – закричала Леночка.

- Сами откройте! – крикнул я.

- Лень ему жопу поднять, - прогудела маман, не особо стесняясь.

Но уже послышался звук отодвигаемой цепочки, щелчок замка: Лена открывала.

- Димка дома? – раздалось с порога. Я узнал голос своего товарища, друга и человека, с которым могу отправиться на рыбалку хоть в четыре утра.

- Ты мертвых разбудишь, - проворчала Лена. – Заходи.

- Мертвых! – рассмеялся почему-то Кирилл нервным и неестественным смехом. Будто пришло время оплатить счет в ресторане, а денег в кармане не больше, чем бесплатного супа в коммерческом банке. «Мертвых, ха-ха-ха, сейчас в машину схожу, принесу».

Он ворвался в комнату, чуть не пристукнув меня дверью. Быстро огляделся и поставил в угол большую черную сумку «Abibas».

- Переезжаешь? – спросил я.

- Привет, - напряженным голосом ответил он. – Мне надо тебе кое-что рассказать.

Кирилл плюхнулся в кресло. Волосы его торчали в разные стороны, на сером лице царил всепоглощающий ужас, будто друг мой заглянул в туалет, а в лицо ему рассмеялось сидящее на унитазе приведение.

- Да что с тобой? – с неподдельным любопытством спросил я. Закрыл дверь.

- Садись. Сиди. Слушай, – скороговоркой выпалил Кирилл. – Выключи это. – Он указал на компьютер. – Блин!

Я пожал плечами и выполнил требуемое. Как только вентиляторы внутри системного блока смолкли, стал слышен радостный звон голосов играющих в песочнице детей, да тихий гул мотора недалекого автомобиля. В зале слабо бубнил телевизор. Иногда кряхтела маман.

- Кастрюля! – выкрикнул Кирилл.

Я вопросительно посмотрел на друга.

- Это точно она, - чуть спокойней сказал он и сжал голову руками.

- Чай? – предложил я старательно ровным голосом. – Или кофе? Хотя наверное не надо... Эмм, оно на сердце... на нервах плохо сказывается.

Кирилл уставился на меня, будто я ему не напитки предложил, а грязной шваброй с размаха треснул.

- Закрой дверь.

- Она закрыта.

- Я купил кастрюлю.

Диалог, достойный Петросяна. Звучит немного комично, но в тот момент я действительно чуть не заржал. И уже с уст сорвалась было фраза: «Ну что ж, с кем не бывает», но я вовремя остановился. Сжал губы в полоску и заткнулся.

- И она убила Светку. – Кирилл вздохнул.

После этих слов я глазами отыскал свой мобильный телефон. Секунды хватит, чтобы схватить аппарат и набрать «112».

- Светку? – переспросил я.

Желание смеяться само собой пропало.

- Светку.

- То есть, - произнес я, тщательно формулируя фразу, - твою жену убила... кастрюля?

Кирилл бросил на меня такой взгляд, что я сразу почувствовал себя дураком. Был уничтожен. Низвержен. И лишен честного имени. Он вздохнул, будто молодой учитель, битый час объясняющий тупому ученику прописную истину.

- Светка мертва.

Я молчал, размышляя – верить или нет?

- Это правда, - сказал он, - чистая правда, Димон.

- И ты носишься по друзьям и сообщаешь об этом? – медленно сказал я. Ощутил себя засунутым в крутящийся миксер. Мысли при этом выскакивают из головы, как теннисные шарики, и сталкиваются со специфическим звуком.

Но все же я надеялся, что вскоре ситуация прояснится.

- Выслушай, - как-то грустно попросил Кирилл.

- Погоди, Светка и правда мертва? И ты сидишь здесь?

- Месяц назад я купил кастрюлю, - монотонно начал Кирилл. Я чуть не прервал его очередным вопросом, но он строго посмотрел и поднял руку, останавливая. – Обычную такую, блестящую...

- Нержавейку, - подсказал я. Незаметно схватил телефон и сунул в карман. Пробежался пальцами по кнопкам, отыгрывая ситуацию с набором «112».

- Я только из морга, - ни на что не обращая внимания сказал Кирилл. – Там хотят вскрытие делать. Причина смерти не ясна. И все такое. Вот. Купил я кастрюлю. В магазине на Вечнозеленой аллее, у памятника Ломоносову, знаешь, там есть.

Я знал. Назывался магазин «Уникальные подарки». Кирилл продолжил:

- Говорит Светка мне – купи кастрюлю. А то все старые, хочется, мол, обновки.

- То есть ты пошел в магазин подарков за кастрюлей для жены? – медленно спросил я. – Ты бы еще в полицию шампанского купить сходил.

- Нет! – воскликнул он и недобро глянул. – Я просто шел мимо. И зашел. Думаю, присмотрю что-нибудь, так, на всякий случай. Смотрю – стоит. Дешевая. Не поверишь. Один рубль.

Странное дело, подумал я. Врывается друг, заявляет, что только что из морга, потому что кастрюля убила супругу, и что эту кастрюлю он купил в магазине подарков за один рубль. Я развесил уши, будто мы играем традиционную партию в шахматы и ничего необычного не происходит. Может, со мной что не так? Попить витаминов? Водки, в конце концов?

Думаю, мысли отобразились у меня на лице. Кирилл уставился на меня глазами молодого котика, наблюдающего, как хозяйка потрошит рыбину.

Светка мертва? Ее убила кастрюля? Что за бред! Скорее поверю, что Кирилл сам саданул женушку и теперь сидит, да косит под дятла.

А мог ли он? Вряд ли. Хотя было за что. В последнее время он всё чаще на нее жаловался. Когда сменил работу, то на его зарплату разжегся аппетит Светланы. Большому куску рот радуется, не так ли? Квартирой она сразу занялась, накупила светильничков, заказала натяжной полоток, в ванной освещение сделала, как в космос выходишь. А Кирилл, что цирковой пуделёк, лишь вертелся вокруг. И возразить против её глупостей не мог.

- Рубль? – переспросил я, прерывая затянувшуюся паузу.

- Рубль, - вздохнул Кирилл. – Кастрюля эта была странная. Нет, с виду все обычно, дно там... стенки, ручки. Крышечка с пимпочкой. Маленькая такая кастрюлька, но очень тяжелая. Я там же внутрь заглянул. Думаю, может вода налита, или суп какой. Только приподнял крышку, так продавец меня за руку – хвать! Закрой, говорит, немедля. И всегда, говорит, закрывай плотно.

Я в тот момент подумал, что каким-то приколом пахнет и переспросил: «Что-что?». Он серьезно отвечает: «Закрывай всегда ее плотно». И все. Странная фраза, конечно. Ну, может, посетителей привлекает. Тайну создает. Загадочность чтобы в его магазине витала. «Что так дешево?» – спрашиваю. Он отвечает: «Такая цена, чтоб не жалел». Я пожал плечами. Мистика. Жалел - не жалел. Да я бы за такую кастрюлю и две сотни не пожалел бы. Чуть не сказал. Смолчал. А он и говорит: «Я её теще дарил, помогло». И улыбается, будто я в дерьмо наступил.

Я переспрашиваю: «Её? Эту же кастрюлю?». Он развел руками. В окно уставился, словно скучно ему со мной. Но кастрюлька-то чистенькой была, не зацарапанной, не пахла.

Разве что тяжелая... но наши бабы и потяжелей таскали.

Сунул я ему рубль, да ушел. Напоследок он мне крикнул: «Закрывай плотно! Удачи тебе!» Знаешь, Димка, таким тоном, будто говорили мы об одном, а подразумевали совсем другое.

Тогда я еще прикинул. Получу зарплату – и две тысячи на карман оставлю. Светке скажу, что на них кастрюлю купил. Выгода – налицо. – Он покосился на сумку.

Я сидел и молчал, завороженный рассказом. Так и представился мне продавец, который подарил кастрюлю теще в недавнем прошлом, и теперь же её, кастрюлю то есть, продает, как ни в чем не бывало. Чем дальше история, тем слаще ягода.

- Поставил её в шкаф, - продолжал тем временем Кирилл. – Закрыл крышку. Плотно. Как цыганское заклятие подействовало. Сказали плотно, значит – плотно. Чтобы выемки в крышке хорошенько прилегли к бортам.

Тут Светка звонит, говорит, у них там какой-то корпоратив и вернется она только утром. Я лишь рукой махнул, делай, думаю, что хочешь. Не, Дим, я ее любил конечно, безумно любил. Но только после того, как я бабки стал хорошие приносить, она испортилась как-то. Начала меня раздражать. – Кирилл приблизил ко мне лицо: - Думаю, это из-за того, что я ее сильно любил. Поэтому и ненавидеть стал также сильно.

Я пожал плечами. Что ж, вполне может быть.

- Кастрюлю, значит, в шкаф поставил. Чтобы ей не показывать. В самый низ, где старое шмотье лежит. Посмотрел телевизор – и спать. Ночью вдруг слышу, как что-то в шкафу шевелится. Неприятный звук. Будто картошку в мешках по полу таскают. Чувствую, прохладой потянуло. Разлепил глаза, а дверца шкафа открыта. Черную щель в свете луны видно. И будто из этой щели на меня кто-то смотрит! Как в детстве прямо, хоть свет включай. Лежу я. Холодно, и это нашим летом-то!

В конце концов переборол себя, зажег свет и полез в шкаф. Только дверь открыл, а оттуда на меня – холодом, как из морозилки. Достал я кастрюльку, а она ледяная, инеем разве что не покрыта. Крышку отнял – пусто. Шутка какая-то, подумал я, или этот продавец меня загипнотизировал. Крышку обратно раз – закрыть хочу. А не тут то было! Она с таким трудом прижимается к кастрюле, будто я взлетающий вертолет рукой к земле прижать хочу. И сама кастрюля вдруг потяжелела, чуть не выронил.

Вот чертовщина то! Но напрягся. Крышку все же на место пристроил. Унес это все на кухню. Там в духовку спрятал. Светка редко готовила в ней... – Кирилл вздохнул. – Наутро первым делом полез посмотреть. Проверить, то ли померещилось, то ли правда.

Приоткрыл дверцу. Стоит кастрюля. Прохладно от нее. Ну, прикинул, отнесу сейчас в магазин и верну. Мне такая физика в доме не нужна.

И Светка тут входит. Заспанная, глаза трет. «Завтракать собрался?» - спрашивает. Я тырк – закрываю духовку, и задницей к дверце прижимаюсь. Смотрю на Светлану, а глаза, думаю, дикие у меня, будто солью в жопу шарахнули.

«Что у тебя там?» - спрашивает. А я и брякни, что в голову подвернулось: «Тараканов, говорю, травлю». Она на меня посмотрела, губками передернула, да ушла.

Что-то завозился я, закрутился, да забыл совсем. Кастрюля так и осталась в печи, а я – фьють на вахту. Уехал, значит, и всё. - Кирилл поежился и потер руки. – В общем, вчера просыпаюсь. Иду попить на кухню. Слышу – позвякивает что-то справа.

Оп! Открываю духовку, а там – кастрюля! Словно ждет меня, родная. Крышка слегка подпрыгивает, будто внутри вода кипятится. Достаю кастрюлю, а она – тяжеленная! Крышку отодвигаю... – Кирилл заерзал в кресле. Я подбодрил его кивком.

- И тут свет на кухне вырубается, - совсем тихо произнес он. – А изнутри кастрюли на меня что-то смотрит. Два больших глаза, не моргают, светятся. Уставились. Оценивают. Как кота кто-то запихнул, только зрачки большие, как мячики.
Я бы закричать, а не могу. Двинуться с места – не могу. Смотрит оно на меня и кажется, что заговорит сейчас. Представляешь? Ночь, кухня, кастрюля. – Кирилл усмехнулся без особой радости. – Уж сам сколько раз думал – может я головой накрылся? Ну, дорасскажу, да решим. Ты только дослушай, ага?

- Ага. – Я кивнул. В комнате по ногам потянуло холодным. Я посмотрел в угол. Матерчатые стенки сумки слегка подрагивали. Словно жаба дышит. Показалось?

- Но все-таки задвинул крышку на место, захлопнул глаза эти. Уже собрался с балкона всю эту конструкцию скинуть. Прохожу спальню, а тут Светка просыпается. Ты что, говорит, делаешь? А я в трусах фиолетовых, да с кастрюлей. Так и замер. Машина, как назло, под окнами останавливается. Освещает, значит, фарами меня, слепит аж. Тут Светка как воскликнет: «Ой, говорит, кастрюля! Ты мне, Кирюша, подарок решил сделать! Как с твоей стороны, говорит, мило!» И прочую чушь несет. Как садануть бы ее тогда, вырубить, да кастрюлю выкинуть... Но не решился, опешил от неожиданности.

Замер я, как крыса в луче фонаря, а урод на машине будто специально их не тушит. Да, отвечаю, это тебе, Светочка-лапочка. Она шутит, мол, а где красные ленточки бантиком? Как бы приятно стало вот такую перевязанную в подарок увидеть. Ну, говорит, пошли посмотрим кастрюлю. Да ноги свои с кровати стягивает, в тапки просовывает.

Поднялась она, приняла у меня кастрюлю. Ой, говорит, она такая легкая, как из бумаги сделана! Угу, говорю я. И стою. Коленки только трясутся, то ли от холода, то ли от страха.

- Погоди, - перебил я. – И ты эту ебаную кастрюлю ко мне припёр? Эй, Кирюха, совсем не смешно!

Я вновь посмотрел на сумку. Стенки ее действительно шевелились. В какой-то момент изнутри донесся приглушенный звук. Блям-блям – будто ложкой об ложку колотят.

Волосы мои зашевелились, а дыхание перехватило. Кирилл, не обращая внимания, продолжал:

- В общем, Светка пошла с ней на кухню. Выключателем – щелк. Свет включился. Представляешь? Будто в выключателе дело было.

Установила она кастрюлю прямо на плиту. Пообещала наготовить с утра борща. Я чуть не поперхнулся на этих словах. Ну, думаю, придется голодать. Не жрать же борщ с глазами.

И лезет ко мне Светка, ластится. Подарок тебе, говорит, тоже сделаю. Трусики так приспускает. А я уже не мужик никакой после случившегося. Холодно мне, да желания нет никакого. Стою, пятками по линолеуму стучу. Тьфу ты, аж противно.

- Погоди ты! – воскликнул я. – У тебя в сумке кастрюля что-ли?

- Я хочу закончить, - ответил суровым голосом Кирилл. – Вопросы потом.

- Но...

- Прихожу сегодня после обеда, а Светлана на кухне лежит. Прямо у плиты. Смотрит куда-то в потолок и не моргает. Я подхожу – холодная. В голове прямо метель закружилась. Заглядываю в глаза, а в них – ужас смертный. Как копьем меня пронзило. Будто то, что вчера в кастрюле видел, в Светке теперь сидит, смотрит опять на меня. Буравит, прижигает. Да холод по полу, как кубики льда рассыпали.

Глядь – кастрюлька-то рядом на бок перевернута. Крышка под стол укатилась, сверкает там своей нержавейкой.

Позвонил я в скорую, говорю, тут жена без сознания. Или умерла. Плачу вроде, не помню. Про кастрюлю что-то ляпнул, или нет. Приедем, говорят.

После я на кухню вернулся. Прямо потянуло что-то. В глаза еще раз посмотреть захотелось, убедиться. Подошел. Глаза мертвые. Стеклянные, невидящие. И никакого ужаса не осталось. Осторожно закрыл я их, выпрямился и смотрю: из кастрюльки черный дымок стелется, за ножки стола цепляется. И рассасывается, словно веником его разметают. Холоднющий такой, мертвый дымок... адский. Подобрал я кастрюлю, да крышкой накрыл. Спрятал.

Он вздохнул и замолчал. Молчал и я, разглядывая спортивную сумку. Кирилл перевел на нее взгляд и сказал:

- Вот. Тебе принес.

- Мне она зачем? – я вздрогнул, представив кастрюлю, из которой в черноте ночи сверкают огромные глаза. Оценивают. Рассматривают.

- Ты знаешь, - сказал с умным лицом Кирилл, - никогда нельзя понять, что в жизни может пригодится.

В первый раз он улыбнулся теплой, дружеской улыбкой.

- Ты ее хоть... – Я сделал паузу. – Закрыл?

- Плотно закрыл, - медовым голосом подтвердил он, а в глазах заиграли хитрые огоньки.

Я посидел. Поскреб щетину. В зале громогласно возмущалась телепередачей Наталья Тихоновна. Леночка что-то пищала в ответ.

Кастрюля... адский дымок. Тьфу ты.

Раздался ненавистный бас:

- Даже себе эту не можате купить. Там, где программы всякие.

- Спутниковую тарелку? – спросила Лена.

- Вот! Тарелку самую, как нищие прямо совсем.

Я прошептал:

- Ух, договоритесь у меня...

- А? – спросил Кирилл. – Мне она все равно не нужна пока, понимаешь? Может, потом выкуплю, когда ты... всё закончишь, - сказал он таким тоном, словно говорил об одном, а подразумевал другое.

- Рубль? – спросил я, холодея.

- Рубль, - сказал он.

Я, признаюсь, со страхом подошел к сумке. Расстегнул молнию. Открыл. Кастрюля смотрела на меня своей крышкой, как глазом. Никакого холода не ощущалось. Ничего внутри не кипело. Не гремело. Кастрюля, как кастрюля. Новенькая. Без царапинок.

Осторожно вытащил ее и поднес к окну. Крышка легонько звякнула. На блестящей нержавеющей поверхности отразился красноватый свет заката. В лицо приятно дул теплый ветерок. Дети в песочнице радостно шумели, мамаши сгрудились в кучку и что-то обсуждали.

- Спасибо, Кирюх, - сказал тогда я.

И вот недавно я поднялся с кровати. Лена спала. Воздух из ее носа вырывался с характерным присвистом, будто тугоухие свисток нашли. Я едва сдержался, чтобы не вмазать ей и звук прекратить.

Осторожно, стараясь не загреметь железом, достал из шкафа кастрюлю. Унес в кухню. Постоял, посмотрел в черное окно. Там, в темноте, светились редкие огоньки квартир дома напротив. Ветер шумел в тополях. Пахло свежестью, видимо, скоро разразится гроза.

Мелькнет черный грач, отвертит на лету колесо автомобиля, а на сидении будет заливаться хохотом Маргарита, подумал я, вспоминив Булгакова.

Поставил кастрюльку на плиту. Аккуратно поставил, чтобы с утра мои приготовить захотели. Крышку открыли.

И вернулся в постель.

Пусть Лена не свистела больше, но спать мне расхотелось. Вынул я ноутбук, да на кухню. В инете посижу, думаю, перекушу чем-нибудь. Пошел, компьютер несу. И так неаккуратненько в самый последний момент уголком ноутбука кастрюльку цепляю.

Она падает с грохотом, крышка открывается и укатывается под стол. Я чуть компьютер не выронил. Думаю, перебудил всех.

А внутри кастрюльки Тьма. Не чернота, не ужас, не загадочное.

Тьма.

Я ноутбук на стол, а сам крышку ловить. Закрыть хочу. Пробую – поднять не могу. От пола оторвать. Как прибили ее. Из кастрюли вытекать начало, дымчатое, тёмное. Холодом ноги обдало. Как ледяными кубиками застучало.

Ну все, думаю, конец. Закричать – не могу. Пошевелиться – не могу. И спят главное все, не слышат ничего. Лампочка еще мерцать начала, жуть!

И тут дверь в кухню со страшным грохотом – БАБАХ! Захлопывается, аж стекло задребезжало. Ноги мои подкашиваются. Я - на стул, как подрубленный. Тьма подплывает, клубится над полом. Как туман. Только очень густой, чёрный, будто гуталин распрыскали.

Ну, мама моя, думаю, конец!

А чёрное тем временем по ногам начинает подниматься, ровно как лианы завивается. Морозом все выше и выше охватывает. Рот у меня открыт, кричать хочется, как никогда. На помощь позвать. Но словно парализовало меня. Только сердце в груди – бум-бум, бум-бум. И ветер за окном шумит.

Тут, не поверите, взмолился я. И к чертям, и к дьяволам, и богов вспомнил, и святых угодников, защитников наших. Обещаниями задабривал, клялся, уж и мало что помню! Душу отдавал, век служить намеревался! Все сделаю, добро творить стану! Пить брошу! Электричество экономить буду! Людей полюблю!

Тут чую, теплее ногам становится. Смотрю – да! Уплывает Тьма, по полу ровненьким слоем делается. И с приглушенным свистом начинает в щель под дверью засасываться. Словно сквознячок в вентиляции гудит. Уу-у-у, - и выпрыснулось в коридор. Без остатка. Потеплело на кухне, как газом нагрели.

Только страшно мне дверь открывать. Что-то там случилось. И в спальне, и в комнате Натальи Тихоновны. Скрип был, будто на кровать тяжелой ногой наступили. Вздохи. Возглас удивленный такой, будто ребенок в подарок велосипед получил.

Вот вам и велосипед, думаю.

А выходить не могу.

Дверь открыть не могу.

Сижу. В трусах синеньких, с мордой небритой.

Страшно, братцы, страшно!

Это сообщение отредактировал Паласатое - 14.10.2013 - 16:31

15. Дурная кровь.


Тусклая лампочка, висящая на покрытых пылью и засиженных мухами проводах, под серым, в темным потеках, потолком, мигнула и, издав напоследок еле слышный стеклянный стон, погасла. Окна в квартире уже давно были заклеены несколькими слоями старых, пожелтевших от времени газет, так что ни холодный лунный свет, ни желтый свет уличного фонаря не могли помочь прогнать мрак из убогого жилища. По той же причине в комнате стоял смрад: в последний раз помещение проветривали несколько лет назад, а после стало совсем плохо, и на окнах появились газеты.

Когда лампочка погасла, женщина ,сидящая за столом, составлявшим почти всю меблировку квартиры, даже не вздрогнула. Ее руки скользили в воздухе в каком-то сложном, одной ей понятном танце, а тонкие белые пальцы с неухоженными обломанными ногтями рисовали в грязи, покрывавшей столешницу, какие-то странные линии. Похожими символами были изрисованы обшарпанные стены, по которым блуждал взгляд хозяйки квартиры. Женщина выглядела старухой, хотя на самом деле ей не было и 50-ти. Роскошные темные волосы утратили свой блеск и теперь были больше похожи на серую паклю. Морщины покрыли когда-то красивое лицо, а в глазах больше не было жизни- зато в них было кое-что другое: в глубине этих бездонных колодцев притаилось нечто, с чем человеку лучше никогда не сталкиваться. Звали эту некогда симпатичную и общительную, а ныне всеми избегаемую женщину, Светлана.

Внезапно морщинистые руки прекратили свой танец, ногти последний раз царапнули старое дерево, и женщина вздрогнула, уставившись невидящими глазами на заклеенное окно. Светлана рывком подняла свое тело с табурета, обогнула стол, и, прижимаясь к стене, будто опасаясь быть кем-то замеченной, подкралась к окну, бесшумно ступая по исписанным ее неровным почерком бумагам, которыми был завален пол квартиры. Добравшись до окна, она принялась яростно отскребать намертво приклеенную газету. Когда же в получившемся маленьком окошке Светлана увидела звездное небо, она взвыла. Женщина набросилась на газеты, словно на худшего врага. Она рвала их, ломая ногти, ее руки резали острые кусочки старой бумаги, пропитанные клеем, но она не обращала на это никакого внимания.

- Найден! — кричала женщина. — Он найден! Мой!

Ее крик становился все громче, зрачки расширились так сильно, что казалось, будто ночное небо, хлынувшее в окна, заволокло ее глаза, и в этих черных глазах можно было увидеть отражение звезд... Или это были сами звезды?

- Я иду! Скользя по граням! АааааЙааа! Моооой! АааааЙааа!

Крик перерос в отчаянный вопль. Светлана упала на спину, тело ее выгнулось дугой, в уголках рта выступила белая пена, а скрюченные пальцы скребли доски пола, оставляя глубокие борозды с капельками крови, сочившейся из разодранных пальцев.

Несколько дней спустя в хорошо обставленном офисе, располагавшемся на 26 этаже элитного московского бизнес центра, Ольга Васильевна поправляла перед зеркалом свой гардероб. Застегнув верхнюю пуговицу блузки и одернув юбку, она посмотрела на Семена.

- Слушай, дорогой.. - она помолчала .- Ты не подумай, мне понравилось, но ты в последнее время какой-то... ну, странный, что ли? У тебя все нормально?
- Да... так, Оль, не обращай внимания, — кошмары последнее время замучили, не высыпаюсь.
- То-то, я смотрю, осунулся как-то. Принимаешь что-нибудь?
- Угу, виски, 12 лет — лучшее лекарство, особенно, если чередовать с красивой замужней женщиной. — Семен ухмыльнулся.
- Ох, дошутишься ты!. — Ольга погрозила ему наманикюренным пальчиком и посмотрела на часы. — А я доиграюсь, если через 30 минут не буду дома. Масик сидит на чемоданах и, как верный муж, ждет меня с вечернего совещания, чтобы увести в жаркие страны, где много-много диких обезьян. Не опоздать бы.
- Не опоздаешь, такси уже ждет. - заверил ее Семен.
- Слушай, чуть не забыла... — она достала из своей сумочки связку ключей и передала мужчине. — Я же тебе наконец сделала ключи от нашего домика. Ну, того, который мне от тетки достался и куда Масик никогда не приезжает.
- Отлично!
- Именно. Так что, дорогой, бери отгул на пару дней, с Василичем я договорюсь. Виски, природа, свежий воздух — твои кошмары как рукой снимет! Но, — она шутливо погрозила ему кулачком. — чтобы никаких замужних женщин- по крайней мере без меня- а не замужних- тем паче! Понял?
- Понял, — Семен убрал ключи. — не уверен, правда, что это хорошая идея, но я подумаю.
-Подумай,подумай..Так, все, я улетела. Недели через 2 буду, если, конечно, смогу столько времени вытерпеть общество Масика.

Ольга поцеловала его на прощание и выпорхнула из кабинета, оставив после себя запах дорогого парфюма. «Ишь, раскомандовалась!» — усмехнулся про себя Семен, провожая любовницу взглядом. — «С другой стороны, ради такого тела мужчина может многое простить, и, самое поганое, что она это тоже знает... ». Он поправил галстук и придирчиво осмотрел себя в зеркале: коротко стриженные волосы, волевой, гладко выбритый подбородок- на вид лет 35, хотя на самом деле ему было уже за 40, но Семен старался держать себя в форме, солидный костюм — в общем, вполне респектабельный житель столицы. Удовлетворившись результатом осмотра, он забрал портфель с рабочим ноутбуком, закрыл кабинет и спустился на первый этаж. Сдав ключи и расписавшись в журнале, Семен попрощался с охранником и вышел из здания на улицу. Мужчина немного задержался у входа, вдыхая полной грудью холодный осенний воздух, а потом направился в ближайший переулок, где утром оставил свою машину. Машина была на месте, вот только на капоте лежал какой-то странный предмет. Зажав портфель под мышкой, Семен поднял непонятную вещицу, чтобы лучше рассмотреть. Это оказалась фигурка человечка, сплетенная из кусочков проволоки, веревки, бисера и каких-то веточек. Хотя фантазия автора наградила человечка 6-ю руками и парой не то клыков, не то челюстей, сделанных из 2-х кусочков черной проволоки, тем ни менее, фигурка была сделано довольно умело. Но несмотря на то, что это была всего лишь детская игрушка, Семен внезапно ощутил тревогу, и чем больше он всматривался в куклу, тем тревожнее ему становилось. Ему вдруг показалось, что ветер стал еще холоднее, свет уличных фонарей поблек, а тени на мокром асфальте удлинились и вытянулись, будто пытаясь дотянуться до него. «Да что это со мной сегодня!» - подумал Семен, зябко поежившись, и со злостью смял человечка в кулаке, но тут же тихонько вскрикнул и от неожиданности чуть не выронил портфель. Он пристальнее рассмотрел смятую игрушку, и только тогда заметил, что помимо веточек и бисера в нее были вплетены несколько острых стеклянных осколков, которые и поранили ему руку. Мужчина, чертыхнувшись, выкинул окровавленную фигурку, обмотал руку чистым носовым платком и, сев в машину, отправился домой. После того, как машина укатила и стих звук мотора, из ближайшего подъезда вышла старая неопрятно одетая женщина. Она подбежала к выброшенной фигурке и, подняв ее с мокрого асфальта принялась, внимательно изучать. Светлана мяла фигурку пальцами, рассматривала на свет, обнюхивала, шумно втягивая воздух ноздрями, а под конец- видимо, для того, чтобы окончательно убедиться в своей правоте- она слизнула еще не засохшие капельки крови и, закрыв глаза, замерла, будто прислушиваясь к какому-то внутреннему голосу. Так, не шевелясь и почти не дыша, она простояла несколько минут.
Найден! — выдохнула она наконец. — Мой! Дурная кровь!
Выкинув ставшую бесполезной фигурку, она заковыляла прочь.

Тревожное чувство, появившееся после странной находки, ослабло, но не покинуло Семена совсем. Оптимизма не добавила и многокилометровая пробка, в которую он попал, пропустив нужный ему поворот. Вместо привычных 30-40 минут поездка до дома заняла почти 2 часа. Кое-как припарковав машину, измученный долгой дорогой Семен поднялся в квартиру и, мысленно ругая себя за ребяческое малодушие, включил свет во всех комнатах. Не то чтобы темнота его пугала, но так было спокойнее. После этого он решил, что самое время успокоить нервы старым проверенным способом. Мужчина переоделся и отправился на кухню, где достал из бара бутылку виски и чистый стакан, потом аккуратно нарезал копченого мяса, хлеба и немного овощей. Когда с приготовлениями было покончено, еда и напитки заняли свое место на подносе, а после короткой внутренней борьбы, туда же был положен небольшой кухонный нож — еще одна уступка странному настроению. Семен отнес поднос в гостиную и поставил его на столик возле своего любимого кресла. Открыв бутылку, он плеснул в стакан немного светло-коричневого напитка, и тут же выпил эту порцию. Приятное тепло прошло по телу, оттеснив тревогу и усталость на второй план. Опустившись в кресло и налив себе еще виски, Семен включил телевизор и, пощелкав по каналам, нашел какой-то старенький американский фэнтези-боевик. Он не спеша пил и без особого интереса следил за незамысловатым сюжетом фильма: какие-то злые колдуны заперли прекрасную деву в темном подземелье, а благородный герой-варвар с телом культуриста, непропорционально маленькой головой и лицом законченного имбицила бесстрашно ее спасал. Ему было даже жаль колдунов-неудачников: было совершенно непонятно, как они захватили полмира, если не могут остановить одного полуголого дикаря с мечом. «Вам бы у моего прадеда поучиться!» - подумал он, вспомнив, как бабка рассказывала ему про своего отца: «Вся деревня его боялась. В особые, одному ему ведомые дни, уходил он надолго в лес. Как отец объяснял — пошептаться кое с кем. Все в поселке знали, что за ним ходить нельзя. Но как-то один местный охотник перепил лишку, да и забился с собутыльниками, что узнает, куда колдун ходит. В лес-то они оба вошли, сначала отец мой, а потом и мужик этот за ним следом, а вышел назад только отец. Люди ходили этого непутевого в лес искать, да так и не нашли. Месяца через 3 тело охотника привезли на телеге рабочие из соседнего поселка. Труп-то свежий был, недавно, видать, помер, тело изодрано в клочья, ели признали, и пахло от него так, что долго рядом находиться никакой возможности не было. Не человеком пахло, и не зверем, а чем-то другим. Собрались тогда мужики и стали думать, как мог бывалый охотник несколько месяцев плутать по лесу, где он каждое дерево знал. Решили, что заметил колдун, что за ним шпионят, да и натравил на обидчика черта. Выпили, храбрости набрались, похватали вилы и пошли колдуна убивать. Только они к дому его подошли, он сам на крыльцо выходит. Зыркнул на них изподлобья, и говорит: «Вся деревня знает, что за мной в особые дни в лес ходить нельзя, а этот дурак запрет нарушил, через глупость свою и помер, а вам я ничего дурного не сделал». И ушел обратно в дом. А мужики потоптались еще у калитки и разошлись от греха подальше....»

Семен вспомнил, что раньше он не особенно верил в эти «сказки», а когда бабка умерла, и он приехал в деревню на похороны, то заметил, что местные держались с ним холодно, но вежливо, даже уважительно. Сначала он решил, что это из-за дорогой машины и московской квартиры, а потом заметил, как некоторые люди после разговора с ним украдкой крестятся.

Алкоголь подействовал и на душе уже не скребли кошки. Семену даже начал нравится глупый фильм. В голове приятно гудело, веки налились свинцовой тяжестью, звуки, казалось, доносились откуда-то издалека...

Он плыл в темноте, не осознавая, кто он и где. У него не было привычного тела, но это не имело особого значения, так же как и время, которое в одночасье перестало играть свою главенствующую роль. Какая-то крохотная частичка Семена понимала, что это всего лишь сон, но происходящее настолько завораживало и пугало одновременно, что мысль эта была обречена на забвение. Маленькие светящиеся точки, плавающие в непроглядной темноте, пришли в движение, и он понял, что это звезды, а сам он движется с потрясающей воображение скоростью. Само движение не было движением в привычном для человека понимании этого слова. Пространство вокруг него не было однородно, оно было полно еле различимых граней и углов, и не было нужды двигаться по прямой- достаточно знать нужный угол, скользнуть по нужной грани и в мгновении ока оказаться за миллионы километров- а может, и за миллионы лет. Мужчина не понимал, откуда приходит знание, как и куда двигаться, но и это было не важно- его очаровывала сумасшедшая гонка среди мертвых миров и холодных светил. В этом пустынном и, как ему сначала показалось, безжизненном пространстве он был не одинок: смутные тени невероятных, сравнимых только со звездами, размеров скользили в причудливом танце, как и он сам, мгновенно перемещаясь на огромные расстояния. Зрелище было настолько величественным и необычным, что полностью лишило его способности мыслить, оставив лишь ни с чем не сравнимый восторг. Но постепенно восторг сменился диким, животным страхом. Семен вдруг понял, что на самом деле не он управляет движением, что где-то в том месте, что он мог осознавать, как вместилище своего разума, находится еще один разум, гораздо более сильный, более древний и могущественный, чем его собственный. Именно он управлял, направлял и выбирал путь, а сам Семен был лишь случайным пассажиром, не более чем назойливым паразитом на теле могучего гиганта. От этого древнего существа исходила ощутимая угроза, и мужчине лишь оставалось наедяться, что он останется незамеченным. Но он уже не мог сдерживать рвущийся наружу ужас, захвативший все его сознание. Семен закричал, закричал без звука и голоса, и тут же почувствовал, что найден и обречен...

...Он очнулся на холодном полу от собственного крика. Ужас, настигший его во сне, не ушел из его разума вместе с дурным сновидением- наоборот, он прочно пустил корни в сознание свой жертвы, вытягивая последние крохи разума и самообладания. Жалобно подвывая, Семен на четвереньках подполз к столику, на котором стоял поднос с недопитой бутылкой, и схватил нож. Ощутив оружие в руках, он перестал скулить и смог подняться на ноги, держа нож перед собой трясущимися руками. Казалось, опасность грозит ему со всех сторон: стены, пол, потолок — все в квартире излучало неприкрытую злобу и враждебность. Мужчина прижался спиной к стене и, продолжая держать перед собой нож левой рукой, правой достал из кармана платок, чтобы вытереть вспотевшее лицо. Вместе с платком из кармана выпало что-то еще. Он поднял предмет, оказавшийся ключами, которые ему отдала Ольга. «Так-так...точно... тихое место... никого...можно спрятаться...она же советовала...успокоить нервы...сейчас же!». Воспаленный от ужаса разум уцепился за спасительную мысль, как утопающий цепляется за любой предмет, способный держаться на плаву. Теперь у него было место, где можно спрятаться, где его никто не будет искать, место, о котором кроме него и Ольги никто не знает! У него была цель. Мужчина отбросил в сторону бесполезный нож и, накинув куртку, ринулся прочь из страшной квартиры. Стремглав слетев по лестнице, он выбежал во двор, напугав поздних гуляк, сидевших на лавочке возле подъезда, и побежал к машине. Семен гнал машину по пустым улицам, обгоняя редкие автомобили, не обращая внимание на сигналы светофоров и дорожную разметку. На его счастье ему не попалось на пути ни одного полицейского, хотя вряд ли бы он обратил на них хоть какое-то внимание.

Уже через 4 часа бешеной гонки по ночным дорогам, его машина тряслась по гравию, подъезжая к спасительному дому. Наконец фары высветили фасад небольшого, но вполне приличного двухэтажного дома. Семен загнал машину за невысокий заборчик, не выключая фар, кинулся к входной двери и, подобрав наконец нужный ключ, открыл дом. Немного помедлив, он сбегал в сарайчик, стоявший около дома, и вернулся оттуда с жестяным ведром и топором. После этих манипуляций он наконец заглушил машину и, громыхая ведром, вошел в здание, как следует заперев за собой дверь.

Когда гулко звякнул тяжелый засов и ночь вновь окутала дом черным покрывалом, из темноты выступила невысокая серая тень, безумные глаза хищно смотрели на свет, льющийся из окон, а в руке поблескивал металл.

Семен , сжимая в объятиях топор, сидел на полу в небольшой комнате, все убранство который заключалось в кровати и веселеньких, в цветочек, обоях. Рядом с ним стояло ведро, предусмотрительно захваченное из сарая вместе с топором. Мужчина тихонько запел популярную песенку, пытаясь прогнать наваждение, сделавшее его безумцем. Его голос, сначала слабый и неуверенный, становился все громче- он уже кричал во все горло, будто стараясь заглушить собственные панические мысли, и через какое-то время ему действительно стало намного легче, как будто с криком, от которого огнем горели легкие и саднило горло, его покинула и частичка поселившегося в его душе страха.

Семену почти удалось убедить себя, что ничего страшного не случилось и это всего лишь небольшое нервное расстройство, которое вскоре пройдет, когда из дальнего конца дома донесся звук бьющегося стекла. Мужчина вскочил и на цыпочках, стараясь не выдавать своего присутствия ни единым шорохом, подкрался к двери. Он поудобнее перехватил топор и стал ждать. Шаркающие шаги, звуки которых раздавались из-за двери, приближались к его убежищу. Они звучали все ближе и ближе..шарк-шарк-шарк. Скрипнув, отворилась дверь, и как только неясная фигура переступила порог комнаты, Семен с яростным криком нанес удар. Он услышал ,как с влажным хлюпаньем металл вошел в чью-то плоть, как хрустнули ребра, принимая на себя всю ярость, вложенную им в этот последний, решительный удар. Семен резко дернул топор на себя, высвобождая его из тела врага, и, занеся свое оружие над головой, сделал шаг в сторону, чтобы было удобнее добить раненого противника. Мужчина взглянул в лицо своему преследователю и обомлел: в дверях, держась худыми руками за разрубленную грудь, стояла пожилая женщина. Она удивленно посмотрела на своего убийцу и протянула к нему окровавленную руку, в которой был зажат обычный кухонный нож с черной пластиковой рукояткой.
- Хотела помочь...мой..дурная кровь...дурная, понимаешь? Не хорошо.. всем будет плохо, понимаешь? - тихонько пробормотала Светлана.

Семен потрясенно смотрел на умирающую женщину. На губах ее выступила розовая пена, но она все продолжала и продолжала бормотать какие-то бессвязные предупреждения. Тяжело осев на пол, Светлана, последний раз взглянув ясными, будто с них спала пелена, глазами на Семена, совершенно четко и разборчиво произнесла: «Поздно. Она нашла дурную кровь. Конец всему.». И в это самое мгновение окно, к которому мужчина стоял спиной, взорвалось фонтаном осколков, которые разлетелись по всей комнате. Свет погас и в наступившей темноте по комнате расползалось отвратительное, ни с чем не сравнимое зловоние. Семен стоял неподвижно, прикрыв голову руками. Кто-то или что-то прошло сквозь пустую раму и, звеня осколками, приблизилось к сжавшемуся от невыносимого ужаса человеку. Мужчина резко развернулся на месте, одновременно с разворотом нанося удар своим оружием. Удар был страшен, но лезвие топора лишь слабо звякнуло, встретив вместо мягкой плоти твердый панцирь. Перед Семеном стоял не человек, а отвратительный монстр, имевший некое сходство с земным богомолом и пауком. Одна из шести лап, оканчивающаяся мощной клешней, схватила мужчину за горло и подняла в воздух, будто пушинку. Фасеточные глаза, светящиеся в слабом лунном свете, заполнили собой весь мир. И чудовище заговорило. Оно говорило не звуками, а обрывками воспоминаний, будто показывая кино: мужчина в глухом таежном лесу, стоя у круга из неотесанных камней, выкрикивает страшные слова на забытом, проклятом языке... В круге из камней появляется нечто, не имеющее ни формы, ни имени, но колдун приказывает ему принять облик...Он дает страшную клятву, обещая впустить чудовище в наш мир, если оно будет выполнять его приказы...Он обещал отдать свою плоть и кровь, но он нарушил клятву и отослал существо обратно в холод и мрак....И теперь оно нашло...Наконец нашло.

Семен всего раз видел фотографию своего прадеда, но, тем не менее, сразу же узнал мужчину из воспоминаний твари. Его живот пронзила жуткая боль и что-то мягкое и влажное упало на грязный пол...

Семена нашли лишь после возвращения его любовницы, которая, узнав о его пропаже, решила проверить свой загородный дом. Оперативники пришли к выводу, что мужчина стал жертвой неизвестной секты. Его останки были найдены вместе с останками неопознанной до сих пор женщины. Их расчлененные тела сложили в хитроумно изготовленный из подручных материалов резервуар и облили неким химическим веществом неизвестного пока состава, приводящим к размягчению тканей. Третей жертвой, которой лишь чудом удалось выжить, был ребенок. Преступники поместили в резервуар с трупами девочку, предположительно нескольких месяцев от роду. Видимо, они полагали, что ребенок умрет от голода, но она смогла выжить, питаясь размягченными тканями. После медицинского осмотра, не выявившего никаких отклонений, девочку передали в детский дом. Поиски родителей девочки и преступников продолжаются и по сей день.

16. Вилена

1. В гости к бабушке

Бабушкин дом был небольшим но уютным. Сени с умывальником, кухня с большой печкой да две комнаты. Одна проходная, другая же, дальняя, окошком выходила на лес. Именно ее Сережка и облюбовал себе на постой. Он первый раз приехал в деревню и стеснялся выйти на улицу к сельским ребятишкам. Походил немного по двору, посмотрел на поросенка в загородке, быстро заскучал и побрел в дом. Пододвинув кровать к окошку, он забрался на нее коленками и смотрел на огромный еловый бор. Сквозь верхушки деревьев золотилось вечернее солнце. Проглотив его, лес выпустил из под широких еловых лап сумерки.

- Бабушка, а кто это так страшно смеется?
- Не бойся Сереженька, это сова. Ложись лучше спать.
Спустя несколько минут свежий воздух и впечатления сделали свое дело и мальчик уснул крепким сном.

Сергей проснулся среди ночи от постороннего звука. Сев в кровати он прислушался. Ничего, лишь только ватная тишина сдобренная мирными домашними звуками. Из рукомойника гулко капала вода. Жук-точильщик решил подкрепиться старым комодом и шуршал в углу.

- Цок-цок-цок, - будто кто-то тихонечко стукает в окно . И шуршанье. Потом опять:
- Цок-цок-цок, - и скрип неприятный, как пенопластом по стеклу. Следом послышалось бормотание и чавканье, словно кто-то нарочно громко жевал жвачку. На улице за окном кто-то был.

Мальчик поджал ноги и почувствовал как страх наваливается на него сверху. Он натянул одеяло на голову.
- Серь-о-о-о-жшша!- протяжный тихий голос прошипел имя мальчика совсем рядом за окном.
- Серь-о-о-о-жшша! - с присвистом и хлюпаньем зазывал голос, - выйди ко мне!

Окно зашаталось. Кто-то попытался открыть его снаружи. Серега вскрикнул и потерял сознание.

Очнулся он стоя во дворе, у дыры в заборе. За забором начинался овраг и лес. На Серегину голову был накинут бабушкин цветастый платок. Сама же бабушка держала его за плечи и зычным страшным голосом кричала кому-то:
- Сгинь, нечисть проклятая, за крутые горы, за темные лесы от малого младенца.
И что-то еще бабушка неразборчиво шептала, но Серега не разобрал. Он перепугался и плакал:
- Что это, баба Маша?
- Не плачь Сереженька, это приснилось тебе все. Сейчас вот я тебя умою водичкой чистенькой. И снова ляжешь спать. Приснилось тебе.

Шепча и причитая баба Маша завела Серегу в сени, умыла водой, приговаривая «вода-водица унеси дурной сон». Потом обняла его, села на своей кровати да так и просидела до рассвета со спящим мальчуганом на руках.
Наутро бабушка отправила мальчика домой, послав родителям телеграмму, дескать у Сережки аллергия на полевые травы.

Серега долго потом не мог отойти от жуткого приключения. Он уже и сам не знал сон это или явь. Ему стали снится кошмары.
Снилось ему будто кто-то стучится в окно его комнаты. Смотрит Серега в окно – а там снаружи, на жестяном подоконнике сидит женщина. Костлявая, растрепанная. Ее мертвенно бледная кожа была покрыта блестящей слизью. Черные как смоль волосы развевались на ветру. Она ложилась всем телом на стекло, словно пыталась его выдавить и искоса смотрела на Серегу, сверкая белесыми глазами.

Мальчик вскрикивал, просыпался и бежал в кровать к родителям. Узнав о проблеме, из деревни приехала баба Маша. Улыбаясь, старушка достала из кармана тонкий красный шнурочек. Он был сплетен в косичку из шелковых лент.
- Вот Сереженька. Носи не снимая. Больше тебе ничего дурного не приснится

Кошмары перестали мучить Сергея. Постепенно все улеглось, забылось. А шнурочек Серега продолжал носить на правой руке. Он стал ему короток, поистерся, полинял. Но парень его никогда не снимал – привычка.

2. Двадцать лет спустя

Прошло много лет. Мрачным осенним вечером Сергей возвращался домой с работы.
- Привет, я дома. Все в порядке?, - крикнул он в полумрак квартиры, ожидая ответа от жены. Раздалась трель стационарного телефона.
- Наташка! Подними телефон, я не разулся!
- Сереж, здесь тебя какая-то тетка!

Тетка официальным голосом осведомилась или это действительно Сергей. Оказалось что она из бабушкиного райцентра. Нет с бабушкой не все в порядке. Она умерла. Нет не сегодня, а неделю назад. Да, уже похоронили. Почему не сообщили раньше ей, официальной тетке не известно. И вообще тетке это все неважно и неинтересно. А важно сообщить, что Сергею надо приехать в деревню для того чтобы принять наследство по завещанию.

- Наташ, баба Маша умерла.
- Ой, жалко то как, - жалобно протянула девушка. Такой интонацией говорят когда хотят посочувствовать, но не находят должной скорби в своем сердце. Да Серега и сам не был убит горем. Было ощущение что бабушка уехала далеко-далеко, но они еще обязательно встретятся. Она до последних дней сохранила чистый ум и крепкую память, никогда не жаловалась внуку ни на здоровье ни на тяжелую деревенскую жизнь. Приезжала очень редко. А в последние годы все вздыхала «Как же ты на моего Сережу похож!». Это она про своего брата, который погиб под Москвой на войне. В честь него Серегу и назвали.

Парень решил не откладывать поездку в долгий ящик и через несколько дней собрался в дорогу.
Поздним вечером через два дня он уже шагал по мягкой грунтовке к бабушкиному дому. Пахло полынью и древесным дымом.
- Доброго дня, - мимо верхом на велосипеде промчался местный мальчуган. Не привычный к такому городской Серега с опозданием поздоровался.

Бабушкин дом практически не сохранился в воспоминаниях детства. Забор отделявший двор от оврага давно сгнил. За оврагом чернел лес. Не такой высокий как казалось в детстве, но дом на его фоне выглядел игрушечным. Напротив бабушкиного дома вросла в землю по самые окна заброшенная хата-мазанка. За этой хатой начиналось болотце.

Серега толкнул покосившуюся калитку и вошел во двор. Было пусто и тихо. Только ветер гонял по двору розовый полиэтиленовый пакетик. Всю живность после бабушкиной смерти разобрали соседи.
Вдруг, Серега спиной почувствовал чье-то присутствие. Что-то мягкое коснулось его ноги. Сергей вздрогнул и обернулся:

- А! Да это же Бандит. Как дела Бандитка?
Толстый рыжий кот кружил у Сереги между ног, терся и мурлыкал. Он признал парня как старого знакомца. Бандит отказывался жить у соседей. Хозяйничал во дворе, питался непонятно чем. Видимо мышами.

Одиночество отступило и Сергей вместе с котом вошел в хату. Кот, деловито подняв хвост шмыгнул на печь, не ощутив ожидаемого тепла мявкнул и перепрыгнул на стол. Увидев знакомый интерьер Серега вспомнил свой детский визит к бабе Маше. В голову полезли те страшные сны, которые годами вытеснялись из памяти. Он машинально потеребил оберег на запястье и включил свет. Лампочка «сотка» прогнала темноту, осветив голым светом всю комнату. На столе около телевизора стоял бабушкин портрет перевязанный черной ленточкой. Большое зеркало в резной раме было занавешено цветастым покрывалом. От всего этого стало жутковато.

Вечер плавно переливался в ночь. Со стороны болота слышался нестройный лягушачий хор. Перекрывая беспорядочное кваканье, утробным голосом закричала выпь.
Спать в одной комнате с портретом и зеркалом парню не хотелось. Потому он лег в дальней комнате. Кровать так и стояла под окном как раньше.

Сергей выглянул в окно. Казалось что лес подступил под самый дом. Где-то там, в темноте защелкала сова. «Ну вот, сейчас ухать начнет», - вроде бы и знал что птица, а все равно холодок по спине пробежал.
- Уху-ху-ху-ху-ху-ху!, - сова будто бы назло засмеялась страшным, почти человеческим голосом.
«Ну все, с меня хватит», - Сергей воткнул наушники, поставил спокойную тихую музыку и заснул.

Громкое шипение вырвало Серегу из объятий сна. Видимо телефон переключился в режим FM и теперь неприятно шипел. Вырвав наушники из ушей, парень перевернулся было на правый бок чтобы снова заснуть но услышал шаги. Будто бы кто-то ходит по двору, шурша травой и потрескивая щепками.

Сергей отодвинул занавеску и всмотрелся в ночную мглу. Лунный свет освещал почти весь двор. Лишь около сарая лежала непроглядная темнота. На мгновение парню показалось будто бы смотрят на него из темноты два зеленых немигающих глаза. Страх подкатил было к желудку, но отпустил. Серега рассмеялся про себя:
«Показалось. Либо кошка соседская моего Бандита поджидает»

Проснулся Сергей пополудни. Наскоро умывшись и перекусив он побежал в сельсовет - оформлять документы.
- Ох и горазд же ты дрыхнуть, - Петр Иванович посмотрел на парня поверх очков, - или всю ночь по нашим девкам бегал?
- Просто не выспался, да и девки мне ваши не нужны – жена дома ждет.
- Да ладно. Я же вижу – вылитый дед двоюродный. Тот Серега был мастак по бабам бегать, - монотонно бурча себе под нос Петр Иванович листал большую конторскую книгу, - значит так, свидетельство получишь…

Когда бумажные дела закончились, Серега решил прогуляться до автостанции, а уже оттуда держать путь назад. Всех попавшихся на пути он одаривал равнодушным «Добрый день». Вот и женщине стоявшей на обочины у кустов лещины парень сказал то же самое.
- Привет Сергей, - молодой женский голос заставил парня вздрогнуть. Он остановился как вкопанный.

Женщина оказалось еще совсем молоденькой девушкой. Высокая, прекрасные черные волосы, большие серые глаза, прямой аккуратный носик. Левый глаз едва заметно косил, что придавало ее облику необъяснимую притягательность. Прелестная девушка. Над правой верхней губой у нее красовалась маленькая темная родинка. Вот только одежда показалась Сергею странной и старомодной. Ситцевое платье в аляповатые белые лилии да коричневая вязанная кофта с янтарной брошкой в виде жука. Ну да ладно, чего в селе не увидишь.

- Извините, мы знакомы? - Сергей не придумал ничего лучше, чем начать разговор с этой избитой фразы.
- Конечно знакомы, - девушка смотрела на парня, склонив голову набок, с прищуром и легкой блуждающей улыбкой. Серега все пытался взглянуть ей в глаза, но только лишь их взгляды встречались девушка словно обжегшись отворачивалась в сторону.

«Может сегодня в конторе познакомился, не она ли сидела под окном на приемке документов?», -Серега силился вспомнить девушку. И правда, его не покидало чувство что они знакомы. Причем очень хорошо и давно.
- А как тебя зовут, напомни?
- Вилена.
- Елена?
- Да нет же, Вилена. Но все называют меня Лена. Я уже привыкла, - разговор двинулся с мертвой точки, теперь они вместе шли по обочине в сторону дома.
- Я такого имени и не слышал никогда. А откуда оно?
- Да просто так, - неопределенно ответила девушка, продолжая изучать Серегу глазами.
- Вилена, а тебе домой не надо?
- Нет, - коротко отрезала девушка.

«Странная какая-то, может я ей понравился? На чай ее пригласить что ли? Все же веселее чем самому сидеть.», - односложно поддерживая беседу, Серега размышлял что делать дальше.

Спустя несколько минут они подошли к бабушкиному дому. Сергей открыл входные двери и включил свет в сенях. Оттуда он прошел на кухню поставить чайник. Бандита нигде не было. Обернувшись, Серега увидел, что Вилена так и осталась стоять на улице за порогом.
- А чего ж ты не заходишь?
- Так ты не приглашаешь. Пригласи, я зайду, - девушка наконец-то посмотрела Сереге в глаза. Глубоко, в самую душу, даже живот свело от странного удовольствия.
- Мадемуазель, прошу вас посетить мою скромную обитель, - Сергей картинно поклонился и взмахом руки пригласил девушку в дом.

- Вот это другое дело, - Вилена засмеялась и вошла в сени. В доме она повеселела и оживилась. Стала прохаживаться по комнатам, не обращая ни малейшего внимания на траурную обстановку. Закинула руки за голову и распушила волосы. Комнату заполнил острый пряный травяной запах. Серега увидел ее красивую шею на которую обрушился водопад черных волос и понял, что она нравится ему все больше.

- Смотри какая луна висит над лесом, - Вилена прошла в дальнюю комнату и выглянула в окно, облокотившись на кровать.
Для того чтобы лучше увидеть луну Сереге пришлось наклониться пониже, почти вплотную приблизившись к девушке. Её волосы легонько коснулись его щеки. Ощущая девичье дыхание и тепло, Сергей понял что назад уже не отодвинется. Он не думал ни о чем таком. Просто физически не мог заставить себя отлипнуть от Вилены. Будто бы какая-то неведомая сила сковала его волю и сладкими волнами убаюкивала разум.

Без слов, горячо и прерывисто дыша, девушка вполоборота отвернулась от окна. Ее руки легли на плечи парня. Через мгновение мягкий поцелуй уже горел на его губах. Серега был словно под наркозом, будто бы все это не с ним, а он просто с интересом наблюдает за происходящим. Его рука утонула в черном каскаде волос.
-Ай! Сними. Волосы цепляет, - девушка указывала на красный бабушкин шнурочек на Сережином запястье.
- А, да-да, сейчас, - ответил он горячим сдавленным шепотом и одним движением сорвал талисман с руки.

Вилена легонько толкнула парня пальчиками в грудь и тот покорно повалился на кровать. Вскоре уже кроватные пружины пели песню любви. Прогнувшись как лук, Вилена сидела верхом на Сереге. Рука девушки сжала ситцевую оконную занавеску и в итоге оборвала ее. Комната озарилась серебряным сиянием. Вилена была прекрасна в свете луны. Высокая грудь, чуть приоткрытый чувственный рот и зеленые огоньки в глазах.

Когда все закончилось, Серега мгновенно уснул крепким сном. Снился ему кошмар. Он не видел ее много лет, но сразу же вспомнил. Она смотрела на него сидя у кровати и гладила по щеке. Серега чувствовал холод и смрад который исходил от ее липких когтистых пальцев. Ведьма улыбнулась, обнажив острые зубы и в очередном движении оцарапала Серегину щеку. Парень попытался проснуться, но не мог ни пошевелиться, ни вскрикнуть. Где-то вдалеке пропел петух. Ведьма выглянула в окно, склонившись над Сергеем. Он в самых мелких подробностях разглядел ее и даже чувствовал острый запах исходящий от нее. Запах химический и немножко травяной. Ведьма открыла окно и выползла на улицу, переступив через парня.

Когда Сергей проснулся, было уже светло. Вилены рядом не оказалось. Вспомнив про дурной сон парень выглянул в окно, это всегда помогало забывать кошмары. Окно было лишь прикрыто, защелка поднята. Потянувшись и пошарив под кроватью, Сергей поискал бабушкин талисман. Его нигде не было.
«А, потом найду. Может и хорошо что ушла не попрощавшись. Телефона не оставила, моего не взяла. Сегодня все дела заканчиваю, а завтра рано утром уезжаю», - подойдя к зеркалу, парень посмотрел на свое отражение. Два засоса, непонятная царапина на щеке.
- Ну ты дал стране угля, дружище!, - сам себе произнес Серега в сердцах, растер рукой засосы, будто бы это поможет, и засобирался в сельсовет.

По дороге в контору, в тени тех самых кустов лещины стояла Вилена. Стояла, молча улыбаясь и глядя на Серегу.
- Здравствуй, любимый!, - не выходя из тени кустов она протянула к парню руки.
- Привет, - пряча глаза промямлил он.
- Я тебя так долго ждала, - Сереге эта фраза показалась двусмысленной, - пойдем погуляем у болота?
- Не получается у меня. С другом детства встретиться договорился, - врать Сергей не умел.
- Сережа! Любимый. Я тебя прошу, - девушка заламывала руки на груди и призывно заглядывала в его глаза.
- Да не могу я! Сказал же, - все эти непонятные страсти пугали и напрягали. Парень быстрой походкой пошел прочь. Сбежал.

Отойдя метров двадцать, он услышал крик за спиной. Крик похожий сначала на женский, переходящий в нечеловеческий, леденящий душу пронзительный вопль. Серега резко обернулся. Под лещиной никого не было. Только лишь неровные тени метались в такт порывам ветра. Крик все еще стоял в ушах, в животе поселился и не отпускал знакомый страх.

«Чертовщина!», - вытерев пот со лба и сто раз пожалев что приехал, парень побежал в контору.
- О! Вот это другое дело, - глядя на Серегины засосы рассмеялся Петр Иванович, - а то не гуляет он по бабам, видите ли.
- Да я, это…,- Серега только развел руками, - слушайте, связался тут с одной вашей, бес попутал. Так у нее с головой не лады.
- Да вроде бы девки у нас мирные, ласковые. Кто такая? Как зовут?
- Паспорт я у нее не спросил перед этим самым. Сказала что Вилена. Странное имя, может выдумала?
Петр Иванович задумчиво потер подбородок и глянул на Серегу поверх очков.
- Вилена, говоришь? Да была тут одна Вилена. Только я тогда еще пешком под стол ходил. Ты точно не шутишь?
- Да какие уж тут шутки, Петр Иванович? Так напугала что душа чуть через пятки не ушла.

- Дело в том Сергей, что Виленой звали любимку твоего деда. Тот Серега был выкопанный ты. Что на лицо, что по фигуре. Тогда времена построже были, такого разгула не наблюдалось. Но Серега девок по селу попортил. Я его хорошо помню, ему тогда было двадцать лет, а мне восемь.

И ту Вилену я помню. Темненькая такая. Красивая и жутковатая одновременно. Помню как она улыбалась – одними губами, а глаза холодные-холодные. Она была из переселенцев, то ли болгар, то ли румын. Родители умерли, вот она одна и осталась, жила в аккурат супротив твоей хаты, люди добрые ей помогали. Ходила за твоим дедом Серегой хвостиком, как привязанная.

Он все смеялся, не обращал внимания. А потом влюбился видимо. Но виду подавать не хотел, засмеют друзья-приятели, ее всегда странной считали. Стали они тайно встречаться. Я когда по своим мальчуганским делам ходил, не раз видел как они вдоль болота прогуливаются за руки держась. Прошло время, дед твой себе новую пассию нашел – простую и понятную. Вилена подошла к нему на танцах, а он публично высмеял её и отвернувшись ушел, не дослушал даже.

Говорили люди, закричала она страшным криком и убежала прочь в сторону болота. Больше ее никто никогда не видел. Наверное утопла. А дед твой поник совсем, запил, и той же осенью замерз пьяный не дойдя до дома метров пятьдесят.

- А я думал он на войне погиб.
- Да на какой войне? Молод он был для войны. А то что барышня твоя представилась Виленой – так это явно шутки местных девок, им бабки тоже страшных историй порассказали, вот они тебя и стращают.

Выйдя на улицу Сергей понимал что к бабе Маше ночевать не пойдет, и вообще вряд ли сюда еще когда-нибудь вернется. Решил подождать автобуса в местном баре.
Заказав себе пиво, он наблюдал за унылой возней местных алкашей. Когда подошло время идти на автовокзал, было уже темно, улицы опустели.

Прошагав минут десять, Сергей минул скопления домов и шел по отрезку дороги окруженному лесопосадкой. На повороте в лес с правой стороны он заметил темную фигуру, которая сидела на корточках. Сначала Сергей подумал что это пьяный потерял равновесие и теперь не может встать. Фигура сидела упершись кулаками в землю и пошатывалась.

Проходя мимо, Серега по привычке невнятно, практически про себя сказал «Добрый вечер» и прошел мимо. В ответ прозвучал жуткий, нечеловеческий крик.

Сергей оторопел. Он повернулся кругом и быстрым шагом пошел обратно, в сторону села. Темная фигура приподнялась. Это была женщина. Наклонившись вперед и опустив руки практически до земли, она направилась за Серегой таким же быстрым шагом. Он запаниковал и ускорил шаг. Фигура тоже заковыляла быстрее. Он не совладал со своим страхом и перешел на бег. Женщина стала передвигаться огромными прыжками, опираясь руками о землю подобно животному. На бегу она подвывала и хрипела. Вот Серега пробежал мимо бара. Силы покидали его, расстояние сокращалось. Парень почти не слышал подвываний чудовища, собственные всхлипывания и стук крови в ушах заглушили остальные звуки.

Лихорадочно соображая что делать дальше, парень побежал в сторону бабушкиного дома. Когда женщина почти схватила его, он резко повернул и, навалившись на калитку, влетел во двор. Толкнув входную дверь он заскочил в дом и припер ее тяжелой тумбой. Через окно он с ужасом наблюдал как женщина не торопясь вошла в калитку и теперь ходила кругами по двору, принюхиваясь. Это была она, ведьма из снов. Наяву она казалась еще ужаснее и противнее. Она подошла к маленькому кухонному окошку и прильнула к нему страшным бледным лицом, высматривая Серегу.
- Серьожшаа! Пригласишшь зайти? - ведьма приоткрыла рот и сотворила гримасу на манер улыбки, что выглядело ужасно.

Не зная что делать Сергей схватил с полки бабушкин молитвенник и начал читать первую попавшуюся молитву. Ведьма хрипло засмеялась.

- Выйдешшь, все равно выйдешшь, - с этими словами ведьма достала маленькую соломенную фигурку и ниточку. Все это она делала в свете окна, будто бы нарочно пугая Серегу. В ниточке он узнал бабушкин оберег. Невнятно бормоча себе под нос, ведьма намотала фигурке на руку красный шнурок.

Сергей вдруг понял, что тело его не слушается. Без команды мозга оно шагало в сторону дверей. Парень попробовал ухватиться за дверной косяк, но рука предательски разжалась и через мгновение уже отодвигала тумбу, открывая ведьме путь в дом. Но в дом она не пошла, Сергей сам того не желая уже вышел в центр двора и не мог пошевелиться. Ведьма приблизилась к нему вплотную, лицом к лицу. Заглядывала Сергею в глаза, а он не мог отвести взгляд.

- Что, пойдем все-таки на болото погуляем? - молодым звонким голосом Вилены спросила ведьма и медленно поковыляла в сторону топей. Фигурка в ее руках подпрыгивала и переставляла ноги, точно также нелепо и ненатурально подпрыгивал Серега, онемевший от ужаса. Дойдя до края болота, ведьма остановилась. Серегу же она заставила пройти в топь, минуя заросли ивняка. Ледяная вода заполнила ботинки, штаны прилипли к ногам. Последнее что почувствовал Сергей – вкус тины. Густая зловонная жижа заполнила его рот, желудок и легкие…

… Парня так и не нашли. Очевидцы-алкаши, видевшие его последними, утверждали будто он пьяный и шатающийся бежал в сторону болота. Видимо там где-то и сгинул.
А убитая горем Наташка родила через восемь месяцев светленького голубоглазого мальчика. Назвала в честь покойного отца – Сергеем.

17. Блюз

Эта тварь все-таки бросила его. Стив лежал в ванне и, наблюдая, как вода окрашивается в алый цвет, вспоминал слова этой суки: «Ты неудачник, Стиви. Твои «запилы» способны вызвать только зубную боль и диарею. Твоей сценой до конца жизни останется этот дешевый клуб на «12-ой Авеню». Я не могу ждать, когда парни из «Мелоди Рекордс» обратят на тебя внимание. Жизнь короче, чем ты предполагаешь». Она вышла из квартиры, оставив после себя запах «Омнии». Стив закурил и подошел к окну. Линда уселась в открытый «Ferrari Spider» Мэдсона и что-то сказала ему на ухо, улыбаясь и касаясь своей грудью его плеча. Ублюдок, по имени Роджер Мэдсон-младший, запустил руку ей под юбку, похабно ухмыльнулся и, показав средний палец в сторону Стива, нажал на газ. Они уехали…

Мэдсон поймал свою удачу, еще в утробе матери. Его папаша, уже в то время понял, что будущее за высокими технологиями и удачно вложился в несколько компаний Силиконовой Долины. Все что оставалось Роджеру, так это прожигать жизнь, шляясь по клубам и транжиря деньги, накопленные его предусмотрительным родителем. В их забегаловку Мэдсон забрел случайно. Группа Стива как раз заканчивала свой номер, а Линда стояла у барной стойки, со стаканом апельсинового сока. Она никогда не пила ничего крепче сока на его концертах. Зато потом они надирались в его квартирке и мечтали о том, как заживут когда песни Стива войдут в чарт радиостанции «Рокс ночного города». «Мне очень нравится, как ты играешь, любимый» - шептала она ему еще не остыв от возбуждения - «Я верю. Придет время, и ребята из студии звукозаписи появятся в нашем клубе. Тебя ждет большое будущее. Иначе меня не было бы рядом». По утрам, пока она готовила завтрак, Стив сидел рядом с ней на кухне и наигрывал, пришедшие в голову, мелодии. Линда всегда улыбалась. Потом они ели отбивные с картофелем и рисовали свое совместное будущее. После завтрака Стив убегал, обивая пороги студий и радиостанций, а Линда оставалась дома – листать журналы по дизайну и ждать вечера, чтобы снова прийти на выступление в клуб и занять свое неизменное место у бара со стаканом апельсинового сока…

Когда Стив зачехлил гитару и подошел к бару, Линда представила ему нового знакомого: - «Дорогой, познакомься, это Роджер. Ему понравилась твоя последняя композиция, и он хочет помочь тебе стать звездой».

«Гребаной звездой в ванне, плавающей в своей крови» - Стив усмехнулся, прикрыл глаза и снова окунулся в воспоминания…

Рукопожатие Мэдсона было скользким и небрежным. Они присели за столик и Мэд начал рисовать воздушные замки из «платиновых» дисков, ротаций на каналах и турне по обоим побережьям страны. В его руках оказался чек, в который тут же была вписана сумма - «20 000 долларов». Вручая чек Стиву, он говорил о перспективности, о желании раскрутить проект под названием - «Стив Хэтью – блюз нашего времени», о своей увлеченности музыкой, о бриллиантах засыпанных обстоятельствами. Говоря все это, он то и дело бросал взгляд на Линду. Она играла роль скромницы: опускала вниз глаза, вежливо улыбалась на шутки Роджера и отказывалась от предложенной выпивки, продолжая потягивать свой сок. Скромная шлюха и тварь.

- Ты разве не видел, как эта «скромная» шлюха смотрела на него?

Стив вздрогнул. Он поднял, ставшей тяжелую голову и увидел сидящего на ободке унитаза парня. Футболка с портретом Вилле Вало на груди. Черные джинсы. Мокасины. Очки. На плече татуировка «Мой Бог - Манштейн».

- Какого черта?- Стиву показалось, что его голос прозвучал грозно и громко, хотя на самом деле слова звучали чуть громче выдоха.

- Действительно: «Какого черта?» – повторил эхом незнакомец – я спрашиваю тебя – «Какого черта, приятель, ты плаваешь тут, словно подстреленная касатка?». Ты захотел сдохнуть красиво? Думаешь, наверное, что завтра все заголовки утренних газет будут кричать: «В квартире на «10-ой Авеню» найден труп подающего надежды блюзмена и рокера Стива Хэтью! Полиция проводит расследование!». И фото тебя: Тебя с гитарой на сцене. Тебя раздающего автографы фанатам. Тебя, бледного и мертвого в этой ванной комнате. Ты ошибаешься, приятель. Никто даже не вспомнит о твоем существовании. Максимум, на что ты можешь рассчитывать, это на заметку в дешевом листке криминальных хроник, где будет указано, что - «Спустя месяц, после исчезновения, в своей квартире найден разложившийся труп, хренового музыкантишки из забегаловки для местной швали. Тело этого придурка плавало в дерьме и воняло на полквартала». Ты ведь будешь плавать в дерьме, Стиви. Как только последние капли крови вытекут из твоих вен, твой кишечник и мочевой пузырь опорожнятся самопроизвольно. И вот уже – вуаля! Ты не просто дохлый. Ты - Дохлый Засранец. А эта сука, из-за которой ты собираешься перейти в мир Дохлых Засранцев, будет в это время тянуть свой джюс и смотреть на Парня с Большой Чековой Книжкой Манхэттенского банка. Смотреть и дрочить ему глазами. Ведь именно так она и смотрела на него при той, первой встрече. А потом, когда тебя упакуют в пакет и положат в морозильную камеру Лестонского госпиталя, они завалятся в номер за две с половиной тысячи баксов и там эта мразь будет сосать его маленький член. Почти у всех Парней с Большой Чековой Книжкой маленькие члены. Возможно ты не знал об этом Стиви, но это закон. Железное правило жизни. Хотя оно уже не будет тебя волновать. Никакие правила и законы мироздания не волнуют парней проводящих ночи в морге Лестонского госпиталя. И это тоже правило, Стиви. Но оно также не будет тебя беспокоить. Круг замкнулся. Считай, что это некая «уловка 22» для Дохлых Засранцев.

Стив слушал Незнакомца, не пытаясь возражать. Его мысли путались, словно шнуры сценической аппаратуры. Вопросы, не успев сформироваться, ускользали из сознания. Максимум, что он смог выдохнуть, это банальное:

- Кто ты?

- Я? – незнакомец улыбнулся – зови меня Вехинсел. Да. Просто, Проводник в Мир Засранцев Режущих Себе Вены. Тебя устроит такой ответ? Да наплюй на все эти: «кто?», «зачем?», «почему?». Если ты продолжишь валяться в этом корыте, то через четверть часа тебе будет все равно – кто я. Я твой Перекресток. Ты опоздал в «Клуб 27», но можешь успеть в «Клуб Неудачников» и я дам тебе совет, парень, как пройти мимо такого сомнительного счастья. Пока ты еще можешь шевелиться, выбирайся отсюда и шлепай на кухню. Первым делом достань из второго ящика пластырь и залепи свои порезы. Потом налей полстакана джина и выпей одним махом – выпивка заставит остатки твоей крови бежать быстрее. Оденься. Вызови такси. И езжай по этому адресу – Незнакомец достал из заднего кармана джинсов карточку и положил на раковину – там будет пара зрителей. Они твои фанаты. Сыграй им свой блюз, малыш. Ты ведь отлично играешь, поверь мне. Я знаю в этом толк. Правда, должен предупредить тебя - фанаты бывают очень непредсказуемы. Ты ведь помнишь, что сделал Чапмен с Ленноном или Гейл с Даррелом. Потому кроме гитары возьми с собой нож и топорик для отбивки мяса. Тот самый, которым эта сучка так лихо орудовала по утрам, готовя тебе отбивные. Просто, на всякий случай, кинь их в сумку. Вдруг что-то пойдет не так. Скотч также не будет лишним. Зрители ведь бывают такими неблагодарными. И не волнуйся. Я буду рядом, Стив, только поторопись. Уже темнеет, а утром твои поклонники собираются улететь в Европу на концерт. Прощальный тур группы «H.I.M.». Я тоже люблю этих финнов. Но пропущу турне ради тебя.

Стив закрыл глаза и снова открыл. В ванной комнате никого не было. Он приподнялся и, перекинув свое тело через край ванны, упал на кафельный пол. У него кружилась голова. Держась за дверной косяк, осторожно, чтобы не потерять остатки сил и сознания он встал и двинулся к кухне. Пластырь никак не хотел прилипать к мокрым рукам кусками, поэтому он просто перебинтовал их, изведя два рулона. Таблетки кодеина, запитые стаканом джина, уняли боль через двадцать минут. Он посмотрел на тянущийся кровавый след. Убирать не было никаких сил, но засохшая кровь могла вызвать ненужные вопросы арендодателя. Стив встал и, пошатываясь, пошел снова в ванную. На раковине лежала рекламная карточка «Jumeirah House» - отеля между Центральным парком и Бродвеем. Он взял ее в руки и прочитал – «У нас вы можете не беспокоится ни о чем. Мы побеспокоимся о вас ». Внизу карточки мелким шрифтом было допечатано – «проживание с домашними животными разрешено». Стив внимательно всмотрелся в фотографию номера с лежащей на огромной кровати моделью. Девушка подмигнула ему, и он услышал ее вкрадчивый шепот: - «Стиви, малыш, можешь приходить за своей сукой сюда. Она перестала быть домашним животным. Она стала дикой. Приди и сыграй ей свой блюз. Мы побеспокоимся о ней, пока ты доберешься. И о ее новом хозяине тоже». Стив положил карточку в карман. Взял зачехленную гитару, подошел к кухонному столу и сунул во внутренний карман куртки нож и молоток для отбивных. На всякий случай…

Через полчаса он расплатился с таксистом и вышел из машины перед входом в отель. Прямо перед дверью Стив почувствовал, что кто-то придержал его за локоть. Рука заныла тупой болью изрезанных вен. Он обернулся и увидел незнакомца из ванной комнаты.

- Номер 617. Только не спеши так. Ты похож на героя «Восставших мертвецов». Охрана не даст тебе пройти даже к стойке администратора, не говоря уже о шестом этаже. Я поговорю с дежурным менеджером, а ты направляйся прямо к лифту. Все будет отлично, Стив. Тебя ждет успех…

Дверь в номер открыл Роджер. Через мгновенье он проглотил возглас удивления вместе с передними зубами, вбитыми в горло рукояткой молотка. Стив переступил упавшее тело, прикрыл за собой дверь и присел над Мэдсоном. Тот стонал, порываясь что-то сказать.

- Не сейчас, Мэд. Не сейчас. Концерт еще не начался – скотч закрыл окровавленный рот, и через минуту руки Мэдсона были крепко припеленованы к туловищу – конечно, так тебе будет неудобно аплодировать мне. Но я обойдусь без твоих оваций. Ты пока отдохни, а я посмотрю – собрались ли в зале остальные зрители…

Линда лежала на белоснежных простынях. Ее руки были пристегнуты красными наручниками к спинке кровати, а нижнее белье валялось на полу. Вид Стива с проступившими через пластырь пятнами крови на запястьях и безумным взглядом заставил ее громко закричать…

Если вы парень с чековой книжкой Манхеттенского банка, то вы можете не думать о мелочах. Вам всегда рады в отелях, где к вашим услугам будут номера с кроватями, к которым удобно пристегивать сук снятых в клубе на «12-ой Авеню». В этих номерах толстые стены и полная звукоизоляция. Вы можете довести свою девушку до оргазма, при котором она будет визжать, словно сигнализация при ограблении ювелирного магазина. Можете заставить ее громко смеяться над своим маленьким членом. А можете просто пригласить подающего надежды блюзмена, чтобы он сыграл пару тем, отбивая ритм молотком по коленным чашечкам твари, разбрасывающей свое нижнее белье по номеру. Сами, при этом, вы можете валяться в коридоре в луже крови, пытаясь протолкнуть в желудок свои зубы. Главное не забывайте оставлять хорошие чаевые персоналу. И на все ваши небольшие шалости закроют глаза. Вам можно все.

- Линда, радость моя – Стив снял гитару с плеч и взял несколько аккордов – дай мне «Фа», сука! На улице сыро. Такая погода плохо влияет на звук.

Он размахнулся и врезал молотком по стройным ногам Линды. Потом еще раз. И еще. Гримаса боли исказила ее лицо, и крик стал еще громче.

- Мне кажется, эта мразь фальшивит – из глубины комнаты вышел Вехинсел – попробуй подкрутить колки потуже. И что-то ее дружок заскучал. Он же обещал сделать тебя звездой. Пригласи его на прослушивание. Пусть он убедится, что его двадцать штук работают, а не выброшены на ветер.

Стив вышел в коридор. Мэдсон застонал и попытался вырваться, когда Стив потащил его за ноги в комнату. Пара ударов ножом живот превратили стон в хрип.

- Отлично, парень – Вехинсел ударил несколько раз в ладоши и засмеялся - теперь бери гитару. Твои фанаты заждались. Кое-кто, так просто истек от желания…

Звуки блюза наполнили комнату. Стив прикрыл глаза и унесся вместе с мелодией к потолку. Оттуда, сверху, он видел как, глотая слезы, испугано смотрит на него Линда. Как Мэдсон, перевернувшись на живот, ползет к двери, путаясь в выпавших внутренностях. Как Вехинсел водит ладонями в такт музыки, словно дирижер одного музыканта. В мелодии было все: Тоска. Боль утраты. Ненависть. Смерть. С гитарного грифа капала кровь. Пальцы немели, но ими словно управляла неведомая сила. Когда затихла кода Стив открыл глаза. Он отложил гитару и подошел к дергающемуся в агонии Мэду.

- Тебе понравилось? Скажи, что это плохо, и ты сейчас же отправишься на Перекресток, слушать Роберта Джонсона. Только скажи, что это не заслуживает «платины», ублюдок! Скажи это! Скажи! – с каждым словом на голову Мэдсона опускался молоток. Он ничего не мог сказать уже минут десять. Когда вам на голову опускается кухонный молоток, то в принципе все равно – наигрывает ли рядом свои мелодии Би Би Кинг или выводит арии Монсеррат Кабалье. Любая музыка становится прекрасной. Потому что это последнее, что вы слышите в этой жизни…

Линда стонала и с ужасом смотрела, как испускает дух Мэдсон. Она боялась пошевелиться. Каждое движение вызывало нестерпимую боль в перебитых ногах. Простынь под ней давно превратилась из белоснежной в красную. Стив подошел к кровати, присел у Линды в ногах и, погладив по ступням, стал перебирать ее пальцы:

- Ты знаешь, что твои пальчики, словно гитарные колки – они так же отзывчивы на прикосновения. Мне кажется, что если натянуть на них струны, то можно будет сыграть неплохую вещицу – Стив стал выдергивать одну за другой струны из гитарной деки. Линда смотрела на него не понимающим взглядом и шептала – «Стив, что ты хочешь сделать? Стиви, отпусти меня, я никому ничего не скажу. Стив, я ведь люблю тебя. Я ошиблась, Стив. Я не хотела тебя расстраивать. Так сложились обстоятельства, Стив».

- Ты ошиблась. Да, именно так – ты просто ошиблась. В тот самый день, когда чертовые обстоятельства сложились таким образом, что тебя не стало в моей жизни, ты допустила ошибку - ты перестала верить в меня.

Стив взял первую струну и обмотал вокруг ее большого пальца. То же самое он проделал еще с четырьмя. Потом он прикрутил собранные в пучок струны к рукоятки ножа и задумчиво посмотрел на итог своей работы:

– Не хватает, девочка моя. Придется довольствоваться тем, что есть. Обойдемся без шестой «ми». Только вот не знаю – как бы нам закрепить подставку для струн? Подскажи мне. Подскажи, сука, и мы запишем хит!

- Хорошо получается, друг мой – подал голос из кресла Вехинсел – дизайнеры «Fender» могли бы многому у тебя поучиться.

Какая-то мысль мелькнула в безумных глазах Стива. Он усмехнулся и поднес нож к животу Линды. Струны натянулись, приподняв переломанные ноги над кроватью. Линда громко застонала и потеряла сознание. Всего лишь на мгновенье. Ровно на то мгновенье, во время которого лезвие вонзилось в ее плоть. Она извивалась от боли, суча перебитыми ногами. Лезвие рвало ее внутренности, заставляя отдавать с криком последние силы и капли жизни.

- Ты фальшивишь, тварь! Ты опять фальшивишь! С такой игрой нам никогда не войти чарты. Сделай красиво, детка. Так чтобы мы поняли – это настоящий блюз, а не игра неудачников из дешевого клуба с «12-ой Авеню» – Стив достал нож и снова воткнул его в живот Линды. Она дернулась в последний раз и затихла. За спиной Стива зааплодировал его последний зритель.

- Это было великолепно, парень! Ты превзошел всех классиков блюза. Я счастлив, что оказался слушателем этого маленького концерта – незнакомец продолжал аплодировать – я уверен, что уже завтра твое имя будет на первых полосах газет, а твои песни займут верхние строки хит-парадов. А сейчас иди домой, малыш. Прими ванну и отдохни. Завтра ты проснешься звездой. Погоди. Я посмотрю, чтобы фанаты снаружи не разорвали тебя на части. Ты ведь уже знаменитость, Стиви.

Вехинсел вышел из номера, оставив дверь открытой. Он подошел к лифту, и когда тот открылся, поманил пальцем Стива. Лифтер молча впустил пассажиров и нажал на кнопку первого этажа. Глаза служащего ничего не выражали. Выпуская их из кабины, он произнес ровным голосом: - «Спасибо что посетили наш отель, мистер Хэтью».

Вехинсел шел впереди Стива и весь персонал - портье, консьержи, швейцары, водители, сталкиваясь с его взглядом, начинали дежурно улыбаться:

- Мистер Хэтью. Я обязательно приду на ваш концерт.

- Это большая честь для нашего отеля мистер Хэтью.

- Мы позаботимся о вас, мистер Хэтью.

- Домашние животные, мистер Хэтью, можете отдыхать со своими любимцами. Мы позаботимся о них.

- Ни одна сука, мистер Хэтью, не помешает вам отдыхать в нашем отеле.

- Я отвезу вас домой, мистер Хэтью. Вы устали после концерта. Вам необходимо принять ванну и отдохнуть.

- Не стоит беспокоиться об оплате, мистер Хэтью. Достаточно вашего автографа. Вот здесь. На карточке нашего отеля. Большое спасибо. Ждем новых хитов.

Стив поднялся к себе в квартиру и, не включая свет, прошел в ванную комнату. Он скинул с себя одежду и, щелкнув зажигалкой, прикурил липкую от крови сигарету «Честерфилда». «Мне надо смыть усталость. Завтра начнется новая жизнь» - он забрался в ванну, медленно погружаясь в остывшую, грязную воду. Закрыл глаза и услышал музыку….

… - «Криминальный листок», пожалуйста – покупатель в темных очках в футболке с каким-то нарисованным рокером оторвал Дину, продавщицу прессы из киоска у торгового центра, от вязания. Парень дал десятидолларовую банкноту и, взяв газету, пошел в сторону парка. В наушниках его плейера играл «In Joy And Sorrow» поэтому он не слышал крик Дины: - «Вы забыли сдачу, мистер!».

На первой странице листка, крупным шрифтом было написано – «Сегодня утром в одном из номеров «Jumeirah House» были найдены трупы Роджера Мэдсона-младшего и его подруги, Линды Брэйн. В то же утро в квартире на «10-ой Авеню» было обнаружено тело бывшего бой-френда Линды, молодого, подающего надежды блюзового исполнителя Стива Хэтью, покончившего жизнь самоубийством. Сопоставляя факты, полиция сделала первоначальный вывод о причастности мистера Хэтью к этому зверскому убийству, но позже предварительная экспертиза однозначно установила – в момент, когда убивали Мэдсона и Брэйн, Стив был уже минимум двенадцать часов как мертв. Мы будем следить за раскрытием этого дела, и информировать вас обо всех интересных фактах»

Парень аккуратно сложил газету пополам и улыбнулся:

- Это было прощальное турне, Стиви. Добро пожаловать на Перекресток, Малыш.

Это сообщение отредактировал Паласатое - 14.10.2013 - 16:34

18. Бабья доля.

- … Я же к стенке всегда ложусь, привыкла уже. А зимой-то стенка от печки теплая, повернусь на правый бок, горбушкой к ней прижмусь – так хорошо. За день ведь намантулишься, сама знаешь: уголь там, дрова, скотину пока накормишь, а за ночь спину погреешь возле печи – так и утром легче подыматься. Лежу, значит. На правый бок легла – неудобно, на левый перевернулась – страшно. Он же не уходит, зараза такая. Понимаешь? Лег и лежит, и ведь поплевать ему, что я тут вся пОтом изошла от страха. Холодный такой. И глаза, глаза-то такие тоскливые, скучает говорит.

- Погоди, чего, каждую ночь прям приходит?

- Нет, он вот аккурат в полнолуние. Придет, рядом ляжет тихонечко, а от него стылость такая могильная. Я сначала думала, с ума сбрендила старая, а ведь как стал постоянно ко мне в кровать ложиться, так я уже и не знаю.

- Ну, в другой комнате чего не спишь?

- А какой толк? Один раз уснула в зале на диване, ночью слышу, то ли кряхтит, то ли стонет кто-то в спальне. Это он вот первый раз тогда пришел. Кряхтел-кряхтел, потом как заорет: «Зиииинааааааа!» Я чуть на месте не опоржнилась, ей Богу, замерла, лежу, значит, дальше, а он орет, как оглашенный «Зина-Зина!», ну я возьми и спроси: «Че те надо, пень старый? Че приперси?»

- А он?

- А он мне какую-то абру-кадабру балакает, ничерта не понятно, все какие-то вычурные словечки, можт у них там язык другой-какой. А я ему как закричу: «А ну пошел отсюда старый черт! А то дрын возьму, отхожу поперек хребтины, забудешь, как звали!» Сама думаю, чего он там забудет-то, он ведь мертвый?

- И чего?

- Чего-чего? Ушел. И главное, ведь он в дверь вышел. Там же в зале в ногах стоит сервант с зеркалом, и в нем отражается дверь в сенки. Я в зеркало это смотрю, он из спальни вышел и прямиком на выход.

- Ну ты, Зин, жути на меня напустила, - соседка Валя звучно втянула в себя чай из блюдца. Бок о бок прожили они соседями с Зиной, без малого, пятьдесят лет. Все было в их жизни: и послевоенный голод, и мужья тираны, и падеж скота, и трудодни в колхозе. Но такого Валентина еще не слышала, это же надо, покойный муж приходит к жене и ложится рядом.

- Эх, Валя, если бы только ведать, что еще мне предстоит, - Зина тяжело вздохнула.

- То да, Зин, знать бы, где упасть. Ну, вот ты его прогнала, а он вернулся что ль?

- Ага. Пошла корову доить утром, вымя, значит, помыла, вазелином натерла, начала доить, а корова беспокойная какая-то. С ноги на ногу переступает, мычит, ушами трясет. Ну, думаю, может мыши ей там ноги грызут, в том году их уйма была, я у тебя еще отраву брала, помнишь? Ну в общем повернулась, смотрю, а этот хрыч корове моей хвост стоит крутит. Не, ну ты только представь?

- Батюшки святы! А ты чего?

- А я со страху ведром в него запустила. Как швырну ведро в морду ему! Всю жизнь меня изводил, ирод, а тут еще после кончины решил поизгаляться! А самой-то страшно, Валь, так страшно было. Ну вот я решила, что за мной он приходит, и что не будет мне спасения от этого черта даже на том свете – доля, видать, у меня такая. Пошла я в дом, легла на кровать, глаза закрыла, а у самой поджилки трясутся, страшно умирать-то. И тут он пришел, молодой красивый, как вот на свадьбе после войны был, за руку меня взял. Лежу, думаю: «Сейчас умру», - и ведь умерла, Валь. Ну а дальше ты и сама знаешь.

- Зин, скажи, а зачем ты ко мне пришла?

- Скучаю, там ведь снова он меня изводит. На этом свете я хоть тебе могла пожалиться, поплакать с тобой или песню какую заунынвную затянуть сквозь горе бабье. А там нет никого, тихо и пусто. Нет мне покоя, Валь.

- Я помолюсь за тебя, за упокой. Может, даст Господь и тебе кроху счастья на том свете. Только ты ко мне больше не ходи, мне ведь тоже страшно, восьмой десяток уже разменяла, а помирать все не хочется.

- А ты не бойся, Валя, двум смертям не бывать, одной – не миновать. Ну, хорошо посидели, пора и честь знать, - Зина со скрипом отодвинула стул, встала, поправила седые пряди, выбившиеся из-под цветастого платка, и тяжелой походкой, немного кряхтя, направилась к выходу. Дверь отворилась, и полная уютная женщина, в платье из ситца, растворилась в морозном воздухе февраля, оставив лишь вычурный узор на стекле.

Это сообщение отредактировал Паласатое - 14.10.2013 - 16:35

19. Свет несет ужас.


Это был ночной кошмар. Влад бежал через какие-то пропахшие пылью и сыростью комнаты. Сквозь залы с множеством ржавых труб. Через бесконечный коридор, так похожий на тот, что был в его школе. Только тут не бегали дети, не было грозных окриков завуча, зато была Тьма. След в след Она шла за ним растворяя в себе пространство, превращая в ничто комнаты и переходы. А он бежал. Бежал из последних сил. Жадно хватал ртом воздух. Сипя на последнем издыхании, Владислав проклинал ноги за то, что они не могут двигаться хотя бы на один шаг быстрей. Всего на один маленький шаг. На один малюсенький шажочек быстрей и он смог бы оторваться. Он смог бы убежать. Но ноги двигались все медленней, а предательская одышка все сильней рвала грудь.
Внезапно, как это бывает только во снах, окружающая обстановка резко изменилась. Теперь это было какое-то огромное помещение. То ли ангар, то ли цех. Вокруг возвышались стеллажи. Виднелись коробки и свертки.
Влад перевел дыхание. Место казалось знакомым и от того безопасным. В изнеможении он опустился прямо на пол, оперся спиной о какие-то ящики и закрыл глаза.


Ощущение чужого присутствия возникло неожиданно. Необычайно сильное, оно, тем не менее, не казалось тревожным. Прямо перед парнем стоял кот. Здоровенная рыжая зверюга, килограмм на пять, или около того, с пушистым хвостом и здоровенными, отсвечивающими зеленым глазищами. Удостоверившись, что его заметили, кошак развернулся и не спеша отправился к открытым воротам, из-за которых струился серый утренний свет.


Влад поднялся. Сделал пару шагов вслед за зверем и остановился в нерешительности. Свет отчего-то его очень пугал. Даже не так. Свет вызывал панику. Кот, к этому времени уже добравшийся до створа ворот, еще раз оглянулся, как бы подбадривая парня, и одним гибким движением выпрыгнул на улицу.
Какое-то время человек с тревогой смотрел на светлый зев ворот, затем сделал шаг назад. Еще один. И еще. И вот уже, отдавшись с головой всесокрушающему ужасу, он развернулся к свету спиной, дабы бежать сломя голову хоть куда-нибудь!.. И в этот миг из глубины ангара ему в лицо прыгнула Тьма.


Влад проснулся. Он распахнул глаза, но ничего не увидел. Вокруг была темнота. Он тонул в ней, будто в омуте. Она вливалась в него через звенящий от тишины звук, через беспомощно распахнутые веки, через открытый в истошном крике рот. И в тот миг, когда паника крепкой хваткой сжала его горло, начисто перекрыв доступ кислорода, в этом пронзительном окружающем его "ничто" раздался мелодичный женский голос.


- Что, Владя, не спится?
Явная ирония, заключенная в интонации этого простого вопроса, привела парня в чувство. Сквозь звон в ушах ясно проступил звук капающей воды, а пальцы нащупали под собой шершавый и холодный бетон. Реальность, навалившись на остатки сна, вступала в свои права, приводя мысли в порядок.
- Разбудил? Прости. Всякая дрянь снилась.
- Это от того, что кто-то спит на голом полу. Прошу заметить, на холодном и сыром полу.
- А что делать? Свою куртку я отдал тебе в качестве лежака. Или у тебя есть какое-нибудь предложение?
- Владенька, пойми меня правильно, я тебе очень благодарна за твою заботу о моем нежном женском теле, но можно же что-нибудь придумать?! К примеру, можно было не рассовывать те банки с тушенкой по карманам, а взять сразу ящик. И консервов было бы больше, и картон в качестве подстилки бы пригодился.


Влад подумал, что с большим удовольствием он лежал бы сейчас не на несчастном картоне, а всё на той же куртке. Причем не один, а в обнимку с обладательницей чудного голоса. Собственно, вариант с взаимным обогревом он предложил практически сразу, однако в ответ услышал вполне резонные рассуждения на тему отсутствия дружбы между мужчиной и женщиной. Что ему, как мужчине, неизбежно захочется большего, а она, как женщина, сейчас на такое просто не готова, потому что не каждый день видишь, как обезумевшая толпа разрывает на куски и съедает твоего парня.


- Кира, я бы просто не донес тот ящик. Точно тебе говорю.
- Я бы помогла - послышался полный уверенности ответ.
- Ну, так что сразу не предложила?
- Сглупила. Ну что ты хочешь от блондинки?
- А ты блондинка? – отчего-то Влад представлял себе Киру именно со светлыми волосами и теперь несколько удивился своей догадке.
- Эх, Владя, Владя. Большой вроде уже, а не знаешь, что любая женщина - блондинка. Особенно, если ей в данный момент это выгодно. На самом деле я брюнетка.


Он никогда не видел ее лица, разглядел только смутные контуры фигуры. Они встретились ночью прямо перед входом в этот подвал. Кира тогда вела безнадежную борьбу с приржавевшими петлями входной двери, сил ей явно не хватало, и она от души выругалась. Именно звук человеческой речи заставил напуганного до полуобморочного состояния Влада остановиться, а не метнуться загнанным зверем глубже в складскую зону, чтобы потом и вовсе покинуть город.
Он не видел ее лица, но отчего-то был уверен, что выглядит Кира в полном соответствии с его представлениями об идеальной женщине.
Брюнетка... Воображение услужливо сменило в вымышленном образе Киры светлые волосы на темные. Вот они в этом сыром подвале прячутся от кошмара пришедшего в этот и без того свихнувшийся мир. Вот она зовет его к себе. Вот он подходит. Ложится рядом. Кладет ладонь на её бедро...


- Владь, спишь что ли? - раздался слегка приглушенный голос.
- А? Ты что-то сказала? Прости, задумался.
- Говорю: "я сегодня помогу донести тебе ящик с тушенкой". Правда-правда. Хотя, если честно, все это так странно... Если бы неделю назад мне кто-нибудь сказал, что я, сидя в темном подвале, буду, с жадностью, есть холодную тушенку, я бы только пальцем у виска покрутила. А теперь... А о чем ты думал? – её голос сменился с удрученного на заинтересованный.
Влад давно заметил за своей подругой по несчастью такую особенность, как резкая смена настроений. Только он никак не мог понять, это реакция на стресс, или Кира сама по себе была человеком легким, способным запросто переключиться с тяжелых дум на что-то более жизнерадостное.
- Да так, ничего важного… - увильнул Влад.
- Мне все равно интересно. К тому же надо же о чем-то говорить, а то так и сдвинуться в темноте можно.
- Да вот, как бы сказать... Я все думаю про этих «зомби». Ведь я толком их и не видел. Я в тот день с ребятами в ночном клубе был. У Сереги на мальчишнике отрывались. Так что добрался домой уже на рассвете, весь день проспал и только под вечер выбрался из дома. Лимонадику захотелось, блин. А тут эти... Гнали они меня по улице минут десять. Тут как-то, знаешь ли, не до разглядываний было. А потом я заскочил в переулок, уже стемнело порядочно, фонарей там не было, и слышу - остановились. Я так быстренько оглянулся, а они стоят в тени и пошатываются. Как будто выключило их. Я как-то сразу понял, что без света они в спячку впадают. Или что-то в этом роде. А дальше я просто бежал. Потом, когда бежать уже не смог, шел там, где темнее всего. Как говорится «дворами, да огородами». Хотел из города подальше выбраться. Ну и наткнулся случайно на тебя. Как-то так.
- Зато я на этих тварей нагляделась вплотную так, что больше не хочу. Мы с Мишей сюда приехали на цены поглядеть, и с людьми пообщаться. Мы почти год жили вместе. Он хотел свое дело открыть и чуть приподняться, а потом свадьбу сыграть. И вот сначала все было хорошо, поговорили с кем надо, а потом... - голос на какой-то момент сорвался, в нем послышались слезы, но уже через секунду девушка взяла себя в руки и продолжила рассказ.


Влад не слушал. Он лежал на спине, уставившись сквозь темноту в невидимый потолок и вместе с тем ясно видел, как она зовет его к себе. Она зовет. Он подходит. Ложится. Ладонь на бедро. Потом рука идет выше, прямо под свитер. Ощущается тепло и нежная кожа гибкого тела. Потом рука идет в обратном направлении. Ладонь сжимает упругую ягодицу. Вторая рука поглаживает ее по голове. Пальцы путаются в тёмных волосах, пахнущих миндалём...


- ...и вот что ты по поводу всего этого думаешь, а? - ворвалось в сознание Влада, возвращая его из мира грёз на бренную землю.
- Ну что тут сказать... Я уже и не знаю, что тут вообще можно думать... Слушай, что мы все время в темноте? Давай найдем какой-нибудь фонарик во время вылазки? Или хотя бы свечи.
- Я думала уже на эту тему. – голос Киры казался неуверенным. - Но знаешь, а вдруг в этом подвале куча зомби? Вдруг они все тут стоят в своей спячке, а мы их светом разбудим?
- Ну, тогда мы сразу выключим фонарик, и они опять заснут.
- Может и так, но я тогда уже не смогу тут находиться. Понимаешь? А где мы еще найдем такой классный подвал, да еще и с питьевой водой?
- Так значит, по-твоему, лучше сидеть в темноте, чем узнать, что к чему и действовать по обстановке?
- Неведение, Владя, оставляет шанс надежде. В темноте не видно теней. Чтобы увидеть ужас нужно хотя бы немного света. А пока мы этот ужас не видим, он воспринимается просто как детская страшилка, от которой можно спрятаться под одеялом. Понимаешь?
- Нет. Не понимаю - Влад добрался до двери, прислушался, ощупал ее холодную поверхность и начал аккуратно выковыривать тряпку из щели между дверью и коробом.
- А что ты понимаешь?
- Понимаю, что ночь настала. Пора выдвигаться на промысел, а то уже в живот с голоду сводит.


Шли, что называется, мелкими перебежками. От одного угла до другого. Выжидая и прислушиваясь. Ночь пахла дождем. Низкие, практически без единого просвета, тучи спешили куда-то за город, будто спасаясь из зачумленного людского муравейника. Темнота была практически абсолютной, и именно это давало шанс на положительный исход рейда. Еще в прошлый поход Кира предложила двигаться раздельно, выдерживая интервал метров в пять. Так, чтобы, с одно стороны, не упускать друг друга из виду, а с другой, случись что с одним, у другого было бы в запасе несколько секунд на то, чтобы решить как помочь первому. Или время чтобы убежать. Влад шел первым. Оглядываясь через каждые десять, пятнадцать метров он видел позади себя дрожащую тень. Это Кира, приседая и озираясь, шла следом.


Пробрались на склад уже знакомым способом, через неаккуратно приставленные к высоким окнам строительные леса с одной стороны и штабеля с другой. Не нужно было быть гением дедукции, чтобы понять, что прежде помещение являлось производственным цехом. Высоченный, на уровне трех этажей, потолок и почти доходящие до него широки окна были тому явным подтверждением. Наверняка в дневное время здесь можно было обойтись без искусственного освещения. Однако сейчас предметы с трудом угадывались уже на расстоянии вытянутой руки.


Влад прикинул, где именно в прошлый раз им удалось разжиться консервами, и зашаркал вдоль стены, ощупывая ближайший стеллаж в поисках вожделенной коробки.
- Кира, ты заметила банки с краской на лесах? У меня такое чувство, что в прошлый раз их там не было. В смысле они были, но, кажется, их было значительно меньше. - голос Владислава эхом разнесся по помещению, за что на него сразу шикнули сзади.
- Даже не знаю, что тебе ответить. - шепотом послышалось через некоторое время - Я в прошлый раз меньше всего беспокоилась о краске. Да и сейчас не до нее. Мало ли кто тут мог шляться, пока мы с тобой загорали в нашем подвале?
- Ну а вдруг есть другие выжившие?
- Надеюсь на это. Давай вместе покричим, авось на нас выйдет кто из большой группы выживших. Там наверняка окажется светловолосый голубоглазый качёк и я уйду к молчаливому нему от говорливого тебя. Ищи уже скорей консервы, очень кушать хочется.


Влад, обижено засопев, принялся обшаривать коробки на стеллажах, пытаясь по форме емкости определить ее возможное содержимое. Сначала шло стекло и что-то в пластике. Потом небольшие баночки, в каких обычно была икра или паштет. Первым желанием было их вскрыть, но потом возник вопрос, а не должны ли такие вещи храниться в специально охлаждаемом помещении? Влад не знал, а потому решил не рисковать здоровьем, тем более что с санузлом в их подвале были определенные проблемы.
За окном, в просвете туч, мелькнула и тут же скрылась Луна. Кира тихонько выругалась, но Влад списал все на нежелание возвращаться в подвал в ясном свете ночного светила. Он и сам не был в восторге от подобной перспективы, мало ли как зомби реагируют на лунный свет, а потому начал вскрывать коробки уже не слишком заботясь об их целостности. Стали упорно попадаться жестянки с оливками. Владислав их не любил, да и пищевая ценность этого продукта вызывала сомнения. Тушенка нашлась только минут через пятнадцать. Вскрыв банку ножом и почувствовав знакомый запах, Влад поставил емкость перед смутным силуэтом девушки и постарался определить габариты и вес упаковки. Пока Кира, судя по звукам, утоляла голод, он стащил коробку со стеллажа и тут до него дошел смысл сказанных девушкой слов. "Уйду от тебя к качку". Уйду от тебя! Она считала, что они вместе! Получается, что были не он и она, а они! Вместе!

Обуреваемый чувствами Влад развернулся и попытался заключить девушку в объятия. Его руки легко прошли сквозь тонкий силуэт, заставив парня с удивлением таращиться на собственные ладони. За окном, в очередной прорехе редеющих туч, показалась Луна. В ее тусклом свете, будто на мгновенном фото Полароида, Влад разом увидел нетронутую консервную банку, свое ошалелое, покрытое испариной пота, отражение в пыльном стекле потрескавшегося стеклопакета и, буквально в пяти метрах от себя, помещенную в стройные контуры женского тела непроглядную Тьму.


- Влюбленный дурак! - прошипела она - Обязательно надо было все испортить?
Владислав издал хрип, символизирующий крик ужаса, а затем, спотыкаясь и падая, бросился вдоль стеллажей и полок прочь от этого воплотившегося кошмара.


Ветер гнал тучи все быстрее. Все чаще в небесном пологе попадались разрывы, и тогда свет на секунду заливал помещение. В этих лунных всполохах темный силуэт снова и снова возникал на пути бегущего человека, заставляя того нырять в первый попавшийся проход между стеллажами.
- Владя, ну куда же ты, милый? - шелестела тень - Неужели ты больше не хочешь ухватить меня за задницу и забраться мне руками под свитер? Ну же, дорогой, я вся твоя, иди ко мне!


Парень выбился из сил. Он хрипел. Ветер, наконец, полностью разогнал тучи, и теперь, через грязные стекла, в склад глядела Луна. В ее свете изгибались и струились многочисленные тени, от чего казалось, что Тьма подступает к нему со всех сторон одновременно. Влад споткнулся и упал. Он полз на четвереньках не разбирая дороги, уже не в силах подняться на ноги или хотя бы смотреть вперед.


Когда он понял, что его загнали в угол, было уже поздно. Оставалось лишь вжаться в стену, наблюдая как темный силуэт неспешно приближается, отсекая последний путь к бегству.
- Вот ты где, милый! - послышался такой знакомый голос. - Устал? Ну, ничего. Давай отдохнем, возьмем еду и вернемся в наш замечательный подвал. Я позову тебя к себе, и мы будем лежать вместе в безопасной темноте, где нет этой ужасной Луны, показывающей жуткие вещи. Больше не надо будет бояться, милый!


Внезапно Влада осенило: " Чтобы увидеть ужас нужно хотя бы немного света. А пока мы этот ужас не увидели, он воспринимается просто как детская страшилка, от которой можно спрятаться под одеялом" - так говорила Кира. Решение пришло спонтанно: он оттянул ворот свитера, спрятал голову под одеждой и крепко зажмурился, свернувшись калачиком на холодном полу.
- Милый? Ты где? Я тебя не вижу. Ну же, хватит играть в прятки - послышался где-то рядом голос Киры. Не шипящий звук Тьмы, а именно Кирин голос. Нежный, сладкий, добрый.
- Посмотри на меня - продолжала Кира - прими радость забытья, и пойдем скорее из этого опасного места, пока не рассвело и не пришли зомби. Что? Ты, наверное, думаешь, что никаких зомби и нет, а я всего лишь плод твоего приболевшего воображения? А что если ты ошибаешься, Владя? Что если зомби на самом деле есть, а я - защитная реакция твоего разума, впавшего в отчаяние от осознания собственной обреченности. Это тебе не "Обитель Зла" на консоли, дружок, тут могут съесть и не подавятся. Ну же, Владя, не тяни. Взгляни на меня, и пойдем. Посмотри на меня, Влад, обними вечность!


Испуганный. Подавленный словами Киры, Владислав стащил с себя свитер и отбросил его в сторону.
- Молодец. Теперь посмотри на меня - продолжала увещевать теперь уже шипящий голос. - Хватит пялиться в пол, подними голову!


Ощущение чужого присутствия возникло неожиданно. Необычайно сильное, оно было странно знакомым. Прямо перед Владом, отсвечивая зеленью глаз, сидел здоровый кот. Голос Киры померк, потерял четкость. Она еще что-то говорила, объясняла, уговаривали и угрожала, но Владислав ее уже не слышал. Перед ним били только светящиеся глаза кота.


Первый раз зверь мигнул, когда на улице достаточно расцвело, чтобы его шерсть, вместо серого ночного, обрела рыжий цвет. Кот обтерся о ноги парня и, постоянно оглядываясь, чтобы удостоверится, что за ним идут, затрусил к выходу. Отодвинув широкий засов, Влад вдруг подумал, а готов ли он встретиться лицом к лицу с порождениями дня? Готов ли отказаться от спасительного неведения? На миг невыносимо захотелось обернуться и убежать!


Владислав толкнул тяжелую створку ворот и шагнул в свет. То ли сотрясаясь в приступе хохота, то ли извиваясь в потоке уходящего на улицу теплого складского воздуха, следом за ним выскользнула тень.

Это сообщение отредактировал Паласатое - 14.10.2013 - 16:36

20. Око полной луны.



За два месяца до смерти Петьки Лопатникова мы все заметили, что с ним неладно. Обычно он был такой веселый, говорливый, ироничный. Теперь же Петька в прямом смысле пугался каждого звука, вздрагивал при неожиданном прикосновении и постоянно ходил, обратив тревожный взор куда-то внутрь себя, как бы вновь и вновь вспоминая о чем-то неприятном, о чем хочется забыть, но не получается. Долгое время он отнекивался от наших расспросов, говоря, что все в порядке и просто много работы. Но чем дальше, тем хуже ему становилось. Наконец, я не выдержал и поставил вопрос ребром.

- Петюня,- говорю,- я тебя сто раз изо всякой мудени вытаскивал. Что, для тебя наша дружба – киркорова кусок? Или, думаешь, я за тебя не переживаю? Ходишь еле живой. Колись, что стряслось?

А он посмотрел на меня так грустно и говорит:

- Потому-то и не могу сказать, что ты мне друг. Не хватало и тебя в это втравливать.

- Не неси,- говорю,- ерунды, а рассказывай лучше.

- Ладно,- вздыхает,- не хотел я тебя впутывать, но и один не могу это нести. С ума сойду скоро. Или того хуже. Послезавтра приходи ко мне с ночевкой, пива попьем. Я и расскажу.

В назначенный срок я, груженый выпивкой и закуской, стучался в петькину дверь.

- Кто там?- осторожно спросил он, похоже, стоя метрах в трех от двери.

- Я, открывай.

Петька выглядел совсем неважно. Мы попили пива, причем он все уклонялся от главной темы разговора, а без четверти двенадцать заперлись в его комнате. Он включил компьютер и зачем-то принес пластмассовое ведро.

- В туалет ходить. А если по-большому хочешь, иди сейчас, только быстро, десять минут у тебя.

- Спасибо за щедрость, но я посрамши. Че происходит-то?

- В общем, проклят я. Ты не смотри так, сейчас все расскажу. Есть в нашем роду свое проклятие. Какой-то древний пращур-мудак нагрешил чего-то. Вроде двух девок крепостных до смерти замучил. Ну, насиловал, понятно. А мать их какой-то колдуньей была. Прокляла, в общем, его и всех потомков мужского пола. И как им тридцать исполнялось, каждое полнолуние с ними всякая бесовщина начинала происходить. К этому предку, например, стал домовой приходить. Как полнолуние, так предок точно в полночь засыпал, что бы ни делал, а в четверть первого просыпался оттого, что домовой на него садился. И до рассвета на груди сидел. Лохматый, черный, что-то поет на непонятном языке. В первый раз случилось это, когда он с друзьями у себя в усадьбе напивался. В двенадцать все разом уснули и так до утра и спали. Проснулись – а тот седой лежит, в потолок только смотрит и сипит. Так через пару месяцев и умер в полнолуние. Сердце не выдержало. И пошло. Отец мой ведь тоже в тридцать умер, мне десять лет было. Так тоже в какой-то момент начал чахнуть. Перед самой смертью все рассказал, чтобы и я, значит, готовился. Говорит, в полнолуние вскоре после дня рождения засиделся у телевизора допоздна. Слышит, в начале первого голос какой-то в доме раздался. Вроде поет кто-то в спальне. Пошел туда, свет включил, а из зеркала на него его же отражение смотрит, пальцем показывает и смеется. Рожи всякие корчит. Отец в обморок и до утра пролежал, мы с мамой уже спали. И каждую ночь в полнолуние в любой отражающей поверхности то же самое видел. А если свет выключал, то голос его с ума сводил. Он, конечно, сразу про проклятие понял, ему его отец тоже перед смертью рассказал. Нам с мамой ничего не говорил, а в полнолуние в гости к родственникам отправлять ночевал. Тоже за пару месяцев зачах. Я потом про его рассказ маме рассказал, а она заплакала и сказала, что папа был наркоманом. Ну, девяностые, плохая компания, тогда многие на гере сторчались. И врачи подтвердили, что он на наркотиках плотно сидел. Последние несколько недель перед смертью. Ну, я и поверил. Теперь понимаю, что наркота - это следствие, чтобы этим страхом постоянным не мучиться.

Со временем я забыл про это. Когда тридцатник мой недавно справляли, даже не вспоминал про проклятие. Помнишь, как посидели душевно? И вот месяц назад собрался я вечером в бар сходить, пива выпить, телку, может, подснять. Я Верку люблю, но и без секса, сам понимаешь, не ахти. Но только собрался выходить, как такой жуткий страх напал. Чувствую, не могу из квартиры выйти. Типа агорафобии. Вот должен эту ночь дома пересидеть - и все тут. Ну, хрен с ним, твой подаренный коньяк с днюхи распечатал, комп включил, скачал второй «Фоллаут» и завис на весь вечер. А в начале первого слышу, в соседней комнате кто-то напевать начал. Язык еще такой странный. Думал, может телевизор в зале случайно включился. Открываю дверь, а там…

Петька судорожно сглотнул, изрядно отпил из бутылки с виски и посмотрел на настенные часы. Было без одной минуты двенадцать.

- В общем, прикинь. Открываешь ты дверь, даже в мыслях нет вообразить, что там может быть что-то, кроме коридора. А там глаз. Просто огромный человеческий глаз во весь проем.

Понимаю, глупо звучит. Но там реально был глаз. Я никогда раньше сознания не терял, а тут… И пение еще это…

- Друг мой,- сказал я,- харэ тут стращать. Вот уже первый час, сейчас я дверь открою, а там никакого глаза. Смотри.

И я бы показал, что нет никакого глаза, если бы тут же не уснул. Просто ни с того ни с сего начали слипаться глаза, я, что-то бормоча, лег на диван и мгновенно вверил себя Морфею.

Проснулся я утром. Петька с серым лицом смотрел на меня. Увидев, что я поднимаюсь, он изобразил кривую усмешку.

- Доброе утро. Выспался?

- Блин, да как так-то? Как будто снотворного выпил. Хочешь сказать, опять глаз видел?

- Да прям, дверь всю ночь не открывал. Но голос вот этот…

Это было странно, но за утренним чаем я придумал, что делать.

- Слушай, ведьма эта вряд ли могла современные технологии предугадать. Ты этот глаз на камеру в следующее полнолуние сними и голос запиши. А там уже со спокойной душой пойдешь к попам или к ученым. Что-нибудь да придумают, против всякой черной магии белая есть.

Не то, чтобы я реально поверил в сказку про глаз, но хотелось приободрить Петьку, вернуть ему, так сказать, жажду борьбы. Слишком уж он безучастный был ко всему.

- А верно,- оживившись, сказал он,- я-то никому рассказывать не хотел, потому что сто пудов за психа бы приняли. А так доказательства будут. Стремно, конечно, дверь открывать, но что мне может сделать глаз? Разве что посмотрит сурово.

К Петьке возвращалось чувство юмора, и я счел это добрым знаком. Потом я закрутился на работе: завал, командировки, угроза увольнения, и Петьку больше не видел, только созванивались пару раз в неделю. Вроде, он довольно веселый был. А через месяц умер. Повесился ночью у себя в комнате. Никого кроме него в квартире не было, с видеокамеры, валявшейся на полу, были стерты все записи. Мы похоронили его, помянули, успокоили как смогли Верку с Данилой (это его бывшая жена и сын). И все бы забылось со временем, если бы не электронное письмо, пришедшее мне с ящика Петьки той ночью. Время отправки - четверть первого пополуночи. Там было написано:

«я все записал посылаю тебе файл сделай что-нибудь убереги данилу я начал понимать что поет этот голос это жутко жутко скажи вере что я ее все равно всегда любил и хотел мириться спаси данилу братан спаси данилу пожалуйста пожалуйста».

И прикрепленный видеофайл, который я до сих пор не решаюсь открыть. И дело тут даже не в самом страхе увидеть огромный глаз в дверном проеме. Что опасного в глазе? Дело в том, что если я, вопреки здравому смыслу, действительно увижу что-то мистическое, то… Блин, мне придется менять все свое мировоззрение и всю свою жизнь. Придется поверить в магию и проклятия, в ад и в рай, в демонов и домовых, в живые отражения и прочую ерунду, и это разнесет в клочья мой привычный уютный мир, что живет по законам физики. Придется пробираться через тернии чужих предубеждений, пытаясь доказать правдивость записи, чтобы постараться спасти девятилетнего сына своего умершего друга. До тридцати Даниле еще далеко, но когда-то придет и его время.

Да, возможно придется стать парией, на которого все показывают пальцем и советуют поменьше смотреть канал ТНТ. Никто не захочет добровольно разрушать здание своих материалистических представлений о жизни на основе какой-то записи любительской камерой. Да и в интернете полно фэйковых крипи-видеофайлов.

Придется изучать религию, демонологию и эзотерику, кабалистику и нумерологию, ездить к священникам всех религий, святым старцам и бабкам-ворожеям, пытаясь найти ключ к снятию проклятия. А ведь у меня карьера, родители, невеста. Рабочий график, пьянки по пятницам. Все мы в детстве хотим сражаться со злом, мечтаем о кувшине с Хоттабычем или сове из Хогвартса. Но, как оказалось, во взрослой жизни переступить какую-то внутреннюю черту и поверить в магию – это серьезная проблема и ненужный геморрой.

Иногда, сильно напившись, я хочу стереть этот файл, списать все на Петькино наследственное психическое заболевание и жить себе дальше. Тогда мне снится Петька и говорит грустно: «Что, для тебя наша дружба – киркорова кусок?». Я просыпаюсь с криком и не могу сомкнуть глаз до рассвета. Иногда в такие ночи мне мерещится странное пение на непонятном языке.

Самое паршивое, что я точно знаю - если наплевать на последнее желание друга, пусть оно и ввергает твою жизнь в хаос, то темные силы станут немного сильнее. Дружба, верность, любовь, храбрость, следование долгу – вот настоящая белая магия, и она встречается вовсе не так редко, как иногда кажется, и именно на ней держится хрупкое равновесие в этом странном мире. Когда кто-то из нас дает слабину, на свет появляются новые упыри, зомби, ксении собчак. Возможно, когда-то такой вот друг отказался верить Петькиному деду или отцу, и Петька повесился в тридцать лет.

На рабочем столе у меня стоит фотография Данилы. У него отцовские глаза – ироничные и немного грустные. Они как будто ждут от меня чего-то. «Братан спаси данилу». В этом файле – мое собственное проклятие, но и мое же искупление.

И все же я не решаюсь его открыть.

А вы бы решились?

Это сообщение отредактировал Паласатое - 14.10.2013 - 16:38

21. Кровавые лучи заката

Кровавые лучи заката с трудом пробиваются сквозь густые ветви деревьев, грустно опустивших листья. Задержавшаяся белка стремительно ныряет в трухлявое дупло древнего дуба, как будто спасаясь от тонкого, хищного щупальца света, поймавшего ее за хвост. Жалобно что-то пискнула напоследок, и, дрожа, укрылась пушистым хвостом. Наступила тишина, мрачная, зловещая. Ни пения птиц, ни жужжания насекомых. Даже ветер как будто спрятался, предвидя что-то недоброе.
Раскаленное солнце растеклось по горизонту, подсвечивая верхушки деревьев. Упавший в подгнившие мягкие листья желудь взорвал зловещую тишину ударом грома. Белка испуганно вздрогнула, поджала хвост, аки избитая любимым хозяином собака, и в ужасе замерла.
Беспросветная тьма уже почти опустилась на лес, но на секунду была вынуждена отступить пред отражением светила от маленького облачка, посмевшего развеять её тьму, и вновь удовлетворенно погрузила лес в свои объятья. На этот раз – окончательно. До самого утра…

***
Ну что ж. Мне пора. Сегодня – Полнолуние. Самая безопасная ночь в месяце, в которой меня не подстерегают вечно голодные деревья, всевозможная недружелюбно настроенная живность, смертельно опасная даже для меня, жителя окраин леса.
В другую ночь я бы не осмелился отправляться в лес, но сегодня можно рискнуть. В Полнолуние ищущие не всегда умирают. Лет двадцать назад выжил мой дядя, отправившийся к центру леса. Правда, сошел с ума, и нес всякий бред, пришлось его утопить, и отдать лесу. Надеюсь, удача у нас – семейное, и у меня её будет несколько больше, чем у того седого бедолаги, почившего с миром в свои двадцать лет, так и не выпустившего до последнего волчий хвост, с которым его и нашли. А я вернусь героем. Да, дядю я никогда особо не любил.

***
Лес представляет собой несимметричный шестиугольник, крайне агрессивно охраняющий свои недра, тайны и сокровища. Буквально все в лесу стремится выжить за счет ближнего своего: деревья нападают лианами и корнями на мелкую и крупную живность, живность нападает зубами и когтями на деревья и траву (кто что осилит), и все вместе они не любят человека. Или любят? Поди разбери их гурманские пристрастия.
А от человечества осталось не так и много. Лично я, кроме своего племени, знаю лишь одно, так же, как и наше, запертое лесом у подножия укрытых голубовато-розовым снегом гор. Иногда мы ведем с ними меновую торговлю, пробираясь в Полнолуние через окраину северной грани леса, разделяющую нас. У них каменистая местность, на которой практически ничего не растет, но есть пещеры. У нас же – плодородные земли, целых три озера, но… Огниво, спички, горючий камень и табак для толстого пердуна старосты (тщательно нами скрываемые), точильные камни и изношенные топорища мы можем взять только у них. А они – из пещер. Так и существуем. Бартер.
Однажды они попробовали напасть на нас в Полнолуние, но мы продержались практически до самого рассвета на нашей границе леса, и им пришлось уйти. Два месяца мы не менялись с ними. Фиг с теми топорами, и староста наш, боров толстозадый, без курева переживет. Жизнь дороже. Отступать нам некуда. На третье Полнолуние они сами прислали парламентера с дарственным новым блестящим топором, и меновым предложением, весьма для нас выгодным. Точно новую пещеру нашли.
Говорят, и на востоке есть племя зеленокожих, общающихся с растениями придурков. Сам я их не видел, лично не встречал, и не склонен верить в выдумки охотников. Если бы они были – мы бы с ними менялись. Или воевали.

***
Зачем мне понадобилось быть героем, и куда-то переться в тиши ночи? Да банально все, во все века все геройства из-за баб. В моем случае причина - племянница вождя. Ярко-рыжая, коротко стриженная новеньким бартерным топором красавица, запавшая мне в душу, аки камень под стельку сапога. Фиг вытряхнешь.

***
Ночь, романтика, падающая с гор вода, и светящаяся во тьме шевелюра.
- Ну ты же принесешь мне что-нибудь волшебное?
Ну и что мне оставалось делать? Пригладив соблазнительно светящуюся голову моей красотки, томно и самоуверенно пообещал ей все самое дорогое… И я таки добился в ту ночь своего самого дорогого, первого в моей жизни. Там, кстати, волосы тоже светились ярким огнем.

***
Итак, я готов, стою на краю леса, сжимая в одной руке топор, в другой светляка, найденного мною днем в приграничной части леса. Толстого, жирного, его надолго хватит. За моей спиной мешок с лямкой, для доставки доказательств моего героизма.

Аккуратный шаг. Ночная тишина ничем не потревожена.
Второй. Хруст и недовольное чавканье гриба, пытающегося съесть мой сапог. Обойдется, такую мелочь как он, при пошивке даже не учитывали. Пинок с оттяжечкой, и освещение светляком траектории полета. Плохо пошел. Понатыкали деревьев в лесу…
Третий шаг… Сонная попытка хлесткого удара плетью со стороны ивы. Мимо.
Пятый… Десятый… Сотый… Дальнейшему счету необчен.
Оглянувшись, я не увидел места, где я вошел в лес, и опрометчиво сделал еще шаг вперед. Дуб возник буквально из-ниоткуда, и встретил мою головушку своей твердой корой. Откуда-то сверху раздался недовольный визг, и на меня полетел град желудей. Прикрывшись локтем, я попытался рассмотреть, что же меня атаковало, но увидел лишь кончик рыжего хвоста. Лисы по деревьям редко лазают, поползни, хоть и рыжие, хвостов не имеют, значит, белка. Не опасно. Поймать бы… Вкусно.
Не сегодня.
Аккуратно обошел дуб, и направился вглубь леса. Если бы живность и растения не боялись Полнолуния, досюда я бы не дошел.

***
Дальнейший поход показался мне милой прогулкой. Тишина, ни одна зараза не пытается на меня напасть…

***
Очередная скала. Неправильная, слишком симметричная, приземистая. Обошел дважды. Входа в пещеру невидно. Нужно перекусить. Достал из мешка гУля (съедобный житель леса, весьма себе вкусный, когда дохлый), размял, пока не потекла кровь (теряющая на воздухе свою ядовитость), и начал есть.
Хлопок.
Боль в ушах.
Куда-то тащат за ноги.
Бооольноооо.

Нет, это было не больно. Мрачное помещение, звуки капающей воды (которой не видно). Что-то, похожее на два скрещенных топора, на дольки рубит мои руки, вот это больно. Сочно под лезвиями чавкают локтевые суставы, лезвия отодвигаются назад, и неспешно переходят на мои ноги. На коленях я теряю сознание.

Я проснулся весь в поту во тьме. Могло же такое присниться! Ощупываю руки, от локтя, до кончиков пальцев, ноги… И успокаиваюсь, все на месте, но тут… Яркий, слепящий свет, что-то, с двумя вращающимися, расположенными встык валами с миниатюрными зубцами, хватает меня за правую ногу, и начинает её пожирать, подтягивать все ближе, раздавливая, плюща, и разрывая меня на куски. Я почти оглох от своего крика.

***
Потом мне рвали зубы по одному раскаленной проволокой, загоняли светящиеся от жара иглы под ногти, и вырывали огромными клещами, особым инструментом, похожим на столовую ложку с острыми зазубренными краями подцепляли и вытаскивали мои глазные яблоки, затем приступили к мужской части организма, потом унизили, как какую-нибудь безродную козу, потом… Потом… Я не могу это описывать. Даже не могу все вспомнить. Но после каждой пытки все оторванное, разорванное, раздавленное, вырванное и так далее оказывалось целым.

***
Вспоминаю, как шел куда-то по лесу, упал. Сладковатое тепло объяло предплечье. Придерживаю левой рукой правую, которая почему-то начала ныть после тепла. Натыкаюсь на деревья, падаю, беззвучно скулю от боли в предплечье, снова встаю. Наступил рассвет, но ни животные, ни растения не нападают на меня, первые обходят, вторые отодвигаются как от прокаженного или горящего как можно дальше. Предплечье начинает гореть.
Больно! Я нашел ручей, и опустил в него горящую руку. На пару минут помогло…

***
- Ну зачем ты так каждый раз? Что они тебе сделали? То убьешь, то покалечишь, то как этого… Как мышь ментально препарировал. Изнасиловал… Не жалко?
- Ой, ну перестань. С мышью ты его верно сравнил. Такое же бесполезное и неразумное. У них даже речи нет.
- Но они живут общинами! Используют топоры!
- Найденные топоры. Никакого огня и самодеятельности. Микроскопами гвозди забивают! А муравьи и бОльшими общинами живут. И кто из них разумнее?
- Но все же, зачем издеваться над ними?
- Ну пойми же ты, не будем убивать и отпугивать – они нас задолбают. Ну попугали мы чуть-чуть этого придурка лесного, будто руки-ноги ломаем… Ничего с ним не станется, промычит другим, соваться не будут.
- Да прав ты. Но все же… Не по-людски это как то. Зачем раз в месяц ты позволяешь этим существам проходить сквозь нашу защиту?
- Да пошел ты! Тоже мне, человек жестяной. Им нужна хотя бы видимость свободы. Скажи спасибо, что я оставил их в резервациях. Радиация уже спала до приемлемого уровня, люди в любой момент могут вернуться на Землю, и этим аборигенам точно придет хана. Как индейцам, в свое время.
- Как и нам. В свое время. Отслужим свое, и нас спишут.
- Как и нам. Спишут. Утилизируют. Мы свою миссию доделываем. Станцию сохранили. Эволюции не мешали… Ну, попугали пару аборигенов, которые даже разговаривать не умеют.. С кем не бывает.
- Бывает… Бывает…

***
Дерево. Еще дерево. Листья подорожника. Перегрызть стебель самого маленького, замотать листом руку. Как же болит. А с виду целая. Подумаешь, кусок кости торчит.
Шаг.
Шаг.
Еще шаг. Упал.
Солнце светит в лицо. Ветви деревьев, почему то, отодвинулись от меня подальше.
Встать.
Идти.
Полнолуние закончилась. Нужно выйти. Или убьют.
Что-то падает на голову, я ловлю это что-то… Что-то кручу, падаю. Встаю. Рассматриваю отловленное. Белка. Со свернутой шеей. А я так хочу есть.

***
«Он ушел в полночь. А вернулся через три дня. Правая рука скрючена, глаза безумны, рот весь в крови. Левой рукой он тащил за собой труп белки, с переломанным хвостом, и отгрызенной головой.» (Воспоминания соплеменников объекта 0хх12 из резервации 4).
Исход. Серия возвращение. Глава XIII.)

***
Всплеск. Вода! Она привела меня в чувство, избавила от боли в руке, напомнила обо всем, что было… И испугала. Но поздно. Петля вокруг моей шеи, ведущая к камню на дне, сразу безмолвно пояснила мне, что я не везучее своего дяди.
Прощай, красавица моя. Я всегда буду с тобой. Я сделал все что смог. Ради тебя.

Разноцветные круги перед глазами. Судорожный вдох, вода, обжегшая легкие, и долгожданное спокойствие.

***
Кровавые лучи заката окрасили зеленые листья леса, сомкнувшего свои кроны над озером цвета засохшей крови. И лишь всмотревшись в его глубины, на дне можно увидеть фигурку, внешне напоминающую труп человека. И беличий хвост на берегу.

Тьма неспешно опускалась на землю, недовольно наблюдая за звездопадом падающих звезд космических кораблей, мешавших ей почувствовать себя хозяйкой планеты.

Это сообщение отредактировал Паласатое - 14.10.2013 - 16:39

22. Капустная фея

- Собери капусту! Собериииии! – визгливый старушечий голос буравил барабанные перепонки.
Миша растерянно смотрел, как раскатившиеся кочаны весело скачут по асфальту. Старухин ящик стоял прямо на проходе, под ногами выходящих из метро пассажиров, торопившихся по своим утренним делам. Четыре кочана бабулька расположила на ящике пирамидкой – три внизу и один сверху. И вот теперь они отправились в свободный полет от случайного пинка.
«Сама виновата», - раздраженно подумал Миша, нагибаясь за убегающим кочаном. «Села бы в сторонке, никто бы не спотыкался».
- Обидели старушку, отняли копеечку, - раздался чей-то ехидный голос у него над ухом.
- Какую еще копеечку? – Миша повертел головой, пытаясь определить, кто именно это сказал.
- Как же! – голос радостно всхихикнул, - Капуста, бабка, бабки, баблосы…
- Собери! Собери капусту! – продолжала надрываться старуха, раскачиваясь на ящике. Миша сунул ей в руки кочан и потянулся за остальными.
- А хороша капуста-то! Ее бы квашеную да под водочку! – просмаковал кто-то.
- Мамочка, правда, что детей находят в капусте? – звонко спросил чей-то детский голосок.
«Тоже мне, комментаторы! Лучше б помогли собрать», - Миша вручил завывающей старухе еще два кочана и побежал за последним.
Четвертый кочан уверенно подкатился к дороге, спрыгнул с тротуара и влетел под грузовик. Раздалось громкое «Крак!»
- Вот это треснул! – радостно заметил веселый голос, - Как-будто черепушка лопнула!
Миша растерянно повернулся к старушке:
- Сколько стоит? Я заплачу.
Та сидела неподвижно, глядя расширившимися выцветшими голубыми глазами на ошметки кочана.
- Собери капусту! Собери всю! – прошептала она, - До полудня принеси! Своё принеси.
«Совсем спятила», - подумал Миша. Сунул ей в руку десятирублевку и побежал на работу. Он уже сильно опаздывал.
Михаил вбежал в офис, на ходу срывая с себя куртку. В дверях, с пачкой бумаги в руках, топталась Лиза.
- Ой, Мишка, что же ты так опаздываешь? Кукушка тебя уже два раза спрашивала. Я сказала, что ты на копир пошел, - она сунула Мише пачку бумаги, - Давай куртку, я ее у себя спрячу.
- Спасибо. Пообедаем вместе?
- Конечно.
Михаил смело протопал мимо открытого кабинета начальницы. Алевтина Федоровна Кукушкина внимательно посмотрела на пачку бумаги в его руках, но промолчала.
«Молодец Лизка, выручила. Куплю на обед ее любимую пиццу. Как бы ей предложить, чтоб она ко мне переезжала, и вообще… Встречаемся-встречаемся, пора и определиться. А вдруг она не захочет? Такая красивая, самостоятельная», - размышлял Миша, усаживаясь на рабочее место.
В обеденный перерыв Миша сбегал за пиццей в соседнюю кафешку. Вернувшись, заглянул в Лизин кабинет.
- Лизка, бросай все, пошли обедать, - он помахал коробкой с пиццей, - «Четыре сыра», еще горячая.
В обеденной комнате никого не было, только бубнил полуденными новостями телевизор.
- … в огне погибло около 25 процентов урожая зерновых, - сообщал диктор.
Миша вскрыл коробку. Четвертинка пиццы была отрезана.
- Вот ведь зараза! – возмутился он, - Я целую покупал, и деньги с меня взяли за целую!
- Это даже хорошо, - Лиза решительно отрезала четверть лепешки и придвинула оставшуюся половину Мише, - Я все равно больше не съем.
В столовую вошел водитель Коля.
- Всем приятного аппетита, - сказал он, доставая из холодильника судок со своим обедом. Потом открыл крышку судка и недоуменно уставился внутрь, - Эй, народ! Кто сожрал мою котлету? Жена утром четыре положила, осталось три.
- С одного из подмосковных складов неустановленными лицами похищено 200 тонн мяса. Оставшиеся 600 тонн взяты хозяевами склада под усиленную охрану, - поддержал тему ведущий новостей.
- Да что же это такое! Невозможно ничего на столе оставить! – раздался из коридора возмущенный голос бухгалтера Галины Петровны, - Купила домой пакет пирожков, два уже кто-то слямзил!
- Ну и дела, - протянул Коля.
- Давайте быстрее съедим то, что осталось, пока не поздно, - невозмутимо сказала Лиза и откусила кусок пиццы.
А Миша вдруг вспомнил утреннюю старуху и четыре ее кочана.
***
В конце рабочего дня Лиза принесла Мишке куртку и небрежно спросила:
- Какие планы на вечер?
- У меня? Никаких. То есть, я тебя хотел пригласить... куда-нибудь… Если ты не против, конечно.
- Отлично. Я хотела с тобой поговорить. Поедем к тебе. Собирайся.
По дороге Миша пытался потактичнее выведать у Лизы, о чем пойдет речь. Но она только отмахивалась и говорила, что скажет потом, когда никто не будет мешать.
«Что она еще придумала?» - с беспокойством гадал Михаил, - « А вдруг скажет: останемся друзьями? Или она выходит замуж?»
Дома он сунулся было на кухню, приготовить ужин. «Странно, картошки вроде оставалось больше, да и батон был целый, а теперь отрезан», - успел заметить Миша, когда Лиза остановила его:
- Послушай! Я должна тебе сказать. Я беременна. Вот!
- От кого? – потерянно спросил Миша.
- Да от тебя же! От кого еще? Ты не веришь? Слушай, я просто думала, что ты мне поможешь. Сейчас это дорого. Но если ты не можешь, я сама. Ведь, наверное, надо, чтоб ты знал, да?
«Ребенок! У нее будет ребенок. У нас будет ребенок! Мы теперь семья, настоящая семья. Или нет? А свадьба? Она согласится?» - Мишины мысли метались радостно и слегка потрясенно.
- Что ты молчишь? – Лиза неуверенно потянулась за плащом, - Я, пожалуй, пойду.
- Стой, куда ты? А свадьба? – Миша выпалил одним махом все, что бурлило у него в голове.
- Что?! Так ты что же… рад?
- Лиза! Лизонька! Я давно хотел сказать. Я люблю тебя. Выходи за меня замуж.
- Уфф! – Лиза повесила плащ обратно и решительно села к столу. – Давай ручку, бумагу. Кого приглашаем? Где будем отмечать? Только без всяких кукол и рюшечек, ясно?
***
Утром Лиза чмокнула сонного Мишку в щеку:
- Я пошла. Встретимся на работе.
- Ты куда? Рано еще.
- В женскую консультацию. Надо справку взять. Вступлю официально в клуб беременных.
- В какой клуб? – Миша спросонок плохо соображал.
- Да на работе же, соня! Теперь нас будет трое – я, Алка-секретарша и Галина Петровна. Будем соблюдать диету и делать гимнастику.
- Как трое? Я ни с кем, кроме тебя…
- Дурачок! Конечно, нет. Причем тут ты? Алка новобрачная, а Галина Петровна сто лет замужем.
- Она же старая, - Миша никак не мог толком проснуться.
- Кто, Галина Петровна? Ничего не старая, сорок лет всего. Они с мужем давно пытались и никак. Вот теперь через пробирку попробовали. Вроде получилось. Ну, все, мне пора. Не опаздывай.
***
Толкаясь в утренней давке метрополитена Миша вдруг понял, что надо подарить Лизе цветы. Роскошный букет. Нет, корзину, огромную корзину цветов. Потом вспомнил, что в кармане осталась последняя пятисотрублевка. Ладно, одну розу, но самую красивую.
Цветочный ларек стоял возле выхода из метро. Миша выбрал розовую розу, высокую, сильную и прекрасную. Капельки влаги сверкали в утренних лучах на ее нежных лепестках. «Как Лиза», - думал он, разглядывая розу.
- Собери капусту! Соберииии! – грубый женский голос вернул его к действительности.
Миша посмотрел под ноги. Три кочана откатывались от перевернутого ящика в разные стороны. Рядом бесновалась старуха. Но не та, вчерашняя, а совсем другая. Прошлым утром старушка была маленькая, чуть пухленькая, лицо в добрых морщинках, на голове платок в цветочек. Сегодняшняя бабка была огромная, толстая, над верхней губой у нее явственно пробивались усы. Никакого платка на голове не было, плохо расчесанные волосы торчали в разные стороны из-под грязной гребенки со сломанными зубцами. Многочисленные одежки выглядывали друг из-под друга неровными лоскутами.
- Извините, я вас не заметил, - Миша подобрал один кочан и протянул старухе. Кочан тоже был не такой, как вчера. Вчерашние были почти белые, упругие, а эти какие-то сероватые и на ощупь как бумага.
Бабка вырвала кочан у него из рук и опять заревела, как весенний лось:
- Собери всю! Соберииии!
Стараясь не сломать розу, Миша подобрал второй кочан, положил его в ящик и пошел за третьим.
Тот укатился уже далеко, почти до проезжей части. Вспомнив вчерашнее «Крак!» Миша бегом бросился к кочану и попробовал остановить его ногой. Получилось плохо – от удара кочан подпрыгнул и улетел прямо в бочку с горячим битумом.
Бабка в два прыжка доскакала до Миши и схватила его за шиворот.
- До полудня принеси! Своё принеси! Запомни – до полудня!
Миша нащупал в кармане купюру, сунул ее старухе, вывернулся из цепких пальцев и помчался к офису.
Вслед ему неслось:
- Все свое принеси! До полудня!
«Достали они со своей капустой! Нашли, где торговать», - злился он на бегу, - «Ведь сторублевку отдал. Что ж она не уймется?»
В офисе Миша взял дежурную вазочку, наполнил ее водой, поставил туда розу и отнес Лизе в кабинет. Ее соседка по кабинету с интересом посмотрела на цветок и сообщила:
- Лиза звонила, сказала, что задержится.
- Я знаю, - буркнул Миша и вышел.
Усевшись на место, Михаил пересчитал финансы. Сто рублей он отдал за розу, сотню старухе, оставалось триста. «Да-а, в обед придется обойтись булочкой с кефиром», - печально констатировал он, - «Ничего, скоро зарплата, проживу».
Миша уже дожевывал свою обеденную булку, когда приехала Лиза.
- Бросай свой сухарь, пошли обедать в кафе, - весело сказала она, потом подошла, чмокнула в щеку и шепотом добавила, - Спасибо за розу!
- Я, Лиз, понимаешь, - смущенно начал Миша, прикидывая стоимость бизнес-ланча.
- Знаю, знаю: зарплата завтра, деньги вчера. Сегодня я угощаю, пошли.
После кафе, когда они возвращались в офис, Лиза выглядела слегка расстроенной и озадаченной.
- Лизка, ты чего? Случилось что-то? – спросил Миша.
- Да ерунда. Где-то тысячу посеяла. Утром три было, в кафе стала расплачиваться, смотрю, всего две.
Миша сунул руку в карман и похолодел – он нащупал только две купюры, а не три, как было утром. Он сразу же вспомнил старух, вчерашнюю и сегодняшнюю.
В дверях они столкнулись с Аллой.
- Наконец-то вернулись, - сказала она, - Кукушка собрание собирает. У нас ЧП.
Алевтина Федоровна начала собрание решительно и сразу с главного:
- Коллеги, сегодня утром в нашем сейфе лежало триста тысяч. После обеда осталось двести. Сто тысяч исчезли. Кто-нибудь может прояснить ситуацию?
Миша беспокойно заерзал: «У меня сотня из трех, у Лизы тысяча, тоже из трех. В сейфе сто из трехсот. Три кочана. Что происходит?»
- Дожили! – подал голос Коля, - Вчера продукты пропадали, сегодня деньги.
- Какие продукты? – строго спросила Кукушкина.
- Да вот у меня котлета пропала, у Галин Петровны пирожки.
- А у меня кто-то кусок шоколадки отломил без спроса, - вспомнила Алла.
- Коллеги, - Алевтина Федоровна нервно постукивала ручкой по столу, - если это чья-то шутка или розыгрыш, прошу дать мне знать до конца рабочего дня. Лично или е-мейлом или любым другим способом. Если ситуация не прояснится, я буду вынуждена обратиться к специалистам. А сейчас собрание окончено, возвращайтесь к работе.
С этими словами она вышла.
Сотрудники расходились по местам, тихо переговариваясь между собой.
Миша зашептал Лизе:
- Слушай, надо выяснить, у кого еще пропали деньги и сколько. Сможешь?
- Мишка, ты что-то знаешь? Ты в этом замешан? – испуганно спросила Лиза.
- Да нет, какое «замешан», что ты! То есть, я не знаю. Это чушь какая-то, старухи с капустой. Ну, что ты так смотришь? Я не сумасшедший. Лучше послушай, - Миша сбивчиво рассказал историю с кочанами.
Лиза слушала и хмурилась. Потом сказала:
- Нет, не может быть. Ничего такого нет. Просто совпадения. Или шутка, розыгрыш. Ну, конечно! Это, наверное, тебя кто-то разыгрывает. И старух нанял.
Миша готов был согласиться с Лизиной версией. Действительно, как все просто и логично, а он попался и вбил себе в голову невесть что. Осталось только вычислить злоумышленника. Только вот что-то не сходится. Миша потянул Лизу за руку:
- Идем, посмотрим телевизор.
Лиза отшатнулась:
- Мишка, ты что? Ты хорошо себя чувствуешь?
- Идем, идем. Помнишь, вчера в новостях говорили, что часть урожая пропала где-то, мясо украли, тоже не все, а часть.
Миша втащил ее в столовую. Телевизор как всегда был включен.
- Ситуация в банковской сфере продолжает ухудшаться, - встревожено вещал диктор,- Еще несколько банков заявили о пропаже части своих активов. По-прежнему неизвестно, кто стоит за этими происшествиями – группа хакеров или, возможно, террористическая организация. Оставайтесь у экранов, мы будем держать вас в курсе развития событий.
- Слыхала? Что скажешь?
- Не знаю, мистика какая-то.
За дверью раздались рыдания. Миша и Лиза выскочили в коридор. Галина Петровна трясущимися руками держала раскрытый кошелек:
- У меня были деньги отложены на процедуры, - объясняла она сквозь слезы, - Обязательно сегодня… Это важно… И вот, треть пропала! Теперь не хватает, а надо обязательно сегодня! У меня запись в больнице на вечер, на семь. Нельзя пропускать, нельзя…
- Сколько вам не хватает, Галина Петровна? – Кукушкина вышла из кабинета.
- Десять тысяч. Надо тридцать, осталось двадцать, - всхлипывая объяснила бухгалтер.
- Возьмите из сейфа. Оформите как представительские расходы. Мы найдем, с кого их потом взыскать. Непременно.
Лиза дернула Мишу за рукав и тихонько шепнула:
- Пока никому ничего не говори.
Миша согласно кивнул.
- Завтра поедем на работу вместе. Я прослежу, чтоб ты не разбрасывал больше никаких кочанов.
***
На следующее утро они вышли из метро, держась за руки.
- Ну, ты видишь каких-нибудь старух с капустой? – спросила Лиза.
- Нет.
- Где они сидели?
- Да прямо здесь.
Кто-то сзади больно толкнул Мишу в плечо. Лизина рука выскользнула из его руки.
- Собери капусту! Соберииии! – скрипучий женский голос резал мозг, будто ржавым напильником.
Миша огляделся. Лиза куда-то пропала. Прохожие, как ни в чем не бывало, шли мимо по своим делам. Рядом надрывалась очередная старуха. Под ногами валялся перевернутый ящик, от которого откатывались два красных кочана. Сегодняшняя старушка была не такой уж и старой, скорее пожилая женщина. Почему-то в белом халате и шапочке. На носу у нее сверкали очки.
- Собери капусту! Всю собери!
Миша бросился за кочанами. Первый поймал сразу, а второй выскользнул у него из рук и скатился в открытый люк. Миша успел заметить, как его уносит поток.
Женщина в халате забрала у него уцелевший кочан и произнесла:
- Отдай свое! До полудня!
Потом повернулась и исчезла в толпе.
- Эй, подождите! – Михаил попытался ее догнать, - Что мне нужно отдать? Скажите, я отдам, только не делайте больше так! Прошу вас!
Белый халат в последний раз мелькнул где-то впереди и пропал.
Откуда-то вынырнула Лиза и схватила его за рукав.
- Куда ты пропал? Меня кто-то толкнул и я тебя потеряла.
Миша повернулся к ней и еле слышно произнес:
- Это случилось. Два кочана. Один упал в люк.
- А где старуха? – Лиза вертела головой.
- Не знаю. Она ушла. Сказала, чтоб я отдал свое до полудня. Кочаны сегодня были красные. Лиза, ну что я должен отдать, что?!
- Надо подумать.
Они медленно пошли к офису.
- Сначала пропала четверть еды, - рассуждала Лиза, - Это понятно. Капуста это еда. Потом пропала треть денег. Это тоже понятно – деньги называют капустой.
- Да, точно! Когда я в первый день подбирал кочаны, какой-то прохожий так и сказал: деньги, бабки, капуста.
Лиза резко остановилась.
- Что-нибудь еще он говорил?
- Этот нет. Другие говорили. Ребенок спрашивал маму, правда ли, что дети появляются в капусте. А еще, когда кочан лопнул под колесом, кто-то сравнил его с черепушкой.
- Значит, остались дети и головы, - мрачно сказала Лиза.
- Ты хочешь сказать, что сегодня исчезнет половина детей? Или у половины человечества пропадут головы? – с ужасом уточнил Миша.
- Похоже, что так. Может, не все дети, а только новорожденные, - она помолчала, потом тихо добавила, - Или эмбрионы.
- Что же мне делать?!
- Я думаю, что красный кочан все-таки означает эмбрион, а не голову.
- Почему ты так думаешь?
- Младенцы рождаются красными и в крови. Сегодня тебе есть, что отдать. Решай.
- Что ты имеешь в виду? Нашего будущего ребенка? Нет, я уверен, ты ошибаешься. Старуха говорила о живых детях.
- Вряд ли. Наверняка она знает, что у тебя нет детей.
- Значит, она хотела голову, - упрямо сказал Миша, - Я пойду и отдам ей свою голову. И все кончится. Лиза, ты иди. Я поищу старуху.
- Ты ошибаешься, - Лиза медленно пошла к офису. – Если передумаешь, я буду ждать тебя.
- Я люблю тебя, Лиза.
***
До двенадцати Миша метался вокруг метро. Старуха не появилась.
«Я ошибся. Лиза была права», - он побежал к проходной.
В приемной на диване лежала Галина Петровна. Она стонала и прижимала руки к животу. Рядом на стуле сидела Лиза. По ее ногам стекали струйки крови.
Вошел врач скорой помощи.
- Носилки срочно! – скомандовал он. Потом добавил – По всему городу такое. Настоящая эпидемия.
- Я тоже беременная, - дрожащим голосом сказала Алла, - но со мной все в порядке.
Врач внимательно посмотрел на нее:
- Собирайтесь, поедете с нами. Лучше обследоваться. Еще беременные есть?
- Да, - вперед вышла Алевтина Федоровна, - я беременна.
- И вы тоже, - кивнул врач.
- Я с вами! – Миша схватил врача за руку.
- Вам-то зачем, юноша? – поинтересовался врач.
- Она моя жена, - Миша показал на Лизу.
- Дайте свой телефон. Я оставлю его в больнице. Вам перезвонят.
***
Мише позвонили поздно вечером.
- Ваша жена потеряла ребенка, - сухо сообщил врач, - Не отчаивайтесь, она молодая, у вас еще есть шанс.
Несколько дней Миша не выходил из дома. «Больше никакой капусты! Никогда».
Потом позвонила Лиза. Сказала, что ей уже лучше, что ее завтра выписывают. Спросила, не мог бы Миша забрать ее из больницы. «Конечно», - ответил Миша, - «Обязательно». О капусте они не разговаривали.
На следующее утро, выходя из подъезда, он слишком сильно распахнул дверь и, кажется, ударил кого-то с той стороны. На улице под дверью сидела незнакомая старуха. Очень худая. Что-то не так было у нее с губами, и с носом тоже что-то совсем не так. Глаза закрывал черный капюшон плаща. Старуха прошептала:
- Надо было собрать. Отдай свое до полудня, - и указала пальцем на дверь.
Возле двери лежал раздавленный кочан цветной капусты. Пара морковок откатилась к порогу.
- Я готов, - Миша опустился перед старухой на колени и опустил голову, - Я готов отдать.
«Только живи, Лиза!» - думал он, - «Прости, что не смог забрать тебя. Только живи!»
Старуха взмахнула клюкой. Мишина голова покатилась по асфальту.
***
Миша шел по огромному рынку, среди прилавков с овощами. В руках он нес свою голову. Она немного помялась и подгорела, но все равно старухе должна понравиться.
Навстречу ему шел высокий худой мужчина с дыркой во лбу. Он схватил Мишу за плечо и горячо заговорил:
- Опять потеря! Я опять потерял урожай. На той неделе четверть, сегодня половину. Несправедливо! Я разорен.
- Да, да, конечно несправедливо, - согласился Миша. Мягко отстранил банкрота и пошел дальше.
«Странно», - подумал Миша, - « Почему опять пропал урожай? Ведь все кончилось. Надо спросить у старухи».
Он долго искал ее среди бесконечных рядов и, наконец, увидел. Сегодня она была толстой и огромной, лицо в морщинках, глаза голубые. На голове нелепо торчала белая медицинская шапочка. Из-под распахнутого черного плаща торчала коса. Старуха сидела на груде разных кочанов капусты. Она перебирала тонкими пальцами капустные листья, вытаскивала оттуда что-то красное и шумно жевала.
- Я принес голову, - сказал Миша.
Старуха взяла голову, придирчиво осмотрела, потом бросила в кучу капусты.
- Кто вы такая? Зачем вы это делали? – спросил Миша.
- Я капустная фея, - хвастливо заявила старуха, - Ты убил моих деток.
Она погрозила Мише пальцем и продолжила жевать.
- Почему опять пропал урожай? Я ведь все отдал! Все кончено! – отчаянно крикнул Миша.
Старуха расхохоталась.
- Не кончилось! Ты ведь рассыпал морковку!

Это сообщение отредактировал Паласатое - 14.10.2013 - 16:40

23. Сон в Осеннюю ночь

Раз. Многая лета безрассудным и храбрым.

Осень 1939 года. Париж, бывший веселым еще какой-нибудь месяц назад, нервно прячется в густой, точно кофейная гуща, непроницаемой тьме беззвездной ночи, притворяясь мертвым. Липкий страх сковал город. Все уличные фонари и вывески погашены. Столица боязливо таращится во тьму бельмами плотно занавешенных окон и напряженно вслушивается в хрупкую тишину, готовую вот-вот разорваться воем сирен и рокотом двигателей стальных птиц люфтваффе. С востока уже веет порохом и смертью. Франция застыла в ожидании неумолимо надвигающейся лавиной войны.

Восточное кладбище. За этим неказистым названием скрывается великолепный Пер-Лашез – самое изысканное кладбище Старого Света. Безразличные к внешнему миру, как сама смерть, полсотни гектаров. Всюду заросли сирени, склонившиеся в трауре станы ив, косматые липы и клены. Тысячи покойников соревнуется в изысканности посмертных почестей: роскошью мозаик фамильных склепов, пышностью медных эпитафий на надгробных плитах и натуральностью изваяний: гранитных, мраморных, бронзовых.

Сын белых русских эмигрантов, Григорий Чернов, намедни записался в ряды добровольцев французской армии. Теперь, глухой октябрьской ночью, он пришел сюда проститься со своей невестой – семнадцатилетней красавицей Аннабель. Пер-Лашез – место, где любовь и смерть кружатся в вальсе, среди торжественных салютов красных и желтых умерших листьев

- Грегори-и-и, - раздалось протяжное завывание откуда-то из мглы. Юноша сделал несколько коротких шагов на звук голоса и в непроглядной тьме врезался в гранитное надгробие, пребольно ударившись плечом. Где-то сзади прыснула смешком, прикрывая рот маленькой ладошкой, Аннабель. Он попытался сделать движение в том направлении, но угодил в густые колючие заросли, терновника или дикой розы, а может и деревец молодой акации – в кромешной мгле понять было совершенно невозможно.

- Черт, - тихо выругался он. – Кажется, я порвал свой мундир. Как ты здесь вообще что-либо видишь?

- А я ведьма, - блеснула кошачьими зелеными глазами Аннабель. Ее хрупкий призрачный силуэт в воздушном кремовом платье замаячил на расстоянии вытянутой руки. Как мальчишка с сачком Григорий ринулся вперед, пытаясь поймать возлюбленную. Но, невесомая и прыткая, словно дриада, она ловко отскочила в сторону, и сестра ночь снова надежно скрыла ее. - Умею видеть в темноте.

- Ну, куда же ты? – отчаяние охватило парня, словно она не дразнила его, а и впрямь исчезла навсегда.

Наконец, как будто сжалившись над несчастным, Луна, так тщательно кутавшаяся в темно-синем саване осенних облаков, обнажила свой совершенный круглый лик, в жемчужном, инкрустированном звездами венце. Спокойный серебристый свет озарил величественный Пер-Лашез. Стали видны громады фамильных склепов, частокол каменных крестов и посмертные маски мертвых. Свирепые бронзовые львы, скованные патиной, застыли навеки в смертельном броске. Мирно шуршали синими ветвями деревья, а их тонкие станы отливали лунным инеем. Аннабель уже сидела на коленях мраморного ангела, болтая в воздухе босыми ногами, как малое дитя. В руках она держала букет вялых хризантем, которые приносят люди в огромном количестве: живые ищут защиты у мертвых.

- Спасибо тебе, светлый Серафим, за новость столь благую! – торжественно произнес Григорий, протягивая руки чтоб снять свою драгоценную деву с высокого постамента. - Как ты туда забралась, здесь же не менее пяти футов?

Легкая как воздух, она улыбнулась и спрыгнула к нему в объятия. Свет проделывал тысячи тысяч миль пути, лишь для того, чтоб, отразившись от месячного лика, упасть на бледную Аннабель, ее веснушчатые щеки, затеряться в соломенных кудрях и поцеловать сладкие уста.

- Ну как тебя отпускать на войну? Бедовый ты мой, - девушка провела рукой по ровной царапине у Григория на лице. Видимо, он порезался, когда боролся с колючим кустом. На краю пореза засочилась капелька крови, похожая на гранатовое зернышко. Седым осадком в капле растворялась Луна. Аннабель подцепила ее пальчиком, поднесла к глазам и сунула палец в рот. - Сладкая и соленая.

- Ведь ты же все знаешь и сама: Франция стала нам вторым домом, когда родители бежали из России. Мы считаем своим долгом помочь ей в это трудное время. К тому же, посмотри, как идет мне эта форма! Понюхай, она еще новая.

- Не хочу, не хочу. Война всегда начинается с новенькой формы, а заканчивается… - она не смогла договорить, в ее изумрудных глазах застыли слезы. – Да поставь же ты меня.

Григорий подчинился. Он бережно опустил Аннабель.

-Не волнуйся, со мной ничего не случится!

-Мальчишка, легкомысленный глупый мальчишка! Ну-ка быстро пообещай мне, что вернешься. - а подумав добавила, - и женишься!

Юноша встал и вытянулся во фронт:

- Призываю в свидетели Луну и звезды, а заодно тысячу мертвецов, что лежат в шести футах под землей. Я вернусь, живой или мертвый, с края ли земной тверди или другого берега Стикса, чтоб взять в жены мою прелестную Аннабель Маду, - произнес он на русском.

Она поняла каждое слово. Серьезность исчезла с лица девушки так же, как тень умирающая в полдень. Она снова улыбалась своему Грегори.

- Я люблю тебя.

- Теперь иди и поцелуй меня, - прошептала барышня. Легчайшее платье, прошелестев медленно упало укутывая маленькие ступни. Григорий впервые видел ее обнаженной: сахарные плечи, грудь, стройные ноги, тонкие щиколотки. Позабыв обо всем, он притянул ее к себе - на ложе из мягкого клевера и опавших листьев.

Словно устыдившись того, чему стала невольной свидетельницей, Луна с достоинством удалилась, укрывшись теплым одеялом пуховых облаков. Она достаточно увидела и услышала.

Два. Защити меня от того, чего желаю

"... дорогая моя Лизхен. Очень отрадно было узнать из твоего последнего письма, что вы с моей матерью чрезвычайно сблизились: что может быть лучше, если две твои самые любимые женщины находят общий язык?

Хочу вас успокоить: в Париже достаточно тихо. Как я уже писал, город достался без боя. Горожане отнеслись к нам весьма приветливо: кажется, они не воспринимают нас как оккупантов, скорее, как освободителей. Теперь, здесь нет такого раздолья всякой погани: евреям, коммунистам и эмигрантам.

Можешь не волноваться: довольствие армии превосходное: с того времени, что мы здесь, каждый из солдат набрал 4-5 фунтов. Хотя, признаться, мне очень не хватает твоего яблочного штруделя.

Нас переквартировали в здание школы. Обстановка скромная, но настоящий солдат должен быть неприхотливым.

Сегодня, после недели непрерывных ливней, была ясная и теплая погода. Париж, умывшийся дождем, выглядит очень свежо.

Как ты и сама знаешь, вести с фронтов обнадеживают: оглушительные победы немецкого оружия следуют одна за другой. Самое позднее через год, я вернусь домой и мы с тобой будем рожать арийских детишек во славу Великого Рейха.

Кроме того, на днях будет подписан приказ о моем отпуске в тыл, и всего несколько недель отделяют нас друг от друга. Так что, не отвечай на это мое письмо.

Крепко целую и обнимаю тебя. Передавай мое почтение родителям. Германия превыше всего.

Навеки твой Пауль 31 октября 1940

P.S. Вкладываю в конверт фотографию нашего взвода на фоне Триумфальной Арки. Справа от меня Отто, про которого я тебе рассказывал."

Самый мерзкий и гнусный подонок на службе вермахта, рядовой Пауль Штайнер запечатал конверт, сунул его за подкладку куртки и встал из-за стола. Все ребята уже спали и он, никем не замеченный, тихо вылез из окна первого этажа на улицу.

В воздухе пахло прелыми осенними листьями. Полная луна рисовала платиновые блики на булыжниках мостовой. В месячном свете улица хорошо просматривалась в обе стороны. Как некстати - если в комендантский час его остановит военный патруль, то отпуска Паулю не видать. Но эта встреча стоит всякого риска.

Снедаемый похотью, он шел очень быстро, одновременно стараясь ступать как можно тише в своих тяжелых ботинках. Долгое время он утешал себя издевательствами над проститутками, но сегодня иной, счастливый случай. Анна - несносная нравом, но прекрасная, как ангел, дочь бакалейщика, наконец, назначила настойчивому Паулю свидание. Место, правда, выбрала престранное - кладбище Пер-Лашез. "Ну да черт их разберет, французов этих, у них всё - не то, чем кажется"- пожал плечами Пауль. Так даже лучше: никто не услышит ее крика.

Через три четверти часа рядовой Штайнер перелазил через бетонный забор Пер Лашез. Он вышел на широкую аллею и осмотрелся, потом долго плутал по освещенному луной погребальному полю, пока не наткнулся на бетонного сфинкса с крыльями. Это было надгробие могилы человека, чьи работы были запрещены рейхсминистром пропаганды - Оскара Уайльда.

- Пидор! - громко выругался немец и, собрав вязкую мокроту со стенок глотки, плюнул прямо между глаз памятнику.

Штайнер двинулся дальше, но вдруг, услышав позади шорох камня о камень, повернулся. Сфинкс открыл глаза и воинственно вытянулся во весь рост. Каменная оболочка расползлась паутиной трещин и стала отваливаться неровными фрагментами, обнажая кожистое блестящее тело. Страж, преисполненный достоинством, расправил огромные крылья. Не дожидаясь, что будет дальше, Пауль пустился наутек от проклятого изваяния. Позади раздался высокий, будто птичий, утробный крик. Рядовой вермахта не оглядываясь бежал рваными зигзагами, меж крестов и деревьев, по всем хитростям военной науки, почерпнутым в учебной части. Пяток лишних фунтов давал о себе знать тяжелой одышкой.

Огибая ствол очередного дерева, немец спотыкнулся о корень, выступающий из почвы, и упал. Паникуя, он подполз и укрылся за стволом толстого дерева, и беспомощно огляделся. Низко, над влажной после дождя землей, стелился мягкий ватный туман. Лунный свет, просачиваясь сквозь, придавал ему молочной бледности. Прислушиваясь, Штайнер притих. Тонкими льдинками выступили капли холодного пота. Ничего, кроме шепота осени в мокрых листьях и разбухшей от воды траве. Дубовые листья, признак верности, храбрости и стойкости, качаясь и кружась на ветру, падали на отчаянную голову перетрусившего сына Германии.

Пауль отдышался и с трудом взял себя в руки. Он медленно поднялся. Вокруг только надгробные плиты да кресты. В любом случае, оставаться на месте не имело смысла и он стал крастья дальше, напрягая слух и зрение, словно запуганная дичь. В подметки набилась отяжелевшая от влаги земля и идти стало трудно. Лицо, руки и колени выпачкались грязью. До такой степени неуютно ему было, пожалуй, только на передовой. Настроение окончательно испортилось.

Бороться или бежать? Предчувствие правильно подсказывало убираться восвояси с проклятого кладбища, но как часто поступают мужчины, Штайнер пошел по наитию голоса из чресл. Один инстинкт взял верх над другим. Он даже пытался подшутить над своим разыгравшимся воображением.

Так никого и не встретив, он дошел до условленного места. Анна стояла в белом платье тончайшей парчи с дымчатой фатой в волосах. Подол, ниспадая вниз, обращался туманом. Ее руки спрятаны за спиной. Что там, букет?

- Почему ты так одета? – со злобой в голосе спросил Штайнер и подошел к девушке вплотную. Она такая высокая, хрупкая, стоит на ветру прямо, смело смотрит в глаза.

- Я сегодня выхожу замуж.

Штайнер не успел удивиться, как Анна выбросила к нему руку из-за спины. Лезвие кинжала блеснуло в свете Луны и тут же впилось жалом в толстую бычью шею Штайнера. Веселая струя горячей крови обдала волосы, лицо и шею девушки, спустилась ниже, расползаясь алыми пятнами по белой ткани платья.

Безжизненное и грузное тело рядового Пауля Штайнера рухнуло к ногам Аннабель. Истинный ариец: здоровенный рыжий тевтонский боров, с огромной головой и отвратительной зияющей раной на шее. Словно замерзшая соляным столбом жена Лотта, неподвижно стояла невеста в ожидании своего суженого. Только пальцы играли на костяной с алмазами рукояти древнего кинжала

Где-то вдалеке, протяжным воем волки ознаменовали начало церемонии.

Три. Засыпая с призраками.

Вот уж не помню, как очутился на том пиру. Могу сказать одно: было очень здорово: обстановка весьма душевная: свечи, скатерти белоснежные, столы валятся от самых разнообразных яств - ешь сколько хочешь, выпивка - что душа желает, пей сколько влезет - и все за счет заведения. С женщинами опять же никаких проблем: красавицы на любой вкус, все ласковы и безотказны. Мне-то, конечно, не надо: меня Аннабель ждет.

За манерами тоже никто не следит, мы по началу голодными пришли - стали набрасываться на еду, ели прямо немытыми руками. На нас даже викинги искоса поглядывали. А официанты - ничего, улыбались только.

Немцы оказались неплохими ребятами: их за наш стол посадили. С ними весело: в карты играли, женщин обсуждали, небылицы рассказывали, подшучивали друг над другом, но по-братски, без злости. И главное - воевать больше не надо было.

Однажды, ко мне подошел гарсон, расторопный малый, протянул сложенную вчетверо записку, принесенную на серебряном подносе. Я хотел дать ему чаевых, но он вежливо отказался - дескать здесь так не принято.

"Аннушка уже пролила кровь. Пора. Люк"

Я подошел к окну, отодвинул штору, и правда - посреди ночного неба меня ждала Луна, румяная сваха залитая кровавым багрянцем. Надо было попрощаться с товарищами, но я решил уйти по-английски.

Я вышел из дверей и повернулся, в последний раз взглянуть на своих друзей. Надпись над входом, выполненная изящными буквами, гласила: "Вальгалла, клуб для джентльменов".

В скалах острова была вырезана лестница, идеально ровные ступеньки, спускающиеся аккурат к каменному причалу. Я неторопливо зашагал вниз, с удивлением обнаружив, что припадаю на левую ногу - перед самой смертью осколок перебил мне голень. По бокам от лестницы, прямо в твердых породах, росли ночные страстоцветы, искрящие во тьме во все стороны на подобие бенгальских огней или крутящегося Катерининого колеса. Подумалось, что хорошо бы сделать из них свадебный букет, да ничего не получится - за пределами острова их пламя сразу же захлебнется.

В роскошной гондоле меня уже ждали трое: Паромщик, с длинным веслом в руках, и двое господ: толстый в смокинге и алом шелковом поясе и худой во фраке с длинными фалдами на по типу ласточкиного хвоста. Это - Крейцер, вне всяких сомнений, я видел его могилу на Пер-Лашез. В руках у него была скрипка тонкой старинной работы. Я сел на широкое кожаное сидение. В руках оказался стакан с янатрной жидкостью. Вот такой вот мальчишник на плаву.

Лодочник молча оттолкнулся от пирса и лодка закачалась на волнах. Мы плыли аккурат по лунной дорожке, наперерез течению. Река очень мелкая, можно перейти и вброд, вряд ли ее уровень дойдет мне до пояса, но традиция требует переправы на лодке. Паромщик отталкивался веслом от дна, которое было сплошь усеяно бледными телами мертвецов. В неверном свете Месяца их лица печальны и меланхоличны, руки переплетены, колышутся в такт течению - незатейливый танец смерти. Тронутая движениями смычка, скрипка откликнулась грустной песней. Человек в смокинге запел неизвестную мне партию для баритона.

Наконец мы причалили к пляжу. Я встрепенулся от забытья, навеянного странной мелодией. На суше стоял человек: сутулый старик с тонкими ногами в чулках опирался на сложенный черный зонт. Длинный черный плащ ниже колен развевался на шквальном ветру.

- Григорий Чернов? - нервно прокаркал вопрошая старец. Я кивнул.

- Эдгар, - представился он - Добро пожаловать в Нормандию. Пойдемте скорее, Паучиха уже ждет.

Он повернулся и быстро пошел семенящей походкой по серому песку. Его массивное тело как бы кивало вперед с каждым мелким шагом. Мне пришлось догонять. Ветер, задувая меж ребер, свистел в пустой грудной клетке, так что я поднял воротник и запахнул отвороты тренча.

- Накладка вышла, телеграфист что-то напутал. Вам свадебный костюм горца прислали. Вы уж не обессудьте: покойников много, война, сами знаете. Канцелярия завалена бумажной работой. - все картавил Эдгар.

Мы спустились не то в землянку, не то в склеп. Старик взял старинный канделябр, осветив низкий свод и узкий коридор. Он пошел вперед, зажигая свисающую с потолка паутину. В комнате с зеркальными стенами в глаза ударил яркий свет.

-Так-так-так, - прозвучало откуда-то сверху. - Раздевайтесь.

Уж на что я отвык удивляться, но тут другое дело: с потолка прямо на меня спускался паук размерами со среднюю козу. Она качалось на тонкой нити паутины и смотрела в мои глаза

- Паучиха - это не фигура речи, как видите. - проворчал Эдгар и вышел.

Я разделся и эта ткачиха прямо на мне сплела белоснежную рубаху из чистого шелка, сплошную, без единого шва. Затем, она укоротила и подогнала килт на мою фигуру, подвязала гетры на ногах.

- С вами-то понятно. Не представляю, как я на детину МакАлана буду вашу свадебную тройку расшивать. Вечная безалаберность. - все роптала Паучиха. - Волынка, думаю, вам не понадобится.

Килт в зеленую с синим клетку закрепили изящной булавкой с месяцем и серебряной пряжкой в форме черепа. Такая же пряжка была и на обуви. Через плече мне нацепили портупею и дали рапиру, "Нет никакой темной стороны Месяца" - гласила выгравированная на ней надпись.

- Последний штрих, - прокартавил Эдгар, доставая небольшую коробочку. Из шкатулки вылетела желто-черная бабочка и устремилась к моей шее, где она просунула лапки под воротничок и застыла вместо галстука. Я посмотрел в зеркало, так и есть: бабочка вида Мертвая Голова.

Мы вышли другим путем и очутились во внутреннем дворе старой усадьбы. Исполинский жеребец, по крайней мере в полтора раза крупнее всех, что я видел доселе, спокойно стоял на привязи. Мерин светился в темноте желтовато-белым светом, а на боках были серо-синие пятна, напоминающие лунные моря, озера и заливы. Я потрогал бархатную темно-синюю попону с вышитыми золотом созвездиями.

- Это - Месяц, самый быстроногий конь на том и этом свете. - сказал Эдгар. - На нем вы и поскачете.

Старик пронзительно свистнул. Тут же из темноты вынырнул громадный черный пудель о трех головах.

- Цербер, будет нас сопровождать.

Собака всеми тремя мордами зарылась в сухую листву и не проявляла никакого интереса ко мне. Потом палку притащила, что сказать? Она хоть и адская гончая, а собака собакой.

- Следуйте за мной, - каркнул Эдгар и, спустив плащ на плечи, повернулся вокруг своей оси, оборачиваясь вороном. Он взлетел и пес навострив уши двинулся за ним, я покрепче взял вожжи. Таким свадебным кортежем мы и отправились. Я обернулся назад и увидел, что копыта Месяца серебрят землю инеем.

Аннабель: в руках букет невесты, на ее белом платье и фате бурые пятна крови. Я спешился и, невзирая на хромоту, побежал к ней. Она рванула на встречу мне. Вот-вот мы должны были прильнуть друг к другу, как из темноты раздался высокий блеющий голос.

- Стойте, не вздумайте. - из-за монумента полулежащего, словно римский патриций, архитектора Висконти вышел сатир. Колченогий, с черной козлиной головой. - Помните, ваш жених все еще мертв, не хотите же вы, в самом деле, сгнить заживо? - черт говорил голосом кастрата, но смеяться было бы невежливым.

Мы остановились, словно извиняясь за свою несдержанность Аннабель склонила голову.

- После обряда можно будет делать все, что пожелаете - подмигнул Люк. - Имейте терпение.

- А пока познакомьтесь с вашими свидетелями: Жанна Эбютерн, возлюбленная того самого Модильяни, - сатир указал на беременную женщину с заплаканным лицом, та улыбнулась одними губами. - А это, Григорий, ваш земляк. Знал, что вам будет приятно, Михаил Афанасьевич приехал издалека. - я ощутил крепкое рукопожатие человека средних лет.

- Поздравляю, - сказал он на русском и улыбнулся. Приятное, умное лицо.

Луна осмотрела холодным светом Пер-Лашез со всеми его гостями и обитателями. Цербер заинтересовано облизывал губастое лицо мертвого человека в немецкой униформе. Ворон уселся на бюст человека, отдаленно напоминающего Нерона. Черт его знает, чем этим птицам на бюстах помазано.

Люцифер, нарядный и даже при галстуке на волосатой груди, держал в руках старинный кубок. Свидетели наполнили его своей кровью из порезанных кинжалом запястий. При этом женщина сделала скорбную гримасу, словно ей было больно.

- Итак, Григорий Чернов, готовы ли вы исполнить свое обещание, данное при Луне и тысяче здешних покойников взять в жены прелестную Аннабель Маду?

- Готов.

Он поднес к моим губам чашу и я отпил пряной жидкости, вкуса глинтвейна.

- Согласны ли вы, Аннабель Маду, взять в супруги ныне мертвого, геройски погибшего Григория Чернова, чтоб понести от него сына в мир живых?

- Согласна, - через фату я увидел жемчужную улыбку своей любимой.

Она испила из кубка.

- Ну что же, не буду томить - это удел церковных духовников. Объявляю первый танец молодоженов. Мсье Шопен, музыку.

Высокий и худой маэстро за каменным роялем ударил длинными тонкими перстами по клавишам. Заиграл вальс. Я крепко прижался к своей хрупкой и славной Аннабель. Она поцеловала меня, отчего мне стало жарко, впервые за последнее время. Я почувствовал себя живым. Сверкнули ее зеленые кошачьи глаза.

- Что это на тебе надето? - удивилась моя ненаглядная.

Многое в жизни я делал вместо ответа: уходил на войну, убивал и однажды даже умер сам. Теперь же, я закружил свою жену в вальсе под полной Луной посреди Восточного кладбища.

- Как видите, браки заключаются не только на небесах, но и на земле, - пояснял кому-то галантный Люцифер, отпивая из кубка.

Это сообщение отредактировал Паласатое - 14.10.2013 - 16:41

24. Вещие сны


Вечерние сумерки в Карпатах – особое, загадочное время. Темнота, сгущающаяся по мере захода солнца, окружает тебя, придавая окружающему пейзажу не то чтобы таинственность – скорее, некую напряженность, сродни той, что испытываешь во время просмотра тех моментов фильмов ужасов, когда вот-вот что-то должно произойти на экране, однако так и не происходит и ввиду режиссерской задумки откладывается «на потом». Жутковатое ощущение, хотя, по сути, само по себе это место красивое, особенно в лучах заката.
В момент, когда солнце решило скрыться где-то на западе, а луна – взойти, Эдуард Каминский подходил к тому месту, где, по его расчетам, должен был находиться замок Хелеш – пристанище героев из его снов. Сны эти преследовали Эдуарда на протяжении последних пары лет, и в каждом из них был продолжением предыдущего. Реалистичность этих снов поражала Каминского до глубины души.
…Эдуард жил и работал в Варшаве, держал собственный трактир «Веселая Пятница» в центре города. Посетителей было не то чтобы много, но бедствовать Каминскому не приходилось. Он сам стоял за барной стойкой, разливая всем, кто заглянул на огонек, горячительные напитки, а его супруга, Эмилия, готовила прекрасные свиные отбивные.
В последние пару лет перед закрытием «Веселой Пятницы» завсегдатаи трактира стали замечать странную напряженность его хозяина, который с каждым днем стал выглядеть все хуже и хуже – так, словно не спал ночами длительное время. Попытки узнать, в чем дело, приводили лишь к односложным ответам со стороны трактирщика вроде «все хорошо» или «ничего страшного, просто дурной сон приснился», и таким образом он отвечал даже тем, с кем, на первый взгляд, был дружен. Это привело к разнообразным слухам среди посетителей трактира: от скорого переезда Каминского неизвестно куда до его смертельной болезни. Сходились же на том, что трактир скоро закроется, что, в конечном итоге, и оказалось правдой: в один прекрасный осенний день, предшествовавший двум выходным дням, когда листва деревьев окрасилась в яркие краски, завсегдатаи «Веселой Пятницы» обнаружили закрытую дверь трактира с запиской от его хозяина гласившей: «Уехал в Карпаты и, скорее всего, не вернусь». Иными словами, правы были те, кто предполагал скорый отъезд трактирщика из Варшавы. Однако причины столь внезапного на первый взгляд отъезда были неведомы людям, которым осталось лишь гадать, что же произошло.
Пока любители отдохнуть вечерком в «Веселой Пятнице» гадали о причинах отъезда трактирщика, он направлялся в сторону Карпат. Если бы он рассказал о причинах своего отъезда, жители родного города подняли бы его на смех, ибо никто не поверил бы в его реалистичные сны про некий замок, потусторонний мир и приглашение хозяина замка в гости. По пути в Румынию Эдуард вспоминал, с чего все началось.
***
Однажды ночью, почти два года тому назад, Каминскому во сне привиделось, будто он находится во дворе большого замка, построенного в готическом стиле. Был, кажется, конец весны, ибо вовсю цвела черемуха (ее аромат был настолько реалистичным, что Эдуард усомнился в том, что он спит), а в саду зацветали яблони. Замок был незнакомым, что не мешало Каминскому чувствовать, что его здесь давно ждут, и ждут с нетерпением. Он решил прогуляться по прилегающей к замку территории, которая казалась небольшой на первый взгляд. Небольшой яблоневый сад, клумбы с цветами, многим из которых еще предстояло раскрыться в полной своей красе в грядущее лето, которое вот-вот должно было наступить. Все – запахи цветов, жаркое солнце на горизонте, дорожки, вымощенные белой плиткой – было настолько реалистичным, что казалось: нет, это не сон, это – реальность, а сам Эдуард не спит, а просто переместился на время в другое место.
Постучаться в сам замок трактирщик так и не решился, несмотря на свое ощущение, будто его там ждут. Не решился он постучаться и в следующую ночь, когда сон повторился. И через ночь, и спустя неделю он так и не решался войти внутрь, хотя ожидание чувствовалось, что-то такое витало в воздухе все это время. И все это время сад менялся: отцветали одни цветы и расцветали другие в точно отведенный им природой срок, дни стали чуть длиннее, а солнце светило все ярче. Во дворе замка наступило лето, сменившееся вскоре яркой осенью с ее дождями и сильным промозглым ветром. Дело шло уже к первому снегу, а Эдуард все бродил по этому саду, наслаждаясь видами и не решаясь постучать в дверь.
Повторяющийся из ночи в ночь сон не давал покоя Каминскому: целыми днями, когда посетителей было немного, он раздумывал над этим странным явлением повторяющихся сновидений, в которых время шло своим чередом, что подтверждалось сменой времени года. Именно в этот период все завсегдатаи стали замечать некую рассеянность хозяина «Веселой Пятницы», однако пока не придавали значения: мол, заработался слегка, да и только. Сам же трактирщик, отпуская посетителям горячительное, все пытался понять, отчего он еженощно возвращается в одно и то же место, отчего это чувство, что его ждут в незнакомом замке, а время идет так, как будто это реальность. Реальность иная, отличная от той, к которой он привык.
Однажды ночью (хотя во дворе замка был день, причем весьма теплый для середины осени) во двор замка вышел седовласый мужчина лет пятидесяти пяти – шестидесяти в дорогом костюме (а Эдуард, работая в трактире, повидал множество людей, коренных поляков и приезжих, и мог легко оценить уровень достатка по внешнему виду). По величественной осанке в мужчине угадывался хозяин имения, никак не прислуга замка.
- День добрый, уважаемый, - обратился он к Каминскому. – Рад видеть вас в моем имении. Что ж никак не хотите войти внутрь замка?
- Да я как-то так, поневоле мимо проходил… - Эдуард стушевался, что было ему несвойственно.
- А мы вас уже давно ждем, еще с конца весны. А вы все ходите по саду да ходите… Что ж за нерешительность у вас? А ведь свой бизнес держите! – незнакомец распекал Эдуарда, будто мальчишку-школьника. Впрочем, Эдуард и чувствовал себя пацаном, забравшимся в чужой сад с целью своровать пару десятков яблок.
- Да я, я… - Каминский не нашелся с ответом.
- Проходите, выпьем чайку. Угощу вас хорошим табаком – у вас в Варшаве вряд ли такой можно найти, - улыбнулся хозяин имения. – Кстати, меня зовут Эммануэль, Эммануэль Кодрянский. Я владелец этого замка со времен окончания эпохи Большой Войны с Вампирами. И да, - Эммануэль заметил попытку Каминского представиться, - можете не утруждать себя называнием своего имени. Мне известно о вас если не все, то многое.
Мужчины прошли в замок, и Кодрянский отдал распоряжение прислуге приготовить кофе и обед для гостя. Эдуард же смущенно озирался по сторонам, рассматривая гобелены на стенах, дорогую мебель и огонь в камине, освещавший комнату, в которую они прошли. Казалось, он попал в королевский замок, что означало необходимость вести себя с осторожностью: не дай Бог, хозяин прознает о его нелегальной торговле опиумом по выходным в «Веселой Пятнице». Можно сразу будет попрощаться со своим доходным местом. Однако Кодрянский и не думал уличать трактирщика в смертных грехах. Закурив трубку, он произнес:
- Итак, пан Каминский, вы здесь не просто так, и я вас ждал. Вы мне нужны. Вы – один из Избранных для участия в одном большом деле. Оно потребует полной отдачи от вас.
- А как же мой трактир? Его знают в Варшаве, да и путники частенько заглядывают на огонек…
- Продавайте его к чертовой матери, не ваше это, - отрезал Кодрянский.
Эдуарда смутила манера собеседника вести дела – с места в карьер – но он не подал виду. Сон – это всего лишь сон, решил Каминский, пусть и весьма реалистичный. Утром он все равно проснется в своей комнате на втором этаже над трактиром и отправится вниз открывать свое заведение для дружеских посиделок горожан за кружечкой пива с собственной, трактирной пивоварни.
- В ваших глазах я вижу сомнение. Вы не готовы к такому повороту событий. Хорошо, я зайду с другой стороны. Я расскажу вам о том, кто мы и зачем здесь вы. Да, Вирджиния? – обернулся Кодрянский на звук открывшейся двери, в которую заглянула миловидная девушка, по виду похожая на горничную.
- Я принесла кофе и обед, Эммануэль, - Вирджиния поставила на стол поднос с двумя чашками ароматного напитка и большой кастрюлей с пловом.
Каминский снова отметил странную реалистичность ароматов – будто это был не сон, будто он попросту переместился в другое место. На этом месте прозвенел будильник: пора было спускаться вниз и готовить завтрак для утренних посетителей и варить пиво для вечерних. Очередной день прошел будто в тумане – один день из последующих двух лет ночных видений и разговоров в замке Хелеш. Один из тех дней, которые медленно и неумолимо приближали отъезд Каминского в Трансильванию, в таинственный замок у подножия Карпат.
***
С каждой ночью Каминский узнавал новые подробности жизни обитателей Хелеша, с каждым днем он все больше склонялся к мысли о том, что этот замок существует в реальности, с каждым днем его мучил вопрос, в какой же именно реальности существует этот несчастный замок.
За несколько месяцев ночных бесед с Эммануэлем он узнал, что у того есть младший брат Тадеуш, изгнанный за что-то там, связанное с дележкой имения (честно говоря, эти семейные разборки тогда мало интересовали Каминского), о предположениях старшего из Кодрянских о романе его прислуги Вирджинии с Тадеушем (любовные треугольники интересовали Каминского еще меньше), о каких-то вампирах из соседнего замка и их планах о захвате мира. Узнал он и о путешествии во времени и пространстве – способности, данной только Призракам, коими и являлись трое обитателей Хелеша – Тадеуш, Вирджиния и Эммануэль. Сам же он, согласно рассказам хозяина замка, был Избранным, которому предстояло в один прекрасный день присоединиться к странной троице из собственных снов. Замок, по словам его хозяина, находился в другом Мире, за пределами привычной для Каминского реальности, а тем из простых смертных, кто оказывался в замке, попросту потом не верили, и многие из них доживали свой век в сумасшедших домах.
После разговора с Кодрянским, случившегося в одну из зимних ночей, Эдуард решил, что он сам, как и побывавшие в замке люди, сходит с ума. Речь в ту ночь шла о вампирах и их трансильванском пристанище. Но какие вампиры, ей богу? Так, детские страшилки, не больше, а этот седой попросту явно издевался над честным трактирщиком. Хотя, подумалось тогда Эдуарду, какая же тут честность, если он из-под полы торгует наркотой, дабы хоть как-то поддержать интерес населения города к своему заведению. Иными словами, не ему, Эдуарду Каминскому, стоило бы рассуждать о честности. И Эдуард пришел к выводу, что кто-то над ним явно издевается, желая его самовольной явки с повинной в его нелегальной торговле дурью.
Но прежде чем объявлять о закрытии трактира и являться с повинной в королевский дворец, Каминский решил таки выяснить, кто такой этот Эммануэль Кодрянский и что это за такой замок Хелеш. Попытка что-то узнать у старожилов города не привела ни к чему: те из них, кто провел в Варшаве всю жизнь, понятия не имели о происходящем за ее пределами, бывалые же путешественники отводили взгляд при упоминании Трансильвании и Карпат.
В бесплодных попытках что-либо узнать о загадочном замке у своих знакомых Каминский провел полтора года, пока не началась затяжная Ливонская война. В это время разговоры в «Веселой Пятнице» велись исключительно о военных действиях, строились предположения о возможных победителях и проигравших – в общем, политическим беседам не было конца и края. В один из таких дней в трактир явился необычного вида странник, непохожий на других случайных посетителей питейного заведения Каминского. Он казался напуганным, а его одежда, некогда новая, - поистрепавшейся не от времени, а от схваток с неведомым врагом. Невысокий брюнет, этот странник не был похож на поляка.
- День добрый. Мне бы пива, - обратился он к Каминскому, тут же отправившемуся наполнять пенным напитком очередной стакан за вечер.
- Вот, пожалуйста. А вы не из местных? – закинул удочку Эдуард, скорее уже по привычке, не надеясь уже давно выведать что-либо о таинственном замке из снов.
- Я сам родом из Трансильвании, да и жил бы там, если бы не одно обстоятельство… Слишком уж странные там вещи творятся, скажу я вам.
- Какие же, если не секрет? – Каминский, кажется, воодушевился.
- Странные и удивительные… - начал свой рассказ незнакомец. – Не сочтите меня сумасшедшим, но это действительно что-то невероятное. Замки исчезают и появляются, а их хозяева, кажется, обладают какими-то сверхъестественными способностями.
- То есть? – изумился трактирщик, наливая посетителю новую порцию пива.
- Ну как… Завозил я намедни товар, а торгую я рыбой, по странному адресу: замок Хелеш. Верите-нет, но отродясь о таком не слыхал, а живу я в тех краях более сорока лет. Искал по всем картам – старым и новым – и не нашел, пока не наткнулся в местной библиотеке на схему расположения аномальных мест в Трансильвании. Вот в одной из аномалий, что называется Призрачной, и было указано аж целых два замка, Корвинешть и этот Хелеш. Неделю я блуждал по этой аномальной зоне, и лишь наутро восьмого дня стены замка замаячили передо мной. Замаячили в том месте, где я проходил в эти дни неоднократно то в одном направлении, то в другом…
- Опишите мне замок, прошу вас! – взмолился изумленный трактирщик, и по описанию тут же понял: это именно то место, что он видел и где гулял в своих снах вот уже больше года. Не врал старикан хелешский, не врал. Придется просить прощения грядущей ночью.
***
…Путешествие Эдуарда Каминского подходило к концу: договорившись с Кодрянским в одном из снов, он свернул дела в Варшаве и отправился искать Призрачную аномалию, упомянутую его клиентом. Разумеется, в вещие сны Эдуарда никто не поверил бы, впрочем, его это слабо заботило: он попросту прикрыл свое заведение, повесил на дверь записку и ушел на поиски Призрачной аномалии – той самой, о которой говорил ему странник.
И вот, спустя две недели путешествия, к закату очередного дня он уже добрался до места: согласно показаниям карты аномальных зон, которую ему нарисовал его потрепанный жизнью собеседник, замок должен был находиться где-то здесь, рядом, у истока реки Сомеш. Но то ли соврала карта, то ли тот незнакомец в трактире, но Эдуард облазил все окрестности истока реки, а ни одного замка и в помине не было.
Алые отблески заката на деревьях сменились лунным светом: над Трансильванским плато взошла полная луна, свидетель множества мистических событий. Эдуард не придал значения полнолунию: светло, видимость какая-никакая есть, и ладно. В лесной тишине изредка слышалось уханье совы да шорохи, издаваемые ежами и прочей мелкой лесной живностью. Эдуарду не было страшно: подумаешь, лес, подумаешь, ночь, подумаешь, что все населенные пункты остались далеко от места его нынешней стоянки. Терять ему в то время было нечего, кроме собственного бизнеса, да и тот уже порядком ему поднадоел. Поэтому он решил не возвращаться в Варшаву до тех пор, пока не выяснит, действительно ли существует этот загадочный замок из другого Мира.
Две недели пути слегка вымотали путника, и он решил продолжить поиски с утра, после хотя бы непродолжительного сна. Все то время, пока Эдуард находился в пути, сны о Хелеше его не преследовали, и он на удивление высыпался, хотя обычно в путешествиях проводил множество бессонных ночей: некомфортно Каминскому было ночевать вне дома, даже если бы пришлось ночевать в королевских покоях. И в эту глухую ночь в трансильванском лесу у истока реки он снова не встретился с Кодрянским. Впрочем, это не обеспокоило Эдуарда: наводка была, место он нашел, а посему прямо с утра он стал продолжать поиски. Поиски, которые и не увенчались успехом ни наутро, ни на следующий день, ни в последующую неделю.
***
…Запасы провизии у Эдуарда подходили к концу, а замок он так и не смог отыскать. Нужно было или идти в ближайшую деревню за пополнением съестных припасов и продолжать поиски либо идти через соседнюю деревню к большой дороге, перекусить в местном трактире и отправляться обратно в Варшаву. Спускаясь вниз к деревне, Эдуард обдумывал важность и последствия обоих вариантов, и оба казались ему одинаково заманчивыми. Замок и новая жизнь в новом мире, либо до боли знакомая Варшава и «Веселая Пятница» с ее постоянными клиентами – все это в равной мере влекло его. Хотя нет, Варшава, пожалуй, привлекала его больше после нескольких дней бесплодных скитаний по лесам. Только трактир следовало открывать под новым названием, пожалуй. Только под каким – вот в чем вопрос?
В момент, когда Эдуард уже почти придумал не только название, но и новый интерьер своего заведения, он оглянулся по сторонам. Согласно его расчетам, он уже должен был приблизиться к одному из населенных пунктов у подножия Карпат. Однако, деревни он не обнаружил, зато обнаружил, что находится в знакомом ему до боли саду, аккурат напротив дверей замка Хелеш, из которых навстречу ему выходил его старый знакомый Эммануэль Кодрянский.
- Приветствую, Эдуард, - произнес хозяин замка. – Вы придумали новое название для своего трактира? Бросьте эту идею, вы начинаете новую жизнь.
Кажется, за Эдуарда уже все было решено, но. Пожалуй, ему это нравилось. Вечера в его трактире были веселы, люди в Варшаве добры и милы, но новая жизнь манила его больше. Больше никаких сплетен и тоскливых утренних часов за барной стойкой, шумных вечеров за ней же, знакомых лиц и заглянувших на огонек странников. Оставалась только неизвестность, которую скрывали двери замка и утаил пока что его хозяин. И эта неизвестность манила Каминского…

Это сообщение отредактировал Паласатое - 14.10.2013 - 16:42