Список жизни (1-25 главы)

Почему-то поначалу вспомнились "Кирпичи")
А потом " Бойцовский клуб", гы... вернее, вообще тема с синдромом множественной личности.


Автор, не останавливайся и не пропадай надолго. Пиши ещё - у тебя это хорошо получается. Интересно ж узнать, что там с Димоном дальше-то?

а где это у нас- Из-за забора доносились ароматы цветущих абрикосовых деревьев,- и метро. в каком городе дела происходят?

Ну, автор харьковчанин... Вот и представляются события в родных местах. Метро у нас есть. И абрикосы цветут :)

И дело по расположению небось гдето на Рогани? Сорок минут от метро ... и троллейбусы ходят. Хотя, и Бавария может прокатить....

Честно говоря, не задумывался о конкретике, земляк
Город в тексте не указывал, поэтому четких привязок не делаю. Живет себе Димка в каком-то городе и живет. В каком угодно может быть.

Это сообщение отредактировал servaly - 12.01.2017 - 19:13

Глава 18. Падение

Теперь Виноградов был просто уверен – он сумасшедший. И то, что он видит – не более, чем бред воспаленного мозга. Этого всего просто нет! Нет! Потому что быть не может! Нет этого самолета, нет его пустой кабины, нет врывающегося в открытую дверь воздуха и нет проплывающих за иллюминаторами облаков! Он в бреду! Это всего лишь фантазия, не более того. Яркая, реалистичная фантазия шизофреника. Потому-то и называют таких людей сумасшедшими! Они видят то, чего нет! Это, конечно, не решает проблемы. Просто проблема состоит не в неуправляемом самолете, а в том, что он – Димка Виноградов – болен! Болен сильно, серьезно, и эту болезнь обязательно надо лечить. Но как? Для этого ведь надо обратиться к врачу. А как к нему обратиться, если он не видит, где на самом деле находится и что с ним на самом деле происходит? Возможно, надо просто подождать? Или снова впасть в транс? Просто обхватить руками колени и провалиться в забытье?

Эта мысль показалась Димке правильной и весьма заманчивой. Он, окончательно успокоившись, уселся поудобнее на боковое сидение и подобрал ноги, взгромоздив их на соседнее. Привычным движением обхватил колени и зажмурился.

Ничего не изменилось. Все тот же гул, тот же воздух, хлещущий по лицу. Только рокот двигателей немного изменился. Стал каким-то более низким. Димка открыл глаза. Он все еще был внутри самолета. Несмотря на внутреннюю уверенность в том, что происходящее – плод его воображения, вернулось волнение. Оно нарастало, как белый ком, скатывающийся по склону заснеженной горы, и в голову стали пробираться сомнения.

«Хорошо… Если это все нереально, а я сумасшедший придурок, навоображавший себе кучу страстей, то почему так легко принимаю то, что я сумасшедший? Ведь психи не осознают своих отклонений! В этом-то и проблема! Никто не может им доказать, что они больны! А я уж как-то слишком легко себя в этом убедил. А что если это на самом деле происходит? Что, если я и вправду лечу один в этом чертовом самолете? И пока буду убеждать себя в том, что я шизофреник, в баке закончится керосин, и я сгорю к хренам собачьим, рухнув на какой-нибудь дом? А судя по всему, так оно и будет! Или даже не так… Что, если все происходящее – все же игра моего воображения, и в этом воображении произойдет воображаемое падение самолета? Выживу ли я при этом? Выдержит ли психика такое потрясение? Все же, если мой мозг способен так реально изобразить происходящее, он ведь может также реально и умереть? Просто отключиться! Получит сигнал – «смерть»! И всё! Кирдык!»

Димка заметил, что трясется. Дрожала каждая клеточка тела. При этом ощутимо болели суставы в локтях и в кистях рук. Он спустил ноги, встал. В гуле двигателей явно начинали проскакивать перебои. В такт им самолет вздрагивал. Пришлось вцепиться в поручни покрепче, иначе Виноградов рисковал грохнуться на пол. Он постоял в нерешительности, еще раз зачем-то посмотрел в сторону кабины, медленно подошел к открытой двери и осторожно посмотрел вниз. Под ногами проплывали ровно расчерченные клетки засаженных полей, изредка разделенных кривыми рытвинами оврагов и жиденькими лесополосами.

К горлу подкатил комок. Голова закружилась, а ноги затряслись еще сильнее прежнего. Если бы у Виноградова была мама, он бы непременно ее сейчас позвал, как это делает большинство попавших в беду людей. Но у Димки мамы не было. Точнее, она где-то была, или должна была быть, но он не привык рассчитывать на ее поддержку, поэтому вместо слова «мама», тихо сказал:

- Господи, спаси.

Самолет тряхнуло. Димка едва успел ухватиться за открытую дверь. Это спасло от выпадения наружу, но не спасло от удара об пол. Двигатель теперь гудел совсем не так ровно, как раньше. Иногда он чихал и с каждой секундой гул становился все более низким, подсказывая, что его обороты стремительно падают.

Снова встряска. И еще! Для того чтобы встать на ноги и удержаться в вертикальном положении, пришлось хвататься за поручни обеими руками. Виноградов посмотрел на кабину. Нос самолета теперь находится немного ниже, чем его хвост, а это могло означать только одно: «кукурузник» падает! Из кабины послышался вой каких-то приборов. Это было похоже на сирену, только уж больно скрипучую и прерывистую. Самолет явно нервничал и просил обратить внимание пилота, что он вот-вот рухнет.

Димка снова подобрался к зияющему проему и посмотрел вниз. Высота уменьшилась! Значительно! Гул мотора превратился в непрерывный кашель. Фюзеляж бросало из стороны в сторону. До падения оставались считанные минуты, если не секунды! И если сейчас не прыгнуть, то скоро его высота достигнет той точки, в которой парашют станет просто бесполезным грузом.

Виноградов дышал с невероятной частотой. Пересохшее горло горело. Ладони вспотели и скользили по поручням, рискуя оторваться, что неминуемо привело бы к очередному падению, а это может означать только одно – обязательную смерть. Если он еще раз грохнется, то просто не успеет вовремя выпрыгнуть! А в том, что прыгать придется, теперь сомнений не было.

Он быстро осмотрел ремни парашюта, отыскал кольцо, за которое следует дернуть после прыжка, дождался, когда вибрация фюзеляжа немного поутихнет, и схватился за него рукой. Подошел к самой кромке. Врывающийся ветер трепал волосы с такой силой, что было даже больно. Снова тряхнуло, пол провалился и Димка на мгновение оказался повисшим в воздухе. Он отпустил поручень, ударился ногами о пол и выпал наружу.

Все вокруг закружилось с потрясающей быстротой. Содержимое желудка подкатило к горлу, а в груди все сжалось до боли. Не было слышно ничего, кроме оглушающего шума, врывающегося в уши. Глаза резало, слезы растекались по лицу, по вискам, по лбу. Димка сгруппировался и с силой дернул кольцо. Ремни врезались в тело. Резкий рывок заставил хрустнуть позвонками, вытягивая тело в струну. Над головой раскрылся круглый купол, и падение заметно замедлилось.

Если бы у Виноградова еще остались слезы, он бы обязательно заплакал. Причем он и сам не знал, от радости или от страха.

Приземление оказалось вполне мягким. Упал на поле, засаженное подсолнухом. Его засеяли недавно и почва, после вспашки, еще не успела отвердеть. Это придало дополнительной мягкости при ударе.

Ветра не было. Парашют, плавно опустившись на пахоту, растянулся вдоль неглубоких борозд и замер. Димка спешно отстегнул крепления, сбросил ремни и облегченно рухнул на спину. Где-то вдали громыхнуло. По лесопосадкам разлетелось эхо. Самолет упал.

Глава 19. Новости

Марина Елизарова уже битый час сёрфила по психологическим форумам в поисках подтверждения своих подозрений относительно своего соседа. Точнее, относительно странного поведения соседа, который в последнее время слишком близко подобрался к ней лично. И это не могло не тревожить. Марина и раньше замечала за Виноградовым небольшие странности, но не придавала им особого значения. Просто старалась держаться на расстоянии, соблюдая дистанцию не только физическую, но и моральную. До некоторых пор это вполне удавалось. Но стоило ей приблизиться к нему неосмотрительно близко, как тут же стало не по себе.

Нет. Она не считала Димку опасным человеком. Отнюдь. Приятный в общении молодой человек, вежливый, учтивый, где-то заботливый. Даже в любви ей признался, чего она, откровенно говоря, совсем уж не ожидала. Дело было не в страхе за свою безопасность перед психически неуравновешенным человеком. Скорее, наоборот. Она пыталась разобраться в его проблеме для того, чтобы помочь. Для чего? Она и сама не знала. Или не хотела самой себе признаваться в том, что этот человек ей не так уж и безразличен.

Маринка, как весьма далекий от психологии и психиатрии человек, мало что смыслила в тех медицинских терминах, с которыми пришлось столкнуться при изучении тонкой науки. Она отчаянно пыталась общими словами объяснить виртуальным медикам, что именно тревожит ее в поведении Виноградова. Но те, вместо того, чтобы таким же доступным языком объяснить причины, начинали забрасывать специфическими вопросами. К тому же, насыщенными массой профессиональных терминов, которые не то что понять – прочесть было сложно.

В конце концов, Марине это здорово надоело. Она захлопнула ноутбук и обхватила голову ладонями. Посидев немного в тишине, девушка взяла мобильник и отыскала номер старой подруги, которая в прошлом году училась в «меде».

После долгих и мучительных описаний тревожных симптомов, на другом конце трубки повисла тишина. Подруга сопела в трубку.

- Лен, ты здесь? Алло!

- Да-да, Мариш. Слушай, а он никогда не делал вид, что не знает тебя? Ну, я имею ввиду: прошел и не поздоровался. Или посмотрел так, будто вы с ним не знакомы.

Маринка задумалась. Димка и в самом деле иногда проходил мимо, будто не замечая ее вовсе. Или на приветствие отвечал лишь коротким кивком, хотя уже на следующий день сам здоровался первым и широко улыбался, демонстрируя вежливую почтительность. Хотя, можно ли это считать отклонением? Ну, может же человек быть сегодня не в настроении, а завтра – наоборот. У нее и у самой так бывало. А если учесть, что Димка был в нее тайно влюблен, то это вообще многое объясняло. Приревновал к кому-нибудь, обиделся, не поздоровался. Мало ли?

- Да ты знаешь, вроде бы нет. Были, конечно, такие моменты, но с кем не бывает?

- М-да… Честно говоря, Мариш, диагноз не утешительный. И такое не лечится. Попала ты, подруга! Из всего того, что я от тебя услышала, мне кажется, что ты имеешь дело… - Лена позволила себе долгую, тягучую паузу, - Ты имеешь дело с глубоко влюбленным в тебя человеком, - в трубке раздался смешок, - А тебе ли не знать, на какие поступки способны мужики, когда тестостерон плещет через край? Небось, холостяк твой сосед? А?

Настроение у Ленки явно было приподнятым, однако Маринке оно, почему-то, не передалось.

- То есть, ты считаешь, что все, что я тебе сейчас рассказала – это норма?

- Ну, если считать иррациональные поступки неудовлетворенного Ромэо нормой, то да. Мой тебе совет, подруга, поговори с ним по душам. Только не вздумай намекать на его… м-м-м… На его неадекватность. Мягко, аккуратно. Будто с ребенком. Думаю, у него масса скрытых комплексов, которые мешают общению. Но если тебе этот человек не безразличен, попробуй его от них избавить. А то, что ты ему небезразлична - это ясно и так.

- Да уж… - протянула Марина.

- Что?

- Нет. Ничего. Мысли вслух. Ты когда в гости приедешь?

Часы на стене показывали полдень. Воскресное утро выдалось теплым и даже душным. По телевизору показывали новости. Молодая журналистка вела репортаж с места, где несколько часов назад упал самолет. Звук был выключен, а бегущая строка сообщала, что «в двадцати километрах от города, в районе села Вознесенское, потерпел крушение легкий многоцелевой самолет «АН-2», на борту которого при взлете находились одиннадцать человек и два члена экипажа. Сведений о погибших и пострадавших нет. Обломки разбросаны на площади около полукилометра. Катастрофа произошла на поле, где посевные работы уже не велись. На месте события работают спасательные бригады и расчеты скорой помощи. В Управлении внутренних дел ситуацию пока не прокомментировали».

Марина положила трубку и выключила телевизор. Беседа с подругой немного успокоила. Конечно, она не может поставить диагноз человеку с одних лишь слов описания его поведения. Но, все же показалось, что прислушаться к ее совету будет не лишним. С Димой и в самом деле стоило поговорить по душам. Возможно, именно так удастся разобраться в его странностях.

В дверь постучали. Стук был громким и больше напоминал мелкую барабанную дробь. Марина накинула халат и зашлепала босыми ногами к двери.

- Кто?

- Марина, открой, пожалуйста. Это я.

Голос Виноградова она, конечно же, узнала, но его выходка в парке вчерашним вечером вызвала такую обиду, что просто так сдавать позиции она теперь не собиралась. Чем бы ни оправдывалось его поведение, она не намерена терпеть подобное в будущем. И это нужно было доходчиво объяснить.

Она тихонько прокашлялась и голосом, полным напускного безразличия, спросила:

- Что хотел?

- Мне нужно с тобой поговорить.

- Нам не о чем с тобой разговаривать.

- Марин, я понимаю, что поступил вчера, как последний идиот, но я могу все объяснить. Открой, пожалуйста.

Она украдкой улыбнулась, будто Димка мог увидеть эту улыбку через дверь, и, выждав немного, отворила.

Тот, не церемонясь, вломился прямо в прихожую и быстро захлопнул за собой дверь. Маринка ахнула. Виноградов выглядел так, будто всю предыдущую ночь провел, валяясь в пыли, при этом не забывая биться лицом обо что-то твердое. Вся одежда грязная, на лбу – ссадина, костяшки пальцев разбиты, волосы взъерошены, а на губах –густые кровавые тромбы.

- Боже мой, Виноградов, что с тобой случилось?

Он прислонился к двери и медленно сполз на пол. Глаза были закрыты.

- Дай воды.

Маринка без лишних разговоров поспешила обратно в комнату и принесла стакан прохладного лимонада. Димка жадно выпил и, отдышавшись, сказал:

- Извини, пожалуйста. Я не виноват.

- Да что случилось-то?

Он продолжал тяжело дышать и сидеть с закрытыми глазами.

- Я не знаю… Я… Со мной что-то происходит в последнее время. Я не знаю, как объяснить. Мне нужно, чтобы ты мне кое-что рассказала.

- Может тебе лучше прилечь?

- Нет. Сначала скажи…

- Что сказать, Виноградов? Ты только и делаешь, что пугаешь меня ежедневно. Я уже начинаю тебя по-настоящему бояться!

- Нет-нет. Бояться точно не стоит. Уж если кому-то и стоит бояться, так это мне.

- Да чего? Уж не меня ли?

- Нет. Марин, ты знаешь нашего нового соседа?

- Какого? Ларина?

- Нет. Не Ларина. Он уже год здесь живет. Другого. Боброва. Боброва Евгения.

- Нет, - пожала плечами Маринка, - А разве у нас появился новый сосед?

- Не знаю, говорю же…

- Ничего не понимаю.

- Я тоже. Тогда скажи мне, в тот вечер, когда мы с тобой кокс нюхали, на кухне, кроме нас там был еще кто-то? До того, как я кокс притащил. Ну, когда ты чайник на огонь ставила.

Маринка оторопела. Не хочет ли он сказать, что на кухне, кроме них, еще кто-то был? Вот тут ей действительно стало страшно. Парень явно был не в себе. И если он считает, что их там было больше, чем двое, то подруга Ленка сильно ошиблась с диагнозом.

- Дима, ты один был на кухне, когда я вошла, - она старалась говорить мягко, спокойно, как будто с маленьким ребенком, чтобы не вызвать внезапную агрессию. Так, как учила подруга.

- Не говори со мной, как с сумасшедшим, пожалуйста. Я не псих. Если выслушаешь, я тебе все объясню. Только, пожалуйста, не делай преждевременных выводов. Дослушай до конца.

Теперь ей очень не хотелось приглашать его к себе, но Виноградову и не нужно было ее приглашения. Он с трудом поднялся, разулся и прошел в комнату. Кровать была все еще расстелена, поэтому он просто уселся на пол и откинулся спиной на боковину дивана.

То, что он ей рассказал, не шло ни в какое сравнение с тем, в чем она его изначально подозревала. История тянула, как минимум, на острый клинический случай, а не на легкое психическое расстройство. Галлюцинации, отключки… А может это просто бурная фантазия? Экстравагантный способ обратить на себя внимание? Но самолет… Она вдруг почувствовала, как все тело окатило жаром. Самолет! Бегущая строка! Она не обратила внимания на новости, но что-то все же отложилось в памяти.

Марина дрожащими руками раскрыла ноутбук и набрала адрес новостной ленты. Региональные новости пестрели сообщениями об авиакатастрофе! Она еще раз взглянула на соседа, и едва не прослезилась. Димка спал. Его голова безвольно свалилась на плечо, а руки плетями лежали вдоль туловища. Девушка стащила с дивана подушку и, подложив ее под голову Виноградову, уложила вздрагивающее тело на пол. Тот тихо застонал, но не проснулся. Она взяла мобильник и вышла из квартиры в намерении либо позвонить в полицию, либо вызвать «скорую».



Это сообщение отредактировал servaly - 12.01.2017 - 19:41

Не, больше ждать не буду.
Хоть и захватило, но я так не читаю.
Прости, автор, вычеркиваю.

А я жду! Продолжай,пожалуйста! Просто здорово!

Народ, ну я же тоже человек. Работа у меня, семья со всеми прочими радостями
Прошу понять и простить. Я ведь и так все свободное время уделяю буквосочинительству. А одна глава, к примеру, пишется около трех часов. Вот и прикиньте...
Завтра выходной - напишу несколько глав. Потерпите чуток.

Это сообщение отредактировал servaly - 13.01.2017 - 21:49

Автор, но ведь тут намного больше. Можно ж выкладывать параллельно. Чё томить-то? Если что извини. просто тяжко ждать в час по чайной ложке. Кстати, почему тут называется "список жизни"? Название "список" как-то имхо получше. Менее примитивно (что-ли)

Это сообщение отредактировал urfincer - 14.01.2017 - 10:06

Там не намного больше. :)
На 4 главы всего. Просто подаю текст порционно, но часто. Иначе, совсем люди забудут, о чем писалось в прошлых главах. Говорю же: с удовольствием написал бы все от начала и до конца за три дня, но времени нету.

Изначально было название "Список". Потом че-то добавил "жизни". Над окончательным названием пока не задумывался. Может, в итоге, вообще "Жирафом" назову. ))

По просьбам трудящихся выкладываю всё, что есть на текущий момент. Но теперь остальное придется либо ждать дольше, либо читать по одной главе в один-два дня. Быстрее писать не имею возможности. Извиняйте.

Глава 20. Соль

- Если бы ты знал, что жить тебе остается всего один час, что бы ты сделал?

Бобер восседал на своей койке, скрестив ноги в позе йога. За предусмотрительно зарешеченным окном плыли массивные, и в то же время, невесомые облака, которые время от времени загораживали своими неправильными телами палящее июльское солнце.

Димка не любил «тихий час». Ему ни разу не удавалось уснуть после обеда. Даже когда он намеренно старался это сделать, находились рои мыслей, кружащие в голове, которые не позволяли отключиться даже на пару часов. Приходилось ворочаться под одеялом, в поисках удобного положения, и спешно замирать, когда в палату входила Вшивая. Если она замечала, что кто-то из воспитанников не спит, без лишних разговоров наказывала, ставя в угол на колени. Под колени, при этом, рассыпалась морская соль, которая, со слов Вшивой, была ничем иным, как средством укрепления детского иммунитета. То, что от соли невыносимо жгло сбитые коленки, ее, казалось, совершенно не интересовало. А коленки были сбитыми всегда.

- Морская соль – любила повторять Алевтина Николаевна,- Это дар природы! Это государственная забота о вашем здоровье! А вы, остолопы недоношенные, не цените того, что дает вам государство! Стой, пока не посинеешь! А надумаешь хитрить – до вечера в углу скулить будешь! Ты меня знаешь! Я слов на ветер не бросаю.

И Виноградов знал. Если его поставили в угол, то терпеть жжение в коленках приходилось часами. Слово «государство» всегда произносилось Алевтиной Николаевной с исключительным трепетом. Димка так и не смог понять, почему морская соль – это дар природы, а ценить при этом нужно то, что дает государство. Почему бы не ценить эту самую природу, которая дает? Ну, или, в крайнем случае, соль? Видимо, в свои десять с небольшим он еще не до конца понимал все, что говорила воспитательница. Но взрослые, ведь, ошибаться не могут? Значит и в самом деле виноват. И боль в коленках – не что иное, как наказание за несообразительность. Вот только больно было не на шутку. И быть благодарным государству, из-за этого, никак не получалось.

Бобер никогда не боялся наказаний. Его несколько раз ставили в угол, но он ни разу не проводил там дольше пяти минут. Либо сам уходил (причем демонстративно), либо Вшивая, проявляя невиданные чудеса человечности, гладила его по голове и, прощая, укладывала обратно на койку. Как правило, Бобер, после таких встрясок, успокаивался и засыпал.

Вот и сейчас, сидя на койке и разглагольствуя о превратностях жизни, Бобер вовсе не выглядел опасающимся наказания человеком. Скорее, мудрецом, ненавязчиво передающим свою мудрость менее приспособленным к жизни ученикам.

- Всего час! – повторил Бобер и улыбнулся так, будто знал, что Димка должен ему ответить, - Час, и ты труп! Что сделаешь?

- Ну, не знаю. Наверное, что-нибудь хорошее. Чтобы, после того, как умру, люди сказали: «Он – молодец. Хороший был человек».

Бобер удивился.

- Муха, не тупи! Тебе жить остался час! Сейчас войдет Вшивая, увидит, что ты не спишь, и на соль тебя поставит! И ты до конца тихого часа будешь от боли корчиться. А через час будешь трупяком! Дохлым, как та ворона под яблоней! У тебя час времени! Что хорошего ты сделаешь, стоя в углу?

- Нет, ну если я буду уверен, что точно умру…

- А ты будь уверен, Муха! Через час ты умрешь! Выбирай! Или соль, или…

Скрипнула дверь. Бобер опрометью накинул простынь, которой укрывали летом, и замер. Димка же остался сидеть. Он с ужасом таращился на воспитательницу, которая, не сказав ни слова, принялась рассыпать в углу палаты крупные кристаллы мутно-белого минерала. Когда подготовка для экзекуции была окончена, она подошла к Виноградову и, крепко ухватив за ухо, стащила с койки.

Димка взвыл от резкой боли. Когда в ухе захрустело, воспитательница разжала пальцы. Лицо ее при этом было бордовым от ярости.

- С кем болтал? – прошипела Алевтина Николаевна и, не мигая, уставилась на воспитанника.

- Ни с кем, - сквозь слезы выдавил Димка.

- Я тебе, мразь, все уши пообрываю, если будешь дисциплину нарушать. Ты меня понял?

- Понял.

- Понял? – не понятно зачем переспросила воспитательница, цедя каждый слог сквозь зубы.

- Да! – взвизгнул Димка.

- Марш в угол, гнида! – зашипела Вшивая и отвесила Виноградову звонкий подзатыльник, - Если еще хоть звук от тебя услышу, пеняй на себя! Сгниешь на соли, тварь!

Димка, в одних трусах, засеменил в угол. Сейчас острые кристаллы соли казались ему спасением, а не наказанием, потому что терпеть унижения, которые на глазах у Бобра доставляла ему воспитательница, было куда хуже, чем корчиться от боли. Он торопливо подбежал к соли и с размаху плюхнулся на них острыми коленками. На глаза снова навернулись слезы. Димка стоял и плакал, стараясь найти хоть какую-нибудь причину, по которой судьба творит с ним такое. Колени горели огнем. К тому же старательно накрученное ухо, казалось, распухло и стало горячим, как отопительная батарея в январе.

А еще Димка был уверен, что если бы у него была настоящая мама, то никакая Вшивая не посмела бы его обидеть, а тем более поставить в угол на морскую соль. Он стоял и представлял, как мама оттаскивает за волосы мерзкую воспитательницу и с размаху бьет ее по лицу кулаком. Мама всегда представлялась ему высокой и светловолосой женщиной. И обязательно красивой. У нее нежные, тонкие пальцы. И эти пальцы очень любят перебирать его волосы.

«Еще хоть пальцем тронешь моего сына, я тебе голову проломлю!» - рычит воображаемая мама и, взяв сына за руку, уводит его из детдома.

А еще у нее обязательно будут деньги. И на эти деньги она непременно купит ему мороженое. Фруктовое! Только не на палочке, а в стаканчике. Именно такое, которое Димка любит больше всего.

- Муха! – шепотом позвал Бобер, который теперь не рискнул даже голову оторвать от подушки, а не то, что сесть.

Димка громко шмыгнул носом, вытер слезы, два раза всхлипнул и тем же шепотом спросил:

- Чего тебе?

- У тебя час! Помнишь?

- Да пошел ты! – с обидой выпалил Димка и покрепче стиснул зубы, чтобы не заплакать.

Бобер только хихикнул в ответ, улегся поудобнее и затих. До конца тихого часа оставалось еще полтора часа.

Глава 21. Воспитательный процесс

- Муха! Муха!

Сон уходил медленно. Шепчущий голос Бобра доносился будто издалека, хотя Димка даже дыхание его чувствовал собственным ухом.

- Отвали, а? Ты мне неделю спать не даешь. Тошнит уже от тебя.

- Мы в самолете, Муха! Прыгай! – вдруг рявкнул Бобер и с размаху хлопнул Виноградова по спине.

Тот моментально вскочил на ноги, выкатил испуганные глаза и вжался в стену Маринкиной квартиры. Жека катался по полу, держась за живот. Из глаз текли слезы. Но Димка его веселья не разделял. Лицо сделалось бледным, а ноги подкашивались от ужаса.

- Ты кто такой? – выдавил, наконец, Виноградов.

- Хрен в пальто. Ты задолбал уже строить из себя дебильного. Вот скажи мне, я тебя хоть раз обидел? Сделал хоть раз что-то такое, из-за чего ко мне нужно так относиться? Че ты ссышь-то так, Муха?

Димка будто не слышал вопросов собеседника.

- Тебя кто-нибудь видит, кроме меня?

- А какая разница? Ты же видишь.

- Большая разница. Если тебя никто кроме меня не видит, значит, тебя нет.

Бобер снова залился искренним смехом.

- Ну, да… И кокса не было. Да? И телескопа. Он, кстати, до сих пор на балконе стоит. Можешь проверить.

- Кокс был, - уверенно кивнул Димка, - А тебя нету.

- А хочешь, докажу что есть?

Виноградов отрицательно замотал головой. Меньше всего ему хотелось получать доказательства от этого… существа.

- Как хочешь, - Бобер изобразил скучающую позу, - Тогда сваливай.

- К-куда? – Виноградов начал заикаться.

- А не все ли равно куда? Тут сейчас куда важнее «от кого».

- От тебя?

- Ну, вот опять ты за свое. Самому не смешно? Я еще раз у тебя спрашиваю: что я сделал тебе плохого? Что я сделал плохого хоть кому-то вообще? Что тебя так пугает? То, что ты считаешь меня привидением? Так это ты сам так решил. Я-то тут причем? Маринка меня не видит? Ну, и что? Кому от этого плохо? Тебе? Ей? Ну, не видит она меня и не видит. Чего в этом страшного-то? Чего угрожающего?

На этот раз Димка заставил себя задуматься над его вопросами. Чего-то плохого он и в самом деле ему не делал. Но сам факт его сущности! Это же ужас!

- Ага… Я, кажется, понимаю. Тебя пугает необъяснимое. Неизвестность пугает. Да?

Димка даже обрадовался его выводу. Он часто закивал, продолжая всем телом вжиматься в стену.

- Пугает.

- Тебе объяснения нужны. Да?

- Нужны.

- А я тебе уже пытался объяснять.

Виноградов отрицательно покачал головой.

- Н-нет. Не пытался.

- Ты просто забыл. Напряги извилины. На днях. На кухне. Я говорил, что ты должен сам понять. Говорил, что я не смогу тебе донести то, что со мной происходит и почему я так изменился.

Димка что-то такое припоминал, но тогда он просто не придал особого значения словам Бобра. А чему удивляться? Ну, сидит себе человек, философствует о чем-то своем эфемерном. С кем не бывает? Человек! Че-ло-век, а не «это»! Но чтобы сидело нечто потустороннее и размышляло о тонких материях…

- А как сделать, чтобы все вернулось назад?

- Чтобы я исчез?

- Да.

Бобер нисколько не обиделся. Он просто легко усмехнулся, немного подумал, пожал плечами и сказал:

- Никак. Я же есть. С чего это, вдруг, мне исчезать? Я же не предлагаю исчезнуть тебе.

- Но я был всегда. А ты…

- А ты уверен, что ты всегда был? Может все совсем наоборот? Может это я был всегда?

- Ты какую-то чушь городишь, Бобер.

- Это тебе только так кажется.

- Меня, в отличие от тебя, все видят.

- Это ничего не меняет.

- Это все меняет!

- Ты поймешь, Муха. Все поймешь, но не сейчас. Я бы и сам был бы рад, чтобы ты понял. Но пока ты еще не готов.

- И когда я буду готов?

- От тебя зависит. Снова повторюсь: хочешь докажу, что ты не прав? Ты думаешь, что не знаешь, кто я.

- Скорее, не «кто», а «что» ты, - проговорил Виноградов, утирая пот со лба. Бобер его замечание проигнорировал.

- А ты о себе-то много знаешь?

- Что ты хочешь сказать?

- Да прекрати ты искать в моих вопросах подвох! – впервые с начала разговора Бобер вспылил, - Вопрос-то простой! Ты много знаешь, на что способен? Ты знаешь, например, что умеешь рисовать? Пробовал когда-нибудь? Знаешь, что умеешь на гитаре играть сносно? Ты в курсе, что по-английски шпрэхаешь похлеще нашего министра иностранных дел? Что ты знаешь о себе, Муха? Я же предлагаю: давай докажу! А ты: «бэ-э-э», «мэ-э-э». Осталось слюну пустить изо рта, и точный дебил получится.

- Я немецкий учил.

- Да при чем тут «учил»?! – Бобер продолжал возмущаться, - Я же не говорил, что ты выучил английский. Я сказал: «по-английски шпрэхаешь похлеще нашего министра иностранных дел». Так? А значит, знаешь английский!

- Я не шпрэхаю.

- А я говорю, шпрэхаешь. Может, поспорим?

- Я с тобой спорить не собираюсь.

- А жаль. Можно было бы тебя в должники загнать.

- Да не дай бог!

Бобер рассмеялся. Виноградов тоже. Напряжение постепенно отступало, хотя страх и не думал улетучиваться.

- Идем! – скомандовал Бобер и поднялся на ноги.

- Куда?

- За бумагой, зеркалом и карандашом.

- Зачем?

- Рисовать будешь.

- Да пошел ты на хер! – дрожащим голосом возразил Виноградов и даже попытался влезть по стене чуть повыше.

- Ну, тогда тебя в психушку заберут.

- Давно пора, - закивал Димка.

- И что дальше? От чего ты собрался лечиться?

- От тебя.

- Ты думаешь, что я галлюцинация?

- Как вариант.

- Плохой вариант, Муха. Галлюцинация умеет так?

Сказав это, он резко замахнулся и сильно щелкнул кончиками пальцев по кончику носа Виноградова. Тот ойкнул от боли и неожиданности, прикрыл нос ладонями и укоризненно уставился на однокашника.

- Ты че делаешь?

- Это тебе за недоверие. Пошли. Маринка больничку вызывает. Вернее, вызовет, если ее не отговорить.

- С чего это вдруг?

- Ну, видимо, не ты один подозреваешь товарища Муху в невменяемости. Сам у нее и спроси, если интересно.

Бобер пару секунд выжидал, потом скорчил гримасу снисхождения, пустил глаза под лоб и сделал два шага назад. Немного поклонился и указал обеими руками на дверь.

- Прошу вас, мистер Ссыкло. Не бойтесь. По носу больше бить не буду. Воспитательный процесс окончен.

Димка еще некоторое время колебался и, продолжая вжиматься в стену, пробрался к выходу из Маринкиной квартиры.

Глава 22. Таланты

Бобер остался в квартире и за Виноградовым не последовал. На общем балконе стояла Маринка и, судя по ее позе, рылась в мобильнике. Димка вспомнил, что говорил ему однокашник и ускорился. Девушка услышала его шаги, обернулась.

- Ты не спишь? – она была явно встревожена его появлением.

Виноградов остановился у входа на балкон и, стараясь сохранять невозмутимое выражение физиономии, сказал:

- Извини. Я просто устал. Со мной все нормально. Не надо врачей. Ладно?

Видимо, у него получилось казаться убедительным. Она посмотрела на мобильник, затем на него и кивнула.

- Хорошо. Но ты мне должен пообещать, что сам сходишь хотя бы в поликлинику.

- Схожу. Если пойму, что это требуется – схожу.

- Нет, Виноградов. Пообещай, что сходишь сразу же, как отдохнешь.

Он вздохнул. Спорить с ней, а тем более что-то доказывать у него сейчас не было сил. Поэтому Димка просто кивнул, отворил дверь и вошел к себе. Родные стены успокаивали. Снова захотелось спать. Последний десяток шагов до кровати стал настоящим испытанием. Зато прохлада подушки – настоящим вознаграждением. Уснул Виноградов моментально и проспал до следующего утра. Проснувшись, даже удивился тому, насколько бодрым, оказывается, можно иногда быть. Энергией пропиталась каждая клетка организма, а разум настоятельно требовал активных действий.

Только Димка умылся, как в дверь постучали. Он, почему-то, подошел к двери на цыпочках, прислушался. Тишина.

- Кто?

- С добрым утром, страна! – голос Бобра звучал, как всегда, жизнеутверждающе.

Сердце дрогнуло. В голове завращалась чехарда из нецензурных слов.

- Чего тебе?

- Открывай. Я тебе порисовать принес.

- Сам рисуй!

- Да открывай ты! Или думаешь, что я без твоей помощи к тебе не попаду? Знаешь же, что смогу. Я специально в дверь постучал, чтобы ты к стене опять не прилип. Типа, проявляю тактичность, - он засмеялся, - Давай-давай! Быстрее!

Димка снова выругался. На этот раз вслух, но не громко, чтобы Бобер не услышал.

- Ну? – не унимался тот.

Виноградов щелкнул замком и медленно открыл дверь. За ней никого не оказалось. Дыхание было таким интенсивным, будто последние пятнадцать часов были истрачены не на сон, а на марафонский бег. Едва Димка собрался с духом, чтобы выглянуть в коридор, как из-за стены выпрыгнул Бобер. Он скорчил страшную рожу, вскинул над головой руки, в одной из которых имелась старая, потертая гитара, а в другой – тетрадка с карандашом, и заорал:

- Продай мне свою душу, человек!

Виноградов отлетел назад на пару метров и больно стукнулся затылком о гипсовую стену. Бобер заржал.

- Видел бы ты свою харю! Не обкакался случаем?

- Урод! – не выдержал Димка и с трудом сдержал слезы.

- На себя посмотри, - Бобер, не дожидаясь приглашения, вошел в квартиру и проследовал в комнату, - Выспался?

Димка не хотел с ним ни о чем говорить. Он всеми силами старался рассмотреть в незваном госте хоть что-нибудь, что указывало бы на принадлежность к потустороннему миру. Присматривался, не прозрачный ли Бобер, не парит ли над полом, даже рога на голове проверил. Ничего! Человек, как человек. Ходит, разговаривает, даже запах определенный имеет. Пусть и не самый приятный, но вполне человеческий. Даже шептуна не стесняется пустить. Бывало и такое. Опять же – шутит иногда. Чувство юмора, конечно, спорное, но все же именно такое, как и у настоящего Бобра в детстве.

- Ты нахрена гитару припер?

- Дык, не я же мечтаю на ней играть научиться. Тебе вот и припер. Играй!

- Без тебя справлюсь как-нибудь.

- Так! – Бобер уселся на диван, положил гитару на колени и хлопнул по ней ладонями. Лицо его было серьезным, - Давай поговорим.

Димка все еще стоял в коридоре, не решаясь войти в комнату. Он кивнул, соглашаясь, но остался стоять на месте.

- Я – не призрак. Веришь?

Виноградов стоял и даже не дышал.

- Ну, че молчишь-то? Ты же сам сейчас больше на призрака похож! Веришь?

Димка пожал плечами.

- Твои проблемы. Еще раз: я не призрак. Я не галлюцинация. Ни те, ни другие тебя не могут по носу треснуть, ни те, ни другие гитару не принесут. Второе! Я не дьявол и не потусторонняя херня. Я – человек. Настоящий. Даже более настоящий, чем ты. Да! Меня никто, кроме тебя не видит. И да – это объяснимо, но я тебе объяснить этого не могу. Не потому, что объяснение невероятное или, опять же, потустороннее. Просто объяснить можешь только ты. Почему так? Я не знаю. И виноват в этом не я, поверь. Виноват в этом только ты. Но я – настоящий! Не бойся меня и не пытайся спрятаться. Все равно не выйдет. Просто смирись. Тем более что ничего плохого я тебе делать не собираюсь и не сделаю. А теперь, Муха, ответь мне: ты мне веришь?

- Не знаю, - честно ответил Виноградов.

- Тогда я тебе кое-что покажу. И ты, возможно, поймешь, что я тебя не обманываю.

Димка снова напрягся, приготовившись бежать.

- Спокойно, Муха! Не ссым! Я – человек. Помнишь? Хорошо. Тетрадь видишь? Карандаш? Бери!

Виноградов не двигался.

- Бери, говорю! Хотел ответов? Хотел доказательств? Сейчас ты сам себе все докажешь. Даже без моей помощи. Я даже уйти могу, чтобы ты себя комфортнее чувствовал.

- Да! – тут же выпалил Димка, чем вызывал у Бобра очередной смешок.

- Уйду, уйду. Зеркало есть? – он огляделся, - Во! Есть! Давай. Берешь зеркало, тетрадку, карандаш и рисуешь. Ага? Не заморачивайся, что не умеешь и все такое. Просто рисуй! Как в детстве. Да? А когда нарисуешь, можешь меня позвать. Я на балконе буду воздухом дышать. Только ты хоть улыбайся, когда в зеркало смотреть будешь. А то получится дебильная харя, потом даже показать будет стыдно.

Он подмигнул и вышел из квартиры, снова заставив Виноградова вжаться в стену, когда проходил мимо.

Все стихло. Тетрадь и карандаш лежали на диване. Димка отдышался и медленно подошел к ним, как будто это были не канцелярские принадлежности, а граната с выдернутой чекой, которая не взорвалась. Посмотрел в зеркало. Затем снова на тетрадь. Еще раз в зеркало.

А, собственно, что сложного? Тени, полутени, блики… Что-то внутри заставило биться сердце быстрее. Димка, вдруг, осознал, что может нарисовать портрет! Еще минуту назад пугающие тетрадь с карандашом были схвачены с жадностью! Будто стакан прохладной воды с похмелья.

Он рисовал, даже не присаживаясь. Стоя у зеркала. Тени, полутени, блики, тени полутени… Штрихи, штрихи… Глаза, нос, овал лица… Волосы, скулы… Он чувствовал, что вспотел. По спине катились крупные капли. Хотелось пить, но оторваться от настоящего чуда, которое происходило прямо сейчас, Димка не мог. Вздохнул полной грудью лишь тогда, когда была прорисована последняя волосинка. Готово!

Спустя всего полчаса с тетрадного листа на Виноградова смотрело его собственное отражение! Его точная копия! Почти фото! Сел, снова посмотрел на автопортрет. Руки дрожали от возбуждения.

Но как? Как?!! В школе по рисованию тройка была с натяжкой! Даже чертить, как следует, никогда не умел, не то, что рисовать! Он облизал губы и посмотрел на стоящую неподалеку гитару. Отложил тетрадь и взял инструмент в руки. Виноградов был уверен, что не знает даже, как ее правильно держать! Но та легла сама. Не задумываясь, взял аккорд и провел пальцами по струнам.

«Ля минор…» - сама собой всплыла мысль.

Следующий аккорд.

«Ре минор…»

Правая рука все уверенней била по струнам, а левая брала все новые и новые аккорды. Спустя минуту Виноградов уже лабал риф из «Smoke on the water» Дип Пёпл, будто занимался этим всю жизнь! Затем были Пинк Флойд, Металлика, Нирвана! И все это – будто из ниоткуда! Некоторые мелодии он и сам впервые слышал, но твердо знал, чья это музыка и как она звучит в оригинале!

Это было ужасно и потрясающе одновременно. Виноградов получал несказанный кайф. И чем больше играл, тем больше хотелось еще и еще. Ему казалось, что он просто не сможет остановиться, пока не сыграет все, что хочется. Но он ошибался. Едва была сыграна «Road to hell» Криса Ри, в комнате зазвучали одинокие аплодисменты.

- Браво, Муха. Впечатляет.

На его лице не было и тени прежнего ехидства. Димке даже показалось, что Бобер слегка грустен.

- Ты давно здесь?

- Не выдержал и вошел, когда услышал «Smells like teen spirit». Здорово. Серьезно.

- Да сам в шоке…

Виноградов совсем позабыл о былом страхе перед. Теперь ему хотелось делиться тем, что он чудесным образом обрел за последний час. Все равно с кем. Даже с Бобром! Да хоть с чертом! Что может удивить сильнее, чем внезапное открытие собственного таланта? Да никакие призраки прошлого в сравнение не идут!

Димка схватил тетрадку, отыскал автопортрет и протянул Бобру. Тот оживился, подошел поближе и заглянул.

- Хм… Неплохо, в принципе. Только вот тут, - он ткнул пальцем в правый глаз, - Блик корявенький какой-то. Видишь? У тебя же свет справа падает, и окно квадратное. А в глазу он – тупо круглая точка. Блик должен быть соответствующий. Иметь углы и все такое. Ну, ты понял.

- Понял, - пробубнил Димка, сам удивляясь тому, что прекрасно понимает, о чем ему говорит Бобер. Он даже думал об этом, когда рисовал. Просто хотелось поскорее закончить, а потому не стал возиться с деталями. Но если бы у него было побольше времени и терпения, то блик был бы именно таким, каким хотел его видеть Бобер.

- Но молодец, - похвалил тот, - Почти все, как надо сделал. Но играл даже лучше! С душой! Меня пробрало даже. Пальцы не болят?

- Есть немного, - Димка улыбнулся, - Струнами надавил.

- Ничего. Это пройдет. А если будешь и дальше играть, то мозоли на кончиках понарастают и вообще болеть перестанут. Дело привычки.

- Но как? Я в жизни никогда гитару в руки не брал! А рисовал только писюны на заборах! Откуда все это?

- Воспоминания из прошлой жизни, - голос бобра звучал так, будто он и впрямь привидение или призрак. А когда Димка побледнел, тот снова рассмеялся, - Да пошутил я! Че ты дерганный такой? Ну, зануда занудой, честное слово! Хотя, доля правды в этом есть. Но это уже частности. Не обращай внимания, короче.

- Подожди, ты хочешь сказать, что я чего-то из своей жизни не помню?

- Не парься, говорю. Всему свое время. На сегодня потрясений достаточно. Можешь отдыхать, а то самортизируешь быстро такими темпами. Хотя, можешь еще книжечку на английском почитать. Авось чего-нибудь нового о себе узнаешь.

Он подмигнул, улыбаясь, попрощался и ушел. Димка чувствовал себя рыбой, впервые выпущенной в море после долгих лет жизни в аквариуме. Страх в нем боролся с любопытством и восторгом. И любопытство побеждало.

Он перерыл всю квартиру в поисках всего, что могло содержать текст на английском языке. Начал с картонной коробки от телевизора, который он купил год назад в рассрочку. Технические характеристики, слоган бренда, адрес производителя. Затем извлек оттуда инструкцию и прочитал от корки до корки на английском! Он понимал каждое слово, за исключением сложных технических терминов. Но и они не были проблемой. По крайней мере, он точно знал, как эти слова произносятся. Виноградов перечитал все! Баллончик с пеной для бриться, шампунь, батарейки… Обертку от шоколадки выудил из мусорного ведра и прочитал состав. Пытался читать на французском, польском и даже на арабском, но быстро понял, что знает только английский. Потом схватил гитару и, превозмогая боль в пальцах, спел от начала и до конца «You wanted more» А-Ха. Голос звучал так себе, но Димка понимал, о чем поет, и знал, где какие интонации выдерживать.

Потрясений для одного дня и в самом деле было более чем достаточно. Но Димке не хотелось останавливаться. Он перебирал в голове все, чему еще хотел бы научиться. Было бы неплохо уметь водить машину! Или писать книги! Можно даже о собственной жизни написать! Сюжетец вышел бы тот еще. А еще было бы здорово уметь девушек обольщать!

Но тут Виноградов осекся, побледнел и даже вздрогнул. Он отыскал заброшенные со вчерашнего дня джинсы и выудил из кармана смятый листок бумаги. Развернул его и прочел вслух:

- Написать автопортрет, научиться играть на гитаре, выучить английский язык…

Сел. Бумага в напряженных пальцах дрожала, рискуя быть разорванной пополам. Список сбывается… И сбылась уже почти половина.

Глава 23. Не один

Весь день до вечера Димка просидел дома, не высовывая носа даже на кухню. Был включен телевизор, но он работал скорее для фона. Происходящее на экране не вызывало ни малейшего интереса. Внимание, мысли, эмоции – все было приковано к единственному предмету. К клочку бумаги в двадцать пять строчек.

Первые были написаны более-менее ровным почерком. Неряшливым, но вполне узнаваемым. Последние же больше походили на кардиограмму марафонского бегуна перед финишем. Нет, текст был вполне читаем, но возникало ощущение, будто писался он либо левой рукой, либо ручка вообще была зажат пальцами ног. Не мудрено, если учесть, что утром Димка даже не помнил, как эти последние строки писал.

Он вычеркнул из списка те пункты, которые на тот момент уже были реализованы. Следующим, после «выучить английский», шел пункт «найти родителей». Вполне безобидный, если не считать, что его реализация в очередной раз приблизит к концу. К последнему пункту: «умереть счастливым». Да и перспектива убить человека, пусть даже безнаказанно, как-то не особо радовала.

И как вообще такое желание могло возникнуть? Пусть даже в пьяном бреду! Как? О чем можно было думать, чтобы такое возжелать?

«Может я злился на кого-то? Может, я и в самом деле хочу кого-нибудь убить? Но кого? У меня и врагов-то нет. Живу себе, никого не трогаю. Да ну… Бред. Просто не думал, не верил, что когда-нибудь вообще буду воплощать все эти желания. А что, если сжечь этот список? Что, если просто забыть о нем и никогда не вспоминать? А еще лучше – вычеркнуть все пункты до конца и только потом сжечь!»

Виноградову так понравилась собственная идея, что он без колебаний сорвался с дивана и широченными шагами поскакал на кухню за спичками, а когда вернулся, то обнаружил на собственном балконе Бобра. Тот держал в руках список и улыбался.

- Дую спик инглиш, май литтл фрэнд? – спросил однокашник, не отрываясь от чтения и продолжая улыбаться.

- Фак ю, эссхолл! – злобно отозвался Димка, но бумажку отнимать не стал.

- Ой, да ладно тебе! Когда тебя уже попустит? Вижу, ты тут свой списочек расширил с легонца. Кошерно, ничего не скажешь, – он изогнул губы в ухмылке и с издевкой прочел, - «Умереть счастливым»! Че это ты помирать, вдруг, собрался?

- Не твое собачье дело. Верни.

- Да не вопрос, - он вошел в комнату и протянул список Димке.

Тот застыл в нерешительности. Приближаться к этому субъекту желания не было совсем. Да чего греха таить? Боялся он! Бобер, видимо, прекрасно это понимал и его это явно веселило. Вполне в его стиле. Виноградов ожидал очередного подкола. Он немного поколебался, потом сделал шаг навстречу и взял список. Тот без проблем отдал.

- Зря сжигаешь, - как-то лениво, словно нехотя, сказал Бобер и плюхнулся на Димкин диван, - Хоть последовательность запомни, что ли. А то потом мучайся, вспоминай что там написано было. Нет, я-то помню. Подскажу, если что. Но… Короче, делай что хочешь. Твой список, тебе решать, так что…

Виноградов вышел на балкон, не перечитывая скомкал бумагу и поджег. Никакого демонического фейерверка или голубых искр при сгорании не было. Список просто сгорел и превратился в бесформенную конструкцию из пепла, которую тут же подхватил и разрушил легкий порыв майского ветерка.

«Вот и все, - едва не прошептал вслух Димка, - И пошло все лесом! Идиотские желания со всеми их бесполезными последствиями. Еще бы этого как-нибудь сжечь».

Он обернулся и заглянул в собственную комнату. На диване все также восседал Бобер, закинувший ногу на ногу и смотрящий вечерний выпуск новостей. Он ковырял в носу, периодически вытирая палец о Димкину подушку.

- Ты че делаешь-то? Охренел совсем? Я сплю на ней!

- А че я? – не понял Бобер и уставился на Виноградова, - Муха, ты че? Я телек смотрю!

- Ты козявки о мою подушку вытираешь!

- Да че ты взвился? Я же призрак! Ты че, забыл? Значит и козявки не настоящие!

Бобер расхохотался. Даже слезы на глазах выступили.

- Да какой ты нахер призрак?! Мудак ты! – отмахнулся Виноградов, откинул в сторону штору и быстрым шагом пошел к выходу. Остановился, бросил в Бобра спичечным коробком и только потом вышел, заперев дверь на ключ.

Он шел по коридору, постоянно оглядываясь. Дверь оставалась закрытой. Из квартиры никто не выходил. Постучал к Маринке, но она окликнула его, выйдя из кухни.

- Привет. Тебе лучше?

- Привет. Да. Нормально все. Ты как?

Она пожала плечами.

- Ничего. В Турцию хочется, но в остальном – не жалуюсь.

Повисла пауза. Он долго не решался, но все-таки сказал:

- Ты можешь сейчас со мной… Ну, ко мне, в общем, зайти.

Маринка удивилась, но постаралась этого не показывать и просто нервно улыбнулась.

- В смысле? В гости к тебе?

- Ну, да… То есть, нет. Просто надо кое-что проверить. Ты извини, просто для меня это важно, в общем...

Улыбка с Маринкиного лица медленно испарялась. Теперь она казалась Димке даже немного испуганной. Он понимал, что снова ведет себя, по меньшей мере, странновато, но желание разобраться с тем, кто же на самом деле этот Бобер, было сильнее собственного стыда.

- Марин, на минуту всего. На одну минуту. Пожалуйста.

- Я к тебе пойду только при одном условии.

Она скрестила руки на груди и склонила голову на бок. Виноградов был готов на любые условия, лишь бы она подтвердила, что его одноклассник – живой человек. Пусть даже вытирающий козявки о его подушку! Но настоящие козявки, черт возьми! Поэтому он даже не стал дожидаться продолжения и просто сказал:

- Я согласен!

- Ты расскажешь мне об этом твоем Бобре.

- Что рассказать?

- Все. Ты же вырос с ним в одном детдоме? Я хочу знать кто он такой, что из себя представляет. Каким он в детстве был. Все, в общем.

- Расскажу.

- Он издевался над тобой?

- Марин, давай я потом тебе все расскажу? А? Мне надо, чтобы ты ко мне зашла.

- Я не пойду, пока не расскажешь все от начала...

- Марин, пожалуйста! Он сейчас у меня! Понимаешь? Я запер его в своей квартире!

Она даже отшатнулась. Димке показалось, что она сейчас убежит.

- Если ты его не увидишь, я обещаю, что схожу к врачу. Клянусь!

Маринка обхватила себя руками и стояла так некоторое время, слегка поглаживая плечи. Затем вздохнула и едва заметно кивнула.

- Идем.

Виноградов чуть не подпрыгнул от радости. Зазвенели ключи в руках, и он вприпрыжку побежал к своей квартире. Девушка последовала за ним. В ее походке энтузиазмом и не пахло.

Руки у Димки дрожали. То ли от волнения, то ли от страха. Он и сам не знал точно от чего. С трудом попал ключом в замочную скважину и отворил.

Дивана отсюда видно не было. Штора из-за сквозняка взметнулась к потолку, закрывая обзор. Маринка аккуратно заглянула в жилище соседа, но входить не торопилась.

- Сквозняк, - промямлил Виноградов и жестом пригласил войти.

Девушка переступила порог. Димка закрыл дверь. Штора плавно опустилась. Диван был пуст.

Виноградов прошел в комнату и осмотрелся. Выглянул на балкон. Вернулся и включил свет в туалете. Он обыскал все. Даже под диван заглянул. Пусто!

- Он не мог уйти… Не мог…

Эту фразу Димка повторял без остановки, чем вызвал у Маринки чувство тревоги, смешанные с искренним чувством жалости. Она смотрела, как тот носится по квартире и едва сдерживалась, чтобы не убежать к себе и не запереться в собственной ванной. Но, вместо этого, подошла к нему и обняла. Виноградов замер. Руки повисли безвольными плетьми вдоль тела. Маринка прижала его голову к своему плечу, и они долго так стояли, пока он не разрыдался. Весь страх последних дней, все напряжение и горечь, все обиды и отчаянье вырвались в тот момент, когда он почувствовал, что кому-то на него не наплевать. Впервые в жизни, с момента рождения, он был не один. Но облегчения это не приносило.

Это сообщение отредактировал servaly - 14.01.2017 - 11:40

Когда уже продолжение выйдет. Хочу увидеть исполнение всех желаний!!!

Скоро продолжу. Приболел чуток.

Сергей спасибо за буквы! Жду продолжение повести.
Хорошо пишешь, зеленю

ну блин ну блин. час ночи а тут такое и и недочитанное.
читаю - как будто фильм смотрю. реально.
как теперь уснуть? додумывать перед сном окончание? так неинтересно.
автор блин так нельзяяяяяяя(((((((((((((( хнык
*разревелся

Не слушай никого. И не извиняйся. Ты же не забираешь по капле, а отдаёшь. А муза по заказу не работает. Пиши как от души идёт. А то получится косо криво абы живо. (Древне русская мудрость)
Я добавил в закладки и жду окончания. Чего и другим нетерпягам советую.

ну где продолжение то?????
тролишь????

Глава 24. Валерий Леонтьев и гантели

Малоприятное происшествие с омарами так сломили и без того не особо крепкую волю Валерия Леонидовича, что вернувшись домой к любимой супруге Людочке, он раз и навсегда решил завязать с междугородными грузоперевозками. Да и вообще с любыми видами грузоперевозок. По правде говоря, о том, чтобы побаловать себя тихой жизнью среднестатистического пенсионера Леонтьев подумывал уже давно. Уж слишком заманчивой выглядела картина, на которой он вальяжно возлегает в дачном гамаке меж двух ветвистых груш. Возлегает и потягивает густое пиво из запотевшего стакана, наслаждаясь запахами цветущего сада. А рядом, в лучах майского солнца, выписывает балетные па Людочка. И вот он лежит, щурится, любуется ее стройной фигурой в белоснежной пачке и не менее белоснежных колготках, а на душе – ничего, кроме умиротворения и неги.

Так и манила перспектива. Так и звала. Но вечно что-то удерживало от судьбоносного последнего шага. То заказ поступит заманчивый, то кредит надо выплачивать за компьютер, а то и просто страшно становилось остаться без работы.

Но после случая с омарами решительный шаг все-таки был сделан, и Леонтьев Валерий Леонидович раз и навсегда отрекся от суеты мирской жизни, уйдя на законно заслуженную пенсию по выслуге лет. Доходы, конечно, теперь будут не те, и пояса придется затянуть потуже, но за городом есть дача, на даче – участок. Знай себе – ройся в грядке, трави жучков, собирай урожай.

Ну, в конце концов! Живут же как-то люди в деревнях! С голоду не помирают. Чем они с Людочкой хуже? А если туго станет, так можно и охранником на какой-нибудь склад устроиться. Отсидел сутки, и трое суток снова в гамаке валяйся. Никаких тебе рисков, никакой суеты. Благодать!

И вот он май, вот она Людочка! Котлетки жарит, поет. И бог с ним, с тем, что в ней сто тридцать кило, и в балетную пачку такая попросту не влезет. Разве это так уж важно? Главное, что теперь впереди совсем другая жизнь. Новая, беззаботная и размеренная. Та, о которой мечтал. Пенсия!

Людочка, хоть и не добралась еще до пенсионного возраста, но уже лет пять, как нигде не работала. Двадцать три года преподавания кройки и шитья в профтехучилище выбили из несчастной женщины остатки самообладания, и в один прекрасный день она попросту написала заявление по собственному желанию и, плюнув три раза через левое плечо, в последний раз переступила порог ненавистного учебного заведения. Муж тогда еще зарабатывал не плохо, а потому опасаться материальных трудностей не приходилось. К тому же те крохи, которые ей платило государство за ежедневную трепку нервной системы, даже деньгами назвать было стыдно. Возможно, именно поэтому Людочка с легким сердцем приняла решение супруга и даже прослезилась, представляя, как тот, наконец, вспомнит о собственной совести и начнет наводить порядки на загородном участке.

Вдохновленные единодушным решением, супруги готовились к отъезду на дачу. Стояло погожее утро, Людочка жарила куриные котлеты, а Валерий Леонидович разминался двухкилограммовыми гантелями на балконе и думал о балетной пачке. Нельзя сказать, что однофамилец эпатажного артиста был большим ценителем искусства. Он даже в оперном театре ни разу в жизни не бывал и балерин видывал только на экране телевизора. Просто образ хрупкой барышни в откровенном наряде его бодрил. Причем не только над поясом.

Он медленно развел вытянутые руки в стороны, сделал глубокий вдох, затем свел руки перед собой и шумно выдохнул.

- Р-р-раз!

Снова развел, и снова свел.

- Два!

Из кухни послышался голос Людочки:

- Ты меня звал, мусичек?

Леонтьев опустил руки.

- Нет, лапулечка. Это я зарядку делаю. Жарь котлетки, моя заинька. Жарь, моя лапушка.

На сковороде зашкворчало, и Леонтьев не смог расслышать, что жена ему ответила. Он снова развел руки в стороны и сделал вдох. И так уж вышло, что с теплым майским воздухом Валерий Леонидович вдохнул пролетавшую мимо мошку. Насекомое, несомненно, удивилось, чего не скажешь о Леонтьеве. Он-то, как раз, и не заметил постороннего присутствия в собственном горле. Толи мошка была слишком маленькой, толи так удачно влетела и не успела прилипнуть к слизистой, но почувствовать ее мужчина смог только на выдохе, когда гантели уже находились в вытянутых вперед руках.

Виновница происшествия благополучно выскочила обратно через то же отверстие, в которое, по неосторожности, влетела, но свою непреднамеренную пакость, все-таки, совершить успела. Леонтьев выпучил глаза, дернулся, кашлянул и выронил оба стальных снаряда, отправляя те в свободный полет. Гантели беззвучно пролетели восемь этажей и с гулким грохотом рухнули на припаркованный у дома автомобиль марки «Порш Кайен».

От чего прослезился Валерий Леонидович вселенной доподлинно неизвестно. Можно предположить, что слезы на лице новоявленного пенсионера выступили от кашля и удушья. Но что-то подсказывает, что заплакал Леонтьев от того, что увидел два отверстия в кузове автомобиля, стоимость которого он просто не понимал. Вернее, он-то знал, что машина стоит дорого. Но не мог себе представить такую сумму денег даже визуально. И вот когда он стоял на балконе и смотрел на два этих самых отверстия, по его лицу стекли три крупные, горькие капли. А он их даже не утер. Просто стоял и смотрел вниз. Машина орала сигнализацией, но Леонтьев ее не слышал.

На балкон выскочила Людочка. Лицо ее было испуганным, и она тут же спросила:

- Мусичек, что там взорвалось?

Мусичек, само собой, не ответил. Он просто обернулся, и глазами, полными слез, посмотрел на потенциальную «балерину».

Она навалилась всем своим весом на перила и посмотрела туда, где визжала сирена. Долго смотрела и не отвлекалась, пока во двор не вышел хозяин машины. Он быстрым шагом преодолел расстояние до «Кайена», обошел вокруг него. Все это время руки его были разведены в стороны. Затем остановился и задрал голову вверх. Леонтьев с супругой тут же оттолкнулись от балконных перил и прижались телами к окну. Дыхание у обоих было предельно глубоким и неравномерным.

- Это Жорина машина? – шепотом спросила Людочка, будто Жора мог их услышать с восьмого этажа.

Леонтьев ответить не успел. Вместо него ответил сам Жора. Он выразился крайне доходчиво, применяя при этом глубоко нелитературные эпитеты. Емко выразился! Сочно! Так, что Людочке сразу стало понятно, чья это машина, сколько она стоит и что их с мужем ожидает в ближайшие две-три минуты. По ее прикидкам, именно столько понадобится крепкому, спортивному, крайне агрессивно настроенному человеку для того, чтобы преодолеть восемь этажей по лестнице. Человеку, отсидевшему два срока за разбой, и который так и не встал на путь исправления, продолжая зарабатывать деньги неправедным путем.

На все, про все Жоре понадобилось всего три слова, которые использовать в повествовании будет до неприличия грубо. Объяснить такое владение речью, кроме как талантом, больше нечем.

При этом Людочка была уверена, что Жора будет подниматься именно по ступенькам. На лифте после таких слов не поднимаются. Уж слишком торопятся люди, которые используют такие вот слова. Слишком сильно они хотят поскорее увидеться с тем, кто уронил на их любимый, дорогой автомобиль пару полуржавых гантель в такое прекрасное майское утро. И Людочке стало страшно.

Было ли страшно Леонтьеву? Несомненно! Он пулей вылетел с балкона и ринулся ко входу, чтобы проверить замки. Те оказались запертыми, но это, почему-то, не успокоило. Валерий Леонидович оглянулся, нащупал цепким взглядом обувную тумбочку и рывком придвинул ее к двери. То, что дверь открывается наружу, его в тот момент совершенно не смущало. Тем временем подоспела и Людочка. Она встала в прихожей, намотала на палец прядь кудрявых волос и сунула ее кончик себе в рот.

Когда хлипкая баррикада была готова, Леонтьев уселся на тумбочку и замер, вслушиваясь в звуки за дверью. Через невыносимо длительную минуту послышались шаги. Они нарастали. А когда стихли, в Валерии Леонидовиче затеплилась хрупкая надежда.

- Проскочил? – шепнул он жене, и в этот момент в дверь ударили.

Не постучали, не затарабанили. Именно ударили. И, вероятнее всего, ногой.

Если фразы, которые произносил Жора на лестничной клетке, перевести на общепринятый русский язык, то можно их выразить следующим образом: «Открывай, неуважаемый человек! Тебе конец! Я тебя, неуважаемый человек, убью, разорву твое тело, совершу половой акт неестественным способом, а потом высушу. Ты, неуважаемый человек, у меня на галерах до последнего дня жизни работать будешь, а я буду каждый день совершать с тобой половые акты неестественным способом. И супругу твою, имеющую лишний вес, на свой половой орган нанижу, и буду вращать вокруг своей оси, пока она, неуважаемая, не потеряет лишний вес. А ты, неуважаемый Валерий-самка-собаки-Леонтьев, будешь иметь половой акт с автомобилем марки «Порш Кайен» в те отверстия, которые проделал с помощью неуважаемых предметов, сброшенных со своего неуважаемого балкона. Открывай, неуважаемый человек!». Ну, и так далее…

Говорил Жора долго, при этом не переставал ударять в дверь, от чего штукатурка над дверным проемом начала осыпаться и падать Леонтьеву на медленно седеющую макушку. Людочка плакала, чем еще больше раздражала Валерия Леонидовича. Оба испытывали схожие эмоции, и оба понимали, что жить им, вероятно, осталось весьма недолго. А уж о том, чтобы лежать в гамаке и наслаждаться изысканным балетом на огородной грядке, даже речи теперь не шло.

Это сообщение отредактировал ZM87 - 23.04.2017 - 21:42

Народ! Не тролю.
Я тоже человек, и у меня в жизни тоже есть свои проблемы и горести. Если не пишу, это не значит, что положил прибор на книгу. Это значит, что в жизни возникли проблемы такого уровня, которые не позволяют уделять время творчеству. Когда мне было 20 лет, я мог уделять этому каждый прожитый день. Но когда тебе 35, и у тебя семья, дети... Да еще и в стране, где под боком война, а в экономике полный пи"дец - это сильно меняет приоритеты. Я не буду писать книгу, когда надо заработать денег на кусок хлеба для своих детей, или когда надо съездить в больницу к жене. Вы, прежде чем писать "тролишь", учитывайте эти факторы.
Те, кто не имеет возможности или желания ждать - не читайте! Я же не заставляю. Просто делюсь тем, что из меня прёт.
Простите, если кого-то обидел. Накипело.

Зачетное чтиво, жду продолжения!!!

Отправлено с мобильного клиента YAPik+

Это сообщение отредактировал Брумс - 18.02.2017 - 13:19

Глава 25. Сделка

Выбирать между вероятностью «быть убитыми, изнасилованными, работающими на галерах, снова быть убитыми и изнасилованными» и вероятностью ответить по закону долго не пришлось. Людочка первая додумалась набрать номер полиции, о чем громогласно сообщила ломящемуся в дверь соседу. Леонтьев хотел было попросить, чтобы она не сообщала, но не успел. Она, не решаясь подойти к двери, взвизгнула:

- Я полицию вызвала! Прекратите!

Но Жора не прекратил. Вернее, прекратил ругаться. Больше ни слова не произносил. А вот удары в дверь стали куда более ощутимыми.

За эту выходку Леонтьев был готов даже ударить жену, но вовремя вспомнил, кто главный виновник всего происходящего, а потому остался сидеть на тумбочке и окончательно сник.

Полиция приехала спустя десять минут. За это время Жора успел расшатать дверь Леонтьевых так, что из щелей стал пробиваться весьма ощутимый сквозняк, а квартира наполнилась запахом пота. Валерий Леонидович чувствовал этот запах, и от него ему хотелось съежиться в маленький, кругленький клубок. Закрыться, схлопнуться, как ежик или ракушка, и пересмотреть всю свою жизнь от начала до конца.

Жора не переставал ударять даже тогда, когда полиция его скручивала. Была слышна суета, мужские голоса, приказывающие прекратить дебош, но удары все сыпались и сыпались. Стихло все только после того, как лязгнул металл. Леонтьев решил, что это были наручники.

Буйного соседа скоро увезли, предварительно запротоколировав нанесенные убытки обеим сторонам конфликта. Опросили Леонтьевых, затем соседей. Нашли свидетелей, которые слышали грохот от падения гантелей и уже к обеду все устаканилось. Под домом зиял дырами «Порш Кайен», у подъезда перетаптывались с ноги на ногу зеваки и сплетники, а в квартире на восьмом этаже горевали незадачливые супруги.

На дачу Леонтьевы так и не поехали. Остались дома. Людочка было запротестовала, но Валерий Леонидович каким-то эфемерным органом своего организма чувствовал, что должен остаться. Он был уверен, что ничего в жизни не происходит без причины. Ничего не случается просто так. И если уж случилась досадная неприятность, из-за которой пришлось задержаться, то закрывать на это глаза и игнорировать подсказку судьбы уж точно не стоит. Да и удовольствия от поездки за город после такой встряски ожидать не приходится. Все настроение испорчено бесповоротно. Поэтому протесты жены были отклонены Леонтьевым без каких-либо объяснений, а поездка на дачу отложена на неопределенный срок.

Вместо этого Валерий Леонидович изъял из кухонного шкафчика стеклянную бутылку без опознавательных этикеток и употребил внутрь триста пятьдесят граммов самогона собственного приготовления, предварительно настоянного на перегородках скорлупы грецких орехов. Алкоголь частично смыл с оголенных проводов нервной системы досадную окись, а в голове завращались мысли о бренности жизни, высоких человеческих ценностях и, что самое важное, о причинно-следственной связи жизненных уроков.

Леонтьев сидел на кухне, уставившись отрешенным взглядом в магнитик на холодильнике, почесывал небритый подбородок и размышлял. Мыслительный процесс в захмелевшей голове происходил туго, но кое-что, все-таки, сообразить удавалось. Не давала покоя единственная мысль: «за что?»

За что ему, честь по чести отработавшему всю сознательную жизнь порядочному семьянину и, в общем-то, не плохому мужику, такие неприятности на старости лет? Почему жизнь не дает просто вздохнуть полной грудью? Когда случился тот перелом, за который теперь приходится расплачиваться такими вот чудовищными дрязгами? Сначала омары, теперь гантели эти… Где он перегнул палку? Где грех на душу взял?

Леонтьев налил себе еще и выпил. Закусил безвкусным тепличным помидором и поморщился.

Он медленно жевал, старательно углубляясь в дебри собственной памяти. Перебирал в голове те грехи и огрехи, которые могли бы стать поводом для мести безжалостной судьбы. Да только все, что вспоминалось, не шло ни в какое сравнение с происшествиями последних дней. Не стоили они такого сурового наказания.

Ну, удавалось иногда заработать на бензине. Выкроить десяток-другой литров на рейсе. Но разве это такой уж большой грех? Ну, бывало, что и начальство обманывать приходилось. Но кто сейчас живет иначе? Там, если разобраться, вообще неизвестно, кто кого больше на деньги опрокидывал. Сколько эти твари за его счет запчастей списали? Да там одной резины на две зарплаты водителя хватит! Притом, что ездить из-за этого приходилось на полулысой, жизнью рисковать. Что уж говорить о «левом» грузе, с перевозок которого Валерий Леонидович лично не получал ни копейки сверху? За него, собственно, и поплатился в итоге наездом ментов. И если кого-то и винить в прегрешениях, так точно начинать нужно не с него, а с тех, на кого он работал.

Но тогда за что? К родителям всегда с душой относился, о жене заботился, никому жить не мешал. Детей нет, а если бы и…

Леонтьева будто током ударило. Он даже встал с табурета, постоял немного, сглотнул и снова сел. Бутылка к тому моменту уже опустела, но если бы в ней еще что-нибудь осталось, он бы непременно выпил.

А вот с детьми вышла промашка. Такая промашка, что масштабы ее не шли ни в какое сравнение с бензиновыми махинациями. Эдакий огромный слон, которого, как правило, никто не замечает, когда стараются разглядеть песчинку рядом с его ногами.

Но если дело в этом, то почему именно сейчас? Почему через двадцать лет? И если это и есть возмездие за тяжкий грех, взятый на душу двадцать лет назад, то почему так ничтожно это самое возмездие?

Размышления прервал дверной звонок. Услышав его, Леонтьев даже вздрогнул. То ли от неожиданности, то ли от нервного напряжения, которое так и не ушло окончательно. Открыла жена. Гостьей оказалась соседка Зинаида Михайловна Кузяева. Супруга того самого прораба, который намедни был с позором изгнан с последнего места работы. Она тихо поздоровалась, а затем, охая и причитая, прошла в зал. Следом за ней отправилась и Людочка. Тяжело вздохнула, всхлипнула и затворила за собой межкомнатную дверь.

Валерий Леонидович слышал, как женщины о чем-то тихо говорят. Он не мог разобрать, о чем конкретно, но догадаться было не сложно. От этого на душе снова стало гадко. Леонтьев налил себе еще и успел даже поднести рюмку ко рту, но тут услышал, как дверная ручка щелкнула. На кухню вышла жена. Она встала рядом с ним, обхватив себя за плечи, и склонила голову на бок. Эта поза подсказывала, что разговор предстоит не шуточный. Да и о каких шутках может идти речь, когда из-за собственной неловкости повесил на семью неподъемные долги?

Леонтьев отставил рюмку в сторону, заерзал на стуле и крякнул.

- Что еще? – спросил он дрожащим голосом.

Людочка помедлила, пожевала губу, вздохнула.

- Зинаида Михайловна работу предложила. Сан Саныч со стройки ушел, но говорит, что им там ночной сторож нужен. Зарплата, конечно, не большая, но он подскажет, как заработать можно. Есть люди какие-то, которые по ночам могут стройматериалы выкупать. Там уже схема отлаженная, ничего нового придумывать не надо. Говорит, главное – не борзеть. Брать понемногу…

Леонтьев переменился в лице, побледнел и отстранился от Людочки так, будто она была не женой вовсе, а, как минимум, змеей-искусительницей, предлагающей продать бессмертную душу. Она это заметила, закатила глаза под лоб и наигранно цыкнула.

- Валера!

Так она называла его только в исключительных случаях. Это означало, что Людочка злится. Не до такой степени, чтобы назвать Леонтьевым, но достаточно сильно, чтобы не называть «мусичек».

- А что Валера? – решил контратаковать Валерий Леонидович, говоря полушепотом, чтобы соседка не услышала, - Ты вообще себя слышишь? Ты понимаешь, что сейчас предлагаешь? Тебе мало неприятностей, так ты меня еще и воровать заставить хочешь?

Он остался доволен тирадой, которую удалось выпалить на одном дыхании, но ожидаемого эффекта та не принесла. Вместо того, чтобы отступить, Людочка побагровела, уперла кулаки в бедра и посмотрела на мужа так, что ему захотелось съежиться.

- А что ты предлагаешь, Леонтьев? Может на панель мне идти? Ты хотя бы представляешь, сколько стоит эта чертова машина? Или может ты без квартиры нас решил оставить?

Валерию Леонидовичу на мгновение показалось, что мысль о продаже квартире очень даже здравая. В самом деле! Можно ведь и на даче жить! Но очередной взгляд на супругу перечеркнул мимолетную радость раз и навсегда, а предложение продавать краденые стройматериалы начало потихоньку превращаться из пугающего в заманчивое.

Как назло из-за мощного торса Людочки показалась щупленькая фигурка соседки. Она скользила испуганным взглядом по лицам супругов, будто извинялась за свое предложение. И вообще – за присутствие. Но Людочка скрестила руки на груди и утвердительно кивнула, позволяя соседке включиться в беседу.

Зинаида Михайловна прошла в кухню, уселась на табуретку и рубанула с плеча.

- Зарплата там маленькая, но Сашенька говорит, что заработать можно. После того как ушел оттуда, он сам не свой. Ему звонят, звонят постоянно. То цемента полтонны хотят купить, то кирпича, то песка. Договорись, говорят. А что он сделать может? Ему туда возвращаться никак нельзя. А старого сторожа, который в доле был, уволили сразу после Сашеньки. И сейчас там только сменщик его. Уже неделю дурак в этом вагончике живет. Принципиальный – куда там! На хромой козе не подъехать. Честный! Военный бывший. Сашенька говорит – контуженный. С таким связываться – себе дороже будет. А если своего человека поставить… Ну, Валерочка… ну, ты понимаешь. Там ведь ночью, после того, как смена кончается, нету никого! А что такое полтонны цемента на такой стройке? Там пять тонн возьми, и не заметит никто! Сашенька договорился обо всем, тебе позвонил, ты людей встретил, отдал мешки и спи себе дальше! Дома деньги получил. А если кто и заметит недостачу, так можно сказать, что ночью украл кто-то! Там трудоустройство не официальное. По закону к тебе претензий вообще быть не может. Ну, выгонят. И что? Так зато ты к тому времени хоть заработаешь какую-то копейку! Вон с этим… балахманным за машину рассчитаешься. Ох, горе-то… горе какое, Валерочка…

Она наигранно нахмурилась и закачала седовласой головой, явно выражая сочувствие. Только сочувствие это никак не ощущалось. Напротив! У Леонтьева создавалось ощущение, что его откровенно подставляют. Предлагают делать грязную работу его руками!

Зинаида Михайловна, видимо, это заметила и нанесла очередной удар. На этот раз сокрушительный. Она стерла с лица маску сопереживания, сделалась серьезной, встала с табурета и, для убедительности постукивая пальцем по столу, сказала:

- В месяц от двух до трех тысяч. Долларов!

Людочка даже вытянулась по стойке смирно, но ничего не сказала.

- Думай! Но ты должен понимать, что уже завтра на это место могут взять другого человека.

Не дожидаясь ответа, соседка отправилась восвояси, на ходу прощаясь и принимая от Людочки слова благодарности за заботу.

Ночь Леонтьев провел в раздумьях. Пить больше не хотелось. Вместо этого он наматывал километры, неспешно слоняясь по квартире и слушая доносящийся из спальни мощный храп жены. Уже к рассвету сделка с совестью состоялась, и Валерий Леонидович уснул с твердым намерением устроиться на прибыльную работу.

Глава 26. Развод

- Мы детдомовские. Я уже рассказывал тебе. Как познакомились уже и не помню. Совсем мелкими были. Сколько живу, столько его знаю. Тот еще фрукт, конечно. Одна сплошная неприятность.

- А как в детдом попал?

- Кто? Я или он?

- Ты.

- Родители отказались. Причины не знаю. Я их не видел никогда. Вернее, видел, конечно, только не помню совсем. Мне меньше трех было…

Маринка сидела на диване, поджав коленки к груди и обхватив ноги руками. Виноградов сидел рядом на полу и говорил, глядя в белый потолок.

- А искать их не пробовал?

- А зачем? Чужие люди! К другим родители иногда приезжали, навещали, подарки привозили, вкусняшки всякие. А мои – ни разу. Я даже не знаю, как их зовут. Фамилии даже не знаю.

- А Виноградов?

- Это ненастоящая. До детдома другая была. Типа, по желанию родителей ребенку дают другую фамилию. Ну, чтобы потом не искал и все такое. Вот у Бобра – настоящая. Ну, Бобров. А Виноградов – выдуманная. У родителей другая была.

- А какая? Не знаешь?

Димка покачал головой.

- Да пофигу, честно говоря. Если я им нафиг не нужен, то накой хрен они мне?

- Иногда люди ошибаются. Ты не думал, что они могут раскаиваться в своем поступке?

- Если бы раскаивались, то приехали бы. У них пятнадцать лет было в распоряжении. А если им этого времени не хватило, то глупо рассчитывать еще на что-то.

- Но фамилию я бы все равно узнала на твоем месте. Вдруг ты сын какого-нибудь известного человека. Депутата какого-нибудь. Или артиста.

- Да хоть Валерия Леонтьева! – Димка сам не заметил, как вспылил, от чего повысил голос. Но Маринку это нисколько не обидело. Напротив, она даже хихикнула.

- Дмитрий Валериевич Леонтьев! – продекламировала она и всплеснула руками, - А ведь правда! Какое у тебя отчество?

- Дмитриевич.

- Отчества тоже меняли?

- Ага. У нас на этот счет не заморачивались. Все Дмитрии были Дмитриевичами. А Сергеи – Сергеевичами. Ну, и так далее. Только те, кто с настоящими фамилиями остались, отчества тоже настоящие носили. Но таких не много было. В основном Сан Санычи всякие.

- Интересно… А как же с девочками?

- Да им вообще от балды придумывали. Нет, ну, если Ольга, то Олеговна. Евгения – Евгеньевна. А если Наталья, то тут уже могли быть варианты. Вот Воропаева Наташка, например, Андреевной была. А че ты все так расспрашиваешь подробно? Ты же только про Бобра хотела узнать.

- Да интересно просто. И страшно…

Он обернулся и уставился на Маринку удивленным взглядом.

- Да че тут страшного-то? Страшно, это когда на дурку попадаешь после побега. Вот это страшно. Или когда получаешь диплом о среднем специальном, и тебя под зад ногой в большую жизнь выпихивают. Вот тогда было реально страшно. А фамилии, имена… Фигня это все.

Маринка смущенно поджала губы и склонила голову на бок. Димка снова отвернулся и откинул голову назад, продолжая сверлить взглядом неровный потолок.

- А за что на дурку отправляли?

- За побег, говорю же. Ну, типа, на обследование. Если сбежал, значит невменяемый и все такое. Процедура такая. Всех, кто бегал, на две недели ссылали.

- А зачем сбегал?

Димка помолчал, вздохнул, почесал голову.

- Да были причины…

- Не расскажешь?

Он пожал плечами. Повисла молчаливая пауза.

- Это из-за Бобра? Да?

Виноградов снова не ответил, но Маринка заметила, как тот напрягся и начал даже немного головой подергивать.

- Дим, он обижал тебя?

- Да не то, чтобы обижал…

На этот раз его щеки залил густой румянец. Меньше всего хотелось говорить о том, какие на самом деле отношения складывались между ним и Бобром.

Маринка восприняла это по-своему. Она даже ноги с дивана спустила, наклонилась и заглянула Виноградову в лицо. Ее глаза округлились.

- Он что… Гей? Домогался?

Димка тут же рассмеялся.

- Не-е-ет! Не-не-не! С этим у него полный порядок был. Не голубой он. Девок щупал регулярно.

Виноградов перестал смеяться, сделался серьезным, тяжело вздохнул и, подумав, сказал:

- Просто «обижал» - это не то слово. Понимаешь? Как бы это объяснить? Он кайф ловил, когда издевался над кем-то. Не обязательно надо мной и не обязательно физически. Нет, бил, конечно. И часто. Но самое отвратительное было не в этом. Он… - Димка похрустел костяшками пальцев, подбирая слова, - Ну, унижал, что ли… Хотя, это тоже мягко сказано. К тому же не дурак он. Умный гад. Ну, вот, например, когда к нам Вшивую прислали… А, ну да… Вшивая – это воспиталка наша. «Дневничка». Ну, типа, она днем нами занималась. А была еще «ночничка». Ну, короче… Когда Вшивую к нам прислали, Бобер на перекличке начал ей про некоторых всякую хрень рассказывать. Ну, там… кто ссытся по-ночам, кого за дрочкой в параше подловили, кто на дурке сколько раз бывал, и все такое. И как-то у него это получалось так лихо, что вся группа со смеху угорала. Само собой, не ржали только те, про кого он говорил. Про меня тоже какую-то херню ляпнул. Типа, про отключки мои, про слюни. Я не выдержал, вскочил и по морде хотел ему дать. Но он, сука, здоровый… Короче, я так и не дал. Тупо стоял и сопел, как придурок с красной рожей. И от того, что боялся его первым ударить, еще стыднее было. Вокруг все ржут. А он так сидит на полной расслабухе, ухмыляется, скалится, а потом резко дернулся, типа, как будто хочет вскочить, а я от неожиданности отпрыгнул и копчиком об парту треснулся. И больно так было, что слезы навернулись. А группа уже по полу от смеха катается. Даже Вшивая стоит и ржет… сука. Мне тогда его убить хотелось. Но вместо этого я просто вернулся на свое место и сидел надутый до конца урока.

Виноградов смолк. Говорить больше не хотелось. Воспоминания, к которым он старался не обращаться в последние годы, накрыли с головой. Ему казалось, что рассказанное случилось не в далеком детстве, а буквально вчера. А от того, что пришлось рассказать это Маринке, стыдно было еще сильнее. Ему казалось, будто она сидит в том классе и смеется над ним вместе с одногруппниками.

Но Маринка не смеялась. Она просто сидела рядом, смотрела на его вьющиеся волосы и пыталась разобраться в собственных чувствах. А в том, что чувства были, она теперь не сомневалась.

Конечно, для нее рассказанное Виноградовым не было чем-то ужасным или унизительным. Ну, поиздевался один подросток над другим. С кем не бывает? В любом самом обычном классе, самой обычной школы найдется хотя бы один самый задиристый мальчишка, который будет подтрунивать над более слабыми. Это нормально! Дети жестоки. Но самому Виноградову все казалось куда более сложным и важным, чем было на самом деле. Были это не искорененные подростковые комплексы или еще какие-то причины, она не знала. Единственное, в чем она была уверена, это в том, что на почве детских унижений у парня могло развиться психическое отклонение.

- Неужели он был больше тебя?

- Кто? – Димка слишком глубоко погрузился в воспоминания и не сразу понял ее вопроса, - Бобер?

- Ну, да. Ты говорил, что он… Ну, что он здоровый.

- Да куда мне до него. Раза в два больше, наверное. Бугай!

- Ничего себе. Я-то думала, что ты не маленький. Представляю, какой тогда он.

- Я? – удивился Виноградов.

- Ну, не я же. Сколько ты весишь?

- Да хрен его знает. Килограмм семьдесят.

Маринка хихикнула.

- Ага. И рост метр шестьдесят. Да?

- Метр семьдесят, - обиженно буркнул Димка, понимая, что девушка явно иронизирует.

- Прикольный ты. Если у тебя метр семьдесят, а я сантиметров на тридцать ниже, то получается, что я карлик, что ли? – теперь она уже не хихикала, а смеялась.

Виноградов смутился. Почему-то раньше он над этим не задумывался. Да, она была намного ниже, но разве это имело какое-то значение? При чем тут рост вообще? Да и вес! К чему эти расспросы? Ему, вдруг, стало жарко. В голове зашумело.

- Слушай, я устал…

Димка поджал ноги и обхватил колени. Сам того не замечая, стал раскачиваться вперед и назад. Маринка заметила это и сползла с дивана на пол. Обняла его за плечи, прижалась. Димка замер. Он чувствовал ее дыхание на своей щеке, чувствовал запах духов и боялся обернуться. Тогда она положила ладонь на его подбородок и повернула его лицо к себе. Виноградов боялся поднять глаза, смотрел в пол. Она прижалась сильнее. Он уже чувствовал запах помады на ее губах. Ее пальцы скользнули дальше, зарылись в пряди волос на виске и двинулись дальше, но Димка вдруг отдернулся, вскочил и убежал в ванную.

Сердце колотилось, спина взмокла, ноги дрожали, угрожая подкоситься. Он оперся о раковину, но руки тряслись так, что стакан с зубной щеткой зазвенел от вибрации. Единственное, чего ему сейчас хотелось, это сесть на пол, вжаться в стену, зажмуриться и не думать. Вообще! Виноградов взглянул в коридор, ведущий в комнату. В проеме двери стояла Маринка. Она смотрела на него так, будто он был смертельно болен.

- Извини, - тихо шепнула она, - Я пойду.

- Не уходи! – выпалил Виноградов, но тут же пожалел о сказанном. Он понятия не имел, зачем об этом попросил. Просто сказал первое, что пришло в голову. Он будто разрывался между двумя непреодолимыми желаниями. Желанием остаться в одиночестве и желанием быть с ней. От этого мутило. Его будто выворачивало наизнанку, разрывало на части, - Не уходи, пожалуйста. Мне кажется, если ты уйдешь, я сойду с ума.

- Дим, у тебя проблемы. От них нельзя просто отмахиваться. Проблемы нужно решать. Иначе… Иначе все может кончиться плохо. Пойми.

Он закивал. Часто закивал. Он был с ней полностью согласен. Проблемы есть. Он их чувствует, понимает, что они есть. Но понять, в чем именно состоят эти самые проблемы, не получается! Если Бобер – галлюцинация… Да не может этого быть! Не может! Бобер настолько реален, что легче поверить в то, что это он – Виноградов – нереален! Кажется, даже сам Бобер ему об этом говорил! И с ним сложно не согласиться!

- Стоп! – Димку будто осенило. Даже озноб исчез. - Подожди! А что, если это все развод?

- Какой еще развод? – нахмурилась Маринка.

- Ну, разводняк! Кидалово! Очередное издевательство! Что, если этот мудак меня разводит? Твою мать! Да так и есть! – Виноградов почти кричал, не замечая, как Маринка переменилась в лице, - Ему, как раз, только это и нужно! Довести меня до сумасшествия! Убедить, что я с ума схожу! Что у меня крыша поехала! Я его запер в комнате, а он через балкон смылся! А еще он как-то ключ от моей комнаты подделал! Или отмычкой отпирает!

Димка пробежал мимо Маринки, рванул к балкону, перегнулся через перила и выглянул наружу.

- Смотри! Здесь перелезть к соседям можно запросто! А оттуда – на ветку прыгнуть и по дереву спуститься! Только с глазами какой-то глюк получается, но он мог как-то контактные линзы замутить!

- Какие линзы? Дим, успокойся, пожалуйста.

Но Виноградов был на взводе. Он носился по квартире, жестикулировал и не обращал внимания на ее просьбы.

- Блин, ну по-любому же кидалово! Развод! Твою же мать! Все сходится!

Вдруг он замер и затих, затем медленно обернулся к Маринке и тихо сказал.

- Сходится все, кроме одного.

Маринка непонимающе смотрела на него.

- Там, на кухне… Ты его должна была видеть… Он на стуле сидел…

- Дим, я не видела…

- И в тату-салоне ты была… А по балконам он к тебе в комнату перелез… Ты заодно с ним…

Виноградов стоял перед остолбеневшей Маринкой и буравил ее взглядом. Затем шагнул навстречу.

- Дим, я ни с кем не заодно! – в голосе зазвучала тревога. Она сделала шаг назад. Виноградов продолжал идти к ней. Его лицо перекосило, грудь вздымалась от хриплого дыхания.

- Дим, пожалуйста, успокойся! Прошу тебя! Ты что-то путаешь!

- Ты на общем балконе с ним о чем-то трындела. Я слышал. Как ты его могла не видеть? С пустым местом разговаривала? Вы вместе с балкона выходили. Ты еще в телефоне рылась своем!

- Я понятия не имею, о чем ты говоришь. Клянусь тебе!

Он остановился в метре от нее. Несколько секунд смотрел прямо в глаза, не мигая, затем откинул голову назад и сказал:

- Вали нахрен отсюда.

- Дима, послу…

- Пошла вон! Сука!

Она врезала ему звонкую пощечину, развернулась на месте и выбежала из квартиры, хлопнув дверью. По коридору разлились торопливые шаги. Виноградов постоял некоторое время, затем подошел к стене и с силой ударил по ней кулаком. Глухо грохнуло. Под обоями зашуршала осыпающаяся штукатурка. Рука наполнилась тупой болью.

Глава 27. Не дальше собственного носа

Виноградов чеканил шаг по остывающему вечернему городу и не замечал снующих прохожих. В голове шумело, в горле стоял ком, руки в карманах ветровки мяли хрустящие купюры. Перед уходом он выгреб из заначки все сбережения, которые многие месяцы выкраивал из скромной зарплаты, и теперь даже не замечал, что в любой момент эти самые сбережения могли превратиться в клочки изорванной бумаги.

Бобров появился, как всегда, внезапно. Сначала послышались торопливые шаги за спиной, а уже через мгновение знакомый голос спросил:

- Ну, че, братан? По пивку?

Сам не понимая почему, Виноградов улыбнулся. Улыбка вышла холодной и злой, больше похожая на оскал. Он не остановился, не сбавил шаг и даже не обернулся на голос. Просто продолжал идти и улыбаться. Женщина, шедшая навстречу, увидев выражение его лица, отшатнулась и обошла на безопасном расстоянии.

- Зря ты с ней так, - стараясь не отставать, пробубнил Жека, - Деваха-то вообще не при делах. Тут, если разобраться, кроме нас с тобой вообще никто не при делах. Сечешь?

Димка будто и не слышал всего, что тот ему говорил. Он прошагал еще с десяток метров, затем остановился, посмотрел однокласснику в глаза и тихо спросил:

- А ты не боишься, что я тебя убью?

Бобер прыснул и залился смехом. Да так сильно, что даже побагровел от напряжения. Отдышавшись, посмотрел на Виноградова и понял, что тот не шутит. Вздохнул, скрестил руки на груди и вполне серьезно сказал:

- Боюсь. И даже подозреваю, что рано или поздно ты попытаешься это сделать.

- Тогда ради чего все это? Зачем рискуешь?

- Ради тебя.

- Рискуешь собой ради меня?

- Ну, можно и так сказать.

- Зачем?

- Если ты до сих пор не понял, значит бессмысленно объяснять. - Бобер пожал плечами, - Время не пришло. Есть еще вопросы?

- К тебе? Никаких. Просьба есть.

- Догадываюсь какая, - Бобер расплылся в ухмылке.

Димка кивнул.

- Именно! Свали-ка нахер из моей жизни. А? По-хорошему.

- Я бы с удовольствием. Да вот, блин, беда! Не могу!

- А ты постарайся!

- С какого такого перепуга я должен стараться? Может, это ты постараешься свалить из моей? А? Умник!

- Я?! – Виноградов даже взвизгнул, - Из твоей?! Женя, ты появляешься в моем доме, выносишь мне мозг идиотскими идеями, пытаешься довести до сумасшествия, преследуешь на каждом шагу! И даже после того, как я открытым текстом заявляю, что хочу тебя грохнуть, продолжаешь нести какую-то немыслимую ересь! Бобер! Так может это не я, может это ты с катушек слетел? А? Может это у тебя с башкой проблемы? Кирпичик-то, видать, все же задел пару-тройку шестеренок в полупустой тыковке! Как думаешь? Эй! Дядя Женя! Тук-тук! Ты меня слышишь? Ты понимаешь, что я говорю? А?

- Че ты орешь, придурок? – Бобер хихикал, - На тебя уже народ пялится.

Виноградов огляделся и заметил молодую парочку, сидящую на лавочке. Те, не скрывая любопытства, поглядывали на него и о чем-то перешептывались. Димка отмахнулся и снова переключился на Боброва, который теперь скорчил смущенную физиономию и жестом предложил идти дальше. Виноградов еще раз оглянулся на сидящую парочку, затем на Бобра, затем снова на сидящих. Секунду помешкал, шумно выдохнул и двинулся к лавочке. Молодежь напряглась. Девушка заерзала и прижалась к молодому человеку, который, в свою очередь расправил плечи и напрягся.

- Вы его видите? – без лишних церемоний спросил Димка.

Парочка помолчала. Девушка хмыкнула и вскинула брови.

- Слышь, че те надо? – парень встал и сделал шаг навстречу Виноградову. В его движениях читалась откровенная агрессия. К тому же молодой человек не уступал в росте, а бритая налысо голова подчеркивала принадлежность к весьма недвусмысленной молодежной субкультуре.

- Да не ссы ты! Я спросить просто! - сам не узнавая себя, отрезал Виноградов, - Этого бугая, с которым я только что ругался, видите?

- Саш, не трогай его, - тихо попросила девушка, - Он же явно под чем-то.

- Слышь, обдолбыш, нахер срыгни. По-хорошему, - вполне спокойно, но довольно внушительно попросил Саша.

- Да я же просто спросил! Тебе ответить, что ли, западло?

В челюсти щелкнуло, в ушах пронзительно зазвенело, ноги подкосились. Димка рухнул на тротуар. Девушка вскрикнула и принялась уговаривать Сашу, чтобы тот больше не бил. Виноградов сплюнул кровь на асфальт и встал. Перед глазами все плясало, но он смог заметить, как кулак Бобра врезается Саше в физиономию, и тот отправляется в нокаут, падая на скамейку, с которой уже успела вскочить девушка. Она что-то кричала, но Димка ее почти не слышал. В голове шумело. Болела кисть. То ли от удара по стене после ухода Маринки, то ли от падения после пропуска Сашиного бокового. Бобер потирал собственный кулак и тяжело дышал от возбуждения.

- Ну, че, Муха? Убедился или будем продолжать на гопоту нарываться?

- Убедился, - усмехнулся Виноградов, - Бьешь как баба!

Теперь уже смеялись оба. Впервые за последние дни Виноградов испытал облегчение. Для пущей убедительности он двинул Бобра кулаком в плечо и почувствовал острую боль в кисти. Настоящий… Настоящий!

Уходили быстро. В то время как Саша, сидя на скамейке, сморкался и плевался кровью, девушка обкладывала обидчиков отборным матом, а затем принялась кому-то звонить и жаловаться на беспредел. В таких случаях оставаться на месте сродни самоубийству, поэтому Виноградов и Бобров спешно добрались до ближайшей троллейбусной остановки, а уже спустя пятнадцать минут сидели в среднего пошиба кабаке и пили разбавленное пиво из запотевших кружек.

Заведение было вполне знакомо Виноградову. Оно располагалось неподалеку от стройки, и сюда частенько наведывались коллеги после тяжелой смены. Димка же не был любителем подобных посиделок, поэтому внутри оказался впервые, хотя яркую вывеску приходилось видеть каждый день.

На маленькой импровизированной сцене фальшивили музыканты. Худосочный вокалист в дешевом, лоснящемся костюме тужился над припевом из старого кабацкого шансона. За столиками шумели пьяные посетители и не менее пьяные посетительницы. Первые периодически позволяли себе ощупывать вторых, от чего вторые повизгивали и делали вид, что им это не нравится.

Бобер, откинувшись на потертом диванчике, наблюдал за клавишницей. Та была одета в длинное красное платье с боковым разрезом до самого пояса. Из глубокого декольте чуть не выпадал наружу припудренный бюст. Виноградов проследил за взглядом однокашника, скривился от пошлости представшей картины и поднял кружку.

- Давай, Бобер!

Тот оторвался от созерцания и взял свое пиво.

- Ты, Муха, можешь на меня обижаться, конечно. Дело твое… - он сощурился, о чем-то задумался, затем продолжил, - Я бы на твоем месте, наверное, точно себя грохнул. Но я не на твоем месте, а ты – не я. Так что… Обиды обидами, подозрения подозрениями… А я бы, все-таки, хотел, чтобы ты мне поверил. Понимаю, что сложно, но все-таки. Иначе, наверное, ничего не получится. Попробуешь?

Виноградов не понимал о чем тот говорит. Собственно, он вообще редко понимал Бобра. Особенно в последнее время. Но на этот раз что-то подсказывало, что однокашник и в самом деле будет откровенничать. То ли тон голоса, с которым тот говорил, то ли выражение глаз. Димка точно не мог разобраться. В любом случае было видно, что Бобер, наконец, решил что-то более-менее внятно объяснить. Что-то важное. Что-то, что может пролить хоть какой-то свет на то, что с ним, с Димкой Виноградовым, происходит.

Вместо слов согласия, он просто кивнул, стукнул свою кружку о кружку Боброва и сделал несколько больших глотков. Жека удовлетворенно кивнул, откинулся на спинку стула, выдержал паузу, глядя в глаза Виноградову, и сказал:

- Загадай число, Муха.

- Число?

- Да! Любое вообще. Хоть шестизначное, хоть дробь, хоть отрицательное. Не важно! Любое!

- Зачем?

- Надо так. Чтобы ты мне поверил – надо! Любое число, Виноградов! Давай!

Димка нахмурился, силясь понять, в чем подвох на этот раз, но число все равно загадал. И, едва он это сделал, Бобер отчеканил:

- Девятнадцать!

Он сидел, все также откинувшись на стуле, и сверлил взглядом собеседника.

- Ты че это? – выдохнул Димка, физически ощущая, как кровь отливает от лица и кожа на щеках бледнеет. Непроизвольно в голове всплыло новое число, и Бобер тут же его угадал.

- Четыреста девять тысяч восемьсот тридцать семь.

Димка отодвинул кружку в сторону, оперся локтями о стол, наклонился к Бобру и прошептал:

- Да, как блин?!

Его глаза, казалось, сейчас вывалятся из глазниц наружу. Кровь, которая всего мгновение назад отлила от лица, теперь пульсировала в висках.

- Вот так, братан, - пожал плечами Бобер, - Такие дела.

- Ты мысли читаешь, что ли?

- Да хрен его знает. Наверное. Видишь же? Угадал!

- Обалдеть!

- Сам в шоке.

Бобер, в отличие от Виноградова, сохранял непоколебимое спокойствие. Будто речь шла не о телепатии, а о каком-то заурядном таланте, неожиданно обнаруженном за кружкой пива.

- И как это? Ты, типа, слышишь о чем я думаю? Как это вообще происходит?

- Не-е-е. Не слышу. Я же говорю: хрен знает, как это происходит. Просто знаю, о чем ты думаешь. И все.

- Подожди… Так ты вообще-вообще все мои мысли слышишь? Ну, знаешь!

- Угу, - он кивнул.

- Капец!

- Прости, братан.

- Офигеть!

- Ага.

- А научить можешь?

- Не. Научить не могу. Я же говорю – сам не знаю, как это работает.

Димка заметил на себе взгляд клавишницы в красном платье, хотя на этот раз девушка уже исполняла роль вокалистки. Она старательно прижималась к стойке микрофона, покачивала бедрами и пела какую-то тягучую, медленную песню то ли на испанском, то ли на итальянском языке. Ее пальцы гладили микрофон, а глаза были чуть прикрыты.

- И о чем она сейчас думает? –с азартом в голосе спросил Димка, кивая в сторону певички.

Бобер усмехнулся и даже не взглянул на сцену.

- А вот тут – самое интересное, Муха.

Димка почувствовал в этой фразе напряжение и нахмурился.

- Я не слышу ее мыслей. Я слышу только твои.

Виноградов отшатнулся.

- В смысле?

Бобер развел руки в стороны.

- В прямом. Понятия не имею, о чем думают другие.

- Как так? Подожди-подожди! Вообще больше ни чьих?

- Вообще, - подтвердил Бобер и для убедительности кивнул.

- А ты пробовал? Ну, в смысле, читать мысли других! Хотя… Пробовал, конечно…

- Я же говорю: я не делаю это специально. Не пробую я ничего. Просто я знаю о чем ты думаешь, а о чем думают другие – не знаю. Все просто же!

- Нихрена себе «просто»! Да это фантастика какая-то! Поверить не могу!

- Ну, проверь! – хмыкнул Бобер.

Димка напрягся, стараясь подобрать мысленный посыл. Принялся перебирать в голове различные образы, которые быстро сменялись и отбрасывались в сторону, как неподходящие. Бобер улыбнулся, поднял ладони и запротестовал.

- Пр-р-у-у! Не так быстро, братан! Озеро, асфальтированная дорога с разметкой, печенье, сочная женская задница в стрингах, певичка вот эта без платья, соседка Маринка в этом платье, снимает его… Ну, хорош уже! Ну? Я как будто порнуху смотрю! Хотя, Маринка, конечно, ничего такая. Да?

Лицо Димки залил густой румянец.

- Капец! Капец! Капец!

Он повторял и повторял одно и то же слово, будучи не в силах остановиться.

- Наконец-то… - выдохнул Бобер, - А теперь слушай меня внимательно, братан. Слушаешь? Тот список, который ты написал… Я его из твоей башки срисовал еще до того, как ты успел его на бумаге накалякать. Ты и сам того не осознавая, на подсознательном уровне, хотел пережить все, что загадал. И желание это настолько сильное, что оно тебя пугает. Настолько, что даже самому себе признаваться в этом боишься. Прячешь глубоко в голове, отмахиваешься, не замечаешь. В мозгу срабатывает нечто вроде системы защиты от перегрузки. Это как нос человека! Вот у тебя, как и у всех, из лица торчит нос. Правильно? Он достаточно большой, чтобы твои глаза его видели. И ты можешь в этом убедиться, если закроешь один глаз и посмотришь на собственный нос открытым глазом.

Димка закрыл один глаз и посмотрел, хотя и без того знал, что увидит шнобель.

- То есть, твои глаза очень неплохо видят нос, но мозг отсекает его изображение, и глаза просто перестают его видеть. То же самое происходит и с твоими желаниями. Точнее, с твоими самыми смелыми, самыми сокровенными желаниями. Заметь, я говорю не о желании сходить в туалет и отлить. Я о тех, которые кажутся несбыточными. Ты понимаешь, что они – эти желания - есть, ты понимаешь, что их попросту не может не быть. Ну, как можно не хотеть испытать положительные эмоции? Или купить хорошую машину? Или обзавестись собственным жильем? Хорошим жильем! Конечно, этого хочется! Но ты ведь не дурак! Верно? Ты знаешь, что никогда этого достичь не получится. Это же так сложно! Это же так страшно! Это же просто не-воз-мож-но! А если это страшно, сложно и невозможно, то зачем об этом думать? Для чего замечать? Нафига к этому стремиться? Проще жить, как живешь, плыть по течению. Так ведь? Вот ты и не подозреваешь о том, о чем на самом деле мечтаешь. А у тебя, братан, уж мне-то ты поверь, такое в буйной головушке зреет! Такое!!! Мурашки по коже!

Бобер одобрительно кивнул.

- И вот после всего, что я тебе сейчас рассказал… После того, что ты узнал обо мне… Вот скажи, как я мог от тебя отстать? Как мог не помочь? Ну?

Виноградов сидел за столом и пялился в одну точку.

- Эй! Муха! Теперь-то ты мне веришь? Теперь меня понимаешь? Эй! Ау!

Это сообщение отредактировал servaly - 23.04.2017 - 13:57

Автор а продолжение будет?

Захватывающее чтиво.
В закладки, надеясь на продолжение!