Н.Кузнецов он же Пауль Зиберт, он же "Колонист" он же "Пух". После войны.

Начало

Попался неплохо сделанный фильм:

Группа Кузнецова пропала официально без вести.
"Первым провести «независимое расследование» обстоятельств гибели супербоевика взялся бывший офицер-партизан Василий Дроздов. В опросе местных жителей, он, похоже, приблизился к раскрытию картины гибели «Зиберта».
Слухи об активности партизана быстро дошли до повстанцев, которые имели прекрасную сеть осведомителей. Весной 1945 года, в Боратине, в доме активного помощника повстанцев Ивана Маловского, он был убит с необычайной даже для того времени жестокостью.
Ему отрезали уши, выкололи глаза, вырвали кузнечными клещами зубы, переломали руки и добили двухпудовыми жерновом.
Труп Василия Петровича на лошадях крестьянина Михаила Возного вывезли в урочище Хлевище в Гудоровом лесу и похоронили в старом окопе, близ могилы Кузнецова.
Уже в сентябре 1959 года, в рамках расследования уголовного дела по обвинению бывшего повстанца Юлиана Данильчука, старший следователь управления КГБ во Львовской области капитан Швецов (фамилия изменена — Авт.) постановил эксгумировать останки В.Дроздова на месте, указанном самим Возным.
Сам же Иван Маловский и его сын Петр закончили жизнь трагически — рассказавши о ликвидации Дроздова, они были задушены «цуркой» (так называли в подполье ОУН гарроты), а их трупы были сброшены в двадцатиметровый колодец в местности с колоритным названием Лысая гора". ©

Еа фото - Василий Дроздов.

"Эстафету Василия Дроздова подхватил один из ближайших соратников Кузнецова, ставший офицером госбезопасности — Николай Струтинский. Он, бывшие партизаны, коллеги по КГБ опросили сотни жителей, изучили массу уголовных и розыскных дел относительно членов ОУН и УПА, пешком прошли предполагаемый маршрут группы Кузнецова к линии фронта. К расследованию присоединился ассистент кафедры судебной медицины Львовского медицинского института Владимир Зеленгуров с 13-летним стажем судмедэксперта.
Место, где немцы перезахоронили «коллегу», показали местные жители. 16 сентября 1959 года в урочище Кутыкы прибыли для проведения эксгумации сотрудники львовского УКГБ М.Рубцов и Дзюба, Н.Струтинский, помощник областного прокурора И.Колесников, судебный эксперт В.Зеленгуров и свидетели — боратынцы В. и Н. Громьяк.
«Начнем, Николай», — сказал Струтинскому Дзюба и протянул заступ. Лопаты развернули начиненную осколками землю... До сумерек 17 сентября останки были найдены. Возникла задача их идентификации на предмет принадлежности Николаю Кузнецову". ©

Николай Струтинский.

Это он в форме немецкого солдата возил "Пауля Зиберта" по улицам Ровно, столицы оккупированной немцами Украины, участвуя в акциях возмездия. Это он десять лет после войны отдал на поиски места и выяснение обстоятельств гибели Н. Кузнецова. Он и сам мог погибнуть вместе с ним. Но случилось так, что перед отъездом Николая Кузнецова во Львов разведчики… поссорились.

— Однажды, в начале 1944 года, мы ехали по Ровно в "Адлере", — рассказывает Николай Владимирович. — Я был за рулем, рядом сидел Николай Кузнецов, сзади — разведчик Ян Каминский. Недалеко от явочной квартиры Вацека Бурима Кузнецов попросил остановиться. Говорит: я сейчас. Ушел, через некоторое время вернулся, чем-то крайне расстроенный. Ян спросил: "Где вы были, Николай Васильевич?" (В отряде Кузнецова знали под именем "Николай Васильевич Грачев" — А. Л.).

Кузнецов отвечает: "Да так…". А Ян говорит: "Я знаю — У Вацека Бурима". Тут Кузнецов ко мне: "Зачем ты ему сказал?" Явка — это же секретная информация. Но я ничего Яну не говорил. А Кузнецов вспылил, наговорил мне много оскорбительного для меня. Нервы у нас тогда были на пределе, я не стерпел, вышел из машины, как хлопнул дверцей — стекло разбилось, осколки из него так и посыпались. Развернулся и пошел. Иду по улице, у меня два пистолета — в кобуре и в кармане. Сам думаю: глупо, надо было сдержаться, ведь знаю, что все на нервах.

Иногда у самого при виде немецких офицеров было желание перестрелять всех, а потом самому застрелиться. Вот такое было состояние. Иду. Слышу — кто-то догоняет. Я не оборачиваюсь. А Кузнецов догнал, тронул за плечо: "Коля, Колечка, извини, нервы". Я молча повернулся — и к машине. Сели, поехали. Но я сказал тогда ему — больше вместе не работаем. И когда Николай Кузнецов уходил на Львов, я с ним не пошел. Об этом сначала никто не знал. Мало кто и сейчас знает, почему вообще Кузнецова направили во Львов. А таким образом Дмитрий Медведев спас его от гибели. Ведь Николай Кузнецов был уже приговорен на Лубянке. У него было задание убить Эрика Коха.

И он сумел попасть к нему в Ровно на прием, вместе с разведчицей Валей Довгер. Более того, Кох "узнал" Зиберта, решил, что видел его подростком в лесах под Кенигсбергом на охоте. По легенде, "Зиберт" родился и вырос там в семье лесничего. А, "узнав", доверился — раскрыл план наступления немцев на Курской дуге. Часть "Пауля Зиберта", опять же, по легенде, находилась под Курском. И Кох сказал: "Возвращайтесь скорее в свою часть, скоро там будет очень горячо". Николай Кузнецов прекрасно понимал ценность этой информации. И принял решение — не стрелять в Коха, выйти живым самому и передать полученные данные в Центр.

Он не мог не отдавать себе отчет, что за невыполнение задания по ликвидации Коха его, скорее всего, расстреляют. И все же принял такое решение. Центр получил первое сообщение о готовящейся операции на Курской дуге. Но Кузнецова на Лубянке не простили; Кобулов поручил Медведеву "решить вопрос с Кузнецовым". Что это означало, вы можете понять. Но Медведев нашел выход, отправив Кузнецова во Львов. Выполнив задание в Луцке и во Львове, Кузнецов был бы реабилитирован.

Но случилось так, что по вине некоторых лиц, о которых я скажу позже, во Львове группа Кузнецова осталась без связи и без явок. Представьте себе эту ситуацию. И все же он совершил ряд актов возмездия и стал уходить к линии фронта. Но и здесь его оставили без "маяков". В Баратине должен был быть такой "маяк", поэтому-то Кузнецов, Каминский и Белов оказались там. И там их нашли боевики УПА. Они не расстреляли Кузнецова — он сам себя подорвал гранатой. Но в его гибели есть вина определенных людей, которые поэтому препятствовали расследованию.

25 сентября 1959 года во Львовском городском судебно-медицинском морге провели исследование эксгумированных костей, составили протокол. Оказалось, что костные останки (103 фрагмента) принадлежат мужчине 33-35 лет, ростом 175,4 см, смерть которого наступила около 15 лет назад.
Имеющиеся значительные механические повреждения лицевого отдела черепа, ключицы, костей грудины, кисть правой руки отсутствует вовсе. «Согласно характера и расположения повреждений, травма могла быть вызвана металлическими осколками гранаты, разорвавшейся впереди вблизи тела пострадавшего».
На глаза Струтинскому попался труд «Восстановление лица по черепу» известного ленинградского антрополога, доктора исторических наук, профессора, лауреата Сталинской премии Михаила Герасимова из Института этнографии АН СССР, который разработал оригинальную методику восстановления прижизненной внешности человека по костям черепа путем сложных расчетов толщины и конфигурации мягких тканей в зависимости от рельефа и других особенностей черепа.
Именно Герасимову принадлежат пластические реконструкции первобытных людей, образа Ярослава Мудрого, Андрея Боголюбского, Тамерлана, погибших под Берестечком казаков и других исторических личностей.
Кроме того - товарищи по службе рассказали, что уже успели убедиться в точности и результативности работы Герасимова. Профессор уже имел отношение к идентификации жертвы страшного противостояния в Западной Украине. В августе 1948 года в Рожнятовском районе Станиславской области боевики подполья ОУН «Грома» по наводке местных жителей захватили сотрудников Московской геологоразведывательной экспедиции профессора Богданова — 27-летнюю Наталью Балашову и студента Дмитрия Рыбкина.
Их направили в районный референта Службы безопасности (СБ) ОУН «Зоряна», и геологи как в воду канули...
Около года 11 оперативно-войсковых групп искали пропавших, одновременно уничтожив 269 бандита и взяв в плен 233 подпольщика. Дело было на контроле у секретаря ЦК ВКП (б) А.Кузнецова (Балашова была родственницей авиаконструктора Туполева).
Только 1 августа 1949-го в лесу нашли две разрытые зверем могилы, а в них два черепа - мужской и женский, принадлежащие молодым людям, кости, женские косы, пуговицы от рубашки Д. Рыбкина. Затем в бункере референта СБ Карпатского края Владимира Левого «Иордана», который застрелил при попытке захвата свою жену Дарью Цымбалист и покончил с собой, нашли протоколы допросов геологов «Зоряном».
СБист назвал несчастных москвичей «опасными представителями московского империализма, агентами органов большевистской безопасности»; о Наталье говорилось, что она «на все вопросы отвечать отказалась, умерла на третий день допросов...» Ее останки узнали по роскошным косам.
Убитый горем отец Дмитрия - Георгий Рыбкин, директор «Техиздата», отказался верить в смерть сына и добился отправки мужского черепа Герасимову. Результат оказался неутешительным и надежды отца похоронил...

Останки Кузнецова

Это сообщение отредактировал DokBerg - 30.05.2016 - 21:57

Зеленгуров передал в Ленинград Герасимову изуродованный взрывом череп. Реставратор Т.Сурнина тщательно склеила из фрагментов черепную коробку, фотограф Исторического музея М.Успенский изготовил фотографии нужных ракурсов.
Негативы фотографий черепа и прижизненной фотографии Кузнецова с прочерченными известными антропологу линиями совместили. «Сомнений не оставалось, — сообщил журналистам профессор, — портрет и череп принадлежат одному человеку. Позже мы узнали, что это был Герой Советского Союза Николай Иванович Кузнецов».
Через несколько дней, в октябре 1959-го, львовский эксперт взволнованно сообщил по телефону: «Герасимов сказал:» Передайте товарищам, что все переданное на экспертизу — фотографии, документы и череп принадлежат одному человеку". ©



Профессор Герасимов

Это сообщение отредактировал DokBerg - 30.05.2016 - 21:58

(Сомнения в принадлежности найденных останков Кузнецову существовали всегда.
Автору покойный преподаватель-юрист Львовского университета Владимир Манько рассказывал, что Зеленгуров в разговоре с ним якобы высказывал скепсис относительно идентификации останков.
В период «перестройки» история с захоронением Кузнецова получила неожиданное развитие. В КГБ УССР поступили данные, что жители Ровно — бывший корреспондент РАТАУ К.Закалюк и директор Ровенского музея комсомольской славы Б.Шапиевский «инициативно занялись проверкой обстоятельств гибели и захоронения в 1944 году партизана-разведчика отряда „Победители“ Героя Советского Союза Н.И. Кузнецова и его соратников И.В.Белова и Я.С.Каминского».
Оказалось, что старожилы села Мильча Дубновского района Ровенской области сообщили поисковикам, что в 1944-м на сельском кладбище похоронили трех неизвестных в немецкой форме.
С разрешения властей, 3-4 августа 1988 года скелетированные остатки двух из них эксгумировали и передали в бюро судебно-медицинской экспертизы Минздрава РСФСР. 10 декабря кости подвергли исследованию с использованием, в частности, компьютера.
Вывод был категоричен: останки двух мужчин, 25-30 и 35-42 лет, погибших от огнестрельных ран головы, не могут принадлежать М.Кузнецову, И.Белову или Я.Каминскому. Лишним подтверждением было то, что Кузнецов имел травму левой кисти от разрыва противотанковой гранаты в 1943 году, чего на остатках неизвестных немцев не было...) ©

На деле все было проще и страшнее. Львовская область. Бродовский район. Село Боратин. Вместе со своей группой напоролся на подразделение УПА... Погиб в хате Голубовича. То, что красноармейцы - ряженые бандеровцы - поняли слишком поздно. Белова, вышедшего из хаты зарезали кинжалом, Каминский выпрыгнул в окно и был застрелен в спину, а Кузнецова постарались взять живым, но он успел достать гранату. Взрывом ранило находившихся в избе бандеровцев. Обобранные трупы наших разведчиков кое-как прикопали неподалеку, вступив в переписку с немцами. И тут холуи, как всегда, выступили идиотами, потому как хвастливо заявили, что взяли гауптмана Зиберта живьем. Просили себе всяких преференций, в частности отпустить ранее арестованных немцами УПАвцев. Немцы своим холуям не поверили, зная их дурость и лживость, потребовали представить срочно диверсанта живым, как ни крутились бандеры, а ничего они не получили, кроме очередного урона и вынуждены были сообщить, что де диверсант пытался убежать и его застрелили.
Ответ немцев приводить не стану. Сами можете догадаться, что пишут лживому и неумелому тупому лакею.
Дальше - больше. Фронт накатывался неудержимо. Рота зольдатов занимала оборону по краю села. Во время рыться окопов напоролись на плохо закопанные трупы немецких военнослужащих, со следами мародерства и глумления (кололи трупы штыками и ножами). С украинцами немцы не чикались, жителям деревни пообещали, что спалят их вместе с хатами немедля, если те не скажут - кто убил этих немцев. Крестьяне, побоявшись расправы, указали на дом Григория Росоловского в соседнем селе Чорныци, где находились на лечении четверо повстанцев, посеченных осколками гранаты Кузнецова: «Черногора», стрелки «Скиба», «Серый» и еще один участник задержания «Пуха».
Выздоровев от ран, Черногора и двое других уехали от Росоловского, и в доме остался, к сожалению, только «Серый». Его закололи штыками, убив также и санитарку Стефанию Колодинскую. Погибшего офицера похоронили с почестями, двух солдат - рядом.

Дом, где погибла группа Кузнецова.

Узнать имена участников захвата Николая Кузнецова с товарищами помогли показания бывшего главы гестапо дистрикта «Галичина» гауптштурмфюрера СС Краузе. 9 мая 1945 года он попал в плен и под вымышленным именем Германа Рудаки содержался в лагере для военнопленных. Был разоблачен только в 1948 году, доставлен к месту совершения военных преступлений во Львов, и, спасая собственную жизнь, дал обширные показания. Командиров УПА «Ореха» и «Черногору» захватили чекисты в начале 1950-х годов, сотник «Темный», окруженный оперативно-военной группой МГБ, перерезал себе горло (!).
Николай Струтинский, ведя поиск, нашел в архивном уголовном деле воспоминания осужденного за участие в УПА некоего Петра Куманца, по прозвищу «Скиба». Куманец был этапирован из сибирской исправительно-трудовой колонии во Львов. Выяснилось, что это был именно тот боевик, которого ранило в боратинском доме...

Дело по розыску «Зиберта», который достаточно попортил крови оккупантам, штандартенфюрер Витиска распорядился не уничтожать при отступлении из «Лемберга».
В архивах немецкой тайной государственной полиции после Победы нашли телеграмму-молнию, направленную воспетому в «Семнадцати мгновениях весны» группенфюреру СС Генриху Мюллеру главой полиции безопасности и СД «Галичины» доктором Витиской 2 апреля 1944 года.
Сообщалось, что посредник от ОУН в переговорах с немцами проинформировал: в марте одним из повстанческих подразделений на Волыни были задержаны «три советских агента», которые имели при себе фальшивые немецкие документы, карты, газету с некрологом на смерть доктора Бауэра и Шнайдера, а также... отчет одного из агентов, который действовал под именем Пауля Зиберта!
Речь идет, докладывали гестаповцы, о советском разведчике, который осуществил отчаянные нападения на генералов и чиновников рейха (перечислялись совершенные Кузнецовым покушения). Также речь шла о том, что все безусловно указывает на захват повстанцами именно этого неуловимого агента-ликвидатора.
Также сообщалось, что от группы Прюцмана поступила информация — «Пауль Зиберт» и два его сообщника были найдены убитыми на Волыни.

Белов

Эти данные пополнили материалы, собранные братьями Струтинскими и их добровольными помощниками (некоторые из них поплатились карьерой и жизнью за свое участие в расследовании). Это 50 томов материалов, собранных за десятилетия упорного и опасного труда, — противодействие "правдоискателям" оказывалось самое жесткое. И все же в биографии Н. Кузнецова еще немало белых пятен. "В архиве нашего Управления мы нашли тоненькое контрольное дело (5—6 листов), где указано, что "Кузнецов Н. И., до ареста работавший в редакции Уралмашевской газеты, освобожден из-под стражи 7 октября 1936 года, — пишет Г. Воронов, — само уголовное депо в 1962 г. было выслано в Ровно.

Эти документы — единственное, что найдено в архиве УФСБ. В деле „Колониста“ на Лубянке материалов по свердловскому периоду нет: вероятно, они были уничтожены".
В юные годы Николай Кузнецов перенес немало незаслуженных гонений: был исключен из комсомола, из Талицкого лесотехникума, который теперь, кстати, носит его имя, заключался под стражу…

Семья и родственники его до сих пор не реабилитированы. И установка бюста Н. Кузнецова на Поклонной горе будет означать торжество исторической справедливости. … Как видим, в России не забыли о суперразведчике и многое делают для увековечения его памяти. А вот на Украине все чаще появляются публикации, в которых Николая Кузнецова называют диверсантом и ставят под сомнение его заслуги перед страной.

Н.И. Кузнецов (показан стрелкой) студент третьего курса Талицкого лесного техникума на практике с однокурсниками летом 1929 г. на Широковском кордоне Талицкого учебно-опытного лесничества

По мнению Н. Струтинского, "эти акции носят спланированный характер и координируются, возможно, зарубежными спецслужбами". В споре о том, кого считать "разведчиком № 1" Второй мировой, точка еще не поставлена. И, похоже, в этом споре не чураются методов "тайной войны" — два года назад квартира Н. Струтинского подверглась нападению неизвестных, которые вели себя не так, как обычно ведут грабители. Тогда ситуацию спас один из сотрудников СБУ, который как раз в этот день зашел навестить Николая Владимировича. Налетчики ретировались.

Их личности, разумеется, до сих пор не установлены. — Вся правда о Кузнецове еще не сказана, — считает Н. Струтинский. — Есть силы, активно препятствующие ее обнародованию. Например, до сих пор не удалось показать украинским телезрителям трехсерийный документальный фильм о легендарном разведчике, снятый Ниной Ерофеевой. Даже видеокассету пришлось передавать в Черкассы из Екатеринбурга с соблюдением всех правил конспирации — по почте она не дошла… Но все же Н. Струтинский уверен, что "истина в конечном счете восторжествует"

В Киеве вышла брошюра полковника КГБ в отставке Андрея Горбаня "Две версии гибели легендарного советского разведчика, Героя Советского Союза Кузнецова Николая Ивановича", написанная по "архивным материалам бывшего КГБ УССР". Автор указывает, что "перед распадом Советского Союза в советской печати начали появляться статьи", ставящие под сомнение официальную версию гибели Николая Кузнецова 9 марта 1944 года в селе Боратине на Львовщине.

Бывший корреспондент РАТАУ Ким Закалюк в газете "Сильски висти" в 1990 г. (октябрь) опубликовал статью "Хто вбив Кузнецова?", в которой намекнул, что легендарного разведчика убили не боевики ОУН, а свои. К.Закалюк ссылается на неназванного бывшего бойца отряда "Победители", который будто бы сказал ему "якось по пянци", что Кузнецова должны были убить в момент совершения им акта возмездия.

Ровенский журналист П. Яковчук выдвинул (в газете "За вильну Украину", 1991 г.) две версии. Первая: легенда о гибели Н. Кузнецова создана органами госбезопасности; разведчик под другим именем был переправлен на Запад для дальнейшей работы. Вторая: Кузнецова убили не бандеровцы, а свои — в наказание за неудачное покушение на рейхскомиссара оккупированной Украины Эриха Коха. Однако выбрать какую-либо из этих версий П. Яковчук затрудняется, так как, по его мнению, все архивы по Кузнецову "будут закрыты КГБ до 2025 года".

Появилось (и появляется до сих пор) и много других версий гибели знаменитого разведчика. Причем, первая ложная версия вышла в свет давно с легкой руки… командира отряда "Победители" Д. Н. Медведева. По этой версии, Н. Кузнецов погиб 2 марта 1944 г. от рук боевиков УПА в лесу близ села Белгородка на Ровенщине. Версия основана на телеграмме-молнии в Главное Управление Имперской безопасности "для вручения „СС“ группенфюреру и генерал-лейтенанту полиции Мюллеру — лично" (Н. V. № 9135].

В телеграмме, подписанной начальником полиции безопасности и СД доктором Витиской со ссылкой на информацию "украинского делегата", сообщается, что одно подразделение УПА 2.03.1944 года задержало в лесу, вблизи Белгородки, в районе Вербы (Волынь), "трех советско-русских шпионов", которые, судя по документам, подчинялись "непосредственно Г. Б. НКВД — генералу Ф". УПА удостоверила личность трех арестованных — руководитель группы под кличкой "Пух", поляк Ян Каминский и стрелок Иван Власовец, под кличкой "Белов".

При них обнаружен подробный отчет об агентурной деятельности и террористических актах на территории Львовщины. "…Что касается задержанного подразделениями УПА советско-русского агента „Пуха“ и его сообщников, — сообщает д-р Витиска, — речь идет о Пауле Зиберте, который в Ровно похитил среди прочих и генерала Ильгена, в Галицийском округе расстрелял подполковника авиации Петерса, одного старшего ефрейтора авиации, вице-губернатора, начальника управления доктора Бауэра и президиал-шефа доктора мэрии Шнайдера, а также майора полевой жандармерии Кантера, которого мы тщательно искали".

Из телеграммы следует, что задержанные были расстреляны, а ОУН готова передать полиции безопасности "все материалы в копиях, фотокопиях или даже оригиналах… если взамен этого полиция безопасности согласится освободить госпожу Лебедь с ребенком и ее родственниками". Обнаружение этой телеграммы дало основание Герою Советского Союза Дмитрию Медведеву в книге "Сильные духом" утверждать, что Николай Кузнецов и его товарищи расстреляны бандеровцами в селе Белгородка. С этой версией спорил соратник Николая Кузнецова Николай Струтинский.

Каминский, еще в польской форме

Немцы ведь искали Кузнецова очень активно. Начальник IV управления СД в Берлине Мюллер лично давал распоряжение взять Николая Кузнецова живым. Генерал Прюцман, курировавший войска СС на Западной Украине, связался с ОУН и получил ложную информацию, что Кузнецов захвачен живым и ОУН передает материалы (отчет "Пуха") немцам, если те освободят жену и дочь Николая Лебедя — немцы их держали заложниками, чтобы ОУН не повернула против них.

И генерал Прюцман дал в Берлин эту ложную информацию — что Кузнецов захвачен живым и расстрелян. А потом немецкие архивы попали в НКВД. Я тогда еще не имел к ним доступа. А Медведев, я думаю, просто поторопился. После войны он ездил по городам, выступал перед людьми, рассказывал об отряде "Победители". И не мог ответить на вопрос — а что же случилось с Николаем Кузнецовым? Это его злило.

Он тогда взялся за архивы, увидел документ — и написал в своей книге, что Кузнецов погиб так, как об этом ложно сообщили ОУНовцы немцам. Так возникла эта версия. И вокруг нее, да и вообще вокруг имени Кузнецова, до сих пор идет борьба. Ставят в вину Кузнецову, что он имел при себе отчет о своей агентурной деятельности и терактах. Мол, разве настоящий разведчик так поступил бы? Но он именно действовал как профессионал: если погибнет, отчет попадет к немцам, а затем — на Лубянку. Помните — связи во Львове у него не было. Кузнецов оценивал обстановку на территории Галиции, где действовали группы немецких карателей, отдельные группы польской Армии Крайовой и курени, и сотни ОУН-УПА: понимал, что остаться живым шансов практически не оставалось.

Поэтому он подготовил отчет о своей деятельности на оккупированной территории, который подписал одним из своих псевдонимов — "Пух". Этот псевдоним был известен только на Лубянке. Николай Кузнецов просчитал, что к кому бы ни попал его отчет, он окажется в СД, а оттуда просочится информация о его гибели. И только таким образом в центральном аппарате НКВД СССР станут известны дата и место его смерти. В конечном счете так и случилось, что лишь подтверждает высочайший профессионализм разведчика. …

После выхода книги Д. Н. Медведева "Сильные духом" Николай Струтинский оказался в сложном положении. Он продолжал свое расследование, не имея права говорить о нем. Работал в архивах КГБ и испытывал давление со стороны партийных органов и Лубянки. Ему прямо говорили: "Если даже найдешь могилу Кузнецова, то не докажешь, что это его кости там лежат".

Слишком многим невыгодно было установление истины. Но Николай Струтинский нашел останки Кузнецова, с помощью сложных экспертиз во Львове и в Москве идентифицировал их и смог обнародовать правду об обстоятельствах гибели легендарного разведчика. При этом он не раз рисковал не только карьерой, но и самой жизнью.
Николай Струтинский в версию гибели Кузнецова, выдвинутую командиром отряда "Победители" Дмитрием Медведевым, не поверил. Напомню, что версия эта (о том, что группу Кузнецова расстреляли боевики УПА в лесу близ Белгородки на Ровенщине) основывалась на обнаруженной в немецких архивах телеграмме-молнии, направленной начальником полиции безопасности по Галицкому округу Витиской лично группенфюреру СС Мюллеру. Но телеграмма была основана на ложной информации, которую дали немцам ОУНовцы — что Кузнецов якобы захвачен живым и расстрелян. Не мог боевой соратник Кузнецова Николай Струтинский поверить, что разведчик сдался живым. Да и данные расследования говорили о другом. Струтинский добился доступа в центральные архивы КГБ, подключил к расследованию агентуру. Постепенно обрывки добытой с огромным трудом информации стали складываться в целостную картину.

Но спорить с версией Героя Советского Союза, легендарного партизана Дмитрия Медведева, с версией, ставшей официальной? Это было не так просто. И на Лубянке, и в партийных органах на Украине были люди, совсем не заинтересованные в установлении истины. Николай Струтинский смог добиться официального расследования, но ему прямо говорили: "Если даже найдешь могилу Кузнецова, то не докажешь, что это его кости там лежат". Палки в колеса ставили люди могущественные, например, комиссар отряда "Победители" полковник Сергей Стехов. Но Струтинский продолжал искать. Его интересовало прежде всего, что было после того, как Н. Кузнецов ушел во Львов, где, как мы помним, он оказался без явочной квартиры и без связи с Центром. Но это не остановило разведчика.

Из показаний бывшего начальника IV отдела Львовского СД, начальника гестапо Галиции гауптштурмфюрера СС П. Краузе: "В начале 1944 года во Львове появился советский агент Пауль Зиберт в форме германского капитана, который до этого действовал в Ровно. Появление Зиберта во Львове, как и в Ровно, вызвало большую панику. Ему удалось убить Бауэра и Шнейдера. <…" В обоих случаях была установлена его личность, и он едва избежал ареста. Так, в доме летчиков, а именно в бюро подполковника Петерса, Зиберт предъявил напечатанное удостоверение примерно следующего содержания: "…капитан полиции безопасности уполномочен…" Но Петерсу было известно, что в полиции безопасности нет звания "капитан", а есть "гауптштурмфюрер СС"….".

Петерс взял удостоверение и вышел из бюро. Зиберт догнал его на лестнице, пытался вырвать у него удостоверение, в связи с чем между ними произошло вооруженное столкновение, в ходе которого Петерс был смертельно ранен. Это удостоверение было первым очевидным доказательством того. что Зиберт является советским агентом…" Ловушки и засады были расставлены по всему Львову и по всей Галиции, но Кузнецов был неуловим. 9 февраля он совершает акт возмездия, ликвидировав вице-губернатора Бауэра и его президиал-шефа Шнайдера. Затем Николай Кузнецов. Ян Каминский и Иван Белов покинули Львов с цепью перехода пинии фронта. На дороге Львов-Тернопопь, в селе Куровичи, их машину пытались задержать немцы.

Из показаний П. Краузе (допрос проводился в сентябре 1951 года): "Две недели спустя на дороге Львов-Куровичи Зиберт, ехавший на легковой машине французской марки „Пежо“, был задержан патрулем в составе майора и двух фельдфебелей. Фельдфебели проверяли в это время два грузовика, а майор потребовал предъявить разрешение на проезд. Зиберт показал уже устаревшее и к тому же неправильно заполненное разрешение. Майор стал более подробно его опрашивать; тогда Зиберт выхватил пистолет и застрелил майора, после чего поехал дальше".

Немцы обстреляли машину; тогда Кузнецов бросил ее, "обстрелял выехавшего навстречу на телеге польского крестьянина, после чего на его телеге уехал прямо в поле, бросив свою автомашину с чемоданом". Затем Кузнецов обманул преследователей, обменяв своих вороных на двух гнедых, и на санях ушел в поле — "преследование оказалось невозможным, так как армейские автомашины находились на далеком расстоянии от этого места".

Петер Краузе узнал о смерти Кузнецова — "Зиберта" в 1945 году, находясь в Чехословакии. Ему сообщил об этом генерал Бриками, но он сообщил версию "Прютцмана — УПА", в соответствии с которой Кузнецов был якобы расстрелян после того, как его выдал находившийся при нем дневник (отчет "Пуха"). Немецкие архивы оказались во Львове таким образом. Немцы хотели при отступлении взорвать город, поэтому Красная Армия не стала брать Львов "в лоб", — решили окружить.

В это время криминал-комиссар гауптштурмфюрер СС фон Паппе (Николай Струтинский характеризует его: "Профессионал, сильный агентурист, правая рука Витиски") решает проверить путь для отступления и вывоза архивов гестапо. Выезжает к польской границе, но задерживается в Самборе и пропускает момент, когда из Львова можно было еще что-то вывезти: кольцо окружения смыкается.

— Фон Паппе понял, что если вернется во Львов за архивами, из кольца ему не вырваться, — рассказывает Николай Струтинский, — и не стал возвращаться. Сверхсекретные архивы гестапо и СД, свидетельствующие о тесных связях нацистов с ОУН, оказались в руках Львовского КГБ. В Чехословакии фон Паппе встретился с Краузе и Витиской. Когда те узнали, что он не успел вывезти архивы, то хотели отдать его под суд и расстрелять. Но не решились: ведь и их вина была в этом. Там в архивах были бумаги Краузе, видного деятеля ОУН Герасимовского и т. д. Сам Краузе потом очутился в советском плену, содержался в лагере, где его и допрашивали относительно деятельности Кузнецова во Львове. Краузе был сильный профессионал, он еще до Гитлера работал в спецслужбах. Но и он поймался на ложную информацию ОУН-УПА.

… Николай Струтинский и его помощники собирали по крупицам материалы, способные пропить свет на последние дни группы Кузнецова. Допрашивали бывших членов УПА, местных жителей, пленных немецких офицеров, исследовали сотни архивных материалов. Постепенно становилось ясно, что версия Дмитрия Медведева не соответствует действительности: весной 44-го на Волынь Кузнецов не выходил. "После освобождения территории западных областей Украины войсками Советской Армии от немецко-фашистских захватчиков указанная телеграмма-молния полиции безопасности и СД по Гапицкому округу проверялась органами госбезопасности Украины, — пишет Андрей Горбань в своем исследовании „Две версии гибели Н. И. Кузнецова“. — Однако каких-либо конкретных материалов, подтверждавших ее содержание о гибели Н. И. Кузнецова и его боевых товарищей в селе Белгородка, получено не было. Да и трудно поверить, чтобы Н. Кузнецов — один из мужественных советских разведчиков периода Великой Отечественной войны — так просто отдал бы свою жизнь без сопротивления участникам УПА!".

Вскоре ведущему свое расследование Николаю Струтинскому стала известна информация о том, что в начале марта 1944 г. в селе Боратин (что под городом Броды) в доме участника отряда УПА "Черногоры" Степана Голубовича были захвачены двое неизвестных в немецкой форме, один из которых подорвался на взорванной им гранате и погиб. Тогда Н. Струтинский, в то время — сотрудник управления КГБ по Львовской области — обратился в июне 1958 года к начальнику УКГБ с просьбой оказать помощь в установлении времени и места гибели Н. Кузнецова и его товарищей.

По распоряжению начальника управления КГБ по Львовской области была создана оперативно-следственная группа, получившая соответствующую задачу. Группой был проделан огромный объем работы, в ходе которой были, кстати, разоблачены несколько бывших членов ОУН (один из них даже успел вступить в КПСС). Были собраны установочные данные на боевых товарищей Н. Кузнецова.

Он пошел к линии фронта с Яном Станиславовичем Каминским, 1917 года рождения, уроженцем села Житин Ровенского района Ровенской области. По национальности Ян Каминский был поляк, до войны и в период оккупации работал в Ровно пекарем в пекарне механического завода. Был разведчиком отряда "Победители", участвовал в операции (под руководством Н. Кузнецова) похищения генерала фон Ильгена. Второй попутчик в последней дороге Н. Кузнецова — Иван Васильевич Белов, 1917 г.р., уроженец Мастырского района Саратовской области, русский. До 1941 года служил в Красной Армии, в сентябре 41-го попал в плен под Киевом, затем работал шофером в Ровно, в рейхскомиссариате Украины.

С. Голубович был допрошен в качестве свидетеля. Вот что он показал: "… в конце февраля или в начале марта 1944 года в доме находились, кроме меня и жены, моя мать — Голубович Мокрина Адамовна (умерла в 1950 году), сын Дмитрий, 14 лет, и дочь 5-ти лет (впоследствии умерла). В доме свет не горел. Ночью этого же числа, примерно около 12 часов ночи, когда я и жена еще не спали, залаяла собака. Жена, поднявшись с койки, вышла во двор. Возвратившись в дом, сообщила, что из леса к дому идут люди. После этого она стала наблюдать в окно, а затем сообщила мне, что к двери подходят немцы. Неизвестные, подойдя к дому, стали стучать. Вначале в дверь, потом — в окно. Жена спросила, что делать.

Я дал согласие открыть им двери. Когда неизвестные в немецкой форме вошли в дом, жена зажгла свет. Мать поднялась и села в углу около печки, а неизвестные, подойдя ко мне, спросили, нет ли в селе большевиков или участников УПА? Спрашивал один из них на немецком языке. Я ответил, что ни тех, ни других нет. Затем они попросили закрыть окна. После этого они попросили поесть. Жена дала им хлеб и сало и, кажется, молоко. Я тогда обратил внимание на то, как это два немца могли пойти ночью через лес, если они боялись его пройти днем…

Перед тем, как покушать, один из неизвестных на немецком языке и на пальцах объяснил мне, что они три ночи не спали и три дня не кушали. Что их было пять. Три человека уехали автомашиной на Золочев, а они двое остались. … Оба были одеты в форму военнослужащих немецкой армии — короткие куртки, на головах пилотки со значком „СС“, т.е, черепа и костей. Обуви не помню. Один из них был выше среднего роста, в возрасте 30—35 лет, лицо белое, волос русый, можно сказать, несколько рыжеватый, бороду бреет, имел узенькие усы.

Его внешность была типична для немца. Других примет не помню. Разговор со мной вел в большинстве он. Второй был ниже его, несколько худощавого сложения, лицо черноватое, волос черный, усы и бороду бреет. … Сев за стол и сняв пилотки, неизвестные стали кушать, автоматы держали при себе. Примерно через полчаса (причем собака все время лаяла), как пришли ко мне неизвестные, в комнату вошел вооруженный участник УПА с винтовкой и отличительным знаком на шапке „Трезуб“, кличка которого, как мне стало известно позднее, была „Махно“. „Махно“, не приветствуя меня, сразу подошел к столу и подал неизвестным руку, не говоря с ними ни слова. Они также молчали. Затем подошел ко мне, сел на койку и спросил меня, что за люди. Я ответил, что не знаю, и через каких-то минут пять в квартиру начали заходить другие участники УПА, которых вошло человек восемь, а может быть, и больше. Кто-то из участников УПА дал команду выйти из дома гражданским, т.е, нам, хозяевам, но второй крикнул: не нужно, и из хаты никого не выпустили. Затем опять кто-то из участников УПА по-немецки дал команду неизвестным „Руки вверх!“.

Неизвестный высокого роста поднялся из-за стола и, держа автомат в левой руке, правой махал перед лицом и, как я помню, говорил им, чтобы не стреляли. Оружие участников УПА было направлено на неизвестных, один из которых продолжал сидеть за столом. „Руки вверх!“ давалась команда раза три, но неизвестные руки так и не подняли. Высокий немец продолжал разговор: как я понял, спрашивал, не украинская ли это полиция. Кто-то из них ответил, что они — УПА, а немцы ответили, что это не по закону.

Еще перед этим кто-то позвал участника УПА по кличке „Махно“ сходить за "Черногорой", при этом спрашивали, здесь ли "Скиба", кто-то ответил, что здесь. … я увидел, что участники УПА опустили оружие, кто-то из них подошел к немцам и предложил все-таки отдать автоматы, и тогда немец высокого роста отдал его, а вслед за ним отдал и второй. На столе начали крошить табак, участники УПА и неизвестные стали закуривать. Прошло уже минут тридцать, как неизвестные встретились с участниками УПА. Причем неизвестный высокого роста первый попросил закурить. …

Неизвестный высокого роста, свернув самокрутку, стал прикуривать от лампы и затушил ее, но в углу около печки слабо горела вторая лампа. Я попросил жену подать лампу на стол. В это время заметил, что неизвестный высокого роста заметно стал нервничать, что было замечено участниками УПА, которые стали интересоваться у него, в чем дело… Неизвестный, как я понял, искал зажигалку. Но тут же я увидел, что все участники УПА бросились от неизвестного в сторону выходных дверей, но так как они открывались внутрь комнаты, то они не открыли ее в спешке, и тут же я услышал сильный взрыв гранаты и даже увидел сноп пламени от нее. Второй неизвестный перед взрывом гранаты лег на пол под койку.

После взрыва я взял малолетнюю дочь и стал около печки, жена выскочила из хаты вместе с участниками УПА, которые сломали дверь, сняв ее с петлей. Неизвестный низкого роста что-то спросил у второго, лежавшего раненым на полу. Он ему ответил, что "не знаю", после чего неизвестный низкого роста, выбив оконную раму, выпрыгнул из окна дома с портфелем Взрывом гранаты были ранены моя жена легко в ногу и мать — легко в голову. Ранены четыре участника УПА, в том числе "Скиба" и "Черногора", о чем мне стало известно из разговоров, кажется, через неделю после этого. В отношении неизвестного низкого роста, бежавшего через окно, то я слышал минут пять сильную стрельбу из винтовок в той стороне, куда он бежал. Какова его судьба, мне не известно. После этого я убежал с ребенком к своему соседу, а утром, когда вернулся домой, то увидел неизвестного мертвым во дворе около ограды, лежавшего лицом вниз в одном белье".

Как было установлено допросами других свидетелей, Кузнецову при взрыве собственной гранаты оторвало кисть правой руки и были "нанесены тяжкие ранения в область лобовой части головы, груди и живота, отчего он вскоре и скончался" (А.Горбань, "Две версии гибели Н. И. Кузнецова). Итак, место, время (9 марта 1944 г.) и обстоятельства гибели Н. Кузнецова были установлены. Оставалось найти его могилу и идентифицировать останки.
Итак, Николай Струтинский установил обстоятельства и место гибели Николая Кузнецова. Теперь надо было обнаружить место захоронения, эксгумировать и идентифицировать останки разведчика. Все это приходилось делать, преодолевая тайное и явное сопротивление. "Следует подчеркнуть, что благодаря неимоверным усилиям, честности, объективности и слаженности чекистов, в процессе этой работы нам удалось выйти на место первого захоронения Н. Кузнецова, эксгумировать останки и 27 июля 1960 г. завершить эту сложнейшую многолетнюю операцию перезахоронением на воинском кладбище „Холм Славы“ во Львове, — напишет много лет спустя Николай Владимирович (цитирую по рукописи — АЛ.). — Народ торжествовал и благодарил нас за этот, по существу, гражданский подвиг.

Но выявились и довольно влиятельные противники, у которых амбициозная зависть превратилась в крайнюю ненависть к нам и, в частности, ко мне, к моим братьям и соратникам по подполью и отряду, которые активно помогали нам в этом расследовании <...> Как выяснилось позднее, эту группу возглавил бывший комиссар нашего отряда „Победители“ полковник Сергей Стехов. Он предпринял действенные меры, пытаясь добиться изгнания меня из органов КГБ. Так, еще играя в дружбу со мной, этот лицемер Стехов 31 марта 1960 года пишет на меня тайный донос на восьми листах в адрес тогдашнего секретаря Ровенского обкома партии Козакова, вымогая от него изгнать меня из органов КГБ. Но, как видим, ему не удалось достичь своей подлой цели. Несмотря на это, Стехов, используя свой былой авторитет, путем наглейшего шантажа и провокаций подстрекал все новых людей, толкая их на провокационные выступления против нас…".

Позже эта деятельность выльется в провокационную "сенсацию" обнаружения "других" останков легендарного разведчика — но об этом позже. Пока вернемся к событиям послевоенных лет и к поискам, которые вела группа Н. Струтинского. Спрашиваю у Николая Владимировича, как им удалось обнаружить место первого захоронения Н. Кузнецова. — Кузнецов погиб в хате Голубовича. Соседи его были в банде. У одного из них два сына были в банде, оба погибли, — вспоминает Н. Струтинский. — Жену одного из сыновей с дочкой в Сибирь отправили, там она была.

И тут у нас на Западной Украине не принимали таких людей, назад не принимали категорически. Я решил воспользоваться этими обстоятельствами, чтобы выйти на могилу Кузнецова. Подключены были и агентура, и осведомители, и архивные материалы, и оперативные отделы Подкаменского районного и Бродовского горрайотделов КГБ. Любого сотрудника я имел право привлечь к работе. И я решил, что надо выйти на этого соседа Голубовича. Он скрывался, но я вышел с ним на контакт.

Больших усилий стоило Николаю Струтинскому установить доверительные отношения с этим человеком. Наконец тот поверил, что его не обманут: если укажет место захоронения разведчика, Н. Струтинский добьется возвращения на родину его невестки и внучки. Так и случилось — всеми правдами и неправдами Н. Струтинский добился их возвращения. Могила Кузнецова была найдена.

— Это все же не так просто было, — говорит Николай Струтинский. — Долго он меня прощупывал: не обману ли, долго водил вокруг да около. Иногда приходилось и прижать его, и технику специальную использовать. Некоторые разговоры свидетелей мы записали, что потом помогло. Голубович ведь тоже знал, где могила, но боялся сказать. Знал, что его уничтожат; он не был связан с бандой. А этот — был связан, два сына его погибли, и бандиты не решились бы его убить. Но он тоже боялся. Он тени своей боялся… Но место показал в конце концов.

В присутствии понятых, представителей властей, прокуратуры и КГБ, могила была вскрыта и останки извлечены. Но как доказать, что это останки Кузнецова? Ведь группа сторонников версии Медведева провела свои раскопки в Вербском районе, не имея никаких подтверждающих данных.

— Это было преступление, — говорит Н. Струтинский. — Они подговорили людей, которые якобы опознали Н. Кузнецова в гробу, на похоронах. Ну, скажите, пожалуйста: на территории, где Кузнецов не был никогда в жизни, кто мог его опознать? Мог опознать близкий человек, который бы узнал его, но там не было таких людей. Там вообще не знали о Кузнецове! А они свои имена, фамилии указали. Мол, хоронили в гробу, со священником. Кто бы стал Кузнецова со священником хоронить? Полная бессмыслица. Но они и на это шли —раскапывали чьи-то могилы, не имея точных данных. Шли на все, чтобы сорвать наше расследование…

— Вам мешали все время?
— Все время. Отдельные работники центрального аппарата КГБ СССР пытались помешать. И наши местные секретари обкомов, Львовского и Ровенского, принимали все меры, чтобы это депо запутать, чтобы я не вышел на место гибели Кузнецова. А когда я уже вышел, тогда принимались все меры, чтобы я не довел его до конца. И мне прямо говорили руководители, что если даже ты найдешь останки Кузнецова, то ты не докажешь, что это его останки. — И как же удалось это доказать? — Я доложил начальнику Львовского облуправления КГБ полковнику Ивану Федоровичу Валуйко, который курировал работу нашей группы, подписывал все бумаги. Я ему говорю: "Останки найдены, давайте будем перезахоронение делать". В конце сентября 1956 г. уже был составлен подробный акт. Его составили и подписали судмедэксперт г. Львова В. М. Зеленгуров и старший следователь УКГБ капитан Рубцов — они оба непосредственно участвовали в раскопках. У нас сомнений уже не было, что найдены останки Кузнецова. Затем и второй акт был составлен.

Полковник Медведев

Но Валуйко мне говорит: "Понимаешь, Коля, так паспорта у него нет, как же мы можем хоронить? Знаешь, потом придут новые люди, начнут все переворачивать…" То есть надо было так доказать, чтобы уже ни у кого никаких сомнений не возникало. Помню, меня это тогда сильно возмутило — ведь я точно знал, то это Кузнецов! Но я сдержал себя. И задумался над этим — какие еще доказательства найти. Я начал советоваться с чекистами из других областей и республик. Мне санкционировали свободные телефонные разговоры даже с Киевом и Москвой. И мне подсказали некоторые товарищи — чекисты. И даже сестра Кузнецова, Лидия Ивановна, рекомендовала, что было бы хорошо обратиться к Михаилу Михайловичу Герасимову, ученому с мировым именем, заведующему лабораторией пластической реконструкции Института этнографии АН СССР. Если он подключится и даст положительное заключение, то других доказательств не понадобится. Я начинаю искать Герасимова и его работу "Восстановление лица по черепу".

Вижу — это то, что надо. Доложил об этом Ивану Федоровичу Валуйко, и 26 декабря 1959 г.. Львовским УКГБ была назначена специальная экспертная комиссия, а проведение экспертизы было поручено М. Герасимову. Сделали специальную коробочку, положили туда череп Кузнецова. Планировалось доставить его поездом в Москву. Я на свои деньги купил Володе Зеленгурову, судмедэксперту Львова, билет на самолет. Проводил его. Он в Москве вышел на Герасимова, позвонил: "Герасимов взял череп в работу". Мы ему передали 17 фотографий Кузнецова, я их достал. В КГБ СССР, в архиве, копался я в этих делах и фотографии забрал. Если бы не забрал, то этими фотографиями спекулировали бы до сих пор.

Я их забрал, размножил, разослал по музеям — везде они есть. А так их, я уверен, растащили бы некоторые особи… И вот звонок: "Герасимов говорит, что 98% за то, что фотографии и череп принадлежат одному и тому же лицу. Это для меня было… ну, как победа в Великой Отечественной войне, но в миниатюре. Такое ощущение… Мы поехали в Москву, забрали череп и заключение. Я попросил Герасимова, чтобы он мне это заключение дал в двух экземплярах. И не зря, как потом оказалось. Одно заключение у меня похитили из квартиры во Львове, и часть документов с грифом "секретно". Кто это сделал? До сих пор неизвестно. Но, думаю, те же люди, что хотели похитить и череп Кузнецова.

— Похитить череп? Как?
— Когда я вернулся из Москвы, череп хранился у меня, в коробке под письменным столом. Стол этот — вот он — до сих пор у меня. И вот однажды мне позвонил человек и сказал: "Будь осторожен, у тебя хранится череп Кузнецова, смотри — его собираются похитить и подменить".
— Вы знаете имя человека, который вас предупредил?
— Нет, тогда не знал и теперь не знаю. Но я благодарен этому человеку. Если бы череп подменили, я бы ничего уже никому не доказал. Кто — он не сказал. Но мне было достаточно. И я предпринял все меры, череп передал следователю Рубцову, наказал хранить его в сейфе и никому не передавать ключи. И череп хранился после этого звонка в сейфе в управлении КГБ. Там же подшили в дело первый экземпляр заключения М. Герасимова, которое он подписал 24 декабря 1959 года, и подпись свою заверил круглой печатью Академии наук СССР.
— И что было дальше?
— Дальше была детективная история, связанная, кстати, с журналистикой. Я работал над очерком о Кузнецове. Отправил его в Свердловск, в газету "Уральский рабочий" — думал, там-то сразу возьмут. Но редакция молчала. Я продолжал работу над очерком, значительно расширил его. Начальник управления требовал, чтобы я отчитался перед Москвой о всем ходе расследования. А я решил, что должен сначала напечатать очерк, чтобы общественность все знала. Тогда моим противникам труднее было бы вести свои тайные игры. Но как это сделать, когда за мной такой контроль, и я, как сотрудник КГБ, не имел права что-то печатать без санкции, понимаете? А от меня требуют — давай отчет.

Я говорю: "Повременим, надо еще кое-какие детали доработать". И Владимир Григорьевич Шевченко, тогда начальник Львовского УКГБ, согласился подождать. А я все оттягиваю. По ночам сидел, писал. Наконец документальный очерк был готов. Я его дал отпечатать машинистке, Нине Кирилловне, она в управлении печатала самые секретные материалы. Отпечатала. Тут снова вызывает меня Шевченко, спрашивает: готов отчет? Я говорю, что надо мне в Москву съездить, еще кое-что уточнить. Про очерк молчу, конечно. Назвал я его — "Весь Родине, до конца". Беру экземпляр и еду в Москву. Володя Зеленгуров со мной поехал. На станции Малоярославец, примерно в ста километрах от Москвы, я решил выйти. Открываю дверь — стоит плотный высокий мужчина, рядом другой, поменьше. Первый спрашивает: "Вы Николай Владимирович Струтинский?"

Говорю: "Да, он самый". И они начинают со мной разговор. Заходим в купе, они показывают документы — заведующий редакцией "Вечерней Москвы" — это не шутка была тогда! — и его сотрудник. Говорят: "Николай Владимирович, мы знаем, что у вас есть один экзо выехали из Москвы, ночью, нашли вас в поезде, неужели вы нам откажете?" А я думаю: откуда они знают про очерк? Ведь я никому не говорил, кроме жены. Как же так? Я им говорю: "Хорошо, если вы мне укажете человека, который рассказал вам про очерк — отдам его вам". Тут они признались, что позвонили моей жене и уговорили ее, сказали, что напечатают все без малейших исправлений. Жена им и сказала, что я поездом поехал в Москву. Я успокоился, а то думал, что это КГБ хочет очерк перехватить. Отдал им текст. Они говорят: "Буквально завтра он будет напечатан".

— А почему все же журналисты перехватили вас в Малоярославце? Знали, что в Москве вас встретят люди с Лубянки, и тогда взять текст не удастся?
— Возможно, что они думали так. В Москве меня ожидали в Центральном аппарате КГБ, но на вокзале не встречали. Очерк был в редакции, а я переживал — не будут ли журналисты советоваться с КГБ? Если будут, то очерк у них заберут, и все будет кончено. Мы с Зеленгуровым ожидали выхода номера "Вечерней Москвы". Я очень волновался. Володя, видно, решил меня отвлечь, достал билеты на "Лебединое озеро". Пошли, но на сцену я почти не смотрел, все думал — как мой материал пройдет? А может, он уже на Лубянке? Утром пошли к киоску. Очередь, все берут "Вечерку". Покупаем — есть, напечатан очерк! Мы купили по 10 экземпляров. И уже только после этого я позвонил на Лубянку. Мне говорят: "Николай Владимирович, где вы, мы же для вас номер в гостинице держим". Я дурачком прикинулся — мол, не москвич, Москвы не знаю, думал, перед Новым годом номеров гостиничных нет. А сами с Володей Зеленгуровым на ВДНХ в гостинице переночевали, но велели, чтобы нам никаких звонков, и нашего номера телефона никому не давать. На Лубянке, кажется, поняли: что-то не то, но что?

Иду я туда, а Володя остался на улице ждать. На Лубянке мне говорят: "Вас ожидает начальник IV управления (контрразведка — А. Л.) генерал Питовранов". Вхожу. Кто я? Лейтенант с периферии, для него я — как пылинка на этом полу. Я доложился. Вижу, на столе газета "Вечерняя Москва". Тут я подумал, что могу с Лубянки уже и не выйти. Я же все правила нарушил, без согласования очерк опубликовал. Могут тут же сорвать погоны и под суд отдать. Генерал взглянул на меня мрачно так и говорит: "Кто вам дал право печатать материал?" Я отвечаю: "Львовский обком партии". А во Львове я рассказывал об очерке зав. отделом обкома Федору Ткаченко и спросил — мол, "Львовская правда" дала бы его? Он вызвал тогда редактора и говорит: "Напечатай". Вот так я перехитрил всех. Первую подачу, кстати, во "Львовской правде" и напечатали, но продолжения не было.

Кузнецов - слева - Струтинский - справа

Тогда Борис Крутиков, главный виновник гибели Кузнецова (Крутиков обязан был обеспечить встречу и охрану Н. Кузнецова после выхода его из Львова, но не сделал этого), прочел — и понял, чем ему это угрожает. Задействовал все свои связи, чтобы прекратить публикацию. Продолжения во "Львовской правде" не последовало. Но разрешения обкома никто ведь не отменял. Питовранов потянулся было к телефону, но передумал, не стал звонить.. Говорит уже более мирно: "Знаю Кузнецова, достойный человек. Он из немцев Поволжья".

Я говорю: "Нет, товарищ генерал, вас дезинформировали". Он вскинулся: "Как?" Но я его убедил: никакой Кузнецов не немец. Питовранов тогда нажал на кнопку, вбегает сотрудник, у которого были все документы по Кузнецову, затем в кабинете генерала появляется секретарь парткома IV управления Центрального аппарата КГБ. Питовранов встает из-за стола, выходит ко мне, жмет руку: "От лица службы я выношу благодарность за то большое дело, которое вы сделали по Кузнецову". А секретарь парткома еще предложил мне выступить перед оперативным составом, но я отговорился — скоро Новый год, семья ждет, надо домой. Пошли мы с Володей Зеленгуровым на вокзал, сели в поезд и уехали во Львов. Вот тогда все это закончилось. А могло бы закончиться совсем по-другому…

27 июля 1960 г. во Львове состоялось торжественное перезахоронение останков легендарного разведчика Н. Кузнецова на воинском кладбище "Холм Славы". В феврале 1961 г. был открыт памятник Н. Кузнецову в Ровно, а в сентябре 1962 г. — во Львове. На месте первого захоронения в урочище "Кутыки Рябого" в 1975 г. установили памятную стелу из титана, доставленную с завода "Уралмаш" (уралмашевцы изготовили ее по собственной инициативе). В 1979 г. установлен памятник из лабродарита в селе Боратин Бродовского района Львовщины. Казалось бы, историческая справедливость восторжествовала. Но борьба вокруг имени Николая Кузнецова на этом не закончилась…
Один из добровольных помощников Струтинского, майор Пухов, погиб при невыясненных до сих пор обстоятельствах. Не раз угрожали расправой и самому Струтинскому. Но он не сдался. Не сдамся и теперь, — говорит Николай Владимирович. — Снова приходится бороться за доброе имя Кузнецова. Он жизнь отдал за свободу и само существование украинского народа, а его теперь пытаются объявить врагом Украины. Но вот лишь несколько фактов, которым я сам был свидетель. Когда мы ликвидировали сенац-президента Украины генерала Альфреда Функе, его должны были хоронить в селе Тютьковичи, на окраине Ровно. Там была небольшая речка с деревянным мостом. Учитывая высокий сан Функе, за гробом должен был идти весь генералитет. И катафалк должен был проехать по мосту. Мы решили взорвать мост со всеми генералами. Все подготовили — мины, бикфордовы шнуры.

Но в последний момент Кузнецов отменил операцию. Я его спросил: "Почему?". А он говорит: "Видишь ли, за это немцы уничтожат все село". Я возражал против отмены операции, и не я один. Но Кузнецов настоял на своем. И в селе Тютьковичи ни один житель не погиб. Другой факт. После захвата графа Гаана и раскрытия тайны "Вервольфа" — гитлеровской ставки — мы возвращались к своему отряду. На реке Случи вешние воды затопили мост, едва мы перебрались. И тут нас встречают бульбаши — отряд атамана Бульбы, Они сначала выдали себя за партизанский батальон Сабурова, но мы их вовремя раскусили. Завязался бой. Отступать нам некуда, на переправе всех бы положили. Только вперед! Захватили в плен 13 человек. По военному времени им — расстрел. Но Кузнецов посмотрел, как они одеты — лапти, одежда бедная. Он их выстроил в шеренгу, а мне говорит: "Коля, расстреливать их не будем. Это простые обманутые люди, крестьяне". Я до последнего момента не верил, что он их отпустит. А он выступил перед бульбашами, сказал: "Мы воюем с немцами, а не с украинцами. И отпускаем вас с условием, что оружия в руки больше не возьмете".

Они поклялись и были отпущены. Такое на войне — редкость. Еще возле райцентра Клевань мы отбили поляка у двух вооруженных бандитов. Те его уже расстреливать вели, избитого и ограбленного. Кузнецов оружие у них отобрал, прочел мораль и — отпустил. Так террорист он или нет? Да съездите в эти места, людей спросите. Кузнецов родился на Урале в зажиточной семье, которую раскулачили, самого Кузнецова преследовали, исключили из комсомола, из техникума — об этом мало кто знает. Он рвался сражаться, два рапорта писал, просил забросить в тыл врага. На первый рапорт был отказ. Второй удовлетворили.

Струтинский умер в 2005 году. Памятники Кузнецову на Украине - ликвидированы.
Сейчас его старательно вымарывают из памяти. Во всяком случае - на Украине.

На этом я закончу.
Спасибо за внимание.

Использовались материалы

http://muzeum.74210s118.edusite.ru/p5aa1.html

http://www.pseudology.org/Abel/Kuznetsov_NI.htm

http://www.istpravda.com.ua/research/2012/03/29/78736/

Это сообщение отредактировал DokBerg - 30.05.2016 - 22:17

Прошу не ломать, будет порядка 15 фото.

Сам-то посчитай, а?
Как-то сразу захотелось поверить.

Это сообщение отредактировал Udel - 30.05.2016 - 22:17

Да можешь не верить, я тебе не поп.

Спасибо, хорошая статья

Спасибо DocBerg за полезные строки о людях отдавших свои жизни на алтарь войны, а также о подлецах и предателях ибо память о том времени нужно регулярно освежать.
зеленка.

Ну по Кузнецову детектив еще не закончен.

Хотя Лисовских на мой взгляд убили банальные бандиты. Больно уж грубо.