Интервью с 23-летним тренером сборной России по биатлону Артёмом Истоминым
19 октября 2018 (13:12, пятница) 12 132 rusbiathlon.ru
Интервью с 23-летним тренером сборной России по биатлону Артёмом Истоминым
Чтобы внести ясность в вопрос «who is mister Istomin?», Сергей Лисин с matchtv.ru встретился с ним в Рамзау и пообщался.
— Я посмотрел списки сборной на сайте минспорта: спортивных званий нет, тренерских званий нет, опыта работы в сборной нет. Как вы вообще попали в команду?
— Это по отношению ко мне самый актуальный вопрос, начиная с весны. Попал на общих основаниях, так же, как и все остальные тренеры. В апреле одна из моих знакомых, биатлонистка, со словами: «Ты должен там участвовать и рассказать им все то, что рассказывал мне», скинула ссылку на сайт СБР, где висела информация о конкурсе на должности тренеров в сборной.
— А вы до этого работали в биатлоне как тренер?
— Индивидуально, с отдельными спортсменами. Но вся эта история стартует намного раньше.
— Хорошо, давайте тогда с самого начала.
— Учась на первом курсе сургутского университета, я закончил карьеру биатлониста по причине здоровья. После этого у меня последовательно сменялись злость, депрессия, снова злость, и все это переросло в некую мотивацию стать тренером и не допускать к спортсменам таких специалистов, что работали с моим поколением. Я полез в науку и начал изучать физиологию человека (нормальную, спортивную, возрастную), биомеханику, биохимию, теорию спортивной подготовки. Изначально настраивал себя, что буду работать со взрослыми, потому что для работы с детьми просто не нужно иметь столько знаний. Затем я стал бесплатно помогать тренерам. Сам навязывался, зная, что на работу меня никто не возьмет, потому что не было на тот момент ни опыта, ни диплома. За свой счет прошел летнюю подготовку с городской командой, параллельно занимался наукой. Выступал на конкурсах, научных конференциях, даже приходилось читать что-то для медицинских сотрудников. И, конечно, рассказывал о результатах своих практических исследований тренерам.
— В качестве испытуемых выступали спортсмены команды Сургута?
— Да.
— Какие были исследования?
— Например: Сургут приравнен к району Крайнего Севера, у нас достаточно жесткий климат. Необходимо было понять, какие отпечатки на организм спортсмена накладывает нагрузка в таких геоклиматических условиях. Я изучал систему внешнего дыхания, влияние на нее нарушений правил проведения тренировочного процесса. У нас же есть лимит температуры воздуха, ниже которой уже нельзя проводить тренировки и соревнования. Но этот лимит зачастую не соблюдают в погоне за результатом. Я объяснял и доказывал тренерам на их же воспитанниках, какие последствия они могут получить, если правила не будут учитываться.
— Так и работали в Сургуте?
— Я закончил там четыре года бакалавриата, и мой научный руководитель сказал, что нужно расти дальше, ехать куда-то учиться. Выбрали университет Лесгафта в Санкт-Петербурге, чтобы пройти там магистратуру. Поступил без проблем на общих основаниях. Мои ответы понравились заведующему кафедрой, который присутствовал на экзамене. Стал учиться в магистратуре и продолжил заниматься наукой. Перешел к более глубоким вопросам, поработал в центре спортивного тестирования, получил опыт в функциональных тестированиях и работе с оборудованием. Руководству понравилась моя заинтересованность, меня начали привлекать к проведению практических и лекционных занятий по физиологии. И вот в этом режиме я дожил до марта 2018 года, когда мы сидели в кафе со знакомой, и я рассказывал ей о своем видении современной подготовки биатлонистов. В апреле она, как я уже говорил выше, подала мне идею отправить заявку на конкурс в СБР. Даже не с целью получить работу, а хотя бы дать им материал, прочитав который, они, возможно, что-то вынесут полезное. Я решил, что действительно, если в СБР просто почитают мои выкладки и как-то частично используют, мне уже будет приятно. О приглашении работать с командой даже не думал. Часть материала была готова, оставалось только провести анализ и все структурировать. Написал, отправил. В районе 20 мая, когда я вел занятия, мне позвонил Анатолий Хованцев. Телефон был на кафедре, звонков я не слышал и лишь к вечеру увидел восемнадцать пропущенных с незнакомого номера. Перезвонил и получил приглашение прибыть в Москву на собеседование. Я приехал и объяснил всю ту концепцию подготовки, которую описал в заявке. И так получилось, что идеи, к которым я приблизился научным методом, совпали с теми, к каким Хованцев пришел через многолетнюю практику. Понимая, что мы говорим на одном языке, он пригласил меня в сборную, спросив при этом, не боюсь ли я работать с основным составом мужской команды. Я принял это как вызов.
Хованцев об Истомине:
«По заданию руководства прорабатывали варианты омоложения тренерского штаба в новом олимпийском сезоне, передо мной стояла задача найти толкового, образованного, говорящего со мной на одном языке, перспективного, обучаемого и исполнительного молодого специалиста. Задача, честно скажу, непростая. Я должен был выбрать тренера, с которым мне предстояло работать и передавать опыт. Круг претендентов был сужен количеством заявок, поданных на конкурс. 6 утра. Я сижу, просматриваю анкеты, читаю, ищу... И, к своему удивлению, натыкаюсь на одну анкету, в которой содержится глубокий анализ тренировочного процесса российских и зарубежных команд, выверенный, осознанный, грамотно поданный, при том что я для себя понимаю, списать эту информацию просто невозможно. Позвонил на кафедру Лесгафта, получил только положительные отзывы, позвонил Артему, пригласил на собеседование, мне было интересно в диалоге посмотреть на этого 22-летнего парня».
— А на что вы жили до вызова в СБР?
— Мне много не надо, хватало подработок в Питере.
— Подработок в какой сфере?
— Старался трудиться по профилю, но это были небольшие деньги, в районе 13 000 рублей в месяц. Затем начал консультировать некоторых спортсменов по планированию тренировочной нагрузки, и через какое-то время они стали мне платить, причем суммы определяли сами. Ребята увидели, что я много работаю, занимаюсь анализом, планированием, могу ночь не спать, и оценили это. При этом они видели свой прогресс и уже сами учились оценивать свое состояние.
— Какой у вас получается стаж написания тренировочных планов?
— Более трех лет.
— Уровень спортсменов?
— Сборные городов, областей. До уровня национальных сборных я на тот момент не дошел.
— Давайте о допинге поговорим, которого в биатлоне хватало в предыдущие годы. Откуда это?
— Мне кажется, мы ушли от какой-либо тренировочной методологии и просто начали верить цифрам. Цифрам объема, интенсивности, нахождения в каких-то зонах пульса. Но мы перестали отслеживать соотношение этих цифр, построение тренировочных микроциклов. И работая через объем, веря в то, что, чем больше, тем лучше, упирались в перетренированность, утомление. Чтобы решить этот вопрос, кто-то пошел на не самые хорошие поступки. Просто потому, что другой дороги не видел. Даже сейчас мне от некоторых тренеров поступают вопросы о правильном построении тренировочного микроцикла. Они присылают свои планы, и там некоторые моменты вызывают много вопросов, я-то думал, что мы уже давно стали более образованны в этом отношении.
— Вы моложе большинства спортсменов сборной и не имеете серьезных титулов. Нехватка авторитета ощущается?
— Поначалу это было заметно, но у нас нет времени на какую-то притирку. Нужно работать. С большинством спортсменов я уже был знаком, общался, и они, будучи в курсе моего уровня знаний, рассказали остальным, кто я такой и чем могу им помочь.
— А чем вы можете помочь?
— Все довольно просто. У спортсменов уровня сборной команды сложно изменить какие-то базовые показатели функциональной работоспособности, они вышли на свой максимум, и он практически не сдвигается. Результата приходится добиваться путем достижения перестроек на периферии. Надо заниматься экономизацией техники, повышением мышечного потенциала. Нужно учиться включать и расслаблять отдельные мышечные волокна и небольшие мышцы, синхронизировать их усилия, развивать межмышечную координацию. Все это позволяет повысить мощность работы. Когда я пришел в команду, то изучил результаты тестирований спортсменов и понял — у нас очень сильные ребята, главное не помешать им. А сделать это можно, перегрузив спортсменов, доведя их до перетренированности, утомив ЦНС. Из этой ямы они могли бы выбираться очень долго. Мы стараемся их бережно вести. Все тренировки и обследования сбрасываются мне на компьютер, я все это просматриваю, анализирую, порой кого-то отправляем на отдельные более глубокие анализы, корректируем с тренерским штабом занятия в зависимости от результатов. Сейчас, в первый год, стараемся провести как можно больше тестов, чтобы получить максимум информации и оценить, какие тесты следует оставить, а какие не дают особо точной картины.
— Через месяц отбор на этапы Кубка мира, времени точно хватит?
— На снегу мы отработали в Токсово, выполнили там определенный объем. Здесь, в Рамзау, сейчас лед, и есть возможность потерять на нем мышечную координацию, да еще и травмироваться. Поэтому часть подготовки уже скорректирована. Мы делаем лучшее из возможного.
— Шипулина вы тоже отслеживаете?
— По необходимости тренерский штаб и персонал, я в том числе, помогаем Антону реализовывать тренировочную программу.
— Сколько дней, начиная с весны, команда провела выше 1500 метров над уровнем моря?
— В Рамзау как раз началась высокогорная подготовка. До этого мы провели сбор 18 дней в Сочи на высоте 1400 метров. Но не забывайте, что это постолимпийский сезон, и спортсменам еще нужно дать восстановиться после олимпийского цикла.
— Они уже восстановились?
— Пока восстанавливаются, есть еще некоторые, в большей степени психологические, «хвосты».
— Будем честными, болельщикам на «хвосты» пофиг, они от нового руководства СБР и сборной ждут результатов. Предпосылки к ним есть?
— Вот недавно мы провели этапное комплексное обследование и выявили на нем прирост показателей, на которые был сделан акцент в летней подготовке. При этом мы наблюдаем положительную динамику в тех показателях, сдвиг которых достигается при более интенсивной работе. То есть при наименьших затратах мы получили больший тренировочный эффект.
— Сколько требуется времени, чтобы реализовать идеи Хованцева?
— Два сезона. На следующий год все будет заметнее, на данный момент происходит адаптация методики и спортсменов.
— Когда случился скандал с Владиславом Тулаевым, 25-летним тренером сборной, который попал в нее непонятно как, было опасение, что этой волной накроет и вас?
— Как только я появился в списках сборной, первым же делом удалился из всех соцсетей. Так что найти меня, отследить крайне сложно.
— Среди ваших сверстников, с которыми вместе учились, много еще таких специалистов?
— 70% тех, кто со мной учился, сейчас трудятся в нефтегазовой отрасли. Тренерская работа, когда начинаешь с нуля, низкооплачиваемая и любит энтузиастов. Но теперь, глядя на Хованцева, понимаю, что энтузиазм мне предстоит сохранить как минимум до 69 лет, он поможет, как мне кажется, оставаться оптимистом и продолжать заниматься любимым делом в любой ситуации.
yaplakal.com