"Самым трудным оказалось взгромоздить эту проклятую картину на наш этаж. Она оборвала мне руки, с меня семь потов сошло, два раза я ронял шапку, всю извалял в грязи и пыли. Я оцарапал щеку о золоченый багет. Где-то на середине подъема стекло хрустнуло, и сердце мое оборвалось от ужаса, однако все кончилось благополучно. Задыхаясь, из последних сил, я протащил картину через коридор, внес в Комнату и прислонил к стене: полтора на полтора, в тяжеленном багете и под стеклом.
Пока я переводил дух, утирался, отряхивал шапку, еле шевеля оторванными руками, из столовой появился Агасфер Лукич – прямо из-за стола. Он что-то аппетитно дожевывал, причмокивая, пахло от него жареным лучком, уксусом и кинзой.
– М-м-м! – произнес он, остановившись перед картиной и извлекая из жилетного кармана зубочистку. – Очень неплохо, очень… Вы знаете, Сережа, это может его заинтересовать. Дорого заплатили?
– Ни копейки, – сказал я, отдуваясь. – С какой стати? А если не подойдет?
– И как это все вместе у нас называется?
– Не помню… Мотоцикл какой-то… Да там написано, на обороте. Только по-немецки, естественно.
Агасфер Лукич живо сунулся за картину, весь туда залез, так что только лоснящаяся задница осталась снаружи.
– Ага… – произнес он, выпрастываясь обратно. – Все понятно. «Дас моторрад унтер дем фенстер ам зоннтаг морген». – Он посмотрел на меня с видом экзаменатора.
– Ну, мотоцикл… – промямлил я. – В солнечное утро… Под дверями, кажется…
– Нет, – сказал Агасфер Лукич. – Это живописное произведение называется «Мотоцикл под окном в воскресное утро».
Я не спорил. Некоторое время мы молча разглядывали картину.
На картине была изображена комната. Окно раскрыто. За окном угадывается утреннее солнце. В комнате имеют место: слева – развороченная постель с ненормальным количеством подушек и перин; справа – чудовищный комод с выдвинутым ящиком, на комоде – масса фарфоровых безделушек. Посередине – человек в исподнем. Он в странной позе – видимо, крадется к окну. В правой руке его, отведенной назад, к зрителю, зажата ручная граната. Все. В общем, понятно: аллегорическая картина на тему «Береги сон своих сограждан».
– Больше всего ему должна понравиться граната, – убежденно произнес наконец Агасфер Лукич, вовсю орудуя зубочисткой.
– «Лимонка», – сказал я без особой уверенности. – По-моему, у нас они давным-давно сняты с вооружения.
– Правильно, «лимонка», – подтвердил Агасфер Лукич с удовольствием. – Она же «фенька». А в Америке ее называют «пайн-эппл», что означает – что?
– Не знаю, – сказал я, принимаясь снимать пальто.
– Что означает «ананаска», – сказал Агасфер Лукич. – А китайцы называли ее «шоулюдань»… Хотя нет, «шоулюдань» – это у них граната вообще, а вот как они называли «Ф-1»? Не помню. Забыл. Все забывать стал… Обратите внимание, у нее даже запал вставлен… Очень талантливый художник. И картина хорошая…
Я оставил его любоваться произведением живописи, а сам вернулся в прихожую повесить пальто. И вообще переоделся в домашнее. Когда я вернулся, Агасфер Лукич по-прежнему стоял перед картиной и разглядывал ее через два кулака, как детишки изображают бинокль.
– Но, во-первых, – сказал он, – во-первых, я не вижу мотоцикла. Мало ли что он пишет «дас моторрад», а на самом деле там у него, скажем, шарманщик. Или, страшно сказать, ребятишки с гитарой… Это во-первых. А во-вторых… – Глаза его закатились, голос сделался страдальческим. – Статично у него все! Статично! Воздух есть, свет, пространство угадывается, а движение где? Где движение? Вот вы, Сережа, можете мне сказать – где движение?
– Движение в кино, – сказал я ему, чтобы отвязаться. Мне очень хотелось есть.
– В кино… – повторил он с неудовольствием. – В кино-то в кино… А давайте посмотрим, как у него дальше там все развивается!
Человек на картине пришел в движение. Он хищно подкрался к окну, кошачьим движением швырнул наружу «лимонку» и бросился животом на пол под подоконник. За окном блеснуло. На нас с Агасфером Лукичом посыпался с потолка мусор. Звякнули стекла – в нашем окне. А за тем окном, что на картине, взлетел дым, какие-то клочья, и взвилось мотоциклетное колесо, весело сверкая на солнце многочисленными спицами.
– О! – воскликнул Агасфер Лукич, и картина вновь застыла. – Вот теперь то, что надо. Ясно, что мотоцикл. Не шарманщик какой-нибудь, а именно мотоцикл. – Он снова сделал из кулаков бинокль. – И не вообще мотоцикл, Сережа, а мотоцикл марки «цундап». Хороший когда-то был мотоцикл… – Он возвысил голос. – Кузнец! Ильмаринен! Подите сюда на минутку! Посмотрите, что мы вам приготовили… Сюда, сюда, поближе… Каково это вам, а? «Мотоцикл под окном в воскресное утро». Реализовано гранатой типа «Ф-1», она же «лимонка», она же «ананаска». Граната, к сожалению, не сохранилась. Тут уж, сами понимаете, одно из двух: либо граната, либо мотоцикл. Мы тут с Сережей посоветовались и решили, что мотоцикл будет вам интереснее… Правда, забавная картина?
Некоторое время Демиург молчал.
– Могло бы быть и хуже, – проворчал он наконец. – Почему только все считают, что он – пейзажист? Хорошо. Беру. Сергей Корнеевич, выдайте ему двести… нет, полтораста рейхсмарок, обласкайте. Впредь меня не беспокойте, просто берите все, что он предложит… Каков он из себя?
Я пожал плечами:
– Бледный… прыщавый… рыхлое лицо. Молодой, черная челка на лоб…
– Усы?
– Усов нет. И бороды нет. Очень заурядное лицо.
– Лицо заурядное, живопись заурядная… Фамилия у него незаурядная.
– А какая у него фамилия? – встрепенулся Агасфер Лукич и нагнулся к самому полу, силясь прочитать подпись в правом нижнем углу. – Да ведь тут только инициалы, мой Птах. «А» и «Эс» латинское…
– Адольф Шикльгрубер, – проворчал Демиург. Он уже удалялся к себе во тьму. – Впрочем, вряд ли это имя что-нибудь вам говорит…
Мы с Агасфером Лукичом переглянулись. Он состроил скорбную гримаску и печально развел руками." Стругацкие "Отягощенные злом"