Написать об этом обещал Чингизу Абдуллаеву. Он пару дней назад разразился здесь, на ленте, праведным гневом по поводу некоей Нарусовой (нет, я в курсе, чья она жена и чья мать, но сама она для меня - некая), которая позволила себе пренебрежительно отозваться об одном нашем, без всякого преувеличения, легендарном соотечественнике.
Попытаюсь вкратце, но навряд ли получится. В прошлом году в России был объявлен удивительный, - в самом позитивном смысле, - конкурс. Народу страны предложили самому, путем голосования, выбрать имена для аж 25-ти, если не ошибаюсь, аэропортов. Были составлены списки номинантов. А осенью подвели итоги.
Коснулось это и аэропорта западно-сибирского города под названием СУРГУТ. С самого начала конкурса вперед вырвались два номинанта. Затем второй начал отставать, и с огромным отрывом финишировал первый.
Вторым был Ермак. Тот самый Ермак Тимофеевич, легендарный казачий атаман, покоритель Сибири, освободитель Сибири - так его справедливо называют в истории.
А первым, волею народа, стал, - и аэропорт уже назван в его честь, - уроженец села Морул Шамкирского района нашей с вами родины ФАРМАН САЛМАНОВ.
И это именно о нем некая невежественная дама-сенатор, желая осмеять итоги конкурса в Сургуте, сказала о его победителе буквально следующее: - "Сулейман ибн какой-то..."
И именно поэтому вознегодовал Чингиз.
А теперь - о совпадениях, анекдотических порой, которыми так полна наша жизнь.
Сама того не ведая, сенатор перепутала внука с дедом.
Сулейманом звали деда Фармана Салманова, и он был первым в их роду, кому было суждено познакомиться с сибирскими просторами.
У него в Моруле было небольшое хозяйство, он разводил домашний скот. И регулярно обязан был возить в Гянджу, тамошнему имаму какую-то часть этой живности, в качестве дани - у каждого времени свои налоги.
Но однажды он взбрыкнул и отказался платить дань. На разборки в Морул командировали какого-то ахунда. Сулеймана дома не оказалось, но две его сторожевые собаки испытали к прибывшему острую неприязнь и крепко ахунда покусали. Не до летального исхода.
Судьбу собак история не сохранила.
А Сулеймана в кандалах отправили в Сибирь. Согласно приговору - на 10 лет.
Это было в конце девятнадцатого века.
Новые условия жизни, - климатические, особенно, - Сулеймана не сломили. А потом началась русско-японская война, и Сулейман одним из первых записался добровольцем - благо, заключенным его статуса это не возбранялось. Воевал он, надо полагать, не худо, поскольку удостоился нескольких наград и от дальнейшего отбытия срока был освобожден.
В Морул он вернулся не один, а с русской женой Ольгой. Говорят, - красавицей. Через некоторое время она освоила азербайджанский язык и взяла себе имя Фируза.
А в 1931-м году у них родился внук-первенец, которого назвали Фарманом. После него родилось еще трое детей, а в 37-м их отца репрессировали. Только не спрашивайте - за что. Поскольку советская власть сажала не за что, а потому что.
Осиротевшие дети духом не пали. Как могли, помогали матери и хорошо учились в школе. Все четверо, как принято выражаться, вышли в люди. (Если кто-то помнит певца, - он был известен в своё время, - Маиса Салманова, то это родной брат Фармана).
В конце 40-х Фарман приехал в Баку и поступил в АзИИ, на геолого-разведочный. Учился отлично и на производственную практику был направлен в западную Сибирь. Вернулся он с большим набором геологических карт, составленных самолично, и стал донимать педагогов и всех вокруг утверждениями, что по его личным расчетам западная Сибирь таит в себе несметные залежи нефти - хотя и на значительной глубине. И стал просить, чтоб по распределению его отправили именно туда.
Но его отправили в другую часть Сибири - в Кузбасс. Хотя успехи в учебе и откуда-то взявшиеся практические навыки оценили - 24-х лет от роду он стал начальником нефте-разведочной экспедиции со штатным расписанием в 150 человек.
В середине 60-х коридоры того же института, который выпустил Салманова, начну топтать я, нерадивый студент нефте-промыслового факультета. Изобретая всяческие способы отлынивания от занятий. Добровольно трудился в студенческом гардеробе. Играл в институтском оркестре. Даже проник в комитет комсомола. Пока мои сокурсники, - и, в том числе, будущий президент Анголы, - исправно учились.
Но экзамены-то сдавать надо.
И вот я оказался перед Азадом Халиловичем Мирзаджанзаде. Ему на тот момент было 37 лет, и восемь из них он уже был профессором. А через два года ему предстояло стать академиком.
Я ответил по билету. Он взглянул на меня и без всякой агрессии, а наоборот, я бы даже сказал, участливо поинтересовался:
- Ну, вы сами понимаете, что в нашем деле вы абсолютный бездарь?
Я был молод, но смотреть в глаза правде я уже умел. (Кстати, они у нее, если кто не знает, зеленые, но с множеством самых разных оттенков).
Поэтому я, не унизившись до прямого утвердительного ответа, просто молча встал.
- Сядьте. - уже строже сказал Мирзаджанзаде.
Я сел. И понял, что экзекуция только начинается.
- Я недавно прочел ваш рассказ. - сказал профессор. - Кажется в газете.
Поймите, это было первобытное время. Большими тиражами выходили газеты и журналы, на них подписывались, за какими-то из них даже стояли в очередях, и их, - хотите верьте, хотите нет, - даже читали.
И профессора тоже.
В следующие несколько минут Азад Халилович, с дотошностью литературоведа со стажем, расчленил мой скромный рассказ на составляющие, определил его минусы и плюсы, особо остановился на финале и закруглился, абсолютно, как я понял, презрев мнение автора относительно высказанного.
Но зато, - о, игра судьбы, - открыл мою зачетку и сказал:
- Ставлю вам "хорошо". Но - за рассказ.
Через пару дней он принес мне книгу Томаса Манна "Волшебная гора" и сказал:
- Вам необходимо это прочесть.
Когда я ее прочитал, он велел мне зайти к нему домой за следующей книгой.
Он жил в квартале от института. Сейчас там висит мемориальная доска.
В его квартире, помимо него, обитала его сестра, отринувшая личное и посвятившая ему всю свою жизнь - без остатка. А везде вокруг них, наверху, внизу и в середине, были книги. Возможно, и в холодильнике, но я туда не заглядывал. Во всяком случае, книгу, которой предстояло сменить Манна, профессор выудил из-под кровати.
В Москве, в которой он циклически преподавал, ему выделили четырехкомнатную квартиру. В пору моей учебы на Высших курсах я к нему несколько раз захаживал. Самую большую комнату он приспособил под аудиторию - там была только школьная доска и столики со стульями. "Сюда ходят только те, кто заслужил". - сказал он. А в остальных, обставленных лишь самым необходимым, комнатах царили, конечно же, книги. И я непременно уходил с одной из них. Больше одной он не давал категорически.
Азад Халилович Мирзаджанзаде - ученый с мировым именем.
И еще он воспитал более ста докторов и около четырехсот кандидатов наук.
Очень скоро Салманов понял, что нефти в Кузбассе нет и, более того, - быть не может. Он обзванивал начальство всех уровней и обивал все пороги, на которые пускали. И настаивал, просил, умолял только об одном - переместить его экспедицию в западную Сибирь. Ответ был один - академические круги давно постановили, что тамошняя земля мёртвая. И вообще - под глинистыми почвами нефть не водится.
Доведенный до ручки Салманов решился на преступление. И, как выяснилось на общем собрании экспедиции, - коллективное. Он пытался определить добровольцев, но такими оказались все 150, без единого исключения.
Они собрали всё своё хозяйство, погрузились на несколько барж и с семьями (!) самовольно, по реке (Оби, если я правильно помню географию) перебазировались в Сургут. Рацию на это время они отключили.
Жить устроились на речном вокзале, в невыносимых условиях, и начали трудиться.
Далее произошло почти всё, что должно было произойти. Об этом поздновато, но узнали. Вместо очередной зарплаты появилась делегация из центра. С приказом об увольнении Салманова, решением о привлечении его к уголовной ответственности и всеми прочими страшилками. Но тут за своего начальника горой встала экспедиция - все 150 человек. Говорят, что Салманову они не дали произнести ни слова, поскольку, если у него чего-то напрочь не было, то это дипломатичности и такта.
Я не могу вам обосновать, почему потом произошло то, что произошло. Может, дело в "оттепели" - это был самый конец пятидесятых. Может, на этом маленьком историческом отрезке было велено считаться с мнением народа. Может, что-то еще. Мне трудно судить, я был школьником. Но факт остается фактом. Перебазирование экспедиции задним числом (!) узаконили, планы по разведке нефти утвердили, недоданную зарплату выдали и даже семейным членам экспедиции предоставили сносное жилье. Салманов отделался строгим выговором - впрочем, не первым, и не последним.
Потом было еще года полтора упорной, но безрезультатной работы. Академические круги снова возвысили голос. Салманову передали, что один из академиков на узком совещании самому Никите Хрущеву пожаловался на начальство Салманова - мол, цацкаются с каким-то прожектером и самодуром, и что глава всея СССР даже записал фамилию Фармана в блокнот.
Короче тучи сгустились, но аккурат в Новруз-байрам, 21-го марта 61-го года в местечке Мегион, сквозь "мертвую землю и глинистую почву ударил мощный фонтан нефти - 200 тонн в сутки.
Никаких медных труб и фанфар. Академики постановили, что это ложный выброс и через пару недель все в этом убедятся.
В сроках они не ошиблись. Примерно через пару недель в Усть-балыке ударил ещё один фонтан - 500 тонн в сутки. Салманов пошел на почту. И лично Никите Хрущеву адресовал телеграмму беспрецедентного содержания: "Я НАШЕЛ НЕФТЬ. ВОТ ТАК. САЛМАНОВ".
Его первой государственной наградой, и это тоже уникально, стала звезда Героя Социалистического труда. С орденом Ленина, который шел в комплекте.
Подобные награды вручал секретарь Президиума Верховного Совета СССР Георгадзе.
Когда к нему подошел 34-х летний молодой мужчина в девственно чистом пиджаке, он несказанно удивился. К такой награде, которую ему предстояло вручить, обычно шли годами, обрастая наградами помельче, и их полагалось надевать при каждом очередном награждении. А тут... И он тихо спросил у Салманова:
- Вас что, ничем не отмечали?
- Отмечали. - тоже негромко ответил Салманов. - Тридцать шесть строгих выговоров, из них восемь - с последним предупреждением.
Он открыл по официальным данным 130, а по фактическим - 150 нефтяных месторождений. Только профессионалы могут оценить эти цифры.
Он обеспечил СССР такой энергетический скачок , который не удавался никому - ни до него, ни после него.
С его именем на борту летают один ТУ-154М и один Боинг-737.
Он - почетный гражданин двух российских автономных округов, города Сургут, китайского города Цзиньчжоу и американского штата Техас.
В 90-е годы он бы мог приватизировать все нефтяное хозяйство западной Сибири, никто бы не вякнул - он был истинным творцом этой нефти.
Он себе этого не позволил.
Как-то его познакомили с Высоцким, в гостинице Москва. Потом все разошлись, а они вдвоем проговорили полночи. А ранним утром Высоцкий с гитарой постучал к нему в номер и спел песню, посвященную ему.
Текст у меня где-то есть.
Рамиз Фаталиев, советский и азербайджанский кинорежиссёр и сценарист, Народный артист Азербайджана
yaplakal.com