1
Я тут неожиданно для себя прочитал газету жизнь. Прекрасная газета, скажу я вам. Хорошему грустному человеку (ХГЧ) нет лучше, чем почитать газету жизнь. Потому что хороший грустный человек, скажем, почитает книжку стругацких и удивится - чего ж в ней хорошего. Он и сам все это знал, что у стругацких, и про жизнь, и про смерть и про предательства разные. Сволочь - человек, тоже мне секрет полишинеля. Благополучие его слепит, тоже мне бином ньютона. А так-то сплошь заискивание перед хорошим грустным человеком и только - мол, ведь да, так ведь, ведь так? Всякая тонкая душевная литература есть заискивание перед грустным человеком и потому он книжек читать вообще никогда не должен.
А в газете жизнь, напротив, хорошему человеку все непонятно и интересно. Я вот к женским сиськам отношусь очень положительно, даже считаю их предметом первой необходимости. Но с точки зрения газетного менеджмента, к примеру, не понимаю зачем писать про сиську певицы алсу. Точнее я понимаю зачем, если скажем она этой сиськой накормила шестнадцать беспризорников, все же красивый сюжетец вырисовывается. А вот так просто написать, что у певицы алсу есть сиська и сфотографировать ее со спутника - это как-то чрезвычайно загадочно. Тем более что фрагмент сиськи певицы алсу с высоты спутника напоминает неопознанный летающий объект. И настолько все это интересно и удивительно, что поневоле задумаешься, что, видимо, уже старый и отсталый и что наверное это правильно, что старый, хоть и чрезвычайно драматично. То есть в сущности эффект от сиськи певицы алсу колоссальный, не то что от целой книжки стругацких. Причем я так думаю, что у газеты жизнь наверняка есть сиська певицы алсу куда лучшего качества, но подобный коспромисс неуклонно снижает мировоззренческую ценность композиции.
А в этой газете жизнь, что я неожиданно прочитал, написано, будто ксюша собчак собирается написать книжку про то, как выжить на 15 тысяч долларов в месяц. Честно говоря, я сначала думал опередить ксюшу собчак и написать книжку, как прожить на четырнадцать тысяч девятьсот. Но потом что-то как-то засомневался, у меня ведь вся книжка в восемсот двадцать рублей уложится.
Мне как-то одна прекрасная барышня рассказывала, что очень скучает по детству. По долгожданным воскресеньям и утренним бутербродам с рассыпающимся паштетом, по нескончаемому лету и лимонаду колокольчик. Я это уже столько раз слышал, и сам говорил - про кисель, который надо именно грызть, про резиновые сапоги и лужи, про спартакиаду сельских районов. И хорошо, и пусть, сказала барышня, но что-то было еще раньше, что-то чрезвычайно такое личное. И я начал вспоминать. И правда - елка, костюм красноармейца, санки с сиденьем, белый пес с издевательской фамилией Верный, двустволка с пробкой, урожай малины, затяжной июльский понос.
И тут вдруг я неожиданно понял, с чего начал жить. Наверное, я жил еще раньше, но я этого совсем ничего не помню.
Память впервые проявилась в поезде. Это был, наверное, первый экземпляр коллекции абсурда, которого впоследствии будет достаточно.
Меня спросили, сколько мне лет. Вопрос на самом деле привычный для человека, научившегося говорить, но я все равно удивился, потому что спрашивали меня об этом собственные родители. У них были состредоточенные лица.
- Четыре! - ответил я.
- Идиот! - сказал отец, - Только попробуй сказать это контролеру. - Тебе три! Три! Понимаешь, когда тебе три, ты едешь бесплатно, а когда четыре - по детскому. Поэтому тебе три!
Собственно уже с этого момента стругацкие не сказали бы мне ничего нового.
@ krusenstern
yaplakal.com