19
Наверное, мало кого не преследовали ночные кошмары, в которых ты убиваешь кого-нибудь, а потом стараешься скрыть это. Или мало кто не задавался вопросом, а что чувствует человек, совершивший убийство. Я, конечно, имею ввиду подавляющую часть аудитории, для которых именно этот из семи смертных грехов представляет собой чисто теоретический интерес, и ни под каким видом они не пошли бы на эксперимент, только для того, чтобы испытать всю гамму чувств и переживаний. Я тоже не отношусь к людям, для которых мочкануть кого-нибудь, все равно что высморкаться, но тем не менее определенный интерес из серии «а что чувствует убийца», я испытывал. Помните, как в бессмертном произведении кинематографического искусства таксист Есмарельда Виллалобос спрашивает у Батча Кулиджа: «И каково это? Убить человека. Забить человека до смерти собственными кулаками. - Понятия не имею. Я не знал, что он умер, пока ты мне не сказала». Не буду утверждать, что именно эти мысли занимали моё воображение, когда очередной конфликт с молодой (и отсюда предельно бестолковой супругой) был доведен до самой высокой ноты, и самым рациональным разрешением вопроса я посчитал хлопнуть дверью, и выскочить отдышаться на улицу, дабы чего доброго не начать распускать руки, что вряд ли было бы расценено как разумный довод.
Матюкаясь сквозь зубы я выскочил на лестничную площадку, на ходу напяливая ветровку. Я даже и не вспомню сейчас, в чем было основное разногласие между враждующими сторонами, однако довести меня до белого каления жена умела, и делала это со вкусом и знанием предмета, пользуясь, видимо, моей врожденной интеллигентносью и уверенностью, что женщину я не ударю. Я скатился по лестнице и чуть было не загремел, споткнувшись в темноте о коврик, который какой-то придурок на третьем этаже вытащил на середину площадки.
Выскочив во двор, я пару раз резко выдохнул, заочно обматерил её, мать её и всех её родственниц по женской линии, и бесцельно пошел, убыстряя шаг, в направлении от дома. Больше всего раздражало то, что она вообще не в состоянии понять чего от неё требуют, но при этом он еще и считала себя эталоном и идеалом, и лишний раз подчеркивала это заблуждение презрительным выражением лица и оскорбительными интонациями. Так и хотелось треснуть по её ухмыляющейся физиономии.
Я прошел мимо давно не работающего, но, видимо, благодаря бесчисленным арендаторам, по прежнему достаточно ухоженного внешне завода по производству каких-то совершенно необходимых в прошлом приборов, по аллее, аккуратно засаженной каштанами еще лет 30 назад, и вышел к институтскому общежитию. После прогулки я уже успокоился и собирался разворачиваться, закончив, таким образом, вечерний моцион.
Я, в принципе, представляю, каким образом я выглядел на тот момент: под дождем скорченный, бормочущий под нос проклятия роду человеческому, а в частности всему женскому полу, от нервного истощения шатающийся на слабых ногах (я не шучу, придя с работы в пятницу около 10 вечера, промокнув под противным осенним дождём, вместо горячего ужина на столе я застал эту дуру в халате на диване, уставившейся в какой-то очередной идиотский сериал, а на кухне кроме черного хлеба и яиц в холодильнике нету ни хрена). Разумеется, я шёл как обдолбанный. И вот когда я уже чуть размяк и готов был развернуться и все простить, еще одна беда обрушилась на мои хрупкие плечи. Два пьяных полупидора, заметив рядом с собой прохожего немного не в себе, решили похоже, подзаработать себе на продолжение банкета, а может просто решили поразмяться перед сном, будучи введенными в заблуждение жалким видом клиента, не вполне адекватно оценили возможного противника и, зацепив меня плечом, один из них выдал:
- Эй, стос! Стоять! Дай-ка закурить, бля.
Можете представить: два малолетних парубка, фразой, произнесенной на одном дыхании, умудрились трижды задеть мою тонкую душевную конституцию. В принципе, находясь во взведенном состоянии, я категорически не готов был воспринимать приказной тон от каких-то бакланов и уж тем более сносить весьма неопределенное обращение к себе «бля». А совсем убило меня вот это: «стос». Не имея ни малейшего представления, что именно это слово означает (что такое «бля» и «стоять» я в принципе понимал, только как это соотносится со мной я не знал), я, кажется, зарычал, и резко развернувшись с левой, а потом с правой руки саданул во что-то мягкое и податливое. Не скажу, что я какой-то не в рот ебаться спортсмен, но лет 10 тому назад, в старших классах имел удовольствие заниматься боксом. Потом, уже в институте, я задушил в себе боксера никотином и алкоголем, но как посильнее въебать я все-таки ещё помнил. Полухрюкнув, полухлюпнув, один из этих типов, как раз тот, который так не аккуратно обратился ко мне, завалился в кусты. Не дожидаясь, когда второй решит, что самое время с диким криком кинуться на меня, к примеру, с подобранной дубиной, я повернулся к нему и со смаком, с размаху, абсолютно безо всякой техники залепил ему между глаз. Сразу кулаком почувствовал, как у него в носу раздался приятный хруст. Приятель согнулся, и я с превеликим наслаждением поднял его с корячек поджопником.
-Убью, бля!- заорал я что-то в этом роде. Чувачок, приняв ускорение, ломонулся к остановке. Я пробежал какое-то расстояние вслед за ним, выкрикивая ему вслед свои пожелания добра и счастья, а потом, почувствовав, что приключений на сегодня уже достаточно, перешел на другую сторону улицы и двинулся в сторону дома. По пути я неудачно попытался на заправке купить сигарет, так как обнаружил, что оставил пачку дома, но деньги, ключи и мобильник я также оставил, и мне ничего не оставалось, как топать домой.
Дверной звонок у меня дома отсутствовал, как таковой, поэтому пришлось долго стучать, пока моя вторая половина не удосужилась открыть дверь. Я в принципе уже выпустил пар, и вполне готов был извиниться перед ней неизвестно за что, но на моё извинительное «малыш» она весьма недвусмысленно ответила «пошёл ты» и юркнула в спальню. Я устал, замерз, был голодный и хотел, в конце концов, курить, поэтому связываться не стал, и, пройдя в обуви в зал, забрал со стола мобильник и портмоне, и решил, что поеду в какой-нибудь кабак, пока еще транспорт ходит, и сожру с пивом какой-нибудь пиццы в центре. Я одел кожанку и бейсболку, подцепил ключи, и, закурив, вышел из квартиры.
Получив порцию сигаретного дыма, я понял, что в принципе жизнь не так уж плоха, и, чувствуя себя героем, разметавшим в одиночку банду головорезов, я, безуспешно прождав в ночи транспорт, решил прогуляться до центра пешком. Тем более, что хотелось пройти по местам боевой славы. Даже помню, что лелеял в себе тайную надежду, что кто-нибудь из этих двоих во время бегства мог выронить, например мобильник или кошелек, которые очень кстати могли бы быть мною подобраны как военные трофеи, ну и пропиты в окружении каких-нибудь боевых подруг, снискавших в сей славный миг моего расположения.
Подходя к месту недавних баталий, я увидел какое-то нездоровое оживление перед общагой, «скорую», ментов и уже тогда нехорошее предчувствие кольнуло меня, но почему-то я решил все-таки пройти рядом.
-Да ну какой на хрен нож, его либо придушили, либо свернули шею, крови вообще нигде на теле нет!- молодой парень в белом халате поверх кожаной куртки указывал менту на лежащего на дорожке человека.
-Чего встал, проходи живее, чё пялишься?- прыщавый коренастый ППСник столкнул меня с дорожки и отправил обходить через кусты мимо стоящих скорой помощи и милицейского УАЗика. «Свернули шею, черт, кому это?»,- я вряд ли отдавал себе отчет в том, что это может иметь непосредственное отношение ко мне, я даже пытался предположить, что сам счастливо избежал подобной участи, или даже подумал, что это те двое идиотов замочили кого-то, после того, как оправились от встречи со мной, и решили либо отыграться на ком-нибудь, либо приняли за меня кого-то из проходящих. Я нервно достал сигарету из пачки, но так и не закурил, услышав всхлипывания возле ментовского «козла». Прямо под фонарем в окружении трех ментов стоял и вытирал сопли тот самый малолетка, которого я пендалями гнал к остановке сорок минут назад. Я смог разглядеть его, когда мы пробегали под окнами общежития – короткие сальные волосы, толстая задница, коричневая куртка, прыщавая, заросшая пухом морда. Да, в конце концов, у него был разбит мною нос, и все лицо было в засохшей крови, так что менты смотрели на него с брезгливостью.
- Да не разглядел я его, здоровый такой, лысый, в курточке тонкой, достал нож, говорит деньги давайте, ну и пырнет как Виталика ножом, а я убежал.- рыдал и гундосил перед ментами толстозадый,- Я потом его искать пошел, а он лежит, гы-ы, гы-ы-ы…
Я еще надеялся, что «здоровый, лысый, с ножом» не имеет никакого ко мне отношения, потому, что я, во-первых, скорее хил телосложением, чем здоров, и тем более ножа никакого не было, но, проходя мимо скорой я услышал, как второй доктор объясняет, что потерпевшему сломали кадык и он просто-напросто задохнулся, похрипев для порядка минут пять-семь, о чем доложили уже студенты с первого этажа, и если бы ему вовремя была оказана медицинская помощь, то он был бы жив. А я ведь специально бил в горло, чтобы сбить дыхание, и, черт, перестарался, видимо. Во рту пересохло, и я, проведя языком по губам, почувствовал, что им, как наждаком режу губы. Срочно надо присесть. Я видимо с места рванул к остановке, счастье, что всем было далеко не до меня, да и по описанным приметам я был не похож на того злодея. Сердце от бега готово было задушить меня самого, застряв в глотке. Я сел на скамейку и блеванул желчью. Целый день не жравши. Как только я подумал о еде, меня перегнуло пополам еще раз. Чувака убил, бля! Еще раз вывернуло наизнанку. Блевал я нескончаемо долго, даже когда желтая дрянь из меня уже течь не могла, я корчился в спазмах, и понимал, что умираю сам. Казалось, что о зубы я поцарапал желудок, так далеко мои внутренности выскакивали из меня. Последнее тепло ушло, и я сидел на досках и дрожал, сгибаясь пополам от судорог, крутивших мои кишки. На самом деле все это я, наверное, слабо помню, но одно действительно верно: так плохо мне не было ни разу в жизни. Правда, сложно описать то больное животное состояние, в котором я тогда пребывал. Трудно даже предположить, сколько времени я провел так, но, чуть успокоившись и отдышавшись, я подобрал вывалившийся из кармана кожаный бумажник и подошел к ларьку купить пива. Не отходя от окошка, я зубами открыл бутылку, даже не выпил, а впитал в себя дерущую горло жидкость, и тут же взял еще одну. Попросил открывалку, выкинул пробку в коробку с чеками, и, перейдя дорогу, побрел по бульвару в сторону площади. Несколько раз я присаживался и отдыхал, отхлебывая пива, и окосел окончательно, пока не понял, что готов сдохнуть с голода. Болезненное физическое состояние, по всей видимости, позволило притупить моральные издержки того, что произошло, и кроме физических потребностей - жрать, ссать, пить, - у меня получалось не замечать ничего. Даже не подумав, что меня могут задержать, я отлил напротив Белого Дома Областной Администрации, и отправился в пиццерию.
В круглосуточном заведении, которое носила в народе название «пиццапитошная» к этому времени уже было так накурено, что у входящего со свежего воздуха перехватывало дыхание и первое желание, которое появлялось у вошедшего, было как можно скорее покинуть эту газовую камеру. За восьмиугольными липкими красными столами сидели культурно отдыхающие после трудовой недели люди и дымили. Играла какая-то музыка, возможно было включено радио, но ни мелодии, ни каких либо вразумительных звуков слышно не было из-за гвалта, который поднимали шумные и нетрезвые компании. Я увидел свободный столик прямо рядом с дверью и, бросив на него кепку, подошел к стойке. Взял на всякий случай двести грамм, пива и четыре беляша, приготовленных скорее всего из какого-нибудь задержавшегося в этом заведении посетителя, и вернулся к столу. Стараясь ни о чем не думать, впился зубами в холодную резину «горячего беляша» и начал осматриваться. Периодически внутрь заходили люди, но, увидев, что столиков нет, быстро выскакивали наружу. Какой-то пацан с бабой решил было присесть рядом на свободные стулья, но, пристально посмотрев, на меня, почему-то передумал и они вышли. Со стороны я себя не видел, конечно, но все-таки понял их и одобрил это решение. Хотелось быть одному и не видеть, как кто-то рядом, например, имеет желание шутить и улыбаться. Водку я все-таки потихоньку доцедил почти до конца, но сильнее, чем я уже был, не опьянел. Курил я одну за одной, и боролся с желанием начать с кем-нибудь разговаривать. Спьяну можно было разболтать все, что произошло, и прямо отсюда отправиться в ментовку. Был бы конечно шанс, что мне собеседник не поверит, и решит, что «стос» просто нажрался и нафантазировал, но рисковать не хотелось. Меня так и свербила мысль: «Не открывай рта, не заговаривай ни с кем», и когда к моему столику подошли два бородатых мужичка, на вопрос можно ли им присесть я только кивнул, не произнеся ни звука. Мужички были довольно веселые и уже изрядно пьяненькие и разговаривали на какие-то пьяно-философские темы. Про себя я окрестил их «шестидесятниками». Они поставили на стол бутылку, принесли целую гору пицц и по кружке пива. Сначала они старались не обращать на меня внимания и ругали баб между собой, но когда я чуть не завалился, пытаясь выйти из-за стола, чтобы взять себе еще пива и какой-нибудь еды, они спросили, не хочу ли я с ними выпить. Я принес три кружки «Толстяка», себе и этим двоим, и они плеснули мне в стакан. Я уже, наверное, изрядно наклюкался, потому что даже если бы и захотел что-то сказать, то уже не мог, язык был ватный, распухший, и щёки онемели, и даже улыбался я с трудом. Вообще-то улыбаться, конечно, было не с чего, но иногда вместо ответа надо было хотя бы растянуть губы.
-А я с нашим правительством вообще ни в чем уверенным быть не могу.
-Да ладно тебе, чем тебе правительство хоть спьяну помешало, сидим нормально, отдыхай. Я вот, например, не могу быть уверенным в том, что за границей лучше, чем у нас. Да я даже не уверен в том, что есть эта заграница, я её вообще не видел ни разу, так что по Спинозе имею полное право утверждать, что её нет, этой самой заграницы, и штатов там всяких нет, а есть только телевизор, где показывают картинки. А заграницы нет! Хотя, наверное, все-таки есть, ведь загранпаспорта делают же…
Эти двое уже начали меня утомлять, и я налил себе из их бутылки себе в стакан, пододвинул поближе кусок пиццы с колбасой и пожелал всем доброго здоровья…
Утром я понял, почему люди начинают пить. Я проснулся самым счастливым человеком на земле, пусть это ощущение было лишь мигом одним, но кайф был полным. Я долю секунды не помнил абсолютно ничего, у меня была чистейшая совесть, я потом подумал даже, что состояние было такое, что я проснулся не сегодня, а позавчера, и ничего не было и быть не должно, и ничего не произойдет уже никогда. В это мгновенье даже не болела голова, и я не помнил, что вчера напился. Но секунда прошла…
-Бля-а-а-а! - я застонал, вспомнив все, и резко поднялся. Лучше бы я не просыпался вообще. В голове сразу загудело, завертелось, и мои многострадальные внутренности качнулись в сторону выхода. Подо мной пронзительно заскрипело, и я начал соображать, где же я нахожусь. Я проснулся одетым, не накрытым, на чужой, но знакомой кровати. Точнее на кресло-кровати дома у Вовочки. Было видимо еще рано, и он, наверное, еще спал. Я в панике начал соображать не рассказал ли я ему вчера что-нибудь лишнее, но от активной мозговой деятельности меня начало мутить, и я рванул в туалет.
Стоя на четвереньках перед унитазом я обнаружил, что вырвало меня какой-то белой слизью с прожилками коричневого цвета, не-то кровью, не-то шоколадом. Мутило не переставая, и я не рискнул выходить. Плюс ко всему бодряк, который я почувствовал с утра, закончился, и спать захотелось до обморока. Вспомнилась вчерашняя ссора с женой, из-за которой все это и началось и я начал ненавидеть всех и вся, и жену, и бородачей-шестидесятников, и толстозадого, который может узнать меня, и этот долбанный унитаз… Сил подняться не оставалось и я начал дремать в обнимку с сортиром, пока в туалет не заглянул Вовочка:
-Как самочувствие? - глумливо поинтересовался он. Ему самому с утра никогда не бывало плохо, потому что он всегда останавливался в нужный момент и никогда не переходил за грань свинского состояния. Я выдохнул, что плохо и он попросил меня освободить санузел, так как его жена собиралась на работу. Она работала продавцом в магазине, и выходила в выходные. Я, шатаясь, вышел и столкнулся в коридоре с Ленкой, она с сочувствием кивнула мне и зашла в ванну. Я рухнул на свою кровать, и она завизжала подо мной, как резаный поросенок. Я не помнил ничего с того момента, как взяли с бородачами еще по сто граммов. Как я оказался у Масловых, что я им рассказал, где мои вещи!? В высшей степени странным может показаться, что меня беспокоит судьба моего кошелька и мобильника, когда в любое время за мной могут прийти, но в тот момент мне это казалось действительно важным. Я услышал, как хлопнула дверь, значит, Ленка ушла, и я выполз на свет белый.
- Чего хоть с тобой!?, ты ведь вроде вчера нормальный приехал, мы с тобой еще водку ночью пили.
- Какую водку?
- Ну, ты вчера привез.
- Не помню…
Я выяснил у Вовочки, что приехал вчера к ним часа в 2 ночи с пузырем и половиной коробки шоколадных конфет, немного навеселе, был бодр, но молчал и только шипел: «Тс-с-с». Шепотом попросил позвонить жене со своего мобильника (значит, не потерял), передать ей, что остался у них и прошу прощения за вчерашнее, потом сидели на кухне вдвоём, выпили молча полбутылки и разошлись по кроватям.
Самое главное я выяснил, вроде никто ничего не знает, изрядно обрадовавшись этому я спросил как там насчет оставшейся водки, Вован приготовил яичницу на сале, и позавтракав под сто граммов, я начал потихоньку возвращаться к жизни. За мной все не шли…
Ко всему этому стоит добавить лишь то, что за мной так и не пришли, прошло уже полгода, тогда была осень, а сейчас самая весна, и из всего страха осталось только опасения столкнуться нос к носу с толстозадым, и быть узнанным. Уговорить себя, что все это был несчастный случай, и от меня ничего не зависело, я смог очень быстро, и уверен, что еще через полгода я всё окончательно забуду, и буду думать, что всё это произошло не со мной. А с женой я развелся еще до нового года.
yaplakal.com