132
Продолжение рассказов из серии «Невыдуманные армейские истории»
Фамилии, как обычно изменены по морально-этическим соображениям, нецензурная лексика присутствует для литературной окраски повествования.
Букв много.
ХОБОТ ПЬЯНОГО ДРАКОНА
Каратэ-до (вступление)
Есть на моей памяти одна армейско-курсантская история, не вместившаяся в контекст ни одного из моих рассказов этой серии, посему, решил описать её отдельно.
За давностью лет, многие мелочи и незначительные тонкости, уже стерлись в воспоминаниях, но они не будут играть главную роль в сюжетной линии. Итак.
Люди постарше помнят, как в Советском Союзе после распоряжения Спорткомитета СССР от 1982 года были закрыты секции восточных единоборств, после этого перешедшие на нелегальное положение, однако каратэ, кунг-фу, таэквондо, айкидо и пр., упрямо просачивались в жизнь тогдашней молодёжи. Красивая и пластичная техника исполнения, экзотические устрашающие крики и всепобеждающая никому не понятная философия тела и духа привлекала и манила за собой к достижению наивысших вершин этого искусства и познанию самого себя до самых тёмных глубин.
Не знаю, были ли у кого-нибудь в то время, видеомагнитофоны и кассеты с фильмами о Брюсе Ли, Джеки Чане, Чаке Норрисе?.. У моих друзей и одноклассников, вернее, у их родителей и близких родственников, точно не было.
Также, никто из них не знал, а, тем более, не встречался лично, и не брал уроки мастерства у Мацутацу Оямы, основателя «Кёкусинкай» и Гитина Фунакоси, отца «Сётокан».
Зато ходили по рукам затертые, много раз перекопированные, перефотографированные (а то и просто перерисованные под копирку) волшебные листы с примерами различных наступательно-оборонительных стоек, неотразимо-крушащих и секретно-разящих ударов, показанных пунктирными линиями и стрелочками.
Обладатель такой литературы, лишь только подержав её в руках, уже мог по праву считаться обладателем, как минимум желтого пояса 6-го и 5-го кю, а вскользь просмотрев её содержимое, уже сразу коричневого (2-й и 1-й кю).
Духовные единомышленники сбивались в группы по принципу одноклассников, друзей детства, приятелей по кварталу, району, улице и т.д. Тренировались летом во дворах, посадках и на пустырях, зимой в подвалах и даже у кого-то дома, в школе клянчили у физрука ключи от спортзала после уроков с клятвой «выдраить пол до блеска».
Естественно, тренировки начинались и заканчивались традиционными поклонами. Это вам философия, а не хрен собачий!
Самостоятельно изготавливали макивары и даже нунчаки из ножек от стула, или табуретки по рисункам, а потом ходили с выбитыми фалангами пальцев, счесанными костяшками и затылками в сплошных боевых шишках, но довольные собой от познания Великой Истины.
Если ты хочешь стать великим сэнсэем, то мастерство нужно оттачивать и шлифовать постоянно (ежеминутно и ежесекундно) не отвлекаясь на завтрак, обед, ужин и сон, а уж тем более, на хождение в туалет «по-большому», потому, частенько на школьных переменах слышалось то тут, то там – Мае гери! Ща грудину проломлю! Уракен! Выплюнь зубы! Йоко гери в кадык! Уносите! Уширо маваши по балде! Снёс нахер черепушку, гыгы! Как вспомню…
Попал и я в одну из таких групп среди одноклассников, хотя к тому времени занимался несколько другим видом спорта. Поначалу было интересно. Месяца через два хватило ума понять, что самообучение по книжке и дрыганье ногами без базовых технических упражнений и знания тактики данного вида борьбы, ни к чему хорошему не приведет, а лишь изуродует другие навыки.
Но макивару я, все-таки успел изготовить, незаметно отхватив ножовкой приличный кусок многослойной фанеры от цельного листа, одиноко пылящегося под стенкой в гараже.
Самое обидное то, что пока тебе ничего не нужно, то ничего не нужно и никому из окружающих, но, как только тебе что-то понадобилось, то на ЭТО «что-то» уже разевают рты другие претенденты, как будто, без ЭТОГО их жизнь была не жизнью, а жалким существованием.
В один из солнечных выходных дней, приторочив макивару ручной работы к дереву за сараем, я приступил к обязательной отработке смертельных ударов (а некоторых, и с отсроченной смертью через пару дней, или недель), не подозревая, что счёт моему хорошему здоровью пошёл уже на секунды.
Я не видел глаза своего врага, я не слышал его дыхание за спиной, потому не успел принять оборонительную стойку Кокуцу-дачи. Я только постигал азы, и до уровня шестого чувства пока не добрался.
Мягкой неслышной походкой разведчика-ниндзя, словно тать в ночи, в тыл ко мне пробрался мой папа, член бюро горкома партии и один из руководителей крупного промышленного предприятия города, кстати, КМС по классической борьбе.
Без объявления войны, без традиционного уважительного поклона противнику перед честным поединком, это страшный человек тихо вознес Посох Судьбы (шершавую ручку от лопаты) и нанёс молниеносный удар (с удовольствием переебал вашего покорного слугу) поперек спинного мозга.
Меня выгнуло так, как будто между лопаток отвалился многовековой железобетонный горб.
В мозгу щелкнул капсюль пиропатрона, в жопе запустился пороховой ускоритель, а за спиной выросли крылья.
За эти крылья должен быть отдельный разговор.
На таких крыльях можно было наворачивать витки вокруг земного шара без дозаправок в воздухе, попутно спасая Челюскинцев, снимая показания с метеорологических полярных станций, бросая жратву, припасы, письма и посылки оленеводам Крайнего Севера, фотографировать колонии императорских пингвинов и фиксировать горбушу, идущую на нерест.
– Ааа..! Взвыл я, вместо общепринятого «Осс» и ебанул голыми пятками по вытоптанной тропинке огорода между подросшей картофельной ботвой в чащу партизанского леса из двухметровой кукурузы. Престарелый и седомордый Тузик загавкал так, как вроде полицаи пришли увести последнюю скотину со двора, а его самого мобилизовали в 1-ю горнострелковую дивизию вермахта «Эдельвейс», несмотря на возраст и незнание немецкого языка.
– Домой лучше не приходи! Я из тебя калеку сделаю! – неслось мне вслед, но почему-то не на традиционном японском языке.
Ближе к вечеру, вызвав на экстренную связь глубоко законспирированную агентуру (бабушку и старшую сестру), я получил достоверные сведения о том, что папе срочно понадобилась ископаемая фанера (какое фатальное совпадение), дабы соорудить загородку для курей, которые в безделии своем, вылетали за пределы куриного гетто, болтались по двору, клевали неприкосновенные побеги овощных культур, срали, где попало и долбили в череп мирно спящего кота.
Придя в гараж и увидев кастрированный лист фанеры, батя сразу вычислил гениального зодчего, который, чтобы создать шедевр – отсек все лишнее.
– Какая мелочность! – изрек я бабушке – А еще коммунист. Гнать таких надо из партии! Сына готов убить за стройматериалы!
– Ти, Сашко, у хату зараз не йди, бо дасть армійського ремня. Злий, як собака – сказала мудрая бабушка – От хай він спать ляже (чорти б з ним спали) – я тебе тихенько покличу.
В прихожей на видном месте висели шелковая авоська и отцовский армейский ремень со звездой на бляхе – наиболее изощренные орудия пыток моего неокрепшего организма. Покалечить табуретку, чьи дубовые ножки идеально подходили для производства нунчак, сидя на которой, бабушка лущила горох и фасоль, резала яблоки на сушку и строгала свекольную ботву поросятам, у меня не хватило самурайского духу.
С каратэ-до было покончено. Эта вершина мне не покорилась (и к лучшему).
* * *
Во второй раз столкнуться с боевым искусством таинственного Востока (правда, только визуально) мне довелось уже в военном училище.
Среди зачисленных в курсантские ряды, были, как правило, люди, занимавшиеся спортом, в большинстве своем имевшие разряды, степени кандидатов в мастера и мастеров спорта.
Были боксеры, борцы классического и вольного стиля, самбисты и дзюдоисты, были также гимнасты, пловцы и гребцы (это здоровые ребята), были стрелки (пулевая и стендовая стрельба), были многоборцы, бегуны и даже лыжники (тоже здоровые и выносливые черти).
Но начал учебу с нами один человек, который не совсем вписывался в определение спортсмена какого-то вида.
Он имел средний рост и самую заурядную внешность, ничем не выделяясь из серой массы, стриженных под ноль первокурсников. Обычное телосложение, без явных мышечных бугров, но жилистое и крепкое. Передвигался спокойно и ровно, смотрел прямо, за руку здоровался плотно, без пережима и напряга, ничего никогда не демонстрировал. Эмоций на лице – предельный минимум, взгляд, открытый и доброжелательный, но, опять-таки в меру.
Никогда ни от чего не отлынивал, ни на КМБ, ни после. Делал все, что прикажут, или попросят. Спокойно, молча, без обсуждений.
Мести территорию – значит мести территорию, драить очки и писсуары в туалете – значит драить очки и писсуары, натирать мастикой до блеска пол в казарме – значит натирать, и именно, до блеска.
На фразу ротного, или командира взвода типа – Отставить то-то и то-то. Приказываю это и это – оставлял начатое дело и шёл делать другое. В нужном темпе, рассудительно и качественно.
Учился средне. Неважно ему давались высшая математика и физика, хотя пыхтел он над ними, но не лезло в голову – и всё тут. Такое бывает.
На занятиях по физподготовке чувствовал себя уверенно, подтягивался на перекладине, сколько нужно, отжимался от пола и на брусьях, сколько требуется, не боялся батута, в беговых дисциплинах укладывался в норматив.
В разделе «рукопашный бой» четко выполнял указания инструктора и делал, как сказали. В спаррингах не перегибал и не сачковал.
В любых коллективах, а воинских особенно, когда формируются взаимоотношения и начинается дружба, одной из тем разговоров, как правило, бывает, кто, чем занимался до армии.
Когда у него спросили, каким видом спорта занимался, он ответил – Всем понемногу.
Он был в нашей учебной группе.
Звали парня Олег Логачёв.
Ходили слухи, что его отец – сотрудник то ли посольства, то ли торгпредства в Корее. В какой конкретно Корее (Северной, или Южной), лично я не знаю и врать не буду.
А еще поговаривали, что Олег там, в этой Корее, занимался у одного мастера каким-то корейским видом борьбы, по сравнению с которой каратэ – это просто бесполезное махание руками и ногами, долбеж по деревяшкам, в общем, детская херня и балет.
Напрямую такой вопрос Олегу никто не задавал, как-то не принято было задавать вопросы о родителях и разносить досужие вымыслы, тем более, можно было нарваться на ответ типа – Какое твое дело?
И это было бы правильно.
Кто служил в армии, или учился в военном училище, знают не понаслышке, что первый год – это сплошной недосып и голодуха после маминых борщей и бабушкиных пирожков с повидлом.
Спать хочется всегда и везде – подъем превращается в пытку, на лекциях одна рука подпирает ухо, а вторая чертит ручкой в конспекте кардиограмму сна (это когда буквы превращаются в сердечные систолы и уходят «на нет» за пределы тетради), на самоподготовке стоит всеобщий сап и храп, пока в аудиторию не зайдёт дежурный по кафедре, а кто-нибудь не спящий не заорет – Группа, смирно!!!
На просмотре программы «Время» дежурный офицер сканирует ряды, зырит в глаза и периодически рявкает – Не спать, вашу мать! Шары в экран! Отбой – как манна небесная, только шо там того сна с 22.00 до 06.00. Восемь часов и опять сонная каторга.
И вот на фоне хронического недосыпа проходит слушок – Логачёв тренируется по ночам после отбоя. Тему наутро притащил дневальный Федя Шипулин, редкий представитель вымирающей национальности коми-пермяков.
– Ты ёбнулся – сказали ночному разведчику – Сам кемаришь, стоя на тумбочке в наряде – так это служба, а то еще ночью надо добровольно встать и шо-то делать с собой! А спать когда?!
– Бля буду! – божился Федя по кличке Теодор, чиркая себя по горлу ногтем большого пальца руки – Часов в двенадцать слышу, шлепает кто-то в тапках. Хуяк – Логачёв. Пропиздовал в бытовку и закрыл за собой дверь. Я на цырлах тихонько до двери. Слышу – дышит и хекает. Я – око в щель. Херасе! Че-то выделывает руками, кружится, поднимает колени, приседает, встает. Взгляд безумный, гы-гы.
– Ну и че ты доебался?! – вежливо спросил доносчика потомок тевтонов Олежка Кондаков (Рыжий Ганс) – Пусть хуярит человек, раз надо. Мож у него бессонница?! Мож ему заняться нечем?!
– Во-во – поддержал сотоварища Серега Ермолин по прозвищу Угол – Чё ж ты дверь не открыл и не посмотрел?! Зассал пяткой в лоб отхватить?
– Та пошли вы в сраку, долбоебы – беззлобно отгавкнулся шпион и, скуксившись, удалился по своим дневальным делам. А зря мы его подняли на смех, между прочим.
Однажды я, с двумя сослуживцами из второго взвода, заступил в наряд дневальным по роте. Дежурным по роте нам достался сержант Юрик Горин по кличке Мориман (известный читателю по рассказу «Геройская гибель Варяга»).
Новый наряд заступает на службу в 18.00. Смены мы раскинули на трех бумажках. Я вытащил скрученный в трубочку тетрадный обрывок с цифрой 1.
В начале первого ночи, качаясь на посту у тумбочки, как якутский шаман в эзотерическом экстазе, в полудреме уже видя духов народов Севера, я услышал скрип койки и стук босых ступней от прыжка со второго яруса. Из прохода вынырнуло белое нечто в кальсонах и рубахе в облике Олега Логачёва. Помахав мне рукой и окончательно развеяв потусторонние чары, он тихо прошаркал в бытовую комнату и закрылся там.
Бытовая комната подразделения предназначена для бытовых нужд того самого подразделения – подшивки, глажки, мелкого ремонта обмундирования и рассматривания себя в зеркало по итогам деятельности.
В нашей бытовке стояли табуретки, восемь гладильных досок (по четыре с каждой стороны), откидывающихся к стенам для увеличения объема помещения и восемь зеркал в полный рост – по одному возле каждой гладильной доски.
Командир роты майор Недельский просил и даже требовал (с угрозой в голосе) проветривать бытовую комнату в ночное время, т.к. из неё был вход в канцелярию роты с одной стороны и сушилку с обувью и портянками с другой. Дверь в сушилку была негерметичной, а тухлый портяночный бахч, незаметно сочившийся наружу, вкупе с гладильно - утюжным штыном, сочетал в себе достойный букет ароматов, способный завалить в глубокий обморок не только изнеженную институтку, но и колхозного бугая-производителя до кучи.
Минут через десять я самовольно покинул свой пост и тихонько подошел к двери бытовки.
Внутри, действительно, слышалось движение. Я открыл дверь.
Гладильные доски были пристёгнуты к стенам. Окно в торце комнаты было закрыто светомаскировкой. Посредине комнаты стоял Олег, босиком, в одних кальсонах, уже разгоряченный. На лбу и груди проступали мелкие бисеринки пота.
– Привет – сказал я.
– Привет – ответил он и дёрнул подбородок вверх с немым вопросом типа – Чего хотел?
Я не был с Олегом на короткой ноге, мы не были закадычными друзьями, но приятельствовали. Я, бывало, помогал ему с математикой и физикой, не по просьбе, а добровольно, видя, как парень тонет в функциях, дифференциалах и пр., иногда мы спарринговали на занятиях по ФИЗО и, порой, разговаривали о том – о сем. Я уважал его, он уважал меня. Вот и все.
– Олег, ты ж знаешь, что ротный на говно исходит за свежий запах бытовки – начал я – Притащится на подъем и будет нам (наряду) ебать мозги и орать, что переставит тумбочку дневального в сушилку, шоб нюхали свои обертки для ног и обдроченные кальсоны. Приоткрой окно хотя бы немного и не закрывай дверь. Делай свое дело, а я посмотрю, чтоб никто не шароебился.
– Хорошо, Санек – спокойно ответил Олег – Тогда я подниму светомаскировку, но выключу свет, чтобы с общаги не видели (напротив казармы, через плац, стояло офицерское общежитие). Идет?
Кивнув, я вышел из комнаты, но далеко не ушел. Отойдя в тень вешалки с шинелями, наискосок от двери бытовки, я встал так, чтобы видеть часть ее в отражении одного из зеркал. Мне было интересно, что ж там такое усек Федя-пермяк Теодор. Коридорный свет не давал бытовой комнате погрузиться в полную темноту.
Да, это была тренировка в каком-то единоборстве, совсем не похожем на каратэ, которое я, хоть и по рисункам, но немного видел.
Ни одной зафиксированной стойки, ни одного прямого движения или выпада, сплошные круговые траектории, развороты, переходы, высокое поднятие колен, какие-то заступы, перешагивания, и, при всем при этом совершенно непонятные движения руками, плавные, змеистые, без намека на блок или захват. Я такого доселе не видел.
– Ты чеее…, карасИна охуевшая?! – донеслось из недр спального помещения – А ну бегом на вахту!
Это ебучий Мориман, наш дежурный по роте, вместо того, чтобы бодрствовать всю ночь, как черным по белому прописано в Уставе гарнизонной и караульной службы, а отдыхать днем свои законные четыре часа; после отбоя и ухода дежурного офицера, завалив наглое тело на личную шконку и, уткнув рыло в подушку, спокойно дрыхнул, рассматривая в своих сновидениях достопримечательности родного Норильска и интимные прелести безотказных норильских девок.
Теперь же оно, с какого-то хера пробудилось (мож кончил во сне, или не дала и обиделся), не увидел меня на тумбочке и решил проявить невъебенную любовь к уставному порядку.
Я вернулся на пост, минут через пять подплыл Мориман.
– Че за хуйня, военный?! – Юрик корчил из себя генералиссимуса Чана Кайши – Мне за вас вахту стоять, караси?! Охуели?! Я свое отстоял, пока ты девок щупал в школе (Юрик служил на флоте, но перед самым дембелем подался за офицерскими аксельбантами и пайком).
(Напоминаю читателю – это была осень 1-го курса)
Я молчал – Мориман заводился.
– Короче так! Сменяешься в 2.00, спать не идешь. Пиздуешь в сральник пидарасить очки. Чтоб до подъема все блестело. Мне поебать как!
Сраное мурло выпало на койку после отбоя и знать не знало, что мы с другим дневальным свободной смены с 22.30 до 00.00 все почистили-помыли в туалете и умывальнике.
– Угомонись, дядя! – я тоже вырос не за пианино и за гербарием – Хули ты на себя лампасы напялил?! – негромко ответил я Юрику. – Охуенный полководец?! Тут тебе не флот, и ты не боцман, а такой же курсант, только с соплями на погонах. Мы умывальник и туалет давно убрали, пока ты подушку сосал, а будешь давить – переебу и скажу, шо так и было. И не буди народ.
Моряк выпучил шары, но на открытый конфликт не полез, зная, что былыми армейскими заслугами здесь не козыряют, а за глум могут и отпиздить свои же бывшие вояки, если кто слышал наш разговор.
– Хуйня, разберемся – неуверенно вякнул дежурный по роте и пошел проверять нашу работу.
– Юрик, не гупай – окликнул я его – Там в бытовке Олег Логачёв занимается.
– Чё…?! – развернулся Мориман, но я приложил палец к губам.
Моряк тихо протопал к шинельной вешалке и стал зырить с моей точки (продуманный гад).
Стоял минут пять, потом повернулся ко мне, показал задранный вверх большой палец руки (заебись, дескать) и поплелся до своей шконочной гавани. За очки он забыл начисто.
С той роковой ночи боги отняли у Моримана сон, аппетит, тягу к учебе и нормальный обмен веществ в организме. Он буквально чах на глазах и стал мало какать.
Дело в том, что Юрик решил заделаться великим мастером той таинственной борьбы, кусок которой он увидел в отражении зеркала бытовки, и с этой целью стал буквально замахивать Олега нытьем и просьбами об индивидуальном обучении и полной передаче всех секретов именно ему, как наиболее талантливому и достойному. Олег отмалчивался и отшучивался – Та ну, фигня это… Та какая борьба – просто упражнения… Та сам придумываю и все…, – но Моряк прилип как пиявка до голой жопы гипертоника.
Он попросил старшину роты всегда ставить Логачева с ним в наряд по роте, и стал заебывать человека еще и в течение круглых суток.
Олег плюнул и согласился – Ладно, попробуем…
Они стали заниматься по ночам и в свободное время в спортзале.
Не знаю насчет других талантов, но в сторону восточных единоборств природа Моримана не наклонила аж никак.
Отсутствие врожденной пластичности в движениях и незначительный диапазон растяжки сильно тормозили процесс обучения, тем более, что ученику на тот момент перевалило за двадцать и скелет его вместе с суставами, связками и сухожилиями, к тому времени сформировался, и реконструкции не подлежал.
Учить такого еще труднее, чем расписывать коромыслом черепки под хохлому, или ножовкой выпиливать нэцкэ.
Но моряки не сдаются, и Юрик, с упорством матёрого бобра, грыз азы таинственного Востока и веселел с каждым днем.
А, примерно, через месяц, произошло событие, после которого Моряк вообще решил посвятить этому делу всю оставшуюся жизнь.
Олег Логачёв и Витя Сорокин заступили в наряд по кухне.
Первокурсники питались еще в солдатской столовой, совместно с бойцами роты охраны, автороты, батальона обеспечения и пр.
Огромное двухэтажное здание с большим залом на втором этаже (на первом – котельная, разные кладовые и прочая хрень).
На следующий день, придя с занятий на обед, мы увидели, что у двери нас поджидает Витек Сорокин, бледный, как полотно и с бегающими глазами. Он подошел к нашей группе, и тихо сказал Юрику Горину (командиру группы) – Нам после смены – пиздец!
– Чё нах?! – прошипел Мориман – Кому пиздец?! От кого?!
– Чурки! – пояснил Витя – Чурки залупились!
В наряд по столовой ходили лица от каждого подразделения, естественно, там были и солдаты.
– Харе мямлить, излагай! – Моряк был суров, как никогда.
Рассказ Вити.
– Короче – продолжал Витек – Мы с Олегом на посудомойке пидорасим миски после завтрака. Слышу, в зале какой-то шумок. Я – зырь через окошко выдачи, а там трое чурок поганят какого-то молодого, и шо-то орут за масло, потом на своем «халам-балам», потом «Билять, билять, ишак, маму» и т.д. Деды, скорее всего. Я, хули, обратно до корыта, драим кружки. Олег молчит.
– Тут заваливает хлеборез, тоже чурбан, волосатый боров, и базарит нам: – Карочэ, ви сэгодня бэз масла, курсаки. Там дэдушка пришло, со всэх наряд пайка масла. Понял?
– Олег поворачивается и говорит: – Я не понял. Скажи своим дедушкам, что завтрак закончился час назад, и если они не в наряде, то им тут не хер делать.
– Ти борзий?! – охуел хлеборез.
– Я борзый – сказал Олег и развернулся к мойке.
– Через минуту заваливают трое черных. Все ушитые, бляхи на яйцах, сапоги в кубиках и шапки с начесом. Не дрыщавые.
– Кто борзий?! – спрашивает один.
– Я борзый – опять отвечает Олег – А ты наглый! Хочешь помочь – становись мой посуду, нет – валите. У вас своя кухня – у нас своя.
– Как сказаль?! – не унимался горец, и что-то забазарили на своем, потом выдал – Послэ смэни нэ ухади, я тэбэ пиздэц сдэлаю! Нэ зассаль?
– Добро, – говорит Олег, – Мы меняемся в шесть часов.
– Такие дела, братва – закончил Витя.
– Никого не ссы – успокоил его Мориман – Где Олег?
– На кухне, картошку чистит, как ни в чем не бывало.
Мы вошли и расселись за столы, а Моряк послал Витю за Олегом.
– Не переживай, к шести подтянемся, свалим с САМПО – сказал Юрик Логачеву.
– Та не надо, я сам разберусь в случае чего. Они побыковали и отвалили. Никто не придёт – спокойно, как всегда, ответил Олег.
В 17.45 мы впятером, чтоб не было так наглядно, вышли из учебного корпуса и Мориман организованно, в колонну по два, типа идем по делу, повел нас к столовой без шинелей (в бою мешает). Конец октября, еще не холодно. Настроение паршивое, но боевое.
В столовой тишина, до ужина 2 часа. Обошли вокруг. О! На площадке за столовой, в свете фонаря, стоит человек 7-8. Все нерусские. Тоже без шинелей. Мы стали шагах в десяти. Ждем. Минут через десять с заднего входа возникает еще один и сразу идет к собратьям. Следом – Олег и Витёк.
Олег молча глянул на нас, и прошел вперед. Витек примкнул к коллективу и шепнул – Договорились один на один по-честному.
– Ну-ну… – хмыкнул недоверчивый Угол – Щас посмотрим.
Посмотрели…
От поганых отделился крепыш чуть выше среднего роста и пошел к Олегу. Подойдя на расстояние одного шага, он на секунду остановился и резко, без замаха, ударил в голову с опущенной руки от бедра. Парниша знал толк в драке.
Дальше все было быстро и не красочно.
Тогда, будучи на месте нашего товарища, я бы точно пропустил такой удар, а потом, лежа в челюстно-лицевом отделении гарнизонного госпиталя с шинами во рту, вкушал бы яблочно-морковное пюре и манную кашу-размазню.
Сделав какое-то колебательное движение верхней частью туловища и приподнятой рукой без блока, чуть изменив траекторию полета вражеского кулака, помогая ему дальше рубить пустой воздух, одновременно дошагнув вперед и влево, Олег оказался сбоку противника. По инерции того повело за кулаком, но тут же, высоко поднятое правое колено с глухим звуком влетело в область солнечного сплетения.
– Аллес капут! – тихо констатировал Рыжий Ганс.
Крепыш на мгновение застыл, а затем, повалился на левый бок в грязную жижу заезженного УРАЛами асфальта и подтянул ноги к животу. Его вырвало.
Пауза длилась недолго.
От толпы супостатов отделился еще один, правда, размахивая накрученным на руку солдатским ремнём и что-то выкрикивая на неизвестном нам наречии.
Подойдя к Олегу на расстояние чуть больше ударного радиуса руки с ремнем, он не приближался, а продолжал крутить оружие на высоте головы.
Как его поймал Логачев, я так и не понял. Качнулся он вправо, а пошел влево по круговой траектории и опять оказался левее и сбоку, что называется «нос к носу», когда ремень уже неэффективен. Теперь в бой пошло уже левое колено, только в спину, в район копчика.
Когда пращника с обвисшим ремнем выгнуло назад, Олег отставил ногу и ударил его раскрытой ладонью в задранный подбородок. Стук затылка об асфальт прозвучал, как набат по невинно убиенным чуркам.
– Встречайте мама, сына-инвалида – пиздонул Угол, расстегивая ремень.
Запахло массовой дракой. Мы отщелкнули бляхи, но с той стороны смельчаков не нашлось. Прийти на дембель на костылях или без зубов, дети гор желания не изъявляли.
Подобрав трехсотых соплеменников, с криками – Пиздэц вам, шакалы, парэжэм! – чурки отступили в темноту.
– Идите на хуй, чурбаны! – понеслось им вслед – Ночью придём, передушим весь ваш ёбаный аул!
Мы вернулись на самоподготовку, а Олег с Витьком – в казарму, ведь они только что сменились с наряда.
Инцидент огласки не получил, травмы были совместимы с жизнью, (хотя я подозреваю – могли быть намного тяжелее). Не было и продолжения. С теми чурками мы больше не сталкивались, а может, и сталкивались, ХЗ, темно ж было, да и все они на одно лицо.
Олега отчислили за неуспеваемость на весенней сессии. Не сдал математику, а по физике нагрёб кучу хвостов по лабораторным работам. Даже не допустили до экзамена.
Заходил в казарму попрощаться уже в солдатских погонах. Как всегда спокойный и добродушный. Крепко пожал всем руки и, молча, вышел. Больше мы его не видели. Уехал дослуживать в другой гарнизон. Куда – не знаю.
* * *
Мориман сильно горевал о потере учителя, но занятий не бросал, а тренировался в одиночку, наивно полагая, что мастеру его уровня тренер как бы уже и на хуй не нужен. Он даже самостоятельно привносил в свой боезапас им самим же (по его словам) разработанные и поставленные движения и удары.
Доходило до смешного.
Проходит час-другой после отбоя. Моряк открывает глаза, падает в проход между койками (спал на 1-м ярусе) и начинает неистово отжиматься на кулаках. Пыхтит и хекает, а то еще с подпрыжками. Конечно, будит близлежащих. Естественно получает звуковое сопровождение.
– Еби-еби, да знай меру!
– Вставай, она уже ушла!
– Юрочка, не кушай с пола, там грязно!
Вслед за этим, в проход летели тапки и сапоги, Мориман рычал, бегал между коек, но все почему-то спали беспробудным сном.
Однажды его сосед по шконке Рыжий Ганс, когда Моряк находился на самом пике процесса, незаметно вынул из его же сапога даже не десятой свежести портянку, брезгливо свернул её в виде длинного микрофона и тихо перегнувшись через койку поднес её к самому носу отжимателя со словами – А теперь несколько слов о работе…
Втянув раздутыми лошадиными ноздрями собственного ножного духу, Юрген рухнул клювом в дощатый пол, а Ганс через мгновение был уже далеко в расположении второго взвода. Как ни гонялся за ним разъяренный Мориман, но поймать в лабиринтах коек гимнаста Ганса, все равно, что загонять макаку в джунглях.
Время от времени, кто-нибудь запросто спрашивал – Юрик, покажи «Молот долбоеба».
Остальные – Гыыы… Охуеть!
Юрик – Щас как ёбну кувалдой, сам долбоебом станешь! – и пер на крамольника.
– Моряк, заделай «Танец бегемота».
– Мориман, захуярь «Хвост дракона».
Чего только не было.
Очко павиана, запах скунса, клюв дятла, хобот слона, хер гамадрила – вот неполный перечень совершенно новых и никому не известных терминов секретного вида борьбы.
Мориман злился, краснел, зеленел, выходил из себя, кидался на пиздоболов, но продолжал заниматься, демонстрируя движения неокрепшего кенгуру.
Рано или поздно когда-нибудь, с кем-нибудь что-нибудь случается. Это называется судьба, или рок, или фатум, кому как будет угодно. Случилось и тогда.
На 3-м курсе военного училища наш одногруппник принял решение связать себя крепкими узами брака, а проще говоря, охуевший от гормонов долбоеб решил жениться, чтобы по выходным ходить в увольнение на сутки и макать морду в домашние вареники со сметаной.
Мы были приглашены, но пошли далеко не все, потому, что в увольнение отпускают только достойных и примерных военнослужащих. Дима Подоляну по кличке Молдован, проныра и аферист, был свидетелем на том веселье.
Избранница нашего гусара проживала с родителями, бабушкой и младшей сестрой в собственном имении (частном доме) в пригороде. Познакомились на училищной дискотеке. Припиздовала с подругой за тридевять земель, чтобы потом мыкаться по гарнизонам. Романтика, хуле…
Свадьбу было решено гулять во дворе (погода позволяла, размеры земельного участка тоже, и какого, спрашивается, хера, тратиться на кабаки). Не хватит жратвы – прямо здесь и прямо щас зарежем порося, или еще кого-нибудь. В таком разрезе. Люди готовились.
На венчании в ЗАГСе мы не присутствовали, потому, что добрались туда часам к 16.00 после занятий.
Гуляние еще только набирало обороты, судя по краснеющим мордам мужиков и запевающим на разные голоса тёток. Баян и бубен, пока еще не разорванные, мирно лежали на скамейке у порога. Музыканты бухали для куражу.
За пределами двора в проулке болтались бабушки, местная босота и пролетарии разного возраста, с надеждой ожидавшие выноса на блюде водки с ленточкой «От молодожёнов», и как минимум, запеченного фламинго с ананасами на закуску.
Когда мы, вшестером, ввалились в калитку, нас встречали, как космонавтов, только что вернувшихся с Сириуса.
– Оооо! Курсантикиии! – заголосило то тут, то там на разные лады – А ну, девки (подружки невесты), рассаживайте дорогих гостей!
Решив раз и навсегда покончить с официальной частью, мы подошли к молодоженам и Юрик Горин, на правах старшего по званию, вручил невесте (а не этому дурику) конверт с собранными со всей группы по пять рублей деньгами, на долгую и счастливую жизнь. Сто двадцать рублей, между прочим. С жениха денег не собирали, кстати.
Когда протокол был соблюден – расселись кто где, в основном поблизости от заботливых женских рук и ног.
Мориман, видя, что веселье бежит далеко впереди него, и по трезвому его уже не догнать, решил, как обычно, стремительно наверстать упущенное. С этой целью он стал кидать одну за другой, глубинные бомбы с водкой на самое дно своей ненасытной утробы и пожирать домашнюю свежину с чавканьем оголодавшего комодского варана над тушей буйвола. Мы опасливо переглянулись.
Чей-то возглас – Пейте, мальчики! Закусывайте! – только подстегнул его, и Моряк решился накрыть всё и вся баллистической ракетой сраного радиуса действия. Он откупорил бутылку с пивом, налил себе полный граненый стакан и опрокинул в трюм. Интеллигентно отрыгнув в кулак и передернув плечами, Юрик повторил эту процедуру еще раз. Теперь они с весельем шли, что называется «ноздря в ноздрю».
Потом были различные тосты, пляски под баян и бубен, хороводы и прочие развлечения. А потом мы втроем (я, Ганс и Угол) вышли за калитку обозреть окрестности.
К нам тут же подвалило четверо – прыщавый мелкий пацан, мосластый долговязый гусь и два жлоба. Как будто ждали.
– Слышьте…– затянул недомерок – Притащите пузырь и че-нить закусить, а?
– Слышьте…– парировал Угол – Мы сами в гостях и тягать со стола не будем.
– Вы ж местные, заходите во двор, мож вас угостят чем-то – добавил я.
– Слышьте… ввернул Гусь – Вы б пиздовали отсюда, а то приперлись наших девок лапать!
– Слышь ты, барин – начал закипать Ганс – Тебе чё надо?! Нет ходу – тоскуй за забором и не баси!
Назревала стычка. Куда ж на свадьбе без мордобоя! То не свадьба, а тоска зелёная.
– Это чё там за хуйня! – раздался голос из-за калитки, а через секунду из неё показался набравшийся по самую ватерлинию Мориман.
– Кто тут гундит пидорасом – сходу осведомился Юрик и ткнул пальцем в дрыща – Ты?!
Тот отступил за спины.
– Или ты?! – на Гуся, стоящего теперь ближе всех.
– А че?! – неуверенно промямлил Гусь.
– Через плечо! – заводился Моряк – Пошли за угол!
– Юрик, харе! – увещевали мы его, но допинг уже изрядно прибавил тому бессмертия.
– Пошли! – Мориман потянул долговязого за рукав. Гусь вырвался и пошел. Я на всякий случай скоренько кликнул еще двоих наших (жених и свидетель не в счёт – у них праздник).
Все отошли к краю забора.
– Моряк, токо не убей! – подлили мы масла в огонь.
– Юрик, «Хвост дракона» – пугал окружающих Угол.
Мориман развернулся к Гусю и со словами – Ну че, ссука, поехали! – ткнул тому в харю растопыренную пятерню.
Гусь отдернул голову назад и…
Длинная нога его согнулась в колене, потом разогнулась, и тяжёлый пролетарский ботинок со шлепком смачно въехал Юрику в интимную область яиц. Финита…
– Ходу!!! – крикнул Гусь, и весь подлый квартет, используя складки знакомой местности, растворился в сумеречных переулках.
Из оцепенения нас вывел крик поверженного Колосса.
– Ааааууууёёё!!!... – голосил Моряк медленно опускаясь на колени, запоздало прикрывая паховую область руками, а потом уже, упершись лбом в пожухлую траву – тоненьким голоском по факту случившегося – Ииииииииии!!!…
Как ловили попутку для транспортировки тела, как родители уговаривали какого-то соседа отвезти мальчиков до училища – то уже не так интересно. На старом раздолбанном Москвиче, за 10!!! целковых, нас троих, меня, Угла и то, шо осталось от Юрика доставили до 2-го КПП. Больше водила взять не смог, потому как скрюченный Мориман и так занимал два посадочных места на заднем сидении.
Всю дорогу, и пока тащили до казармы, Моряк так сильно прижимал руки к паху, как вроде прятал в трусах золотые самородки, спижженные с приисков Прохора Громова из фильма «Угрюм-река».
Осторожно положив на родную шконку протрезвевшего самурая-долбоёба, мы решили его осмотреть. Подтянув в смотровую еще пару человек, мы, с трудом разогнув руки Юрика и его самого, расстегнув пояс и мотню на парадных брюках, заглянули в святая святых.
Перезревший синий баклажан натуральных размеров, как вроде кем-то погрызанный, предстал нашему взору. Яйца даже не пальпировались.
– Половой гигант! – пиздонул ассистировавший Коля Казаченко, но его пинками выгнали из помещения смотровой.
Мориман уже не выл, а молча и безучастно пялился в потолок и обильно потел.
– Монетку приложить! – осенило Угла, но я тут же откровенно заявил ему, что он – идиот, и тут нужна монетка размером со сковороду, а таких в Советском Союзе не льют даже на заказ.
– Засыпать стрептоцидом и к утру будет, как огурец! Холодный компресс и покой! Отрезать нах, шоб не мучился – сыпались дружеские советы.
Сошлись на холодном компрессе.
Намочив в умывальнике вафельное полотенце холодной водой, мы сунули его в трусы Моряку. Минут через двадцать он перестал прерывисто дышать и в легкой истоме прикрыл глаза. Попустило.
Завтра было воскресенье. Юрик почти весь день пролежал на койке, вставая перекусить (носили еду из столовой) и оправиться. Ссал мелкодисперстной распыленной струёй и с дикими криками.
Ответственный офицер командир роты майор Недельский осведомился – Горин, чё валяешься? Беременный?
– Живот болит, товарищ майор – выдавил Юрик осипшим голосом.
– Понажираетесь всякой хуйни в увольнениях. В понедельник с утра – в санчасть.
В понедельник, к 8.00 несчастный Моряк походкой раздвинутого циркуля поковылял в санчасть почти через все училище.
Михаил Давидович Кравец, наш старый и опытный хирург (фронтовик кстати), внимательно исследовав вываленный Юриком на смотровой столик свой собственный болт, поцокал языком и участливо поинтересовался – Кто ж тебе так хобот пожевал, сынок?
Истерзанный и намучившийся Мориман, которому в данный момент, было чуждо чувство юмора, с болью в голосе рявкнул – Сам грыз с голодухи!
– А, ну да, ну да… Как же я забыл… – принял объяснение повидавший жизнь Михаил Давидович – Вы ж не наедаетесь ни хуя!
Через неделю бодрого Моряка выписали из санчасти и он продолжил отжимание на кулаках.
Видать у них нашлись лекарства поэффективней монетки.
© Bessamemucho
yaplakal.com