380
- Здравствуй, сынок, - говорю я.
- Здравствуй, мама.
У меня больно сжимается сердце - Тимошка такой худой и бледный. Он улыбается мне, не разжимая губ.
Я протягиваю руку, чтобы погладить его по щеке, но он отклоняется. Как когда-то, в детстве, когда мои ласки ему казались слишком навязчивыми и смешными.
– Я сам, - было его любимым выражением.
Сам, пыхтя, завязывал трехлетним малышом шнурки на ботинках, сам разбирался со своими обидчиками, сам выбирал, кем ему стать после школы. Сам, сам, сам.
- Ты плохо выглядишь, Тимоша.
- У меня все отлично, мама. Как ты, родная?
- В этом году яблони цветут, как никогда. Те, которые ты садил. Пес до сих пор по тебе тоскует, воет ночами.
Запускаю его в дом на ночь, чтобы обоим было не так тошно…
А Маринка у соседей, помнишь ее, белобрысая такая, все кричала, что в город уедет жить…?
Тимофей кивает, все с той же странной болезненной улыбкой.
- Двойню родила. А мужа-то нет в наличии!
- А Тоня?
Антонина была первой детской любовью сына. Не дождалась его из армии, отдала свой первоцвет сельскому кобелю и балагуру Егору, сейчас пожинала горькие плоды - ревела по соседям да тумаки получала. Но я не скажу про это Тимоше, зачем ему лишние думы?.
- Тонечка красавица. Двое сыновей у нее, первенца Тимофеем назвала. Да я тебе уже говорила, помнишь?
Его лицо светлеет и разглаживается, он встает со скамейки, покачнувшись и неловко повернувшись ко мне боком. Шею пересекает чудовищный рваный шрам, багровый и вспухший, словно змея под кожей.
Я не могу сдержать слез…
- Мама, - он недовольно морщится. – Прошу тебя, не плачь. Все хорошо.
Я покорно киваю, но слезы катятся, катятся, капая мне на руки, скрещенные на коленях.
- Я люблю тебя, мама.
- И я тебя, сынок…
Солнце румяным толстым яблоком катится за косогор, в пухлую вату вечерних облаков. По проселочной дороге среди полей пшеницы медленно идет женщина в черном домотканом платье, на голове повязан белый платок. Услышав стук колес нагоняющей ее телеги, останавливается, чтобы уступить дорогу.
- Сергеевна, садись, подвезем, - окликает ее добродушно толстуха, сидящая в телеге, про таких говорят «кровь с молоком»
- Спасибо, я пешком, - тихо отвечает идущая по дороге.
Едущие в телеге муж и жена не настаивают. Мужчина щелкает языком, упитанная лошадка берет резвый ход.
- Совсем Сергеевна иссохла, - качая головой, говорит толстуха мужу, отъехав на приличное расстояние. - Ведь погиб уже пять лет как, а она все на могилу к нему как на работу, не желая смириться. Ни с соседями не говорит, ни в церковь не ходит…
- Ее забота, - мрачно отвечает муж. – А ты не лезь своим языком, куда не следует. Не твоего ума дело.
***
Я иду по дороге в закат, туда, где умирает солнце. Оно уходит, но каждое утро возвращается, потому что мы ждем его.
И Тимоша каждый вечер ждет меня там, где березы на его могиле шепчут мое имя, а полевые цветы улыбаются до самого снега.
© Паласатое
yaplakal.com