128
Школа наша располагалась на окраине небольшого провинциального городка, посреди частных домовладений, в каждом из которых, разумеется, имелся и сад, и огород, где росли яблоки, груши, вишни, абрикосы, клубника, мимо которых трудно было пройти идущей в школу или со школы ребятне. Жители, по всей видимости, людьми были добрыми. Они молча ремонтировали сломанные и поваленные заборы, но в школу не ходили и не жаловались, привыкнув к постоянному нашествию саранчи. Неподалеку от школы, разбросав в хаотичном порядке свои шатры и глиняные домики с перекошенными оконцами, с целлофаном вместо стекол, расположился цыганский табор. На это соседство со школой никто не обращал внимания, так как цыгане соблюдали дистанцию и к школе без особой надобности не приближались.
Собравшись на торжественной линейке, в связи с окончанием учебного года, очень красивые и нарядные, особенно девчонки, в коричневых платьях и белых фартуках, с огромными белыми бантами, и построившись на школьном дворе буквой «П», мы прослушали Гимн Советского Союза. Не успели еще высохнуть слезы на глазах у особо впечатлительных, как вдруг из близлежащих кустов, как черт из табакерки, выскочил цыганенок лет десяти отроду. Он пронесся как ракета мимо нашего строя и ухватив на бегу Ирку за грудь, звонким детским голосом прокричал: «Девчонка, дай поебать!». Исчез он так же внезапно, как и появился. Почему он выбрал объектом своего сексуального вожделения именно Ирку, было понятно. У нее еще в шестом классе, как на дрожжах, стали расти груди, вызывая у всех девчонок нашего класса зависть, а у мальчишек – уважение. Ей они уделяли внимания значительно больше, чем другим, периодически выдирая клок волос на голове или незаметно, во время урока, привязывая концы фартука к спинке стула. Но сейчас к ней было приковано внимание уже всей школы. Ирка стояла белая, как полотно, на ее лице не было ни одной эмоции. Учителя успокаивали, как могли, каждая свой класс, линейка стала похожа на жужжащий улей. С связи с тем, что Ирке была нанесена глубокая психическая травма, к тому же на ее белом фартуке зияла грязная пятерня злоебучего не по годам цыганенка, ее прямо с линейки отпустили домой. А нас погнали в класс, наставлять на путь истинный, как надобно вести себя во время летних каникул. Не смотря на то, что мы уже закончили восьмой класс и были достаточно взрослыми, нам категорически запрещалось пить, курить, ругаться матом, а еще, чтобы жизнь медом не казалась, вручили каждому список из тридцати наименований книг, обязательных к прочтению за время каникул. Причем прочесть это все нужно было за два месяца, так как весь июнь мы должны были провести в лагере труда и отдыха в одном из колхозов соседней области. Ни мы, ни тем более наши родители, не воспринимали привлечение нас к труду, как повинность, это было нужно для того, чтобы мы не росли лодырями и приспособленцами, все должны были трудиться на благо нашей Родины. На тот момент Родина очень нуждалась в прополке подросшей рассады помидоров, и мы были готовы ринуться в бой с сорняками.
Вечером я достала свой чемодан цвета серого мрамора, с которым прошла все лагеря и стала собирать вещи. На дне чемодана лежали разноцветные камешки причудливой формы, собранные прошлым летом во время отдыха в пионерском лагере, расположенном на берегу горной реки, неподалеку от города Теберда, у самого подножия Эльбруса. Засушенная веточка барбариса напоминала о поездке на турбазу в Северной Осетии. Ракушки и зеленые прозрачные камешки из стекла я привезла с Черного моря, из Анапы. Переложив все сокровища в ящик письменного стола, я быстро собрала вещи и мыльные принадлежности, включая шесть тюбиков зубной пасты, приготовленных заблаговременно, зная по прошлому опыту, что несколько тюбиков может уйти сразу же в первую ночь.
На следующее утро на центральной площади города, выстроившись в ряд вдоль дороги, нас уже ждали «Икарусы». Быстренько распрощавшись с родителями, которые как ни пытались, не могли скрыть счастливых улыбок на лицах, мы расселись в автобусе и заорали, что было мочи: «Вот!!! Новый поворот!!! И мотор ревет…»
Мотор «Икаруса» заревел, и мы отправились в путь. Впереди колонны из трех автобусов ехала милицейская машина, что придавало всей церемонии еще большей торжественности.
Часа через полтора, исчерпав весь знакомый репертуар песен, хор стал заметно ослабевать, а вскоре и совсем затих, но в конце салона кто-то не унимался и, действуя на нервы, продолжал выть охрипшим голосом: «Старинные часы еще иду-у-у-у-т...». В воздухе запахло свежим огурцом, это было воспринято, как команда – расчехлить пакеты с едой. Все вокруг зашуршало и захрустело. Мальчишки, перегибаясь через спинки сидений, пытались разбить яйца об головы впереди сидящих девочек, а те, у кого впереди сидели такие же балбесы, выскочили в проход и стали бегать по салону, искать, кому бы об голову разбить яйцо. Водитель, повернув голову в салон, но при этом, смотря на дорогу, приказал всем немедленно сесть по местам, потом, подумав, добавил, что если кто сейчас достанет семечки, немедленно будет выброшен из автобуса в придорожный кювет.
Утолив голод, все коротали время в дороге, как могли. Васька Зябликов, просунув свой пятачок между спинками сидений, не стесняясь в выражениях, стал рассказывать впереди сидящим девчонкам какие-то похабные анекдоты. На фразу «прекрати, дурак», он никак не реагировал. Тогда одна из девочек, вытягивая шею, глядя поверх спинок сидений, крикнула сидящей на переднем сидении учительнице:
- Марина Санна! А Васька матерится!
Марина Александровна, глядя в окно, была погружена в какие-то свои мысли. Услышав, что обращаются к ней, она сказала:
- Да, да, хорошо…
Откуда-то из глубины салона доносилось приглушенное:
- Ты че, дурак? Вальтом ходи, у меня туз остался.
Свернув с бетонки, мы проехали несколько километров по пыльной грунтовой дороге вдоль полей и, наконец, подъехали к месту нашей дислокации. По периметру большой заасфальтированной площадки располагался жиденький лесок, четыре длинных деревянных барака для нас, небольшой кирпичный домик для учительского состава, кухня с пристроенным к ней длинным навесом, под которым был длинный стол и по обе его стороны такой же длины скамейки. Еще имелся небольшой дом, построенный из самана, являющийся жилищем для постоянно проживающего здесь сторожа и двух его уже взрослых сыновей с семьями. Посреди площадки стоял шест, с прикрепленным к нему красным флагом. Поднявшись на небольшой пригорок, мы, к своему счастью, радости и восторгу увидели большой пруд, абсолютно круглый, как тарелка, с зеркальной поверхностью воды, в которой отражались растущие вокруг пруда деревья. С той стороны, с которой мы подошли к пруду, был импровизированный пляж с привезенным и рассыпанным равномерным слоем желтым песком и деревянным мостиком, выдвигающимся над водой метра на три. Но сначала нужно было разместиться и занять в бараке место поудобнее. Я зашла в барак одной из первых и, заметив у самого окна две, отдельно стоящие от других, но близко друг к другу, кровати, бросилась к ним и легла поперек, вытянув руки и ноги. Это, чтобы застолбить место для Ирки. Потом мы стали распаковывать чемоданы и клеить на стены фотографии любимых артистов, мам, пап, женихов, кошек, в общем, что дорого сердцу.
После отбоя началось самое веселье. Те, кто, вымотавшись за день, и не справившись с усталостью, уснули сладким сном, беспощадно были покрыты слоем зубной пасты и светились в темноте, как белые мумии. Ворвавшиеся в наш барак мальчишки, набросив на головы белые простыни, предварительно прорезав в них дырочки для глаз, старательно изображали привидения, махая руками, как крыльями, то и дело, спотыкаясь о жестяные тазы, которые были расставлены посреди барака в ожидании их прихода.
В общем, после этой Варфоломеевской ночи, первый рабочий день как-то не задался с самого начала. Половина лагеря не смогла явиться на построение к восьми часам утра. Лишь часам к одиннадцати, покормив завтраком, нас, как стадо сонных баранов, привели на поле и дали отмашку. Мальчишки, увидев посреди поля поливалку, оживились и с криком «Ура-а-а-а!!!» бросились осваивать технику. Поливалка представляла собой трактор, с прикрепленными с двух сторон приспособлениями из металлических трубок метров пятнадцать длиной, в виде крыльев. Мальчишки, повиснув на этих крыльях, стали раскачивать их с двух сторон одновременно, и когда уже поливалка была готова взлететь, на поле показался сторож, дядя Гриша. Пытаясь спасти колхозное добро, он подбежал к этому чуду техники и разогнал мальчишек. Солнце палило беспощадно. Не спасали даже белые панамки, одетые каждому на голову в обязательном порядке. Мы распределились по полю и начали бороться с сорняками, причем те, кто не знал, как выглядит рассада помидор, рвали все подряд, вызвав истерику и негодование у бригадира, пришедшего к концу рабочего дня принимать работу. После работы, накупавшись вволю в пруду, мы стали готовиться к вечерней дискотеке. Девчонки подходили к этому вопросу как-то более основательно и серьезнее. Они сновали туда сюда в бигудях, с какими-то пузырьками и картонными коробочками с тушью для ресниц. Мальчишки, наотрез отказывающиеся взрослеть и становиться более степенными и серьезными, носились по площадке и запускали бумажные самолетики. Наконец-то стемнело. У шеста с флагом установили магнитофон с двумя большими круглыми бабинами и началась дискотека… Мы с Иркой сидели под кухонным навесом на скамейке и с унылым видом наблюдали за происходящим. На наш взгляд, все это действо напоминало дурдом на выезде. Мальчишки, образовав круг вокруг магнитофона, танцевали, чем-то, напоминая недоделанных роботов, корчившихся от зубной боли, дергая по очереди, то руками, то ногами, резко откидывая голову то вправо, то влево. Несколько балбесов сидело на корточках, не отводя завороженного взгляда от Леночки, нашей первой красавицы в классе, которая, танцуя, очень красиво виляла попой и всем телом изображала волну. У нас с Иркой были другие планы на вечер. Мы собирались совершить два преступления. Во-первых, мы собирались незаметно исчезнуть из поля зрения учителей и, забравшись в какие-нибудь заросли выкурить по сигарете, выменянных днем у мальчишек на бесхозную фотографию какого-то футболиста, висевшую у нас в бараке.
Во-вторых, мы собирались совершить ночную вылазку на пруд и осуществить ночное купание. Выбрав удачный момент, мы нырнули в заросли какого-то кустарника. Прикурив сигареты, стараясь сдерживаться от накатывающего приступами кашля, мы выпускали изо рта струйки дыма и обалдевали от собственной крутизны. Возвращаясь в лагерь, мы услышали в районе туалета сдавленные рыдания, подошли поближе и увидели одну из одноклассниц, сидевшую на корточках и плачущую так, как будто случилось что-то страшное и непоправимое. После продолжительных расспросов, причина истерики была установлена. Оказывается, мальчишка, который ей очень нравился и которому она предложила дружбу, сказал ей, что не хочет с ней встречаться, так у нее кривые ноги. Мимо пробегал Петька, остановившись и как бы случайно услышав разговор, он подошел и с серьезным выражением лица человека, желающего искренне помочь, сказал, что нужно туго-туго прибинтовать ноги, одну к другой и неделю не разбинтовывать. Ирка легонько треснула его по лбу и сказала:
- Ты совсем, что ли дурак ??? Как она со связанными ногами тебе рассаду будет полоть?
Петька не унимался:
- Безвыходных положений не бывает! Можно отнести ее на поле на носилках, привязать к носилкам веревки и тащить за эти веревки вдоль борозды, а она в это время будет полоть…
Отвесив ему подзатыльник, мы привели нашу страдалицу в барак и уложили спать. Дождавшись, когда вся эта катавасия с танцами закончилась и все разбрелись по баракам, выждав какое-то время, пока все уснут, мы с Иркой отправились осуществлять второй пункт плана.
Выскользнув на цыпочках из лагеря, прямо в ночных рубашках, мы взобрались на пригорок, и перед нами отрылась сказочная картинка. Очень низко над водой пруда висела огромная оранжевая, круглая, как блин, луна. Она заливала все вокруг каким-то волшебным синим светом. Казалось, что это вовсе и не пруд, а зеркало, в котором отражались растущие вокруг деревья. Чтобы не намочить одежду, уверенные в том, что нас никто не видит, мы сняли не только ночнушки, но и трусы, чтобы потом не шуршать в бараке сумками и не искать сухие. Это было не купание – это было какое-то блаженство. Ирку распирало вдохновение. Она, забравшись на мостик и став в позу памятника, подняв одну руку в верх и обращаясь к луне, начала читать что-то из Пушкина. Наплававшись и накупавшись вдоволь, мы так же незаметно, на цыпочках, проскользнули обратно в барак. А утром случилось страшное. Когда я подошла к умывальникам, мальчики которые там были, меня не заметили, так как были увлечены каким-то разговором, от которого у них наблюдалось явное эмоциональное перевозбуждение. Я прислушалась к тому, о чем они говорят, и вдруг слышу:
- Ну, вот короче, мы такие в кустах сидим, бухаем, только вино разлили, смотрим, две подруженьки такие идут к пляжу, смотрим, бляяяя… они такие, ночнушки снимают, а потом и трусы! прикинь, я чуть кружку с бухлом не выронил…
Я бросилась в барак, чтобы рассказать подруге о трагедии, боже, какой стыд, мальчишки увидели нас голыми! Ирка с удивительным спокойствием все это выслушала и сказала:
- Ну и что?.. Плевать. Они же совсем сопляки еще…
И так, день за днем проходили наши трудовые будни. Однажды, после работы, мы, как обычно купались в пруду. Я порезала в воде большой палец ноги и сидела на берегу, стараясь приклеить смоченный слюной лист подорожника, который то и дело отваливался. Из воды вышла Светка, которую мы все боготворили, за то, что она была асом в математике и спасала весь класс. За время контрольной, она успевала решить оба варианта и пустить листки по классу, а чтобы ее не спалить, мы договорились в своих работах делать одну, две ошибки. Так вот, она подошла и села рядом:
- Посмотри, вон там мальчишка сидит в одной и той же позе уже целый час, пока мы купаемся. Ну, сидит, и ладно, только вот возле него почему-то два велика лежит…
Я оглянулась, и действительно, на берегу в метрах пятидесяти от нас сидел мальчик, лет семи, обняв ноги руками, и не отрываясь, смотрел на воду. Мы решили узнать, в чем дело. Подошли и сели рядом с ним на корточки.
- Привет, - ласково ему улыбаясь, начала свои расспросы Светка.
- Здрасте.
- А чего ты здесь сидишь?
- Друга жду.
- А где друг?
- Нырнул и не выныривает...
Мальчишка зашмыгал носом, а мы со всех ног бросились в лагерь, за Мариной Александровной. Сбивчиво и наперебой рассказали ей про мальчика. Та в свою очередь позвала дядю Гришу с сыновьями, и мы все вместе вернулись к пруду. Один из сыновей дяди Гриши громко крикнул:
- Всем выйти из воды!
Все трое мужчин разделись и стали нырять, периодически выныривая, чтобы набрать воздуха в легкие. Мы молча сидели на берегу и до последнего надеялись, что мальчик просто убежал. Но чуда не произошло… Когда дядя Гриша, в очередной раз вынырнул, он приподнял над водой синий, окоченевший труп маленького мальчика, у которого ноги были сильно согнуты в коленках, а руки прижаты к груди. Нам казалось, что это все не по-настоящему, просто мы смотрели какой-то страшный фильм. Некоторые девчонки завизжали и бросились бегом в лагерь. Марина Александровна тоже поспешила за ними, вызывать милицию. Мы стояли в оцепенении, с испуганным видом и смотрели, как дядя Гриша вынес тело на берег и положил на траву. Милиция приехала быстро и привезла с собой мать утонувшего мальчика и отца живого, видимо они жили неподалеку. Милицейский уазик остановился метрах в десяти от трупа мальчика, открылась задняя дверь и из нее вышла женщина…
Увидев своего ребенка, лежащего на траве, она не удержалась на ногах и, обмякнув, села на траву, потом она встала на четвереньки и, молча, поползла к ребенку…
Она приподняла его, прижала к себе и стала его укачивать, как матери укачивают своих детей перед сном. В следующую секунду я услышала вой… нет, это был рев раненного зверя от нестерпимой, невыносимой боли… У меня по всему телу пробежала дрожь…
Она то и дело поднимала голову и смотрела на небо, как будто хотела крикнуть: «За что?! Почему?! Зачем?!» Но даже этого она не могла сделать, так как потом мы уже узнали, эта женщина была глухонемой, и это был ее единственный ребенок.
Отец живого мальчика стоял, сотрясаясь от беззвучного плача, и прижимал к себе сына так крепко, как будто боялся, что кто-то может его отнять. Тот, кто отнял ребенка у этой несчастной женщины…
Этим вечером над лагерем стояла тишина. Нам не хотелось ни бегать, ни прыгать, ни даже общаться друг с другом. Лежа на своих кроватях в бараках, наверное, тогда многие из нас впервые задумались о жизни и смерти и о том, что жизнь состоит не только из цветочков и солнечных лучиков. Хотя тогда нам казалось, что все плохое происходит с кем-то другим, а с нами ничего случиться не может.
Психологи говорят, что психика детей пластична, и, наверное, так оно и есть. Через несколько дней, забыв о происшествии, мы опять купались в пруду, и над всей округой разносился детский визг, свидетельствующий о том, что жизнь продолжается, ни смотря ни на что.
© Fantaziya
yaplakal.com