89
знаков много получилось.
_________________________________________
Всё в мире движется по кругу. Может потому, что Земля круглая? Вот и события в подлунном мире кольцуются, раз за разом повторяясь. Нам регулярно встречаются совпадения, которые вовсе не совпадения, и откровения, которые вовсе не откровения, а вполне закономерные вещи.
В общем, если вы увидите табличку с надписью «выход», переверните её. Наверняка там будет написано «вход», ведь ничего не бывает случайно - можно ещё немного побродить. До следующей таблички.
Мамаша жила в прекрасном тихом озерке посреди заросшего полевыми ромашками и жёсткими лютиками луга за дачным посёлком. Туда чутьё и привело кикимору даже скорее, чем она рассчитывала.
- Явилась, не запылилась, - проворчала мамаша, пристально разглядывая блудную дочь. – Ишь, как высохла, да какая тощая-то стала. Как оно, на людских хлебах? Уж я-то всё знаю.
- Привет, мам, - ответила та и проворно слопала плавунца – хрям, хрям.
Ох, ну и вкусным был плавунец после многолетней комариной диеты!
- Чем это от тебя несёт? – недоверчиво продолжала мать.
- Бензином, - пояснила кикимора. – Я за автобус зацепилась и подъехала.
- Конец болота! – сердито бросила мать и плюнула, попав прямехонько в жёлтую, как тоска, кувшинку. – Чтобы кикимора на автобусе… Стыд, позор-то какой. Хуже, чем с русалками в реке путаться…
- Предрассудки у тебя старческие, - огрызнулась молодая (а она, знаете ли, до сих пор была молодой!) кикимора и быстро слопала ещё одного хрустящего, крупного плавунца. – Мам, куда бы узелок положить?
- А что там? – с любопытством спросила старуха.
- Пустяки, - ответила дочь, осмотрелась по сторонам и зарыла свёрток с остатками еврейского золота поглубже в ил.
Эх, хорошо бы вместе с золотом и память закопать…
Кикимора подумала о голубых глазах лейтенанта Frezenbergа, взглянула на романтичный ромашковый луг и горько вздохнула. Но тут на крыльцо ближайшей к озеру дачи вышел кудрявый крепкий парень в спортивных трусах, потянулся и снова скрылся в доме, и на весь дачный посёлок хрипло грянуло: «Жиган Лимон! Мальчишка симпатичный!»
- Тьфу ты, дрянь какая! – с досадой сказала сбитая с романтических мыслей кикимора и в сердцах плюнула, совсем как старуха-мать. Ещё бы, столько лет плакать под Вагнера, и в результате получить соседа с шансоном.
«Жиган Лимон, с тобой хочу гулять!» - игриво орал магнитофон сытым мужским голосом.
Кикимора представила пузатого дядьку, который пытается уломать симпатичного Лимона на любовную прогулку, и хихикнула. Что там Великая Сырость приготовила нового впереди? Поживём, увидим.
Зажили кикиморы, как в прежние времена. Старуха ворчала, а молодая всё смотрела на жёлто-белый луг, словно могла разглядеть в ромашковых узорах светлую чёлку и голубые, как небо глаза, вместо которых в конце концов разгляделся красивый, толстый водяной с перепончатыми, как у самой кикиморы, лапками и блестящей короткой шерстью.
- Отличная партия! – ликовала старуха.
Молодая кикимора молча вздыхала.
У партии были маленькие глазки с вертикальным зрачком и астматическое на воздухе дыхание, как, впрочем, у всех водяных. Партия могла бесконечно жевать корни аира и рассуждала о жизни, совсем как кикимора-мать.
- Дрянные существа эти людишки, - ворчала партия, разлёгшись на почётном месте в камышах.
- Ох, и дрянные! - вторила старая кикимора и трясла головой.
- Им бы всё испортить, испаскудить… - продолжал водяной.
- Истину говоришь, милок… - вздыхала мать.
- Банок консервных накидают, бутылок пластиковых…
- Костры не тушат!
- И эти гадкие, шумные дети, ненавижу детей.
- Отвратительно!
- Чем вам дети не нравятся? – возмутилась кикимора, вспомнив круглую Вовкину мордочку.
- Удочками, - ответил водяной и добавил: - Велосипедами тоже. И, особенно, лодками. А какие они внешне гадкие: голые, шерсть только на голове и растёт.
- Председатель дачного кооператива весь шерстяной, - зачем-то сказала кикимора.
- И гораздо гаже голых детей! – вынес вердикт водяной.
Кикимора немного помолчала.
- Бывают хорошие люди, - с сомнением шепнула она.
- В сказках, милая, - уверенно сказала партия. – Только в сказках.
На дачных участках копошились хорошие с плохими пополам люди и слушали музыку, чаще всего скверную. Хуже всего кикиморе было, когда кудрявый сосед включал шансон. Ладно ещё, чтобы разный. Но из всего музыкального человеческого разнообразия дачник слушал только две песни: про журавлей-журавлей, которые не смогли помочь, и пресловутого жигана по имени Лимон. Парень весь дачный сезон очень громко крутил эти композиции целыми днями, друг за другом, а кроме них - ничего. Вместе с кикиморой шансон в целом и Лимона в частности ненавидел весь посёлок, зато сам дачник эти песни ох, как любил.
Когда не можешь любить, кого хочешь – любишь, кого можешь. Свадьбу сыграли в начале августа, задолго до спячки. Дело не в том, что наша кикимора являлась завидной невестой и целое озеро могла унаследовать. Она была такой милой… А у водяного такая блестящая шёрстка… Зачем кикиморы-ы-ы блестящих любите-е? За симпатичность, разумеется.
Долго не думая послали сороку за роднёй на болото, неделю ловили в ржавую консервную банку плавунцов, квасили мухоморы, растирали с пиявками комариные личинки… Знаете, как вкусно получается, если правильно соблюсти пропорцию пиявок и личинок, да слегка притрусить семенами полыни сверху? В общем, работа кипела.
За работой наша кикимора почти перестала смотреть на лужок, да и ромашки в августе все спрятались, а лютики поникли. Кикиморы от заката до рассвета светлячков к тростнику цепляли, гнилушки рассыпали, отбирали самых звонких лягушек для свадебного хора, а лягушачью икру старуха-мать с весны собирать и сушить начала, впервые водяного на ромашковом лугу увидев, так что оставалось просто залить её водицей, чтоб разбухла.
- Отличное, сытное озеро у нас, доча, - говорила кикимора-мать, - хорошо родню угостим.
- Они что, жрать придут? – ворчала молодая кикимора. – Поздравить меня и порадоваться.
- Нет, угостить болотных надо, мы же не люди…
- Люди гадкие создания, - веско повторил толстый и красивый жених, от которого пахло аиром, – скупые, жадные. Ты слышала, чтобы наши враждовали? Только с русалками. А людишки друг друга удавить готовы за кусок еды. И ведь давят! В моём родном пруду один такой разлагался, с камнем на шее. Ракам было чем питаться. Ох, и жирные у нас раки по норам сидели. А люди их ловят и едят, сварив в ведёрке. Хе-хе, друг друга, значит. Раки людей, люди раков.
Кикимору передёрнуло. Как там её Максим? А Вовка?
И в сам день свадьбы о Максиме думала, пока мастерила себе венок из кувшинок и водорослей. Не удержалась, вплела туда ромашку. Одну, чтобы незаметно.
- Перед лицом Вселенской Сырости, обещаете любить и беречь друг друга до конца сезона, пока Зимний Сон не разлучит вас? – важно восседая в лунном свете на высокой кочке, спросил почтенный, старый и обвисший водяной, патриарх и церемониймейстер.
- Обещаем, - ответила наша кикимора.
Легко выполнимое обещание. У болотной нечисти всё не так, как у людей: женятся на два сезона, а после появления потомства мирно расползаются, ведь водяных гораздо меньше, чем кикимор. Надо и совесть иметь.
- Обещаете родить и растить потомство во славу Вечного Болота?
Украшенный ряской жених икнул аиром и согласно прикрыл глаза с вертикальными зрачками.
«О, Вселенская Сырость! – подумала кикимора, - Пусть у моего Максима и его семьи всё будет хорошо! Ну, пожалуйста? Что Тебе стоит?»
Начались поздравления.
Родственники с хлюпаньем и плеском приближались попарно, целовали кикимору, хлопали по пузу жениха, хихикали и подносили стандартные наборы гнилушек, только прабабка подарила редкую ракушку, видно, от души оторвала, если, конечно, у прабабки была душа.
Кто-то, воспользовавшись общей суетой в озере и свадебной неразберихой, подарил споры водорослей в консервной банке, видимо, пожалев гнилушек, а патриарх вообще ничего не преподнёс молодым, по всей вероятности, считал своё присутствие на свадьбе лучшим подарком.
Отобранные лягушки квакали во всё горло, свиристели болотные птицы, шум, гам, плеск, толкотня.
Лягушачью икру съели сразу, сколько ни припаси – всё мало будет.
Плясали на ромашковом лугу и топтали лютики.
Один из водяных обожрался квашеных мухоморов и принялся наводить коллективный морок. Всем стал мерещиться то моторный катер, то развратная лысая по телу русалка с зелёными патлами. Старухи ахали, молодые кикиморы визжали и прыскали. Патриарх нашёл шалуна и выгнал прочь, но тот не уходил, а всё бродил вокруг озера, шелестел в камышах, распугивая хоровых лягушек, вздыхал и пытался сманить молодёжь на реку – совсем невменяемый был.
В конце концов, ему дали ещё мухоморов, он съел все до крошки, зарылся в ил и проспал до конца праздника. На рассвете гости стали расходиться, и хулигана уволокла под руку двоюродная тётя из дальнего болота: старой деве годился любой водяной, даже неумеренный в мухоморах и тощий, а кикимора-мать нашла в венке у дочери ромашку и принялась бурчать, пришлось цветочек вытащить и спрятать.
Началась неутомительная семейная жизнь в тихом и сытном озере. Жирные насекомые в любое время суток, спокойные беседы, лягушачий хор и прогулки с мужем по серебристому лугу в лунном свете, крикливые человеческие дети на мелководье днём, а ты лежишь себе на дне, зарывшись в тёплый ил, и смотришь, как сквозь мутную воду пытается заглянуть любопытное солнце. И приглушённые, искажённые водою звуки – детский смех и музыка. Хорошо, не смотря ни на что.
В конце картофельного сезона кикимора затосковала, забеспокоилась, долго искала куда перепрятать тряпочку с остатками золота, да так и не нашла, оставила на старом месте. Потом поругалась с матерью, зачем-то выбросила свадебные гнилушки и, в конце концов, под жигана Лимона отложила в камышовое гнездо жёлтое, как лимон, овальное яичко с зелёными точками.
Одно-единственное.
За яйцом ухаживало всё семейство, вокруг него суетились кикимора с мужем и престарелой мамашей, в зимнюю спячку его с трёх сторон грели сонными телами, а весной, с первыми комарами, яйцо треснуло по всей длине, и родился кошмар. Вернее, симпатичная кикимора-девочка, маленькая, жёлтая и пушистая, но слишком уж шустрая.
Конечно, виноват во всём был жиган Лимон, вернее, кудрявый дачник с его шансоном. Жил бы на крайней даче профессор истории и слушал Моцарта, наверняка из яйца бы вылупился спокойный и рассудительный водяной, такой же, как папаша.
Хорошо, что кикиморы безымянные, иначе как бы пришлось назвать новорожденную? Лимонкой, что ли? И вообще, все претензии к хозяину крайней дачи. Прямо, хоть морок мести ради наводи.
Так и стала наша кикимора мамой. А что вы думали? Долго ли умеючи.
Лето за летом покатились быстро, глаз да глаз нужен за шустрой кикиморкой. То она убежит в поля и высохнет до чесотки, то на реку потянется, лови её в проточной воде потом. К тому же, русалки так и норовят к себе сманить и нравственно испортить. К дачникам, опять таки, лезет отчаянно, и как ни учи людей стеречься – ничего не помогает. Пытается с детьми играть, ладно, чтобы цепляла им на удочку консервную банку или драный башмак, а то ведь регулярно мордашку показывает. Мороку учиться не хочет, как себя защищать станет? Еле азы привили. Стрекозам крылья отрывает и всё сбежать норовит, не иначе - дурные гены.
Кикиморе порой приходилось привязывать её в камышах за ногу тонкими корнями. Любые ромашки с таким житьём из головы вылетят и лютики тоже. Куда там прошлое вспоминать? В настоящем бы выжить. В гости на дальнее болото, было, семьёй пошли, так дитё прабабку за палец на ноге укусило и повисло, как пиявка, даром, что зубы молочные, еле оторвали.
- Скорее бы она подросла, - вздыхала кикимора-бабка. – В наше время дети не такие были… Ничего, десять-двадцать лет, и если не издохнет, то поумнеет…
- Нитраты. Экология. А всё люди виноваты, кто ж ещё, - бормотал водяной, невесть по каким причинам оставшийся жить в озере на семейном положении, вопреки всем сезонным традициям.
Естественно, на него раздражались с непривычки, но из озера никто не гнал. Хорошо, когда свой самец в водоёме имеется: тростник проредить, тины нагрести – уже польза… К тому же, такой красивый, толстый, рассудительный, с блестящей шерстью и вертикальными зрачками. Посмотришь – и так приятно на сердце становится.
- Хорошо, что у нас собственное озеро, - говорила ему кикимора. – Представь себе, как у родни с нею жить бы пришлось? Все бы пальцем тыкали и попрекали.
- Не говори. Из моего родного пруда нас бы с нею выгнали, - отвечал муж, пожёвывая аир.
А мир вокруг озера менялся гораздо быстрее, чем росла дочка.
Чьи-то участки зарастали травой, чьи-то вырастали новыми дачами, или вдруг покрывались жужжащими пчёлкиными домиками.
Кудрявый парень стал кудрявым коренастым мужиком, дважды женился и развёлся, лишь проклятущие его три песни оставались неизменными. Кикимора просыпалась весной и съедала свою первую личинку под хриплое:
Я в детстве подружился с сигаретой,
Бывало по карманчикам шмонал…
- Руки бы тебе повыдирать… - бормотала кикимора, обращаясь к мифическому жигану, живущему в придуманной кем-то реальности и пьяно бредущему с дискотеки с девчонками под обе руки.
И папа ремешком лупил за это,
Но я тайком! как прежде воровал!
Крошка-кикимора тайком выбиралась из озера и бродила дачным посёлком. То в одном, то в другом месте её пребывание выдавали истеричные собачьи вопли, переходящие в испуганный, морочный визг, или детские крики, хорошо, что детям взрослые не верят. Водяной ловил дочь и сёк гибкими ивовыми прутьями, дитя визжало и обещало исправиться, но в результате всё оставалось по-прежнему, кикиморе оставалось только взывать к Вселенской Сырости.
Осенью семейство засыпало под пафосные стоны другого вытика:
Журавли, журавли,
Вы спасти не смогли обречённого,
В бирюзовой дали
Превращаясь в пернатый комок…
«Интересно, как это симпатичная болотная птица, неутомимая охотница на жаб и ящериц, могла помочь в чём-либо, кроме ловли лягушек на дачном участке? – вяло думала засыпающая кикимора. - И уж если превратить журавля в комок, он вообще бесполезным станет!»
Журавли, журавли,
Криком сердце сожгли невлюблённое,
И о вас, журавли,
Спотыкается мёртвый зрачок!
- Чтоб тебе, скоту, мёртвыми зрачками о бутылку споткнуться и разбить магнитофон, - шёпотом желала кикимора кудрявому мужику. – Ни дня тишины!
Вскоре музыкальные пристрастия кудрявого дачника отошли на задний план. Мечты кикиморы о тихой семейной жизни лопнули, как дождевой пузырь на луже, возле озера развернулась стройка. Оказалось, кто-то скупил половину участков.
В считанные месяцы гула и грохота, которые даже жиган Лимон не мог перекричать, в какой-то сотне метров от озера вырос белый особняк с модным дзеновским садом камней и высоким забором. В особняк наезжал мерс с депутатским флажком, а в мерсе – планово ожиревший дядя, новый хозяин посёлка. Каким-то образом из старых дачников возле озера остался только кудрявый мужик с его шансоном, и того притесняли, склоняли участок продать. Мужик из последних сил держался. Прикипел к своей даче, вот и пошёл на принцип.
В особняке ничего не звучало: депутат совсем не слушал музыки. Зато иногда устраивал гулянки для других, разбухших, как утопленники, чиновников, тогда мелкая водная нечисть не могла спокойно кормиться и заниматься своими делами.
- Чёртовы люди! – возмущался водяной.
- Лишь бы дальше не хуже, о, Вселенская Сырость! – переживала кикимора, больше не добавляя по привычке «и чтобы у Максима всё было хорошо!» - своих проблем хватало.
У неё была чуйка.
Из неприятностей сперва появилась русалка.
В одно прекрасное утро (кстати, почему всё плохое всегда случается прекрасным утром, днём или вечером?), едва прозрачный рассвет пощекотал краешек неба, на лугу появилась босая человеческая самка. Совсем молоденькая. Она вышла из посёлка и пошла по росе, равнодушно глядя на ромашковый луг. На девушке была белая, трепещущая по ветру простыня и синяки от пальцев на шее. Кикимора до самого последнего момента ничего плохого не ждала и спокойно смотрела, как развеваются светлые волосы – красивая была девушка, странная такая, а наша кикимора так любила наблюдать за людьми.
Престарелая мамаша с малышкой спали, зарывшись в ил, водяной возился в зарослях аира - копал себе корни про запас, красота кругом, тёплый летний ветер тростник шевелит, лёгкая рябь по воде. А девушка подошла к озеру, простыню прочь отбросила, и бултых с мосточка! Только лягушки разбежались, да пузыри пошли. Белая тряпка на берегу до полудня лежала, потом пришёл охранник с депутатской дачи, подобрал и унёс.
Мамаша сразу проснулась, что да как? Ах, да ох, беда случилась! Не иначе, как сглазили болотные родственники собственное кикиморкино озеро.
Была красивая юная девушка – стала мерзкая русалка. И как только из милых человеческих самок получаются эти отвратительные твари? Сущее наказание Вселенской Сырости – в одном озере с русалкой жить. Хуже дряни не сыщешь, тем и живёт, что гадит постоянно. И ладно ещё, чтобы людям сети рвать, да детишек топить – прочей водной нечисти пакостит в первую очередь. Плавунцов распугивает, тростник съедобный топчет, кувшинки на венки не просто собирает, а истребляет на корню, а при луне либо танцы непотребные пляшет, либо на ветвях качается вместе с мёртвыми некрещёными детьми (хвала Великой Сырости, хоть этой пакости в озере отродясь не водилось!), и постоянно раздражает разговорами.
С пришелицей боролись всей семьёй долго и безуспешно. Всё пытались согнать её на реку, в проточную воду, к остальным русалкам. Старуха-мать угрожала, молодая кикимора уговаривала, объясняла, что там хороводы и общество, водяной даже бить пытался – ничего не помогало. Упёрлась, проклятая:
- Здесь буду, - говорит. – Никуда не уйду, и не просите. Хороводы мне не нужны, а общества и вашего хватит. Много места не займу, мне бы дачничков только видеть иногда, руками их потрогать… Одного особенно…
И что всего хуже – морок ведь на них не действует, на девок-утопленниц! Эх, один раз вылупился из яйца на свет – и всю жизнь мучайся. Отвели русалке омут и кусок левого берега, там, где ива растёт, вот и стала она в озере жить и по ночам на ветвях качаться, туда-сюда. Катается, а волосы по ветру развеваются. У живой были светлыми, теперь зелёными стали. Тьфу ты, погань.
- Скажите спасибо добрым людям, - ещё и смеётся, гадина.
К тому же, дитё безудержно к ней играться лезет, да байки русалочьи слушает. А что толкового мёртвая девка расскажет? Одним гадостям научит, а ребёнок и без того непослушный и проблемный – всё нитраты, пестициды. Как такому ребёнку в одном озере с русалкой жить? Да ничего не поделаешь, пришлось смириться.
Но лиха беда – начало.
В один прекрасный (заметьте, снова прекрасный!) холодный весенний день всё семейство до первых насекомых, то есть раньше времени, проснулось от грохота и лязга. Три кикиморы и водяной высунули из камышей мокрые головёнки, осторожно оглядываясь. Ещё бы, привыкли от шансона просыпаться, а тут такие звуки…
Лысый по ранней весне ромашковый луг был безжалостно испорчен. Чего только на нём не было! Груды земли, щебёнка, зловонная техника. Огромные безжалостные бульдозеры, самосвалы и, кричащие, снующие во все стороны, люди.
- Вселенская Сырость, что же это творится-то? – прошамкала старуха-мать. – Что они делать будут?
- Что, что. Наше озеро осушать, – меланхолично ответил водяной.
Со стороны омута вынырнула и захлопала глазами зевающая русалка, привыкшая впадать в спячку и просыпаться вместе с соседями.
- Великое Болото! – ахнула она.
Кикимора по-женски, совсем как человеческая самка, прижала дочку. Водная нечисть точно так же чувствует, как люди, если не глубже. Сердце в её маленькой, покрытой жёсткой шёрсткой груди отчаянно забилось.
- Мама, хочу жука! – сказал ребёнок.
- Нет ещё жуков, - сердито бросила кикимора. - Рано встали. Терпи.
- Вот тебе и добрые люди! – назидательно сказал муж, осторожно выглядывая из камышей. – Что делать будем? Переберёмся к твоей родне на болото или к моей на озеро?
Старуха-мамаша судорожно всхлипнула носом.
- Доча, придётся уйти… - обречённо сказала она. – Не справимся мы.
Уйти всегда можно. Но ведь она говорила Вовке, чтоб сюда приехал, когда вырастет. Потерять озеро – значило потерять любую надежду на встречу. Дом с затопленным подвалом кикимора уже потеряла.
Водяной сунул в рот прошлогодний корень аира, судорожно пережевал и пристально посмотрел на жену, отчего глаза с вертикальным зрачком стали узкими щёлками. Щёлка – а в ней палочка.
- Да ведь тебе плевать уже давно, - тихо сказал он. – Ты ни лейтенанта, ни Максима с его семьёй не вспоминаешь! И правильно. Что ты доброго от них видела? Забыла, какое тебе спасибо сказали? Не бывает хороших людей!
Кикимора горько вздохнула. Вспоминать ни о чём не хотелось, но уходить не хотелось тоже.
- Надо бороться за наше озеро, - ответила она. – Ну-ка, возьмёмся за руки, да наведём коллективный морок!
- И меня возьмите! – умоляюще шепнула откуда-то сбоку русалка.
- Уйди, окаянная! – в сердцах сказала старуха-кикимора.
- Смотри, Коляныч, что за чёрт? – спросил бульдозерист у бригадира.
- Где?
Из озера лезло большое и мокрое. Сперва бугристая башка, потом шея, мощные чешуйчатые плечи. Настоящее чудище! И как оно только могло в небольшом озере умещаться? При чём, точь-в-точь похожее на Годзиллу, однажды подсмотренную кикиморой в телеке, на кухне второго этажа… Годзилла вылезла на берег и направилась к бригаде. Бригада бросила технику и быстро направилась в посёлок. Бульдозеристы, водила самосвала и бригадир очень спешили, видно, забыли что-то важное.
Годзилла немного постояла среди техники на берегу, шумно вздохнула и тихо растворилась в холодном весеннем воздухе.
Эх, не с наёмными рабочими бы воевать водной нечисти, а с представителем законодательной власти, протянувшим к водоёму холёные белые ручки с толстыми пальчиками.
- Перепились, черти! – орал багровый депутат и топал ногами. – Всех к чёртовой матери вместе с вашей белой горячкой!
Через некоторое время вместо уволенных рабочих появилась другая бригада, которой снова, как по волшебству, показалась Годзилла. Покоя семье кикимор не было, каждый день нужно было начеку быть.
Вслед за удравшими рабочими приехали люди на микроавтобусе, с видеокамерами и прочей человеческой всячиной – репортаж делать. Люди из микроавтобуса только начали расспрашивать про озеро кудрявого любителя шансона, как из депутатского особняка вышла охрана в камуфляже, быстро что-то объяснила людям с камерами, те сложили имущество в свой автобус и уехали.
- Частная собственность? С каких это пор?! – пробормотал кудрявый мужик в недоумении, почесал голову, вздохнул и поплёлся на свой участок.
Нету правды на свете, сами знаете.
На следующем акте осушения вместе с рабочими присутствовал сам наниматель: в белой, туго натянутой животом рубашке, с круглой лысиной, тройным подбородком, бардовым галстуком и охраной. На заборе своего участка сидел кудрявый любитель шансона – всем было интересно.
Семейство кикимор в камышах готовилось к решающему мороку.
- Вот он, мой губитель! – шепнула русалка, тихо подобравшись к мелкой водной нечисти сзади. – Эх, мне бы его одного тут на берегу встретить. Я бы с ним поговорила по душам…
Русалка измазала лицо полосками тины: по две на каждой щеке, по одной на лбу, на носу, на подбородке.
- Не помогаешь, так хоть не мешай! – огрызнулась кикимора.
Новый бригадир нервничал, потел и потирал ладони.
- Как-то будет, - бормотал он, - как-то будет…
- С богом!
Рыжий здоровенный бульдозерист с серьгой в ухе завёл своей Liebherr, и, словно в ответ на рёв мотора, из озера раздался ответный рёв, и показалась башка.
- Что за чёрт?!
Охрана схватилась за пистолеты, депутат поспешно отступил за спины своих людей. Бригадир и два тракториста юркнули за нанимателя, только бульдозерист остался сидеть в гудящем Liebherrе и с отвисшей челюстью глядел перед собой. Из озера лез уродливый, бугристый монстр с огромной пастью.
- Стреляйте! – крикнул депутат.
Громко захлопали выстрелы, впрочем, без всякого вреда для чудища, которое продолжало двигаться на берег, всё увеличиваясь в размерах. Кудрявый любитель шансона вышел из ступора, слез с забора и бросился в дом. Охрана отступала, тесня прочь от озера депутата с рабочими за спиной и хлопая бесполезным оружием. Монстр упрямо лез вперёд. Вскоре между ним и кучкой испуганных, готовых бежать людей, остался только гудящий бульдозер.
- Мама… - тихо сказал присохший к рулю водила, медленно поднял левую ладонь и вытер пот со лба.
Правая, с надписью «за ВДВ» на ребре, побелела от напряжения.
А потом бульдозерист крикнул:
- Банзай! Никто кроме нас! – и ударил по газам.
Liebherr рванул вперёд, насквозь прошил бугрящиеся мускулами, чешуйчатые ноги монстра, по кабину влетел в воду озера, ещё раз рявкнул и заглох. Чудище с недоумением посмотрело по сторонам и пропало.
- Мираж! – радостно взвизгнул депутат, выбираясь вперёд. – Ребята, за работу! Плачу двойной оклад!
Рабочие бодро полезли заводить технику. На заборе опять образовался кудрявый дачник, одна Вселенская Сырость знала, что он думал обо всём виденном.
- И что нам делать? - убито спросила кикимора. – Теперь мы даже уйти не сможем тихо.
- Не нервничать, - бросил водяной, пожёвывая аир. – До вечера в камышах пересидим, они так быстро не успеют всё с землёй сравнять, а по темноте уйдёте на болото к своим, туда ближе. А я вернусь в родной пруд, что поделать. Как-то будем видеться.
- Подонки, - всхлипнула русалка. – Все они подонки.
Никто ей не ответил, даже шумная маленькая кикиморка подавленно молчала. В их прекрасном озере грудой бесполезного металла застрял мёртвый бульдозер, а на берегу уже ворчало два агрессивных, уродливых, живых, готовых к работе.
Вас никогда не выгоняли из дому?
- Стойте! – звонкий человеческий голос практически тонул в рёве моторов. – Стойте!!
- А это что за явление? – удивлённо спросила русалка.
По берегу металась никем не виденная ранее человеческая фигурка.
- Откуда взялся этот… Это? Какого оно пола? – озадаченно спросил депутат.
У существа был среднего роста славно сложенный организм в белом джинсовом костюме, из-под которого выглядывала ярко-розовая тенниска. Длинные чистые светлые волосы, красиво подстрижены и тщательно уложены, изящные руки с тонкими кистями, белое, гладкое лицо,
- Вы не имеете права! – снова звонко крикнуло странное существо и бесстрашно пошло на урчащую технику с вытянутыми вперёд руками. – Согласно Водному кодексу Российского законодательства водоёмы не могут являться частной собственностью и не подлежат приватизации!
Рядом со странным борцом за справедливость аккуратно стоял белый Suzuki B-King. Моторы заглохли.
Первым опомнился депутат – положение обязывало.
- Это тебя касается? – вопросил он, делая шаг вперёд.
- Меня? – существо на минуту смешалось, и всем стало понятно, что это, скорее, парень, чем девушка. – Да мне за Россию обидно! Разворовали страну!
Кикимора глянула на мотоцикл, отвела глаза в сторону, быстро укусила себя за палец на передней лапке, протёрла глаза и глянула ещё раз.
- Дай-ка мне аиру пожевать, - сказала она мужу. – Чтобы в голове прояснилось…
И ощутила настоящий, ни с чем не сравнимый ужас, перед которым померк даже страх потерять озеро и уйти жить на харчи к родственникам.
- Педераст? – спросила кикимора непонятно кого. Себя, наверное.
Ей никто не ответил, все домочадцы, включая русалку, внимательно наблюдали за спектаклем на берегу.
- А ну вали отсюда, недоносок! – взорвался депутат. – Из какой ты жопы вылез?!
- Я с вами на брудершафт не пил, - спокойно ответил юноша, взбираясь на кучу щебня. – Нечего мне тыкать. К тому же роды у моей мамы принимали не вы, так что не знаете достоверно, в какой степени доношенности я родился.
- Это моя земля и моё дело, что с нею делать! – депутат сорвался на крик и мучительно покраснел.
- Я на вас в суд подам, - спокойно продолжил юноша. – И во все газеты напишу, пусть люди знают, как законно поступает законодательная власть. Благодаря таким, как вы, не только я, а вся Россия в жопе.
Рабочие переглядывались, рыжий герой-бульдозерист чесал громадной пятернёй макушку, охрана ждала распоряжений. Но разговор о суде чудесным образом успокоил багрового депутата.
- Сынок, чтобы в суд подать, нужно хоть каким-то краем быть причастным к вопросу этого озера. Например, граничить с моим участком. А я тебя здесь первый раз вижу. Ребята, проводите его до шлагбаума!
- Если он не может в суд подать – я подам! – раздался новый голос. – Уж я-то имею право, двадцать лет тут живу! И других дачников из посёлка подпишу!
Это кудрявый мужик наконец-то слез со своего забора и теперь взбирался на кучу щебня к парню-девочке. Депутат снова взволновался.
- Ничего вы не докажете! – злобно бросил он. – Озера даже на картах местности нет!
- Это мы ещё посмотрим! – пообещал кудрявый дачник.
Наступила тишина, в центре которой стоял депутат. На него смотрели охранники, рабочие, приезжий парень с кудрявым дачником, а из камышей – русалка, малышка и старуха-кикимора с водяным. Одна только наша кикимора крепко зажмурилась и что-то считала на пальцах.
- Ладно… - зловеще протянул депутат. – Подавайте в суд. Я вам всем покажу. Ещё пожалеете, что со мной связались! На сегодня отбой, ребята.
Он круто развернулся и затряс животом по направлению к особняку. За ним гуськом потянулась свита из охраны и рабочих. Замыкал шествие рыжий бульдозерист. Он всё останавливался и оглядывался на озеро, словно ждал появления ещё одного кошмарного миража, но озеро молчало. На куче щебня стояли кудрявый дачник с приезжим парнем-девочкой и глядели друг на друга.
- А в самом деле, тебе-то что с этого озера? – спросил дачник.
- Мне за Россию обидно! – ответил Вовка, глядя честными голубыми глазами в лицо дачника и приложив к ярко-розовой шёлковой груди пальцы с длинными чистыми ногтями.
– Разворовали страну, разграбили! Сталина на них нет! – продолжил он с жаром, но тут понял, что заврался не в ту сторону, смутился и умолк.
- Да мне-то, в принципе, что? Мне всё равно, - заметил дачник, внимательно его рассматривая, видно, никогда не видел вблизи такого чуда. – А тебе спасибо, что не побоялся слово сказать. Давно пора было.
- Это озеро надо сохранить, - совсем другим тоном заметил Вовка и внимательно посмотрел на водную гладь, словно что-то разглядеть там хотел.
- Какой хорошенький! – вздохнула русалка. – Как девочка, как куколка. Так бы и защекотала!
- Патлы зелёные выдеру! – кикимора немедленно пришла в себя и грозно повернулась к гадине.
Что в этот момент происходило в её смятённом сердце – одной Вселенской Сырости известно. Уж слишком много всего навалилось и сразу: мелиорация, провальный морок, а тут ещё и Вовка, в виде «Смерть мечты». Всё, прощай, лейтенант Frezenberg, не ходить по земле твоему потомству.
- Милая, кто это? – ядовито-ласково спросил водяной. – Твой воспитанник тебя нашёл? Ты счастлива?
Кикимора не ответила и нырнула на дно. Посидеть там, подумать про Вовку. Сколько ему лет по человеческим меркам? Совсем пацан ещё. Она посчитала, как могла, получилось примерно двадцать, плюс или минус один Зимний Сон.
- Куришь? – спросил Вовку дачник, протягивая пачку сигарет.
- Нет…
- Пьёшь?
- Вина могу выпить.
- Ну, пошли, обсудим как да что. Озеро, ты прав, надо спасать. Кто бы в нём ни жил – мне он никогда не мешал.
А в камышах, за большой кочкой, ссорились водные жители.
- Ты что, думаешь, что приехал твой Володя, и теперь всё будет хорошо? – бурчал водяной и тяжело, с присвистом дышал: вдох-выдох, вдох-выдох.
- Тебе какая разница? – сердилась кикимора.
- Надо отсюда уходить всем вместе! Вы на болото, я на пруд!
- Иди куда хочешь, чего пристал? Ты сколько сезонов назад уйти должен был?
Водяной зашипел, как болотная змея, глаза с вертикальными зрачками стали как щёлочки.
- Хорошо, давай мне ребёнка, и я ухожу!
- Фиг тебе, а не ребёнка! – фыркнула кикимора.
- Хочешь, чтобы вас всех вместе в асфальт закатали? На себе плюнула, хоть про дочь подумай!
- Да какое тебе дело, чего ты пристал-то к нам? Иди себе ещё куда-нибудь, женись! – возмущалась кикимора.
- Чего-то я не мешал, пока твоего человеческого детёныша не было. Так ведь он за золотом приехал! Ты что, людей не знаешь? Не будь дурой! Отдай ему золото, и пусть убирается!
Кикимора промолчала. Неужели Вовка в самом деле приехал только за золотом?
- Он не такой, - сказала она наконец. – Он ко мне приехал, а не за золотом…
- Ну, конечно! – ласково заметил муж – Естественно! Все люди одинаковы, ты забыла? Что могло у твоего Максима вырасти, кроме такого же Максима? И, милая, пусть уж твой Вовка лучше окажется таким же, как и все, и поскорее уберётся. Потому что в ином случае судьба его – кормить раков на дне реки, а потом придёт охрана депутата, выловит раков, сварит в ведёрке и съест с пивом!
Кикимора застыла. Казалось, муж был прав.
- К тому же, странный он какой-то. То ли парень, то ли девушка. Как это называется?
- Педера-а-а-аст! – всхлипнула она и с размаху булькнулась в воду.
- Жиган Лимон! Мальчишка симпатичный… Тьфу, пристало. Гадость какая… - Вовка вынул из кармана целлофановый кулёчек, расстелил его на куче щебня и аккуратно присел. Затем взял камушек и бросил в тёмное вечернее озеро. По воде пошли круги, да лягушки прекратили орать и бросились врассыпную.
- Тёть, а тёть? – позвал он.
Озеро тихо рябило в ответ.
- Тёть, я ведь знаю, что ты здесь… - сказал Вовка молчащему озеру и бросил ещё один камушек.
Озеро осторожно заговорило лягушками на другом берегу, подальше от него. Парень вздохнул.
- Что такое педераст? – вдруг спросил тонкий голосок поблизости.
Вовка подскочил от неожиданности. Совсем рядом с ним сидело крохотное грязно-жёлтое существо. Комок, размером с котёнка. У комка были почти человеческие глаза (если вертикальных зрачков не считать), маленькие, прижатые к голове уши и длинные лапки с перепончатыми пальцами. Страшным существо ни в коей мере не казалось, скорее, смешным. К тому же, одно дело, например, лично вам такое создание встретить, другое дело - Вовке. Он-то знал, кого ищет, потому не слишком и оторопел, скорее, обрадовался.
- Ты кто? – спросил он весело.
- Кикимора, не видишь что ли? – удивился комок.
- А чего такая жёлтая?
- Пока не полиняла, может, на тот год полиняю, - со вздохом пояснила кикиморка. – А ты педераст?
Вовка поперхнулся слюной и закашлялся.
- Чего ты так решила?!
- Мама говорит, что ты педераст и плачет.
- Вот почему, если парень следит за собой и любит красивую одежду, не чешет яйца, не курит табак, не воняет перегаром и не покрыт щетиной, он сразу педераст?! – возмутился Вовка. – Это предрассудок, понимаешь? Но даже если бы я был педиком, какая разница? Они тоже люди, ничем не хуже обычных!
- Что значит предрассудок? И кто такие педики? – немедленно спросила кикиморка.
Вот что ответишь ребёнку на такой вопрос? Особенно не человеческому, а такому, который из яйца вылупился?
- Это такие люди… Такие… Ну, у них и самцы и самки, э-э-э… Лучше расскажи, как ты живёшь и с кем, - попросил Вовка.
- Хорошо живу! – с готовностью сказала кикиморка. – С мамой, папой, русалкой и бабушкой. Но скоро буду плохо жить. Говорят, что озеро засыплют, и тогда папа пойдёт в свой пруд, русалка на реку, а мы с бабушкой и мамой – на болото, к родственникам. А там ни поплавать, ни побегать негде, людей в округе не сыскать – скучно. И прабабушка меня не любит почему-то. А я ведь только раз её укусила и то не помню, может, и не кусала вовсе…
- Иди на ручки, - предложил Вовка и растроганно улыбнулся.
Доверчивый жёлтый комок забрался на коленки и посадил на белые джинсы грязные пятна. Эх, погибли такие штаны…
От маленькой кикиморки было мокро и тепло. «Надо сохранить их жилище. Это же надо, у тёти - целая семья!», - подумал Вовка и вздохнул, вспомнив беседу с кудрявым дачником.
Кроме депутатских связей, основная сложность состояла в том, что на новых картах местности озера почему-то в самом деле не было, что и позволяло депутату приватизировать землю. А старые, довоенные карты пропали из городского архива. Дачник подозревал, что они хранились в особняке, в надёжном месте. Только как туда попадёшь, в этот особняк? По периметру охранник бродит, плюс собаки – два азиата. Внутри, наверняка, ещё один охранник сидит и в мониторы пялится. Чтоб туда залезть - нужно обладать невероятным везением или быть голливудским Клуни-Оушеном с его друзьями. К тому же, совершенно не факт, что старые карты до сих пор не уничтожены. Разве кто-нибудь хранит такой компромат? Полезет Вовка головой в петлю - пропадёт ни за что. Ничего там, в доме, не найдёт и даже до сейфа (о ужас, сейф?!) не успеет добраться, как его поймают. Изметелит Вовку охрана до полусмерти, вернее, нанесёт ему тяжкие телесные повреждения, статья 111 УК РФ. И если в лес не вывезут помирать, то в милицию сдадут. Возбудят уголовное дело по факту незаконного проникновения с целью кражи, статья статья 158 уголовного кодекса Российской Федерации, отец разорится его выкупать и депутату ущерб выплачивать.
Ничем не помочь озеру.
Но чем больше Вовка думал о нереальности ситуации, чем логичнее выводы делал, тем больше ему хотелось попробовать пробраться в дом, словно какой-то внутренний азартный бес толкал под руку. «Если не я, то кто? «Жиган Лимон» уж точно не полезет, покипишует немного и утихнет, или выгонят его с участка в скором времени в три шеи – найдут повод и возможность. Некому за тётю заступиться!»
- Меня зовут Вова, - сказал парень крошке-кикиморе.
- Ты забавный, - ответила та, разглядывая его большими, почти человеческими глазами.
«А тёте нужна она, твоя помощь? И сам ты нужен? Она ведь тебя видела и не вышла…- говорил себе Вовка и сам отвечал: - Какая разница? Она когда-то подарила мне чудо, а ей самой подарить чудо некому…»
Молодым человеческим самцам свойственно верить в ерунду – например, в собственные силы. Или в то, что можешь кому-то чудо подарить. С возрастом этот недостаток чаще всего проходит. Встречаются, конечно, единичные экземпляры, до седых волос мастерящие бумажные кораблики, но редко.
- Послушай, - сказал Вовка, - а ты морок наводить умеешь? Пошли, собак отпугнёшь…
Двухэтажный белый особняк матово блестел черепицей в свете прожектора и пучился цокольным этажом. Все его нефункциональные и даже некрасивые, жлобские какие-то арочки и башенки, весь стиль постройки а-ля русо-обеспечено не просто контрастировал с псевдояпонской композицией посреди двора, а вопил к небу о нарушении гармонии. Уж лучше бы ландшафтный дизайнер просто травкой двор засеял, или грядки с овощами разбил в хаотичном порядке. А лучше всё картошкой с белыми и синими цветками засадил, а по периметру – кукуруза и большие листья кабачков. Тогда бы верилось, что владелец обладает изощрённым вкусом, и весь участок у него вместе с домом – настоящая, качественная пародия. С «садом камней» тоже получалась пародия, но, увы, безвкусная. Японская композиция состояла из обрубка ствола старой яблони, похожего по форме на узловатый и больной, покрытый коростой фаллос. Вокруг фаллоса был разбросан и причёсан граблями мелкий белый гравий со странными, несимпатичными булыжниками там и сям, около десятка общим числом. Две несимметричные глыбы колоритно и, видимо, символично подпирали корявый центр дурацкой композиции. Смотрелось это смешно и противно. Зато прятаться за ним удобно.
Собак крошка-кикиморка убрала без единой проблемы. Этих тварей пугать - издавна её любимым занятием было. Лёгкий, шуточный морок - и две визжащие зверюги прячутся где-то под гаражом, поджав хвосты. Им мерещится невидимый и от того ещё более страшный враг.
- Я могу вон те стеклянные глаза испортить, - сказала кикиморка. – И они перестанут видеть. Смотреть будут, видеть – нет. Хочешь?
- Давай, - согласился Вовка, присматриваясь, в каком месте можно лучше перелезть через кованую ограду.
Ограда была везде одинаковой – высокой и со шпилями.
- Готово. Теперь глаза слепые. Но проще всего туда залезть через яму и трубу, - сказала кикиморка. – Ты большой, не пролезешь, а я смогу. Хочешь, я залезу?
- Нет, ты домой беги, - отказался Вовка, - а то высохнешь вся. Вон как у тебя шерсти мало.
Ну, давай, Вовчик!
Он подпрыгнул, ухватился за решётку, подтянулся на руках, потом коленом упёрся в проём между прутьями, стал одной ногой, другой, и быстро перемахнул на территорию дачи.
Чвак! – крякнул белый гравий под его мокасинами.
- Чёрт! – воскликнул Вовка, сломав ноготь на безымянном пальце.
- Где чёрт? – немедленно спросила крошка-кикимора рядом с ним. Между прутьями, мелкая, просочилась: – Вроде ни одного…
- Я же сказал, иди домой! – огрызнулся Вовка и присел в густой тени деревянного фаллоса, оглядываясь по сторонам.
Даже если один охранник сейчас смотрит в мониторы и видит пустые картинки, то второй должен ходить где-то рядом.
Охранник и в самом деле был неподалёку. Он стоял со спущенными штанами в деревянной беседке в дальнем углу участка и целился шприцом в волосатую мощную ягодицу. В шприце были стероиды. В ягодице - мышцы. А также в руках, ногах, спине, груди и на животе. Кроме раскачанных мышц были проблемы с потенцией, съёжившийся от вечного переизбытка адреналина мозг и ничем не истребляемый запах пота. Здоровенный лысый бык укололся, засунул под скамейку шприц, подтянул камуфляжные штаны и пошёл в обход территории. Одной рукой похлопывал по бедру, а во второй нёс бутылку кефира, из которой иногда отхлёбывал. От стероидов охранника страшно пёрло, хотелось либо подраться, либо железо потаскать. «Хоть бы кто залез!» - с тоской подумал он, и тут увидел белый Вовкин джинсовый костюм.
- Оба-на! – сказал охранник, растянул в ухмылке рот и поставил бутылку кефира на землю. – А ну стоять!
Вовка подскочил на месте и бросился назад, к забору.
- Я заморочу! – с готовностью сказала крошка-кикимора и стала быстро водить пальцами в воздухе.
Она старалась изо всех сил, но ничего не получалось. Её маленький жизненный опыт не мог подсказать, что пьяного или обдолбанного человека заморочить нельзя. Вовка повис на заборе и задёргал ногами. Подтянуться он подтянулся, но от страха никак не мог попасть ногой в узор решётки, а гравий скрипел всё быстрее и ближе – охранник побежал.
«Пипец!» - подумал Вовка обречённо.
«Собаки!» - вспомнила крошка-кикимора.
- Стоя-а-ать! Куда это ты собрался? – спросил охранник радостно, и в этот момент в его ногу вцепились мощные челюсти.
Теперь враг стал видимым.
- Барс, фу! – выдохнул здоровяк с ужасом. – Не того грызёшь, дура!!
Барс утробно рыкнул и замотал огромной башкой. Второй азиат, Дак, беззвучно прыгнул на грудь, ударил весом и повалил на землю, стараясь вцепиться в горло. Охранник закрылся рукой – Дак вцепился в предплечье. Два огромных азиата, совершенно молча, принялись таскать по гравию живого, взвизгивающего человека.
- Малышка, прекрати! – с ужасом взмолился Вовка, всё так же безуспешно пытаясь попасть мокасином в узор на решётке. – Отбой! Уходим!
- Иди, куда шёл, - спокойно сказал жёлтый невинный комок в промежутках между сдавленными криками. – Они его не заедят, я не дам. Если будет лежать тихо – будут просто держать. Если станет орать – будут кусать больнее.
Вовка слез с забора и обнаружил, что ноги трясутся. Собаки тихо возились с охранником.
- Пацан, позови моего сменщика! – прохрипел здоровяк.
- Ага, уже зову, - сказал Вовка и пошёл к особняку, но по дороге передумал и вернулся.
- Вы мне не подскажете, где кабинет хозяина? – спросил он.
- Да пошёл ты! – фыркнул охранник, пытаясь стряхнуть азиата. – А-а-ай!!
Собака перехватила руку поудобнее и крепче сжала челюсти.
- Так где всё-таки? – переспросил Вовка.
- На втором этаже! Налево!
- А как мне в дом лучше всего попасть? – осведомился парень.
- Иди в жопу! Ой бля!! Через цокольный этаж! Там в бильярдной окно без решётки!! Чтоб ты сдох, ублюдок!
- Вы очень любезны. Благодарю вас, - Вовка вежливо кивнул и бегом бросился к дому.
Окно нашлось сразу же, к тому же, приоткрытое. Но парень, окрылённый удачей с собаками и первым охранником, сразу потух. Почему-то ломать окно не хотелось - страшновато. Вспоминалась уголовная статья № 167. Вовка оглянулся на распластанного под собачьими телами здоровяка-охранника и уже хотел спросить его о каком-нибудь другом входе, для охраны, но постыдился. К тому же, там сидит второй охранник и смотрит в испорченные мониторы. Гм, придётся сломать оконный механизм, открытая форточка – не так уж и плохо…
Вовка ударил плечом в верхнюю часть окна раз и ещё раз. Внутри что-то схрупало, окно немного поддалось. Вовка упёрся ногами в бетон, надавил посильнее и полетел во внутрь - окно сломалось.
Приземление, вернее, приковрение, весьма отличалось от контр-страйковского, он мало того, что ушиб колено, ещё и рукавом зацепился, теперь возле манжеты была дырка. Пропал такой костюм, совсем пропал! Ну, раз взялся – надо до конца доводить, что бы там ни ждало его в том конце. Вовка оглянулся по сторонам. В тёмной бильярдной воняло табачным дымом. Зелёный стол в темноте казался чёрным, у стены стоял шкаф с открытыми дверцами, какой-то алчный шкаф, словно он мог взять, да и проглотить Вовку.
«Не дури, это хозяин шкафа алчный, хочет озеро слопать!»
За шкафом пряталась дверь. Вовка аккуратно обошёл распахнутую чёрную пасть, стараясь не смотреть, чего мебель уже наелась до него, и тихо повернул дверную ручку. Напротив бильярдной светилась открытая дверь комнаты охраны, там сидел охранник и листал глянцевый журнал, в мониторы даже не смотрел, но пройти мимо него незаметно никак бы не получилось. Вовка вернулся назад, взял бильярдный кий и повертел в руках. Хороший, дорогой кий, состоявший из двух частей. Кажется, такие называют «баловухами». Вовка раскрутил кий, верхний конец положил назад на стол, а нижний, увесистый, удобный, как дубинка, перехватил покрепче и пошёл в комнату охраны. В голове метались несвязные картинки, словно лишние, вырезанные кинокадры. Было так страшно, что он даже перестал бояться.
Охранник оторвался от журнала и открыл рот.
- Ты как сюда…
Вовка со всей дури шварганул дубинкой по мускулистой шее, охранник сразу лёг лицом в клавиатуру, а журнал соскользнул с камуфляжных колен и спланировал на пол.
С открытой странички Вовке призывно улыбнулась роскошная брюнетка, сидящая на капоте красной машины и предлагавшая купить то ли машину, то ли её саму. Вовка посмотрел на брюнетку, на охранника и сглотнул. Потом нагнулся и прислушался – дышит, хвала всевышнему… Вот она, скользкая дорожка… Как бы на ней не остаться…
Вовка расстегнул на охраннике кобуру, вынул пистолет и засунул за штору – потом отыщет. На столе лежал ключик с бирочкой. Прекрасно! Он закрыл охранника снаружи и, сжимая в руке дубинку, витой лестничкой поднялся на второй этаж. Где вы говорили кабинет?
Вовка тихо толкнул одну дверь – за ней оказалась роскошная спальня. Куда более шикарная, чем родительская, не говоря уж о его собственной.
- Наворовались, разокрали Россию, - разглядывая обстановку, шёпотом сказал Вовка, чтобы отогнать угрызения совести, - Сталина на вас нет!
Почему к нему прилипла старческая присказка о Сталине, он и сам понять не мог.
Посреди спальни стояла огромная кровать. Вовка сразу представил себе, как на этом траходроме лежит и спит депутат, но сейчас кровать пустовала: депутат где-то шлялся.
Вовка прикрыл дверь и открыл следующую.
Вот он, кабинет. Не менее роскошный – дорогая мебель, богатая отделка, толстый ковёр на полу, и даже скульптура стоит в углу – бесформенная, современная, модерн, одним словом. Вовка быстро зашёл, положил на стол дубинку от кия и принялся искать сейф. Почему-то казалось, что карта местности обязательно должна лежать в сейфе.
Вовка стал открывать ящики стола, один за другим. Чего там только не было, в депутатском столе. Всевозможные бумаги и акты, целые горы каких-то бумаг, плетёный ящичек с кубинскими сигарами, даже коробка конфет лежала – Вовка сожрал две или три, вкусные конфеты, но карты в столе не нашлось. Может, сейф в спальне? Вовка взял свою дубинку и пошёл в спальню. Посмотрел под кроватью, постучал по панелям, заглянул в стенной зеркальный шкаф – нигде ничего, даже отдалённо похожего на сейф.
«На что ты рассчитывал, чудак? Что вот так вот просто возьмёшь и найдёшь карту? Её уже давно нет. Ты чуть не убил человека, ты вломился в чужой дом, шаришь там, как воришка, ищешь сейф. А найдёшь – и что? Как его открывать? Может, ты программист и умеешь взламывать замки? Или у тебя с собой взрывчатка? Просто неприличная наивность, граничащая с глупостью. Не проще ли перевезти тётю с её семьёй на болото? Дождись тогда уж депутата и прибей дубинкой, а потом в бега!»
Вовка сунул в рот мизинец и сильно укусил, чтоб в себя прийти.
«Посмотрю ещё раз в кабинете!» - решил он, и тут во дворе раздались выстрелы.
Вовка бросился к окну.
В свете прожектора на покрытой гравием площадке стоял хозяин дома, в брюках и белой рубашке навыпуск, с пистолетом в руке. Под собачьими трупами шевелился первый охранник.
- Зачем я вас, мудозвонов держу? – спросил депутат с надрывом в голосе. – Ты можешь связно объяснить, что случилось?
Охранник выбрался из-под мёртвых собак и теперь сидел на земле, хватая воздух ртом. Ничего объяснить он не мог, только мычал.
- Кто отвечает за собак? Ты и отвечаешь! Платишь им деньги… - сказал депутат.
И тут его внимание привлёк странный тихий звук. Под корявым булыжником сада камней сидело странное существо и отчаянно чесалось.
Это крошка-кикиморка высохла на своём боевом посту и теперь страдала от зуда. Да так страдала, что даже появление хозяина проворонила – маленькая ведь.
- Что за черт?!
Депутат нагнулся и схватил жёлтый комок за шиворот, как котёнка.
- Я не чёрт, я кикимора! – пискнул комок, судорожно дёргаясь и не прекращая чесаться. – Отпусти, а то хуже будет! Сейчас морок наведу, будешь знать!
Какой морок, если столько сил потрачено, да и шёрстка высохла?
Депутат смотрел на кикиморку и размышлял.
- Так вот в чём дело… - сказал он, наконец. – А я чего уже только не думал… Нет, милая, никуда я тебя не отпущу. Теперь мы с тобой будем вместе жить и тесно сотрудничать. Отрабатывать станешь мои затраты. А озеро ваше я всё равно…
Вовка налетел на депутата вихрем, толкнул изо всей силы и выхватил крошку-кикимору. Пока депутат поднимался с земли, он успел сунуть её за пазуху, прыгнуть на забор и даже ногу забросить. Кикиморка за пазухой отчаянно чесалась, цапалась и щекотала живот. Грянул выстрел – это депутат пришёл в себя. Пуля просвистела где-то совсем возле Вовкиного чисто вымытого уха с золотой серёжкой-гвоздиком.
- Чего ты сидишь?! – заорал депутат на охранника. – Лови его!
Охранник тупо смотрел на хозяина: испереживался бедолага, и стероиды уже попустили. Кого ловить? Зачем? И вообще, где я?
Депутат плюнул под ноги и метнулся к калитке. Этот сумасшедший педик (а ведь не такой и сумасшедший, как оказалось!) не должен уйти. Настоящая кикимора, владеющая гипнозом, это замечательный билет в самый верхний ряд…
Вовка слез с забора и сломя голову бросился к озеру. «Сам не спрячусь – хоть малышку выброшу в воду! – билось в голове. – Болван! Скотина! Так подставить тётину семью! Хотел как лучше, получилось как всегда!»
Благими намереньями, как говорится…
Белый джинсовый пиджак представлял собой отличную мишень. Депутат прицелился, нажал на курок и снова промахнулся – белая спина продолжала удаляться. Депутат побежал. Всё приходится делать самому! Бежать было тяжко. Эх, занимаются ведь другие спортом. Надо тоже начинать, тренера найти...
Выстрелы придали Вовке скорости. Он пулей (актуальная для него аллегория!) подлетел к воде, вынул крошку и опустил куда-то в тину.
- Прячься быстро! Я тоже спрячусь!
Вовка оглянулся – депутат был совсем рядом. Кто бы мог подумать, что толстяк способен такую скорость развить? Грянул ещё один выстрел, пуля шлёпнула в воду. Вовка с хрустом нырнул в камыши, чавкая болотом, залез поглубже и притаился. Пропали мокасины, такие классные мокасины! Да, в принципе, чёрт с ними: кажется, голова пропала тоже.
Депутат, тяжело дыша, стоял на берегу. Рубашка расстегнута, пузо сверху, в руке «Беретта», а в ней... Два, четыре, пять выстрелов - посчитал Вовка - ещё десять патронов, если магазин был полным.
- Вот недоносок проклятый, - сказал он, - успел кикимору выпустить. Но ничего. Я здесь всё оцеплю, когда бульдозеры приедут, никто из озера не выскочит незамеченным, ни одна муха, и на гипноз не посмотрю. За день справимся.
Он помолчал, прислушиваясь к звукам.
- Слышишь ты, урод патлатый, где прячешься? – спросил депутат громко.
Вовка сидел по пояс в воде тихо, как мышь. Вернее, как рыба. «Боженька добренький, я больше не буду…» Чего именно Вовка больше не будет, времени домысливать не было.
Депутат пошёл вдоль берега, как-то интуитивно по направлению к нему.
- Я тебя всё равно достану, живым отсюда не уйдёшь. Ты что в моём доме искал? Карту? Нет давным-давно этой карты. Лучше сам выходи, педик. Быстрее сдохнешь.
Вовка отступил ещё на шаг, провалился ногой в какую-то яму и громко хлюпнул. Депутат повернулся на звук и дважды выстрелил в камыши. Чуть правее - и попал бы.
Вовкино сердце прыгало где-то в горле, как пойманная птичка, а сам он даже дышал через раз. Но долго ли тут попрячешься, пока поймаешь пулю?
- Где ты, недоносок? – ласково спросил депутат, щёлкнул затвором и зашёл в воду по щиколотки, как раз лакированные туфли покрылись. – Ведь я тебя найду! Я буду твоим Фреди Крюгером, мой мальчик… Раз, два, три, четыре…
До пяти депутат не досчитал. Что-то холодное как лёд коснулось его шеи. Депутат обернулся всем корпусом и выстрелил в темноту. Сзади никого не было – пусто.
- Вы меня своим гипнозом больше не испугаете! – крикнул депутат в сторону озера и дважды выстрелил по камышам в Вовкину сторону. – Я знаю, чего ожидать!
Он повернулся вокруг и подпрыгнул на месте. Рядом с ним стояла абсолютно обнажённая, очень красивая девушка и ласково улыбалась.
- Здравствуй, милый! – приветливо сказала она. – Я не гипноз. Я - твоя реальность.
- Ты кто такая и что здесь делаешь? – спросил депутат настороженно и отошёл на шаг.
- Тебя жду. Я живу здесь, - просто ответила девушка и подошла поближе.
Вовка чуть шею не сломал, стараясь из камышей разглядеть, что происходит на берегу. Видно было плохо, но женский голос он слышал.
- Осторожно! – крикнул Вовка. – У него пистолет!
Депутат поднял руку с оружием, но посмотрел на девушку и опустил. Та, казалось, не слышала Вовкиного вопля, или не обратила внимания, она не сводила глаз с депутата.
- Я тебя где-то видел, - сказал он.
- Ты уже забыл? – удивилась девушка и подошла вплотную. – А я тебя помню… И ты вспомнишь. Ты говорил, что я красивая.
Она подняла изящные руки и обняла депутата за шею.
- Ты чего такая холодная?! – воскликнул депутат и отпрянул, но девушка шагнула за ним, не отпуская шеи, словно прилипла.
- Потому что в озере живу, милый, - она обворожительно улыбнулась. – Вот и волосы мои зелёными стали. А следы от твоих пальцев так и не исчезли, видишь?
Депутат открыл рот и застыл на месте.
- Я вижу, ты вспомнил? – сладким голосом спросила русалка.
- А ну пошла вон, - ответил депутат и попытался ударить её пистолетом, но русалка звонко рассмеялась и увернулась очень ловко, не по-человечьи.
А потом её руки запорхали как птички – стала щекотать. Депутат хихикнул.
- Пошла вон! – повторил он сквозь смех и попытался отмахнуться, но русалка вилась вокруг змеёй, а руки её летали так быстро, что Вовка уследить не мог.
- Прекрати! Ха-ха-ха!!
Звонкий смех русалки гармонично сплетался с депутатским хохотом, словно звон колокольчика со скрипом двери.
- Перестань! Хо-хо! У меня… - грянул выстрел. – Неприкосновенность, хе-хе-хе! Пошла вон, ха-ха, гадина!!
Депутат совершенно неестественно, визгливо заржал и ещё дважды выстрелил в воздух.
- Мне… уже плохо, перестань, ха-ха!
Чиновник снова нажал на курок, но пистолет только глухо щёлкнул – патроны кончились. Депутат стал как-то некрасиво похрипывать сквозь смех. Кажется, ему было достаточно.
Вовка осмелел и хотел уже лезть на берег, но безбожно испорченный пиджак за что-то зацепился в воде. Вовка зашарил рукой, чтобы устранить препятствие, и наткнулся на чью-то цепкую лапку. Его держало существо немного больше и гораздо толще знакомой с детства тёти-кикиморы. И гораздо менее симпатичное и дружелюбное.
- Куда собрался? – спросил водяной, внимательно глядя на Вовку своими небольшими прищуренными глазками, тяжело дыша и методично работая челюстями.
- Надо помочь человеку! – ответил Вовка, скользя ногами по илистому дну и дёргая пиджак.
- Где ты видишь человека? – совершенно спокойно полюбопытствовал водяной, буравя Вовку глазами-щёлками.
Щёлка, а в ней палочка – вертикальный зрачок. Вдох-выдох с присвистом, вдох-выдох, и запах аира.
- Да вон же! – крикнул Вовка, судорожно дёргая пиджак. Кто бы мог подумать, что небольшое водное существо может быть таким сильным? - Она же человека до смерти защекочет!!
Вовка совершенно забыл, почему прячется в камышах, по пояс в воде, и что совсем недавно хотел пристукнуть хозяина особняка дубинкой от кия. Люди вообще очень непоследовательны.
- Во-первых, это же не человек, а депутат, - назидательно заметил водяной, не сводя с Вовки неприятного пристального взгляда. – Во-вторых, у неё есть полное право поступать в соответствии с русалочьей природой.
Голос водяного журчал спокойно и снисходительно, Вовка как-то приутих, уже не дёргался и даже не пытался разобрать, что там за возня продолжается на берегу, а водяной по-прежнему цепко держал за пиджак и рассматривал, как какую-то диковину, словно никогда людей не видел.
- Я одного не могу понять, может, объяснишь? – спросил он.
- Да, пожалуйста, - Вовка кивнул головой.
«А ведь только вчера я пришёл домой после занятий и кушал мамино овощное рагу... Надо же такое, а? Сейчас спросит, по какому праву я подвергал опасности их ребёнка… И что я отвечу? Простите пожалуйста, я случайно?»
- Зачем ты жизнью рисковал, под пули подставлялся? – спросил водяной. Кажется, крошка-кикимора ничего не рассказала. – Смысл в чём? Мы бы без тебя прекрасно справились, убрались по темноте. А вы, люди, это не мы. Вы хрупкие и живёте так мало. Зачем ты полез в особняк депутатский?
- Как это зачем? – удивился Вовка. – Я думал, у него хранится старая карта местности с озером, хотел ваше озеро спасти, чтобы тёте не пришлось у родственников просить убежища. Это же ваш дом. Мы бы с Жиганом-Лимоном в суд подали…
- Ну а ты тут при чём? – медленно пережёвывая аир, осведомился водяной.
Вовка задумался.
- Я тётю всю жизнь вспоминаю. Ну, жену вашу, наверное. Так? Жену?
Водяной молча пялился и дышал, как астматик: вдох-выдох, вдох-выдох, блестящая шерсть лоснилась в лунном свете.
- Я всё думал, когда мы с родителями переехали, может, и не было её вовсе? Может, я и вправду её себе придумал, как мама говорит? У многих в детстве были воображаемые друзья… И каждый раз приходил к выводу, что нет, не придумал. Я так точно и так чётко придумать тётю не смог бы. А она на прощанье сказала, где её искать, я запомнил и даже записал на стене над кроватью, маленьким ещё. Потом повторял специально, чтобы не забыть. На карте нашёл. Уже второй год собираюсь, да всё откладывал, как-то неловко было, вдруг-таки детские фантазии? А потом решился, фантазия или нет, возьму и съезжу, ну и… вот. Пол дня потратил, не сразу дорогу нашёл. Приезжаю – а тут озеро ваше хотят осушить. Ну, меня и подомкнуло. Сразу подумал, что за вас и заступиться ведь некому…
Водяной странно хмыкнул, поджал губы и отпустил пиджак.
- А где, кстати, тётя? Ну, кикимора? – осторожно спросил Вовка.
Шум и хохот на берегу затих, теперь там просто тихо и страшно возились. Кто-то ворочал чем-то тяжёлым, шумел…
- Здесь я, Вовка, - сказала кикимора со вздохом и выплыла из темноты.
- Тётя!
Вовка подхватил кикимору на руки и больно сдавил, потом оторвал от себя и рассмеялся. Тётя была такой маленькой, игрушечной. Словно обезьянка что ли. Ему казалось, что она больше.
- Я так и знал, что ты настоящая и ждёшь меня!
- Ещё как ждала, - вздохнула кикимора и обняла своего Вовку, такого большого, грязного и мокрого. – Наверняка простудишься теперь, ты весь промок. Ты всё ещё часто кашляешь?
В человеческих руках было очень странно. Она, конечно, обнимала Вовку-ребёнка, но теперь это был взрослый молодой мужчина. Кажется…
- Нет, не кашляю, - рассмеялся Вовка, разглядывая кикимору. – А ты совсем не изменилась! Такая же красавица!
- Зато ты изменился, - кикимора в свою очередь внимательно разглядывала парня.
Красивый мальчик. Очень красивый. И чужой. Странно.
– Ты на мать похож. На Максима мало. Разве что глаза…
Она хотела спросить про сексуальную ориентацию, но постеснялась, только отметила, что в каждом ухе у Вовки по серёжке. Хоть бы в одном, как у Максима. Но в двух…
Водяной оплыл камыши полукругом и демонстративно, чтобы не мешать, выбрался на берег. Теперь там переговаривались.
Это сообщение отредактировал МариПяткина - 18.07.2010 - 23:59
yaplakal.com