8
Типа Резвея, кто в курсе.
Источник:
http://newwoman.ruСтервы и ангелы. © Елена Шерман
- Смотри, смотри, видишь ее? - подтолкнула меня под локоть Наташа Елисеева,
и показала глазами на высокую девчонку, подкрашивавшую губы перед зеркалом у
входа в школьную столовую. - Это Шухова.
Я только недавно перевелась в эту школу, еще почти никого не знала, кроме
одноклассников, и потому наивно спросила:
- Ну и что?
- Она стерва, -- округляя глаза, прошептала мне Наташа. - Ужасная стерва.
Ее все учителя боятся!
Сперва я смотрела на Шухову так, как ребенок смотрит в зоопарке на пятнистую
гиену: со смесью страха и любопытства. Потом любопытство возобладало, и я
решилась подойти: я никогда не наблюдала эту породу людей вблизи. Однако
вместо сильных ощущений, к которым я была готова и которых втайне жаждала,
меня ждало разочарование: Шухова производила впечатление самой обыкновенной
девчонки. Овальное нежное лицо с правильными чертами, довольно большие глаза
со спокойным и серьезным взглядом, русые волосы, пухлые губы - ни тебе острых
кроваво-красных когтей, ни жесткого прищура, ни улыбки в виде белозубого
оскала хищника, словом, ничего, присущего, по устоявшему стереотипу, истинным
стервам! Более того, она даже двигалась немного медленнее, чем следовало бы,
как двигаются флегматики. Несоответствие внешнего облика и репутации так меня
заинтриговало, что на следующей перемене я пристала с расспросами к Елисеевой,
и та добросовестно рассказала все, что знала о стерве из 9-Д:
- Представляешь, она написала контрольную по физике на "2". Она задачу неправильно
решила. Ну, со всеми бывает, правда? Тем более, что ей физичка, Оксана Григорьевна,
так и сказала: для тебя эта оценка значения не имеет, "пять" за четверть я тебе
все равно не поставлю, а свою "четверку" ты получишь. Так она начала спорить и
доспорилась до того, что Оксана ее выгнала из класса. А она, представляешь,
пошла не в туалет плакать, а в университет, на кафедру теоретической физики или
как там она называется. И какой-то профессор сказал ей, представляешь? Что она
права, что эту задачу - по их науке, а не нашей, школьной, можно решить и так!
И тоже будет правильно!
- Да ну? - усомнилась я.
- Вот именно! И Оксана не поверила, сказала, что она все врет, и она ей оценку
исправлять не будет. Тогда Шухова взяла какую-то бумажку от этого профессора,
где он пишет, что задачу можно решать иначе, и пошла к директору. Я, говорит,
правильно решила, а мне поставили не ту оценку.
- А что директор?
- Директор вызвал Оксану. Та посмотрела на бумажку и говорит, что все равно,
решать задачи надо по школьным правилам, а вот поступит в универ, пусть там
решает, как хочет. А Шухова ей говорит: "Ах, вы отказываетесь? Тогда пеняйте
на себя. Вы еще пожалеете". И что ты думаешь, она сделала? Накатала телегу
на Оксану! Представляешь, написала, что уровень Оксаны не соответствует
занимаемой должности, что она училась давно и все забыла, а физика ушла
вперед, и как доказательство приложила свою контрольную и бумажку от
профессора. А в районо на нашего директора у кого-то зуб был, они ухватились
и прислали в школу проверку. Представляешь?
- И чем все закончилось? - спросила я, страшно заинтересовавшись историей.
Оксана еле на работе осталась. Ее пожалели, ей два года до пенсии. Она так
плакала, бедная…
-А Шухова?
- Получила свою пятерку за контрольную. Но ты подумай, вот гадина-то! Скольким
людям неприятностей наделала. У нас Оксана одно время классной была, она баба
неплохая, не злая. Директор тоже нормальный мужик… И потом, все говорили:
зачем сор из избы выносить?
Все было понятно, кроме одного момента.
- А что она так боролась за свою "пятерку"? Она что, идет на золотую?
- Нет! У нее вообще куча "троек", она учится так себе.
- Так ей что, не все равно было? Зачем же она все затеяла? - я задохнулась
от удивления и раскрыла рот.
- Стерва!
До окончания школы у меня было еще несколько поводов убедиться в редкой
стервозности Шуховой. Нет, не лично - я, будучи человеком мягким и ненавидящим
проблемы, и не подумала с ней знакомиться и тем более сближаться. Но так, видно,
была устроена эта русая девчонка, что чуть ли не каждую четверть по школе
распространялась новая история, связанная с ее именем. То она подговорила
свой класс перед Новым годом отказаться мыть полы на втором этаже, заявив,
что мытье полов - работа, а за работу надо платить. То накатала на своего
одноклассника Прохоренко, здорово ее отлупившего (видно, было за что!),
заявление в милицию, и бедный Прохоренко попал бы под суд, если б не амнистия.
Всего я уже не упомню, но хорошо помню случайно услышанный разговор учительниц
в туалете в ночь выпускного бала:
- Господи, какое счастье: мы больше не увидим Шухову!
- И не говорите! Вот повезет кому-то, кто женится на этом исчадии ада!
- Да… Я за двадцать лет, что я работаю в школе, не видела такой редкостной
стервы. Это уникум какой-то!
С того выпускного видеть Шухову мне не доводилось, и как у нее сложилась
судьба, я не знаю. Я поехала учиться в другой город и утратила связь с
бывшими одноклассниками. Но зато уже через год судьба столкнула меня с
другой стервой.
Зайдя как-то за конспектом к своей лучшей университетской подруге Оле,
я застала ее в крайне подавленном настроении, а ее мать в слезах. Как
девушка воспитанная, я решила не вмешиваться в чужие неурядицы, ничего
не спрашивала и хотела, взяв свою тетрадь, уйти, но, видно, и у подружки,
и у ее матери так наболело, что они сами усадили меня за стол, налили чаю
и принялись изливать душу.
- Ох, у нас такая беда, такая беда! - причитала мать подружки, по
виду - довольно простая женщина, всплескивая руками и качая головой.
- Сын мой, Кирюша, брат Оли, спутался с такой стервой! Из деревни,
работает на фабрике резиновых изделий…
- Упаковщицей! - с гримасой горького презрения бросила подруга.
- … маленькая, страшная, -- продолжала горестно петь страдающая мать.
- И не молоденькая уже, двадцать пять лет!
- Ровесница Кирилла, -- пояснила подруга.
- … Пристала к парню мертвой хваткой! Конечно, он у меня положительный,
армию отслужил, сам в институт поступил, уже третий курс, такой умница,
золотые руки, -- от перечисления сыновних достоинств на глаза несчастной
женщины вновь выступили слезы, -- да разве он ей пара?!!! Ей, с восемью
классами?!! Сколько говорила ему - не путайся с ней! Не надо! Не пара она
тебе! Так нет! Не слушал! Не верил! И вот теперь она брюхатая!
- Якобы от него! - плюнула на пол подружка от полноты обуревавших ее чувств.
- Не верю, что от него! А даже если и так, что, нельзя аборт сделать? Все
делают, и у нее с головы корона не свалиться! Я сама пять раз делала… Я ей
говорю: ты ж понимаешь, жениться ему рано, он еще учебу не закончил, жить
вам негде, да и какая из тебя жена? Ты глянь на себя и на него!
- А она отвечает, -- подхватила подружка, -- "раз я была достаточно хороша,
чтоб спать со мной, значит, достаточно хороша, чтоб в загс пойти. Я его не
завлекала, сам хотел, сам ходил, а теперь пусть женится. Я аборт делать не
буду - у меня по-женски не все благополучно, второй беременности может не
быть, - и растить ребенка одна не буду". Вот стерва!
- Она пошла в деканат, -- зарыдала мать, -- подняла там скандал, приходила
в наш дом, настроила против нас всех соседей…. Где-то раздобыла телефон
Павла, мужа моего бывшего, Кирюшиного отца, позвонила, а тот и рад нам
гадости делать, явился сюда, мерзавец, сам сына бросил, а Кирилла воспитывать
начал: "Если ты мужчина, ты должен жениться…"
- Это еще что, она грозилась: "Если добром на мне не женится, буду отцовства
через суд добиваться!"
- Всех друзей против Кирюши настроила!
- Стерва… -- выдохнула мать и схватилась за сердце. - Ох, Оленька, опять… Дай
валидолу…
Воспользовавшись моментом, я попрощалась и исчезла. Смотреть на чужие терзания
было тяжело, а помочь я все равно абсолютно ничем не могла.
Как и всем прочим представительницам этой жуткой породы, стерве, забеременевшей
от Кирюши, удалось добиться своего. Когда через полгода я вновь оказалась в этом
доме, там надрывно орал грудной ребенок, а на кухне копошилось какое-то маленькое,
белесое, говорившее тихим голосом существо. И вновь я поразилась коварству природы:
отмечая всех хищников броской, яркой расцветкой, она дарит опаснейшим ведьмам,
как назло, самую безобидную наружность.
Такой же безобидной на вид, по словам моей приятельницы Мариши, была и сволочь,
посадившая на пять (!) лет ее гражданского мужа. Он нанялся что-то там ремонтировать
на даче у одной богатой дамочки, владелицы турфирмы, казавшейся сперва такой доброй
и ласковой, и даже подарившей их сыну набор фломастеров. Но когда у нее после ремонта
пропало бриллиантовое кольцо, она немедленно заявила в милицию и прямо написала,
что подозревает Маришиного мужика.
- Ну взял он, дурак, то кольцо, -- нервно куря, рассказывала она, -- ну так мы б
его ей вернули! Нет, я так понимаю: пропало что-то, приедь, объяснись, я б поискала,
нашла кольцо, отдала б ей и нет проблем! Я ее умоляла: забери заявление, он уже раз
сидел по глупости и судимость не погашена, впаяют как рецидивисту полный срок! Я на
коленях валялась!
- А она?
- Вор должен сидеть в тюрьме, -- перекривила губы Мариша, изображая жадную стервозу,
из-за паршивого (и не последнего) кольца загубившую жизнь человеку.
Я сочувствовала Марише и удивлялась: ну как можно быть такой жестокой? Мне всегда
трудно было не только представить себя в подобной роли, но даже понять, как можно
так поступать в принципе. Сколько их в этом мире, от молодых нахалок, отталкивающих
стариков от дверей автобусов, чтобы пролезть первыми и усесться, до звезд мирового
уровня вроде певицы Джери Холливел, которую даже друзья иначе как "стервой" не
называют! И что самое обидное, они преуспевают, и не только в американских сериалах.
У них и лучшие мужики, и интересная работа, и деньги, словом, все, а я, всегда
пропускавшая - в любой очереди -- стариков и детей, избегавшая говорить людям
неприятные вещи, вечно боящаяся кого-то обидеть, не только сижу одна, но даже
постоянной работы не имею. Я переводчик с английского и французского, но ни в
одну серьезную фирму мне устроится так и не удалось, а в школу я сама не хочу.
Перебиваюсь случайными заработками. И еще как бывает: ты честно отработаешь, а
тебя кидают без зазрения совести, денег не выплачивают.
Очередное такое кидалово случилось в самый неподходящий момент: я что-то напутала
с оплатой за свет и воду, и у меня вышла огромная задолженность. Но я не очень
переживала, потому что нашла неплохую (хотя и недолгую) работу на одной фирме.
К ним приезжали французские партнеры, не знающие ни слова - ни по-русски, ни
по-украински, и я два дня с рассвета до заката добросовестно отпахала в роли
переводчика-синхрониста, за что должна была получить 150 долларов. Нанимал
меня директор фирмы, высокий, осанистый мужчина с довольно привлекательными
манерами, а расплачивался со мной уже его помощник, худой, юркий, с лисьей
мордочкой, протянувший мне молча конверт и снова уткнувшийся в компьютер.
По своей идиотской доверчивости я не заглянула в конверт (подумав еще "какая
деликатность и культура - не суют деньги прямо в руки!") на месте и обнаружила,
что там 80 долларов, а не 150, уже дома. Обнаружила и расплакалась. И не только
потому, что так нужны были деньги. Меня душила обида, мучила горечь унижения - до
горечи во рту. Через час я снова была в офисе этой фирмы, причем мне пришлось
полчаса дожидаться помощника. Увидев мое лицо, он скривился.
- Вот… тут… -- забормотала я, протягивая злополучный конверт. - Вы ошиблись, тут
не все деньги…
- Никакой ошибки нет, -- назидательно сказал помощник и строго посмотрел на меня.
- Там 80 долларов? Столько и должно быть.
- Но ведь мы договаривались на 150? - прошептала я.
- Мы договаривались на сто, -- холодно бросил помощник и протянул надменной
белокурой девице какую-то бумагу, -- Ирочка, отправь факс в Киев. Да, и скажи
им - ответ не позднее четвертого, слышишь?
- Угу, -- кивнула подошедшая Ирочка и смерила меня презрительным взглядом.
Я съежилась под этим взглядом, внутри что-то сжалось, и я уже знала, что будет
дальше. Я снова почувствую себя смешной и жалкой, досадливой мухой, ничтожной
просительницей, а поскольку я - человек гордый при всей своей простоте, я не
выношу себя смешной и жалкой, стало быть, повернусь и уйду. Но я еще лепетала,
еще пыталась:
- Нет, сто пятьдесят… Но даже если сто, там ведь и ста нет?
- Мы договаривались во вторник ровно на восемь утра, а вы пришли в десять
минут девятого…
- Я опоздала на пять минут, а не на десять, и потом, французов же еще не было…
- Короче, -- голос помощника приобрел стальные нотки, -- мы не будем заниматься
бесполезными дискуссиями. Вы опоздали, переводили плохо, и скажите спасибо, что
вам вообще что-то заплатили. До свиданья.
Я пролепетала еще что-то и, спотыкаясь на ровном месте, вышла. Полученной мной
суммы не хватало даже на то, чтоб полностью покрыть долги за свет и воду, а ведь
мне еще надо было жить на что-то минимум до 10-го, когда мне обещало выплатить
деньги одно издательство. Я вышла и побрела, сама не зная куда, как сомнамбула.
Блуждала я, впрочем, недолго - стоял холодный ноябрь, и ледяной ветер в лицо
быстро привел меня в чувство. "Делать нечего, -- подумала я, судорожно
вздыхая, -- придется вернуться домой несолоно хлебавши и там уже думать, что
делать дальше", то есть, как заплатить долги и дотянуть до 10-го. Тут я заметила,
что конверт по-прежнему у меня в руках, и, встревожившись (еще кто-нибудь выхватит!),
сунула его в карман пальто, где неожиданно наткнулась на что-то твердое.
Это была визитка одного из французов, по-старинному галантного пожилого мужчины лет
семидесяти (язык не поворачивался назвать его стариком), который очень учтиво подавал
мне пальто, делал комплименты и называл меня "мадмуазель Эжени" (меня зовут Евгения).
С полминуты я тупо смотрела на нее, как дикарь на компас, а потом круто повернула
назад, боясь и, в то же время, испытывая какой-то странный подъем. То, что я задумала,
было так не похоже на мое обычное поведение! Но меня гнала не столько жажда справедливости,
сколько обычное отчаяние. К тому же мне было нечего терять, а когда нечего терять,
человек всегда действует энергично.
Быстрыми шагами я подошла к зданию, откуда полчаса тому вылетела в состоянии полного
упадка духа. Не реагируя на вопли помощника: "Вы куда?! Что вам надо, он занят?!", я
вошла в кабинет шефа (который, напоминаю, меня и нанимал). Шеф говорил с кем-то по
телефону и, увидев меня, сделал удивленное лицо. Тут же в дверях показался помощник,
зашипевший:
- Выйдите немедленно, или я позову охрану!
- Зовите! - сказала я так громко, что оба мужика вздрогнули. - Но я крепкая, я буду
сопротивляться, так что вышвырнуть вы меня сможете только силой, наставив мне синяков.
А с синяками я пойду в милицию. Или еще лучше, в газету "Факты". Они ужасно любят
такие истории из жизни.
Помощник, направлявшийся было ко мне, замер; шеф нажал кнопку на телефоне.
- Что вам нужно? - с истинным или наигранным недоумением спросил он.
- Мне нужны еще 70 долларов. Мы договаривались на 150, я отработала честно. Вы
заплатили 80, давайте остальное. И не говорите, что я опоздала или плохо переводила.
Все это предлог.
- Послушайте… -- начал было шеф, но я перебила его:
- Мне недосуг слушать, уважаемый. Мое время - деньги. Вы, конечно, можете не заплатить,
но не советую. У меня есть телефоны французов, мы обменялись визитками, и я немедленно
позвоню и им и все расскажу. В частности, что вы не собираетесь тут организовывать
никакого филиала, а просто хотите прокатиться во Францию и развести их на большие
бабки. Я слышала ваш разговор, что вы будете ломать комедию сколько сможете, а потом
заявите, что власти не разрешили открыть производство и, если прижмут, деньги вернете,
хорошенько их сперва прокрутив. Что, не было такого? Было! А чтоб они мне поверили,
я им расскажу, как вы обошлись со мной. Я не скрою, что мною движет месть. Может,
они до конца не поверят, но усомнятся, и деньгами рисковать не станут. Они просто
откажутся от контракта! Если вы, конечно, не заплатите мне.
Я выпалила свой монолог одним духом, как отличница, стоя у доски, выпаливает письмо
Татьяны Онегину. Оба мужика переглянулись с таким мрачным видом, словно решали:
удавить меня или прирезать. Я почувствовала, что надо сменить интонацию.
- Вы не сердитесь, ребята, -- сказала я почти ласково. - Я - человек не злой, мне
чужого не надо. Вы сами виноваты, трепались при мне, а ведь не все блондинки - дуры.
А вот представьте себе, окажись на моем месте другая - она б вас шантажировать начала!
Она б с вас тыщи баксов потребовала, только за молчание, чтоб не звонить французам! А
я что? Мне только мое получить - и все. Получу и уйду.
Шеф посмотрел на меня, словно взвешивал что-то, и спросил:
- Так вы не получили 150 долларов?
- Нет, говорю же, только 80, -- с милой улыбкой ответила я. - И странно так, нигде
не расписывалась, ни в какой ведомости, просто деньги в конверте… Интересно, как вы
перед налоговой отчитываетесь с такой системой оплаты? Ну, да это не мое дело…
Шеф побагровел и с искусно сыгранным гневом напустился на помощника:
- Что вы себе позволяете! Почему вы не выплатили переводчику деньги?
- Я… Вы… Она опоздала, -- забормотал помощник.
- Немедленно выплатите ей все, что положено. А вы, милая, если будете продолжать
общаться с людьми в таком тоне, рискуете сильно пострадать…
- Тс-с! - я прижала палец к губам. - У меня диктофон, все записывается. И если
Боже упаси, что со мной случится, так вас же затаскают…
- Черт знает что такое! - шеф достал платок и вытер пот со лба, хотя в помещении
было совсем не жарко: я в пальто и то почти не вспотела. - Отдайте ей ее деньги и
пусть катиться.
- Э, нет, -- покачала я головой. - Я вам больше доверяю, чем вашему помощнику.
Прошу дать мне их лично.
Не глядя на меня, шеф вынул из кармана пиджака три зеленые бумажки по 25 долларов
и швырнул их на край стола.
- У меня сдачи нет, -- вздохнула я, пряча деньги.
- Обойдусь как-нибудь, -- проскрипел шеф. - Все? Все получила?
- Да, теперь все. До свиданья!
- Прощайте!
До дверей меня проводил помощник, словно боясь, что я вернусь опять и еще что-нибудь
скажу. Переступив порог, я оглянулась и не удержалась от последнего удовольствия:
- Мой телефон у вас есть, если снова приедут французы - звоните…
- Ну ты стерва, -- вдруг сказал он вместо прощания, и - или это мне
показалось? - сказал не столько со злобой, сколько с чувством истинного восхищения.
И снова я вышла на улицу ошарашенной, пораженной настолько, что я тотчас перестала
ощущать радость заслуженной победы. Я - стерва? Меня можно принять за стерву? Да нет,
он просто хотел оскорбить меня. Не стоит думать об этом.
Но не думать не удавалось. Эти слова не выходили у меня из головы вплоть до глубокой
ночи, и я все пыталась понять уже не столько этого человека, сколько то, почему это
меня так взволновало. Мало ли грубостей мне говорили за всю жизнь, бывало, и матом
посылали, ну и что? Чего я не могу уснуть и ворочаюсь? Деньги я выбила, жить есть на
что, и это главное, так чего я верчусь, как карась на сковородке?
И только утром, уже за завтраком, меня осенило. Открытие мое, без преувеличения, было
не слабее - по крайней мере, для меня - чем перевороты, сделанные в физике Эйнштейном,
а в геометрии - Лобачевским. Я вдруг поняла - стерв не существует. Есть люди, страдающие,
выражаясь языком психологов, истероидной акцентуацией характера, то есть попросту истерички
и психопатки. Они изводят окружающих, но, по сути, они просто больны и ущербны, и чаще всего,
стервами называют не их. Стервами называют нормальных, здоровых, уверенных в себе женщин,
которые просто- напросто не боятся отстаивать свои интересы, хотят жить своей - а не
мужней или мамашиной - жизнью, и расплачиваются с каждым по заслугам - не больше, но
и не меньше. Не обязательно они шагают по трупам, они не лишены ни доброты, ни сострадания,
но всем, кто привык устраиваться на чужом горбу, они кажутся истинными исчадиями
ада - потому что на них как сядешь, как и слезешь. Короче, как сказал поэт:
Не жалок ей нищий убогий -
Вольно ж без работы гулять!
Лежит на ней дельности строгой
И внутренней силы печать.
А то ведь иначе как получается? Девчонка, с юношеским максимализмом не умеющая
примириться с несправедливостью; женщина, забеременевшая и не желающая убивать
в утробе свое дитя; трудяга, которую в благодарность за то, что она дала судимому
тунеядцу работу, обокрали - все они ужасные стервы. А вот старая дура, не умеющая
отличить ошибку от оригинального решения и не читавшая уже лет 20 по своей
специальности ничего, кроме учебника; а вот маленький, 25-летний, любитель
получать удовольствие на халяву; а вот ворюга, которого только могила
исправит - они все, конечно, ангелы.
yaplakal.com